Паладин

«Бог есть любовь. Добро нуждается в защите…. Добро нуждается в защите, потому что оно – есть свет. А где есть свет, есть и тень. И это неоспоримо, со времен первородного греха, когда Мир стал миром, поделенным на день и ночь.
Бог есть любовь, а мы?
Я всегда считал, что неспособен любить. Наш мир настолько темен, что чистой любви здесь просто не может быть. Вся любовь там, на небе. И согрет ею будет каждый, кто вознесется к трону Его. И только посмотрит Он на тебя – вот где любовь.
Я не способен любить, я просто слаб. Помолимся вместе».

Меня просто тошнило от таких мест. Серые, забытые даже вороньем, поля, под низким стальным небом. Кривые халупы с изъеденными ветром, вечно латаемыми крышами. За год странствий я повидал немало таких мест, с тяжелым лицом, опухшим от безделья и пьянства, где каждый день – даже не борьба, а валяние в грязи. Так почему я должен им помогать?
- Вы возьметесь? – голос старосты дрожал. Он боялся того, что я откажу. Но он волновался зря, еще год назад я бы проехал мимо, только сплюнув в здешнюю грязь. Теперь же я был обязан.
- Конечно, для этого меня и прислали.
Староста расцвел сизой улыбкой на отекшем лице. Рад был, что, наконец, нашелся тот, кто подставит свою шею, что не придется пинками поднимать хмурых мужиков, которые от страху могут сами поднять такого старосту, но только на вилы.
Я взглянул в окно и решил, что это погода виновата. С неба сыплет пылью мелкий дождь, холодный как нож под одеялом. Небо, серым пологом зависло над домами, тоже низкими, окосевшими в большинстве как их же хозяева. Я утекал в меланхолию. Теперь я не мог себе этого позволить. Я был обязан.
- Сколько человек было убито, господин староста? – спросил я.
Он смотрел, я чувствовал это, как я прошелся до окна. Я сдержался, чтобы не смахнуть рукавом липкое ощущение на затылке.
- Так что, отец?
Старик вздрогнул под моим взглядом. Он провел по мокрой лысине рукой и заговорил:
- Четверо, господин рыцарь. Двое лесорубов на просеке, дочь мельника – старая дева пошла ночью за водой, потом ее по частям вытаскивали из колодца, и Кара – ребенок пяти лет отроду….
Терпеть не могу, когда убивают детей. Они никому еще не навредили, не понаделали ошибок в жизни да самой жизни-то не видели, не познали Бога. Теперь я точно найду этого ублюдка, и умирать он у меня будет по всем канонам Святой Инквизиции.
- …ее нашли в пещере, в вон тех скалах, - он махнул себе за спину, - Вы их, верно, видели, когда ехали к нам. Там наверху….
- Не продолжайте, я все понял. А следы какие-нибудь были на месте убийств? Отпечатки ног? – сейчас там точно ничего уже нет – все затоптали. Единственная надежда – память этого старика.
- Ничего. Мы искали, но разве что будет видно на перегнившей листве в лесу? Ни там, ни у колодца, а уж на гладких, что твой стол, камнях – тем более. Только кровь и развороченные….
- Понятно. - За окном все также моросило, и я порадовался, что на рыцарском балахоне есть капюшон.
Я повернулся, чтобы уйти.
- Так вы возьметесь?
- Безусловно. Не беспокойтесь, я найду убийцу, и покараю его. Бог наказывает виновных и оберегает невинных.
- Да-да, конечно, - пролепетал старик, - Правда….
- Что «правда»? – я обернулся на пороге. Старик как будто еще больше усох, он стоял на фоне почерневшей пятнами, некогда выбеленной стены, сгорбленный, потухший. Я понял, что мне его ни капли не жаль.
- У нас бабка есть в деревне, - начал староста, - Кхм, я понимаю, что церковь не….
- Что? – жестко спросил я, - Может быть, завтра погибнет еще кто-нибудь, и если вы что-то знаете, то говорите.
Он снова протер лысину и поднял на меня глаза. Голос старика был тих и безволен, так признаются дети в своих проступках.
- Завтра? Тут вы угадали….
- Почему?
- У нас бабка есть в деревне, ну, как знахарка, повитуха…. После первого убийства она посмотрела на тела и сказала, что смерть будет приходить в полнолуние. Вы понимаете?
