Erinnerungen-xxxv

ГЕРМАН — ПОЧТИ СЛЕПОЙ ХУДОЖНИК

Если на Плеханова жизнь шла размеренно и стабильно, то за ее стенами скорее наоборот. Не буду говорить о стране, а вот у Германа (Петрухи для друзей) и Потапыча назревали перемены…
Дело в том, что пили они по-разному (когда не вместе): у Петрухи запои были короче, чем паузы между ними, а у Потапыча –- наоборот. К тому же Петруха во время запоя не совсем «сходил с колеи», а на Потапыча страшно было смотреть, казалось,амба! Надежды нет, и закончится это печально! В то же время у него имелось всё, что надо для нормальной, счастливой жизни, оставалось только бросить пить, поэтому еще с 90-го и по сей день я капал ему на мозги, типа: «Сережа, бросай пить!  «Сережа, бросай пить! и т.д.
Долго моя «капельница» точила камень, и вдруг что-то стало меняться; Потапыч как бы начинал верить, что и правда «есть жизнь на Марсе» и постепенно начал двигаться к завязке…
Петруха же как раз не вызывал беспокойства (казалось, он может себя держать в руках) до одного случая…
Помнящие то время знают о проблеме с алкоголем; ее решением стали бутлегеры и «пьяные углы». В Петрухином ареале «пьяный угол» базировался около рынка, что на Большом проспекте, ближе к 6-й линии. Со временем местные бутлегеры знали нас в лицо, как и мы их…
Ходили за пойлом мы чаще всего по ночам; обычно бутлегеры кру-жились  на одном месте, но если нет, то надо было на этом месте постоять, и они приходили.
Брали мы водку и, к тому же, одной марки (какой –- не помню, ведь  пил с ними не так уж часто. Лет до тридцати я испытывал отвращение к любому виду алкоголя, даже к пиву; и если пил, то через силу, ради ком-пании и по большому поводу. Ни разу в жизни не похмелялся; после пьянки я с неделю боялся даже думать о спиртном. Поначалу Петруху и прочих  это удивляло. Помню, во время «рядовой» пьянки, когда я в очередной раз отказался пить, Петруха спрашивает:
— Слушай, Алекс, почему ты практически не пьешь?
— Не люблю.
— А ты не в КГБ работаешь?)

Так что надо было лишь сказать бутлегеру: «Как всегда» и назвать «счастливое число».
Как-то около полуночи я забрел к Петрухе и застал его в одиночестве, с грустным видом и т.п. Моему приходу он очень обрадовался и заявил:
— Как хорошо, Алекс, что ты зашел!
— Извини, Герман, позвонить не смог, по дороге все трубки обреза-ны.
— Ну и ладно! Слушай, Алекс, выручай, сходи на «пьяный угол»! Я жду важный звонок, не могу отлучиться, а душа горит!
— Без проблем, давай наличку.
Прихожу на «пьяный» –- никого. Стою, жду, никто не подходит. Собираюсь идти обратно с пустыми руками и вдруг вижу на другой стороне проспекта, у фонаря, мужик стоит. Иду к нему, спрашиваю:
— Водка есть?
— Есть.
Достает из-под полы какую-то странную, пузатую зеленую бутылку; такой водки, «Три богатыря», я сроду не видел.
— Сколько?
Называет обычную цену. Оглядываюсь на привычное место, там все так же пусто. Настораживает, что этого мужика впервые вижу и водка странная… Но Петруха на моем месте вряд ли размышлял бы…
— Ладно, беру.
Петруха тоже удивляется «новому брэнду»; рассказываю, что на «пьяном углу» никого не было и пришлось взять «незнакомку» у незнакомца.
Петруха открывает бутылку; наливает полстакана, нюхает и заявля-ет:
— Это не водка!
— А что это?
— Это *** спирт!
— Он хуже?
— Понимаешь, Алекс, он не питьевой! Самое плохое в нем, что от него можно ослепнуть!
— Придется тебе, Герман, потерпеть. А в нем будешь кисточки мыть! Был бы ты поэт –- куда ни шло, а художник и слепота несовмес-тимы.
— Ты прав, Алекс, прав! А полстаканчика я все же выпью! Знаешь, если симптомов не появится, тогда, может, еще капельку.
Петруха махнул полстакана и долго смотрел на мольберт, хмыкнул и налил еще; за ночь он приговорил бутылку, а она его, к счастью, нет, зрение он сохранил…
Вот в тот момент я и понял (хотя, все-таки позже), что Петруха меняется: раньше он не стал бы пить такую гадость; это уже был симптом алкоголизма…

