Среди коз

Лето в этом году выдалось аномально жаркое. Такого лета, как сообщают нам, видимо, в утешение через день по радио, не зафиксировано за всю историю наблюдения погоды. С утра до вечера не устают перечислять температурные рекорды для конкретного дня и месяца. Вот, мол, в какое время вы живете, друзья. А у друзей, парящихся, можно сказать, в собственном соку, плавятся мозги и прочие внутренности, пересыхает в горле, еле двигаются руки и ноги и в ускоренном темпе бьется пульс. Они дышат гарью и копотью, приносимыми смогом. Дым окутал столицу и окрестности, ест глаза и скрывает от них не только достопримечательности города, но и обычные скучноватые корпуса спальных районов, приближающиеся средства наземного транспорта и немногочисленных прохожих, не имеющих возможности спастись от бедствия ни на Канарских островах, ни на дачных участках. Курильщики получили шанс сэкономить на сигаретах: достаточно выйти на улицу и подышать имеющимся в распоряжении воздухом. В квартирах, магазинах и офисах, не оборудованных кондиционером, не намного лучше. Некоторые граждане обзавелись масками, ничего не дающими, по словам активно выступающих в СМИ докторов, другие – водрузили на лицо респираторы. Их  (респираторов) эффективность оценивается выше, но сама я ничего определенного сказать о них не могу, так как ни в одной из близлежащих аптек их не обнаружила. В некоторых из аптек говорят, что ожидают их появления, таким образом, надо надеяться, что к окончанию аномальной жары и вожделенного разрушения зловредного антициклона, респираторы можно будет, наконец, приобрести свободно.

И вот в таких крайне тяжелых условиях проживания, я бы даже сказала выживания, я получаю приглашение пожить за городом, и от кого? Не от одной из подруг по дачному поселку, где когда-то и у меня был участок, а от дочери моего бывшего руководителя группы Семена Владимировича, которого давно уже нет в живых,  Ларисы Тушевой. Мы и виделись-то с ней всего раза три, не больше, когда провожали ее отца на пенсию, во второй раз приехали к ним в этот самый загородный дом отпраздновать 80-летие Семена Владимировича и в последний, когда помогли оформить его похороны и проводить его в последний путь. Конечно, я слышала от Семена Владимировича про Ларису – ведь мы с ней ровесницы, и он с гордостью рассказывал мне, какая она умница, как легко изучает иностранные языки, успешно сдает экзамены на кандидатский минимум, часто ездит в командировки - но это было заочное знакомство. Мало того, что Лариса регулярно поздравляет меня с новым годом, так она еще и третий год подряд приглашает меня к себе на все лето на дачу. Сама она живет там круглый год. Спрашивается, в чем причина? С ней живут пять коз. Было время, когда их насчитывалось тринадцать, но в силу различных обстоятельств осталось пять.
Из того, что приглашение повторяется из года в год, я сделала вывод, что оно не является данью вежливости и вполне искреннее. Под давлением вышеописанного антициклона я решила принять любезное приглашение, но раньше середины июля вырваться не удалось: то встречи с друзьями, то неприятности с глазами, вынудившие в течение некоторого времени регулярно посещать окулиста, то желание побыть с близкими подругами, собиравшимися надолго уехать из Москвы.
День прибытия на дачу откладывался неделя за неделей, а Лариса продолжала звонить и спрашивать, когда же я приеду.
- Твоя кровать стоит возле окна, и нос буквально будет находиться на свежем воздухе, - соблазняла она меня, задыхающуюся от безжалостного зноя и смога.
После того, как срок был твердо установлен, она призналась, что в доме царит полный беспорядок, попросту говоря, кавардак, там кругом разложено сено и живет петушок.
- Это не пугает тебя, Марина? – спросила она.
- Знаешь, ты ведь со своими козами живешь не за тридевять земель – если что-нибудь одну из нас не устроит или мы начнем раздражать друг друга, в любой момент можно уехать. Кроме того, у меня дома остаются цветы, и через каждые четыре дня надо будет ездить поливать их.