Я видел, что он дрожит. Трус. Черт, не к ночи сказано, какие же они все одинаковые трусы.
- Оборотень? – хмыкнул я, - Вы ведь знаете, что оборотней не бывает, как и вампиров, и плетунов. Это все языческие предрассудки, напускаемый дьяволом страх, что бы люди поддались в ужасе на уговоры нечистого. Да за такие слухи вас, вместе с бабкой вашей….
- Помилуйте! – взвизгнул староста, тряся хлипкой бородой, - Я просто сказал, что старуха сболтнула. Нет, конечно, нет, святой крест хранит нас, – дед стал истого креститься, от страха перепутав направления жеста.
Мне надоело. Я остро хотел выйти на свежий воздух и подставить лицо под капли моросящего дождя. Смыть с себя этот чужой страх.
- Спасибо за информацию, - сказал я, - Если, что-то вспомните – немедленно ко мне. Я буду жить на постоялом дворе.
Низкий проем двери больно стукнул по темени. О, черт! Но я обязан.

Я так и знал, что зря съезжу. Никаких следов естественно не было. Лесорубы ничего не видели. Те двое отошли от лагеря по нужде и просто не вернулись, никаких криков не было.
- Мы как пошли их искать видим, - задыхался от натуги старший, - Один под деревом а руки-ноги-голова отдельно, а другой-то, фуу…, Карл, то есть, аккурат над нашими головами на ветки дуба, и кровь капала, да что капала – текла ручьем.
Это были первые жертвы, погибшие уже давно, так что у того злополучного дуба не осталось и намека на убийство. Только гнетущий аромат висел в воздухе….
Мельник долго пытался вспомнить имя своей дочери. Потом пытался вспомнить, где она. Он был пьян в стельку и не соображал нисколько. Я приподнял грузное тело над лавкой, стянул и дотащил до бочки с водой. После нескольких минут методичного окунания он все вспомнил. И разразился пьяными слезами.
- Да мне плевать, что она тебя оставила! – тряс я его за грудки. – Кормила она тебя? Обстирывала? А ты, морда пьяная, хоть раз ей спасибо сказал?!
Мельник безвольно тряс головой как кукла, даже не пытаясь защититься. Я разжал пальцы, и тело рухнуло на скамью.
- Мразь.
Женщину, то, что от нее осталось, похоронили. Колодец засыпали. Ничего….
Я еще походил по селу, пытаясь вызвать кого-нибудь на разговор, но люди избегали меня, будто на мне был не белый балахон рыцаря, а серый – зачумленного. Старики отворачивались, завидев меня. У мужиков и баб, сидевших или слонявшихся без дела, тут же находились какие-то заботы. Только дети не избегали моего взгляда, но с ними я говорить не стал – вряд ли я услышу хоть что-то про убийства.
Я не заметил, как дошел до края деревни, где над последним домом нависали скалы. Если пойти по тропе, то я окажусь в пещере, где была убита девочка. Тропинка была узкой, обрамленной слева и справа можжевеловыми кустами. Земля под ногами, вымоченная дождем, была вязкой глиной.
Там ничего нет, и нечего даже искать. Следы на камне не отпечатаются, кровь смыли, тело закопали. В пещере будет только запах смерти. Я шел туда «на память». Та девочка, невинное создание заслуживает молитвы и поминания.
Тропа закончилась, и я вышел на ровную каменную площадку перед темным входом пещеры. Внутри горел огонь. Я увидел, как на черной изогнутой стене пляшет свет костра. Затем я увидел движение. Человеческая тень ясно вычерчивалась на освещенной стене. Может там мать девочки?
Каменный пол, слоистый, будто ступени лестницы уходил вниз, а затем пещера поворачивала направо, и оканчивалась полукруглой площадкой. Посреди пола этого каменного мешка пылал высокий костер. Едкий дым стелился под потолком, вереницей темных клубов уходя к выходу. Перед огнем прямо на камнях сидела женщина. Я не произнес ни слова и ступал очень тихо, но она почувствовала мое присутствие и, вздрогнув, подняла глаза.
- Кто вы? – у нее был легкий акцент, делающий слова какими-то певучими и растянутыми.
- Не бойтесь, - сказал я, - Я – рыцарь….
