Владелец, Витя и Мартышка

     - Беспробудное пьянство царит на реке.
    Алевтина отмахнула со лба рыжую челку, закуталась плотней в синюю пуховую курточку.
     - И тупость.
     Баркасик монотонно тарахтел старым дизелем, лениво покачиваясь на волнах, плыл себе вниз по Волге.
     Вечер густел.
     Солнце из оранжевого уже превратилось в темно-бордовое и, коснувшись горизонта, прямо на глазах покатилось за верхушки деревьев, переваливаясь, как и положено закатному солнцу, на ту сторону земли.
     К вечеру  похолодало. Вязенкин грустно посмотрел на жену. Они стояли, обнявшись, на корме. Алевтина, недовольная погодой, отчаянно мерзла и ворчала. Их долгожданный астраханский отпуск проходил совсем не так, как они задумали.
     Управлялся баркасным хозяйством местный рыбак по имени Стасик. В одном лице был он и капитаном, и дизелистом, и уборщиком. К своим тридцати четырем годам потерял Стасик передние зубы - золотились на их месте дешевые коронки. Волосенки на плешивой голове ссохлись, лицо его съел лютый астраханский загар. И дубленая кожа, изрубленная глубокими морщинами казалась красной, кирпичной.
     Стасик пил. Пил он отчаянно, как последний раз. Напившись, начинал говорить: «Это! Тема такая, ну не в том смысле, чтобы так… Рыбу ловить, значит? Тема есть! В село зайдем?»
     Алевтина кисло улыбалась.
     - Боже мой, и это называется отпуск - неделю с пьяными рыбаками.
     Вязенкин тоскливым взглядом окинул темную реку.   
     По нижним волжским разливам жались к корчавым берегам рыбацкие села. Бережки, подпертые деревянными стенками, подмывались каждую весну, - доски рассохлись, побелели от солнца. У скрипучих мостков качались остроносые рыбацкие куласы. На берегу кверху днищем лежали плоскодонные лодчонки, у домов побогаче - длинотелые «казанки» и широкие «крымы». Гигантские ветлы вросли корягами в береговую глину; река голила их корни, и деревья медленно засыхали, умирали. И, наверное, раз в год, а может и реже, падали в воду  по одному, по два, а потом распухшими ветвястыми топляками плыли себе вниз по течению. С покатых крыш рыбацких домиков сдувало ветром желтую многолетнюю накипь, как соль с чешуй ржавой пересушенной воблы.
     Когда у Стасика кончалась водка, он прибивался к таким вот мосткам - суетливо чалился - прятал глаза, говорил: «Тема есть, надо, это, сходить, пообщаться».
     Мостки скрипели. Стасик пропадал на пару часов.
     Вязенкин забрасывал спиннинг один раз, второй, третий, - рыба не ловилась. В ранний май «шла» вобла, вся другая порода - щуки, судоки - до своей погоды пряталась по ерикам и бучавым ямам. Ямы те знали лишь опытные рыбаки.
     Алевтина курила у приоткрытой двери камбуза, наружу выходить не хотела. Было холодно. И уже ничего не оставалось им более, как ждать возвращения злополучного их капитана.
     Иногда Стасик приходил не один.
     - От беда, да! Погода ведь!
     Мужик, такой же худой и высушенный, как Стасик, только возрастом постарше, брел по правому борту катера. Шел в развалку, как будто  все нормально, обычно, и он здесь на своем месте.
     Из рубки высунулся рыжий капитан.
     - О, тема такая! Слышь, че! - он косил в сторону. - Тема сильная! - Стасик вытянул руку и указательным пальцем проследил за движением чужого мужика. - Это мой, значит, новый механик!
     Сказал он это с таким выражением и с такой гордостью, что Вязенкин окончательно похоронил в душе надежды отдохнуть в тишине на природе.
     Тем временем новоявленный механик перебрался в нос баркаса и принялся с деловым видом разбирать спутанные кольца швартового каната. Он был в сильном подпитии, но не качался - стоял на палубе твердо.
