Киборг Вячеслав

Я знал Славу давно, и моё убеждение в том, что люди не меняются, только росло и крепло с годами. С самой школы он был фанатиком или хотя бы фанатом - футбольным, религиозным, здорового образа жизни и саморазрушения, альтруизма и гедонизма. Славу как-то болезненно заносило то в одну, то в другую сторону, и нигде он в итоге не мог найти покоя. Мне кажется, плоскость бытия нормального, сферического в вакууме человека позволяет ему быть уравновешенным и не скатываться в крайности. Как бы эта его шарообразная форма к этому не располагала. У него есть достаточно места для колебаний и перекатываний под напором метафорического ветра перемен, и он не свалится со своего плато в пропасть. Ненормальный балансирует на маленьком острие, пике, с которого то и дело может обрушиться.

Таким образом, я был вполне уверен, что Вячеслав Скорняков ненормален, и общаться с ним совершенно не на пользу. Иногда он звонил сообщить о своём новом увлечении, часто брал денег в долг, редко возвращал, но всегда был так искренен, что каждый раз ему хотелось поверить и поддержать, а придумывать отмазки и избегать встреч каждый раз было непросто. Тем не менее, Слава с трудом балансировал на грани здравого рассудка и часто терял всякую критику к своему состоянию и образу мышления. Несколько лет назад это стоило ему правой руки.

- Дружище, - сказал он вчера горячим, но необычно ровным голосом, как только я поднял трубку. - Нам надо встретиться.

Я только поздоровался и не знал, что сказать ему, человеку, который якобы лучше всех знает расположение грабель, но наступает на них раз за разом.

- Слышишь? Это - ты не представляешь как важно.

- Слава, да у тебя каждый раз важно, - сказал я нарочито безучастным голосом, заставляя себя обдумывать, во что ему (и, вероятно, мне) обойдётся новая авантюра. - Я же это всё слышал, каждый раз слегка другими словами.

В последний раз, когда мы виделись, его рука посередине предплечья почернела, и он уже почти не владел кистью. Кроме того, наверняка испытывал сильнейшую боль, постоянно. Свидетели Иеговы ещё не были вне закона. Для них он сдавал кровь или что-то вроде этого... или они, наоборот, запрещают такие вещи? Короче, в том, что он не пошёл вовремя к врачу, точно виноваты сектанты. Слава выглядел очень плохо, раздавал эти их листовочки левой рукой, но его глаза светились глубоко патологическим и пугающим счастьем. Потом он где-то потерял сознание, а очнулся уже в реанимационной, однорукий, вернувшийся к жизни и реальности. Последнее - до сегодняшнего дня, очевидно.

- Всё иначе, - выдохнул он. - Я позвонил как только смог. Ты не представляешь.

- Тебе нужны деньги?

- Что? - он добродушно хмыкнул на том конце провода. - Нет, и никогда больше. Ты ещё работаешь в газете? Нужно твоё слово, что в неё ничего не попадёт.

Всё это почему-то испортило мне настроение. У меня и в мыслях не было публиковать его бредни, и даже на саму встречу не хотелось тратить время в предверии собственной свадьбы.

- Слышишь? - повторил Слава. - Только ты один должен обо всём узнать. Мне это кажется правильным.

- Опять, что ли?

- Никаких "опять". Если хочешь, это будет последний раз. Посидим в баре, поболтаем как раньше, но теперь по-взрослому. И в последний раз. Если хочешь.

- Что случилось?

- Я тебе сейчас скажу, но ты обещай придти.

- Ну, договорились.

- Я киборг. Я теперь киборг. У меня всё хорошо.

Все его прежние пространные фантазии не шли ни в какое сравнение с этим лаконичным и обескураживающим признанием. В этот раз вместо скуки и смешанного с сочувствием презрения я ощутил какую-то нервозность. Неужели у него всё зашло так далеко?

Кое-что действительно отличалось - всё же никогда не было обещания "последнего раза", исполненного мрачной решимости и какой-то спокойной буддистской обречённости. Я дейстительно не мог себе представить, что может ждать меня за таким смехотворными признанием. Как он выкрутится? Ни разу я не мог поймать его на настоящей лжи - была лишь истинная убеждённость и полная преданность идее, и сама идея была ложной, - но не это славино чувство.