НОВЫЙ РОМАН ВИКА

Осенью Вик поссорился со своей девушкой, но не долго оставался один и вскоре заявился на Плеханова с новой пассией. Ее звали Анна. Она явно была старше Вика и чем-то сразу мне не понравилась («божественное мгновение» первого впечатления), с первого взгляда. Чувство это только усилилось после вечера, проведенного с ней в одной компании и вынужденного общения…
В качестве лирического отступления вспоминаю случай из этой же осени. Мы с Виком шли куда-то, и на «Банковском мостике» нам вдруг перегородил (мостик-то узенький) дорогу незнакомый мужчина.
— О-па! –- воскликнул он. –- А знаешь, на кого ты похож?!
— На кого?
— На бога!
— Увы, –- заметил я, –- только похож.
— А это, значит, твой ученик? –- указал он на Вика.
— Получается, так.
Мы перекинулись еще парой фраз и разошлись. В чем-то этот мужик был прав, когда-то Вик с Димкой больше других прислушивались ко мне, но теперь это почти прошло. Я ведь чувствовал, что эта Анна принесет беду и первое время уговаривал Вика порвать с ней, но бесполезно. Она стала появляться все чаще и чаще, и постепенно чувство тревоги исчезло; человек ведь привыкает ко всему…
В свою очередь, Вик начал подолгу гостить у нее. Она жила в двух шагах от станции метро «Гражданский проспект», в отдельной квартире в каком-то длинном доме на возвышенности. Постепенно вся наша компания тоже стала бывать у нее в гостях; я долго отказывался от визитов, но как-то все равно заехал и узнал о ней много нового…

ФИКТИВНЫЙ БРАК

Тем временем Симсон мечтал о богатстве; хотя бы на время. Ему очень нравилась история, которую одна из сект сделала своей приман-кой: якобы некоторые члены этой секты так усердно молили Бога послать им денег, что однажды, проснувшись, обнаружили под подушкой целую кучу денежек с надписью «В Бога мы верим!» Каждый в свое время, естественно. Но Симсона Он почему-то не слышал, и деньги под подушкой не появлялись. Зато вокруг нарождалось всё больше соблазнов, и Симсон решил разбогатеть. С этой целью он и затеял продажу своей комнаты.
Покупателя он нашел быстро; молодой спортсменке-провинциалке, попавшей в какую-то ленинградскую команду, родители решили подарить комнату, чтобы не маялась по общагам. Тут-то Симсону пришлось на ней жениться, разумеется, фиктивно. Тем не менее, Сима даже проставился; на Суворовском открылась пиццерия и он пригласил нас туда все это дело обмыть.
Надо сказать, что все отговаривали его от этого шага. Предлагали, как вариант, в маленькой комнате жить, а большую сдавать, но ему хотелось сразу много денег и он этот вариант отверг.
Тут-то и настало время воспользоваться предложением Шалина и перебраться с 8-й Советской на «безымянную» 9-ю линию.

