Я, Микеланджело Буонарроти... гл. 12-18

12. CHI CERCA – TROVA! ( Кто ищет - найдёт!) ит.

После того как за мессером Франческо захлопнулась дверь, Микеланджело боялся даже взглянуть на отца. Пока этот злобный старикашка поносил своего невыносимого ученика перед отцом, Лодовико держался сурово, гордо и неприступно. Мессер Франческо всячески пытался спровоцировать мессера подеста на то, чтобы он начал бранить своего сына в присутствии самого учителя, но Лодовико обладал истинной флорентийской гордостью и считал долгом чести не позволять в своём присутствии унижать членов своей семьи и самому не унижать своих близких в присутствии чужаков. У мессера Франческо ничего не вышло, он удалился, так и не вынудив мессера Буонарроти закатить скандал и доставить ему очередное удовольствие.
Дверь захлопнулась. Синьор Буонарроти побагровел. «Я твоей матери поклялся, что ты будешь честью и славой нашей семьи», - начало было многообещающим. Микеле и без того небольшого роста стал вдруг ещё меньше. - «Ты – негодяй. Ты – неблагодарный сын. Ты не ценишь любовь и доброту своего отца, который любит тебя больше жизни и для которого единственная отрада – дети. Я решил всего себя посвятить вам, в особенности – тебе, Микеле. Так хотела твоя мать. Ты предал память о ней, ты предал меня. Вон из моего дома!» Лодовико вытянул указательный палец в сторону двери. По выражению глаз отца мальчик понял, что тот не шутит. Микеланджело медленно побрёл  к двери, открыл её, он не осознавал в полной мере, что происходит. Он просто выполнял указания отца. За дверью Микеле нашёл плачущую Урсулу. «Не надо, няня, всё образуется. Всё будет хорошо, вот увидишь. И маме с папой так и скажи».  ( Он продолжал внутренне считать Томазо и Барбару своими родителями). Временами Микеланджело тосковал по чёрным чётким очертаниям гор на закате, по бархатному синему небу, по резкому, пронзительному ночному летнему воздуху Аппенин, когда в его аромате сливаются запах трав, цветов и горных ручейков; по треску цикад вокруг дома и по виду огоньков хижин Сеттиньяно в ночи, которые точно светлячки разбросаны по горному склону. Такое не забывается. Мальчик с тоской думал, что один только свет из окна хижины папы Томазо смог бы излечить душевную боль, которую испытывал сейчас не по годам взрослый ребёнок. Он всерьёз стал задумываться о том, чтобы вернуться в Сеттиньяно. Уклад жителей этой деревушки навсегда укоренится в образе жизни Микеланджело. Он до старости будет носить одежду каменщика – скарпеллино.
Урсула обнимала и целовала мальчика в голову. «Куда же ты пойдёшь, бамбино? У тебя же никого здесь нет, во Флоренции».
-- Я в Сеттиньяно уеду к маме с папой.
-- Нет, детка, тебе туда нельзя. Да и твой отец этого никогда не допустит. Ты пережди в моей комнате, пока его гнев уляжется. Я тебе еду туда приносить буду.
Микеланджело замотал головой. Тут уж пришёл черёд Урсулы рассердиться на него:
--Ты чего удумал? Шляться по улицам как бродяга? Ты – сын благородного человека. Твоему отцу и так нелегко с вами пятью, а ты ему ещё головной боли добавишь.
-- Он сам меня выгнал.
-- А ты пережди. Дай ему остыть. Он после смерти твоей матери почти что с того света вернулся. Твоя мать завещала ему сделать из тебя знатного вельможу, а ты? Рисуешь всё по стенам, фигурки какие-то лепишь. Разве дело это?
Микеланджело опустил глаза вниз. Это было для него не просто дело – это была его страсть, его жизнь. Этот темперамент он унаследовал от отца. Микеланджело внутренним чутьём угадывал ход мыли того и не хотел, чтобы отец манипулировал им, взывая к сыновнему долгу. Горный воздух  Сеттиньяно не позволял юному флорентийцу уступить отцу партию в этой игре и перестать мечтать  о живописи и скульптуре.
Решив с Урсулой, что пока Микеле пойдёт гулять по Флоренции, гнев отца уляжется, а к вечеру мальчик  вернётся к ней в комнату, и они будут действовать по обстоятельствам.
Микеланджело бегом примчался к собору, где в нише он видел недавно чудную статую Мадонны, которая вызвала у мальчика благоговейный трепет. Как ни странно, но после всей этой истории с учителем латыни, Микеланджело почувствовал себя свободным. Он больше никогда не пойдёт в школу – это он решил для себя абсолютно точно. Но только вот, что же будет с ним дальше? Он взглянул на статую Мадонны …
«Эй, парень», - голос послышался примерно оттуда, где стояла статуя, - «ты меня слышишь или нет?» Прыжок. Перед Микеланджело очутился паренёк лет восемнадцати в куртке, которая вся была перепачкана красками, - «Ну, ты, что глухонемой, что ли?»
-- Нет.
-- Я давно за тобой наблюдаю. Ты смотришь на статуи и шепчешься о чём-то с ними.
Кровь прильнула к лицу Микеланджело. Он готов был удрать, только чтобы опять не услышать град насмешек от этого симпатичного паренька.
--Нет, не тушуйся ты так. Ой, какой ты угрюмый. Ты не из местных, что ли?
-- Я – флорентиец, Микеланджело Буонарроти.
Микеле гордо поднял голову, в первый раз в жизни называя своё имя и фамилию незнакомому человеку.
-- А я – Франческо Граначчи. Я из «семьи» художника Доменико Гирландайо.
Франческо улыбнулся во весь рот.
-- Я видел, как ты рисовал недавно. Я знаю, что половина заборов во Флоренции – на твоей совести.
Микеланджело во второй зарделся. Франческо ещё раз рассмеялся от души, что очень шло его типично флорентийскому лицу овальной формы.  Это был стройный, хорошо сложённый молодой человек, со светлыми кудрями, озорными глазами и нежной кожей.
-- Я служу в подмастерьях у маэстро Гирландайо. Большей частью растираю краски, хотя он берёт меня иногда подмалёвывать фон на фресках – это роспись красками по сырой штукатурке. Вот как в этом храме.
-- А у вас занимаются скульптурой из мрамора?
Микеланджело, разинув рот, слушал новообретённого друга. Франческо казался ему ангелом, спустившемся с небес и рассказывающим о райских кущах.
-- Ну, не особо. Гирландайо, в основном, занят заказами по фрескам. Но он может научить тебя как работать стэке – специальной лопаточкой для изготовления глиняных моделей, по которым потом делают мраморные или бронзовые статуи. Микеланджело замер в восторге от этих слов. Распахнув свои чёрные глаза и открыв рот, мальчик слушал Франческо и воображал себя с резцом в руке, высекающим из самого лучшего мрамора, который только добывается в Аппенинах вожделенную статую. Он обернулся и взглянув на Мадонну, прошептал: «Спасибо, Синьора».

