Озарение от трёх сосен

               
     Тихая глухая деревенька. Вокруг простирались таёжные леса. В лесах можно было встретить пихты, которым не одна сотня лет. Обхватить ствол руками было невозможно. Словно в ковше рук изумрудным глянцем отливали озёра, коих в этих местах были в большом количестве. В небольшом по размеру домике, срубленном из бревён ещё до войны, жила мирная на вид старушка Агрепина Филипповна, шестидесяти восьми лет. С ней вместе проживал самый младший и единственный, оставшийся в живых из пятерых совместных детей с Иваном Силантьевичем,  сын Сергей тридцати восьми лет. Вечно с опухшим лицом после очередной попойки.
- Боже, как же хорошо, что не довелось покойному Ивану Силантьевичу видеть в таком виде сыночка, - тихонько молилась Агрепина Филипповна, глядя на сына, возясь с чугунками у печи, незаметно утирая навернувшиеся слёзы уголком платочка.
     Иван Силантьевич прошёл всю войну с первого дня и до победного мая, воюя в танковых войсках. Ни один раз в боях был ранен, но до последнего оставался солдатом Родины, каждый раз возвращаясь в солдатский строй, воюя за Родину, за Землю, за счастье детей и будущих внуков. Умер он в холодную зиму, уйдя на охоту и окоченев от лютого мороза. Хорошо сосед Прохор Егорович, проезжал на санях в тех местах.  Он случайно нашёл недалеко от охотничьей сторожки, закоченевший труп Ивана Силантьевича, видимо не дошедшего от раны до домика всего метров пять. Каким таёжным зверем был ранен Иван Силантьевич, так его родные и не узнали.
     Похоронили Ивана Силантьевича в тот же морозный день, недалеко от трёх сосен, стоящих рядом. Похороны прошли спешно, даже председатель колхоза Пётр Иванович скороговоркой проговорил прощальную речь, наполовину невнятную. Руки у Агрепины Филипповны и у сына Сергея окоченели от держания алых подушечек, на которых светились многочисленные ордена и медали, добытые их мужем и отцом в сражениях за Родину, слегка припорошенные не стихающим снегопадом.
     В то время Сергей, выучившийся на живописца в московском Суриковском училище, подавал огромные надежды учителям и своим уже престарелым родителям. В ту зиму назад в Москву он не уехал, остался перезимовать с матерью. К весне должен был уехать, там ждала его невеста. Зимой Сергей выезжал в тайгу, охотился. Стрелок он был отличный, наученный отцом. В тропках разбирался свободно. В свободное от охоты время рисовал пейзажи местности. Агрепина Филипповна могла часами любоваться его работами. Тихонько сидя возле печи, звеня тоненькими спицами от вязания чулков, наблюдала за сыном, который с головой уходил в мазки. Казалось, он не замечал ничего вокруг, даже сумерек, которые наступали незаметно. В такие минуты, Агрепина Филипповна, отложив недовязанный чулок в сторону, зажигала керосинку, ставя поближе к сыну. Бежала к печи, разогревая ужин.
     Весна подошла незаметно. Сын собирался уезжать. Собрал чемодан с вещами, аккуратно складывал пейзажи окольной местности, которые писал на холстах ни один день. Все свои банки, склянки с красками, кисти оставил в кладовой. Поцеловал матушку и тронулся в путь на телеге с соседом Прохором Егоровичем, который вызвался довести его до ближайшей станции к поезду.
      Агрепина Филипповна, проводив сына, осталась одна. Выйдя в дворик дома, прошла к огороду, который завела для того, чтобы было подспорье для пропитания. Имела в хозяйстве несколько кур, поэтому яйцами была обеспечена. Молоко брала у соседей, её Зорька была стельной коровой, которая должна была со дня на день отелиться.
      Иногда выйдя из дому, ходила на могилку Ивана Силантьевича. Посидев возле трёх сосен, поговорив то ли с покойным мужем, то ли с верхушками сосен, то ли сама с собой, неспешно шла домой. Но от таких разговоров всегда на душе было спокойно, находилось духовное утешение.
     Несколько лет Агрепина Филипповна прожила одна. Сын Сергей присылал письма. Он женился, народили сына. Те пейзажи, что рисовал сидя у печи возле матери, были отмечены не одной наградой Московской Художественной Академии. Одну из тех картин выкупил Орехово-Зуевский музей прикладных искусств. Агрепина Филипповна, каждый раз читая письма сына, не могла нарадоваться за него. Каждое письмо было прочитано ни один раз, практически выучено наизусть и лежало в кармане прохудившегося пальто до тех пор, пока не приходило следующее. Письма Агрепина Филипповна читала не только сама, но и ходила читать соседям, и обязательно Ивану Силантьевичу, у трёх сосен.
      В один из дождливых дней, Агрепина Филипповна, сидя возле печи, пряла пряжу. В дом постучали. "Кого ж несёт-то в такую непогоду?" – подумала старушка, идя открывать щеколду двери. Открыв дверь, замерла, перед ней стоял её Серёжка, промокший до нитки. За спиной рюкзак, в руках два чемодана.
