Глава XIII. Четырёх тигров шестью пулями

 

 
«Именно те страсти, природу которых мы
 не понимаем, сильнее всего властвуют над нами».
О.Уайльд.
«Ничто не может рассказать о человеке больше, чем та цена, которую он готов тебе предложить».
Р. Далквинст.

Глава 13. Четырёх тигров шестью пулями.

На первую половину дня, предшествующего  вышеописанным событиям, погода пришлась по-английски туманная и пасмурная.  Но радость от отсутствия  жгучего солнца  вскоре  была отравлена - в прямом смысле слова – внезапно налетевшей сухой грозой, порывами шквалистого ветра погнавшей по улицам Калькутты клубы едкой пыли, нашпигованной всяким мелким сором.
Но, пока ещё над росистой травой клубилась нежная дымка утреннего безмолвия, чета Эрдерхази, предварительно поздравив друг друга с первым встреченным вдали от дома  Рождеством, отправилась совершить прогулку по зелёным лужайкам парка Майдан, растянувшемуся на восточном берегу Хугли.
Встречаемые на пути  праздные личности – как индийцы, так и европейцы - посматривали на них как на диковинку и  ехидно перешёптывались, при чём, даже не затрудняя себя опустить взгляд, будто сроду не ведали  об элементарных правилах приличия!  Однако, несмотря на подобное хамское любопытство отдыхающих, в то мглистое утро Габи  чувствовала себя как никогда легко; и с упоением предавалась наслаждению внутренней свободой  от любых условностей и чужого мнения. То ли,  на настроении хранительницы сказался весёлый дух зимнего праздника, сумевший дотянуться аж из-за океана и успокаивающе погладить по голове  пахнущей снегом шерстяной варежкой; то ли столь благоприятное действие возымел недельный простой  в напряжённых поисках истины, не принесший ни коварных дядющек-убийц, ни ночных побегов, ни лишённых чувство юмора красавиц-нагинь,  ни более чем остроумных французов со всякими там брутальными сирийцами…
Так или иначе, в нескончаемых  душевных баталиях леди Габриель воцарилось то нечаянное блаженное перемирие, которое, как рассеянный  близкий друг,  обычно залетает к нам совершенно без предупреждения. И, увы, крайне ненадолго.
 Тёмная поверхность реки колыхалась лёгкой рябью, а наливающееся свинцом небо источало свежий запах озона. И это чарующее затишье перед бурей, вкупе с какой-то магической невесомостью, будто всё пространство залили эфиром - бодрящим эликсиром влило бы бодрость даже в самого отчаявшегося пессимиста. 
Увы, романтическому уединению молодой пары цинично помешали. Полковник Маккгомери окликнул Ференца из плетёной беседки посреди розария, где он предавался отдыху и созерцал красоты флоры вместе с супругой, чахоточного вида сорокалетней дамой. Британский офицер отнюдь не отличался плохими манерами. Просто, леди Габриель он  поначалу и вовсе не заметил. Так как, в отличие от князя, смотревшегося подлинным аристократом на конной прогулке в своей строгой серой рубашке, коротком пальто из грубошерстного сукна  с кушаком, и сапогах для верховой езды, его жена гораздо более напоминала перелетевшую из далёкого прошлого  раждпусткую царевну, нежели современную английскую леди.
Покатые плечи и высокую грудь миссис Эдерхази в то утро  подчеркивала бирюзовая  чоли -  короткий  облегающий топ, а по бёдрам струилась свободная лехенга из тёмно-синего плиссированного льна - длинная юбка, декорированная маленькими зеркальцами по нижнему краю.  Поверх была накинута неизменная дупата, и эта изящная серебристая накидка прикрывала голову и тело  наподобие традиционного сари.  Разве что, одевались все детали шокирующее  смелого наряда  по отдельности и несравнимо быстрее, не требуя никакого особого навыка.
Во время короткой светской беседы, в течение которой,  имевшая явное сходство с самкой паука-крестовика, до скрипа в зубах  чопорная миссис  Маккгомери поглядывала  на Габи как на недоразвитого представителя рода человеческого, настойчивый полковник  умудрился  заручиться согласием Ференца посетить полуденный смотр его полка. (Видимо, по мнению закостенелого вояки, строевая подготовка являлась лучшим из возможных подарков солдатам). Леди Габриель, которой воинские манёвры были не многим интереснее чтения христианских псалмов  в  обществе мегеры Илоизы, премило извинившись,  высказала настойчивое  желание оправиться в отель и предаться отдыху, столь необходимому вследствие «перенасыщения эмоциями».
 Несмотря на то, что желание Габи удалиться - оба Маккгомери и один Эрдерхази встретили беспрепятственно,  заверения, что она  вполне способна добраться до Роял Пэласа самостоятельно  были решительно отвергнуты, как Ференцем, так и его английским собратом по оружию. 
-  Сержант Таусенд с удовольствием вас проводит. – Заявил сэр  Арнольд, уже во дворе своей виллы вручая её  почётному эскорту в лице молодого адъютанта.
Марк Таусенд – хмурый и болезненно застенчивый, тусклый брюнетишка  сильно выраженного нервического склада характера, отнюдь не сиял удовольствием  от возложенной на него миссии. Однако, воспринял поручение с похвальным радением, достойным желторотого новобранца, лишённого особых талантов, и от того желающего во что бы то ни стало отличиться перед начальником хотя бы своей исполнительностью и дисциплиной.  Выскочив на дорогу, где практически хилой грудью остановил не занятую пассажирами тонгу, он усадил туда свою подопечную, с трудом сдерживающую ироничную улыбку, и, взобравшись следом, принялся  напряжённым взглядом  прочёсывать улицы,  потной ладонью сжимая  столбик паланкина, как христианский мученик  спасительное святое распятие. 
 По всему было видно, что в этом городе, как и стране в целом, Марку явно не по себе... Так неуютно, должно быть, чувствовали себя первые американские поселенцы, передвигавшиеся в фургонах по диким прериям, на которых «совершенно случайно» оказались индейцы - причём, в боевой раскраске и вооружённые наточенными тамагавками, приведёнными в полную готовность для пополнения коллекции скальпов вконец обнаглевших  бледнолицых…
Отпрыск старой фамилии, на что явно указывал породистый «чисто английский», то бишь -  почти  лошадиный, профиль, Таусенд гораздо комфортнее чувствовал бы себя в роли  не обременённого службой  сельского мечтателя, большую часть дня бесцельно прогуливающегося по живописным вересковым пустошам с потертой тетрадкой для стихов или альбомом для карандашных этюдов.  Кто знает, может из него вышел бы новый классик британской литературы, прославленный живописец  или, что не менее почётно, глава большого патриархального семейства.
Увы и ах, ни тому, ни другому, ни даже военной карьере, на которой настояли его тщеславные родичи, мечтавшие видеть робкого сына в роли блистательного офицера, не суждено было воплотиться в реальности. Финальную черту под юной жизнью сержанта Таусенда и теми, которым он, в перспективе, мог бы  подсобить с появлением на свет, подвёл самый заурядный и не примечательный булыжник, в кровавую кашу разбивший веснушчатый, покрытый красноватым загаром, лоб юноши.
Облачённое в яркий мундир, тщедушное тело мгновенно умершего Марка, как тряпичная марионетка, внезапно лишившаяся кукловода, перевалилось за низкий бортик повозки, и было тут же  проглоченное молниеносно сгустившейся толпой локального, но от того не менее свирепого и беспощадного народного бунта, гнойным нарывом вызревшего под гнётом колониальной экспансии…
Всё произошло столь стремительно, что  сознание леди Габриель  запаздывало фиксировать  разворачивающийся на её глазах социальный катаклизм. Паника, сродни той, что порождается беспомощностью перед природными силами, сковывая человека во время землетрясения или иного стихийного бедствия, всколыхнулась в её душе мгновением позже, когда оставшаяся без кучера тонга затряслась от ударов десятков кулаков. А самым мягким выражением, адресованным единственной пассажирке, стало выкрикиваемое на разных индийских диалектах оскорбительное словосочетание, призванное иллюстрировать её отношения с британцами солдатами.