Я согласился. Он сказал, что будет ждать в "Толстом фраере" на Литейном. Я решил не говорить Вере, почему я жертвую субботним днём с невестой - пусть думает, что это нечто важное и срочное на работе. Я и сам не понимал, зачем я вру ради какого-то несчастного психопата, пусть даже старого знакомого. А Вера не поймёт, что помощнику главреда нечего "срочно" делать на работе в субботу, если газета мелкая и выходит по средам.

Действительно, Вячеслав ждал меня за столиком в три часа дня, чего прежде не случалось. Он всегда опаздывал, но я не обижался - опоздание приближало "час икс", который по-дружески и без обид нас разделит. Я заранее устанавливал его на восемь вечера, чтобы (якобы) не слишком поздно вернуться домой. Как оказалось, пунктуальность была не самым удивительным свойством Славы в этот день.

- Здорово. Первая кружка за мой счёт, - сказал он негромким, но хорошо слышным голосом. И подозвал официантку взмахом правой руки.

- Слава, я смотрю, наладилась жизнь? - с неподдельной радостью и удивлением спросил я.

- Наладилась, - ответил Вячеслав, переведя взгляд на меня и полуулыбаясь. - Как ты это понял?

Я окинул его взглядом, с макушки до крышки стола. Только сейчас я заметил, что он одет куда приличнее, чем всегда. Ничего особенного, обычная одежда среднестатистического горожанина, но какая-то очень подходящая ему, не то выглаженная, не то подогнанная. Не кукольные тряпки на гротескном теле манекена, как было раньше.

- Одежда? По одежде? - уточнил Слава, заметив, что я его разглядываю.

- Может, и по одежде, - я тоже позволил себе улыбнуться. - А вообще, раньше что ни вечер в пивной, то ты напряжённый, и лицо какое-то застывшее, будто мышцы свело. А сейчас - на человека похож.

- И вроде улыбаюсь, а что-то изнутри гложет, - кивнул Слава. - И поделиться хочется всем, а нечем было, по сути-то. Всё изменилось.

- Теперь верю, - сказал я, отлёбывая из принесённой кружки. - Тоже полюбил красное?

Он пожал плечами.

- Безразлично. Знаю, что ты любишь, вот и взял.

- Так ты вчера, значит, пошутил? - осторожно уточнил я.

- Пошутил? О чём? - он нахмурился и вдруг рассмеялся. - А! Хрена с два.

Я немного похолодел, наблюдая, как он показывает мне кукиш. Снова несущестующей правой рукой.

- Так это не протез?

Он сверкнул неожиданной белизной зубов.

- Я сам, может быть, ходячий протез. Это как посмотреть.

Стало немного не до пива. Судя по тридцати двум отражениям в голливудской улыбке, я выглядел очень ошарашенным.

- Слава, рассказывай всё. Ни хера не понимаю.

- Да я был бы и рад всё сразу, но так не получится. Помнишь, как я перестал быть фанатом?

- Тебя отделали другие фанаты, обычное дело. Я-то сам тогда ещё думал, что с тобой всё в порядке.

Вячеслав шумно вздохнул - дескать, если бы так просто.

- Разве это в порядке? Родители - алкашня. У меня ещё до того не жизнь, а жопа была. А тогда я и сдохнуть мог, если бы скорая не приехала. И каждый раз так и было, считай.

- Что было?

- Маленькая смерть такая была. А потом оклемаюсь и думаю, что теперь-то новая жизнь начинается, новый я человек. Второй шанс, все дела. И всё равно ничего не клеится. Меня разводят, а я думаю, что так и должно быть, меня калечат, а я думаю, что заслужил.

- Слав, рука-то откуда? - перебил я. - И всё это - откуда? Теперь-то новая жизнь?

- Теперь - точно новая. Ты помолчи и выслушай вначале. Я всё расскажу. Как бы только так по порядку разложить? Смотри - я же себя, по сути, ненавидел и думал, что живу в долг миру, который меня терпит... и тебе всем обязан, и другим людям, а сам - ничтожество, червь, ничего не достоин. Может, так и было. Вот и хотелось даже как-то себя уничтожить, и пепел по ветру. Но ведь не до конца. А только чтобы переродиться, и стать не хуже других. Опять очухался на больничной койке, или в подворотне, или ещё где, неважно - и по новой. Не знаю как я в этой жизни удержался, как дожил.

