2. Свирель. Знакомство

    Она бежала, не разбирая дороги. Её гнал страх и огромное желание жить. Нет, смерть её не страшила, её страшило то, что ещё не всем она рассказала того, что знает. А они гнались за ней, свистели и кричали похабное. Потом они замолкали – все, разом, как будто кто-то огромной рукой закрывал им рты. И тогда в неё летели камни – много камней, она не успевала уворачиваться от них, и камни больно били её по ногам, рукам, спине, голове.
    Она падала, чувствуя жуткую боль. И сквозь эту боль она вставала и бежала дальше – в лес, в знаменитые дебри Аркадии, куда испугаются пойти они в этот час, час послеполуденного сна Великого бога Пана. Она не боялась, потому что ведала одного Бога, и никакой Пан не страшен был ей, страшно ей было лишь, что не успеет она рассказать им, гонящим её, забивающим её камнями, о том, что есть только один Бог.
    Спотыкаясь о торчащие из земли сучья, сбивая ноги в кровь, она углублялась дальше и дальше в лес. Глаза её застилало кровью, струящейся изо лба. Но она бежала, пока не перестали бить её камни, пока не смолкли голоса ненавидящих её. Прости, Господи, ибо не ведают, что творят.
    Слыша в тишине леса только своё прерывистое дыхание, она упала в траву. Она могла слышать только своё тяжёлое дыхание, к которому вдруг примешался звук ручейка. Не в силах встать, она поползла на звук, и, достигнув ручья, опустила голову в холодную воду. Шум в голове начал проходить, дышать стало легче. Жива. Болели на теле места, побитые камнями, но она была жива. Она обессилела, но она была жива, а значит, миссия её должна быть продолжена… Нужно дать немного отдохнуть измучившемуся телу и продолжать свой путь дальше. Собрав все силы, она немного приподнялась и зачерпнула в ладони воды, которую плеснула на лицо. Потом она легла на бок, глядя на крохотную струйку воды, бегущую по камням. Журчание ручейка убаюкало её, разум помутнел, и она провалилась в забытье.
    – Вот кто меня разбудил, – сквозь полусон услышала она мужской голос.
    – Христианка, – сказал приятный женский голос.
    – Откуда знаешь? – спросил мужской.
    – А их сейчас нетрудно узнать – все в крови, но светятся, – женский голос замолк и послышался тяжкий вздох, – прошли наши весёлые времена, Номий.
    – Помогите лучше, - зло ответил Номий, и она почувствовала, как сильные руки подхватили её. Ей хотелось открыть глаза, но дрёма была настолько сладкой, и голова её прикоснулась к его тёплому плечу, и подумалось ей, что не было ещё так хорошо никогда... Слышала она, как перекликались впереди весёлые женские голоса, трещали ветки. Видимо, женщины расчищали дорогу. Он бережно нёс её куда-то, стараясь не трясти, но каждый его шаг отзывался болью во всех местах, куда попали камни, брошенные заблудшими. Но всё-таки она снова уснула.
    Пробудил её плач. Плач был печален и тих. Она открыла глаза, чтобы посмотреть, кто же плачет так горько. Оглядевшись, она увидела дивную рощу на берегу голубого озера. Сама она лежала на мягком ложе, сделанном из душистых трав и застеленном шкурами животных. Избитое тело было спокойно, и никак не напоминало о боли. На ветвях раскидистых деревьев сидели красивые женщины и молчали, устремив взгляды в одно место, куда-то рядом с ней. Она повернула голову туда, и без того большие глаза её широко раскрылись.
    Плакала свирель. Играл на свирели полуденный бес. Две еловые ветки были вплетены в его длинные волосы, скрывая небольшие рожки. Ноги были покрыты шелковистой шерстью и вправду заканчивались копытцами. Но не козлиными, как говорили люди, а неведомыми ей. И был не страшен он и не уродлив, необычен только. Полуденный бес увидел, что она проснулась, оторвался от игры, склонил голову набок и улыбнулся.
    – Почему ты не испугалась? Все разбежались, а ты пришла к ручью, – голос его был тих и нежен.
    – Чего я должна бояться, – она и в самом деле не боялась его, – тебя не существует.
    Женщины засмеялись, и разом спрыгнув с ветвей, убежали на другой берег озера. Он улыбнулся шире:
    – А если меня нет, почему ты говоришь со мной?
    – Искушение, – помедлив, ответила она, не будучи уже уверенной в своих словах.
    – Зачем? Ты столько вытерпела. И не в первый раз.
    – Не ведают… – она опустила глаза, – позволь поблагодарить тебя…
    – Как зовут тебя, смертная? – перебил её полуденный бес.
    – Изабелла, – ответила она.
    – Изабелла, – эхом повторил он, – Ты останешься здесь, Изабелла, пока не заживут твои раны. Если тебе что-нибудь понадобится, попроси их, – он кивнул в сторону женщин, резвящихся на другом берегу озера, – они исполнят любое твоё желание. Потом я сам провожу тебя туда, куда скажешь. Ведь ты издалека?
    Она не ответила. Он знал, что она пришла издалека. Он понял, зачем она пришла, и предвидел печальный конец своего раздолья. Уже давно он ушёл глубоко в лес, потому что забыли смертные о нём, и Христа принимать не хотят, а занимаются странными делами – Великого бога Пана не помнят, а боятся, во Христа не уверовали, а байки о Нём и последователях Его сочиняют такие, что сам вечно пьяный Дионис покраснел бы. И не ведают, глупые, что готов этот Сумасшедший Добряк принять их к себе, да сами они не придут, потому что не верят. А Пану они только мешают своими истошными криками.
Пан посмотрел на неё. Она смотрела ему в глаза с такой благодарностью, какой не ведал он с начала веков. Но в глубине её глаз он видел сомнение. А глаза у неё, как у сирены – большие, цвета камня изумруд. Говорили, что у него такого же цвета глаза, но он никогда не считал должным посмотреть на своё отражение.
    – В чём сомневаешься ты, смертная? – спросил он.
    – Кто ты, полуденный бес, – спросила Изабелла, – ты не пытаешься искусить меня, а просто смотришь мне в глаза... Зачем ты спас мне жизнь?
    – Меня зовут Пан, – ответил он, – и спас тебя, потому что люблю вас, глупых людей. Ты, наверное, лучшая из глупых... Поэтому я спас тебя...
    Пан помедлил, а потом тихо сказал:
    – Отдыхай, Изабелла. Нет лучшего лекаря, чем отдых.
    После он встал и с разбега нырнул в озеро. Изабелла почувствовала, как её лицо щекочет лоза. Он подняла руку, чтобы отвести ветку, а в ладонь ей упала виноградная гроздь.