Ещё немного и эта жаждущая крови, безумная толпа бесследно слизала бы её с брега жизни, как вдруг…
- Держитесь меня, Габриель-ханум, - сквозь почти осязаемую бурю ненависти, готовую размолоть её своим слепым жерновом,  до слуха ошарашенной женщины донёсся знакомый голос с мягким арабским акцентом, остро контрастирующим с пронизывающей его твёрдой уверенностью.
Чудовищно сильные руки  вытащили её из повозки и, крепко захватив  запястья, потянули вслед за собой, прямиком  сквозь плотный строй зажжённых гневом людей.
Айдин Салаам не кричал и не угрожал, требуя дать ему и ведомой им женщине дорогу. Он просто шёл вперёд, и при его приближении люди внезапно затихали и расступались, как морские воды пред Моисеем. На пол минуты Айдин остановился напротив долговязого мужчины, безошибочно определив в нём негласного лидера восстания.  После молчаливого обмена взглядами, зачинщик поник, будто получил удар плетью, и, как и его последователи, почтительно  отступил в сторону.  Леди  Габриель двигалась в кильватере своего спасителя, словно чахлое судёнышко на буксире непотопляемого крейсера, и ни одна душа не смела не только коснуться её, но даже  вымолвить хоть какую-нибудь скабрезность в адрес спутницы странного мусульманина.
Оказавшись далеко за спинами бунтовщиков, как ни в чём не бывало продолживших своё обречённое шествие в направлении  Калигхата, Айдин заглянул в расширившиеся зрачки потрясённой женщины, намеренно медленно и на редкость убедительно проговорив:
- Сожалею, но ваш сопровождающий мёртв. Думаю, сейчас самым разумным будет отправиться ко мне домой. Я пошлю слугу с сообщением к вашему мужу, что вы в полной  безопасности и гостите в моей скромной обители истории и искусства…
***
Лишь глотнув холодной розовой воды в одной из многочисленных, непонятного предназначения  комнат, скрывающихся в тылу антикварного магазина, Габриель сумела снова обрести дар речи. Голова шла кругом. С самого детства, осознавая свою внешнюю, а чаще -  духовную  непохожесть с «настоящими» европейцами, она привыкла ощущать себя неотъемлемой частью этой далёкой азиатской страны. И  теперь ей доставляло почти физическую боль само  осознание,  что индусы, которых она считала  братьями, могли помыслить о ней, как о предательнице.
Однако, учитывая, скольких простых ремесленников и торговцем разорила Ост-индская кампания, во многом благодаря членству в которой и сумел сказочно разбогатеть её отец, таким  ли уж необоснованным  было  презрение этих отчаявшихся?...   
- Как вы там оказались? – Бросила она Айдину,  поздновато  спохватившись, что её реплика прозвучала необоснованно резко.
- Шёл из Султанской мечети.  Сегодня же – пятница. – Удивлённо пожал плечами сириец, словно один факт того, что его гостья читала Коран - автоматически делал её правоверной мусульманкой.
И действительно, вместо элегантного делового костюма, на этот раз Салаам был облачён в непритязательный, хоть и безукоризненно-белоснежный  хлопковый  шальвар-камиз, а грациозную голову увенчивала аккуратная  молельная шапочка.
- Ах да, конечно. Простите мою забывчивость. И… - Габи набрала полную грудь воздуха, словно, произнося эту вполне заслуженную благодарность, отчего-то вынуждена была наступить на горло собственной гордости. - Спасибо, что спасли меня. Но, каким образом вам это удалось?
- Что именно? – Сдвинул брови мужчина.
- Эти люди… Они будто боялись вас. Я уверена, даже хвалёным войскам полковника Маккгомери придётся  потратить немало времени, чтобы подавить такой  мятеж. Убийство британского солдата – это не шутка.
- О, поверьте, я не сделал ничего выдающегося! Бывает непросто  убедить в чём-либо одного человека, но толпа – это уже стадо. И от того, подчиняется стадным инстинктам. А значит и тем, в ком признаёт достаточно сильного пастуха.
 После таковых пространных объяснений Айдин снял свою шапочку и тут же, словно избавившись от обременительного  балласта святости, посмотрел на женщину таким откровенно собственническим взглядом, словно она была самым желанным и ценным экспонатом его коллекции.
Странное, волнующее чувство, охватывающее леди Габриель рядом с этим человеком, власть которого над людьми была  воистину невероятной, многократно усилилось пережитым стрессом и осознанием того, что они пребывают совершенно наедине... Проходя через уже знакомую ей приёмную, продавца за прилавком она не приметила, да и звуков, обычно сопровождающих присутствие в доме живых людей, тех же слуг,  не достигало её слуха. Конечности сковала трусливая слабость, и Габриель поторопилась поставить стакан на стол, дабы колебание недопитой жидкости не выдавало  дрожи в её руках. 
-  Но, что ж, я рад, хоть и при таких печальных обстоятельствах, снова увидеть вас, Габриель-бегум! Будем считать, этим спонтанным визитом вы выполнили свою часть нашего первоначального уговора.
Не совсем внятное уточнение о «первоначальном» договоре  немного смутило Габи, но она тут же  вспомнила о его деталях:
- Но у меня нет с собой шкатулки…
Или Айдин её попросту не расслышал, или же, что более вероятно,  шкатулка Кали была лишь предлогом, а объектом настоящего интереса сирийца была её неосмотрительная владелица.
 - А касательно письма Хумаюна - вы меня обманули! – Сказал он с лукавой укоризной, доставая  пакет, завернутый в гладкую белую бумагу, из ящичка  орехового бюро, покрытого тонкой резьбой. - Заказывали только перевод, а в результате, вашему покорному слуге  пришлось решать хронограмму  (1)!
Порывисто шагнув вперёд, он протянул Габриель свёрток с выполненной  работой. При этом, отводя руки, не преминул провести пальцами по её обнажённым предплечьям, от чего женщина вздрогнула, как от удара током. С плавностью морской волны, Айдин чуть отступил назад и впился в неё немигающим взором голодного  волка, поджидающего на пустынном берегу выжившего после крушения   одинокого мореплавателя. От миссис Эрдерхази не укрылось – что в их вторую встречу прежде более чем осторожный  Салаам вёл себя  гораздо менее сдержано, если не  дерзко.
Стоически  выдержав его взгляд, леди Габриель вскользь подумала, что даже в тот короткий период нахождения во власти озверевшей толпы ей  было не  столь  боязно.
 - Ваш ответ: 1541. -  Упиваясь её смущением, продолжил мужчина. -  Хотя я, признаться, понятия не имею, что Хумаюн хотел сказать этим набором цифр. Если, конечно, данное число вообще имеет какое-то значение, а не явилось результатом  очередного опиумного бреда, бывшего привычным состоянием этого далеко не самого деятельного правителя.
Губы Салаама виртуозно лгали, глаза съедали её заживо, но даже за этой массированной атакой женщина ощущала ещё и грубые, настойчивые щупальца его интереса, скользившего по её раскрасневшемуся лицу, готовые словить самую мельчайшую реакцию на полученное сообщение.
Многолетние тренировки по сокрытию  эмоций от окружающих  пришлись миссис Эрдерхази как никогда кстати, хотя, пожалуй, впервые её актёрский талант  подвергался такому суровому экзамену.
- Вы правы – весьма интересная загадка! И я искренне сожалею, что мой заказ доставил вам такие хлопоты. Сколько  вы хоти те за свои труды, Айдин-эфенди?