Сложив минимум необходимых вещей, включая постельное белье и купальник, в сумку на колесах, я отправилась 8-часовой электричкой на станцию 43-й километр. Не виделись мы с Ларисой больше 10 лет и немного опасались, сможем ли узнать одна другую. Выйдя из поезда, я увидела на травянистом склоне, тянущемся вдоль рельсов, женщину, размашистыми движениями срезающую с помощью косы траву, и пять коз, пасущихся тут же поблизости от своей кормилицы. Ларису я, конечно, сразу признала не только из-за коз – она очень похожа на своего отца. Я подождала, пока она погрузила скошенную траву на тележку, и мы дружно, всей компанией, двинулись по узкой разбитой асфальтированной дорожке в сторону дома.
С предыдущих посещений я помнила только то, что вдоль ограды, словно солдаты в боевом дозоре, сплошным рядом стояли высоченные ели, а просторный дом напоминал терем. Ели продолжали нести службу, а дом и в самом деле оказался большим, основательным, построенным из цельных бревен, но его почтенный возраст сразу бросался в глаза, и сам он смотрел на окружающий мир мутными треснутыми, а кое-где и разбитыми стеклами окон.  Лариса повела меня внутрь. Мы поднялись по засыпанным козьими шариками ступенькам на высокое крыльцо и, открыв дверь, шагнули через доску, преграждающую курам путь наружу, а непрошеным гостям (кошкам, собакам) – внутрь, и очутились на птицеферме, где симпатичные разноцветные курочки и петушки, деловито вышагивали по соломе, громко кудахча  и разыскивая что-то съедобное. Кругом на стеллажах было разложено сено. Мы протиснулись по узкому проходу к следующей двери и попали в просторное помещение из трех смежных комнат. В одной из них также громоздились кучи сена, в средней  - кровать, множество ведер и кастрюль, горы книг и старых газет, телевизор, прикрытый старым жакетом, чтобы предотвратить попадание на него птичьего помета. В одном из ведер сидел петух, который не замедлил поприветствовать нас громким кукареканьем, а между всеми покрытыми густым слоем пыли предметами ловко сновала курочка в сопровождении парочки прелестных цыплят. У одного из них по головке проходила полосочка, как у бурундучка. Лариса объяснила, что петушку в одной из драк выклевали глаза, так как петушки по количеству значительно превосходят курочек, и теперь его, слепого, опасно выпускать со всеми вместе. Вот и эти двое цыплят оказались петушками, а девать их некуда. Зарезать и съесть их она не способна, и я ее хорошо понимаю. Цыплят же она держит отдельно от взрослых птиц, потому что боится, что там они могут стать жертвой крыс. Вдруг что-то серое молниеносно мелькнуло между ведер.
- Что это, мышь? – спросила я с замиранием сердца.
- Может, мышка, а может, крыска, - уклончиво ответила хозяйка. – Да ты не бойся, она почти ручная.
От аномальной жары реакция у меня притупилась, и я молча направилась в третью, узкую маленькую комнатушку, в первый, но не в последний раз стукнувшись головой о прибитый при входе в нее  кусок фанеры. Там тоже оказалось много старых, покрытых толстым слоем пыли и ненужных (разумеется, с моей точки зрения) предметов, таких, как два холодильника-пенсионера, заполненных книгами, ведра, кастрюли, старинная швейная машинка. А кроме того, рабочий стол, уставленный пропыленной всякой-всячиной, со старым, неработающим компьютером и двумя специальными англо-русскими словарями, с помощью которых Лариса переводит пересылаемые ей статьи по электронным приборам и вычислительной технике; стул, на котором она сидит во время работы; обогреватель и, наконец, обещанная кровать возле раскрытого окна.
Что мне понравилось, так это очень высокие потолки, аккуратно обшитые досками.
- Ну вот, тут ты будешь спать и дышать свежим воздухом из окна. Как тебе?
Я, честно говоря, на некоторое время лишилась дара речи, но взяв себя в руки, призналась, что место у окна меня очень порадовало, и я оценила жертву хозяйки. Про впечатления об остальном, в том числе о ручной крыске и кукарекающем в ведре петушке,  я предпочла умолчать.
- А где же будешь спать ты? – поинтересовалась я.