НОВЫЙ ДОМ

Вроде бы всё было не так уж плохо. По большому счету, 9-я линия ничем не хуже 8-й Советской; такой же привычный и удобный, во всех отношениях, район. Вот только вид из окна моей новой комнаты не стоил ломаного гроша; окно выходило во двор, хоть и не колодец, но тоже практически безжизненный и безликий…
Со временем открылось новое неудобство: ночные беседы Шали-на. В какое бы время ты не вернулся домой, на пороге тебя встречал хозяин; если не хотелось есть, поил чаем; если не хотелось пить, предлагал покурить на кухне… И начинал говорить… Вставить слово в бесконечный монолог было невозможно. Иногда на кухню заглядывала заспанная Людмила и, радостно улыбнувшись, без слов, исчезала, тихо прикрыв дверь, в недрах квартиры… Только со временем удалось понять причины ее тихой радости: не будь меня, слушать «беседы» при-шлось бы ей…
Пару раз у меня оставался ночевать Скворцов и, пользуясь случа-ем, я уступал ему «свое место» на кухне. Когда, в очередной раз, мы до-поздна засиделись у Петрухи, я предложил:
— Саш, пошли ко мне ночевать. Поздно уже на Гражданку ехать.
— Не-е-е, Алекс! –- воскликнул Сашка. –- В метро я еще должен ус-петь. Побегу.
— А что так?!
— Да ну! Слушать «беседы доктора Шалина»! Не-е-е, ты меня уволь от этого! Да и тебе не советую! Поехали лучше ко мне.
И вот мне оставалось пройти пару шагов до своего жилья, а я, око-ло часа ночи, перся на другой конец города…

МЕДВЕЖЬЯ АТАКА

Час ночи; еду со станции метро «Гостиный двор» до станции «Василеостровская»; стою, прислонившись к  дверям, накинув капюшон «кенгурухи» (так что лицо почти полностью скрыто), и слегка клюю но-сом…
Когда я входил, то показалось, что вагон пустой, но, вероятно, этого мужика я не заметил; зато заметил огромный кулак, медленно двигающийся к моей груди, и услышал что-то вроде рёва, медвежьего; вскинув голову, убедился, что хозяин рева и кулака и правда похож на медведя, причем на пьяного. Ударить он, видимо, не хотел, просто пытался показать, что может. Когда я вскинул голову и наши взгляды встретились, кулак его замер у моей груди и, расслабившись, трансформировался в руку. Какое-то время мы молча смотрели друг другу в глаза, а потом он спросил:
— Ты что, святой?!
— Вряд ли.
— Меня *** зовут. А тебя?
Мы стояли у метро в гордом одиночестве; почти все уже спали, там, за черными окнами окружающих нас домов; редко проскальзывала мимо какая-нибудь машина, а прохожих вовсе не было видно…
*** говорил; он начал еще в вагоне и не мог остановиться. Главная тема –- уход жены, которой он оставил квартиру, машину и т.д.: «Чепуха! Я заработаю! Но ведь я ее еще люблю!» и т.п.
Когда в 1988-м я бросил материться, то заметил одну вещь: если человек начинал со мной говорить, то тоже обходился без мата; так же вел себя и мой новый знакомый, ни единого матерного слова, хотя по виду было ясно, что в его лексиконе мат занимает не последнее место…
Я не утешал его; не хлопал по плечу, типа «всё наладится!». Только слушал. Наконец он закончил свой монолог словами:
— Ну, извини, Алекс, что я тебя так задержал!
— Ничего страшного, –- протянул я ему руку для прощания, –- рад был встрече!
Заграбастав мою ладонь, он не пожал ее, а вдруг… поцеловал! За-метив мою неловкость, он  начал оправдываться:
— Нет, Алекс, ты не знаешь, как я тебе благодарен! Как хорошо, что именно тебя встретил! Ну, еще раз извини! Всех благ тебе, Алекс! От всего сердца!
А «дома» меня ждал Шалин. У него, как всегда, была бессонница, а значит, это же предстояло и мне…

