Взрыв солнечного дня

               
     Тихо заиграла мелодия. С каждой секундой нарастая громкостью. Хрупкая рука Оли нащупала кнопку на мобильном телефоне, отключив будильник. Ещё нежась в остатках сна, вытягивала всё ещё сонное тело вдоль дивана, то изгибалась, словно дикая кошка, то вновь распрямлялась вдоль дивана. Так Оля просыпалась в московской, одинокой квартире, которая окнами выходила на лесной массив.
     Лес, с левой стороны зеленел кронами смешанных деревьев, там и белые берёзки, и клёны, и зелёные ели. С правой стороны оброс могучими соснами. В глубине леса лежало, словно зеркальце, небольшое озеро. Название озера – Чёрное. Оно было не таким глубоким, и вода в ней была грязноватой, но находились смельчаки и в знойную жару освежались водой Чёрного озера, ныряя и плавая. От озера простиралась небольшая зелёная опушка. Здесь можно было часами валяться на травке, читая книгу, готовить шашлыки по какому-либо знаменитому рецепту или просто греться на солнышке. Оля в нечастые выпавшие выходные любила гулять по протоптанным тропинкам. С собой брала семечки, орешки, подсыпая у корней одного из многочисленных сосен, точно зная, именно здесь живёт небольшая беличья семья.
     Своей семьёй ещё не обзавелась. Хотя в зимний февральский месяц был отмечен двадцать седьмой день рождения. Работа занимала всё её время. Она жила ритмом, который задавала работа. Дышала атмосферой аврала, накала, вёрстками, беря огромные расстояния с микрофоном в руках, или с редакционным диктофоном. Всё и выдыхалась. На остальное не хватало ни сил и ни времени. "Успею и замуж выйти, родить, ещё и развестись. У меня впереди целая жизнь", - так всегда улыбаясь, говорила Оля и себе, и родным, и друзьям, и коллегам.
     Быстренько соскочив с постели, побежала в душ. Вскипятила свежее кофе, привезённое из поездки по таинственным пирамидам Египта. Накормила рыжего кота, любимого Леопольда, наложив корма и налив воды в миску так, чтобы хватило до позднего вечера. Перед уходом потрепала за рыжую шёрстку, с едва заметными белыми опалинами.
- Леопольдик, не шали без мамочки, - чмок-чмок и убежала к лифту, стуча тоненькими каблучками по цементному полу подъездного коридора.
     Улица встретила теплотой ранней весны и шумом проносящихся по автостраде автомобилей, гудками клаксонов, со скрипом отворяющимися дверями троллейбуса. Доехав до ближайшего метро на маршрутном такси, где водителями работали в основном приезжие люди, из разных уголков России и ближайших стран СНГ. Которые носились по дорогам Москвы, словно для них не всегда существовали правила дорожного движения. "Ничего, - думала в такие минуты Оля, - вот получу права и куплю машину. Буду ездить тихо, порядочно, добираясь до работы без утренней порции адреналина".
- Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Текстильщики, - проворковал женский голос из динамиков вагона.
     Сидя недалеко от дверей, Оля открыла блокнот, накидывая заметку для очередной статьи в газету "Комсомолка". Внештатным корреспондентом в газете проработала почти полтора года, не забывая и не забрасывая основную работу тележурналиста четвёртого канала всероссийского телевидения.
     Недалеко от неё сидел немолодой мужчина в костюме, при галстуке и с особым усердием начищал туфли, обтоптанные спешащими людьми. Молодая девушка, наверное, студентка ВУЗа слушала музыку из плеера. Наушники в ушах оторвали её от бренного мира, от неимоверного грохота колёс, от завывающего ветром скоростного поезда метро. Она в такт, только ей слушаемой мелодии покачивала головой. Со стороны смотрелось забавно. Пожилая женщина, крепко стиснув дамскую сумочку обеими руками, мирно посапывала. Возле неё сидели две немолодые женщины, восточной национальности и тихонько разговаривали.
- Слышала, позавчера скинхеды убили нашего земляка. Хороший был парень, учился на пятом курсе. Бедные родители. Я знакома с его мамой. Эх, как же его мама перенесёт то такое горе? – тяжело вздохнув, промокнула края глаз платочком, от навернувшихся слёз.
- Слышала, - тихонько прошептала другая женщина, озираясь вокруг, чтобы не быть услышанной - он же единственным сыном-то был, мечтал вернуться в степи, как только отучится.  А в степях сейчас тюльпаны расцветают. Бедный парень, совсем немного оставалось-то. Страшно-то  жить, - обе женщины замолчали.
