Сватовство. Кн. 1. Гл. 3

Глава 3



ГУБИТ ЛЮДЕЙ НЕ ПИВО



В четверг к ужину Леля ждала Петра. Василий Осипович вызвался приготовить праздничный стол. На плите томились щавелевые щи, в духовке потрескивала жирком курочка в меду с чесночком, обернутая фольгой, в миске истекал собственным соком салат из свежих овощей, сбрызнутый лимоном.

– Василий, ты почему скрывал такие таланты? – возмутилась Леля.

– Стеснялся, что ж я должен кричать на каждом углу – пустите к плите, пустите к плите. Вот разъехались все, я и решился. Да ты попробуй сначала, может, все несъедобно.

– Да ладно, Осипыч, не прибедняйся, мастера видно сразу. Вот Петр приедет, вместе и попробуем.

Барди чуял приезд любимого хозяина раньше всех, он уже с полчаса не ложился, а беспокойно расхаживал перед домом, прислушиваясь к звукам, доносящимся с шоссе. Но первой с работы приехала Нинель. Она несла какой-то большой пакет. Поставив упаковку на стол, Нинель извлекла из нее кастрюлю и торжественно доложила:

– Вот, ребята, ушла сегодня с работы пораньше, приготовила голубцы, угощайтесь.

– Ее не ждешь,  она приходит, – удивилась Леля, – прям, у нас кулинарный поединок сегодня. Ты знаешь, Ниночка, а Вася приготовил ужин из трех, нет, не букв, а блюд. Значит, твое будет четвертым. Я думаю, Петр тоже не с пустыми руками  приедет, пожрать ведь не дурак.

В это время, издали сигналя, подъехал Петр Исаевич. Барди встретил его на дальних подступах к дому, а сейчас, громко лая, несся позади машины. Все обнялись, расцеловались, даже Кеша прибежал из лесу, прервав ради такого дела охоту. Открыв багажник машины, Петр начал раздачу подарков. Ньюф первым получил вафельный стаканчик с мороженым, которое обожал. Гастрономические пристрастия Бардика мало чем отличались от вкусов любого ребенка. Блинчики, сырнички, тортики – не раз этот пес оставлял семью без обеда. Причем часто они работали с Кешей на пару, кот сбрасывал со стола, а Барди уже доедал. Так однажды была уничтожена целая курица-гриль, в другой раз двухкилограммовая треска горячего копчения вместе с упаковкой, следствием чего стали выпитые за день восемь мисок воды. Но один случай помнила вся семья. На день рождения младшего сына Лели и Петра накануне было испечено три торта. Родители утром собирались на дачу, чтобы освободить поляну для детских оргий. Но не тут-то было. Когда поутру все вошли на кухню, раздался синхронный крик – Барди!!!... Пес скромно отлеживался на лоджии, не признавая своих заслуг. Один торт был съеден целиком, от второго остался только нижний корж, а с третьего аккуратно снят верх и слизана глазурь с начинкой. Такого изощренного садизма от любимой собаки никто не ожидал. Именинник бегал за Барди по всей квартире. Что он при этом кричал, повторять не станем, ребенок все-таки. Пришлось Петру компенсировать сыну ущерб рублевым эквивалентом. Но несмотря ни на что, Барди был всеобщим любимцем. Однажды Лелина подруга, увидев, каким мясом кормят ньюфаундленда, абсолютно искренне сказала: «Можно, я буду вашей собакой».

Итак, первым мороженое получил пес. Затем из закромов машины появился еще один вафельный стаканчик для Барди, так как предыдущий уже исчез в его огромной пасти. Кеша, как обычно, когда открывался багажник, запрыгивал вовнутрь и изучал содержимое пакетов. При попытке вытащить его оттуда он шипел и отбивался. Характер Кеши был полной противоположностью Бардику. В семье он получил прозвище «наш сторожевой кот». Очень часто гости уходили с рваными колготками, Кеша подстерегал их в самых неожиданных местах и бросался на ноги. Особенно страдали женщины. При невинной попытке погладить котика жертва получала резкий удар лапой, после которого рука долго заживала. Друзья, кормившие Кешу во время отсутствия хозяев, с опаской входили в дом, а отступая, держали круговую оборону.

