Долг прошлому
Так хотелось сейчас шлепнуть сапожком, чтобы брызги во все стороны. Галинка неумолимо сдерживала себя. Сам собой рождался в голове какой-то мотивчик, она тихонечко стала его насвистывать, так для настроения, просто хорошо было и всё.
Галинка сдала свой первый экзамен. Впереди ещё уйма экзаменов, но это будет впереди, а сейчас так мечталось подурачиться с кем-нибудь, таким же шальным, бесшабашным.
"Люди, улыбнитесь, пожалуйста! Весна ведь!" – так хотелось во весь голос закричать им, всем тем, кто попадался ей навстречу.
Людской поток будто и не чувствовал весны, не слышал ничего и никого. Женщины с неулыбающимися лицами, мужчины, ушедшие в себя, какое-то серо-скучное безмолвие, отрешенность от этого мира, обыденность.
Галинка на минуточку даже приостановилась, задумалась о повседневной серой жизни. Её больно толкнули. Галинка обернулась:
– Поосторожнее, нельзя, – осведомилась Галинка.
– Извините, – проговорил человек в сером плаще, фетровой в тон плащу шляпе и белоснежной рубашке, воротник которой красиво выглядывал из-под кашнэ.
– Вы торопитесь? – спросила Галинка, чувствуя его недоумённый взгляд.
– А вы нет? – теперь уже переспросил её молодой человек.
– Нет, мне даже некуда идти: домой не хочу, в парк не с кем, подруги только к вечеру освободятся, так что свободна, как птица в полёте.
Галинка улыбнулась сказанному, она любила это выражение за масштабность. Незнакомец улыбнулся ей в ответ.
– Прекрасно, когда тебе встречаются люди, непотерявшие улыбку в этой суете, – и человек в сером развел в сторону руки, вычерчивая то ли круг, то ли ещё что-то необъяснимо-непонятное.
– А вы куда идёте, если не секрет? – задала ему вопрос Галинка.
– В детский дом. Банальная история и сейчас почти несовременная, иду проведать того, кто обо мне заботился очень много лет, – он на минуточку замолк, видимо вспоминая что-то из детства, и лицо его просветлело от улыбки. Да, да, именно просветлело.
– Со мной пойдёте?– спросил её незнакомец.
Галинка не заставила себя ждать с ответом.
– Пожалуйста, дело-то благородное.
– Валентин, – взглянул на Галю незнакомец.
– Галина, – ответила ему девушка.
– Не было заделья, да дело само тебя нашло, – проговорила Галина.
– Так мы идём или нет? – переспросил Валентин.
– Если только вместе будем шлепать по лужам и лужицам, как в детстве, слышите, Валя?
– Нет, про детство не хочу слышать, лучше про юность давайте.
– А что, такое было детство пасмурное?
– Да почти никакого не было. Вспомнить нечего и некого. Мать вот только помню, любил я ее, до смерти любил. Прощал ей выпивки, пьяные скандалы, сожителей её постоянных видеть уже не мог, но любил её, верите? – обратился он к Галине.
– И что же дальше?
– А дальше было все как в плохой сказке: ни фей, ни царевичей, ни дедов Морозов. Умерла она, – Валентин помолчал, прикрывая глаза, как бы опять вспоминая.
– Вы знаете, где она похоронена? – почему-то спросила Галинка.
– Знал, но кладбище было старым и его затопило, – всё ушло под землю. Всё: могила, холмик, она. Всё, понимаете? – Валентин глянул на Галину, та притихла и только покрепче взяла его за руку: "Мол, держись, держись…"
– Вот такая грустная история, сегодня день смерти мамы. Приехал я издалека в свой родной город.
– Пойдемте, Галя, а то ноги промочите, нам ещё далеко идти. Специально пойдем пешком, ладно. Так хочется посмотреть: что отстроили новое, что осталось старое. Мы пацанами часто из детдома убегали посмотреть свет. Ловили нас, правда, на первой станции, возвращали домой, наказывали, а тяга к странствию осталась. Не могу подолгу жить на одном месте, хорошо, что профессия позволяет. Геолог я. А вы учитесь, работаете? – обратился Валентин к Гале.
– Рассказывайте, рассказывайте, обо мне потом, ладно? – попросила его Галинка.