-  Помилуйте, какие хлопоты! –  Проворно включившись в игру, Салаам артистично развёл руками.  - Я же, прежде всего - учёный, и лишь затем коммерсант. Решать ребус давно почившего падишаха мне было также интересно, как вам – узнать точное содержание его древней записки. И потом, - пластичными движениями хищника он снова приблизился к ней, уничтожив даже то небольшое пространство, что их разделяло. - Алмаз среди женщин, несравненная,  разве такой гурии  (2) нужны деньги, чтобы осчастливить даже самого взыскательного из мужчин?
Леди Габриель задохнулась от возмущения и сделала усилие, чтобы отскочить назад, как вдруг всё её тело пробрал холод камня, идущий со спины, и женщина запоздало вспомнила, что стоит у стены. Пребывая в крайнем напряжении, войдя, она попросту проигнорировала вежливое предложение присесть в кресло. Жаль, в противном случае у неё было бы намного больше возможностей для отступных манёвров.
Тем временем, словно не заметив неудавшегося рывка пленницы, Айдин чуть понизил тембр  своего гипнотического голоса. И от этого шёпота, преступной близости его губ, несмотря на сжигающий гнев и замораживающий страх,  Габриель услышала, как кровь застучала у неё в висках, вызывая то особое головокружение, что находит себе пищу не в смущении, а – о, ужас! – любовном томлении...
- Губы - сочные, как спелое манго. Гибкая, как лиана и нежная, как лепестки лотоса…
- Мистер Салаам, - трепеща как раненая птица, с трудом собрав остатки рассыпающейся в прах твёрдости, произнесла она, но мужчина вновь предпочёл её не слышать.
Одной  рукой он обвил  Габриель за шею, принявшись нескромно поигрывать пальцами с нежными  волосками, уходящими в причёску. Горячая ладонь второй властно опустилась  на талию, прикрытую лишь тончайшим шарфом из органзы, обвёрнутого вокруг её стана.
- Всего один поцелуй  - и мы в расчёте.
 Не дожидаясь ответа, его жадный рот потянулся к её губам.
В последней попытке избежать этих поползновений, пока не стало слишком поздно, Габриель выпустила из рук свёрток,  и он с хлопком упал на пол. Получившийся резкий звук сработал для её погружённого в наваждение сознания, как  пощёчина, возвращающая в реальность провалившегося в гипнотический сон.
Собственно, пощёчина тоже не заставила себя ждать. Звонкая, хотя и по дамски не увесистая. Однако, судя по моментально зажёгшемуся  в сузившихся  глазах мужчины огню  – от того, ещё более оскорбительная.
Леди Габриель кинулась к выходу, но, уже предчувствуя свободу, лишь нелепо впечаталась лбом в непреодолимый монолит массивной дубовой помехи.  Когда же он успел?...
- На всякий случай, если я забыл предупредить – дверь заперта.  – Невозмутимо прокомментировал радушный хозяин. – Сквозняки, знаете ли. Почти как в Англии.
- Да вы в своём уме?! – Взорвалась Габи, черпая необходимую уверенность и новые силы в злости на саму себя, что так долго медлила с выказыванием праведного гнева.
- Закрывать двери в собственном доме? – Бесстыдно усмехнулся Айдин.
- Можно сказать и так – когда по внутреннюю сторону от них – замужняя женщина! Не знаю, как для мусульман, но для меня – брак священен.
- Аллах велик! – Воскликнул «праведник». - И не будьте лицемеркой: что стоит союз, заключённый перед лицом Бога, в которого вы не верите? Кроме того, вы добровольно согласились прийти ко мне, вас сюда за волосы никто не тащил.
- Свой брачный обет я давала человеку, которого безмерно ценю и уважаю! -  И раз я пришла сама –  значит имею право также свободно  уйти. Беспрепятственно.
- Разумеется, - согласился наглец с самой невинной улыбкой.  – Вот  ключ. Возьмите.
Спасительный кусочек металла блеснул на раскрытой ладони. Так просто – подойти и взять. И одновременно так трудно.
Волевым решением, подхлёстывая себя тем, что выглядит крайне смехотворно, застыв в затянувшихся колебаниях, женщина оторвалась от гладкой поверхности дерева, на которой остались два влажных отпечатка её вспотевших ладошек, и нетвёрдым шагом направилась навстречу демону-искусителю.
Без каких-либо, со страхом ожидаемых ею, коварных уловок Салаам совершенно спокойно отдал ей ключ.
- Признаться, я восхищён. – Изрёк сириец, миролюбиво опёршись спиной о краешек стола. – Ни одна женщина ещё не устояла. 
- Значит, вам не везло с женщинами. – Зло бросила миссис Эрдерхази, уже отвернувшись от него с намерением  гордо удалиться.
- О, знали бы вы, как ошибаетесь!… - Чистая эссенция боли, пропитывающая полный неподдельной тоски возглас самоуверенного и жестокого деспота, заставила Габи помедлить.
Несмотря на безуспешные попытки  интуиции докричаться, что изобретательный манипулятор всего-навсего сменил тактику, решив воздействовать на печально известную   женская черту одаривать своей жалостью раскаявшихся грешников, миссис Эрдерхази остановилась как парализованная.
 - Вы говорите о матери Индрани? Она ведь была индианкой, верно?
- К чему ворошить тлен невозвратных радостей? - Уклонившись от прямого ответа, тяжело вздохнул за её спиной Айдин. - Все мы – лишь крохотные песчинки, что зажигает животворным дыханием своим Всевышний. Блеснули перед его очами – и канули в небытие...
- Соболезную  вашей утрате, - Дрожащим голосом вымолвила женщина, всё ещё не смея шелохнуться.
Даже обернуться и посмотреть на него было невыносимо. Но ещё невыносимей казалось сделать хоть одно движение прочь. Странная тоска по ни разу не неиспытанному блаженству прославленного в песнях Чувства, сковала её изнутри. Одновременно, всё её существо обволок откровенный ужас, что выйдя сейчас за порог, она упустит нечто крайне важное, расточительно прольёт единожды доставшийся ей  глоток амриты – единственно возможного спасения от жажды, так мучительно изводящей её в периоды мрачного уединения.
Габриель не притворялась, по праву считая свой брак счастливым. Но отношения с Ференцем были огоньком, заключённым в стеклянный колпак лампы, в меру ярким и в меру жарким, надёжно освещающим будущее и согревающим настоящее. Выросшая в постоянной борьбе с насмешками, при недостатке сочувствия и понимания, не имеющая даже простейших приятельских контактов со сверстниками, в будущем муже Габи впервые обрела настоящего друга и смелого защитника…  И, предложив ему соединить их судьбы,  фактически убедила себя в том, что ей вполне довольно этих отношений. Не ведая, что естественное притяжение  между людьми может быть таким ошеломляюще сильным, пугающим своей неукротимой  огненной бурей и вызывающим нестерпимое желание сгореть в ней дотла.
 – Вы любили её?
-  Больше жизни. Хотя, многие, кто меня знал, считали, что я не способен на любовь.
Леди Габриель всё ещё не смела посмотреть в его лицо, робея, что жёлтый огонь этих волчьих глаз окончательно сведёт её с ума, как вдруг ощутила ставшее громче тяжёлое дыхание, от жара которого по затылку побежали мурашки. Мужчина осторожно обнял её за плечи, и, опустив голову, нежно провёл щекой по её шее, царапнув щетиной кожу. 
- Теперь и я спрошу – вы любите своего мужа?
То ли от от возбуждающего запаха его кожи, то ли от шокирующей прямоты вопроса,  призванного безжалостно  оборвать её терзания и вынести приговор  нерешительности, Габи стало нехорошо.
- Айдин, - умоляюще запротестовала она, - я же ясно…
- Вы говорили об уважении.  Но любят не за это. Габриель, есть у меня такая неприятная для многих черта, вам, думаю, знакомая. Я вижу людей – вижу лучше, чем, порой, они сами способны себя понять. И знаете, что открылось мне, стоило лишь  впервые узреть  вас? Алчущая страстей душа, вынужденная находить жалкое отдохновение в пустых житейских радостях. День за днём подавляя в себе  грешные безумные мечты, в тайне грезя окунуться в  водоворот тёмных страстей… Под покровом ненужных добродетелей в вас кипят такие эмоции, что само слово «любовь» кажется лишь бледной пародией, томящейся в вас чувственной мощи!