Я молча слушал.

- До чего дожил, хочешь узнать? - он огляделся и слегка наклонился вперёд над столом. - Я всё время искал что-то такое высшее, что меня примирит с миром и с собой, определит моё место. Может быть, какое-то совершенство, чтобы к нему стремиться. Ну, улавливаешь?

Слава отпил красного пива и продолжил.

- А что может быть совершеннее машины? Не просто машины, а настоящего Бога Машин, Бога-Машины, Бога из Машины? Что может быть безупречнее математической логики и детерминизма? Но тут две... два момента...

- Чего? Ты встретил машину? - опешил я. - Робота?

- Да погоди! Слушай. Два момента. Во-первых, нет никакого практического детерминизма, только теоретический - не спорь, я знаю... и, во-вторых, любая машина, созданная человеком, несёт в себе дефект. Такой, первородный дефект, детерминистский. Вот захотел неандерталец сделать первый нож - а чем? Видимо, камнем. Из камня. Разве выйдет так хороший нож? Потом он дойдёт до выплавки металлического ножа, а в чём? В том, что выдолбил в камне. Потом уже появится какая-нибудь металлическая форма, и так далее, но каждый раз человек пытается шагнуть за рамки с помощью того, что находится в этих рамках. И нож будет грубым, и будет оставаться грубым ещё долго, пусть даже и постепенно совершенствуясь. Он будет близок к идеалу, только если создать его с помощью технологий, которые куда совершеннее и сложнее его самого. Иными словами, человек кое-как пробивается вперёд, на новый уровень, чтобы обеспечить себя хорошо на несравненно более низких.

- Ну, и к чему это всё? - встрял я.

- А к тому, что люди никогда не будут жить хорошо, такие, какие они есть. Неандертальцу нужен был нож, нужна была одежда, тепло, еда. Сегодня у нас есть то почти совершенное, что сделало бы его счастливым, но нам самим этого мало, потому что мы уже заглянули вперёд. И для себя мы совершенства не достигнем, потому что ограничены слабым разумом, короткой жизнью и самой неутолимостью желаний. Надо шагнуть за грань этого.

- Ну, и как?

Он помолчал несколько секунд.

- Человек сделал индетерминистскую машину, которая обладала свободой воли, и уже она создала истинно безупречную машину второго поколения. Или усовершенствовала себя, смотря как посмотреть. Только так и могло получиться.

- Что "получиться"? Это когда такое вообще было?

- Неважно. Не так давно. Ты представь - вот это истинное совершенство. Её компоненты изнашиваются, но она может сама заменить их, улучшить и расширить себя. Безграничное самопознание и познание окружающего мира, постоянно умножающийся интеллект. И уже эта Машина создала сверхчеловека - меня.

- Вот те на, - я не смог скрыть разочарования. - Слава, я-то уже поверил почти...

- Не перебивай! Не перебивай, вот сейчас! - он поднял указательный палец вверх. - Слушай и попытайся понять. Если бы эта Машина была эгоистом и эгоцентристом, она бы перестала фукнционировать и не стала бы развиваться, поскольку её состояние уже было идеальным само по себе. Совершенство эгоиста - совершенство амёбы. Практически бессмертна, способна самовосстанавливаться, и в общем ей незачем становиться лучше.

- А естественный отбор?

- А вот тут уже приходится кооперироваться, держаться близко к другим, хоть даже временно для размножения - какой-никакой, а альтруизм. Не отвлекайся. Машина осознала своё совершенство и захотела поделиться им с другими, несчастными и жаждущими, такими, как я. Вот ЭТО и было истинным перерождением для меня. Я был в её сердце и не чувствовал боли, когда моё тело разрезали её лезвия...

- Что ещё за лезвия вдруг такие? - я не был готов к такому повороту.

- Это самое важное, дружище. Подожди. Взгляни.

Он достал из кармана складной нож и, оглядевшись, раскрыл его.

