M A Я К

M A Я К
(попытка описания)

Посвящается всем, с кем я познакомился и подружился в этом  чудесном лагере, ныне здравствующим и, к сожалению, уже ушедшим
    
     В ''Маяк'' мы с Оськой ехать, как мне теперь кажется, не очень-то хотели. Один раз, пару лет назад, нам уже пришлось из-за этого лагеря переменить все свои планы. Это было, когда Дайчман взял и поехал в ''Маяк'' работать кочегаром, как раз, когда у нас был намечен совместный поход. Поход, правда, после все же состоялся, и хоть Мишка и понарассказал нам про лагерь всего такого, что мы должны были ему завидовать, нам чего-то не сильно поверилось, будто в пионерском лагере может быть лучше, чем... где-нибудь еще, да... где угодно. Поэтому я не удивлюсь, если то, о чем я здесь буду вам рассказывать, не вызовет у вас полного доверия и ощущения реальности. Ведь я постараюсь передать атмосферу, в которой мало кому доводилось побывать, в не так уж далеко ушедшие от нас «''застойные''» годы. «''Застойные''» я специально поставил в двойные кавычки. Во-первых, потому что для нас, тогда молодых, никакого застоя не существовало, а, наоборот, наша жизнь неслась вперед и вверх так стремительно, что до сих пор захватывает дух при погружении поглубже в собственную память. А еще потому кавычки двойные, что, вроде  бы, так и надо писать это слово-стереотип, но минус на минус, как известно... Так что понимайте, как хотите, а я так это чувствую.
 
     В ''Маяке'' мне понравилось сразу. Не важно, что был этот лагерь старым, маленьким, без удобств и роскошеств. Подкупало то, что тебя сразу воспринимали равным, интересовались тобой вне зависимости, был ли ты вожатым, руководителем кружка, уборщицей или котломоем. А я был котломоем. И брат мой тоже. Но, попав туда за несколько дней до начала смены, мы принимали полноправное участие в сборах вожатых, их подготовке и обучении. А иначе и быть не могло: это ведь был ''Маяк''. Мы отсыпались по полной, как-будто знали, что во время смены спать не будем совсем. Но зато уж днем и, особенно вечерами, нам предстояло вкусить того, что мы так любили и чего недополучили за всю школьную и студенческую свою жизнь. Это было общение с умными,  раскованными и веселыми людьми. Позже, размышляя о тех днях, я осознал, что как раз это и обогащало нас взаимно. Просто руководство лагеря, которое поименно я назову позже, было по возрасту - поколения наших родителей. А вожатые и их помощники - на несколько лет младше нас. Мы втроем с Дайчманом получились тем мостиком, который очень здорово вписался в построенный мир отношений и связей этого непридуманного местечка под Москвой. Часами мы вели разговоры на любые темы, но нам не хватало времени, чтобы обсудить все, придти к выводам, которые бы удовлетворили  всех; ибо мнения, суждения и оценки у нас различались, и было о чем поспорить и поволноваться. А какое удовольствие доставляли игры! Казалось, давно выброшенные из памяти за ненадобностью, они вновь ожили в  каждом из нас, и их несложные сюжеты заставляли нас счастливо радоваться тому, что мы - это мы, и никто во всем свете не смог бы сделать того, что мы делаем в эту минуту. Мы играли в крокодила, в слова, в фанты, да не помню во что еще, просто все было очень естественно, светло, здорово.
 
     Но попробую - все по порядку. Знаю, что не получится, что буду перескакивать и вкраплять в плавное повествование резкие и неожиданные отрывки, но поймите: я стараюсь ничего не забыть и не быть в то же время излишне многословным.
 