- Тут есть еще одна кровать, но так как сейчас жарко, я, наверное, буду спать на раскладушке на улице, а если пойдет дождь, можно расположиться на полатях, на кухоньке.
И мы пошли осматривать кухоньку – полуразвалившуюся постройку из двух крошечных комнатушек. Одна из них занята опять же под сено. Там же стоят несколько бачков и мисок, на полу – мешки с овощами для коз. В другой, дальней, - полати, печурка, газовая плита на две конфорки, над ней сушилка для посуды. У противоположной стенки – старый проржавевший, но добросовестно тянущий трудовую лямку холодильник «Север»; на нем, вероятно, его ровесник, ламповый приемник, настроенный на волну «Радио России» и не поддающийся никакому регулированию. Периодически, после закрытия дверцы холодильника он обиженно замолкает, но Лариса приводит его в чувство, стукнув рукой по боковой стенке. Рядом стол с работающим несовременным, как и мой собственный, компьютером, куда  Лариса вводит с помощью располагающейся у нее на коленях клавиатуры свои переводы, чтобы потом переслать их по электронной почте на станции Пушкино, а перед компьютером - масса кружек и разнокалиберных банок для козьего молока. Крупы, сахар и соль хранятся в ведрах на полу. Тут же стул и низенькая табуреточка, миски, из которых едят козы во время дойки и вечернего кормления разными деликатесами типа арбузных и дынных корок, приносимых соседями, мелких яблочек, мягких огурцов, свеклы, моркови, которыми снабжают Ларису взамен козьего молока. Возле стула банки с питьевой, колодезной водой, старая обувь - свободного пространства нет.
- Лариса, а где же туалет? – робко спрашиваю я.
- Пойдем, покажу.
Мы продираемся по узенькой тропке, на которую с двух сторон наступают полчища крапивы, и приходим к сильно покосившемуся строеньицу без всякой двери. На возвышении – кусок железа, прикрывающий отверстие. Рядом – мешок с мелким порошком, содержащим, по словам Ларисы, специальные бактерии, как в биотуалетах.
- А как же без двери? – с ужасом спрашиваю я.
- А кому мы нужны? Да тут и не видно ничего, - спокойно поясняет Лариса.

- Распорядок у меня такой, - рассказывает Лариса. - Я сейчас подою коз, потом еду электричкой в 12.08 до Мамонтовской. Там быстренько купаюсь, еду до Пушкино, отдаю там одной женщине молоко, а она мне – какие-нибудь непригодные для продажи овощи и капустные листья для коз. Там же на рынке покупаю продукты и возвращаюсь домой. Поедешь со мной?
Какой может быть вопрос? Жарища невыносимая, слово «купаюсь» оказывает на меня магическое воздействие, и я поспешно соглашаюсь.
Около 12 часов мы под безжалостно палящим солнцем топаем на станцию. Приехав, обливаясь потом, тащимся вдоль шоссе, и вот уже видна под мостом река с живописными берегами. Река называется Уча. Ее вид придает нам сил, мы делаем последний рывок и подходим к воде. Переодеваемся. Подозрительно, что ни возле воды, ни в самой реке никого не видно. Я доверчиво соскальзываю в воду и чуть не выскакиваю из нее, как ошпаренная: вода просто ледяная, холоднее, чем в Балтийском море в начале купального сезона. Зубы стучат, ноги и руки сводит, но все-таки судорожно проплываю небольшое расстояние метров в двадцать и в темпе - обратно. Я уже снова на берегу, а Лариса, как давно привыкший к ледяной воде старожил, продолжает плавать вдоль берега туда и обратно, посмеиваясь надо мной. Вскоре и она выходит из воды, и, едва успев обсохнуть, хоть в жару на это много времени не требуется, мы торопливо идем, в соответствии с ее распорядком дня, на станцию. В Пушкино выходим, Лариса отдает молоко, получает порцию корма для коз, упаковывает рюкзак. Далее мы быстренько покупаем кефир, творог, хлеб, помидоры и вишню, а Лариса еще и непременную «Комсомолку», бежим к электричке и возвращаемся на наш скотный двор.