– О чем вам рассказать? Да и рассказ-то не из веселых. После смерти матери почти год побирался, да, самым натуральным образом. Взяла меня к себе тетка по матери, тетка Мария, старая, больная женщина. Не успели девять дней справить матери, как тетка умерла: давление у нее высокое было и боли головные ужасные. До меня после её смерти дела никому не было, в Районо посчитали, да, скорее всего, записали со слов соседки, якобы меня взял к себе материн брат, Иван Степанович Тумин. Но не видел я его никогда. Потом кормился: где на базаре, кто подаст, а потом не выдержал, сам пошел в детдом, знаете, тот, что на окраине города, – Валентин вопросительно посмотрел на Галю.
– Да, хотя, дело понятное, но лучше об этом никогда не знать, не чувствовать, не переносить и еще тысячу "не".
– Вы знаете, Валентин, я правда не была ни в одном детском доме. Не приходилось, – тихо ответила Галина.
– И хорошо, не нужен он, когда есть к кому прижаться. Он ведь всех не обогреет: это только названия им почему-то дают ласковые да добрые. Наш, например, назывался "Лютик". Нежно, как сам этот цветок. С тех пор не люблю я цветов вообще никаких, стараюсь их только покупать один раз в году, в этот день. Вы не знаете, где здесь есть киоск цветочный или базарчик? – спросил он Галю.
– Сейчас будет. Сразу за поворотом, направо, – ответила, показывая рукой, Галина.
– Какие будем дарить цветы?
– А кому?
– Простите не дорассказал. Взяла и попросту выходила меня Таисия Ивановна. Забили меня в детдоме, об этом не пишут, не говорят и фильмов не снимают, а то знаете, какой бы фильм ужасов получился, если в цвете всё снять, вспомнить страшно. Таисия Ивановна работала через день нянечкой. Вы знаете, Галя, лет ей было не очень много, но мы все называли её не тетя Тася, а именно Таисия Ивановна. Она училась, а в ночь подрабатывала. Трое нас у неё любимчиков было: Ленка, Серёжка и я, – продолжал Валентин. – Ленка с Серёжкой поженились, не дождавшись восемнадцати лет, завербовались, уехали на север. Сейчас сынок растет- пухлячок такой. Валечкой назвали, наверное, в мою честь, не знаю, думаю что, в мою. Они на свадьбу приглашали меня да Таисию Ивановну, а больше никого не звали из персонала детского дома. Тогда Таисия Ивановна уже в этом детском доме работала воспитателем. Помню скандал ей закатила директриса, так, видимо, и не поняла, за что мы любили Таисию Ивановну. Ревность в ней проснулась. Согласитесь, обычно директоров приглашают, завучей, а тут – воспитателя. Не вписывается, да? – Валентин взглянул на Галю.
Галинка шла медленно и слушала, слушала, слушала.
Она была единственной в семье. Начиная с прабабушки все в доме охраняли её покой и сон, словом, нянчились все, баловали как хотели, покупали игрушки какие хотела она, маленькая Галинка.
Матери её, Ирине Алексеевне, запретили рожать, но на свой страх и риск, женщина ослушалась докторов. Роды были очень тяжелые и, как рассказывала Галинке впоследствии бабушка Клава, мать выписали из больницы, когда Галинке исполнилось девять месяцев. Её практически готовым ребенком вручили Ирине Алексеевне.
Девочка росла слабой и болезненной, видимо, сказался диагноз матери: туберкулез костей, поэтому над Галинкой дышать боялись. Все первое – ей, все свежее – тоже ей. При всей той заботе со стороны взрослых девочка росла не эгоисткой, была готова откликнуться сразу на чужую беду и горе, как говорила убеленная сединами бабуля Аня, прабабушка Галинки: "Справная растет девка!".
Валентин остановился перед большой лужей. Обойти её было невозможно.
– Наверное, придётся вплавь, – рассмеялся он. – Вы плавать умеете? – осведомился он у Галинки.
– Нет, с детства боюсь воды! – сказала Галя и зажмурила глаза от страха.
– Сделаем так, – решительно ответил Валентин. – Вон, видите, кто-то строится? Давайте возьмем взаймы у них несколько кирпичей, ну, что пошли?