Словно ребёнок, не желающий слышать от взрослых нелицеприятной правды, лишённый привычной ему сказочной ретуши, женщина зажала уши руками.
- Молчите! Любовь... По-моему, её значение слишком преувеличено. Поэты щедро приукрасили и наделили ореолом таинственности обычный инстинкт продолжения рода,  банальную физиологическую потребность, общую для человека и представителей мира животного.  Страсть? Разве она не бессмысленна и опасна, учитывая, что мы - не животные и должны прежде всего руководствоваться доводами рассудка в своих действиях?..
- Наоборот,  страсти – презираемые лживыми морализаторами, это то немногое, ради чего действительно стоит жить. И, скажите мне, почему человек,  чей средний срок пребывания в этом мире составляет  меньше века, берёт на себя смелость определять,  что есть истинная добродетель? И имеет дерзость считать себя лучше животных? Потому, что именно он создан по образу и подобию Божию? Но ведь все люди - такие разные – кто знает, какой же он, наш незримый Творец?
- Как странно в вас сочетается высокопарная  религиозность и презрение к догматам веры…
- Да, я личность весьма многогранная. Но вы так и не ответили.
Его бессердечная настойчивость ранила её в самые уязвимые области души. Ференц… милый Ференц никогда не стал бы вести себя столь жестоко.
 - Простите, но я не буду отвечать на этот вопрос, хоть имела бесстыдную неосторожность задать такой же.
- Бикхар (3)! – Раздался ликующий возглас Айдина. - И не надо, вы уже сказали больше, чем нужно!
Внезапно, Габриель ощутила себя хрупким деревцем, под корнями которого разъезжается питавшая его почва,  ревущим оползнем срываясь в пропасть.
– А разве верность и преданность, - отчаянно хватилась она за последнюю соломинку,  – «ненужные добродетели»?   
-  Да, если они превращаются в тяжкую обязанность.
    Подступившая к глазам солёная влага смешала краски окружающего мира. Удушливая тяжесть несбывшихся мечтаний, впервые накрывшая Габриель в том странном видении в отчем доме,  делала каждый вздох подвигом. Воздух всхлипом вырвался из лёгких;  не в состоянии более отдавать здравый отчёт своему порыву, Габриель обернулась, и тут же  его рот с готовностью прильнул к её мокрым от слёз губам.
Свет внешнего мира, приглушённый мозаикой, выложенной из мутных ромбовидных стёклышек  полукруглого эркерного окна, больно резанул по глазам, как будто она  целую вечность блуждала во мраке.   
Время остановилось, словно неумолимый  Шива уже начал свой ритуал уничтожения всего сущего…
 Казалось, ничто не сможет усмирить внезапно захлестнувшее их  сладостное безумие, но  тут Айдин сам оборвал поцелуй и, обхватив  её лицо ладонями, пылко прошептал:
- Я не позволю себе снова тебя потерять…
           Оказалось, вернуть запаздывающему сознанию благое просветление не так-то и сложно.
- Снова?! – Одна короткая фраза поразительно быстро сумела  притушить разрушительный огонь преступного чувства.  Запоздало, к Габриель возвращалось  понимание, что Айдин,  прежде всего - враг, матёрый убийца, возможно, лично ответственный за главную трагедию её жизни.
Руками она упёрлась ему в грудь, отталкивая от себя. И, несмотря на то, что с таким же успехом можно было бы двигать массивные стены дворцов Агры, как ни странно, мужчина смиренно подчинился её желанию, отойдя на пол шага вспять.
- Мы не могли быть знакомы, верно? – Твердила леди Габриель с фанатичной горячностью  умопомешенной. -   Хоть я и всей душой чувствую, что знала вас раньше, это невозможно!.  Я была ребёнком, а вас  ещё не было в Индии. О, боги! – Простонала она, спохватившись. – Вы ведь видите во мне свою умершую возлюбленную, так?
- В каком-то смысле, да. – Спокойно согласился Салаам, ничуть не смущённый таким призванием.
 Необходимо  чувствовать себя абсолютным хозяином положения, чтобы даже при самой выдержанной и уверенной в себе женщине решиться  упомянуть  о её предшественнице. Пусть и давно покойной. Хотя, какая, собственно, разница?
- Это что, какой-то афродизиак?! – Понемногу обретая своё привычное хладнокровие, Габи кивнула на стакан с водой.
- О, ни в коей мере! Всего лишь то, значение чего, по вашему мнению, «сильно преувеличено».
Чёрта с два она ему поверила. Ну  уж нет! Теперь скорее её Ференц добровольно примет ислам, нежели она снова позволит себе поддастся чарам этого человека, потакая собственной слабости. В конце концов, история знает немало примеров, время и сила характера вылечивали даже самый стойкий любовный вирус...
Краска стыда залила миссис Эрдерхази с ног до головы. Как бы Салаам не старался обесценить её чувства к мужу, отношения их с князем отнюдь не исчёрпывалось простым уважением и взаимной поддержкой... Но, как тогда может быть, чтобы она, всегда истово ратующая за извечные нравственные ценности, и не искушённая в отношениях с мужчинами, вдруг… полюбила обоих?!
- Будь мы в средневековой Европе, –  кинула Габриель с досадливой  ненавистью, - решила бы, что вы -  инкуб!
- Тогда,  вы несомненно были бы ведьмой, и гореть нам в одном пламени! –  Порывистым движением,  он снова оказался рядом.
Тяжёлая рука легла ей на плечо и предприняла смелый спуск на лопатки. Вторая – взяла за левый  локоть. Губы Айдина приближались к покрытому испариной лбу.
-   Ведь не у простой женщины, а только у языческой апсары (4)  могут быть такие волосы, подобные живительным струям водопада, а голос -  наполнен плеском прозрачных волн… Нур Джахан  (5)!
Однако, однажды уже сдавшее позиции наваждение -  оказалось окончательно  запертым в прочных шлюзах женского гнева.
- Вас в детстве не учили, что совершать омовения в незнакомых водоёмах – чревато тем, что можно напороться на нечто острое?! – Почти прошипела она.
 - В чём дело? – Удивился мужчина, глядя на неё глазами, всё ещё затянутыми тёмной поволокой страсти.
 - Дело в том, Айдин-бей, что мой куттар  в данный момент упирается  вам в горло. Ещё одно движение по «струям моего водопада» -  и ваши внутренности украсят эту комнату на подобие лиан в джунглях или  водоросей на берегу после морского отлива – смотря какое сравнение вам больше по вкусу!
Упомянутый индийский куттар, экспонат из обширной коллекции восточного оружия мистера Когона,  принимаемый многими за простой гребень, леди Габриель давно уже приспособилась  носить как шпильку. В случае необходимости, золотой цветок, обманчиво казавшийся лишь изящным украшением, становился удобной рукояткой, при  определённом нажатии на  тычинку которого – раскрывалось стилетообразное лезвие-стебель, превращаясь в три обоюдоострых ножа. Проверять их остроту  на людях  до сих пор неприходилось, но вот спелую дыню лезвия-близнецы вспарывал идеально. (После пары подобных экспериментов слуги в Белгравийском особняке  пол дня ворчали, вычищая кухню от разлетевшихся по ней клейких семечек).
«Ну, и  что вы теперь сделаете?!» - С мрачным торжеством мысленно обратилась Габриель к богам. Спровоцировать пять осечек сложного огнестрельного устройства – это одно, но тут уж, как приговаривали забияки в кабаках Форхенштайна перед началом очередной потасовки: «против ножа – нет куража».
-  В ваших прекрасных глазах я с болью читаю  презрение.  Как это ни странно, и, несмотря на то, что вас влечёт ко мне, я вам не нравлюсь, Габриэль!  – Промолвил Салаам, и это был не вопрос.
