Последний поцелуй

Если мы не прикончим войну, война прикончит нас.
(Герберт Уэллс)

Не связывайся с тем, кому нечего терять - поединок будет неравный.
(Бальтасар Гарсиан)

Уж лучше умереть когда хочется жить,
Чем дожить до того, когда захочется умереть.
(Эрих Мария Ремарк)

Всего в мире не увидишь. Всех денег не заработаешь, всех благ не вкусишь. Но я бесконечно счастлив, что могу плакать от родных песен, что радуюсь, глядя на нашу ребятню, скорблю и ярюсь от бед моей земли. Что с легкой душой за все это могу пойти на смерть.
(Ярослав Волохов)


Снежинки кружатся, танцуют, падают в медленном и торжественном вальсе, и здесь, под сенью деревьев, под резким кружевом ветвей, почти нет ветра. И нет алой крови на пушистом снежном покрывале, нет ран и нет больше боли. Только пустота. Вязкая, холодная, и она затягивает, душит, словно густая болотная водица на дно, в бездонную черную прорву. А снег пушистый, и мягкий, и такой весь искристо-праздничный, будто недоумевает Природа, как в такой чудесный, кристально-прозрачный зимний день можно умереть. А он чувствовал приближение конца. За всем этим пейзажем, за прозрачным морозным воздухом, за нарядной сказкой зимнего леса – знал, что смерть уже близка. И это вселяло облегчение. Потому что больше не было сил. Искать, звать, напрасно вслушиваться в ночные шорохи в какой-то безумной надежде уловить звук ее шагов. У него не было возможности даже проститься. Он просто получил безликую похоронку – на войне гибнет очень много людей. И жизни больше нет. Она была первой и последней, кому он поверил – да не просто поверил, а отдал всю душу, всю теплоту, на которую только был способен, получив то же самое взамен. Нет, и не будет больше на земле никого ближе и дороже. Восемь лет прошло со дня ее смерти. Довольно. Человеку столько не выдержать.
 Он подставляет ладонь снежинкам, и они тают, соприкасаясь с живым теплом. Как странно – душа давно мертва, а сердце – сердце бьется.
 — Я приду, – вслух произносит он, отрешенно глядя на свою руку. – Ты только дождись меня, и я приду.

 «...Знаешь, чем пахнут снежинки?»
 «Снежинками.»
 «Не угадал.»
 «А чем же еще?»
 «Зимой!»
 «Глупо.»
 «Тогда придумай свою загадку!..»

 — Чем пахнет кровь?.. Железом... Такая загадка тебе бы понравилась?.. Что я еще могу придумать, если я с детства вижу только кровь. Прости уж, но я вырос на войне – какой же из меня романтик? Снег – это снег, и он препятствие для конных. А кровь – это жизнь, и пахнет она почему-то железом, как вот этот нож.
 Снежинки не отвечают. Они просто падают. А он уже привык разговаривать с ней и не ждать ответа. Так ему становится легче.
 — Ты же рядом, правда, ведь?.. Я знаю, ты меня сейчас слышишь. Я не сошел с ума. Я и был безумцем.

 «А куда мы попадем после смерти?.. Я хочу вместе с тобой. Ты, вот, попадешь к своим Предкам...»
 «Да ну. Не попаду я. Кто меня примет – убийцу?»
 «Не смей так говорить! Ты не убийца!»
 «А то кто же.»
 «Воин...»
 «Ага. Герой – башка с дырой...»

 — Скажи, как там, за гранью? Ты нашла тех, кого искала? Я тоже тебя обязательно найду. Обещаю.
 Топот копыт по мерзлой земле, звон оружия и голоса. А вот и те, кого он так ждал.
 — Именем Императора!.. Дэннер Менестрель из Семиречья, ты арестован за смуту и революционную деятельность!
 Последние. Он знал, что победил. Исполнил свой долг перед Отечеством, освободил родную землю. А эти – одни из последних. И они нужны ему. Сейчас как никогда ему нужны его враги.
 Он с улыбкой отстегивает меч и протягивает изувеченные шрамами от оков руки.
 — Я так ждал вас.