     ''Маяк'' был пионерским лагерем от Академии Педагогических Наук СССР. Лагерь этот задумал и сработал  Олег Семенович Газман со товарищи уже много лет тому как. Бывший ''орленок'', вместе с еще такими же ''орлятами'', он стремился сделать лагерь, в который бы ребята хотели ездить и ездить. Сразу говорю, им это удалось на двести процентов. Газман был мозгом, руками и ногами лагеря, или, как теперь говорят, генератором идей и превосходным администратором в одном лице. Без него ничего бы не было. Я не застал ни времени, когда все организовывалось, ни момента наивысшего расцвета этого процесса, но и те последние два года жизни лагеря (а это была именно жизнь) дают мне возможность и право оценить само явление как одну из  лучших и ярких страниц моей биографии. Вторым и практически равным первому человеком здесь был Лекманов Андрей Устинович. Он был в лагере врачом, но не только лекарем, а доктором Айболитом, доктором Преображенским, ну, и пусть, доктором Живаго - одновременно. Сам не знаю, что хочу выразить таким нестандартным портретом, знаю только, что присутствие этого человека в лагере имело для окружающих такое же мощное значение, как образы перечисленных мной знаменитых персонажей, для всей читающей публики. Устиныч был душою и сердцем лагеря.
 
     Вожатых Газман набирал из липецкого ''педа''. Намеренно и мудро. Весь остальной персонал лагеря представлял собой пеструю смесь сотрудников ''АкаПедии'', разных по специальностям, но одинаково приверженных делу ''Маяка''. Исключений в составе работников лагеря допускалось крайне мало. В годы, когда я был ''внутри'', исключения были лишь таковы: повариха (профессиональная стряпуха из какого-то кафе), шофер лагерного автобуса (ас высшей категории), кочегар (Мишка Дайчман, в рекомендациях не нуждается), руководитель маткружка Леонид Александрович (работник одного Дома пионеров) и котломои (мы с Оськой). Все! Посудомойки, уборщицы и прочие  были психологами, географами, химиками, но все без исключения - сотрудниками Академии. Довольно большая часть из них обладала учеными степенями и званиями. В лагере отсутствовала какая бы то ни была шагистика. Нет, знамя, конечно, подымалось и опускалось, но, пожалуй, это был единственный привычный всем нам ритуал из сокровищницы советских заведений подобного толка. Да и он был напрочь лишен политического пафоса, из-за чего совсем не выглядел фальшиво. Многие названия принятые в ''Маяке'', отражают тамошний неформальный подход к воспитанию через юмор и добрую шутку. Например, в лагере не было удобств в корпусах, и туалеты находились снаружи. Не помню, сколько их было, но, так сказать, "центральный"  имел свое специфическое наименование.  Понятия туалет в ''Маяке'' как бы не существовало. Этот неказистый ''особнячок'', расположенный в самом эпицентре лагерной жизни, назывался ''Зеленый Друг'', просто - в силу своей окраски. Или, вот кресло в медицинском кабинете, на которое усаживались пациенты и симулянты напротив самого Устиныча, называлось ''Плаха''. Тут же располагалось и зубоврачебное кресло с небольшой, но понятной всем табличкой: ''Суперплаха''. Название самого лагеря заключало в себе наименование двух половинок, на которые были условно поделены отряды: младшие - лагерь ''Ма'', и старшие - лагерь ''Як''. Кроме обычных пионерских отрядов, были в лагере еще два отряда особенных. Это - отряд ''Обыкновенное Чудо'' и отряд Вожатых. Ну, с вожатыми понятно: они все были объединены в группу, на которую могли бы равняться дети во всех лагерных делах. Этот отряд участвовал в играх и соревнованиях наравне со всеми ребятами. А вот ''Обыкновенное Чудо'' состоял из ''выпускников'' лагеря. В нем были ребята и девчонки, которым по возрасту уже не было места в обычных отрядах. Студенты и старшеклассники, которые не могли прожить лета вне стен своего второго дома, приезжали хотя бы на несколько дней и помогали везде, где были нужны, лишь бы находиться в ''Маяке''. Таким образом, состав ''Обыкновенного Чуда'' все время менялся. Но был там и костяк из личностей, которые из лагеря не вылезали.

     Не получится по порядку! Потому что захотелось рассказать про цирк, а он был в самом конце. Ну, и пусть. Для понимания темы последовательность не важна. Картинка складывается в мозгу и при беспорядочном перебирании осколочков разбитой вазы. А ваза  разбита давно. Не склеишь, только осколочками и поигрывать. Да и их - все меньше. Затерялись, пораздарил. И продолжают убывать. Вот тут хоть что-то сберегу, соберу в кучку.
               
