Девятнадцатый

- Молодой человек, а Вы… - спрашивает меня уставшая женщина с серым лицом, прижимая к груди прозрачный файл с документами.

Мне бы ответить: «А я – хороший человек. Мужчина. Меня зовут Саша, здравствуйте…» Или «…А я вас совсем не знаю, но буду рад знакомству…» Но здесь от меня ждут лишь один ответ:
- Я девятнадцатый.
 
Быть девятнадцатым в этом коридоре два на пять метров с тусклой казённой лампой под грязным потолком - всё равно, что быть обречённым. Это не субъективные ощущения – это факт, подтверждённый документально: взгляд, поблуждав по стенам с объявлениями, неизбежно упирается в мятый сотнями рук листок со списком фамилий, и я там под номером «19». Девятнадцатый. Я был бы спокойнее, будь я двадцатым, ей Богу!

- Скажите, - обращаюсь я к восемнадцатой, - А сейчас кто пошёл?
- Третий, - тихо отвечает она, не оборачиваясь.

Быть девятнадцатым в этом замкнутом пространстве – это ощущать себя героем того самого бёртоновского постапокалиптического мультфильма: ты знаешь, как выглядит первый, постоянно перед глазами пятая и заунывно воет ребёнок четырнадцатой; вокруг разруха и смрад одинцовского ОВИРА, и, в довершение ко всему, выхода нет. Ни для кого. На лице каждого написано тихое обречённое «Стоять до последнего!».

- А… третий ещё не вышел, простите? – беспокою я восемнадцатую. Так отрицательно качает головой и опять утыкается в мобильный телефон.
 
Быть девятнадцатым – это украдкой ловить взгляд пятой в красном плаще из неприятного, похожего на целлофан, материала, которая тебя просто не замечает с высоты своего места в этой очереди; это упираться во взгляд пятнадцатого, который смотрит на тебя с явным сочувствием – дескать, «я-то до обеда успею, а вот ты…»; это чувствовать спиной ненависть двадцать пятого, который ненавидит тебя не за что-то конкретное, что ты мог бы при случае понять, а просто за то, что ты есть, и никуда в перспективе не собираешься.
 
- Извините, а третий… - не успеваю я закончить вопрос, как дверь открывается, из неё, - нет, не выходит! – вытекает счастливой змеёй третий и, пряча взгляд, исчезает там, где видно свет в конце тоннеля. Мы остаёмся.
 
Быть девятнадцатым в этом скоплении несчастных – это быть таким же, как все. Только девятнадцатым, а не пятым или двадцать пятым. То есть ты точно так же не можешь скрыть сочувствия во взгляде, когда смотришь на двадцать пятого, и точно так же ненавидишь пятнадцатого лишь за то, что он есть. Ненавидишь так, что в это мгновение лишь одной силой мысли  способен перенести его куда-нибудь в захудалый мексиканский город, где не ступала нога Бреда Пита. Навсегда, потому что загранпаспорт он так и не успеет получить.
 
- А, извините… -начинаю в очередной раз беспокоить восемнадцатую, но понимаю, что четвёртый по-прежнему внутри – вон, к косяку заветного девятого кабинета всем телом прижалась пятая в красном плаще из неприятного, похожего на целлофан, материала.
 
Быть девятнадцатым в этой очереди - значит понимать, что загранпаспорт ты всё-таки получишь. Хотя бы потому, что ты ни шагу не ступишь отсюда, пока не добьёшься своего. Хотя, слово «добьёшься» здесь не подходит. Дождёшься. Достоишься. Дотерпишь. Додержишься. Ты понимаешь, что загранпаспорт получишь, а вот другого не понимаешь: почему все волшебные путешествия в Лондон, Париж, на искрящиеся курорты всего мира начинаются именно так, в этом копошащемся аду цифр, чисел, заявлений, перекличек? Путешествия не могут начинаться вот так вот…

Четвёртый практически незаметно для всех выскальзывает из двери и тот час же растворяется там, где свет. В то же мгновение, - всё происходит совершенно незаметно! – пятая растворяется в тёмном проёме девятого кабинета.
 
Я девятнадцатый…