Осколки ушедшей эпохи

    Здравствуйте, дражайшая Людмила Анатольевна. Вспомнив нашу последнюю встречу и обоюдные сетования на отмирание такого явления в общении между людьми, как личная переписка и угасание привычки писать вообще, решил, отринув напрочь возможности интернета и мобильной связи, по старинке взять в руки перо. Действительно, какое, бывает, испытываешь наслаждение, вчитываясь в строчки эпистолярного наследия великих людей. Нимало не дерзая достичь когда-либо известности, льщу себя надеждой быть интересным Вам лично и надеюсь дождаться ответной весточки.
    За отсутствием мало-мальски выдающихся событий в своей скромной жизни, рискну описать Вам первую весеннюю вылазку на природу.
    Отбившись от домочадцев, стращавших меня грозной клещево-энцефалитной опасностью, нехитрой сентенцией: «Клещей бояться – в лес не ходить», отправился я в прошедшее воскресенье навестить ближайшую берёзовую рощицу, езды до которой на пригородном автобусе за нумером 137 каких-то двадцать пять минут.
    Последовав зову знакомой тропинки, я воочию узрел, что весна твёрдым шагом уже вступила под полог леса. Снег ещё не стаял окончательно, но прятался по лощинам, впадинам и за стволами самых мощных деревьев. Почки вовсю готовились открыть свету зелёные личики своих подопечных. Первоцветы только ждали команды тёплых солнечных лучей, чтобы наперегонки пуститься в неудержимый рост. Зима ушла, природа очнулась от долгого сна, и птицы радостными трелями приветствовали её пробуждение.
    Отсутствие привычного городского шума, щебетание пернатых, свежий ветерок, пропитанный флюидами возрождения и переизбытком оксигена, быстро привели меня в эйфорическое состояние, следствием которого случилось некоторое приятное кружение головы. Приглядев удобное местечко у корней старой берёзы, растущей на небольшом взгорочке, Ваш покорный слуга решил предаваться дальнейшему созерцанию красот, сидя под кроной древесного патриарха. Желая устроить некое подобие настила под седалище и парой ударов сломав торчащую вблизи нетолстую корягу, с изумлением обнаружил я, что сей пенёк служил пристанищем целой семье лесных муравьёв. Воображение тут же представило мне бедолаг, мечущихся по коридорам своей, как оказалось, не надёжной крепости:

    Удар! Стены родной башни содрогнулись… Тревога мгновенной волной затопила коридоры и разродилась громкими криками, воплями и командами:
    – Аааа!..
    – Что это!!?
    – Караул!
    – Воины к воротам!
    Второй удар! Привычный мир судорожно дёрнулся и завалился в тартарары… Поддавшиеся панике бестолково заметались, мешаясь под ногами сохранивших мужество.
    – Дозорных пропустить!
    – Спасай царицу!
    – Дорогу пластунам… прочь с пути!
    – Деток, деточек в первую очередь!

    Едва обуздал я разыгравшуюся свою фантазию, как тут же услужливая память вытащила на свет божий нелепый стишок, пришедший мне как-то на ум в похожей ситуации:

Тропкой лесною бредя,
Я раздавил муравья.
Как тут ходить по лесам…
Будь Махавира ты сам.

    Вы, конечно, помните, драгоценная Людмила Анатольевна, наши разговоры про религию джайнов и их трогательный обычай разметать перед собой путь специальным веничком, во избежание причинения вреда даже насекомым.
    Так и простоял я под той берёзой до конца своей прогулки, размышляя о невозможности исправить некоторые вещи, сделанные нами из поспешности, необдуманности или просто по глупости…
    За это время мураши успокоились, перестали бегать, и подумалось мне: а так ли необратимы некоторые поступки, казавшиеся нам некогда таковыми?
    На сём спешу откланяться, незабвенная (мной) Людмила Анатольевна, и, подгоняя быстротечное – когда не надо – и медленнобредущее – когда хочется обратного – время, начинаю ждать ответа. Вечно Ваш… гроза муравьёв и прочих насекомых…
    P.S. Если, паче опасениям, предстоит мне когда-нибудь стать известным, переписка моя никак не вытянет на отдельную книжку, а скромно притулится где-нибудь между биографией и некрологом.
    P.P.S. Памятуя наши давние попытки говорить языком любимых книг, надеюсь, Вы великодушно простите мой «высокий штиль».