 -  Вы просто в корень зрите!
  Рука подрагивала, кончик стилета карябал ему кожу в  ярёмной ямке, но, при том, мужчина даже  не пытался отойти. Рубиновая капелька крови робко выглянула из-под краешка лезвия и, бегло осмотревшись, побежала вниз, пропитывая белую ткань рубашки.
- И, как я сказал, дело не в том, что вы находите меня не привлекательным, как мужчину. – С довольной улыбкой продолжил Айдин, заметив, как она зачарованно следит за красной змейкой, петляющей по его груди.
Спохватившись, леди Габриель подняла на него полные ярости  глаза:
- Даже вынуждая меня сознаться, что по какой-то, сокрытой для логики, немыслимой причине, вопреки всем убеждениям и представлениям о морали,  вы  меня… интригуете, у вас не выйдет разбить щит моей  чести!
-  Тогда,  предположим, всего лишь невинная фантазия, что вы свободны и вас не связывают супружеские обязательства,  что тогда вас отталкивает, позвольте узнать? Я сказал, какой вижу вас, так поделитесь своим видением на мой счёт.
Миссис Эрдерхази  решительно не нравилось то направление, которое принимал разговор, да ещё при таком нестандартном положении оппонентов, и она предприняла неубедительную попытку снова увернуться от его вопроса.
- Не стоит спрашивать, если не хотите знать ответ.
- Напротив – очень хочу. На моей родине женщин учат льстить самолюбию мужчин, чтобы угодить. Не скрою, это даже приятно, но довольно быстро надоедает, а потом и вовсе начинает нестерпимо  раздражать.  Раз я задал такой вопрос  вам, значит - хотел бы услышать честный ответ от личности, не способной ко лжи.
Габриель сотрясла паническая дрожь. Сколько же ещё ему о ней известно?!
Что ж, пусть знает ещё кое-что.
- Вы  правы, Айдин-бей, вы мне не нравитесь! К счастью, я не знаю, может ли любить тот, кто равнодушен к чужой боли и для кого жизни других людей не дороже уличной грязи под ногами. Но, не может вызывать мою осознанную симпатию человек, хоть сильный и наделённый незаурядным умом, если он жаден и жесток, не знает преград на пути своих желаний и не ведает  милосердия! Думается, современные психологи нашли бы вашу личность любопытным воплощением крайностей и чудовищной непредсказуемости: вы скорее эмоциональны, чем черствы,  хотя и весьма ловко это скрываете; не буду лукавить – обаятельны, особенно когда прикрываете  свою эгоистичную грубость деликатностью и учтивостью. Ваш ум кажется склонным к эмпирическому рационализму и здоровому скептицизму, но, ровно настолько же - полным самовосхваления и тщеславия.  В вашей душе пороки  так тесно переплетены с достоинствами, что их не разделить…
- Bravo! – Крикнул он, не скрывая восхищения. - Сам я не сказал бы о себе лучше.  Но мудрецы говорят, что если бы Аллах желал, чтобы все были  праведниками, он не создал бы ада.
-А ещё они говорят, что  и рай и ад – мы творим в себе сами.
- И, все без исключения дервиши предупреждают   остерегаться женщин, что обманчиво кажутся образцом благонравного смирения, но дерзки в речах и поступках!  К тому же… - Во время этой красноречивой паузы Салаам так крепко сжал ей плечо, что дыхание спёрло в груди, - вы крайне верно подметили:  я не терплю протестов!
Быстрым рывком  он поймал  её запястье,  отвёл от себя клинок, и, надавив на локоть, молниеносно обошёл сзади, проводя над головой жертвы её ослабленную болью руку. Оказался за спиной, лёгким нажимом заставил ставшую податливой кисть разжаться и выпустить рукоять куттара. Вследствии такого неосторожного обращения лезвия раскрылись и леди Габриель ощутила боль от  пореза, вскользь пришедшегося ей между пальцами.
А ещё, кабацкие драчуны иногда добавляли:  «…если пырнуть  не боится душа»...
- Аззиф (6) , но не пристало женщинам играть с оружием, - С упрёком внимательного наставника сказал сириец, и издевательски добавил, повторяя её собственную угрозу, -  можно напороться на нечто острое.
Вдоволь насладившись беспомощностью, он отпустил её, снова встал напротив и  заботливо  протянул шёлковый платок промокнуть ранку. Миссис Эрдерхази не шелохнулась. Тогда он самовольно взял её безвольную кисть и стёр кровь, несколько капель которой уже успели разбиться о розоватый гранит пола.
           - Кизаз (7) ? – С неестественным и каким-то пораженческим спокойствием Габи кивнула на кровяные узоры, словно они вышли не из её вен.
- Подобно древним викингам, мусульмане считают ниже своего достоинства мстить женщинам. Однако, как неразумных  детей,  их следует вовремя уберегать от их собственной же неосторожности. И, порой, это благая цель оправдывает некоторые, могущие показаться  суровыми, методы.
 - «Кучер не для того бьет кнутом лошадей, чтобы они пали, а для того, чтобы быстрее шли»? Это не моя мысль, а Шандора Петёфи.  (8)
- А венгры умнее, чем я думал!
- Правда, я думаю, он всё-таки не о своей второй половине высказался.
 - Оставим это на его совести. Но, я завидую вашему супругу, Нур Джахан. «Красивая жена и, вместе с тем, верная - такая же редкость, как удачный перевод поэтического произведения. Такой перевод обыкновенно некрасив, если он верен, и неверен, если он красив»  (9)…
- Да хватит же называть меня Нур Джахан! – Вкричала она. – И довольно с меня этих ваших восточных тайн, недомолвок, двусмысленностей…
- Вообще-то, это был скрытый комплемент, - холодно прервал её Айдин, уязвлённый её горячностью.
- Весьма сомнительный. Я знаю, что так называли любимую жену Салима Джахангира, которым вы восхищаетесь, но это сравнение с властолюбивой  интриганкой мне не приятно!
- От чего же? Михр ун-Ниса была личностью  – выдающейся во всех отношениях. Одарённая безукоризненным сочетанием членов тела и несравненной добродетелью. Как писал Томас  Роу принцу Карлу, будущему Королю Карлу I Стюарту: она «более недоступна, чем богиня или загадка языческого нечестия». Впервые,  женщина в исламской Индии взяла на себя нелёгкие заботы по управлению государством, когда у изголовья её царственного супруга  притаился ангел смерти... 
- А также  писали, что «любимая жена короля управляет им, вертит им в своё полное удовольствие».  И будто  однажды, она убила на охоте четырёх тигров шестью пулями, – с этими словами Габриель провела рукой по бедру и, из под всколыхнувшейся полы  юбки  выглянул револьвер, впившись дулом в грудь  Айдина. – Мы и дальше будем давить друг друга эрудицией или вы дадите мне уйти?
- О, Аллах… - Устало вздохнув, Салаам посмотрел на кольт, словно это была булавка. -  А ружья вы с собой не захватили?
- Дайте мне уйти. – Снова потребовала она. – О том, что она будет делать с не стреляющим по людям оружием, если он не поддастся на ухищрение, миссис Эрдерхази  предпочла пока не думать.
- Не промахнётесь? – Упущённый Габи в минуту постыдной слабости, теперь многострадальный ключ висел перед самым её лицом, зажатый между длинными пальцами Айдина, издевательски поблёскивая, как рыболовная блесна для не в меру  любопытной русалки.
В повисшей тишине поспешил авторитетно высказаться короткий щёлчок курка.
- Лучше будет, если мне вообще не придётся стрелять, верно?  Не то мой муж точно открутит вам голову и зашвырнёт её обратно в Дамаск или, в то адское пекло, откуда вы родом!