Козы, разомлев от жары и забыв на короткое время о «хлебе насущном», забрались под дом. Мы выпускаем на волю кур с петухами, а сами, пристроив купленные продукты, набираем воды из колодца и смываем заливающий нас пот. Все это посреди обширного участка, по-простому, без всяких там душевых кабинок и поливальных установок. Далее выпиваем по пол-литра кефира с хлебом в качестве обеда. Поливаем огород, в основном, помидоры, огурцы, перец, тыкву, но еще и арбуз(!), инжир(!), голубику, бруснику, еще не пересаженные из кастрюль, и цветы. Там, в огороде, есть еще и старые яблони, но в этом году их ветви не гнутся под тяжестью яблок, а немногочисленные уродившиеся яблоки постепенно падают на землю в младенчестве, заселенные червями или пораженные гнилью. На нескольких деревьях зреют сливы. В другом конце сада-огорода растет молоденький грецкий орех. Плодов он пока не приносит, но листва чистая, здоровая, свежая.

Участок площадью 22 сотки был получен родителями Ларисы еще перед войной, в 1939 году, под строительство дома для постоянного проживания. До этого они снимали комнату в Москве, где учились в институте в одной группе. Мама Ларисы приехала из Красноярска, папа – из Владимира. Окончив институт, они работали вместе в  проектном институте. Позднее, уже после войны, они купили кооперативную квартиру в Москве, и загородный дом превратился в дачу.

О козах.
Начиналось все с одной козочки, которую мама Ларисы получила в подарок в 1978 году. До этого были кролики. С появлением козы Семен Владимирович, которому исполнилось уже 75 лет, ушел на пенсию, и родители Ларисы перешли на постоянное житье на даче. Постепенно поголовье коз достигло тринадцати, и Семен Владимирович был их пастухом. Лариса полностью перебралась на дачу, лишь уйдя на пенсию, когда папы уже не было в живых.
Сейчас у Ларисы пять коз. У каждой из них есть имя, на которое они откликаются моментально или по прошествии некоторого времени, в зависимости от настроения. Вот какие у них имена: Зося, Белка, Варя, Козуля и Мальвина. У всех свой характер, свои привычки и предпочтения.
Зося – самая старая из них и жила тут еще при живых родителях Ларисы. Она не привередлива в еде, одна из всех любит вареные овощи, на зов приходит не сразу, выступает медленно, не спеша, с чувством собственного достоинства и молока дает больше всех, но тоже не особенно много.
Белка – резвая козочка, доверчивая, послушная, любопытная, ласковая. Она самая молоденькая. Обожает яблоки. Когда мы с Ларисой едим в огороде, спасаясь там от духоты и мух кухоньки, она неизменно подходит к «калитке», представляющей собой две перекрывающие одна другую спинки кровати, связанные шнуром, поднимается на задние ноги, упираясь передними в верхнюю часть «калитки», и пристально следит за нами, иногда подавая голос, чтобы мы, на всякий случай, знали, что она здесь. Когда я читаю или вяжу после обеда, сидя на скамеечке (Лариса в это время отдыхает или занимается переводом), она потихоньку приближается ко мне, тыкается любопытной мордочкой в вязанье, книжку, все тщательно обнюхивает, включая мои руки и лицо. Я глажу ее, и она всем своим видом выражает удовольствие. С трудом я убеждаю ее не мешать. Она неохотно отходит и ложится поблизости, как верная собачонка, охраняющая покой хозяйки.
Варя – самая вежливая и галантная коза. Она всегда уступает дорогу, когда кто-нибудь из людей идет по проложенным на узких тропинках доскам. Все козы любят лежать на высоком узеньком крылечке. Варя не составляет исключения, но она всегда сторонится, когда мы спускаемся или поднимаемся по ступенькам, и даже прижимается к перилам, чтобы не мешать, и никогда не оставляет там своих шариков. Она отличается от остальных, белых коз, коричневым окрасом шерсти, крупнее их. Любит яблоки, но иногда, если не в настроении, отказывается от лакомства. Она самая послушная из всех, как мне показалось вначале, первой откликается на приглашение на дойку, прогулку или вечернее деликатесное кормление. Варя, кстати, тоже любит полежать неподалеку от Ларисы или меня, а также заглядывать в огород, когда мы едим или поливаем растения.
