Учёный хутора

               

     Небольшой хутор Рязанской области Илюхино укрылся от человеческих глаз лесным сосновым массивом. Чуть выше хутора с севера протекала река Идовка, с юга текла река Выша, а с запада река Цна.  Все реки были полноводными и часто по весне, когда сходил снег и таяли льды, хутор отрезался от всего человеческого мира.
     Мазанная глиной изба, с повыцветшей кое-где белёсой извёсткой, с невысокими потолками и с резными рамами на окнах, стояла на пригорке хутора, почти в центре. Там жил одинокой жизнью дед, Никита Кузьмич Жаров.
     Его единственный сын, жил с семьёй в городе. Сын Сергей долго упрашивал старого родителя бросить хату и уехать с ним в город. Но Никита Кузьмич был непреклонен.
- Эхма, Серый, Серый, - так он с малого детства называл сына, - куды ж денусь от родимой матушки земли. Стар для города. Не смогу дышать в вашем ядрёном городе. Людей у вас кишма, толчутся, бегут. Куды бегут? Куды спешат? Нет, нет, дажеть и не просись, - Никита Кузьмич откашлявшись, крутил папиросу.
- Понимаю тебя, батя. Только как ты будешь жить один?
- Эхма, не пропаду на родимой, - щурясь от табачного дыма, смеялся Никита Кузьмич, - да и приезжайте почаще. Пусть внучек Валька бегает на волюшке вдоволь, а то ваша хата, вродь клетушек, - заливался Никита Кузьмич, давясь дымом от скрученной папиросы.
     Никита Кузьмич и ещё человек семнадцать из старожилов составляли всё население небольшого хутора Илюхино. Молодёжи не было, все уезжали в большие города, кто на учёбу, кто на работу, так и, оставаясь жить в городах. Назад в Илюхино никто не возвращался.
     На радость всем старикам два года назад возвратился сын Егор, бабки Дуняши. Приехал с семейством, женой Алёнкой, которая когда-то работала медицинской сестрой при больнице и двумя сыновьями, которые после службы в Армии так никуда и не пристроились. Егор был хватким мужиком, разъезжал на зелёном жигули. Пригляделся к хутору, к земле. Брал какие-то анализы и возил в городскую лабораторию. Затем в один из дней, бабка Дуняша обежала все дворы, позвав на чай всех местных жителей.
     Во дворе стояли два больших срубленных из сосны стола. На столе самовар блестел на солнышке, чашки для чая. Там тебе и баранки, и печенья, и пряники. Холодец, сало, мясо отварное, зелень и водка.
- Что за пир, Дуняша? – прошамкал дед Игнат, живущий по соседству.
- Егор, выходи! – кричала бабка Дуняша, - гости подходют. Счас сынок всё скажет, от чего такой пир у нас горой, - весело смеялась бабка.
     Стариков долго уговаривать не надо, они быстренько собрались. Такие посиделки они и запамятовали, когда в последний раз были. Но они никогда не скучали. Ходили, друг до дружки в гости, возясь с огородами, с курами, гусями.
    Егор рассадил всех стариков, разлил водки в стаканы и сказал: "Дорогие мои хуторяне. Все вы знаете, что я вернулся домой. Но без дела мне сидеть не годится. Хотел с вами посоветоваться. У каждого из вас есть надел землицы, но она у вас пропадает. Вот если бы вы отдали землицу в моё распоряжение, я бы здесь развернулся. Вы бы у меня в накладе не остались. Каждому из вас буду помогать, чем смогу. Жена моя Алёнка медсестра, тоже кто заболеет, тьфу-тьфу-тьфу конечно, подсобит". Старики загудели, как пчёлы в улье.
- Что ж тут гуторить, - сказал дед Никаноров, - дело хорошее затеваешь, Егор. Я свою делянку отдаю без сожаленьица. У меня дочка в городе, ей земля не нужна, да и я не в том возрасте возделывать.
- Хорошее дело, хорошее, - со всех сторон были слышны голоса стариков, - теперича и дохтор свой будет. Отдаём, отдаём, - слышались со всех сторон стола голоса.
- Спасибо вам, мои хуторяне, я вас не подведу, заживём.
Долго ещё старики сидели у бабки Дуняши, пели песни. Кто-то разговаривал с Егором, стараясь помочь ему дельным советом. Егор не отмахивался от их советов, слушал внимательно. Так пролетел вечер, который в скором будущем хоть немного оживил хуторское житьё-бытьё.
    Егор посадил картофель, лук. Два сына Егора помогали отцу, ещё Егор привёз троих сезонных рабочих. Пахали они, не разгибая спины, с утра до ночи. Урожай получил отменный. Каждому двору дал картофель на зиму по три мешка и луку по мешку. А много ли надо старикам-то, в основном живущим одинокими? Дети, которых жили в больших городах и редко приезжающих их навестить.