13.  В МАСТЕРСКОЙ

Доменико Гирландайо хотел и умел нравиться. Он был из такой породы людей, которым постоянно нужно приковывать внимание к себе. Он обожал, чтобы в нём нуждались, его просили и всячески превозносили. Он был жаден до славы в любом её проявлении. Ему всегда было нужно именно то, что есть у кого-то другого, более известного художника – без этого условия никакая вещь не представляла сама по себе для него никакой ценности.
Болезненно завистливый к чужим достижениям, Гирландайо стремился добыть себе имя количеством проделанной работы, а также шумом и скандалами.  У него была мания заставлять людей говорить о себе. Школа художников Флоренции имела непререкаемый авторитет во всём мире в эпоху Средневековья. Эта школа диктовала моду,  её законы и стиль. Она вырабатывала и утверждала направления и течения. Там принималось окончательное решение о судьбе того или иного художника.
Надо ли говорить, что в любом сообществе, а особенно в артистическом, в любые моменты истории есть схожие черты как то: отношение к новичкам, борьба за место на весьма строгой иерархической лестнице, приёмы для того, чтобы столкнуть слишком наглого и слишком высоко забравшегося юнца и на десерт – перманентное классическое многоборье между «корифеями». C’ est la vie, mon ami, c’est la vie.
Доменико Гирландайо делал всё возможное, чтобы сохранить своё место во флорентийском бомонде. Одним из важнейших атрибутов художника было наличие так называемой «семьи» из учеников, подмастерьев и слуг. Гирландайо стремился заполучить к себе как можно больше более или менее талантливых мальчиков, главным образом для атмосферы. Ему нравился сам процесс цеховой работы: повсюду мольберты с неоконченными картинами, куча кистей, мальчишки, снующие то с лаком, то с красками. Шум, возня...
Микеланджело вошёл в мастерскую мастера и как раз "угодил на крючок" той самой атмосферы, которую, надо признать, мастерски создавал Гирландайо.
Надо отдать здесь должное и заметить, что Гирландайо производил впечатление незаурядного человека. Это ему давалось за счёт той энергии, которая постоянно бурлила в нём, не давая ни на секунду расслабиться. Он боялся упустить момент славы и страшно нервничал, если узнавал, что кто-то получил её вместо него. Гирландайо обожал преклонение перед собой.  Он брал в «семью» мальчишек, чтобы они превозносили его как художника и чтобы дрались за него с учениками других мастеров. Это было не редкостью во Флоренции – уличные побоища между учениками известных творцов. Таким образом, отстаивалась честь учителя.
Внешне отличающийся необыкновенно приятными манерами, куртуазностью, Доменико Гирландайо любил «выпустить пар» среди учеников. С ними он объяснялся при помощи эмоционально-окрашенных слов для оценки действий того или иного подмастерья.
-- Кто это сделал? Ты? Бездарность! Так не пишут! Так раскрашивают щиты в тавернах! Здесь – слишком горячие тона, прямо как в аду. А здесь … так, так ничего», -- с похвалой у мастера было напряжённо. Он не считал похвалу за хорошо выполненную работу нужным методом  в воспитании художника. Зачем хвалить за  то, что эти мальчишки были обязаны выполнять для него?
Микеланджело жадно всматривался в окружающую обстановку. Он «обласкал» своим взглядом каждую  неоконченную картину, каждую кисточку и бутыль с краской. Граначчи чем-то отвлёкся и Микеланджело продолжал следить за процессом работы в мастерской. Лишённый всяческой надобности управлять своим бытом, он по наивности и неопытности видел только то, что хотел видеть. Мимо мальчика совершенно проскользнуло то, что ученики, находящиеся здесь едят, спят все вместе на досках, а кто-то и прямо на полу в комнате, где круглосуточно пахнет краской, олифой и лаком. Микеланджело не привык и не привыкнет никогда сам жить домашним бытом, хотя будет зорко следить за тем, чтобы его ученики и его друзья, а также члены его семьи имели для жизни всё самое лучшее. Ну, это в будущем, а пока …
«Я тебе сказал не делать здесь эту пещеру. Своенравный спесивец. Ты думаешь, что умнее своего мастера? Ты думаешь, я сам не знаю, как закончить этот кусок? Вон! Бездарность! Испортить такой важный угол! О, Мадонна!» - художник принялся исправлять ошибки. Мальчишка – подмастерье, улучив минутку, юркнул куда-то под мольберт. Микеланджело, с первой минуты поняв, что стоящий перед ним человек и есть маэстро Гирландайо, позабыл обо всём на свете и шагнул навстречу ему.
«Я помогу вам. Я знаю, что сделать, чтобы этот кусок пейзажа выглядел на картине единым целым с основной её сюжетной линией»,  -- Микеланджело сам испугался собственных слов. Ну, это не так страшно. А вот Гирландайо …  Он стоял секунд сорок с открытым ртом. Он себе и вообразить такое не мог. Негласно проповедуя подавление воли в своей «семье», он тем самым обезопасивал себя от  любой возможной конкуренции, по крайней мере, из числа собственных учеников. А тут такое!
«Знаешь?!» - от волнения голос мастера зазвучал дисконтом,  --  «ты знаешь как сделать лучше картину, которую написал я?»
-- Да, знаю.
Несчастный Микеланджело, увлекшись собственной идеей и совершенно не понимая, что происходит в реальности, попытался взять кисть из руки маэстро. Именитый художник даже растерялся от такой наглости и выпустил кисть из рук. Микеланджело с темпераментом разъярённого быка кинулся на мольберт. Он был ребёнком и это был его первый опыт работы с красками. Гирландайо был умён, чтобы увидеть у мальчика смелый штрих, собственный почерк и незаурядный талант. Не выразив восхищения, Гирландайо со смехом спросил: «Это что за мышь в моей мастерской?» Граначчи, следивший за происходящим подобно рефери на боксёрском ринге, был готов в любую секунду броситься на помощь другу. Франческо тут же ответил: «Это я его привёл, маэстро. Он – тот парень, который нарисовал учителя латыни, ну, Вы знаете, вся Флоренция говорит об этом». Гирландайо улыбнулся. У него был особый счёт к мессеру Франческо. Микеланджело в это время блаженствовал возле полотна и ровным счётом никак не реагировал на окружающих. Граначчи продолжал: « Я привёл его, потому что он бредит скульптурой и живописью. Думаю, он будет нам полезен. Он быстро учится. Смотрите!» Франческо пальцем показал на только что проделанную работу Микеланджело. «Н-да. Полезен», -- Гирландайо задумался.
Микеланджело, наконец-то вышел из блаженной комы и обернулся к художнику: «Я всё правильно сделал, маэстро?» Он был такой счастливый, такой юный, он так почтительно - восторженно смотрел на этого маститого художника, что у Доменико Гирландайо родилась мысль, часть которой он высказал вслух: «Да, я думаю, что он будет нам полезен». «Урра!» -- закричал Граначчи. Микеланджело кинулся его обнимать. Маэстро Гирландайо улыбнулся и вышел вон из мастерской.