- Чего не люблю в европеизированных женщинах, – неожиданно рассмеялся он,  - так это их вечного стремления быть ровней мужчинам. Забывая, что женщина – всегда женщина, по природе своей слабая и доверчивая…
Внезапная догадка возымела на Габи более обескураживающий эффект, нежели если бы сию минуту на неё свалился облепленный космическим льдом, дымящийся  метеорит.
- Какая же я глупая! Вы ведь даже не думали  отправить Ференцу послание о том, где я!
- Так ли сложно сгинуть в Калькутте? В любом большом городе  такое не редкость. Да, на глазах у сотен людей я благородно помог вам избежать участи быть разорванной безумной толпой,  после чего вы отправились в отель на рикше. И это всё, что я знаю.
- Достаточно, я ухожу! Положите ключ на бюро и отойдите от него...
- Уйдёте, когда я разрешу! – Яростно прорычал он, и забросил железку в угол комнаты.
- О! Наконец-то вы показали своё истинное лицо! Стало быть, я пленница? До каких пор? – Пытаясь подчеркнуть своё стремительно обесценивающееся  преимущество, она сильней надавила дулом револьвера.
- Гостья. – Поправил он, всё с  большим трудом сдерживая гнев. – Хотя и не совсем адекватно реагирующая на гостеприимство.
- О, я по горло сыта вашим радушием и происходящими вокруг странностями!
- Алан ва сшалан  (10)! Так и быть, ваша неустанная настойчивость меня покорила. Мой человек  вас проводит. Поверьте, он гораздо надёжнее того недоросля в кричащей форме, заботам которого вас поручили утром.
Смятение – вот, пожалуй, единственное слово, способное верно описать то, что испытала отчаявшаяся Габриель, услышав эти нежданные речи. Похоже чувствовал бы себя осуждённый к казни преступник, которого отвязали от столба и отпустили домой после того, как расстрельная бригада уже зарядила мушкеты, направила их на цель и получила команду «пли!».
- Мехрдэд! – Громко позвал Айдин.
Снаружи раздался звук прокручиваемой замочной скважины. Дверь отворилась и явился тот самый громила с  бугристым лицом.
 Габриель протестующе оглянулась на его хозяина, но Салаам лишь  невозмутимо повторил:
- Никаких возражений, хабибти. Мой личный телохранитель проследит, чтобы вы вернулись к князю в целости и сохранности.
Габриель продолжала не верить ни резкой смене его настроения,  ни единому слову, даже после того, как  он передал турку свёрток с брошенными ею переводами и добросердечно пожелал:
- Надеюсь, с моей помощью  ваши изыскания увенчаются успехом!

***
Когда, под пристальным вниманием живого экспоната тератологического музея Габриель оказалась на свободе, ноги её почти не слушались.
Впервые одному и тому же человеку удалось заставить миссис Эрдерхази  испытать дикий страх  и возненавидеть себя одновременно. Что поделать, борьба со своими желаниями – самая тяжёлая, что со времён появления на этом свете приходится вести человечеству...
Ветер стих.  Низкие облака, пребывающие в нерешительности – пролиться наконец дождём или отдёрнуть свой блеклый занавес,  уступая сцену вечернему зареву,  неимоверно гармонировали с её состоянием полнейшей опустошённости. Эмоции, чувства, все оттенки настроения - выпотрошенные мясницким ножом гнусной интриги, с каждым разом препарировавшей её внутренний мир со всё более садистским наслаждением,  будто окончательно  покинули Габриель.
Создавалось впечатление, что хладнокровно вскрыв ей сердце, изощрённый гений душевной хирургии тем самым испытывал женщину на некую «пригодность», после чего аккуратно зашил, напоследок, милостиво накачав морфием, и остался крайне доволен тем, как она справилась…
Мыслительную  кому  взбудоражили слова Суджамала: «Грех умышленного убийства, или любое действие, способное запятнать честь хранительницы – снимет с вас этот почётный долг…»
Силы небесные, да ведь Айдин её проверял!!! В глазах консервативных богов измена жены ничуть не лучше умышленного убийства, и то, что Салаам  отпустил её живой и невиридимой со своей пыточной фабрики -  лишний раз  доказывало его причастность к заговору.
  Сириец не стеснялся намекать, что осведомлён о её биографии и почти напрямую дал понять, что будет пристально следить за «изысканиями». И ждать. Каждый хищник должен уметь выжидать, иначе останется голодным…
Хумаюн ждал и после  смерти Шер-шаха всё-таки завладел ключами от Рохтаса…
***
- Рохтас!!! – Очнувшись от воспоминаний, миссис Эрдерхази вскочила с дивана купе, взвинченная долгожданной догадкой. Задержанная привязью к йокнувшей от неожиданности «сестры по несчастью», кисть которой при рывке её соседки, резко взлетела вверх, леди Габриель снова села на место, пробормотала короткие извинения Ла Фи, и принялась с новой энергией рыться в старых записях, спеша выстроить обоснование блистательной догадке, что вполне могла стать решающим поворотом засосавшего их  лабиринта.
 Правда, сыпать именами и датами пришлось не вслух как привыкла,  эксплуатируя критический дар  Ференца, а сугубо про себя. Ибо нечаянные спутники леди Габриель пока что не были глубоко посвящены в историческую и мифическую подоплёку поисков, а в издевательских шутках и пустых комментариях она не нуждалась.
Итак, тысяча пятьсот сорок первый год…
  Под руководством Тодар Мала - будущего советника Акбара! - начинается грандиозное строительство пенджабской крепости Рохтас,  в непосредственной близости от Великой колёсной дороги. Бастион, рассчитанный вместить тридцать тысяч воинов, возводится по приказу афганского правителя Шер-шаха Сури,  с целью воспрепятствования возвращению в Индию изгнанного им могольского императора Хумаюна и сдерживания местные племёна, населяющих этот регион – союзников Хумаюна, упорно не желающих присягать на верность новому повелителю Индостана…
Кто бы не искал Око Шивы -  логично, что первым делом он бы проверил все индуистские храмы, как действующие, так и полуразрушенные. Видимо, этот путь прошли и Лонгфилд с Салаамом, в результате, заказавшие в Лондоне новое оборудование для раскопок:  на вопросы Габриель не обделённая женским любопытством  Ла Фи подтвердила, что в экспедируемых ею коробках ничего сверхъестественного, кроме всяких там безвредных железяк и «хитроумных копалок»,  не содержалось.  Но моголы прежде всего - были воинами. И вот же оно - идеальное место для того, чтобы спрятать реликвию почти любых размеров! Неприступное фортификационное сооружение около четырёх миль в окружности, с протяжёнными  массивными стенами, соединяемыми более чем шестьюдесятью башнями, глубокими колодцами и множеством внутренних цитаделей... На секунду Габи даже показалось, что она воочию видела мрачные зубчатые стены Рохтаса, возвыщающиеся над невзрачной долиной, как кости дракона…  А может, то было лишь её воображение.
 Лишившаяся своего первоначального военного предназначения, крепость, удалённая  от столицы, лишь изредка и, как правило, не более чем на одну ночь, принимала в своих стенах императоров и их свиту, следующих на отдых в блаженный Кашмир.
«Возведённый в ущелье, размерами своими потрясающий воображение…» - Так однажды высказался о Рохтасе Салим Джангир. И, хотя леди Габриель искренне сомневалась, что Акбар в здравом уме решился бы передать под опеку властолюбивого и изобретательного в жестокости наследника бережно хранимое им  сокровище, объективная оценка наблюдательного Салима лишь укрепляла её уверенность в правильности предположения.
- Ma chere, с вами всё в порядке? – Голосок Ла Фи звонкой речушкой преградил дорогу стройному каравану  рассуждений миссис Эрдерхази, чинно шествующему по сухой пенджабской равнине…
- Похоже на Delirium tremens, мозговую горячку, - невозмутимо прокомментировал Эймерик. -  При лечении хорошие результаты даёт вовремя сделанная лоботомия. В бытность свою военным медиком, я имел шанс наблюдать, как один мой коллега провёл такую операцию  в африканских тропиках и, несмотря, на отсутствие необходимых санитарных условий,  успех был на лицо!  Правда,  пациент его умер от инфекции через три дня. Зато, в совершенно здравом рассудке.