ОЧЕРЕДНАЯ ОШИБКА

Вик привел на Плеханова двух новичков и гордо представил их как… бандитов! Хотя сразу было видно, что это мажоры, фарца, которые решили поиграть в бандитов; как-никак, это было «славное» начало 90-х! Со временем моя правота подтвердилась, оказалось, их родители какие-то шишкари и у ребят уже имелось все то, за что воевали настоящие бандиты, но мода есть мода…
Они проставились «за знакомство», и вскоре вся компания была навеселе; тут-то Вик и начал действовать…
— Вон, у Алекса друг есть, который его обокрал!
— Что ты?! Серьезно, Алекс?! –- изумились, возмутились «бан-диты».
— Да было дело. Он, правда, в тот же день и поймался.
— Ага, –- вмешался Вик, –- с вещами-то он поймался, а машинка!
— Ну, с машинкой там не ясно; он или не он…
— Да он это, Алекс! –- Вик даже подскочил на месте от возбуждения. –- Сима это был! Сто процентов даю!
— А что за машинка? –- заинтересовались «гангстеры».
Тут Вик в красках, эмоционально описал историю с печатной машинкой Джона. На пределе возмущения «бандиты» предложили:
— Алекс, такого друга надо наказать!
— Да ну! Что его наказывать!
— Не, ты не прав! Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными! Вик говорил, он комнату продал?
— Ну да.
— Так мы его хотя бы попугаем! Типа «рэкет»!
— Сима –- это же подонок! –- ненависть сияла в глазах Вика и сотрясала тело. (Он чем-то напоминал одного нынешнего политика, как мне сейчас видится, в молодые годы…)
— Таких людей надо… –- от возбуждения Вик даже не нашел слов.
— Ну, так ты не против, Алекс, если мы его припугнем? Чтобы он больше так не делал.
Вот тут я сделал очередную ошибку –- впустил злинку в сердце: хоть кражу вещей я действительно ему простил, но вот машинку, если бы это оказался он (дальнейшие события в чем-то это подтвердили), не простил бы никогда… Я представил, как несостоявшийся рэкетир встретит псевдорэкет и… дал добро:
— А что! Можно и припугнуть! Ведь он сам мечтал стать рэкетиром, пусть уж шкуру жертвы примерит!
Всю эту «операцию» они провернули на следующий же день; разве мог Вик вытерпеть, отложить! Его необъяснимая ненависть к Симсону наконец-то нашла выход… Он с восторгом рассказывал, как Сима «пересрался» и т.п. Можно подумать, сам Вик в такой ситуации размахивал бы флагом!
Какое-то время спустя мне пришлось заехать на 8-ю Советскую, чтобы забрать книги; чужие книги, будь они мои, я предпочел бы оставить их Симсону. Конечно, последовало объяснение, после которого мы расстались… Врагами… Мне кажется, он стал моим первым явным врагом в Ленинграде…

ЛЕРМОНТОВ И МАДЬЯРКИ

Тем временем на Плеханова прибыло пополнение: совсем моло-денькие венгерки, причем самые хорошенькие из них каким-то образом влились в нашу компанию. Несмотря на свою молодость и фотогенич-ность они на удивление серьезно относились к учебе; часто их можно было увидеть в баре за… домашним заданием! Впрочем, обстановка позволяла, в этом баре никогда не гремела музыка и т.п.; в нем скорее общались, чем «сходили с ума».
Как-то одна из мадьярок посетовала, что никак не идет разбор стихотворения Лермонтова, а завтра надо сдавать!
— А, так это к Алексу! –- «удружил» мне Паша. –- Алекс у нас поэт! По его «профилю».
— О, Аликс, ти серьозно можишь мни помогать?!
— Давай попробуем! Иди за кофе.
Вооружившись кофе и табаком, я «пошел в атаку» на Лермонтова. Стихотворение не помню, но помню, быстро увлек их всех; даже Вик с Димкой «возбудились» и какие-то свои соображения высказывали…
На следующий вечер я с волнением ждал «мою» мадьярочку: что за результат?!
— Отлично! –- сияя улыбкой, прямо с порога доложила она. –- Спасибо большой, Аликс! С миня коняк! (Молодая да ранняя, быстро освоила наши реалии.)
— Ти полючаль «отлично» по твоей литература в школа? –- поинтересовалась она, в ходе разговора.
— Естественно, «отлично»! Ты угадала.
Сказать ей правду, что по литературе у меня была «вечнозеленая тройка», язык не повернулся; потом замучаешься объяснять, почему…
Не скажу точно, но возможно именно с того вечера эта девчушка стала оказывать мне знаки внимания. Впрочем, я даже этого не заметил, первыми заметили мои друзья; они же крутили пальцами у вис-ков, типа: «Ты чё, Алекс! Рыбка сама идет на крючок, а ты мышей не ловишь!»
Но я снова попал в «бермудский любовный треугольник»: мне нравилась другая венгерка, а ей –- американец Д. Впрочем, это был даже «четырехугольник», по мне вздыхала Бэтси, в связи с чем мне многие твердили: «Алекс, не упусти шанс! Это реальная возможность попасть в Штаты!» Причем сама Бэтси из этих комбинаций выпадала. Хотя в том, что это серьезные вещи, я убедился, когда в баре на Пле-ханова появились…