О Козуле сказать мне нечего, так как я не заметила пока ничего особенного в ее поведении. Рога у нее, в отличие от остальных коз, больше развернуты в стороны. Ее любимая еда – морковь. Это компанейская коза, и если кто-нибудь из других коз направляется в определенное место, она следует туда же.
Мальвина – единственная безрогая, белая с несколькими черными пятнами на голове, расположенными в виде некоего шлема, коза. Это самая непокорная, своенравная и драчливая коза. Когда кто-нибудь – ребятишки или взрослые, пришедшие за молоком, угощают коз яблоками, орешками или арбузными корками, она отталкивает других. Особенно она донимает Белку. Проталкивается в первый ряд и, не дожидаясь протянутой с угощением руки бесцеремонно лезет мордой в пакет с лакомством. Мальвину привели к Ларисе,  когда умерла старушка, прежняя ее хозяйка. Лариса, по доброте своей, приняла «сиротку» и оставила у себя. Мальвина чаще всего занимает место на крыльце и ночует там, никогда не сдвигаясь ни на йоту, чтобы пропустить кого-нибудь. Перед тем, как покинуть место ночлега, непременно выпускает очередь шариков. Не уступает дорогу она и на дворе, упрямо оставаясь стоять на доске. Звать ее приходится дольше всех. Недавно она получила урок, после чего некоторое время прибегала повсюду первой. Знакомые Ларисы с соседней улицы предложили забрать скошенную ими на участке траву. Никто из коз, кроме Мальвы, не захотел почему-то сопровождать нас, а Мальва, уже вышедшая за ворота, ни в какую не желала возвращаться. Как только нам открыли калитку, со двора выкатилась небольшая беленькая собачка и набросилась на козу, вспрыгивая ей на бок. Мальва перепугалась и помчалась со всех ног домой, преследуемая громко лающей собачонкой. Все произошло молниеносно, и когда выбежал хозяин, лай раздавался уже из-за поворота. Он кинулся вдогонку и с трудом отозвал своего отважного охранника по кличке Мачо. После этого случая характер Мальвы несколько смягчился. Она тоже отличается любопытством и, видно, давно вынашивала план, как бы разведать, что имеется за оградой в огороде, куда доступ козам закрыт. После того, как Варя несколько раз, налегая всей свой тяжестью на хлипкую решетчатую ограду, заглядывала в огород, Мальва перебралась через наклонившийся забор и оказалась в огороде. Тут уж она без помехи объела молодые нежные побеги тыквы, цветов, ополовинила куст голубики и добралась до яблонь. Лариса, занимавшаяся в доме переводом, услышала подозрительный треск и выглянула в окно. Было уже поздно спасать то, что съедено. Она выскочила из дома и с трудом, с криками выдворила нарушительницу границ из огорода. По причине выматывающей жары меры не были предприняты немедленно, и Мальва повторила разбойное вторжение в огород на другой день. На этот раз я, читая за домом, услышала треск сучьев в огороде, позвала Ларису, и Мальва была изгнана из запретной зоны вторично. Лариса была вынуждена хоть как-то укрепить ограду немедленно.
Жизнь коз протекает, как в раю. Лариса находится у них в услужении и целый день работает на них. Утром она с тележкой, косой и граблями выводит их на прогулку и в то время, как они с аппетитом пощипывают травку, она, не покладая рук косит для них траву на зиму, нагружает тележку и возвращается домой. Пока трава сохнет, козы, не считаясь с тем, что сено заготавливается впрок, половину съедают, несмотря на то, что участок весьма обширный и на нем полно свежей травы. Затем она доит их, одновременно скармливая им что-нибудь вкусненькое. Далее она, выпив кружечку молока, отправляется в Пушкино, где обменивает молоко на корм для своих коз и, загрузив рюкзак, едет домой. Вечером она обязательно подкармливает их всех по очереди на кухоньке, сообразуясь с личным вкусом каждой, кроме капустных листьев, которые любят и поэтому получают все без исключения.  Весь двор, кроме огорода и небольшого огороженного участка возле колодца, находится в их полном распоряжении, пролит их мочой и обильно покрыт слоем подсохших и свежих шариков. Мне трудно с этим свыкнуться, и я несколько раз в день сметаю их с крыльца и пешеходных досок. Лариса снисходительно наблюдает за мной и спрашивает:
- И чем они тебе так мешают, эти шарики?