14.  СЕМЬЯ БУОНАРРОТИ

Врач не отходил от постели мессера Лодовико Буонарроти. Он уже несколько дней был между забытьём и сознанием. Урсула поила его эликсирами и настойками, предписанными врачом. «Урсула, скажи, ты больше ничего не получала от Микеле?» -- Лодовико раз пятнадцатый задавал этот вопрос Урсуле, имея в виду не получала ли она ещё какой-нибудь весточки от Микеланджело, который несколько дней тому назад прислал ей с одним из мальчишек из «семьи» Гирландайо записку, в которой писал, что навсегда решил уйти из отцовского дома, чтобы заняться своим любимым ремеслом – скульптурой и живописью.  Микеланджело просил Урсулу ни о чём не беспокоиться, говорил, что у него всё есть и в скором времени он даст знать о себе.
Лодовико, искавший сына по всей Флоренции, вот уже три дня, после получения  записки, крушил в доме всё подряд, пугая всех слуг. ОН едва не набросился с кулаками на Урсулу. Служанка, выросшая среди скарпеллино и умеющая прекрасно владеть собой, направила суровый и спокойный взор на хозяина: «Синьор Лодовико, сядьте. Я сочувствую Вашему горю и прекрасно Вас понимаю. Я очень люблю Вашего Микеланджело и разделяю Вашу боль, но не согласна с тем, что я должна перенести её и физически». Страшнее всего, что Лодовико чувствовал себя беспомощным и одиноким. Очень легко возбудимый,  он не мог прятать свои эмоции внутри себя, чтобы потом где-нибудь в уголочке, вдалеке от других людей смаковать их, беспрестанно занимаясь самосожалением и бесконечно выискивая причину происшедшего в самом себе.  Его в самом деле было настолько много, что он делился собой с окружающими как плохим, так и хорошим – без остатка.
Как только Урсула захотела уйти от него в данную минуту, Лодовико, как маленький ребёнок, схватил её за рукав. «Урсулочка, Урсулочка, не обращай на это внимания. Ты у меня одна осталась. Урсула, я не знаю, что мне делать и поэтому я так…» -- он неловко замялся и верной, здравомыслящей служанке стало понятно – перед ней стоял растерянный и испуганный ребёнок. В могучем торсе мессера Лодовико жила детская необузданная душа, душа очень ранимого, робкого ребёнка, который не умеет и не хочет справляться с жизненными трудностями. «Урсулочка,» -- он обнял её и плотно прижался к ней,-- «я знаю, что нужно что-то делать, но не знаю что, я хочу всё исправить. Сейчас. Немедленно. Я злюсь, да я злюсь, но не на тебя, а на себя. Это ведь я, да, это ведь я выгнал его. Но он не слушался меня, он не хотел делать то, что я велел ему делать». Мессер Лодовико больше уже не сдерживал слёз, он понял, что Урсулы он может не стесняться и дал волю своим чувствам. Сев в кресло, он обхватил голову руками и энергично затряс ею, как бы желая выкинуть из головы все сдавливающие её мысли
--Урсула, Урсула, я так больше не могу. Не могу и не желаю мириться с этим. Надо что-то делать. Но что? Что? Ну, вот, что ты молчишь? Что ты всё время молчишь?!»
В молчании Урсулы ему почудилась Франческа, и он завопил, что есть мочи: «Франческа, Франческа, ты опять ушла от меня?» Он зарыдал. Урсула не выдержала, резко подошед к хозяину, она обхватила его голову своими руками, как тогда, когда он тоже не мог себе ничем помочь.
Успокоившись немного, мессер Лодовико поднял глаза на свою спасительницу и прошептал: «Что теперь делать, Урсула?»
-- Ничего. Ждать.

Ждать – это был приговор для мессера Лодовико, равносильный смертельному. Ждать. Чего? А быть может кого? Ждать. Сколько? Дни, месяцы, годы? Ждать.
Легко сказать – ждать? Похожий на волка на цели Лодовико разве что не выл на луну. Не замечая вокруг себя никого, он забросил все дела по управлению имениями, поставил своё кресло у окна, из которого была видна дорога, ведущая к дому Буонарроти. Тоскующий отец ел у окна, спал у окна – он ждал …

Однажды, через несколько дней, Урсула принесла хозяину еду как обычно. Вошедши, она приветливо заговорила с ним. Он не ответил на её приветствие как обычно. Она подошла к нему и увидела, что голова мессера Лодовико склонилась вбок, глаза закрыты, и весь облик его выражал отрешённость и уязвимость. Он как бы ушёл куда-то из себя. Урсула всплеснула руками и начала лихорадочно трясти хозяина, дёргая его за кисти рук и за уши. Послали за доктором.

Урсула принадлежала к числу тех людей, которых невероятно мобилизуют страдания, либо их собственные, либо близких им людей. Критические события являются для такого рода женщин (я подчёркиваю – женщин) спринтерской дорожкой. Они выкладываются на ней изо всех сил и получают невероятные результаты именно в гуще самых драматических событий. Болезнь мессера Лодовико заставила Урсулу напрячь все свои аналитические и организаторские способности. Встречаясь на рынке со своими подружками, знакомыми и просто случайными собеседницами, она значительно расширила агентурную сеть. Цель расспросов была такова - найти того мальчика, который принёс записку от Микеланджело. Все кумушки из окрестных вилл в окрестностях Флоренции, все торговки на рынке, все с кем встречалась Урсула в соборе на мессе -- все до единой получили словесный портрет того курьера. Прав был Лафонтен. Когда сказал: «Мужчина может всё – женщина всё остальное». Автор этого романа также готова подписаться под этими словами, но ей приходиться подписываться лишь под собственными.
Итак, мона Урсула ежедневно проверяла боеспособность своей армии. В дом мессера Лодовико ежедневно приходили какие-то женщины или мужчины и приводили с собой хнычущих и нередко упирающихся подростков. Заседания по стратегии и тактике ведения поисковых операций проходили на кухне.
Chi cerca – trova! Эта пословица есть во всех языках, потому что оправдывает себя в любой культуре.
Была тосканская зима. Ночью дороги замерзали и образовывали каток, а к середине дня всё таяло. Нередким гостем был и резкий ветер с мокрым колючим снегом, переходящим в дождь. Стёкла дрожали. В печной трубе завывал ветер. Согреться удавалось лишь только присев поближе к очагу на кухне. Мессер Лодовико, мадонна Лукреция и Урсула теперь часто сидели все вместе около огня и молчали. Они ждали.
Вдруг. Вдруг послышался стук. Сначала все подумали, что это ветер пытается сорвать с петель старую добротную дубовую дверь. Нет. Стук. Это- стук. Он повторялся опять. Мессер Лодовико словно проснулся, вскочил с кресла и  с проворством рыси бросился к двери. За ней съёжившись в комочек, стоял мальчик. Урсула всплеснула руками: «Это – он! Тот самый! Иди сюда, дорогой. Какой же ты весь продрогший. Иди к огоньку, погрейся. Кто тебя сюда послал?»?
-- Мона Изабелла.
-- Ах. Мона Изабелла. Ну, хорошо. Я с ней потом рассчитаюсь.
-- Она сказала, что я здесь получу целый флорин, если скажу, откуда принёс записку от Микеланджело.
-- Микеланджело!
В разговор включился мессер Лодовико: «Что ты знаешь о Микеланджело? Где он? С ним всё в порядке?»? Мессер Лодовико заботливо укутал мальчика пледом. Урсула принесла шимолатты и вина с сыром.
-- На, малыш, поешь, а потом ты нам всё расскажешь.
--Сначала флорин.
Лодовико достал из кошелька, перевязанного тугим узлом, заранее приготовленные деньги и отдал их парнишке.  В эту ночь мессер Лодовико спал очень спокойно. Ни один флорин не принёс ему такого удовлетворения, как тот единственный, который он отдал этому незнакомому парнишке.