     Оля загрустила от случайно услышанного разговора. Боже, ну почему людям не живётся в мире? Что делить-то нам? И было жаль незнакомого восточного парня, который не доучился, не долюбил и уже никогда не сможет увидеть родные степи с распустившимися бутонами тюльпанов. Скинхеды, страшное слово. Страшно тем, что оно произрастает своими прочными, чёрными корнями в стране, чьи деды и прадеды воевали в страшной войне и победили те злые чёрные корни. Ан нет, через столько лет, оно стало произрастать злом, убивая ни в чём не повинных людей только за то, что они другой национальности, имеют другой разрез и цвет глаз. И вышагивает фашистское зло в чёрных ботинках, в чёрных куртках, со свастикой, но со славянским лицом. С лицом, которое победило фашизм в сорок пятом году. И тем самым зло страшнее и кощунственнее.
     На каждой станции выходили и заходили в вагон люди, словно вода, отходящая и приливающая к берегу. Именно в метро можно ощутить себя маленькой песчинкой, одиноко бредущей от станции до станции длинной дорогой жизни. Маленькой, одинокой и никому не нужной. Звонок мобильного телефона отвлёк Олю.
- Алло, слушаю. Да, скоро буду, - быстренько отвечала Оля шефу съёмочной группы Борису Аристарховичу.
      Быстренько добравшись до работы, просто влетела в кабинет шефа. Борис Аристархович уже немолодой мужчина, неизменно подтянутый, с глубоким проницательным взглядом и всегда с серьёзным лицом сидел в глубоком кресле.
- Здравствуйте, Борис Аристархович.
- Доброе утро, Олечка. Похоже,  недобро начинается день, - отвечал шеф, копаясь в кипе бумаг, - значит так, даю срочное задание. Вылетай самым первым рейсом в Екатеринбург, там захватили телевизионный центр. И пока не ясно кто и для чего. Бери с собой съёмочную группу Шапошникова Петра, деньги командировочные в бухгалтерии уже ждут, если что не будет хватать, позвонишь, вышлем. Да, и на сборы времени нет.
     Ольга стояла в оранжевой шёлковой рубашке, которая гармонично подходила её рыжим вьющимся волосам, которые ниспадали ниже плеч. Дополняя чёрные узенькие брюки и с маленькой дамской сумочкой, в которой только ключи от квартиры, пудреница,  губная помада, блокнотик и шариковая ручка. Переминаясь с ноги на ноги, от ошеломляющей новости, ответила только кивком головы и вышла из кабинета шефа.
     Тут подбежала кассирша Татьяна: "Ольга, я за тобой. Пошли подписываться в ведомостях".
- Слушай, Татьяна, у меня даже времени нет на сборы. Ты же живёшь на соседней улице, возьми ключи от квартиры, там мой Леопольд.
- Какой ещё Леопольд? - не понятливым взглядом посмотрела Татьяна.
- Кот, мой кот, ты присмотри за ним, пока мама не приедет за ключами, хорошо?
- А, кот. Да, не переживай, Оля, присмотрю, - заулыбалась Таня, взяв в руки ключи от квартиры.
     Самолёт приземлился полчаса назад. Мы со съёмочной группой, не поев, поехали к местному телевидению, находившееся в северо-западной части города. Сероватое, огромное здание было оцеплено военными с автоматами, в бронежилетах и касках. Недалеко толпились люди. К нам подошёл военный, сказав: "Снимайте, показывайте, но военных не снимать, как не снимать и их передвижений. Не хочется, чтобы они, - он показал в сторону оцепленного здания, - по телевизору видели то, что происходит снаружи. И не забывайте, там, в заложниках тоже люди, ваши коллеги по профессии. Не навредите им своим телерепортажем".
     Первый репортаж запустили только в пять часов вечера. Более понятно стала проясняться ситуация. Телевизионный центр захватили боевики. Требующие разговора с представителем правительства, требующие освободить из заключения одного из известных террористов, который командовал захватом больницы в одной из российских глубинок, требующие, требующие и требующие. Репортажи выходили в часы новостей. Только поздно ночью пошли в гостиницу, намаявшись за целый день.
     Первые капли душа смывали с Оли за день накопившуюся усталость. Выйдя из ванной комнаты в махровом гостиничном халате, легла на широкую кровать. В дверь постучал помощник Петра, Игорь Северов.
- Оля, Оленька, открой.
- Не спится? – спросила Оля, открывая неподдающийся замок в двери.
- Оля, мы там стол импровизировали. Не хочешь после тяжёлого изнурительного дня, бокал вина удивительного аромата?
- Спасибо, Игорёк, но я – пас. Спать хочется.
     Закрыв дверь, Оля легла на широкую кровать, укрывшись тонким пледом. В окно заглянула молодая луна, сверкали огненными глазами далёкие звёзды. Хоть и было поздно, обзвонила родных, друзей.
- Мамочка любимая, ты не переживай, скоро вернусь. Присмотри за Леопольдом. Доброй ночи. Целую.
