Месяц жатвы

       Август принес с собой запах осени. Холодный, с металлическим привкусом запах. Он перекатывался по носоглотке, оставляя послевкусие октября. Август пах осенними кострами, в которых сгорали небеса, объятые пламенем листвы, кострами, в которых сгорала листва, объятая пламенем. Солнце еще грело, ласково проводило по лицу мягкими лапами, но этот запах уже наводил мысли о прохладных ветрах с севера, о свитерах и ливнях, о стаях птиц, в который раз бегущих от промозглого времени года. Состояния года.
       По улице шел человек, одетый в не по погоде теплый черный костюм в тонкую белую полоску. Черная сорочка и безукоризненный белоснежный галстук вызывали ассоциации с гангстерскими фильмами. Он шел не торопясь, медленно и с явным наслаждением курил сигарету, щурился на солнце и держал левую руку в кармане. Докурив, он аккуратно опустил окурок в урну, и засунул правую ладонь в карман. Его походка была спокойной и вальяжной, он никуда не спешил, и получал удовольствие от ходьбы. Прогуливаясь по вечернему городу, он полной грудью дышал воздухом с оттенком металла во вкусе, смакуя его, как хорошее вино.
       Он всегда появлялся в городе в тот день, когда воздух наполнялся этим запахом. Это было предчувствием, предощущением грядущего умирания природы, и его манило пройтись этими улицами, чтоб ощутить упругость походки, остаточное тепло солнечного дня, почувствовать, с каким удовольствием наполняются легкие, как плавно бьется сердце и течет по сосудам кровь, разнося это холодное дыхание осени по телу. Только месяц он мог бродить по земле, и делал это неизменно уже многие-многие годы.
       Его имя на множестве языков звучало как слово «смерть», но он предпочитал называть себя Леонард. Он был одним из нескольких приближенных к Князю демонов, и единственным, кому позволялось ходить по земле целый месяц. Месяц жатвы.
       Леонард выбрал август не случайно. Месяц, когда лето подходило к концу. Словно заканчивалась пышная пьянящая молодость, а впереди были только старость и увядание. В августе и на людей снисходило меланхоличное настроение, что уж говорить о демоне, чьи чувства были обострены многократно из-за их новизны и младенческой восприимчивости. Каждый раз после воплощения демон какое-то время не мог даже двинуться, просто лежал где-нибудь на земле под быстро темнеющим небом августа и старался не сойти с ума от такого невероятного ощущения, как способность дышать. Просто дышать, поднимать и опускать грудь в такт, словно покачиваясь на волнах. Потом он поднимался на ноги, и какое-то время наслаждался тем, как свежий ветер обдувает его тонкую чувствительную кожу. И лишь затем Леонард творил себе одежду и на месяц мысленно прощался с адом.
       Демон любил гулять. Любил курить. Любил любить. Каждый год он вспоминал заново – как это прекрасно быть человеком. В человеческом теле он не имел и сотой доли своих способностей, данных при сотворении, но зато приобретал неизменно большее – возможность чувствовать. От этого он становился сентиментальным и восприимчивым. Каждый раз,  исполняя свою работу на земле, из года в год, из августа в август, он становился все более думающим и размышляющим созданием, и в сердце его поднималась меланхоличная грусть о скоротечности всего существующего на земле. Он не жалел людей, как не жалеет сорняков садовод, но любил их образ жизни и мыслей и сокрушался о хрупкости человеческой природы.
       Леонард был Демоном Жатвы, великим герцогом ада, предводителем шабашей. И одиннадцать месяцев в человеческом летоисчислении он подобно другим демонам предавался адской вакханалии, служа Князю. Но спускаясь на землю  и вдыхая пришедший с севера запах, он словно преображался. Благородство сквозило в его лице, всегда устало-мудром, словно даже в земной оболочке он чувствовал свой возраст, неосознаваемый разумом человека. Почти всегда Леонард приходил на Землю в одном и том же облике. Лишь дважды за историю своих приходов он воплотился в женщину, один раз ради любопытства, свойственного порочной природе демонов, второй раз, чтобы испытать прелести любви одного человека, привлекшего пристальное внимание ада. Иногда он принимал облик животных – медведя, рыси, волка, но это случалось задолго до того, как человечество изобрело порох. Никогда Леонард не являлся миру птицей, потому что свобода воздуха делала его немощный плотский разум безумным, и демон мог позабыть о своей цели. Так что если б жил на свете человек, видевший его лицо дважды, то этот человек непременно бы вспомнил Леонарда.