15. РАЗРЫВ

Гирландайо не был альтруистом. Он не занимался благотворительностью, когда брал к себе в «семью» мальчишек в качестве подмастерьев и учеников. Нет нужды описывать все тяготы будничной жизни в мастерской. Собственно постели ни у кого не было. Мальчишки спали все вместе, вповалку. Готовили еду они себе сами, носили, что попало. Давид, брат Доменико Гирландайо, заведовал хозяйственной частью всего предприятия. В его обязанности входило: вести хозяйственный учёт в мастерской, заниматься договорами и следить за мальчишками. Был ли маэстро Гирландайо жадным? Да, нет, не думаю. При всей неказистости его натуры примитивным человеком я бы его не назвала. У него был ум и всё, что он делал, было продумано, вплоть до мелочей.
Сознательно ли мессер Гирландайо не налаживал быт своих учеников, сознательно ли он использовал их преимущественно в качестве прислуги, иногда заставляя выполнять подростка работу, которая по силе лишь взрослому мужчине? Сознательно ли маэстро набирал неимоверное количество заказов, над которыми трудился не только сам, а его мальчишки, которые, порой, падали от недосыпа и голода с помостов, на которых они раскрашивали фон на фресках? Думаю, да.
Быть тщедушным – это быть обделённым не только телом, но и душой. Такие люди обделены Божиим даром – умением отдавать.
Держа мальчишек в изнурительном состоянии, он сознательно подавлял в них всякий росток собственной воли, собственного творчества, чтобы обезопасить себя от любой возможной конкуренции и предотвратить разоблачение собственного, весьма скудного внутреннего мира. Имея под своим началом кучу выполняющих его приказы мальчишек, Доменико ощущал себя Цезарем.
1 Апреля 1488 года господин художник пересёк порог виллы мессера Буонарроти близ Сеттиньяно. По настоянию врача и по собственному убеждению Урсула перевезла весь дом Буонарроти на загородную виллу. Там, в горах, весной просто было невозможно не поправиться. Лодовико окреп. Он часто встречался с Томазо, Барбарой, подросшим Джулио. По своему Лодовико завидовал этой простой семье, в которой так крепко чувствовалась родная кровь. С годами супруги так срослись друг с другом, что уже трудно было представить себе Томазо, не видя рядом Барбары и наоборот.
Мессер Буонарроти часто беседовал с ними о Микеланджело, о том, насколько этот  ребёнок необычен, чем он значительно отличается от других. Лодовико поразили рассказы Томазо о мальчике, особенно та интонация, с которой этот обычный скарпеллино, а может быть и не очень обычный, рассказывал господину подеста о вещах, о существовании которых он, отец и не подозревал. Ревность? Да, может быть. Досада по упущенным возможностям? Скорее всего, дименно это. «Если бы Микеле поговорил со мной вот так, хоть однажды», -- простонал задетый за душу Лодовико.
--Мессер подеста, он не говорит, он чувствует», -- ответил ему Томазо.

Гирландайо осмотрелся вокруг. Вилла была великолепна. Все завистливые люди обладают схожим трепетом перед богатством и одновременно благоговением перед его обладателем.
-- Маэстро, для меня особая честь принимать у себя в доме такого высокого гостя», -- утончённо вежливо, по-флорентийски поприветствовал своего гостя мессер Буонарроти.
-- Для меня честь – переступить порог известного на всю Флоренцию дома Буонарроти Симони .
Протокол есть протокол. С первых минут они друг другу не понравились. Вряд ли здесь было дело лишь в чисто внешней антипатии.  Внутренне они жили в параллельных мирах. За последние годы Буонарроти пережил не одну жизнь и не одну душевную драму. В результате жизненных бурь у него развилось тонкое психологическое чутьё. Франческа, Микеле были настоящими учителями для мессера Лодовико. Последние его встречи с Томазо и Барбарой закрепили пройденные уроки.

Гирландайо и Лодовико шли по внутренней галерее.  «Вы ко мне, полагаю, по делу?» -- Лодовико старался говорить сдержанно.
-- Да, мессере.
-- Я весь во внимании.
Весь в чёрном, натянутый как струна с заложенными за спину руками, Лодовико шёл чётким ровным шагом по галерее дома как на казнь.
В данную минуту сцена напоминала ту, которую часто видели граждане Флоренции – как ведут по улицам на казнь нераскаявшихся еретиков. Многие из этих людей так и до самой площади Синьории шли спокойно, гордо с уверенно поднятой головой.
Лодовико был готов выслушать от Гирландайо всё, что угодно.
-- Вы знаете, господин подеста, что я и мой брат Давид содержим мастерскую во Флоренции. Мы хотели бы попросить у Вас позволения обучать нашему мастерству художника Вашего сына Микеланджело.
 Стоп. Баста.
Лодовико перестал шагать. От мальчишки, который прибегал к нему, чтобы за флорин рассказать о том, где находится Микеланджело, отец узнал кое-что о нравах и обычаях, царивших в мастерской Гирландайо.
-- Вы хотите обучать моего мальчика ремеслу?» -- спросил Лодовико.
-- Да, именно.
-- Что же запрещает Вам учить его у меня в доме? Я буду хорошо платить.
Мессер подеста встал прямо перед фигурой Гирландайо и пристально вперил свои янтарные глаза ему в лицо. Смутить Гирландайо? Никогда.
-- Господин подеста, существует общепринятая практика обучения ремеслу художника. Ученик должен непосредственно перенимать опыт у мастера во время процесса творения. Этот принцип ещё известен со времён Афинской школы. Ученик всё время находится рядом с мастером, впитывая в себя все малейшие тонкости и нюансы творческого процесса. Потому во Флоренции и установлен своеобразный закон – как обучать ремеслу художника. Так делают все прославленные люди нашего города : Липпи, Вероккио и другие, среди которых и Ваш покорный слуга. Всё законно.
Он с улыбкой закончил свою речь любимой фразой – «всё законно». Вы ,наверное, знаете какая категория граждан любит сообщать о том, что всё, что они делают законно?

