Песня каменная

Невеста – нарядная, воздушная, легкая. И мысли её легкие, воздушные, радостные. И цветы. И смех.
Жених – в строгом костюме. Мысли строгие, серьезные. Волнуется.
 
Вот и отшумела, отплясала хмельная свадьба. Пролетел как сон короткой летней ночи «медовый месяц».
Обступили и тяжко задышали в затылок домашние заботы.

Молодая жена не унывала. Смеялась да песни пела. Работа не просто спорилась – горела в быстрых молодых руках.
Молодые легкие ноги носили её, казалось, над землей как крылья, легко, волшебно. Чем больше свекровь
нагружала молодую, тем громче и радостней звучали песни.

Все умела разумница, всяко дело женское: что шить-вышивать, что стряпать-готовить, что скотину холить-лелеять,
что деток растить-любить. Да все со смехом да с песнями.

«Несерьезно это, - сокрушалась свекровь, - Не дело днями песни петь, не положено». «Хоть бы ты поучил её», -
приставали к сыну старуха, словно муха на ухо жужжала. Сын отмахивался да отнекивался. А тут и случай подвернулся:
хлебы пекла молодая, да, на грех,  замечталась - задумалась. Хлеб - то  и пригорел. Самую малость пригорел.

Раскричалась-разругалась свекровь: «Неумеху непутевую в дом привел, век горелого хлеба не едала, а на старости
горелой коркой мать кормить? Распустил ты жену, сын, строгости не знает, страха не ведает».

Загудело в голове у мужа молодого от крика материнского, закружились мысли как вороны черные.
Топнул он ногой на жену злобно, досадливо.

Дрогнула земля-кормилица под каблуком кованым. Не привыкла земля-матушка к обращению грубому.
И пошла по ней трещинка. Черной змейкой побежала. Между мужем и женой. Прямо под босы ноженьки молодой жены.

Оступилась жена, охнула. В землю по щиколотку провалилася. Да быстро оправилась. Отряхнулась, засмеялась,
побежала прочь по делам хозяйственным.

Да не всю землю отряхнула. Крупинки малые к пяткам пристали. Колючие, каменные. От них вскоре и вся подошва-то
окаменела, обесчуствела.
Подивилась молодайка, да не долго. Даже обрадовалась – по стерне босиком можно бегать – боли-то не чувствует.

Лиха беда – начало. Не раз, не два с молодой хозяйкой мелки беды приключалися. Не раз и не два молодой муж
за вожжи да кнут брался. Трещинка меж мужем и женой уж в канавку превратилася. А ноженьки ее быстрые
да легкие до колен окаменели.
Правда юбки длинные ту беду скрывали. Только поступь медленною стала, тяжелою. Выдавала. А так ничего.

Да собака вот с радостным лаем под ноги больше не кидается. От нее опасной каменности ног юбками не спрячешь.

Дальше – больше. Уж и колени окаменели. Кошка на колени не вспрыгивает. Детки в коленки материнские
не плачутся. Жестко.

А жена-то – в поясе гибкая, в руках хваткая, характером смешливая – о беде своей ни с кем не говорила -
не делилася.

Скакало время диким молодым конем. Ползла мертвая каменность все выше и выше. Вот уж и наклониться не может.
Вот и дышать тяжело. Сердце окаменело, замерло. Рученьки каменными крюками повисли. Голос – словно ветер
в каменной трубе печной – вой жуткий вместо песен чарующих.
 
Замолчала каменная женщина, от жизни людской отстранилася, к ругани и боли нечуствительная.
К радости и ласке равнодушная. Чисто камень. Сидит на  завалинке – глазами не поведет. Хата на ту сторону
покосилася,  завалинка в землю ушла.

«Хату мне развалишь! – свекруха всполошилась, - Наказанье божье, а не помощница в дом».
«Гони ее из дому», -
ына научает.
«Да за что же гнать? – воспротивился тот, - Слова поперек не скажет, как ни измываются над ней. А что не
работает – так может у нее болезнь какая? Полечить надо, а не гнать. Опять же дети».

Остыла свекровь, призадумалась. И повела невестку к ведьме-знахарке.
Вздохнула ворожея: «Поправлю беду вашу. И денег не возьму. Отслужишь у меня, старая, положенный срок
в рабстве добровольном – вот и плата мне за труды».
Охнула старуха, но перечить не посмела – не хозяйка она в лесу, криком привычным тут не возьмешь.
Свои законы тут, лесные.

Родилась и созрела голым апельсином луна. Закончила ворожея свою трудную работу. Над старухой измываться-
потешаться перестала – срок вышел.

Домой воротились женщины. Невестка прежнюю гибкость да ловкость обрела. По дому -  хозяйству словно юла кружится.
Вначале не заметна была перемена. От ловких рук да быстрых шагов шорох по углам ворочается как перед грозой.
А так тишина. Жуткая.

«Спела б ты нам песенку веселую, прежнюю», - муж заглянул в глаза жене и оторопел. Два серых камешка из-под ресниц.

Побежала свекровь к ворожее. С претензией: «Голос соловьиный невестке верни. Все как прежде чтоб».
«С голосом у нее все в порядке», - отвечает знахарка, - «Да ведь песни то в сердце живут - родятся.
А оно каменным осталось. Над сердцем женским никакая магия не властна. Так - то».

Пригорюнилась свекровь. И чего привязалась к бабе? Пусть бы себе пела.