- Смотри внимательно. Вот тебе лезвие. Будет немного крови, но не бойся.

Вячеслав ещё раз проверил, что за нами никто не наблюдает, и неторопливо, но решительно разрезал кожу на тыльной стороне левой ладони. Затем быстро стёр салфеткой кровь с режущей кромки, спрятал нож и растянул края раны. Крови действительно было немного, несмотря на довольно глубокий разрез.

- Смотри, сюда смотри. Ну же.

Он подвигал пальцами, и я с ужасом увидел, что в ране блеснул металл подвижных стержней, обвитых каким-то волокном. На их месте должны были быть кости. Я с трудом перевёл взгляд на его лицо - он с напряжённым ожиданием смотрел на меня.

- Это розыгрыш? Всё-таки протез?.. - спросил я севшим голосом.

- Какой протез? Гляди - это же левая. Это моё новое тело.

- Слава, как?.. Кто это с тобой сделал?

Он, наконец, перестал растягивать рану и налепил сверху несколько салфеток.

- Это? Оно пугает тебя?

Я не ответил, но он и сам догадался.

- Что значит "это"? Это лучшее, что могло со мной произойти. Да и с любым человеком.

- Это кошмарно.

- Чушь! Это тебе не "Терминатор". Ты воспитан в культуре, в которой машине приписывают бездушность, стереотипичность и антиутопичность. Через предрассудки надо переступить, чтобы стать лучше. Перерождение - это величайшее благо. Самый щедрый из даров. Хочешь ещё демонстрации? Вот сюда теперь смотри.

Вячеслав огляделся, взялся правой рукой за угол стола, громко, но не натурально закашлялся и без видимых усилий отломил этот толстенный кусок дэ-эс-пэ. Аккуратно положил его на пол и продемонстрировал покрасневшие пальцы.

- Видишь? Только и всего, что покраснение. Все страхи, слабость и наша врождённая дефективность уходят, когда ты перерождаешься.

- Как такое вообще возможно сейчас?.. - пиво в моей кружке кончилось, но я не хотел звать официантку.

- Для человека - никак. Для Машины возможно всё, это дело лишь времени. Её предел - бесконечность. И она делится ею с нами. Нужно только поверить и принять её всем сердцем, отдать ей всё, чтобы получить несоизмеримо больше.

- Слава, ты подумай, что говоришь снова, - сказал я, с трудом сдерживая волнение, - опять какая-то секта, опять отдать да поверить...

- Нет, теперь вот ты послушай! Я знаю, я достаточно наошибался, но это конец и новое начало для меня и нас всех, разве ты не видишь? Ты вверяешь себя ей и погружаешься в её недра, а она отключает твою боль и точными, выверенными движениями срезает твою плоть, отделяет кости, нервы, мышцы и органы. Много ли перед тобой сидит прошлого Вячеслава? Большая его часть исчезла за ненадобностью - худшая его часть.

Глаза Вячеслава горели потусторонним огнём, когда он рассказывал то, что я боялся услышать, и что было наиболее любопытно.

- В какой-то момент я, внутри Машины, обнаружил, что у меня нет тела, - говорил он. - Я видел свой органокомплекс на столе перед собой - то есть, перед своим мозгом и глазами. Может быть, они ещё находились в глазницах. Машина развёрзла меня, распростала - не знаю, какое слово подобрать. И в этой беспомощности и открытости внешнему миру я - то, что оставалось от меня - пережил очищение. И даже не скелет из лёгких и сверхпрочных сплавов, не дублирующие мышцы пучки полимерного волокна сделали меня другим. А само то ощущение, что я ничтожен, уродлив и жалок, лежащий по частям внутри большого, могущественного и заботливого существа... У кучи органов, которые скреплены ещё кровеносными сосудами, нервами и трубочками с разложенными вокруг мышцами, спинным мозгом и аппаратом ИВЛ... понимаешь, у неё нет желаний, стремлений и страха. Это уже не человек, это нельзя воспринимать как человека. Но я переступил через это и переродился, стал больше, чем человек. С благоволения и с помощью никого иного, как настоящего, материального Бога.