Лодовико в упор сверлил Гирландайо глазами. Он даже и не пошевелился. Он ещё не всё сказал и не всё сделал. Он выжидал.
-- А ты – пройдоха», -- пробормотал сквозь зубы мессер Буонарроти, -- «если бы не сын, то …» Он не договорил, надо было вести диалог дальше. Лодовико понимал, что в «рукаве» у этого художника есть ещё какая-то пара – тройка «тузов».
-- Чего ты хочешь, Гирландайо?
-- Вот это – разговор. Взгляните.
Он протянул клочок бумаги. Почерком Микеланджело было выведено: «Дорогой отец, выполни все условия мессера Гирландайо, иначе я убегу, и мы с тобой больше не увидимся».
Трудно сказать какого цвета было лицо Лодовико, потому что оно меняло свой цвет посекундно.
-- Если бы не сын, то … я бы убил тебя своими руками.
-- Вот бумага. Пишите под мою диктовку, иначе Вы никогда не увидите сына.
Лодовико прошёл с Гирландайо в свой кабинет, взял перо и по диктовку написал:
«1488. Удостоверяю сего первого Апреля, что я , Лодовико ди Леонардо ди Буонарроти, поручаю сына моего Микеланджело Доменико и Давиду ди Томазо ди Коррадо на ближайшие три года с тем условием и договором, что означенный Микеланджело обязуется находиться у вышеназванных означенное время, обучаясь в означенном ремесле и во всем, что вышеназванные ему поручат и что означенные Доменико и Давид обязуются уплатить ему в течение трёх лет двадцать четыре полноценных флорина…»
Получив двенадцать флоринов задатка от Гирландайо, Лодовико сплюнул ему вслед.

Какова же была предыстория сих драматических событий? Разведав через уполномоченных мальчишек и путём задавания исподтишка разных вопросов самому Микеланджело, Гирландайо выведал характер взаимоотношений того с отцом; поразмыслив над ситуацией и переговорив с братом Давидом, маэстро решил как нужно действовать, чтобы этот редко одарённый ребёнок выполнял все его требования превосходно. Манипуляция – вот был главный инструмент общения Гирландайо с людьми, и чем он весьма гордился.
-- Так ты говоришь, что отец и слышать не хочет, чтобы ты занимался нашим ремеслом?
-- Нет, мессер Гирландайо. Я не знаю, что мне делать. Сходите Вы к нему, а то он силой приведёт меня домой и запретит мне рисовать и лепить навсегда.
Микеланджело с плачем повалился в ноги художнику. Он счёл столь экзальтированное поведение неискренним. Подмигнув брату Давиду, Доменико в уме у себя засёк: «Надо бы более тщательно последить за этим малым. А то играет как балаганный актёр, а у самого неизвестно, что на уме»,
Он поднял мальчика, усадил рядом с собой, отёр слёзы и заговорщицки прошептал: «А мы вот, что сделаем, только ты никому не говори об этом, ладно»? Микеланджело обрадовал столь доверительный тон общения с ним именитого художника. Мальчик радостно кивнул и под диктовку написал записку своему отцу.


16. НАЧАЛО

Франческо Граначчи принадлежал к такому роду натур, которых любят в любом коллективе: жизнерадостный, незлобивый, добродушный; он был любимцем у всех в мастерской Доменико Гирландайо. Все будничные тяготы этот херувим с душой Арлекино переносил легко и, будучи на пять лет старше Микеланджело, помогал ему относится к проблемам проще и с долей юмора. Микеланджело, юноша талантливый, с хорошо развитым творческим умом и фантазией быстро усвоил и оборганичил манеру товарища отвечать на неприятности шуткой. С годами эта модель поведения трансформируется, но эта потом, а пока …
Граначчи был ангелом-хранителем Микеланджело. Популярность Франческо затушёвывала нелюдимость друга и помогала выводить на свет Божий другие качества, так необходимые для работы в коллективе. Микеланджело был индивидуалист. Человек, глубоко чувствующий, с сильным темпераментом, он всей своей натурой откликался на доброе к себе отношение. Для тринадцатилетнего мальчика он   был очень маленького роста, нескладный, недаром Гирландайо назвал его мышью. Микеланджело действительно с проворством маленького мышонка носился по мастерской, хватаясь за любую подворачивающуюся работу. Гирландайо пристально наблюдал за ним. Он практически ничего не показывал мальчику. Микеланджело сам научился вставлять в матитайо уголь для рисунка, Граначчи научил его готовить краски. Наблюдая за учителем, Микеланджело освоил рисование пером, серебряным и свинцовым штифтом, что было популярно среди флорентийских художников на рубеже 15-16 веков.
Гирландайо видел как этот вихрастый «мышонок» с лихорадочно горящими чёрными глазами молниеносно осваивает те приёмы, на которые у многих маститых художников уходили годы. Он решил как можно дольше «придерживать уздцы» у этого самородка. Нельзя было дать понять этому сопляку, что у него уникальный дар.

Талантливый человек талантлив во всём. Микеланджело был счастлив, по-детски не обращая внимания на бытовую неразбериху вокруг себя. Он жил эмоциями. У него был чудесный друг – Франческо Граначчи, которым он восхищался. Граначчи чувствовал превосходство Микеланджело над собой, но надо отдать ему должное, и Микеланджело помнил об этом до самой старости – Франческо никогда ему не завидовал. Граначчи оберегал талант друга от задиристых подмастерьев и от злонравного хозяина Гирландайо, которого Граначчи уже хорошо изучил. Франческо и Микеланджело спали рядом на досках, ели из одной миски, вместе дрались за честь мастерской Гирландайо на улицах Флоренции. Микеланджело, очень оживлённый средой, состоящей из разного возраста мальчишек и постоянно находящийся в нервном возбуждении, обнаружил в себе неожиданные таланты. Он шутил сам, смеялся вместе с другими и даже начал сочинять разные смешные стишки про совместный быт или про различные житейские ситуации. Часто можно было наблюдать такую картину: на полу сидят ученики, рядом валяются неоконченные наброски углём по картону, кисти, краски. В окружении учеников стоит Микеланджело и в ролях рассказывает очередной сложенный им комический стишок. Гирландайо наблюдал издалека за происходящим и понимал, что это – необратимый процесс и что очень трудно удержать эту лавину развивающегося в геометрической прогрессии таланта. Главное – не придавать этому значения и убедить самого Микеланджело, что всё, что он делает не имеет ровным счётом никакого значения.