     - Это что за дело? - мужик держал в руке мокрую чалку. - Сколько раз говорено, не вяжи так, - дальше шла сумрачная брань. - Кто ж так имущаство хранит?
     Он присел на корточки и принялся вязать канат как положено, вплетая концы веревки друг в друга, пока в его руках не образовалось ловкая крепкая петля.
     - Бестала-ачь! - с этими словами мужик быстро и на удивление аккуратно, видно привычка такая в нем была, сложил канат бухточкой рядом с кнехтом. И с чувством выполненного долга сказал: - Так-то! - и пошел к Стасику в рубку.   
     «Профессию не пропьешь!» - подумал Вязенкин.
     На реке пахло рыбой.
     Вязенкин за три дня рыбалки насквозь пропитался вобельным запахом, - пальцы, исколотые крючками, болели.
     Как они с Алевтиной мечтали о тихих вечерах под бордовым закатом, о теплом костре и маленьком котелке с душистой ухой! Они купили палатку и еще кучу всякой очаровательной походной мелочи, но все это им не пригодилось - родственники определили их на этот ржавый баркас. Да еще погода испортилась, окончательно расстроив их планы.
     Наступило утро еще одного дня.
     Вязенкин выбрался на палубу. Механик отвязывал чалку от дерева; он  бросил канат на борт, а потом сам забрался на катер с берега.
     - На рыбу пойдем, - сказал тот и завернул в машинное отделение.
     Дизель затарахтел, прогрелся немного, - и баркас медленно стал отваливать от берега. Механик прибавил обороты. Через полчаса хода у корчавого мысочка, разделявшего реку к низу на два русла, баркас причалил к берегу.
     - Видишь, крутит, - механик указал пальцем под береговой откос, где вода бурлила, спиралями уходила в глубину и уносилась стремительным течением. - Здесь глыбоко. Сюда бросай.
     Больше он ничего не сказал, только нахмурил брови и уселся в рубке рядом со спящим капитаном, принялся смотреть через иллюминатор на серое неуютное утро.
     Закапал мелкий дождь. 
     Вязенкин меланхолично размотал спиннинг, забросил его в воду. Леску натянуло течением, блесна ушла на дно. Вязенкин потянул удилище на себя, немного отпустил и снова повел его в сторону. Донная блесна «играла». Покидав немного - так, для вида, Вязенкин стал сматывать катушку, но неожиданно почувствовал, что леска дальше не идет.
     - Тьфу, невезуха. Зацеп! - он со злостью дернул спиннинг, вспомнил недобрым словом механика: - Советчик!
     И вдруг началось. Где-то в глубине под корпусом катера забилось что-то тяжелое, таинственное.
     - Ух, ты! - выдохнул Вязенкин. Он ощутил в руках через упругое удилище, через дрожащую жилку биение большой рыбы.
     - Пошла, пошла, родная.
     Медленно он выбирал леску. Сердце его билось, казалось, еще неистовей, чем попавшая на блесну рыбина. Это был азарт, апофеоз рыбалки - добыча, сопротивляясь что было сил, «сидела» на крючке!
    - Только не сорвись, душа моя! Давай, родная, наверх, наверх!
     Белое тело рыбины показалось у самой поверхности.  Порыв ветра погнал барашковые волны: вспучившись напоследок, они кинулись на катер, врезались в борт, и гулкое металлическое эхо нырнуло в речную глубь. 
     Рыбина ходила из стороны в сторону и отчаянными рывками хлестала по кудрявым барашкам серебристой махалкой хвоста.
     - Ну, попалась, ду-ура! - Вязенкин бросил спиннинг и, ухватившись ладонями за скользкую леску, потянул рыбу на баркас.
     Глотнув воздуха, трехкилограммовый жерех затих, повиснув на блесне. Вязенкин подтащил его к краю борта и, затаив дыхание, перекинул хищника на палубу.
     До обеда он поймал еще с десяток толстенных жерехов.