Слушая это, я, должно быть, был бледен как смерть и уже не осмеливался перебивать. Я был бы рад, окажись это всё шуткой, но чем дальше заходило дело, тем более я верил.

- ...И не только мышцы - продублированы все внутренние органы, кроме головного мозга. Компактно и безупречно, в материалах будущего. Всё может быть заменено Машиной при повреждении, износе или появлении лучшей альтернативы. Как таковые они, по правде говоря, рудименты, так что многие были... подсокращены, урезаны. Но прекрасно функционируют. Помнишь, что я говорил про первородное несовершенство человека? Здесь оно служит нам, а не мы ему. Я могу есть, потому что мне это нравится, но могу и не использовать пищеварительный тракт вовсе. Мозгу нужно совсем немного, и расходными материалами я могу подзарядиться у Машины, а хватает их надолго. Ты слушаешь?

Конечно, я слушал. Рассказ увлёк меня и все эти подробности даже как-то успокоили и примирили с вынужденным отрывом от привычной мне реальности. Зря мой друг боялся, что я что-то куда-то напишу.

- Слав, так мы все сами теперь - рудименты. Я - рудимент.

- Да! - он хлопнул в ладоши, и окровавленная салфетка соскользнула с кисти руки, обнажая совершенно здоровую плоть без следов разреза. - Это ли не то, что всех пугает?

- Допустим. Ты же сам видишь - мозг протезировать не может даже твоя Машина. Мы не вечны и всё равно будем хуже её. Зачем нам всё это в итоге?

- Ну, не зарекайся. Она создала искуственную нервную ткань. Стволовые клетки служат ей. Всё возможно с течением времени, но пока что незачем. Ключевое слово - индетерминизм. Он как бы стирает все "зачем". В сердце всего - некое таинство. Это единственное, чего не знает Машина. Или не говорит. Поэтому - пусть будет так, как есть, но максимально хорошо.

- И в чём подвох? Ты же видишь, вот сам видишь, как со стороны это всё похоже на секту? Я смотрю на тебя со стороны и всё ещё не верю, что на рентгене ты теперь - сплошное белое пятно. Счастья даром и каждому? Так не бывает.

Слава откинулся на спинку стула, расслабленно смотря на испачканную в крови (крови ли?) салфетку.

- Ты идёшь с работы и видишь нищего и несчастного. Что мешает тебе отдать ему все свои деньги?

- Много разного.

- Короче - тебе жалко. Ты не хочешь лишать себя хорошей жизни, даже кусочка её. Я знаю, ты никогда не подаёшь. Может быть, мне одному повезло попрошайничать у тебя с результатом?

- Если и подам, что изменится? Один тупо пропьёт, другая - наверняка врала про своего ребятёнка, а ребятёнок тот обдолбан, и всем на него плевать.

- Иными словами, они неправильно распорядятся твоей милостью. Милостыней. Или им она не нужна так, как они говорят. Вот скажи, тебе сейчас деньги нужны?

Я ухмыльнулся.

- Разве их бывает много?

- Хочешь все мои? - спокойно и без предисловий предложил Слава.

- Тебе самому...

- Чшшш! Нет! Я чувствую себя прекрасно, могу ночевать где угодно, не есть и не пить. Мои телесные раны затянутся за считанные минуты. Это самое настоящее просветление, самадхи, нирвана. Необходимым меня может обеспечить Машина, она же восстановит любые повреждения неорганики. И я сам сделаю для неё всё. Мне не за что цепляться, потому что мне ничего не нужно - реально ничего. Я ничего не боюсь, потому что я практически неуязвим и гораздо сильнее обычного человека. Но, как и моя создательница, я хочу людям только добра. Тем, кто не может распорядиться возможностями, поможет Машина. Перерождение не убивает человечность, а позволяет ей играть новыми красками. Мы можем любить, но совершенно не хотим ненавидеть. Вся ненависть - от страха и ощущения своей неполноценности, ненависть даже сама по себе не может быть бессмертной.

- И ты не можешь. Вдруг на тебя упадёт атомная бомба? - вставил я, обдумывая его слова. - Даже ты не застрахован.