Урсула, по  совету других женщин, чьи дети также были подмастерьями в различных мастерских, изучила тайные тропы, ведущие в «царство» Гирландайо. Партизанскими тропами, всячески избегая встреч с хозяевами, она носила своему любимцу сыр, который он так любил, офелетти, берлингоццо, миланскую колбасу и разную домашнюю вкуснятину. Она хорошо поладила с Граначчи. Ловкий, изворотливый он всячески помогал ей проникать к ним в жилище. Урсула долго охала, ахала, рассматривая условия, в которых существовал нежно любимый ею мальчик. «Бамбино, как хорошо, что твой отец этого не видит», -- причитала добрая женщина. Умом она понимала, что держит Микеланджело в этом жутком хаосе. Она поверила в талант мальчика.
Однажды, Урсула всё-таки уговорила его посетить виллу отца. Лодовико страдал. Рядом с ним находились ещё четыре сына. Они все имели ровный, уютный характер. Ничем особым не выделялись. Трое из них посещали школу, приносили примерно одни и те же отметки. Скоро должен был пойти в школу и младшенький Джисмондо.
В жизни Микеланджело братья не играли большой роли, но он играл значительную роль в их жизни. С самого детства они видели насколько бурными и яркими по содержанию были взаимоотношения между отцом и Микеланджело. Они ощущали, что Микеланджело занимает огромное место в сердце отца и ревновали отца к брату.
После ухода Микеланджело из дома были неоднократные попытки со стороны любящих чад настроить отца против Микеланджело, чтобы тот возненавидел сына, но тем самым мальчики добились лишь презрения Лодовико в свой адрес. Вся жизнь Лодовико Буонарроти проходила теперь в постоянной гложущей тоске. Эта снедающая нутро тоска была по ушедшей Франческе. Лодовико, незаметно для себя перенёс её на сына. Эти двое составляли весь смысл жизни подеста. Лодовико стал сварлив, раздражителен, придирался к мелочам и вымещал своё постоянное плохое настроение на сыновьях. Братья, угадывавшие истинную причину недовольства отца по-детски тихо, но глубоко возненавидели Микеланджело.
Однажды, Урсула торжественно зашла в залу, где сидели Лодовико и его сыновья, занимающиеся заданиями. Лодовико что-то перебирал в своих бумагах.
-- Дорогие мои», -- начала громко Урсула,--« сегодня у нас праздник».
-- А что сегодня за день?» -- поднял голову Буонаррото, --« в святцах ничего такого не сказано».
-- Сегодня праздник не по святцам. Сегодня праздник только в нашей семье.
Урсула так и светилась счастьем. Лодовико поднял голову от бумаг. Посмотрел на Урсулу, резко встал, подошёл к ней и спросил побелевшими от волнения губами: « Он здесь»? Она кивнула глазами.
Мальчик вошёл. Лодовико встал перед ним на колени. Он не мог говорить. Слёзы держали его голосовые связки так, что только спазмы вырывались изо рта. Он протянул к ребёнку руки и потрясая ладонями перед лицом сына, попытался выразить ему свои чувства. Микеланджело откликнулся на охватившие отца эмоции. Мальчик просто обнял его за шею, и они так долго стояли в объятиях друг друга.
Урсула плакала. Братья сидели без звука. Первым пришёл в себя Лодовико. Он осмотрел сына и воскликнул: «Боже, как ты изменился. Ты стал совсем другим»,
-- Он стал похож на уличного бандито», -- молвил Буонаррото, всегда отличавшийся тщательным отношением к своему внешнему виду и постоянно изводивший Урсулу своими капризами.
-- Цыц! – рявкнул Лодовико на весь свой выводок. Братья дружно погрузили свои носы в учебники. Только Джисмондо сидел, и открыв рот смотрел на брата. Микеланджело, заметив это, улыбнулся младшему братишке, он улыбнулся ему в ответ.
Лодовико и Микеланджело сидели на террасе. Микеланджело, отвыкший от домашнего уюта, по-новому ощутил себя дома, в горах. Здесь, на вилле, он чувствовал в себе соединение тех гор, среди которых провёл первые годы своей жизни, камень которых стал частью его плоти и дом, просто дом, уют домашнего быта, которого он ранее не замечал, живя во Флоренции. Сейчас мальчику нравилось всё: и скрипучий пол галереи, и обшарпанная штукатурка стен, на которой он бегло углём нарисовал Тритона ( это можно увидеть и сегодня), чтобы показать отцу своё мастерство, и запах роз в саду, и треск кузнечиков, цикад в траве, и солнце, заботливо освещающее итальянскую землю.

Дом, к которому Микеланджело будет всегда тянутся и воспоминания о котором будут всегда его манить до самой смерти.



                17. ГИРЛАНДАЙО

Талант Микеланджело выкристаллизовывался с каждый днём. Он очень много занимался самостоятельно. Та работа, что ему перепадала от Гирландайо, не удовлетворяла душу маленького художника. Четырнадцатилетний мальчик тайком делал копии картин, находящихся в мастерской.
Гирландайо получил заказ от церкви Санта Мария Новелла. В кратчайший срок были установлены помосты. Все функции были чётко распределены. Каждый знал своё место. Старшие были обязаны покрыть свод и стены свежей штукатуркой, младшие – делать краски и подавать кисти. Так чётко и слаженно работал Гирландайо.
Работа кипела, как вдруг, в самом её разгаре снизу послышался хохот. Маэстро, выводивший по штукатурке образ святой, обернулся на резкий звук и посмотрел вниз: младшие ученики обступили Микеланджело и разглядывают что-то у него в руках, громко смеясь при этом и создавая много шума. Не любивший смеха за своей спиной, Гирландайо начал сползать с помоста. Мальчишки сновали вокруг Микеланджело как воробьи вокруг хлебной крошки. Они перегибались через спины товарищей, тыкали пальцем и стараясь перекричать друг друга возбуждёнными голосами, давали ему советы: «Вот здесь добавь ещё вот то …  А меня недостаточно видно. Посмотри, посмотри, а что это у маэстро в руках?»
-- Что это у маэстро в руках? – раздался над всеми голос Гирландайо. Смех смолк. Маэстро старался разговаривать со своими учениками нарочито громким, кричащим голосом для весу. «Верная перспектива, удачная композиция. Сверх смелый самостоятельный почерк», --подумал маэстро. На листке Микеланджело углём набросал, можно сказать, почти что сфотографировал сцену работы в соборе. Сам маэстро, его ученики были застигнуты в самых нелепых позах: кто-то как обезьяна карабкался по помосту, потешно раскарячив руки и ноги. Другие жались друг к другу, зажмурив глаза, так как боялись высоты, маленький мальчик разлили краску и с ужасом в глазах поднял лицо и смотрит на спину Гирландайо.
Маэстро кинул листок на колени Микеланджело, потом резко окинул взором, молча стоявших учеников и громко, почти визгливо прокричал: «Вы что стоите? Марш работать! Нам нужно сегодня закончить всю стену, а время идёт. Я обещал настоятелю, что мы всё закончим раньше назначенного срока. Вы, что хотите, чтобы пострадала честь мастерской Гирландайо?»
Вот это «раньше срока» было главным козырем Гирландайо. Он так поражал заказчиков умением лихорадочно исполнять в срок и раньше срока самые трудоёмкие работы, что очень быстро создал себе довольно громкое имя. Мальчишки разлетелись от его слов как тараканы от света. Внешне спокойный Гирландайо забрался опять на помост и попытался придти в себя. Его раздирали очень сильные и противоречивые чувства. Уже не в первый раз его изумляли рисунки Микеланджело. Мальчик пренебрегал условностями, он натурализировал изображение очень смело, по-новому. Гирландайо вспомнил рисунок, изображающий учеников, работающих за столами. Невозможно было не обратить внимание на то, как глаз Микеланджело запечатлел даже самую незначительную деталь и вывел её в рисунке очень легко и свободно. Франческо Граначчи долго хохотал над увиденным, запрокинув свою русую кудрявую голову: «Смотрите, моя куртка, вся разодранная до локтей. Ну, Микеле, ну, маэстро!» А та копия с гравюры Шонгауэра? Микеланджело скопировал с потрясающей точностью рисунок Святого Антония, но придал гравюре свой характер – ощущение трагически прекрасного. Мальчику очень важна была атмосфера картины, её интонация.
Профессиональное любопытство влекло Гирландайо к столь необыкновенному ребёнку, но непомерно развитое честолюбие не позволяло художнику признать, что этот мальчик идёт своей дорогой в искусстве и наверняка затмит своего учителя. Новая манера письма Микеланджело пугала Гирландайо, он боялся как огня всяких новаторских идей, если они исходили не от него самого. Он страшился мысли оказаться ненужным, потерять всё то, чего он добивался годами с таким трудом.
Отношения между учителем и учеником ухудшились. Микеланджело раздражал Гирландайо. Это заметили все, хотя Микеланджело по сию пору выполнял самые сложные этюды на фресках и делал черновики для Гирландайо. Маэстро сумел обставить всё так, что мальчик и не понимал значимости своего дела. Гирландайо как бы между прочим, почти сквозь зубы давал ему задания и потом долго и упорно помогал рисовать одному из своих любимцев крыло херувима, всячески показывая, что для него важнее.
Гирландайо с великим упрямством развивал талант своего сына Ридольфо. У этого мальчика были кое-какие способности к живописи, и Гирландайо старался изо всех сил, чтобы остальные принимали эти хорошо развитые технические навыки за талант. Собственного почерка у Ридольфо не было.