Несмотря на нервное возбуждение и упоение творческой эйфорией изыскательного процесса, Габриель взглядом послала в ненавистного француза стрелу предостережения:
- Сделайте хоть малейшую попытку залезть мне в голову… и… Я призываю  змей и не побоюсь этим воспользоваться!
- Милочка, таким как он, для того, чтобы вдоль и поперёк перекопать чужой мозг,  не нужен скальпель! – Подхватила  Ла Фи.
- Вы бы лучше помолчали, мадмуазель! - Грубо осадил её  Фурньер. - Это не я за деньги людей убиваю.
Но наёмница тоже не привыкла лезть за словом в карман:
- Qui, вы просто бесплатно делаете их жизнь невыносимой. Так, что они после пяти минут общения c вами готовы самолично пустить себе кровь или глотнуть мышьяку.
- Вы что-то не особо торопитесь…
- Бас!!! – Вскричала Габи. Так громко, что даже испуганный слуга не преминул с осторожностью заглянуть  в их купе, мелькнув в дверной щёлке пышной ливреей.
 Не то, чтобы нарастающая пикировка столь уж сильно раздражала её, но нервы и так были на пределе, а женщине хотелось до конца прогнать перед мысленным взором события предыдущего дня, на случай, если она пропустила ещё что-то важное…
***
Коляска с леди Габриель и Экспонатом беспрепятственно катилась по необычно пустынной, для этого времени суток и обычно одной из наиболее оживлённых улиц Калькутты, наводя на соображение о негласном комендантском часе, неизбежно следующим за каждым усмирённым восстанием.
Вдруг, из тёмной, как нора, подворотни выскочило маленькое взлохмаченное существо и, подобрав полы грязного сари, вприпрыжку помчалось  вровень с повозкой, неустанно высказывая навязчивую просьбу о милостыне:
- Бакшиш, бакшиш!
Стремительным движением Мехред приподнялся и наотмашь ударил девочку по лицу. Костлявое тельце в выцветших лохмотьях, словно старая тряпичная кукла, отлетело к стене близстоящего дома, и растянулось на земле, жалобно  хныча.
Вопреки былой апатии, Габриель вскипела негодованием, и на ходу выпрыгнула из тонги. 
Отвратительная, бессмысленная жестокость!  Если человек способен не мигнув глазом ударить безвредное дитя – да  простят её радикализм, он на всё способен! И если такой человек  состоит на службе у Салаама, да ещё в ранге особо приближённого – поздравления тебе,  Габриель! - получи ещё один примечательный штрих к портрету твоего «возлюбленного»…
Миссис Эрдерхази  подбежала к скулящей, как побитый щенок, малышке и успокаивающе погладила сальные волосы ребёнка, после чего      опустила в крохотную ладошку горстку рупий, которых хватило бы прокормить всю её семью минимум  в течении  месяца. Пробормотав благодарности вперемешку  с обещаниями всю оставшуюся жизнь молиться за добрую госпожу милостивым богам, девочка побежала прочь, заметно приволакивая за собой босую ножку.
Восседающий в остановленной коляске Мехмед по-прежнему был спокоен, как каменный идол.
- Садитесь в повозку, миссис, – Только и приговорил он с возмутительной бесстрастностью.
Бунтарским жестом уперев руки в бока, леди Габриель стояла на месте, не шелохнувшись.
- Господин Салаам приказал мне…
- Катитесь вы прямиком в пасть Шайтана вместе со своим господином! Я не из его гарема, чтобы что-то мне приказывать!
С приторным чувством тревоги, охватывающим даже самых смелых безумцев в ожидании неминуемого физического насилия, миссис Эрдерхази следила, как поднимается со скрипнувшего сидения эта одушевлённая гора, причём, явно имея в своём «арсенале убеждения» -  далеко не самые деликатные методы.
Быть может, именно по причине завороженностью пугающим зрелищем, женщина лишь слабо  вздрогнула, когда  чья-то рука легла ей на плечо.
 - Если майне фрау сказала «нет» - лучше прислушаться к её желанию.  Мутш  ави (11)   Салааму-эфенди за опеку о миссис Эрдерхази, дальше я сам о ней позабочусь.
Стоило им остаться одним, Габи кинулась на шею к мужу, чуть не задушив его в объятиях.
- Ференц, вы как нельзя более вовремя с вашим turkenhilfe  (12)! – И, отдышавшись и набравшись смелости, дрожащим голосом добавила, -  нам срочно надо поговорить!
- Найн, не сейчас, любоффь моя! -  Кстати, поздорофайтесь с  человеком, который любезно  помог мне вас отыскать…
Сначала  из-за угла здания выступил нос, и лишь затем показалась вся знакомая приземистая фигура.
- Madame! – Не спуская с лица глумливую маску, Фурньер  коснулся полы своего  неизменного цилиндра. Вторую - занимал столь же  неизменный громоздкий пистолет.
Ещё сильнее вцепившись в шейный платок мужа, Габриель тихо простонала:
- О, боги, только не он!
      - Я тоже рад вас видеть, ma belle! – Эймерик с беспокойством огляделся по сторонам. Улица понемногу оживала - Думаю, бурная семейная сцена может подождать, покуда мы не покинем пространства этого неспокойного   lieu public  (13)?
***
Мистер Эрдерхази выглядел поразительно спокойным, но по стальным искоркам  в глазах и  многократно  усилившемуся немецкому акценту, Габи без труда прочитала, как супруг волновался за её судьбу.
 Однако, судя по оживлённому диалогу с Фурньером, возобновившемуся сразу после того, как  мужчины с  двух сторон взяли её под руки и быстрым шагом отправились в  отель, общение с новым другом имело  чудодейственно исцеляющее воздействие на нервы князя!
- Эймерик, фы так и не успели рассказать мне, отчего стали следить за этим арабом?
- О, это долгая история, mon ami  (14)!  Связанная с одной общей  для меня и  вашей супруги  -  интересной знакомой, из-за которой я и оказался в этом царстве бананов и буйволов.
Леди Габриель лишь успевала поворачивать голову от одного к другому, чувствуя себя не вовремя влезшей в чужую увлечённую беседу.
- Ja-ja! Кажется, помню её. От одного взгляда этой маленькой diablesse  (15)  - просто мурашки по коже!..
- Diablesse?! – Ревниво влезла  Габи. – Помнится, некогда  вы считали её «премилой блондиночкой»!
- А фы  - запомнили! – С улыбкой уязвил её Эрдерхази, шутливо щёлкнув по носу.
- Она жива. – Снова подала голос Габи, торжественно привлекая на себя внимание обоих. – Айдин хотел убить её после того, как Симона… то есть Афийя выполнила работу для него и Лонгфилда. Но, судя по негодованию Салаама, ей удалось выжить.
- Узнаю истинную аль Барак! – С непонятным  облегчением воскликнул Эймерик.
Слегка сбитая столку таким заявлением, женщина подробно поведала  о своём видении преступного сговора сирийского антиквара  и английского профессора, лишь  вкратце упомянув  об их заинтересованности «некой индуистской реликвией»,  и благоразумно умолчав (перед «ненадёжным», по её, мнению эксцентриком) о собственной роли в  поисках данной ценности. Зато,  включив красочное описание сцены, подсмотренной ею в секретном кабинете сирийца.
Ференц об этих её шпионских приключениях тоже слышал впервые… Но, похоже всем аристократам ещё в младенчестве  производят удаление лишних нервов,  так что, получая потрясения сверх установленного лимита – они уже не способны злиться... В общем, мистер Эрдерхази  отреагировал на очередную исповедь жены  с таким поразительным равнодушием, что даже убеждённый джайнист  (16), в контексте ситуации, нашёл бы его поведение недопустимым.
Реакция француза тоже оказалась до странного неадекватной.
