Асин дом

       -  Федор! Михалыч! Скорей. Туда… Там…, - Лидка ели успевала вставлять одинокие слова сквозь рыдания и всхлипы.
- Что там? Да, что случилось, хватит реветь, - Федор смахнул сосновую, вкусную стружку со своей плотной, русой бороды, - Говори толком.
- Аист там. Он бедненький, ой мамочки родные, в проволоках запутался. Висит, миленький, прям так и висит вниз головой.
       Три километра от храма до дома Федор нес аистиху на руках. Глаз ее, в желтой и черной оторочке, то внимательно смотрел прямо ему в лицо, то медленно закрывался, будто у хитрой сельской бабы, прижмуривался. Положив свою птицу на деревянную, широкую скамью, Федор оглянулся. За полуоткрытым окном будто мелькнуло что-то, будто женщина прошла неслышно, да нет вроде никого. Он прикрыл раму, сел и стал мять свежие стружки в широкой и крепкой своей ладони. 
- Ну, что делать будем, Ася, - когда он дал ей имя, Федор уже и не помнил.
       Так у Федора вновь появилась семья – Ася, да я - как по-доброму шутили соседи. Аист степенно разгуливал по дому, высоко поднимая свои желтые, голенастые ноги, смешно шевелил большими пальцами, - Как избушка на курьих ножках, честное слово, - громко смеялся Федор, хлопал себя ладонями по коленкам, и вертел головой.
       Каждое утро, самодельным сачком, Федор ловил лягушек на пруду. Принесет их в большой стеклянной банке на веревке, станет под дверью и слушает, а с той стороны тук-тук, тук-тук, будто просит, постукивает Ася своим длинным клювом.
       Ася совсем поправилась. Ходила важно, поднимала голову и никуда не собиралась улетать, ей нравилось здесь. Нравился маленький недостроенный дом, с побеленными  стенами и сваленными свежими досками. Сад с коряжистыми яблонями. Пахучая черная земля. Пуговками торчавшая в огороде морковка с пушистыми хвостиками зелени и смешливый, работящий Федор.
       - Ася, покажи какая ты красивая, миленькая моя, - Ася вертела головой, расправляла свою белую атласную грудь, и медленно и плавно взмахивала густыми белыми крыльями, будто пуховой белоснежной шалью с черной бахромой деревенская девка на празднике. Федор подставлял лицо с закрытыми глазами под струи разгоняемого ее взмахами воздуха и замирал. И ему вспоминалось детство, вкусное мороженное в городском саду и ладонь матери, лежащая на его русой, выгоревшей от военного солнца голове.

       Как-то осенью Федор принес бутылку водки в красной плетеной авоське до земли.
Сварил картошечки с огорода, покропил маслицем. Громко бросил крышку погреба, так что в солнечном осеннем свете, закружилось где-то оброненное, легкое асино перышко, полетело вверх, к крепким сосновым матицам потолка. Федор на секунду замер, провожая его взглядом. Потом долго перебирал запыленные банки с огурцами. Выбрал. Отер тряпкой. Открыл бутылку. Набулькал в граненый стакан. Ася прохаживалась рядом. Встанет боком и моргает своим глазом.
- Ну, Аська, давай за Настеньку за мою выпьем, – Федор выплеснул водку в рот, захрустел огурцом. Ася заинтересовано подошла к самому столу.   
- Не знаешь ты, Аська, ничего. А вот была у меня Настенька. В молодости красивая была, жуть! А когда я пить начал, сжалась как-то вся, постарела враз. А мне вражине, все трын-трава. Тихая она у меня была, как ты. Вот так же по дому ходит, ее и не видно совсем. А, я стакан выпью, - Сядь, говорю, рядом, а она тихо так отвернется и плачет.
       Ася клюнула со стола жестяную водочную крышку, и, запрокинув голову, попыталась проглотить. Федор от неожиданности, аж вспотел.
- Аська, отдай,- он перехватил асино, тоненькое как жердиночка, горло. Ася захлопала крыльями, попыталась вырваться, но Федор уже разжимал ее клюв, и, увидев в глубине блестящую смертельную жесть крышки, пытался достать ее пальцами. Не тут-то было. Не придумав ничего лучшего, схватил со стола вилку и, подцепив крышку за отогнутый козырек, медленно потащил вверх. Достав крышку, разжал пальцы. Ася больно клюнула его в руку и отскочила в угол. На крышке расплывалось теплое кровяное пятно. Федор сунул ее в карман и упал на колени, - Асенька, миленькая ты моя, прости ты меня, дурака, Христом Богом молю, прости. Прости, родная. Никогда больше. Настенька, ты моя.
Ася осторожно подошла на своих длинных ногах к рыдающему Федору и больно клюнула его в задницу.
       По весне, Федор нарубил лозняка, старательно плел огромное аистиное гнездо.
- Вот, Аська, вишь, гнездо какое получается. Вдруг жених прилетит. Ну, а не прилетит, так пусть так стоит, - Ася наклонила голову и коротко постучала клювом по стенке из пахнущих рекой веток. 
       В полдень позвал соседа, и вдвоем пыхтя и обливаясь потом, долго поднимали и выравнивали длинный шест. Наконец, закончив работу, сели на лавочку в саду. Федор молча смотрел вверх, играя глазом, прятал весеннее солнце за огромный круг парившего в вышине аистиного гнезда.
       Выйдя утром на крылечко по нужде, и подняв на секунду голову, замер и забыл, зачем выходил. Высоко в небе, над его головой, в гнезде, деловито прохаживался аист.