«Микеле, можно к тебе?» -- в дверь тихонько постучал, и в тёмном дверном проёме показалась голова Ридольфо. Микеланджело, сгорбившись, сидел на корточках в одном из дальних помещений мастерской. Он теперь часто сторонился людей и всё больше выбирал для себя уединённые уголки, чтобы в тишине подумать, помолчать или скопировать понравившееся полотно.
-- Заходи, Ридо, -- ответил Микеланджело. Несмотря на существующее напряжение между Микеланджело и его отцом, Ридольфо считал себя другом Микеланджело и не обращался с ним свысока. Мальчик был незлобив и имел здравый смысл, который ему подсказывал, что Микеланджело ждёт великая судьба.
-- Микеле, я хочу, чтобы ты понял меня правильно, -- Ридо скачком начал разговор, зная импульсивный характер своего незаурядного друга, -- помнишь ту Мадонну?
Микеле повернул к нему лицо, поднял брови: «Угу», -- буркнул он, не разжимая губ.
-- Знаешь, Микеле, отец нашёл кучу ошибок в моём рисунке, он обругал меня.
-- Да ну?
Микеланджело оляповато по-клоунски изобразил удивление на своём лице.
-- Микеле, Микеле, послушай. Он очень недоволен мной и всё велел переделать. Мне нужен твой совет, Микеле.
-- Какое несчастье в семье Гирландайо! – Микеланджело не скрывал сарказма в своём голосе.
-- Микеле, -- Ридольфо перевернулся и уселся прямо перед лицом Микеланджело, заглянув ему прямо в лицо, -- Микеле,… он меня бьёт.
Микеланджело отложил свой рисунок в сторону.
-- Пошли!

Остальные ученики и подмастерья относились к Микеланджело более сдержанно и подчёркнуто нейтрально. Все видели, что маэстро поручал ему самые трудные задания. Но все также видели, как оценивался этот труд. Дети, равно как и подростки считают мнение взрослых, особенно тех, кто находится рядом непререкаемым и единственно верным. Это объясняется отсутствием жизненного опыта. Исключением из общего правила в этой ситуации был, пожалуй, лишь Франческо Граначчи. Бог был более милостив к этому пареньку и дал ему дар самостоятельного мышления. Атмосфера вокруг Микеланджело сгущалась с каждым днём. Всё труднее Гирландайо было сдерживать себя в отношениях со столь строптивым учеником. Уйти от Гирландайо? Эта мысль уже неоднократно посещала Микеланджело. Но куда? Как? Ведь существует контракт. Микеланджело был застенчив от рождения и мысль о том, что ему нужно будет идти куда-то и искать чего-то очень мучила его. Он не умел просить.

Но когда-то это всё равно должно было случиться. Микеланджело работал в мастерской над изображением животных. Он часто, гуляя по улицам, наблюдал движения и эмоции птиц и животных. Сейчас его увлекла сцена охоты кошки на голубя. Он, полностью отдав себя рисунку, внимательно вырисовывал грациозную позу животного, приготовившегося к прыжку.
-- Скопируй это! – Гирландайо бросил на стол свой рисунок.
-- Зачем? – не подумав, спонтанно ответил Микеланджело.
-- Вот как? То, что говорит хозяин, у тебя вызывает сомнение? Ты, что, знаешь лучше кому и когда чем заниматься?
Микеланджело в углу заметил Граначчи, он изо всех сил делал ему знаки перестать говорить и быстрее соглашаться с учителем.
-- Хорошо, хорошо, я сейчас, … быстро, -- пролепетал Микеланджело. Гирландайо, молча, повернулся  и вышел. Через некоторое время мальчик принёс Гирландайо два рисунка.
-- А, вот и славно, -- Гирландайо с удовольствием осмотрел оба, -- вот видишь, всё-таки тебе недостаёт техники. Смотри, переход теней на твоей копии не такой плавный как на моём оригинале.
-- Вы ошибаетесь, маэстро, -- перебил учителя Микеланджело, -- ваш рисунок – тот, а это – моя копия.
Лучше было не видеть лица Гирландайо после сих слов. Наверное, отражение лица Медузы на щите было для Персея более привлекательным, чем лицо учителя для Микеланджело в этот момент.
-- Негодяй, мошенник. Ты вздумал меня обмануть? Ты что думаешь, я не знаю своего рисунка? Ты решил, что можешь так запросто посмеяться надо мной? Я за тобой давно слежу и все твои проделки превосходно знаю. У тебя гадкая и лживая натура. Ты думаешь, что всех тут можешь обвести вокруг пальца? Эй, все сюда!
Все кто был рядом в этот момент вошли в комнату, где находились Микеланджело и Гирландайо. Гирландайо, указывая на два рисунка, спросил: «Скажите, какой, по-вашему, рисунок выполнен профессионалом, а какой человеком, только начинающим свой путь в искусстве?» Каждый из присутствующих указал на рисунок Микеланджело, как на более профессиональный.
-- Так вот, за то, что Микеланджело посмел обмануть и насмехаться над своим учителем, я лишаю его права заниматься искусством и с сегодняшнего дня он будет зачищать для меня грифельные доски и также делать ту работу, какую я ему велю. Это будет продолжаться ровно столько, сколько я посчитаю нужным. А сейчас, все – марш работать!»
Ученики, молча, вышли из мастерской.