ОХОТНИКИ ЗА УДАЧЕЙ – I

Как-то в «чреве» бара замелькали два молодых, видных, статных парня, и все стали спрашивать: «А кто это? Кто это такие?» Потом кто-то сведущий осведомил: «Это –- повара».
Когда этот бар открылся, то из еды в нем продавались лишь бутер-броды; основной же «объем продаж» составляли кофе и алкоголь. Постепенно бар эволюционировал и «дорос» до кафе, а значит, и до поваров. Может быть, выбор горячих блюд был и небольшой, но по их качеству этот бар мог заткнуть за пояс многие рестораны в городе; к тому же, за подобную отбивную во многих городских кабаках с вас бы содрали три шкуры. Так что новички трудились на славу…
В баре работали свои механизмы посещаемости: бывало, вечером там негде было присесть, а иногда персонал зевал за столиком над све-жей прессой. Вот в такой тихий вечер «наши» поварята напросились к нам за столик и очень обрадовались предложению обмыть знакомство…
Veritas из коньяка развязала им языки и они признались:
— Конечно, мы тут неспроста! У нас есть цель; одна на двоих.
— Ну раз вы о ней говорите, значит, это не секрет?
— Конечно, не секрет. Мы собираемся жениться на американках и свалить в Штаты!
— Только на американках?
— Да, желательно.
— Подождите, ну здесь же бывают классные девчонки из Европы!
— Не, это не то! Понимаете?! Штаты –- это Штаты!
Просто какие-то «ракеты дальнего действия»: цель –- только Штаты!

ПРИБЛИЖЕНИЕ ХОЛОДОВ

Дело шло к зиме, и «птички» наши стали разлетаться; первой улетела Бэтси; за ней уехали мадьярки; зато осталась «ужасная» Анна и прибавился американский подросток Джастин. Очень обаятельный, «взрослый младенец» из какого-то городка. Его версия пребывания в Союзе звучала так:
— Дядя с тетей приехали сюда преподавать английский и взяли меня с собой.
— А родители?
— Родители погибли.
И там была жуткая история, да и вообще много историй.
Родственники как-то не очень о нем беспокоились, на мой взгляд: слишком часто и подолгу он торчал в нашей компании; но это полбеды, хуже, что «няня» Анна взялась вдруг его опекать и ничего нельзя было поделать; как и с тем, что происходило где-то там, в их с Виком мирке, а что-то там происходило…
Дело в том, что Анна в «прошлой жизни» была замужем за марокканцем; какое-то время мы видели его только на фотографиях, по-ка однажды он не заявился на Плеханова со своим соотечественником; заявился и тут же наехал на Вика с Анной. Происходило это в коридоре перед баром, Анна заскочила в бар и призвала компанию на помощь. Численный перевес оказался на нашей стороне, да и Пашины габариты произвели впечатление, так что они попритихли, но не ушли все-таки, а предложили не вмешиваться и дать им поговорить с Виком. Но мы Вика не выдали, и больше всех, естественно, защищал его я. Они отступили; с угрозами; мы посмеялись и об этих угрозах забыли…