       Демон выбирал образ яркий, запоминающийся, но всегда строго выдержанный в стиле и вкусе. Он скучал по временам аристократии, неважно, в какой стране, потому что тогда его манеры отличались особенной изысканностью, а одежда – богатством и пышностью. В том, что люди привыкли называть словами «наше время», будто всерьез полагали, что время может им принадлежать, Леонарду приходилось выглядеть скромнее и сдержаннее, но определенную слабость к гангстерской эстетике он вынес из Америки 30-х, где славно провел не один август.
       Его лакированные ботинки ловили солнечных зайчиков, а атлетические плечи под отлично сидящим пиджаком привлекали заинтересованные женские взоры. Леонард не скрывал ответных хитрых взглядов. Он никогда не прятал глаз от солнечных лучей, удивляясь странной человеческой привычке нацепить на нос непроницаемые черные очки, словно закрыв душу ото всех. Спрятать душу от демона как раз было невозможно, людей он в самом прямом смысле видел насквозь, а вот солнцу радовался искренне и позволял ему заглянуть глубоко в черные зрачки небесно-голубых глаз. И если б солнце могло ужаснуться тому, что таилось на дне этих зрачков, оно померкло бы на мгновение, окутав весь мир тьмой. Но солнце не меркло, и демон продолжал свою прогулку по вечернему городу, спрятав ладони в карманы.
       Ладони он прятал всегда. Это была его «ахиллесова пята», слабая сторона его такой безупречной личины. На ладонях Леонарда не было линий. Никаких. Он не имел отпечатков пальцев, и судьбы у его плоти быть не могло. Поэтому ладони его рук были гладкими, как кожа младенца. Однажды в средние века его за это сожгли на костре, накачав наркотиками, и больше Леонард никогда и никому не показывал ладоней. Его тело было способно чувствовать все, что чувствует любой родившийся на земле человек, и все бессмертие своей сути Леонард не мог обратить на то, чтоб избавиться от мук адской боли. Кроме того в тот раз он почти ничего не успел сделать, и Князь не покарал его только потому, что увидел отголосок человеческой боли в глазах уже бестелесного демона. Князь не был способен на сочувствие, как и его творения-демоны, но помиловал Леонарда с наказом на следующий год удвоить усилия.
       Леонард приходил на Землю не развлекаться. Его отправляли ради сложной и тонкой работы, совершать жатву, собирать урожай душ, и в этот месяц по всей земле умирают больше, чем в любой другой. Леонард исправно приносил Князю причитающееся ему. Единственному из герцогов, Леонарду позволено было целый месяц уничтожать людей, пожиная их души, чем больше, тем лучше для легионов ада. И Леонард старательно трудился, кропотливо и изящно устраивая массовую гибель. В этом он был профессионалом.
       Август приводил его в нужное настроение. Сотворить смерть так же сложно, как и сотворить жизнь. Отнимать ничуть не проще, чем давать. Леонарду требовалось свести воедино тысячи линий судьбы, тысячи жизней сплести в тугой сноп, чтоб одним движением острого серпа освободить их от корней, от привязанности к земле. Леонард был эстетом, ценителем и знатоком изящных искусств, поэтому убивать предпочитал тоже красиво, эффектно, драматично. Он верил в свое предназначение, втайне от адовой Канцелярии понимая, что своей работой приносит пользу и райским кущам. Сотни тысяч  убитых им людей имели тысячи тысяч живых скорбящих близких. И эти близкие обращались к Богу с вопросами и мольбами, а Леонард скромно стоял в стороне от этого, и чувствовал глубочайшее удовлетворение.