Я объясняю, что они налипают на подошвы кроссовок.
- Ну и что такого? – недоумевает она, уже не чувствуя их запаха. Она давно сроднилась с козами и с их запахом, они помогли ей пережить уход мамы из жизни и поддерживают в ее одиночестве.
- Лариса, ты такая общительная, умная, добрая, симпатичная, училась и работала в окружении мужчин – как же получилось, что ты одна? – осмелилась я спросить ее во время одного из наших разговоров о жизни.
- Наверное, не умела приманить должным образом, - ответила она, сопровождая свои слова  характерным жестом указательного пальца, каким хотят позвать к себе кого-то.

Место моего ночлега действительно удачное. Здесь, за городом, удушливый дым  донимает меньше, а главное, ночью нет несносной городской духоты, не дающей возможности дышать, уснуть и превращающей тебя в постоянно мокнущий комок нервов. Под утро ощущаешь, как по лицу пробегает легкий ветерок: какое блаженство! В последний раз, после которого уснуть больше не удается, просыпаюсь около шести часов, и тут же начинается вторая перекличка армии петухов. Тот, что живет в ведре, старается больше всех, и кажется, будто он кричит прямо мне в ухо. Лариса, которая спит на раскладушке на улице, петушиных рулад не слышит и крепко спит до 7-8 часов. Перед сном она обрызгивает вокруг лица жидкостью от комаров, и они ей не докучают. Что удивительно, несмотря на открытые окна, комары ко мне не залетают. Единственный комар, навещающий меня каждую ночь, пищит около уха, объявляя о предстоящей атаке, но не успевает испить моей крови: я отмахиваюсь от него, и он не солоно хлебавши, улетает прочь в ночную тьму.
Наседка с двумя цыплятами, забирающимися на ночь к ней под крылышки, ночует также в одном помещении со мной, и после переклички петухов все трое без устали путешествуют между ведрами, кастрюлями и прочими предметами. При этом курочка квохчет, а цыплята непрерывно попискивают. К их писку, как и к шуму электричек, доносящемуся из-за окна, я быстро привыкла, и он (писк) помогает мне терпеть неприятное соседство крыски. Лариса рассказывает, что соседский кот ловит крысят, но до взрослой крысы почему-то не добирается.
Вообще чувствуется, с какой трепетной любовью  она относится ко всем животным.
- Вот поймать бы эту крысу и отвезти ее в Пушкино, - мечтательно говорит она.
Когда у нас был участок, там развелось множество муравьев, наверное, из-за того, что я, стремясь улучшить качество почвы, закапывала в землю под грядки траву. Я всячески старалась избавиться от них, выносила за канаву на пустой участок и даже травила. У Ларисы толпы муравьев разной величины и цвета хозяйничают повсюду. Она не предпринимает ничего. В день моего приезда она показала мне несколько муравьиных троп и предупредила:
- Вот здесь ходи аккуратно, здесь муравьиные дорожки.
Кого Лариса недолюбливает, так это собак. Собаки свирепо загрызли ее козла, а также одного петушка.