- Костик, занеси книгу Томке, я обещала ей. Буду надеяться на твою ответственность. Чмоки.
- Люська, как приеду, обязательно встретимся и загуляем.
- Анна Сергеевна, репортаж о Норильском заводе у меня в столе. Дайте ещё время закончить статью о лесничем из Урала, как приеду, допишу. Доброй ночи.
      К полуночи Оля заснула. Сны шли обрывками, скомканные, без начала и без конца. Последний обрывок сна, который она запомнила, был похож на землетрясение. Она видела дрожание неизвестного ей здания, видела себя со стороны, держащей микрофон в руках. Тут она проснулась от стука. Игорёк уже выбритый, умытый, улыбался заспанной Оле.
- Оленька, быстрее собирайся и спускайся позавтракать. Мы тебя уже ждём.
     Наспех собравшись, Ольга спустилась к съёмочной группе, которая её ждала в местном ресторанчике на завтрак. Как никогда хотелось съесть что-нибудь. Утолив утрешний голод яичницей, запив чашечкой кофе, тронулись к автобусу, который должен был доставить их к местному телевизионному центру. По пути Пётр звонил жене Ирине, который наказывал не пропустить школьный матч, где вратарём играл средний сын Артёмка. У Петра было трое детей. Старший студент первокурсник политехнического университета Вениамин, средний семиклассник Артём и младшая дочь Алиса, которая училась во втором классе. Игорь Северов звонил маме. Он с ней так нежно разговаривал, даже со стороны можно было прочувствовать глубокую любовь сына. Женат Игорь ещё не был, но к августу готовился к свадьбе со своей невестой Алёной. Сергей, отложив видеокамеру, смотрел на здания, сквозь стекло автобуса, которые мы проезжали. Как он выражался: "Стараюсь запечатлеть глазами красоты, словно любимой видеокамерой". Он никому не звонил. Я тоже сидела, глядя сквозь окно. Но, не видя красот, а смотря куда-то вдаль, ни о чём и ни о ком не думая.
     Всё было так же, как и вчера. Никаких изменений ни в требованиях боевиков, ни в обстановке. К полудню появилось новое требование боевиков. Нас вызвали в штаб, на скорую руку, сооружённую недалеко от здания. С нами разговаривал старый генерал.
- Вашу съёмочную группу боевики требуют запустить вовнутрь здания. Иначе, обещали расстрелять троих захваченных заложников. Я не могу вам приказать что-либо, понимая сложную ситуацию, - лицо генерала было сосредоточенным, с углубленными морщинами, возможно проявившиеся за эти напряжённые дни, - только лично вы сами можете решить задачу, входить ли в здание к ним или нет. Никаких обязательств у вас нет. Вы решите между собой, надо дать им ответ в течение 10 минут, - глубоко вздохнув, генерал сел на стоящий рядом стул.
      Мы вышли на улицу из штаба. На улице было тепло, на деревьях весело чирикали воробьи. Лёгкий апрельский ветерок нежно гладил теплом.
- Идти надо, - сказал Пётр Шапошников, закуривая сигарету, - только бы вот Оленьке нужно остаться, ей ещё нужно выйти замуж, - шутил Пётр.
     Игорёк и Сергей, молча, соглашались, тоже закуривая сигареты. Сергей отошёл в сторону, позвонил жене, шутил с ней в разговоре. Оля молчала. Она и не знала, смогла ли бы она войти в здание, которое было оцеплено. Где находятся террористы, а иными словами просто-напросто бандиты, где полусидя, полулёжа, сидят захваченные бандитами люди. Такие же журналисты, звукорежиссёры, видеорежиссёры, одним словом люди, которые имеют профессию такую же, как и у них. Наверное, там страшно. Переговорив между собой, они зашли к генералу, давая положительный ответ и оговаривая момент, что ведущая репортажей Ольга Николаевна, останется за стенами захваченного здания.
     Генерал переговорил с главарём террористов. Но они захотели, чтобы вся съёмочная группа была на месте, Оля тоже должна быть там. Генерал посмотрел на Олю. Оля, недолго думая согласилась.
     В здание вошли не спеша. У входа нас встретил террорист с автоматом, лицо было закрыто чёрной маской, в которой были оставлены только прорези для глаз. Указав рукой в сторону длинного коридора, повёл нас под дулом автомата до главаря террористов. Сергей включил видеокамеру. Мы вошли в небольшое помещение, которое находилось в конце коридора. В приоткрытых помещениях видели захваченных заложников, возле которых стояли мужчины в чёрных масках, с автоматами наперевес. Измученные люди, которые сидели, без еды и воды. Я ухватила взгляд пожилой женщины. Во взгляде читалась жажда жизни и вопрос: "А будет ли она, эта жизнь?" На другом конце лежали два трупа, молодой женщины и пожилого мужчины. Мне становилось страшно, пересиливая животный страх, шла следом за Петром.