     Рыбины бились на железной палубе баркаса и затихали после удара по голове обломком весла - вытягивались дугой.
     Вязенкин промок насквозь и замерз; забыв теперь обо всем на свете, - он не обращал внимания на кислую улыбку Алевтины. Постояв наверху некоторое время, жена спускалась вниз в каютку, поджимала под себя ножки в шерстяных носках и брала в руки книгу.
     Стасик спал в рубке, укрывшись бушлатом. Иногда он выбирался наружу. Похмелившись, болтался какое-то время взад-вперед по баркасу, а потом снова кидало его в пьяный беспробудный сон.
     Часам к пяти за механиком пришел рыбацкий катерок. Высокий человек в затертом бушлате топал по палубе и бранился матерно:
     - Ты! А мы тебе чего? Работать за тебя? Ты механик, а не … собачий. Тема? Ты хуже, чем … собачий!
     Механик суетился в ответ.
     - Тема. Надо было помочь.
     - Помо-очь! - с протягом громыхнул высокий, - Мотай на тоню. Кто заводить станет? Так что не по теме! Понял?
     В разгар весенней путины рыбацкие артели выходили на промысел, оживали застывшие от безлюдья речные берега. Жили рыбаки на тонях в худых нетопленных бараках, стелили на лежаки пропахшие рекой стеганые одеяла, кипятили чайники на газу из баллонов. Жизнь тянулась неспешно, размеренно. Баркасы заводили неводы. Дальний от берега край невода обозначали куласом с мачтой, на которой в ночное время зажигался фонарь. Сеть выбирали с берега: на тросах тянули тракторами, а уж когда бурлила пойманная рыба на мелководье, перехватывали сети вручную. Рыбаки в оранжевых прорезиненных комбинезонах подолгу брели в ледяной воде, стягивали невод на берег, лопатами выгребали улов и перекидывали артельные центнеры в кузова грузовиков.
     - Так и так! Дела не плохие. Но ловится совсем мало, - высокий человек смотрел на Вязенкина виноватым взглядом. - Понимание, конечно, трудно иметь, но уж поймите нас, - он перебирал руками полу бушлата. - Без водки как же? Я и сам выпимши! Но в меру ведь, правильно? Водка кончилась - рыбаку худо. А то ж в воду лезть - холодина. Надо ж понимать. Только в меру! А рыбы - не то стало. Центнеров мало, ох мало…
     Вязенкин слушал и кивал головой в знак согласия. Высокий продолжал:
     - Понятно, вы отдохнуть тут. Правильно, места хорошие - а?
     - Да уж. Я сам из этих мест.
     - Вы уж нас извиняйте. А я - Степаныч - начальник здесь, на тоне, на Мартышке, значит.
     Он протянул широкую холодную ладонь и пожал Вязенкину руку, сдавил бережно, только в треть силы - так аккуратненько пожал, с уважением.
     - Мы товарища за продуктом посылали, - Степаныч многозначительно подмигнул, вероятно, увидев в Вязенкине уж если не «своего в доску», то, по крайней мере, «мужика с пониманием». - На одном чае-то не сработаешь. То-то! Те-ема? А он видишь, пропал. И не делов у нас на Мартышке теперь, не согрева! Вы уж нас извиняйте.
     Рыбацкий катерок отходил от баркаса.
     Степаныч стоял на корме. Бесцветные рыбьи глаза его сузились, на лбу прорезались суровые морщины не то от переживаний, а может от ветра речного.
     Вязенкин махнул ему рукой на прощание. Степаныч оживился, подал голос:    
     - Заезжайте на Мартышку! Ухи поедим. Сомы попадаются во-о! - он не развел руки в стороны, но поднял правую и перевернутой поперек ладонью уперся себе в подбородок.
     Вязенкин вдруг заволновался, закричал в ответ:
     - Так вы с Мартышки? А как там Владелец? А Витя?