- Мама, я вернулся домой навсегда, - произнёс он. От него пахло старым перегаром вина. Агрепина Филипповна и не знала что делать, то ли радоваться сыну, то ли заплакать от внутреннего чувства беды. Обняла сына и заплакала слезами радости вперемежку с грустью. Быстренько побежала накрывать стол.  "Сынок-то с дальней дороги, поди, голодный", - думала старушка, быстро подогревая на печи борщ, подкидывая дров.
     Из рассказа Сергея, мать поняла, что Сергей остался не у дел, без работы. Его картины никого не заинтересовывали, а другим заниматься он не мог. После частых ссор, с женой разошёлся. Даже в одно время работал на стройке подсобником каменщика. Дворником в одном из многочисленных московских кварталов. Поскитался по Москве, оставив квартиру жене и сыну. Долго размышлял, что делать дальше, и вот решил вернуться. Боль в глазах сына, очень сильно ранила душу матери. "От внутренней потери запил-то Серёжка, - про себя отмечала Агрипина Филипповна, - от ненужности людям, от неумения заработать денег для семьи. Захолодела душа то его, вот и не может обрести тот огонек, с которым пишутся картины. Ничего, отогрею материнской любовью". Подошла к сыну, прижала его как маленького и погладила по седеющим вихрам.
     Вот уже месяц, как Сергей жил в таёжной деревушке у матери. Появились друзья собутыльники. Выпивку в тайге найти не трудно, почти каждая семья гнала самогонку, делая настои на разных травах и ягодах, даже на сосновых шишках. От боли видеть сына после попойки, Агрепина Филипповна стала чаще ходить к трём соснам, на могилку Ивана Силантьевича.
     В один из таких дней, она уснула под деревьями. Сколько спала, даже и не поняла, то ли несколько минут, то ли час, а может быть и два. Но приснился ей удивительный сон. Вначале ей приснился ураганный ветер, который сносил деревья с корнями, как пушинки. Она, ухватившись за ствол одной из трёх сосен, устояла на ногах. Ветер резко утих, небо прояснилось, вышло яркое солнце, и вдруг она услышала голос, исходивший из верхушек сосен: "Милая, хочешь избавить сына от пагубной беды?" "Конечно же, хочу", - быстренько ответила старушка мать, сама не понимая, с кем разговаривает. Озираясь,  осмотрелась вокруг, но кроме трёх сосен никого и ничего не увидела. Голос продолжил разговор: "Вспомни, у тебя в кладовой сын оставлял краски, кисти и всевозможные принадлежности для художественной работы. Вытащи их на свет. Теперь запомни рисунок, который мы тебе покажем. Она будет у тебя ясно видеться до тех пор, пока ты не нанесёшь на холст. Через твою материнскую любовь и озарение, подарим оздоровление твоему сыну". Голос утих, Агрепина Филипповна проснулась. С испугу перекрестившись, быстрее побежала домой.
     Дня три вспоминая сон, и ясно видя перед глазами картину, каждую чёрточку, каждый штрих складок, она поглядывала на двери кладовой, не решаясь открыть их.
     Серёжка же каждый день пил. Сердце матери не выдерживало видеть сына в таком состоянии. Однажды утром решилась открыть кладовую. Может быть просто сон, а может быть и лекарство для сына. Когда болеют дети, матери цепляются за любую возможность, лишь бы излечить дитя, Агрепина Филипповна в этом случае не исключение. Достав все баночки и скляночки с красками, кисти, достав готовый холст с подрамником, Агрепина Филипповна, перекрестившись, принялась за работу. Недовязанные рукавицы со спицами лежали в стороне. Ясно видя картину, старушка принялась наносить краски на холст именно так, как видела. Она разводила краски между собой, достигая именно того оттенка, который видела, наносила, наносила и наносила. Когда оставалось добавить лишь несколько штрихов до завершения работы, в дом ввалился пьяный Серёжка. Увидев мать за своим старым мольбертом, с кистями в руках,  замаранным в краске фартуке, сначала весело рассмеялся.  Но, уже подойдя к художеству матери, резко замолчал, пьяный угар рассеялся утренним туманом.
- Мама, как это у тебя получилось? – только и смог вымолвить. На Сергея с картины смотрел древний старец с посохом из дубовой ветви. Каждая морщинка, каждая складочка рубашки была чётко очерчена, пробивался свет от трёх сосен, которые были запечатлены на заднем плане.
- Да, не я это, - плача прошептала мать, - это всё три сосны, стоящие возле могилки отца.
     У Сергея невольно полились слёзы по щекам, теряясь в щетине небритой вот уж несколько дней щеки. С того дня, Сергей прекратил попойки. Они вдвоём с матерью Агрепиной Филипповной  в любое свободное время писали картины. Сын пейзажи, а мать только то, что приходило озарением от трёх сосен. О них узнали в других краях и областях. Писались статьи в газетах, показывали по телевизору. Приходили и люди, просто посмотреть картины воочию и помолиться озарённым полотнам, нежась в тёплом свете, исходящим от них, излечивая больные души и тела. Серёжка был счастлив, занимаясь любимым делом. Агрепина Филипповна счастлива за сына. Люди счастливы от озарённых светом полотен.

                07 мая 2010 года