18. ANCHE LA DISGRAZIA GIOVA A QUALCHE COSA! («Даже несчастье на что-нибудь сгодится!» Ит. Поговорка)
Если в любом тоталитарном обществе, любого масштаба появляется человек неуправляемый, с ярким самостоятельным творческим мышлением, то верный способ справиться с таким человеком – дискредитировать его в глазах окружающих и в его собственных. Если это не помогает, то – ударить настолько больно, чтобы он забыл о своём творчестве и больше ни о чём не думал, как только подносить тапочки … или зачищать грифельные доски, как это делал Микеланджело.
В последнее время ему не часто приходилось с кем-либо общаться. Ученики, задавленные Гирландайо, избегали Микеланджело, а при встрече с ним старались как можно быстрее уйти. Микеланджело был один. Он стал чаще выходить из мастерской и проводить больше времени в церкви, которая было освящена в честь его Святого – цеховой канонике Ор Сан Микеле. Там, в нишах фасада, стояли изумительные статуи работы Донателло. В 1404 году Синьория Флоренции приняла решение создать скульптурные изображения святых для всех цехов Флоренции. Цехи льнопрядильщиков и оружейников заказали мраморные скульптуры своих святых великому Донателло. Так появились Евангелист Марк для ткачей и молодой Святой Георгий для оружейников.
Марк смотрел на маленького Микеланджело сверху вниз из ниши на западном фасаде. Чуть склонив голову, отведя правое плечо назад. Евангелист держал в левой своей руке Евангелие, в приподнятом краешке которого угадывалось движение вверх. Вся фигура  была настолько исполнена динамизма, что мальчику очень хотелось поговорить с этим мудрым человеком (иначе он не воспринимал статую), высказать ему всё, что так наболело в душе.
Святой Георгий более подходил по характеру и по темпераменту юному Микеланджело. Это была и есть статуя прекрасного юноши в доспехах, с курчавыми волосами, широко раздутыми ноздрями и взглядом. Да, у этой статуи взгляд такой выразительности, который порой не сыщешь и на полотнах художника. Молодой святой стоит, широко расставив ноги и прикрыв себя щитом. Во всем облике чувствуется решимость к подвигу, к действиям и правая рука святого уже сжимается в кулак.

Микеле, не отрывая восторженного взгляда от статуи, незаметно для себя сжал правую руку в кулак. Действовать. Действовать.
Микеланджело сидел один, скрючившись, в одном из своих углов, когда кто-то тронул его за плечо. Микеле вздрогнул. Это был Граначчи. Они теперь не часто виделись, и Микеланджело начал разочаровываться в друге, впрочем, не виня никого кроме себя в сложившейся ситуации. «Добрый день, мой любезный,» -- да, Франческо был истинным флорентийцем, -- «сидишь как сыч в углу целыми днями. Не прерывай, ты мне ничего не должен объяснять. Собирайся. Пошли. У меня к тебе очень серьёзный разговор». Они шли довольно долго. Улицы то закрывались от молодых художников непроницаемым мраком ночного покрывала, то радушно приветствовали их огнями балконов и лоджий, на которых люди в чёрных масках стояли на коленях и пели своим дамам серенады.
Показалась колокольня Джотто и наконец, для Микеланджело стал ясен конец их пути. Перед его глазами возник округлый как череп учёного соборный купол работы Брунеллески. Это был главный флорентийский собор, внутри которого Микеланджело ещё ни разу не был. На западном фасаде находились четыре скульптуры евангелистов. Одна из них особенно поражала воображение: сдвинутые к переносице густые брови образовывали морщины, глубина которых говорила о страдании, которое причиняло этому Евангелисту постоянная внутренняя борьба между плотью и духом. Взгляд прямой, но в отличии от Марка, которого ранее видел Микеланджело в Ор Сан Микеле здесь не было философской важности, не было и страстной решимости Святого Георгия. Нет, взгляд этого сидящего старца был скорее нежным, лирическим и выражал полный покой. Его взгляд уходил в Небеса, туд, где пребывал его Господь. К Нему Иоанн обращал свои слова, в которых, на мой взгляд, заключается весь смысл Бытия:
«Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь». ( 1 Иоанна 4:8)
Скульптор передал состояние Евангелиста как полное умиротворение от сознания того, что ничто уже не держит его на этой грешной земле и только вот книга, Евангелие, самое трогательно из всех четырёх, стоит на бедре сидящего, лишь слегка поддерживающего книгу ладонью. Внешний край книги сдвинут наружу, она как бы вне всей фигуры. Евангелист отдаёт эту книгу людям, ибо в ней заключены самые важные слова, сказанные когда-либо человечеству:
«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную.» (Иоанна 3:16)
Это был Евангелист Иоанн работы великого флорентийского мастера Донателло.

«Вот это – настоящее!!!» - Микеланджело с восторгом в горящих глазах выпалил эти слова своему другу и бросился ему на шею. «Спасибо, миленький, что привёл меня сюда. Я счастлив, по-настоящему счастлив», - Микеланджело, крепко обнимая, целовал Франческо.
Граначчи чуть-чуть отстранил друга и уселся на одном из каменных выступов. «Микеле, я привёл тебя сюда, во-первых, чтобы показать тебе эту мраморную скульптуру работы Донателло. Я знаю,да, знаю, что ты регулярно навещаешь другие его работы в Ор Сан Микеле», - Франческо хитро прищурился, когда Микеланджело резко двинулся вперёд, видимо, желая что-то объяснить. Франческо знаком остановил своего молодого друга и продолжил: « В последнее время жизнь в нашей мастерской стала невыносимой. Ни для тебя, ни для меня. Я всё вижу, всё понимаю. В тебе много талантов, Микеланджело Буонарроти, но в мастерской Гирландайо ты никогда не сможешь их развить. Наш хозяин – заурядный псих. Он беситься от одного твоего присутствия, но отпустить тебя не хочет, потому что, уйдя от него, ты прославишься, я уверен в этом и затмишь его своей славой. Мне там тоже делать нечего, ибо я понял, что кроме «принеси – подай» и умения растирать краски он меня учить нечему не собирается. Для него развить чужой талант равносильно удавиться».
-- Франческо, а ты что-то придумал, да? – Микеланджело был похож в этот момент на юную девушку, которой вот-вот её возлюбленный сделает предложение.
-- Обещай меня слушаться, хорошо?
-- Хорошо.