- Ах, да, - перебила она, - Все только и говорят о вашем приезде. Вы ищете убийцу девочки.
- Не только, всего жертв четыре.
Она встала, наклонилась и что-то бросила в огонь.
- Пойдемте на воздух, господин рыцарь.
При пасмурном свете дня я смог рассмотреть ее. Она была молода. Волосы были убраны под черный платок, но отдельные вьющиеся пряди выбивались из-под материи. Глаза девушки были черны и необычайно ясны. Цыганка.
- Простите….
- Клара.
- Клара…, что вы делали в пещере, - спросил я. Дождь кончился, и мы стояли на площадке перед входом в пещеру.
- Я пришла почтить память девочки, - ответила она, - Сожжение цветов омелы – это древний погребальный ритуал моего народа. Тогда душа не достанется темным силам и попадет в рай.
- Вы знали девочку? Просто я не думал, что в..., - я не знал, как выразится помягче, - …этом Богом забытом месте кто-то будет помнить о невинной душе.
Девушка развязала узел платка, и высвободили волосы на свободу. Черные пряди, казалось, жили отдельно друг от друга, они легли пружинисто и мягко. И еще они были чистыми, что необычно для таких заброшенных миров как эта деревня. Мы спускались вместе по тропе и говорили. Это был первый человек здесь, кто не боялся меня.
- Про остальных я не знаю – я приехала сюда немногим больше недели, - стала рассказывать она.
- Но зачем? - удивился я. – Что здесь можно найти – это же деревня, тут грязь и неизвестность.
Она улыбнулась:
- Понимаете, сэр рыцарь, именно это мне и нужно. Я… я убежала от навязанного жениха. Моя семья живет в Блэвере. Мой отец богат, он купец, и хотел найти мне подходящую партию, образованного, богатого жениха.
- И вам это не понравилось?
- Из всех предложенных вариантов мне не понравился ни один. Тогда отец решил выбрать сам. И я сбежала. Может это кровь виновата…. Необдуманно, да? – она взглянула на меня с улыбкой.
- Возможно. Но почему сюда?
- Нет, здесь я просто остановилась, не зная, куда податься дальше, а заодно и подработать решила. На постоялом дворе.
Она была мне интересна. Девочка из богатых сбежала из дома от противного жениха ради чего? Ради свободы? Кто поймет цыган? Это звучало как бред. Но дело было не в истории, возможно, выдуманной с первого слова. Дело было в красоте. Я, бывший бродяга, повидал немало женщин, и не думал, что хоть одной удастся проникнуть мне в сердце. Там не было места таким чувствам. Но что-то происходило, когда я слушал Карлу. Я не мог отвести глаз от ее смуглого лица.
- Это опасно. Опасно такой… мм… молодой девушке путешествовать одной, - я замялся, чувство было такое, что я не думаю, что говорю.
- Бог хранит меня, - она осенила себя крестом, - И пока неприятности обходят стороной.
- И пусть обходят дальше. Я помолюсь за вас.
- Я очень вам благодарна.

У меня не было ни одного следа. Убийцей был один из сельчан, но он очень хорошо скрывал черноту своей души при свете дня. Они все были одинаковыми. Я попытался припомнить тех, с кем встречался здесь: староста, пара дровосеков, мельник и много других неизвестных, но таких же, как они. Да можно было бы просто мысленно размножить мельника десять раз – и готова четвертая часть деревни. Они все на одно лицо, и на одну душу. Я стал путаться. Господи, помоги мне. Как мне действовать? Куда пойти? Я знаю слишком мало людей в отдельности, не знаю слухов. В таких местах все друг о друге все знают, просто не могут не знать – делать-то тут нечего, и сплетни здесь не сплетни, а новости. Но со мной не говорят, боятся. Тогда надо слушать.
Я вышел из комнаты.
Это был центр жизни деревни. Постоялый двор. Приезжие купцы и просто путешественники останавливались здесь на ночь или на час, балаганные артисты давали тут феерические, для таких мест, представления за обед или кровать на ночь, сюда заглядывали местные «богачи» с зажатыми в кулаке медяками в надежде почувствовать себя господами хоть на вечер. Я смотрел с лестницы на мир внутри мира.