    Урожай Егор погрузил мешками в грузовые машины, увозя на продажу в город. Машины сделали ни один рейс. Егор стал первым местным предпринимателем. На своей машине снабжал местных стариков хлебом, солью, сахаром, спичками, макаронами. Кому надо, привозил лекарства
- Егорушка, чтобы мы без тебя ясного делали-то, - обнимали местные бабки, словно родного сына.
    Иногда, Егор привозил с города батарейки на транзистор тем, у кого такая вещь имелась. Да, разве ж напасёшься денег на эти батарейки? Единственное радио, которое было проведено в хутор, не работало. Ураганный ветер ещё прошлой осенью оборвал провода. Линию так и не починили, а кому чинить-то? Но хуторские старики не грустили. Зачем тратить оставшееся время жизни, может быть и не так его много осталось деньков-то, на грусть?
     На весь хутор ещё были две подводы и три пегих жеребца, опять-таки у бабки Дуняши. Каждый месяц двадцатого числа запрягали одну подводу и ездили за почтальоном в центральный район. Почтальонша, громоздкая баба пятидесяти двух лет, громко выкрикивала по фамилии, подавая табель для расписки. Никто из хуторян ни писать, ни читать не могли. Каждый из них вместо подписи ставил крестик, только крестик получался у каждого разный, у кого влево смотрит, у кого вправо, вверх, вкривь и вкось.
     Вечерами собирались на завалинке у Петра Игнатьевича, у него была гармонь двухрядка, слыл он местным гармонистом с молодой поры. Бабки надевали цветастые платки, доставая из дна сундука и принарядившись, пели. Горланили беззубыми ртами тягучие песни, которые уносились ветром далеко за кромку леса. Те, что побойчее да не хворавшие, приплясывали. Старики, сидя кружочком, вспоминали молодые годы, пробуя первач самогона, настоянный на чабреце и мяте деда Ивана. Аппарат дед смастерил сам, гнал самогонку протапливая печь. Слава богу, дров кругом было много.
     В один из таких вечеров, прямо к завалинке Петра Игнатьевича, подъехала городская машина. Старики приумолкли, замолчала гармонь Петра Игнатьевича, всем было интересно узнать, что за поздний гость к ним пожаловал. Из машины вышел Сергей Жаров.
- Сынок приехал! Чагой ты так припозднился? Ты один? – задав кучу вопросов, Никита Кузьмич привстал и лихо подбежал к сыну, обняв его.
- Добрый вечер всем хуторянам! – поздоровался Сергей со стариками, - здравствуй, батя, я за тобой. Пошли к хате, поговорим.
     Никита Кузьмич сел в машину, и они поехали к одинокому дому деда, стоящему в самом центре хутора. У калитки росла краснощёкая рябина, которую посадил ещё отец Никиты Кузьмича, дед Сергея.
- Серый, чаво случилось штоль, не томи, - спросил дед сына, закручивая папиросу.
- Батя, Валька заболел, ангина. У меня работы срочной навалилось и у Светланы на работе аврал, никто из нас не сможет уйти на больничный. Хотели тебя попросить, приглядеть за ним. Батя, всего недели три от силы, поехали.
     Кузьмич, молча, курил папиросу.
- Знам тако дело, поехали, - ответил дед, - только счас попрошу соседок приглядеть за гусями, да и за хатой не помешало бы.
     До города доехали быстро. Валентин, ученик пятого класса, был несказанно рад встрече с дедом. Худенький, в зелёной пижаме, шея обвязана тёплым шарфом, на носу очки тонкой оправы от зрения. Никите Кузьмичу показалось словно тоненький, зелёненький кузнечик пред ним, только необычный кузнечик – учёный. Учёный вид  Вальке придавали его тонкие очки в золотой оправе. Однажды Кузьмич видел в одной книжке портрет мужчины, вот с такими же очками. Тогда ему говорили, что это знаменитый учёный. Дед обнял внука, потрепал его по разлохмаченным волосам.
- Чагой ты болеть вздумал, малец?
- Мороженого переел, - тихо на ухо шепнул Валька деду.
- А-а, сладкого холода на палочке?
- Угу.
     Невестка Светлана засуетилась, видеть свёкра она была рада. Тем более рада, что он сможет присмотреть за сыном. С кухни послышался горелый запах котлет. Светлана, широко раскрыв глаза, быстро метнулась, словно молния на запах пригорелости.
     Валентин взял деда за руку и повёл на кухню. На столе лежали бананы и финики. Дед из-под поднятых бровей поглядывал на диковинные штучки.