ЗИМНЯЯ ГРОЗА

С начала этой осени мы увлеклись покером и «тысячей». Часто играли дома у Яна, а потом и в баре. Сначала нам запретили, а чуть погодя открыли маленькую комнатку сразу за большим залом и пред-ложили играть в ней.
В тот вечер игра была особенно горячей, но время шло, и посте-пенно наша компания таяла. В итоге мы остались вдвоем с Димкой; кто-то из персонала заглянул и сообщил, что бар закрывается…
Выходим в большой зал и направляемся к выходу из бара, мимо большой мужской компании в углу; при нашем появлении нерусская речь на мгновение стихает и с два десятка черных глаз уставляются в нашу сторону; затем вновь какие-то чужие возбужденные слова и часть компании, человек пять, встают и идут за нами…
Они окликают нас у винтовой лестницы, ведущей вниз; мы останавливаемся; узнаю экс-мужа Анны; он кричит:
— Ви нам должен деньги! Тысячи долларов!
— Какие деньги?! –- реально удивляюсь я.
— Я оставляль у Анна на хранений тысяча долларов! Это вы их ук-раль! С вашим евреем Вик!* Ви их мне вернуть!
— Это вас надо в милицию, –- спокойно предлагаю ему, –- пусть они ищут и доказывают, кто украл. А обвинить можно кого угодно и в чем угодно!
Слишком уж они были возбуждены; то ли пьяны, то ли обкурены, а может, они всегда такие, но за разговором последовало действие: «муж» попытался ударить меня в лицо головой; я успел уклониться, и тут из бара выскочила остальная часть их компании. Оказалось, разбираться пошла молодежь, а оставшиеся выглядели мужчинами в возрасте. Они начали что-то кричать молодежи, а те им, о нас как-то забыли, чем воспользовавшись, я направился вниз, бросив им на ходу: «Подумайте над моим предложением, а мы пошли».
Они продолжали кричать; я пошел вниз; Димка, оттертый от лестницы, слегка задержался и видел, как молодежь достала ножи (говорят, они еще полночи бегали по общаге)…
Крик их был слышен даже на вахте, о чем и спросили меня:
— Кто это там разошелся?
— Да марокканцы что-то выясняют!
Я взял паспорт (Димка куда-то снова исчез) и стоял в раздумье; было три пути: назад к арабам (не вариант); на улицу (пустая ночная Плеханова еще хуже общаги, если ты один, а их толпа, да еще с ножами) или в учебный корпус и там переждать «бурю»… Так я и сделал (не помню, под каким предлогом), прошел через дверь справа, через двор-колодец в пустующий учебный корпус; зашел в какой-то класс, сел за стол с мыслью: «Вот какое-то время подожду и пойду обратно…» Только вдруг, как-то быстро и незаметно, может как раз от этого пустого и темного, в сердце начал вбираться страх; впервые за пять лет в Ленинграде…
Тут-то я пожалел, что не «послушал» Игоря Талькова; не задумался; не придал значения; не вырвался из этого «болота»; из чужой тусовки; и вот результат: эта бесконечная и разрушительная ночь…
Да, эта ночь многое разрушила во мне; вернее, страх, рожденный этой ночью. Я так и не смог выйти оттуда до утра, а утром из пустого класса вышел другой человек в совершенно другой город…

P.S. – 2008
* Лет десять–двенадцать спустя я прочел у Канетти, кажется, что в Марокко евреи подвергались самым ужасным гонениям, как мало в какой другой стране. Тогда мне и пришла в голову мысль, что, возможно, Анна дразнила экс-мужа Виком, типа: «Вот, а я дружу с евреем!» Мне не раз удавалось защищать Вика, а тут не удалось: оказалось, моя «сила» действовала только на русских…