Между круглыми столами с засаленными перекошенными столешницами сновали такие же подавальщицы. Их было всего двое, они устали, их постоянно дергали от стола к столу, кто-то пытался подержаться за спрятанные под платьями округлости. Одна из девушек, отбивая очередную руку, выронила поднос, и содержимое двух кружек оказалось на животе приставалы. Пару столов разразилось пьяным хохотом. Это был купец, из низших, из ростовщиков-спекулянтов, но самомнение у толстяка было великим, как его живот. Он ударил девушку по щеке раскрытой ладонью, отчего та едва не упала под стол. Вокруг заржали с новой силой. Дергаными движениями она присела, подхватила поднос и убежала за стойку. Я никогда не бил женщин, даже будучи еще грязнее и ниже этого проходимца, но его бы я посадил на нож еще год назад. Теперь я не мог сделать этого – белый цвет одежды обязывает прощать. Я стал спускаться вниз.
- Клара! - заорал трактирщик, - Убери эту лужу! 
Услышав это имя, я почувствовал, как ускорилось сердце. Серое платье она сменила на зеленое с белым передником, волосы заплела в косу. Клара не поднимая глаз, пробежала между столами и опустила ведро у ног купца.
- Эй, девка. Может и штаны мне вытрешь? – он сделал движение к ней, но поскользнулся на пиве и сел на пол. – Ах ты, дурра, ногу подставила!
Вот значит, какая у нее работа.
Купец кое-как поднялся, и, схватив девушку за плечо, рванул на себя, разворачивая ее лицом. Она вскрикнула от боли и попыталась ударить пьяного не в меру смелого купца ногой. Толстяк проломил спиной стол, удар Клары не достиг цели, зато мой опрокинул купца на спину. И сломал ему нос. 
Вокруг повскакивали с мест люди. Кто-то возмущенно, а кто-то радостно завопил, приветствуя драку. Но все стояли, просто уставившись на меня.
- Зря вы, ик, это…, - староста ткнул в меня пальцем, - Это, госпоин рыцарь. Ей все равно сегодня….
- Я не позволю обижать невинных, - сказал я, все слышали, - Я поклялся Богу защищать тех, кто не в силах постоять за себя.
- Вы не ту защи… защищаете.
Клара резко развернулась и, оттолкнув стоявшую на ее пути женщину, выбежала на улицу. Я не успел остановить ее. Теперь я стал центром этого деревенского центра.
- Не толпитесь, - закричал визгливо староста, - Садитесь на места.
И сам упал на стул.
Купца подняли дружки. Нетрезвая банда косилась на меня со злостью, и я был бы рад удовлетворить их желание драки, но они не рисковали или хотели разобраться со мной позже, где-нибудь между домами. Там бы их и нашли.
- Погоди, рыцарь, - ухватил меня за рукав староста, - При… присядь.
- Отпусти. Руку.
Он отпустил. Его зажженный алкоголем взгляд гулял по мне не в силах задержаться на одном месте.
- Сядь. Дольше прожвешь….
- Что ты несешь?!
Краем глаза я заметил, как все стали снова оборачиваться на меня. Разговоры приутихли, кружки замерли в руках или на столах. Я им и так не нравлюсь. Староста поправил воротник рубахи и ткнул пальцем в стул напротив. Я сел.
  - Что ты хочешь мне сказать? – спросил я.
- Ничего. Но отсюда луше не выходи, - он припал ртом к кружке и осушил ее.
Я был удивлен. Хотя…. Может быть, он считал, что четверо дружков купчины могут меня порезать? Тогда он зря беспокоился.
- Они ничего не смогут сделать, не волнуйся, - я уперся в стол руками, чтобы встать, но сел на место.
- Кто, они? – он со стуком опустил пустую кружку на стол, долго смотрел на меня, потом захихикал, - Эти уроды? Ты думашь они… на тебя? Нет. Не они. Она.
Я оглянулся, четверых пьянчуг за столом не было. Когда успели?
- Кто она? Кто она, черт тебя возьми?! Я ничего не понимаю! – Я уже не сдерживался. Не удача с расследованием, драка, теперь этот хмырь какие-то шутки со мной шутит. Да мне плевать на них на всех!
- Не поминай к ночи черта, - хихикнул староста, - Она – ведьма, оборотень….
Его голос упал до шепота. Он оглянулся по сторонам и зашипел, приложив палец к синим губам.