- На всё есть исключения, - Вячеслав развёл руками. - Как нет детерминированного начала, самой элементарнейшей частицы, так нет и конца, абсолюта. Нечего пока противопоставить и чёрной дыре, и сверхновой. Но потому не стоит и волноваться. Любая быстрая смерть безболезненна и неощутима. Любая медленная смерть обратима!

На несколько мгновений наступила тишина. Я понимал, чего хочет от меня Слава, но молчал.

- Есть правда пара проблем, - заполнил он безмолвие. - Например, из-за наших способностей к регенерации практически у каждого из нас развивается тот или иной рак. Выращенная искуственно рука, как у меня - почти гарантия таких проблем. Но это совершенно не смертельно, даже если поражён мозг. И ещё мелочи с регуляцией иммунной системы. По-прежнему нужен сон. Всё это несущественно.

Он сделал ещё паузу.

- Я сам буквально несколько недель как вышел в мир и скоро вернусь на осмотр. Я бы хотел взять тебя с собой.

Я усмехнулся, справляясь с дрожью в руках.

- И там меня разрежут, переделают, соберут заново? А потом мне тащить туда невесту? Почему бы вам просто не похищать людей?

Слава разочарованно вздохнул.

- Так ты женишься. Я не знал. Никого нельзя тащить, - было видно, что он огорчён. - Какое же это тогда будет Перерождение? Религия третьего тысячелетия не может быть насильственной.

Почему-то мне тоже стало грустно.

- Киборги не женятся? Или только на киборгшах?

- Киборги делают, что хотят. Предупреждая твой вопрос - они в том числе хотят служить Богу-Машине. Но Перерождение сдёргивает пелену с глаз. Может, разлюбишь эту девушку. Может, изменишься настолько, что она не выдержит. Я не хочу для тебя несчастья, но никого нельзя переродить силой. Прецедентов не было и не должно быть.

- Дайте объявление в газету, да хоть в нашу, - и к вам хлынет поток добровольцев.

- Нам их хватает. Людей, страдающих от своего несовершенства и внутренней пустоты, потерянных, но стремящихся к лучшему, тех, кто может принять дар. При этом - альтруистов.

- Альтруисты-невротики? Лузеров переделывают в суперменов не только в Голливуде? Это официальный критерий?

- Скорее нечто интуитивно понятное всем нам. Когда-нибудь разумный альтруизм примут все, он - главное условие. Это мотив самой Машины. Необходимы также искренность и самоотдача. Сейчас такие люди, как я, находят Машину сами. Никакого суперменства - так надо.

- И сколько вас, кстати?

- Не знаю. Довольно много, по меркам планеты - горстка. Но однажды мы проснёмся в совершенно новом мире.

- А где расположена Машина? В Питере?

- Я не могу тебе этого сказать. Для тебя это не должно иметь значения.

Я опять не знал, что сказать, и Слава тоже молчал.

- Но ты же понимаешь, - наконец сказал он, - всё, о чём мы говорили? Ты можешь это принять?

Я кивнул и решил выиграть немного времени.

- Скажи, киборг, а что с глазами и ушами? Машина же не могла оставить прежние.

- Верно. Глазные яблоки искуственные, барабанная перепонка и слуховые косточки тоже. То есть, нет там уже никаких косточек.

- Так ты, в некотором роде, видишь глазами Машины и слышишь её ушами, а не своими?

- Вижу, к чему ты клонишь. Что тут сказать? Я верю что всё так, как мне кажется. Я прошу поверить и тебя.

- Сложно, Слава. Я каждый раз был готов поверить, что ты изменился, а лохотронам и одержимости конец. И сейчас - это выглядит правдоподобнее всего.

- Но?

- Но одержимости не конец, просто она другая. И я, человек из мяса и костей, теперь уже архаичный, могу быть обманут этим. Может быть, они просто стёрли прежнего Вячеслава и сделали нового? Я бы хотел остаться таким, как есть. Я действительно хочу стать лучше, но ты - практически другой человек, не тот, которого я знаю. Мой выбор - цепляться за это "практически" или нет. Есть ли там лазейка, чтобы остаться собой?