     Последним за лето большим делом в лагере всегда был Цирк. К нему готовились обе долгих (и таких коротких!) смены, и никто  вокруг не знал, что будет делать на арене другой. Устиныч традиционно был главным клоуном. Конечно, рыжим (даже грим был не нужен). Попасть в его бригаду не мечтал разве слабоумный или полностью обезумевший. Хотя, пожалуй, только последний. Мы с Оськой попали! Для этого нам пришлось сделать Андрею Устиновичу предложение, от которого тот просто не смог отказаться. Мы предложили ему НОМЕР! Сделать оригинальный номер мечтал каждый, а могли единицы. Мало было сюжета. Надо было еще номер поставить и исполнить. В ''Маяке'' как раз для этого были важнейшие условия: ''поддержка и энтузиазм'' всех руководителей и просто всех окружающих. Номер у нас строился, разумеется, на нашем внешнем сходстве (идентичности, конгруэнтности, если хотите - подобии с коэффициентом единица). Было бы глупо это не использовать. Название мы придумали броское: ''Раздвоение личности''. По сценарию на арену выносилось два одинаковых стола, покрытых скатертями до пола. Под одним из них я выползал на арену на карачках, не показываясь из-под скатерти. Затем на манеже (''алле-гоп!'') появлялся Рыжий и начинал провоцировать публику на смертельно опасный эксперимент: раздвоение личности в присутствии сотен свидетелей. Игнорируя дикие желания десятков зрителей поучаствовать в этом страшном опыте, Устиныч выбирал в ассистенты моего брата откуда-то из середины зала. Оськина жена Инка, присутствующая там, изображала тревогу и умоляла своего супруга одуматься и не отдаваться в руки этого не слишком нормального на вид человека. Но мужское начало, возобладав над женским слабодушием, делало правильный выбор в пользу рискованного поступка.
 
[    Тут вставлю некоторое уточнение, важное для окончательного восприятия картины. Так получилось, что на самом представлении вплотную к Оське с Инкой сидела пожилая чета, состоящая из завхоза и кастелянши. Все лето они обслуживали лагерь, выдавали и получали различный инвентарь, а она (кастелянша), непосредственно, кроме этого, выдавала еще и белье. За обе смены получалось минимум шесть раз, когда каждый из работников лагеря сдавал ей и получал от нее лично охапку простыней, полотенец и т.д. А, как работающим на кухне, нам с братом еще много раз дополнительно приходилось иметь с ней дело, меняя халаты, кухонные полотенца и чего-то там еще. Теперь я вернусь к действию на манеже.                ]
 
     Одеты мы с братцем заранее были одинаково: в джинсы и коричневые свитера. Для пущей волшебности Устиныч напяливал на голову Оське дурацкую кепочку  (были раньше такие блеклые советские заменители бейсболок). Такая же кепочка, разумеется, была и на мне. Оркестр гремел то ли туш, то ли фанфары, Устиныч загонял Оську под свободный стол и орал что-то дурным фальцетом. Свет мигал на секунду, и под гром литавров из-под противоположного стола клоуны-помощники извлекали меня. Дикий визг, хохот и аплодисменты!!! Всем (или все же не всем?) все понятно, но очень смешно. Затем Рыжий объявлял, что для начала он только показал возможности перемещения личности в пространстве одним лишь ему известным способом. А теперь все станут свидетелями, собственно, раздвоения этой личности! Грохот поднимается уже совсем невообразимый, я возвращаюсь под свой стол, Устиныч вопит новые заклинания и после короткого моргания прожекторов перед публикой появляются сразу ''двое из ларца''. Гогот просто оглушительный, радости у всех полные штаны, оркестр что есть мочи дубасит по инструментам, но в этот момент из публики слышится голос, который перекрывает все, что творится в зале:
 
     - Так их двое!
 
     Это откровение, как гром среди ясного неба, поразило нашу кастеляншу, и в экстазе от осознанного (после двух месяцев общения с нами) она продолжает визжать, схватив Инку за руку и обращаясь именно к ней:

     - То-то я смотрю, что он так часто мне на глаза попадается!
 
     Жаль, что мы сами не додумались таким образом закончить номер. Это бы его страшно усилило. Но спасибо провидению, что оно за нас внесло этот малый штрих и завершило всю картинку наилучшим образом.