***

-Заткнись, - услышал я из соседней комнаты. И мать с набухшими глазами проковыляла мимо меня приговаривая: « вот теперь еще вся Чудинка будет знать какой ты дурак».
Надо было вернуть отца, заставить извиниться. Жевлаки гуляли, хотелось набить ему морду, высказать всё, что о нем думаю. Обо всех его былых ****ках, пьянках и ссанках. Как он приползал на карачках домой, иногда обоссанный, грязный, вечно терял вещи и документы. Что-то орал и я маленький вжимался в угол или накрывался с головой одеялом, хотелось сбежать от всего этого и умереть одновременно. Иногда умереть хотелось даже больше. Теперь мне хватило смелости только на то, чтобы представить в своем мозгу картину мести и обличения за прошлое зло, на остальное нет…думаю я бы просто сбежал, сбежал поджав хвост, тихо поскуливая. Отец же лежал в беседке на старой скрипучей кровати и пялился зло в крышу, обвитую виноградной лозой. Мне он был противен. Хотелось сказать , нет даже выпалить как из пушки-я не женюсь потому, что во мне течет 5о процентов его (твоей) крови и я не хочу никому себя, потому что знаю точно, что стану таким же мудаком, старым и облезлым мудаком, с вечно плохим настроением.
Мать не делала скандала из этого. Не сейчас. У нас клеила обои одна женщина и сор из избы ей выносить не хотелось. Город маленький, быть в рейтинге самых обсуждаемых жителей совсем не входило в её планы. Вечером точно будут еще разговоры  на эту тему. А я опять, как в детстве, буду вжиматься в угол или прятаться под столом. Я снова стану маленьким. За всё детство я только однажды вступился за мать, после чего мне пришлось идти к невропатологу, пить курс валерианы и делать прогревание от трясущихся рук. Меня никогда не били. Даже особенно не наказывали. Отец не бил и мать, но эти его пьянки, буйные, безголовые были куда хуже. Родители моей матери никогда ей не сочувствовали и не лезли, защиты там искать было бестолку. Выдали замуж и отвали. Она и несла сама эту ношу. Двое детей. Внук. Вот уже год как на пенсии. А всё таже чахоточная нервозность, всё тот угрюмый безнастроенчесский быт и ни одной души вокруг.
Я плохой сын. Мной не станешь гордиться. Я не стал алкоголиком, но и не стал кем-то в жизни на кого можно ровняться. Я стал никем. Вполне достойное определение. Я до сих пор вжимаюсь от страха громких голосов на лестничной площадке, думая, а вдруг это за мной. Я прятался пять лет под одеялом в общежитии  или в подвале, где я  сторожил печатную мастерскую от всех и вся; везде был холод страха. Вечно бежал, вжимаясь то в отношения , то клянча свободу у этих отношений, понимая, что делаю не так и не то, ..но всё равно делал. Отношения в конце концов заканчивались, я всё чаще был посылаем на ***, кивая головой в знак согласия, мол, принимаю всё с повинной, виноват во всём, а что делать, простите, дурака. Ни на кого зла не держу. Просто не хочу стать похожим на своего отца и не хочу себе такую, как моя мать. Она хороший человек, но я бы не смог с такой жить. Я и сейчас очень тяжело живу в родительском доме, просто пришлось, так вышло. Но , надеюсь, скоро закончится. А может и правда уехать, рвануть заграницу..ведь есть же документы у тётки, да и сестра двоюродная месяц назад уехала. Пишет, что всё хорошо, только что в жопу не целуют. Да, меня и целовать то не надо, просто помогите немного на первых порах и на том спасибо.
Пусть кто-то всего добивается сам, это прекрасно. Чего-то я мгу сам, но что такого если кто-то поможет, подаст руку помощи, разве это плохо ?! А пока ветер, через приоткрытое окно дует мне в затылок, последние деньки с температурой за тридцать тепла. Что дальше ? Желтые листья, промозглые дожди и еще большая ругань, раздражительная, моросящая как эти дожди и часы сидения под столом; игры в забастовку в противовес «за» и «против». Уйти одному и забыть обратную дорогу, а еще потерять все паспорта и карты. Всё забывается и боль, и обиды, и никотиновая зависимость. Могу курить, могу не курить, а могу смотреть как кто-то курит и быть сытым  тем.