     - Сомы-ы… Нармальна-а… 
     Катерок задымил, затарахтел и на полных оборотах покатился по волнам наперекор ветру и дождю. Где-то за изломом речного русла, за сухостойным плетнем прошлогоднего камыша, на тоне Мартышка горюнились в ожидании «продукта» артельные мужики.
     Вязенкин улыбался, подставив лицо дождю.
     - Как я люблю эту землю, - сказал он и тряхнул головой. Бусины дождя брызнули с лица и растворились в серой реке.
    
     Шесть лет назад случился у них с Алевтиной такой же отпуск. На той самой рыбацкой тоне с африканским названием Мартышка провели они чудную сентябрьскую неделю. Ловили рыбу и плавали по теплой Волге. Хорошее было время… В ту пору жили на Мартышке двое. Один - рыбак. Странное было у него прозвище - Владелец. Длинный, худой - жердина, а не человек.
     Владелец знал все. 
     - То и говорю вам, туда надо плыть, во-он к тому островку. Рыбы там! Точно говорю. Знамо дело, там, там все ловят.
     Вязенкин с сомнением глядел на реку.
     - Это вон там, где камыша густо растет?
     - А то? Я ж в самделе говорю. Знамо бы, не болтал так. А то ж!   
      На следующее утро Вязенкин с Алевтиной отправились на остров. Ловили полдня, выловили одного окуня и худую вялую щуку. Вечером Вязенкин говорил Владельцу:
     - Нет там рыбы, а ты говорил, что ловят.
     Владелец опрокидывал стакан портвейна.
     - А кудай-то вы плавали?
     - Так к острову.
     - Это поверху который первый? - Владелец взмахнул руками и закачался из стороны в сторону. - Это кто ж вас послал-то туда? Там отродясь-то рыбы не было.
     Владелец обитал в доме со скрипучим крыльцом. Он сторожил тоню, -  беспробудно пил и болтал что ни поподя, - подкармливался у отпускных москвичей.   
     За домом Владельца в полуразвалившейся хибаре жил человек по имени Витя. Жилье Витино было чуть больше собачьей будки, да и сам Витя роста был невысокого. Звали его все бичом. Был Витя нелюдим и замкнут, - ничего у приезжих не просил, прикармливал двух доходяжных собачонок. Жил Витя тихо и незаметно.
     Владелец не любил Витю.
     - А то ж! Он-то дурной. Кто ж его знает, чего у него на уме. Он не из наших мест. Пришлый. Бич, во! Говорят, он в Магадане золотишком промышлял.
     - А почему «бич»? - спросил Владельца Вязенкин.
     - Это как же почему? Знамо дело. Один он, поэтому и зовут его «бич».
     Так они и жили.
     Владелец пил, что наливали. Витя почти не показывался из своего домика.
     Перед самым отъездом Вязенкин с Алевтиной познакомились с Витей. Витя стоял на берегу, у его ног вились две ржавые собачонки. Они подошли сзади и поздоровались.     Витя обернулся.
     - Как отдыхается? - голос его был хрипловатый, но спокойный, будто все у Вити в жизни было устроено правильно. - Хорошо здесь…
     - Да уж, - Вязенкину стало интересно. - А вы откуда сам?
     Витя улыбнулся и вынул из кармана кусок хлеба. Собаки завиляли хвостами.
     - Зима придет, подохнут, - произнес Витя.
     Алевтина присела и стала гладить собак, потом подняла мокрые глаза на Витю и спросила:
     - А вам их не жалко?
     - Жалко.
     - А вы какого года? - спросил Вязенкин.
     - Пятьдесят второго.
     - Не старый еще. Чего ж один?
     - Так получилось.
     - И хорошо вам?
     Витя задумался, посмотрел на Гришу, потом на Ольгу и ответил:
     - А вот собаки эти, - он потрепал одну за ухом, - вроде вдвоем, а каково им?..
     - Ну, не знаю. Жрать, наверное, хотят, - пожал плечами Вязенкин.
     - Хотят, а не-ету!
