Встреча

Мелькали полустанки, станции, разъезды… Поезд «Москва-Караганда» мчал Ису Дзантокова по бескрайним казахским степям. Семилетним мальчишкой он попал в Казахстан и для него он стал второй Родиной.
Ветер гнул по степи серебристый ковыль. Огромные, черные тучи предвещали грозу; и вот уже первые капли дождя ударили в окно его купе. Иса, стоя в тамбуре, вспоминал события своего приезда в Казахстан.
….Забирали, всех кто был дома, ничего не объясняя, никому ничего не говоря.
Сначала всех собрали у трассы Ростов-Баку, выстроив вдоль дороги. Люди не знали в чем дело. Если члены семьи были на работе или гостили у родственников, то они были вынуждены расстаться с семьей. Мальчиков после четырнадцати лет и мужчин грузили в грузовики отдельно, женщин, стариков и детей вместе.
Никого не жалели: многие из нас – детей знали, что уже больше никогда не встретятся со своими родными.
Потом с трассы нас увозили на вокзалы и грузили в холодные товарняки, как скот. Там на весь вагон стояла одна буржуйка – железная печка. Было холодно, голодно. Были люди, которых без еды насильно выгнали из дома. Все делились последним куском хлеба, горе объединяло...
Люди болели, умирали в дороге. Умерших просто закапывали в снегу, когда останавливался поезд. Врачей не было. Даже по нужде приходилось там же, в вагоне ходить, хотя это было совсем не по закону чести и достоинства чеченцев. А если в дороге умирали родители, детей отдавали по дороге в детские дома, и не говорили даже в каком городе...
Приехали в холодную зиму, в Казахстан. Это был, оказывается, последний пункт нашего назначения. Здесь чеченцев и ингушей, разбирали по дворам местные казахи, увозили их на санках и телегах, запряженных лошадьми. Детей, больных, стариков сажали в телеги, а способные идти: шли пешком.
…Дождь всё усиливался, капли перерастали в сплошной ливень, а воспоминания в картины, никем не забытые, жизненные картины казахского и чеченского народа всплывали в памяти Исы отчётливо и ярко.
Подъезжая к Караганде, Иса знал, что его будут встречать и со своей благодатной Родины он вез благославление старикам и молодым, как напутственные слова повторяя: «Дала диканца гойтийла вай!». А колеса отстукивали: «Пусть Аллах даст нам встретиться в радости!».
…Магрипа и Арыслан боязливо приняли новых постояльцев.
Разговаривали между собой они очень тихо, как-то мягко: и совсем не понимали казахского языка. Женщины были одеты в чёрное, постоянно плакали и причитали, начиная время от времени очень громко кричать. Мои друзья Бек и Алан тоже встретили их с опаской. Среди этих женщин был мальчишка, который первый подошел тогда к нам.
– Иса, – сказал он всем нам, протягивая обе руки. Потом он говорил ещё что-то, но мы не поняли. Одно поняли лишь со слов моей матери: «Они будут жить у нас!»
– Как все шестеро? – переспросил я мать.
–Не спрашивай больше ни о чём. Потеснимся. Война, сынок, – грустно ответила только мне мать.
У женщин и этого мальчишки совсем не было тёплой одежды, не заметил я и никаких узлов, чемоданов и баулов.
– Мама, зачем эти люди к нам приехали? – попытался я опять узнать у матери.
– Молчи, сынок! Значит так надо, – сказала она мне.
Отец принес дров, а мать раскрыла сундук и подала женщине одеяло, сшитое из разных лоскутов, на полу раскатала свернутую кошму.
Мой отец указал женщинам, куда можно сесть. Дети на руках у них пригрелись и уснули.
...В этот год выдалась очень суровая зима. Отец пас отары овец, я помогал ему, как только мог. Мама вязала варежки, носки: и всё это отправляла большими посылками на фронт.
Утром неожиданно, пока мы все спали, отец на санях привёз ещё девочку. У неё были обморожены ноги и руки, она почти не кричала, от крика видимо охрипла.
–Яхита, Яхита! – кинулась к ней одна из женщин. Она прижала девочку к себе, вопрошающе глядя на отца, как буд-то спрашивая: «Где ты её нашел?» Отец, отвечая на её вопрос, показал рукой куда-то далеко в степь. А матери сказал:
– Бросили девчонку, думали, что мёртвая. Магрипа, я за доктором. Растопи курдючный жир. Приготовь кровать для неё. Мурат пусть ложится здесь, – отец указал мне на пол.