АНДЕГРАУНД ОТЧАЯНЬЯ

Я засел у Шалина. Не ездил на Плеханова и с Плеханова никто не заявлялся ко мне; как писала Бэтси: «Говорят, ты исчез с лица земли!». Мне несколько раз снился один сон в этот период; сны для меня в ту пору были большой редкостью, поэтому я его запомнил: выжженная, потрескавшаяся от зноя земля в какой-то пустынной местности; в центре этого безрадостного пейзажа одинокий дом; я стою на пороге и смотрю на эту землю, будучи в некой прострации… И вдруг из трещин в земле начинает выступать вода; земля набухает, тучнеет; вот вода уже слегка покрывает землю, и в этот момент я просыпаюсь…
Хоть Бэтси не забывала, забросала письмами; в одном из них она писала, что выслала «своим пятерым русским друзьям» рождественские подарки, экспресс-почтой; но поскольку у меня нет постоянного адреса, то мои подарки она отправила на адрес Вика. Жду, думаю, Вик привезет, но его, как и прочих, ни слышно ни видно…
Случайно сталкиваюсь с Виком на Невском уже в начале «второго декабрьского десятка».
— О, Алекс, привет! Куда ты пропал?!
— Я пропал?! Это вы пропали! Знаете, где я живу, могли бы и за-ехать.
— Да времени нет! Представляешь…
И Вик начинает рассказывать о своих делах и делах «компании»: Димка собирается в Штаты, бегает оформляет документы; Ян –- к се-стре, в Данию; Паша… и т.д. Про свой рождественский подарок молчу и уже начинаю понимать, что Вик найдет причину не отдать его, даже если и напомню. Полгода назад вставал на колени: «Алекс, прости! Ты мой единственный друг!» Теперь жалко даже отдать «единственному другу» его вещи; как иногда быстро умирает дружба!
— Слушай, а у тебя там, на родине, на юге, наверно можно еще ку-пить всю эту комсомольско-пионерскую лабуду?
— Думаю, да; там же нет «фирм'ы», скупать некому.
— Так давай съездим к тебе! Я бы затарился, а то тут уже магазины пустые в этом плане.
— Не знаю, в декабре я никогда не ездил.
— Ну измени правила!
— Да и с деньгами туговато.
— Я дорогу оплачу! Мне ж надо, мои и расходы!

(Как герой «Голода», бродя по лабиринту города и страдая, не задумывался, что рядом в порту стоят корабли и каждый из них может изменить его жизнь, так и я не думал, что всё же у меня есть «дом» где-то далеко; пусть и в кавычках; пусть такой, куда не тянет, но все же это шанс хоть что-то изменить…)

— А давай, поехали!
— Давай завтра?
— Давай.