- Я не хочу, чтобы сегодня пятым трупом стал Рыцарь Света. Ии… никакой Господь тебя не убережет.
- Ты знаешь кто убийца?
- Да все уже знают…. Неточно правд, ноо… если сегодня никто не умрет, значит, мы не ошиблись. А жертва тыыы….
- Это она? Кто она?
- Цыганка, - выдохнул староста.
Я рванулся из-за стола, старик схватил меня за полу кафтана.
- Ты ей не поможешь… уже. И сам сдохнешь. 

Это не могла быть она. Я в это не верил. Это отрепье просто убьют невинную девушку. Я видел ее глаза. Она чиста.
Я не знал, где она живет, не знал, куда могла пойти. Я стоял посреди улице, вертя головой, и вдыхал холодный воздух поздней осени. Скоро зима…. Так, наверное, и бывает, что вдруг просто знаешь куда идти и что делать. В таких случаях говорят, что помогает Бог. Я горячо взмолился, и Отец меня услышал. Пробежав с десяток шагов, я увидел четкие следы, много следов, и понял, что не ошибся – они погнали Клару к пещере.
Сегодня было полнолуние. Отличная ночь для убийства. Я бежал по размокшей за день земле, по грязи, поскальзывался. В голове билась мысль: все странно совпало – полнолуние, погоня, убийство, но именно что совпало. Не вступись я за Клару она бы не выбежала на улицу, не осталась бы одна, эти ублюдки не погнались бы за ней. Я жертва? Да ничего бы этого не было. Это просто совпадение, не оборотень, не маньяк, убивающий по календарю. Случай, который сегодня все же опять повториться. Сегодня точно кто-то умрет, но убийцей на этот раз буду я. Взошла луна.
Я видел четкие следы на тропе. На кусте повисла чья-то шапка, дальше в грязи валялась куртка одного из преследователей. Я быстро поднимался, вслушиваясь в тишину ночи. Ветер доносил до меня шелест листьев, уханье филина, шорох катящихся из-под моих сапог камешков, вой. А затем крик. Вопль ужаса подействовал как плеть. В следующую секунду я понял, что кричит не женщина. Мой меч остался в комнате, но нож всегда был со мной. Я выбежал на площадку перед пещерой. Кричала не женщина?
Кричали они. Те четверо. Голова одного лежала прямо у края тропы, одежда была разбросана на камнях как попало, но ее никто не снимал. Еще один, еще…. Такого я никогда не видел. Боже, дай мне силы. Что здесь произошло? Я почувствовал холод внутри, будто ночной ветер пробрался под кожу в грудь, это был страх. Я крепче сжал нож, чтобы почувствовать хотя бы тепло рукояти, живое тепло. 
Четвертый лежал у входа в пещеру, его голова будто вросла в скалу. А где ноги? В пещере горел костер. На стене не было теней, лишь пляска красного света, обрамленного ночью. Мне надо туда, за поворот. Положить этому конец или умереть.

- Бог есть любовь. Добро нуждается в защите…. Добро нуждается в защите, потому что оно – есть свет. А где есть свет, есть и тень. И это неоспоримо, со времен первородного греха, когда Мир стал миром, поделенным на день и ночь.
Бог есть любовь, а мы?
Я всегда считал, что неспособен любить. Наш мир настолько темен, что чистой любви здесь просто не может быть. Вся любовь там, на небе. И согрет ею будет каждый, кто вознесется к трону Его. И только посмотрит Он на тебя – вот где любовь.
Я не способен любить, я просто слаб. Помолимся вместе.
Я что-то еще говорил, потом молился, может плакал. От боли в порванном животе немело все тело, но я старался ощущать ее тепло хотя бы кончиками пальцев, старался не закрывать глаза, чтобы вглядываться в ее. В глаза, в которых еще недавно плясал огонь.
Она снова стала собой. Она, прекрасная, лежала у меня на коленях, зажимая рану на груди. Эту рану я нанес ножом. Но я бил в волка, а попал в человека. Ее черные глаза звали за собой, возможно, ей было страшно одной в смерти или она поняла, что я люблю ее и не хотела отпускать. Мне было все равно. Я пойду за ней туда.
Господи, я люблю ее. Я способен на это. Я не отпущу ее.