     Замечательные вечера бывают в Астрахани, еще ниже - там, где Волга разбегается вертлявыми ериками по широченной своей низине, где калякает с рассыпчатыми ивами густой камыш, да речная волна плещет на берег. Хороша земля низовая - волжская! Стоял бич Витя на этой земле и жалел, наверное, своих убогих собачек, думал о чем-то непонятном и невысказанном, а сказать уж и не знал как. Вязенкин с Алевтиной думали, что вот вместе они - и каково же им живется - как будет житься впереди? Через полгода уедет Вязенкин на войну. Алевтина станет ждать его - будет плакать и горевать. Потом война не захочет отпускать - будет больно Вязенкину - так больно, что выть он станет волком…
     Познакомились они с Витей…
     Когда уезжали, Вязенкин оставил Вите походный бушлат.
     - Владелец на него глаз заточил. Пропьет. Жалко, - сказал Вязенкин.
     Витя взглянул на Вязенкина, потом на бушлат.
     - Сроду задарма не жил, - поблагодарил Витя и взял бушлат.
     На следующий день они уехали. Витя и Владелец остались на Мартышке.    
   
     Темнело быстро.
     Рябь на воде поостыла. Баркасик, сбавив ход, подходил к обрывистому бережку.
     Стасик высунул голову из капитанской своей рубки.
     - Это! Тема такая…  Так что заночевать здесь придется. Как оно?
     Вязенкин очнулся от воспоминаний.
     - Как скажешь
     - А то, может, до села дойдем? Тема есть.
     - Нет уж, - Вязенкин чуть сдерживал гнев, - Причаливай. Я на берег сойду, чалку подашь.
     Стасик засуетился.
     - Есть тема.
     - Один разговор у тебя… Слушай, - Вязенкин стоял на носу, - баркасик в этот момент тихонько тукнулся о береговой кряж. - А ты на Мартышке бывал?
     Стасик оживился.
     - Бывал, так это, а то ж!
     - А ты Владельца знаешь?
     Вязенкин спрыгнул на берег. Стасик засуетился - подал ему толстенный швартовый канат.
     - Да что ты! Это тема… Не пьет он, совсем, как отрезало… Человеком стал. - Стасик почесал затылок. - Это. Тоже больше не пью.  Голова чудит. Вот тема.
     Ночь налегла на Волгу, и месяц молодой и тонкий заблестел на небе. Появились звезды. Гриша перебрался на баркас, отряхнул с колен кусочки коры.
     - А Витю-бича знаешь? - спросил он Стасика.
     - А то ж! Толька помер он.
     - Как? - Вязенкин потянулся, было, в карман за сигаретами и замер. - Давно?
     - Да лет пять уж. Помер тихо. С пьянки, небось.
     Вязенкин закурил.
     - Не пил он.  А где его похоронили?
     - Не знаю. Он же бич был. Небось, менты и забрали, как бесхозного.
     В этот момент из каюты на палубу выбралась Алевтина. Она все так же куталась в курточку, только на этот раз обмотала шею полотенцем вместо шарфа.
     - Это кого забрали, как бесхозного?
     Вязенкин посмотрел на жену: любит ли он ее? Любит, конечно. Любил...
     - Помнишь, мы на Мартышке отдыхали? Там Владелец и Витя жили. Ну, Витя! Которого бичом называли, которому мы бушлат подарили.
     - Ой, конечно, помню. Он такой дядечка хороший был.  Помнишь, у него две собачки жили? Он еще сказал, что они зимой умрут. Так жалко их, - Алевтина щебетала без остановки. - А как там Витя? Давайте заедем на Мартышку, проведаем его.
     Вязенкин тоскливо посмотрел на реку.
     - Умер он. Давно. Лет пять...
     - Точно. Помер, как есть, - Стасик преданно уставился на Алевтину.
     Алевтина долго провожала взглядом волны одну за другой. Потом отвернулась и тихо, чтобы не слышал Стасик, сказала:
     - Боже, какая несправедливость царит на реке.
     Ночь загустела, и вечер ушел. До конца отпуска оставалось пару дней.