- У тебя есть время подумать. Просто не говори никому. Ты достаточно хорошо умеешь врать, я знаю. Знаю как ты всегда хотел повесить побыстрее трубку. Но другие - просто вешали сразу. Знаю, что это не просто нерешительность, но хотя бы жалость и попытка дать мне шанс. Поэтому и предлагаю тебе наш дар, и гарантирую - лазейка там есть. И во всём этом, казалось бы, искуственном процессе Перерождения есть одна громадная естественность - то, что в итоге люди становятся другими сами, раздвигая границы восприятия, изгоняя страх. Сами по себе, никто их личности не стирает и не перезаписывает.

- И в итоге вся человеческая наука, все достижения цивилизации привели опять к тому, что надо просто поверить? И за это обещана награда?

- Поверить не за награду. Никакой торговли, никаких объявлений в газету. Поверить нужно в то, что сейчас служение Машине - лучшее, что может быть, самое прогрессивное, примиряющее и развивающее. Что совершенство тела открывает дорогу совершенству души. Иначе ты просто станешь мясом с металлом и полимерами внутри.

- Боюсь что сейчас так и произошло бы, - вздохнул я, не глядя киборгу в глаза. - Стал бы фаршированным механизмами мясом. Я ведь даже к зубным протезам отношусь с неприязнью. Может быть, я уже счастлив сейчас? От добра добра не ищут.

Он внимательно смотрел на меня, не пытаясь больше уговаривать и расписывать преимущества - ведь это провальный путь.

- Но в целом-то ты согласен со всем этим?

- Так, как ты описал - да, я согласен. Но я иррационально и дефективно боюсь, и это замкнутый цикл - бояться избавиться от страха. Я в детстве очень боялся лишь смерти, а сейчас она кажется мне закономерной и вполне логичной. Не скучно ли жить вечно, без забот и переживаний?

- Они всегда останутся, дефект не искоренить. Только преодолевать мы его можем теперь в реальном времени, ведь мы, как и он, теперь бессмертны. Ну, и атомная бомба на голову не исключается. Вот что, - он достал авторучку, но под рукой была только салфетка со следами крови. - Не побрезгуешь? Я запишу свой номер.

- Не побрезгую. Это даже символично.

Я принял салфетку. Номер был несложный, легко запоминающийся.

- Не звони, если не решился. Ты уже знаешь всё, что нужно. Лишние разговоры тут только повредят.

- Значит, больше не встретимся?

Он поджал губы.

- Думаю, что встретимся. Когда-нибудь ты примешь нашу правду.

- Увидим. Раз детерминизма нет, то и предсказать наверняка ты это не сможешь, верно?

Киборг Вячеслав снова улыбнулся в тридцать два идеальных зуба.

- Я бы с удовольствием продемонстрировал свои новые возможности. Вдруг сейчас кого-то должна сбить машина, а я со своей нечеловеческой реакцией это предотвращу?

Я воспринял это как полушутку. Мы вышли из пивной. Никого не сбило.

- Жаль, - сказал Слава и крепко, но вполне по-человечески пожал мне руку.

Я предложил его подбросить, вдруг собьём сами кого-нибудь по дороге. Он вежливо отказался, и так наши пути разошлись. Волнение от нового открытия улеглось, я стал спокоен и не собирался даже откладывать свадьбу с Верой. Мне грело душу то, что уже сейчас я могу наслаждаться жизнью так, как не мог в своё время Вячеслав; а потом мне гарантировано бессмертие в новой оболочке, ведь меня почти официально пригласили в клуб! Казалось, что совсем несложно перестроиться на этот их кибернетический манер мышления, отношения к себе и людям; а значит, билет заказан. Почему-то мне одновременно думалось, что мои взгляды только укрепились после разговора, и я совершенно не торопился менять их на всё ещё казавшийся иллюзорным "дар".

Всё же в глубине души я был абсолютно уверен, что рано или поздно позвоню, но разве это возможно сейчас? Я женатый человек, и вместе мы ждём первенца. Я почти уверен, что скоро стану главным редактором, и это всем в газете будет только на пользу - чем не альтруизм?

Салфетка с кровью киборга до сих пор хранится у меня и ждёт своего часа, вложенная ещё тогда в сборник рассказов Желязны. По правде говоря, номер я уже подзабыл, и никак не дойдут руки проверить и освежить его в памяти на всякий случай.