Галинка, улыбаясь, согласилась. Они построили из кирпичей переправу и не заметили, как оказались на противоположном берегу данной преграды.
– Галя, смотрите: какое многоцветье!
– Как ни странно фиалки и ромашки, простенькие, но чисто женские, добрые цветы?
– А мимозы? – переспросил Валентин.
– Нет, жёлтый цвет вообще ни в чём не люблю, скучный – не для радости.
– А ведь и правда, когда мама умерла, тетка Мария купила огромный букет желтых хризантем, потом они на могиле у мамы смешались с цветом песка, желтое живое на мертвом холмике страшно, да?
Они помолчали, остановились.
– Галя, выбирайте, – и Валентин пропустил её вперед.
Проходя между рядами, где бойко их приглашали к себе торговцы, просто-таки зазывали.
Галина задержала свой взгляд на букетиках подснежников. Фиолетово-белые, они излучали нежность и тянули тоненькие ножки с венчиками ей, Галине, в руки. Продавала их немолодая женщина лет шестидесяти, но она так бережно защищала их от ветра, как будто это был не букетик, а головка ребёнка.
– Валя, давайте возьмём вот эти цветы. Не знаю как вам, а мне они очень нравятся, – проговорила Галинка с восхищением.
– Сколько? – спросил Валентин у женщины, поднимая на неё глаза.
– Берите так, – ответила ему та.
– Таисия Ивановна? Но почему здесь, почему, скажите.
– Здравствуй, Валечка! – ответила ему женщина.
Валентин просто-таки обежал прилавок-столик, прижался к ней и они, стояли так долго-долго, никого и ничего не замечая.
– Родная моя, голубушка, почему здесь, почему? – повторил свой вопрос Валентин.
– Валечка, весна, ты забыл, дорогой, наши походы в лес, когда мы набирали охапки цветов и дарили их людям просто так, вспомнил? – посмотрела на него Таисия Ивановна.– Вспомнил, дружочек? Вижу, что вспомнил, я нашей традиции не изменяю, хороший мой. Вы разъехались, одной дарить как-то неудобно, вот и дарю здесь, шокирую в общем, а может быть, возвращаю к радости серые лица в серых буднях.
– Заговорила я тебя совсем, – обратилась она к Валентину.
– Ты женился? Твоя спутница? – и Таисия Ивановна обратилась теперь уже к Гале. – Здравствуй, девочка, здравствуй, моя хорошая.
Галинка была поражена добротой её светящихся глаз. В ней располагало всё: одежда, неброское костюм-пальто, в тон ему был и макияж, а вот морщинки у глаз говорили о том, что она часто улыбалась. Но основное составляли глаза, большие, синие, добрые, предельно внимательные ко всему на свете.
– Это Галя, – познакомил их Валентин. – Я её встретил сегодня и уже три часа путешествую с ней по городу. Специально зашли на базарчик купить цветов для мамы, вы ведь помните какой это день для меня?
– Валечка, я восстановила могилу твой матери. На новом кладбище разрешило высокое руководство поставить единый памятник с фамилиями тех, чьи могилы не удалось спасти. Пойдемте, помянем.
Таисия Ивановна посмотрела вопрошающе на Валентина. Валентин вдруг обнял её, прижался и поцеловал.
– Спасибо, родная, хорошая вы наша!
Таисия Ивановна передала букетик подснежников Галинке, а остальные вручила Валентину.
– На, Валечка, не будем нарушать традиции.
Таисия Ивановна прошла вперед с цветами, Валентин за ней с Галинкой.
Так они прошли до автобусной остановки, раздавая встречным цветы. Люди, уставшие от суеты, подчас не понимали их порыва, но цветы брали и улыбались, улыбались, улыбались.
Чувство Галинки трудно было передать, да и она не думала о своих чувствах, ей действительно, было очень хорошо с ними и она готова была идти с Валентином и Таисией Ивановной хоть на край света. А может быть, он именно такой это "край света", где люди пытаются сделать что-то хорошее другому. Во всяком случае "край света" сегодня существовал для Галинки, это точно и имя ему – милосердие. Милые сердцу люди, милые сердцу дела – милосердие.
Свидетельство о публикации №210090100520