 И вот его ведут на костер. Он идет, не сопротивляясь, спокойный, гордый, с высоко поднятой головой и улыбкой на губах.
 Раннее утро, тусклый зимний рассвет, площадь небольшого провинциального городка, дощатый деревянный помост и толпа сонных горожан внизу. Тусклый блеск доспехов, масляный запах и тяжелое бряцанье оружия. А он идет в одной нижней рубахе, и хлесткий морозный ветер пробирает до костей, играет с висящим над площадью потрепанным имперским черно-золотым знаменем – последним символом уходящей в историю могущественной державы. Державы, которую он победил. Нет, не так. Которую они победили – он и его товарищи. Вместе.
 Металл оков обжигает запястья, и ветер перебирает холодными пальцами длинные темно-медные волосы вождя революции. Вот и окончен путь. Его народ снова свободен. Прощай, Империя Златого Солнца! Недолгой будет твоя агония. Прощайте, соотечественники! Я ухожу, но дело мое – живет. Прощай, вечная, прекрасная, любимая, самая чудесная на свете страна – моя Родина.
 Здравствуй, моя Ласточка. Я иду к тебе.
 Летит, звенит над головами, уносится в прозрачное зимнее небо сильным голосом герольда приговор. Приговор воину, всю жизнь посвятившему борьбе за Правду и Свободу.
 — ...Названный Дэннером Менестрелем из Семиречья, бунтарь, еретик и смутьян, подорвавший законную власть...
 А он смотрит в небо и улыбается. Скорее бы.
 И вдруг морозную утреннюю тишину прорезает звонкий голос. Бесконечно родной, любимый и желанный, голос, звучащий слаще самой прекрасной музыки.
 Он вздрагивает и оборачивается, чувствуя, как в груди поднимается упругая горячая волна.
 Быть того не может.
 Она же умерла.
 И, тем не менее – она здесь.
 — Нет! Не надо! Дэ-энне-ер! – Глупо. Глупо и бессмысленно. И одновременно и грозно, и испуганно, и беспомощно звучит ее голос. – ...Тогда убейте и меня вместе с ним! Я его жена, я ему помогала! Убейте и меня!
 Она отчаянно протискивается сквозь толпу, замирает у самого оцепления, вдруг отступает на шаг – и вихрем белоснежных перьев распахиваются за спиной мощные крылья, жарким пламенем вспыхивает одежка, обнажая тонкую женскую фигурку, взлетают, подхваченные порывом ветра, длинные темно-русые кудри. Крылатая взмывает над толпой, описав в прозрачном морозном воздухе полупетлю, приземляется на помост, и он чувствует родное тепло любимого человека, чувствует с той силой, которая сейчас рвет душу на куски. Теплые руки обвивают его шею – но оковы не позволяют обнять ее в ответ.
 Она здесь. Любимая, родная, единственная. Она жива.
 Пока – жива.
 И невозможно вымолвить ни единого слова, потому что перехватило дыхание. Он чувствует бешеный стук ее сердца, мягкий шелк ее волос и горячие слезы. Она здесь, с ним – живая и настоящая.
 — Ты знаешь, чем пахнут снежинки?.. – тихим, срывающимся полушепотом спрашивает она. – А чем пахнет огонь?.. Он пахнет свободой...
 И не помочь, не уберечь, не спасти друг друга. Поздно...
 — Прости меня... – шепчет она. – Прости меня, я опоздала... но теперь все будет хорошо... хорошо... ты мне веришь?.. Ты веришь мне, Дэннер?..
 — Да, – полуслышно выдыхает он. – Я тебе верю.
 И как-то странно защипало глаза. Это ветер?.. Наверное ветер...

 ...И была сталь раскаленных оков, и горький дым, и ревущее пламя, и боль - одна на двоих. И уже ничто во всем мире было неважно. Жизнь и смерть – не просто ли две ступени бытия? Смерть – это, должно быть, только возвращение. Возвращение домой. Как же хочется в это верить... Не ради себя – ради нее.
 Они выполнили свой долг. Они уходят – но уходят в борьбе за правое дело.
 Вместе.
 Он вдохнул горький дым костра, в последний раз согревая сердцем морозный воздух и вернул его хриплым, прерывающимся полушепотом.
 — Я люблю тебя...
 — Я люблю тебя... – И в последний раз, вместе с хриплым криком боли, прижались к его губам ее теплые, родные, манящие губы.