ДОБАВКА

Всё сразу же пошло не по-моему: билетов на самолет до Минвод не было, а ехать на поезде до Невинки Вик не хотел, слишком медленно. Имелась возможность лететь до Краснодара; Вик настаивал на этом варианте, но тут уж упирался я, снова появились дурные пред-чувствия…
Мы уже собирались отменить поездку, и вдруг я представил, как вернусь к Шалину, в паутину бесед, и в последний момент согласился…
В Краснодар прилетели поздним вечером и наткнулись на облом: то ли не было билетов до Ставрополя, то ли вообще рейсов…
Поехали на ж.-д. вокзал, рядом с которым находилась и автостанция. Тут повезло больше: купили билеты на автобус до Ставрополя, но предстояло ждать до утра…
Да, это вам не Пулково! Тут даже буфеты не работали; вместо них, как раз между вокзалами, шумел маленький рыночек: горячие пирожки, семечки, сигареты и т.д.
— Алекс, будешь пирожки? –- предложил Вик, когда мы, в поисках спокойного уголка, брели мимо рынка с железнодорожного на автовокзал (и там и там люди сидели и лежали на полу и трудно было найти местеч-ко).
— Конечно, буду!
— С чем?
— Да что себе будешь брать, то и мне бери.
Так получилось, что я отстал; задержался у начала рынка, а Вик уже подходил к его концу… Он как раз достал деньги, чтобы купить пирожки, и тут три парня подхватили его под руки и куда-то потащили…
Не размышляя, я кинулся вслед и, догнав, узрел сцену: красный как рак Вик и что-то шепчущие ему на ухо парни. Никто вокруг не обращал на них внимания и они ни на кого, даже на меня, хотя я какое-то время шел рядом и в упор их разглядывал…
— Эй, –- сказал я им наконец, –- куда это вы парня тащите?
— Они обернулись и, от неожиданности, разжали руки; Вик момен-тально испарился…
— Слушай, –- зашептал уже мне в ухо один из этой троицы, а остальные обступили так же, как мгновенье назад Вика, –- друг…
Он как бы заговаривал мне зубы, а вместе они полувели–полуподталкивали меня к неработающим киоскам в темной части перро-на… Это было совсем недалеко от людей и как будто в другом конце света; их намерения стали яснее, когда в бок мне уперлось что-то острое, как довод не передумать…
Они втолкнули меня в щель между киосками, и бац! Удар в глаз! Нож под нос! А после злобное:
— Деньги давай!
— Нет денег.
— Не п…и!
Тут я замолчал и больше не сказал им ни слова; впрочем, слова им были не нужны, они искали деньги. По карманам; рюкзак вытряхнули на землю; копаются, спешат…
— Где деньги?! Щас тебе п…ц настанет!
Посыпались угрозы, брань; таких «нечистот» я раньше не слы-шал…
Какой-то шум неподалеку спугнул их. Один дернул меня за «кенгуруху»: «Снимай! И кроссовки!» Бросив мне старые туфли (повезло –- один размер) и быстро переобувшись в мои кроссовки, они исчезли…
Оказалось, это еще не худшее ограбление: они оставили рюкзак, а в рюкзаке пачка сигарет; я закурил; от окурка прикурил вторую; так бы и остался в этом «загоне», к людям не хотелось…
Вик сидел, среди прочих, на полу автостанции, вжавшись в стену; испуг еще не отпустил его; Вика потряхивало и говорил он с трудом. Он не зря так испугался, кто знает, вернулся бы он из того «загончика», если бы я не заменил его; а я свою порцию страха получил в ту ночь на Плеханова, и на этот раз вместо страха была какая-то опустошенность, апатия…
Мы говорили о чем-то до автобуса, но появилось чувство, что это в силу обстоятельств, что теперь действительно «конец отношениям»…
В автобусе спали, а в Константиновке с ним больше говорила мать, чем я. В «новом» старом доме было по-нищенски тесно, и впервые я ощутил потерю того просторного светлого дома; дома детства. (Правда, позже его окружили свиньи и он стал даже худшим вариантом.)
К радости Вика, в магазинах оказалось полно советских «штучек»: пионерские значки, вымпелы, галстуки, какие-то знамена и т.п. Глаза Вика сияли от счастья!
Тут отстали; к примеру, «LM» свободно продавались в светлоград-ском продмаге по полтора рубля, а в Ленинграде они уже стоили 8, да еще и надо было поискать.
Я решил остаться на Новый год дома, а Вика проводил до Ставрополя, посадил в автобус до Минвод, но… Но поздней ночью стук в дверь: Вик вернулся!
— Что такое?! –- мать в панике.
— А, самолет задержали!
— А что ж ты там не ждал?!
— Да там от черных проходу нет! Вот взял такси! Утром вернусь.
Утром он уехал, и всё, больше мы не виделись. Слышал, что он все-таки попал в штаты и женился на Бэтси…

P.S. – 2007
Как-то, много лет спустя, мать вдруг вспомнила их разговор:
— Я ему говорю: «Что ж у вас там творится в Ленинграде!»
— А что творится?
— Ну, вот Талькова прямо на концерте убили!
— А-а-а! Одним дураком меньше стало!
Не знаю, как бы я воспринял этот разговор тогда, но услышал я о нем гораздо позже и уже по-другому оценил. Просто до 6 октября я об Игоре слышал, но его песни не слушал; он как бы был «в другом лагере», а я слушал других, другую музыку. Но когда6 октября он так странно вошел в мою жизнь, уйдя из жизни, я, конечно, стал им интересоваться. И увидел, как он отличался от тех, среди кого жил и работал; какой энергией был полон его взгляд; потом услышал его песню «Страна гениев» и расплакался: столько в ней настоящей любви и грусти и… Всего не выскажешь, но это настоящее; одна эта песня стоит того, чтобы звезда Игоря загоралась на небосводе…
А Вик тогда, как и многие другие, всеми силами рвался из «страны дураков» и вряд ли хотел в нее возвращаться, даже через 1000 лет…

                КОНЕЦ 1 ЧАСТИ…