     В небольшом конференц-зале было пустынно. На одном из кресел, обитом чёрным дерматином сидел немолодой мужчина. Лицо улыбалось странной улыбкой, напоминая улыбку обкурившегося наркомана, летающего непонятно в каком-то своём мире, смотря на реальность со стороны. Одет был не во всё чёрное, как окружающие террористы. На нём была тёмно-лимонная рубашка, коричневые брюки, светло-шоколадная кофта на молнии. Волосы свисали почти до плеч, прямые русые. Весь вид бандита меня ошеломил и поразил. Обычно они всегда были надеты в военное обмундирование, а здесь обычный мужчина, с необычной улыбкой наркомана. Какой был национальности? Сразу в нём и не распознаешь. Да разве ж есть у террористов и бандитов национальность? Разве они имеют какое-либо человеческое лицо? Нет, это только зловещее чёрное пятно зла.
     Увидев нас, он не встал, не поздоровался. Кивнул одному из своих бандитов. Тот подошёл к Сергею и приказал выключить видеокамеру. "Включите тогда, когда вам прикажут", - отметил бандит. Как только Сергей выключил видеоаппаратуру, главарь террористов медленно встал и, прохаживаясь по комнате взад и вперёд начал свой разговор о требованиях, выдвигаемые ими, о справедливости, за которую они борются. Долго говорил о своих безумных идеях. Рассказал и показал схему плана здания телевизионного центра, где мы находились, указывая на то, что всё здание заминировано, остаётся только нажать на кнопку.
     Пётр хотел было что-то сказать, но террорист поднял руку, заставляя его замолчать. Лишь приказал, смотря на Сергея: "Снимай!" Глядя на Олю, приказал: "Подойди с микрофоном ко мне".
     Оля подошла к главарю террористов, испытывая самые противоречивые чувства. Несколько шагов до него, казались ей вечностью. "Боже, как себя вести? Спрашивать что-либо, как обычно это бывает или молчать?" Террорист взял микрофон, оставив Олю возле себя.
- Все вы собаки, и умрёте так же! – глаза его пылали гневом, глядя в видеокамеру Сергея - вы думаете, мы будем долго ждать исполнения требований? Мы ждали. Теперь посмотрите на этот пульт у меня в руках. Мне остаётся только нажать, - зловещая улыбка переходила в неистовый хохот.
     Вокруг здания послышалось движение, был слышен звон разбитых стёкол, началась операция захвата террористов и освобождения заложников. Оля до последнего момента не могла поверить в то, что она находится в гуще зловещего зла. Как в ленте замедленного кино, она отбегала от бандита в сторону, видя, как он нажимает на красную кнопку. Видела его блаженную улыбку, переходящую в страшный оскал. Видела серую сумку Игоря, через ручку которого, накинут его тёплый кирпичного цвета пуловер. Видела дрожание стен под звуки замедленного звона стёкол. Последнее, что увидела, было ярко сверкающее солнце, бившее болью  в глаза. И пустота.
     На одиннадцатые сутки, Оля еле приоткрыла глаза. Она лежала в отделении реанимации в больнице Склифосовского. Много людей погибло, в живых осталось несколько десятков из тысячи находившихся в том здании. Из съёмочной группы осталась только она одна. Через две недели Олю перевели в отдельную палату, мама находилась всё время рядом. Единственное, что просила Оля маму со слезами на глазах и с каким-то неимоверно сильным животным страхом, зашторить окна. Она не могла видеть свет солнца. При виде яркого солнца, она сознанием попадала в ту самую страшную минуту, вспоминая взрыв солнечного дня, неистовый хохот и адские крики людей.
     По телевизору показывали военный парад на Красной площади, улыбающихся и радостных ветеранов с цветами, орденами и медалями, сверкающих на военных кителях и пиджаках. Оля, грустно улыбнувшись, вспомнив тихий разговор двух восточных женщин в вагоне метрополитена, вспомнив необычную улыбку главного террориста, родившуюся на его лице, джинном из белого порошка кокаина. Вспомнив мужчин в чёрных масках, в чёрной одежде, с автоматами наперевес, словно на улице война, а не мирное время. Вспомнив незнакомого молодого студента восточной национальности, который никогда не увидит родную степь с распускающимися бутонами тюльпанов, нажала на кнопку пульта, выключив телевизор.
      Ей было болезненно больно и стыдно смотреть в глаза ветеранам, пусть даже через экран телевизора, за то зловещее чёрное зло, которое бродит по стране. За то зло, которое они, ветераны Великой Отечественной войны, ценой миллионов человеческих жизней, ценой миллионов искалеченных судеб победили в далёком сорок пятом году.  За то зло, которое украло у неё свет солнца, заменив его страшным взрывом души. Взрывом солнечного дня…


                13 мая 2010 года