- Господи, и как их едят? – про себя думал Никита Кузьмич.  Валентин уловил удивлённый взгляд деда.
- Деда, это заморские фрукты, их привозят из жарких стран, где по деревьям лазают обезьяны. Валька почистил банан от кожуры и подал деду.
- Мягкая какая, - восторгался дед, надкусывая банан.
- Деда, ты попробуй ещё фиников, только внутри у каждой продолговатая косточка.
- Хфиник.
- Деда, не хфиник, а финик.
- Да, кака разница, всё одно "обезьянья каша".
Они всей семьёй долго смеялись над тем, как дед назвал фрукты из заморских стран. Валька спрашивал: "Деда, ну как тебе их каша, понравилась?"
- Вкусная каша, вкусная, - причмокивал дед, дожёвывая финик.
     С того вечера Никита Кузьмич жил у сына и целый день проводил с внуком Валькой. Он его кормил по времени, подогревая пищу, загодя приготовленную невесткой. Слава богу, больше у неё ничего не пригорало. Давал таблетки и пилюли, строго следя за полосканием горла, чего Валька не любил.
     В свободное время внук читал деду книги. Дед внимательно слушал, иногда вставляя реплики, свои рассуждения. Валёк читал день, второй. Затем попросил деда: "Деда, давай по очереди читать, теперь ты почитай". Никита Кузьмич густо покраснел, закашлялся и тихо просипел:
- Не могу читать.
- Как не можешь? – удивился Валентин.
- Не научился, да и некогда тогда было, сызмальства нужно было робить.
- Деда, не переживай, - подскочил с кровати Валентин, видя растерянный вид деда, - я научу тебя читать и писать.
     Каждый день Валентин учил деда буквам. Никита Кузьмич оказался прилежным учеником. Буквы не всегда получались ровные, но он старательно их выводил, потел, кашлял, кряхтел, ёрзая на стуле.
- Ну, всё нет мочи, покурю, - жалобно смотрел на внука.
- Подожди, деда, вот ещё строчку напишешь, тогда и покуришь, - Валька был строгим учителем.
     Так изо дня в день, усердно занимаясь, Валентин научил деда читать и писать печатными буквами. Никита Кузьмич читал медленно, по слогам. Правда, чтобы читать, ему приходилось книгу отдалять от глаз на вытянутую руку. Чтение Никиту Кузьмича увлекало. Сын и невестка были рады и сыну Вальке за его труд учителя, и за деда научившегося читать и увлёкшегося книгами и газетами.
     Светлана увидев, мучение Никиты Кузьмича при чтении, отвела в "Оптику", выписав очки от зрения. Свёкор выбрал оправу точь-в-точь, как у внука, тоненькие в золотой оправе.  Надев на нос очки, долго смотрелся в зеркало.
     Валентин выздоровел и пошёл в школу. Никита Кузьмич засобирался домой. Сергей накупил отцу книг, повёз его на хутор.     Приехали в аккурат к раздаче пенсии. Собрались во дворе бабки Дуняши. Когда почтальонша выкрикнула фамилию Кузьмича, он степенно подошёл к столу, достал из кармана очки, медленно надел. И напротив своей фамилии, вместо обычного крестика, который всегда ставил вместо подписи, печатными буквами вывел: ЖАРОВ.
- Ты поглянь, - удивилась бабка Дуняша.
- Прям как учёный, - покачал головой дед Игнат.
     Хуторские старики удивлялись, разглядывая подпись Кузьмича.  Никита Кузьмич, не снимая очков, достал книгу и начал читать вслух. Хуторяне заслушались, позабыв о пенсии, о песнях, о гармонисте.
- Ладно, хто захочеит узнать, што дальше было, почитаю завтра, - сказал важно Никита Кузьмич, - счас пойду трошки в огороде покопаюсь.
- Кузьмич, када учёным успел стать-то? – не унимался дед Игнат.
- Када в город к внуку ездил. Валентин мой учитель, - гордо произнёс Никита Кузьмич.
     С той поры у хуторских стариков появилось новое увлечение, помогающее скрасить их жизнь. Никита Кузьмич, он же учёный хутора, как прозвали его хуторяне, читал книги и газеты вслух. Они заслушивались особенно в длинные, зимние вечера, сидя на лавочках возле печи. Старухи тут же пряли и вязали.
     За такое счастье в жизни, учёный хутора был бесконечно благодарен внуку. А про себя думал: "Господи, как же я раньше-то жил без умения читать? Сколько счастья-то упустил? Ничего, наберусь напоследок счастья, нагоню, догоню. Впрок наберу счастья". И читал, читал, и читал.

                20 мая 2010 года