В один прекрасный день, когда мы с Ларисой рано утром смотрели по телевизору очередную серию крайне слабого, с моей точки зрения, сериала «Татьянин день», цыпленок вспорхнул на подоконник и сиганул вниз. За ним с панически громким кудахтаньем последовала мамаша, и второму цыпленку не оставалось ничего другого, как присоединиться к ним. Мы кинулись к окну, но, услышав привычное попискивание, успокоились. Однако, вскоре начались новые волнения: цыплята шныряли повсюду в высокой траве, и мы боялись, как бы они не стали добычей крысы или кота. Мы старались ни на минуту не выпускать их из виду, а Лариса даже скосила траву поблизости от крыльца. Когда прогулка закончилась и все остальные петухи и куры вернулись в дом, мы снова заволновались: как цыплята поймут, что нужно подняться по лестнице. Заботливая наседка несколько раз вспрыгивала на ступеньку и звала непослушных, одуревших от внезапно представших перед ними просторов сынишек, но они не понимали или не хотели понять призывов матушки. Тогда она тоже спускалась на землю, и знакомство цыплят с внешним миром продолжалось. Лариса пробовала подманить их кормом – безуспешно. Нам показалось, что они путешествуют под домом, и Лариса даже полезла туда, чтобы выдворить их из козьих владений. Каким-то чудом они все же оказались наверху, в доме, правда, не в «изоляторе», а вместе с другими обитателями «курятника». С того дня они оставались со взрослыми птицами. Через несколько дней заботливая мамаша неожиданно бросила их на произвол судьбы, но эстафету подхватила курочка, у которой упало и разбилось яичко, что она насиживала. Она и взяла  на себя все хлопоты по воспитанию и охране парочки непоседливых цыплят, и теперь по ночам они спали под крылышками новоявленной матушки.
В один из дней, когда я, скрываясь от горячего послеполуденного солнца, сидела с книгой в тени дома, я увидела, как Варя, только что мирно лежавшая неподалеку от меня, сдвинула рогами тяжелый кусок рифленки и быстро протиснулась в дыру решетчатой ограды на участок с колодцем. Я прикрикнула на нее, и она тут же вернулась. Но путь был проторен, и она в тот же день повторила вторжение. Лариса вывела ее оттуда. Через несколько дней Лариса поехала по делам в Москву, и Варя не только сама прорвалась на запретный участок, повалив и рифленку и тяжелую спинку кровати, но и словно выступила в роли предводительницы, так как за ней увязались Белка и Козуля. Они с аппетитом ощипывали все, что попадалось им под ноги. Белку и Козулю мне удалось выставить за калитку, но Варя, которая прикидывалась такой воспитанной и послушной, бросилась в другую сторону, налегла на ограду, и перемахнув ее, оказалась в огороде. Долго она там не задержалась, ничего не могу сказать, и выбралась с другой стороны, но с этого времени козы, будто взбунтовавшись, забирались после дневного отдыха то в огород, то на участок с колодцем.
- Наверное, это потому, что я гуляю с ними только раз в день, - предположила Лариса. - Раньше я выводила их дважды, утром и вечером, а теперь ленюсь.
На самом деле, я думаю, она просто очень устает: трудно справляться с таким большим хозяйством, где, кроме всего прочего, постоянно что-то выходит из строя и постоянно не хватает мужских рук.
Мне очень хотелось хоть чем-то помочь Ларисе, но из-за сильнейшей жары я находилась буквально в расплавленном состоянии. Все же я решила взять на себя снабжение водой для мытья и полива. Воду надо было набирать из самодельного колодца глубиной в шесть метров, заключенного в три бетонные царги, установленные одна на другую. Питьевую воду приносила с соседнего участка Лариса. Еще я поливала левую половину огорода. Варить в такую жару было просто пыткой, и вначале я ограничивалась приготовлением салатов, которые дополнялись творогом и кефиром. Позднее я стала варить суп, и мы съедали его остывшим днем и за ужином.
Когда жара спала и мне не нужно было готовить рано утром в то время, что Лариса уводила коз и можно было без помехи резать овощи на улице, я стала варить непосредственно перед едой. Козы, почувствовав запах овощей или каши, приближались вплотную к двери кухоньки и подавали голос. Через узенькую щелочку в двери они по очереди просовывали свои мордочки и аккуратно снимали с моей руки мягкими губами яблочко, или морковку, или капустный листик.
В день моего окончательного отъезда Лариса, когда я подошла с ней попрощаться рано утром, быстренько поднялась, созвала коз, и все пошли меня провожать. К сожалению, козы не позволили мне погладить их на прощание – может, им вспомнилось, как я выгоняла их из запретной зоны, или им не терпелось поскорее приняться за свежую травку.
Я поблагодарила Ларису за спасение в столь тяжелый час.
- Вот видишь, а могла бы приезжать уже третий год. Ну, приезжай еще, мы ждем тебя.