Выслушав рассказ миссис Эрдерхази, Эймерик, воздержавшись от очередной ожидаемой колкости, лишь молча перевёл отстранённый взгляд на дорогу. И только одна Габриель  заметила, как дрогнула держащая её жилистая рука, когда она пересказывала  подробности неудавшегося покушения на наёмницу. Будь это её первая встреча с Фурньером, Габи бы ошибочно посчитала, что этот закисший в собственной желчи социопат, искренне  неравнодушен к судьбе выслеживаемой им преступницы… По крайней мере, не как безжалостное  орудие закона.
- Кстати, мы видели, что случилось с той нищенкой. – Деликатный Ференц поспешил замять неловкую паузу. - Этот турецкий голем - настоящий головорез! Дер факт, что он ещё и убийца!
- Так и есть, друг мой, так и есть! – Подтвердил оправившийся Эймерик. – Думается мне, нам всем требуется поговорить. Situation оblige  (17) обсудить, так сказать,  дальнейший план действий. Благо, целая ночь впереди.
***
В гостиной, перед тем как усесться я в кресло, Фурньер выложил на журнальный столик маленький квадратный ящичек красного дерева с латунными ручками по бокам и линзой по центру аккурат между ними.
- Что это? – Кивнула Габриель, вернувшись из спальни, где с помощью душистого мыла, кувшина воды  и тазика немного вернула себе трезвость рассудка.
- Новое веяние прогресса, madame! Его создатель назвал своё механическое чудо  «Ловец движений». Отдаёт мистикой, не правда ли?... Но, нас самом деле, это всего-навсего что-то вроде усовершенствованного аппарата фотографа.
- Усовершенствованного - в чём?
-  Видите ли, в отличие от традиционной амбротипии, дающей возможность получения лишь негативных статичных  изображений на фотопластинках с применением коллоидной эмульсии - данная машинка делает великое множество скоростных снимков в одну единицу времени, таким образом,  запечатлевая даже мельчайшие движения деталей объекта. Аккуратно соединив проявленные  снимки, полученный рулон накручивают  на установленный внутри валик, и, когда под воздействием механики он начинает движение, последовательные  изображения столь быстро сменяют друг друга, что  для человеческого глаза создаётся эффект живого движения. Таким образом, можно запечатлеть, с дальнейшей возможностью просмотра,  какое угодно событие в его реальном действии!
- Я видел такие штуковины в Вене на фыстафке «Чудеса софременной техники».  – Включился Ференц. - Увы, они пока что не фиксируют   зфука.
Да и сам процесс создания записи даше одного короткого vorstellung  (18) весьма трудоёмок и крайне дорогостоящ, поэтому «ловцы» незаслуженно  мало распространены.
- Где вы это взяли? – Подозрительно уточнила Габриель.
- Пробрался в берлогу вашего арабского спасителя.
- То есть  - украли?! – От ужаса, что этот человек мог подслушать разыгравшуюся между ней и Салаамом буйную сцену, Габриель стало дурно.
- Изъял вещественное доказательство. – Поспешил оправдаться француз. Не человеческое жилище, а лабиринт Минотавра! Вас не нашёл, зато…
- И что там? Дайте мне посмотреть! – Потребовала она.
Эймерик  вопросительно взглянул на Ференца. Тот лишь безразлично повёл плечами, позволяя ему самому решать. Разозлённая этой глупой конспирацией, миссис Эрдерхази взяла инициативу в свои руки. 
Схватив коробочку, Габи нажала на единственный, кроме ручек, выступающий подвижный элемент в виде медного витого рожка и прильнула глазами к окуляру. Внутри раздался механический гул вращающихся шестерёнок, приводящих в движение бобину. Треском цикад ему вторил звук разогревающейся лампочки, должной подсвечивать феерию движущихся картинок.
         Сначала, за толщью линзы  вспыхнуло ослепительное сияние электричества. Затем, стоило глазам чуть привыкнуть к яркому свету, стала различимой  чёрно-белая гамма комнаты, голыми стенами и полным отсутствием обстановки  подозрительно напоминавшей тюремную камеру.  Неприветливое помещение отнюдь не было необитаемым.
         Молодая женщина, похожая на Габриель настолько, что тут же отметались любые сомнения в их самом близком родстве, стояла в углу безликого каземата. Судя по растрёпанным волосам и ссадинам, несмотря на отсутствие цвета, выделявшимся на безупречной коже красивого лица, она вовсе не была здесь  добровольной гостьей. Небрежно сложив руки за спиной перед пленницей стоял Айдин Салаам. Больше двадцати лет назад неведомый мастер делал эту страшную запись, а сириец выглядел на ней ровно так, каким Габи лицезрела его час назад!  Далее, в поле работы пишущего механизма  попал ещё один субъект: к несчастной подступил немолодой уже мужчина, который, судя по яростной артикуляции,  безуспешно старался её на что-то уговорить. Презрительно плюнув тюремщику в лицо, индианка извлекла из складок сари крохотный нож и точным движением перерезала себе горло.
Густая чёрная жидкость, обильно хлынувшая из шейной  вены, залила неровный пол зловещей комнаты, расплываясь  уродливым чёрным пятном...
Сознание у Габриель помутнело, к горлу подступила тошнота. Сердце так неистово колотилось о рёбра, что, казалось, разобьётся или сию минуту остановится, не выдержав бешеного ритма...
Чуть не разбив об пол вовремя подхваченную Ференцем машинку, леди Габриель бессильно обмякла в кресле, опустив голову на колени и до боли сжав пальцами горячие виски.
Ференц принёс жене воды и, спешно перемотав бобину, впервые отсмотрел запись сначала до конца.
- Но ведь?... -  Затрудняясь подобрать слова, начал потрясённый  князь, безуспешно пытаясь уяснить смысл увиденного. И ещё менее успешно - увязать полученный вывод в логическую цепочку, сообразную с понятиями здравого смысла и основных законов человеческой физиологии.
- Он не изменился, я заметила.
- А эта женщина? – С осторожностью продолжил мистер Эрдерхази, втайне предвидя ответ, и от того стараясь не бередить жене её старых  душевных ран.
- Моя мама.
- Und этот другой? Это  ведь не Лонгфилд?
- Мужчина, из-за  которого она покончила с собой? Нет... – Габриель зашлась неконтролируемым нервным смехом, а как только  припадок утих,  подняла на него   полный страдания взгляд. -  Мой отец!
Сноски:
(1) Один из видов стихотворной загадки в поэзии многих стран востока. Благодаря тому, что буквы алфавита имеют числовое значение, в искусно составленных стихотворных строчках зашифровывали дату какого-нибудь знаменательного события.
(2) Гурии - от арабского -  «черноокие девицы», небесные красавицы в исламе.
(3) Очень хорошо (арабск.)
(4) В индийской мифологии -  полубожественные женские существа, небесные девы.
(5) Свет мира.
(6) Извините меня (арабск.).
(7) Наказание за преступление, осуществляемое по принципу «око за око».
(8) Национальный поэт Венгрии, революционный демократ, один из руководителей Венгерской Революции 1848-1849гг.
(9) Сафир Мориц-Готлиб (1795 - 1858). Немецкий писатель, поэт, юморист, талантливый рассказчик, остроумный критик. Венгерский еврей (по другим сведениям - австриец).
(10) Пожалуйста (арабск.)
(11) Большое спасибо (арабск.)
(12) Turkenhilfe – дословно "помощь против турок" -  наименование денежных сумм, собираемых на военные расходы Венгерских войск по подпискам и субсидиям, утверждённых с 1530-х гг. имперским немецким парламентом.
(13) Общественного места (фр.)
(14) Друг мой (фр.)
(15) Чертовки (фр.)
(16) Джайнизм - древняя дхармическая религия Индии, проповедующая ненанесение вреда всем живым существам в этом мире.
(17) Ситуация обязывает (фр.)
(18) Спектакль (нем.)