       С течением времени его представления менялись. В древности он устраивал пожары и потопы, ураганы и цунами, мор животных и эпидемии людей. В средние века он практиковался с редкими болезнями и мистико-религиозными веяниями, со штормами на морях и голодом. В 20-м веке его оружием были войны, массовые идеологии и эксперименты с сознанием. Впервые ступив на Землю в 21-ом веке, он за два дня обнаружил новое поле для деятельности – терроризм и экологические катастрофы. Помимо того, новый век нравился ему еще и тем, что любая его акция вызывала небывалый общественный резонанс. Сошедший с рельс поезд, взрыв бомбы в метро, авария на электростанции, извержение спящего вулкана – все, что мог придумать его неутомимый мозг, немедленно становилось достоянием общественности. Он получал искреннее удовольствие, читая в газетах о своем успехе.
       Весь мир был для него театром. Леонард, словно невидимый режиссер, ставил августовские мистерии, наслаждаясь искренностью своих актеров, силой их эмоций, богатством декораций и неисчерпаемостью любимого сценария. Раз за разом он испытывал человечество на прочность, выбирая для него все более искусные потрясения, и искренне любовался силой и мощью человеческого страдания. Когда целая нация, сплотившись в единое целое, переживала трагедию, сотворенную Леонардом, демон видел людей много лучшими, чем они есть на самом деле. Только по-настоящему страшные события, вселяющие в человеческие души иррациональный страх, что завтра то же самое может случиться и с ними, заставляли население земного шара вспомнить о том, что человек – не только эгоцентрично развивающийся биологический организм. И сострадая в едином порыве коллективного чувства жертвам Леонарда, люди в его глазах становились существами, обладающими сверхчувствами, сверхспособностями. Наблюдая, как СМИ трагично освещают очередную рукотворную катастрофу, заботливо воплощенную в жизнь демоном, Леонард проникался почти любовью к этим странным и жалким созданиям, несущим в себе частицу света мироздания, самое ценное, что имеет вес в сотворенных мирах – душу.
       Чем ближе подходило к концу его пребывание на земле, чем быстрее заканчивался август, тем серьезнее и задумчивее становился Леонард. Чувствуя, как согревает тело красивая женщина, лежащая в его постели обнаженной, как наполняет легкие сигаретный дым, напоенный никотином, как опьяняет его мозг алкоголь, не касаясь, впрочем, ледяного сознания демона, Леонард размышлял над смыслом человеческой жизни. Он забирал их сотнями и тысячами, души праведников и грешников, стараясь превзойти самого себя в искусстве отбора, и отправлял на суд, который ждал когда-нибудь и его самого, через многие годы, после последней битвы. Как все демоны он знал, что ценнее человеческой души ничего не существует, что все могущество ада и Князя меркнет перед тем, на то способна эта крошечная субстанция. И его поражало, как легкомысленно и небрежно люди относятся к ней.
       Тысячелетиями находясь среди людей, он понял однажды – жизнь дана человеку для того, чтоб сделать свою душу лучше, укрепить её, наполнить содержимым словно стеклянный сосуд. А человечество бездумно прожигало свои жизни, не получая ни удовольствия, чтоб стать добычей ада, ни ища праведности, чтоб снискать рай. Даже он, древний демон, великий и ужасный, раз в году становился слабым и практически беззащитным, но готов был отречься от своей сути, чтоб изведать наслаждение вкусом земного бытия. Бездумно существуя, люди не заслуживали снисхождения. Леонард миловал только тех, в ком видел искру настоящей жизни, тех, кто искал смысл. Перебирая людей, словно жемчужины на нитке, он оставлял в живых и хороших и плохих, но тех, за кем придут индивидуально, другие демоны или ангелы. Потому что душа, искавшая ответа, в вине или в молитве – не важно, вправе его получить перед смертью. А Леонард не давал ответов – он был просто искусным жнецом.