Женщина не отходила ни на минуту от дочери. И мы все: взрослые и маленькие ждали, молились за неё, за её выздоровление, переживали, кто как мог. Она была моей ровесницей. Когда мать показала женщине в чёрном десять пальцев своих рук, та загнула из них четыре, значит, девчонке было шесть: решил я.
Вечером отец привёз доктора, он долго её слушал. Простукивал и остался у нас до утра, сделав девчонке какой-то укол.
Постояльцы или наши жильцы были мусульмане, около пяти вечера помолились и опять забились все в дальний угол.
Отец принёс мясо, поставил варить.
¬¬– Сынок, сходи в сарай за куртом, пусть немного утолят голод, пока мясо сварится, – попросил меня отец.
¬– Магрипа, малышам дай айран, – опять распорядился отец.
Мать разлила айран всем поровну, протягивая чашки женщинам, но указывая на детей.
И женщины поняли друг друга.
Одна из них опять стала кричать и плакать, но айран взяла, отдав его своей младшей дочери.
Бек и Алан прибежали ко мне, видимо их души переполняло такое же любопытство: «Кто такие? Откуда?»
С собой они принесли чашку баурсаков, передавая её моей матери:
– Тётя Магрипа, мама вам послала, для всех них, – сказал Бек, указывая на наших новых жильцов. – Наших, мы уже накормили. Мать протянула баурсаки женщине, но та отодвинула их рукой.
– Ешь, – сказала мать. Ешь,– повторила она и улыбнулась женщине.
– На;на, на;на, – тянули руки к хлебу дети, плакали женщины.
– Бепи;г, Бепи;г,– радовались женщины. Только спустя несколько дней я узнал, что на;на по-чеченски – «мама», а бепи;г – «хлеб».
Иса кормил сестру, сам взял только курт, отдал свой айран матери.
И что интересно: эта женщина его во всём слушалась и, казалось, ему подчинялась.
Ранним утром нас разбудил крик женщины, и мы поняли, что малышка умерла...
Мать кричала, дико кричала. Отец похоронил Яхиту, взяв меня, и моих друзей на кладбище: больше мужчин – то и не было.
Грустно, очень грустно нам было всем, но заботы дня заставляли нас двигаться, выводить отары, набирать соломы, готовить воду, кормить скот.
С этого дня мы жили как одна семья. Понемногу приходили в себя жильцы, помогая, матери по хозяйству. Наши постояльцы с удовольствием учили казахский язык, дети пошли в школу. Иса стал моим другом. Он показывал и называл мне по-чеченски предметы, которые видел вокруг себя: печь – “пеш ю”, лепешка – «хьакхам», Родина – «Даймохк» при этом … глаза он, не стыдясь вытирал кулаком, и я видел его слёзы, понимая – это были слёзы горечи и разлуки. Женщины научили мою мать печь из кукурузной муки лепешки, варить мясо с галушками, которое называли «жижиг галныш». Чаще стали улыбаться, а однажды даже спели красивую песню, голоса у них оказались приятными. Приближалась весна, со склонов холмов сошел снег, ярче светило весеннее солнце.
...Иса, Алан и я стали неразлучны. Чеченцы делились с казахами радостями, обустроили свой быт. Постепенно стали искать и находить родных, детей.
Победу сорок пятого мы встретили все вместе. Помню, обнимались и плакали наши матери: казашки и чеченки. Когда уезжал Иса, а было это уже в 1957 году, теперь моя мать Магрипа Бегельдинова, желала ему: «Некъ дика хийла!» – и я, конечно, знал перевод: «Пусть добрым будет твой путь!» – желая ему того же.
Поезд «Москва-Караганда» приближался к пункту назначения. Мелькали номера вагонов 7, 8, 9…
Арслан, Бек и я встречали Ису, всматриваясь в лица, искали до боли знакомого нам человека, нашего друга и товарища.
– «Да;ла ди;канца гойтийла вай»,– «Пусть Аллах даст нам встретиться в радости», – отстукивали колёса по железнодорожному полотну, приближаясь к перрону вокзала.

P.S. Благодарю Альбукаеву Дагман за правдивый рассказ о репрессиях чеченского и ингушского народа. О братской помощи всему чеченскому народу, оказанного казахами во время военного лихолетья.