Конечно, Петр Исаевич, приехав в деревню, сначала уделял максимум внимания своим питомцам, так как невозможно было не отреагировать на их бурное проявление радости.

Стол был уже накрыт, и Василий Осипович, гордый сам собою, прохаживался невдалеке, ожидая оценки своих трудов. За ужином все делились друг с другом произошедшими за неделю событиями и нахваливали творцов этого праздника желудка. Леля, наклонившись поближе к Нинели, шепотом спросила:

– Голубцы в кулинарии брала?

Соседка, чуть не поперхнувшись, умоляюще посмотрела на Лелю, мол, не выдавай. А мужики, не замечая подставы, уписывали общепитовскую стряпню за обе щеки. Даже Бардик, из человеческой еды предпочитающий Лелин борщ, благосклонно съел пару недоеденных голубцов.

Нинель рассказала Петру Исаевичу о разговоре с Иваном Ивановичем и согласии оного помочь образумить местных воришек. Эпизод воспитательной работы с Нюркой остался, естественно, неосвещенным.

– Это не тот ли комитетчик, который женат на твоей однокласснице Маруське, Ниночка? – поинтересовалась Леля.

– Он самый, на восемь лет ее моложе, все карьеру делает, как конструктор собирает, позади папаши по жизни прет, как вагончик за паровозом. И Маруська теперь не Маруська, а Мэри, ни меньше, ни больше, комитетская гранд-дама.

– А пригласи его к нам, Нина, – сказал Петр, – обсудим на месте, сходим с Федором пообщаемся. Завтра баню натопим, в неформальной обстановке и дело сладится.

На том и порешили. Нинель, находясь вне конкуренции, наконец расслабилась и решилась на разговор с Василием:

– Как отдыхается, Василий Осипович? Домой не тянет?

– Да что Вы, Нинель Викторовна, такого отпуска у меня давно не было. Никаких курортов не надо, крымов и сочей. Я еще поживу, если хозяева не против.

– Не против, не против, – откликнулась Леля, – где ж еще халявного работника сыщешь. Шучу я, Вася, шучу, не напрягайся.

– Да я не обижаюсь, что ж я, твой юмор подколодный не знаю, слава богу, с соплей зеленых знакомы.

– Так с шутками и прибаутками они и построили коммунизм, – вмешался в разговор Петр Исаевич, – хватит пикироваться, пошли лучше на озеро.

Барди подскочил и радостно завилял хвостом. Это была, по его мнению, первая разумная мысль за сегодняшний день.

Наш брат Василий старался не замечать прожигающих взглядов Нинели и старательно отводил глаза в сторону. Он уже перевыполнил норму сексуальных отношений на десять лет вперед, если считать, что в предыдущие десять лет было на два акта меньше. Конечно, воспоминания были приятные, но девушка ведь хочет серьезных отношений, а я где их возьму, тем более она с комитетчиком водится. Припаяют совращение малолетней или старозимней, им это раз плюнуть.

Солнце висело на верхушках леса красным фонарем, озерная вода была бодрящей, впереди были выходные дни, что еще надо человеку для полного счастья? Только немного денег в кармане, чтобы было чем кормить собаку и кота. Так думал Бардик, радуясь тому, что родители (так он называл Лелю и Петра) в сборе, что Нинель плывет рядом с братом Василием и, кажется, он уже начал ей улыбаться в ответ. Пес не мог понять Василия, да если б перед ним вертела хвостом такая аппетитная су…, то есть подружка, он бы уже давно воспользовался моментом. А эти люди шага не сделают, не обдумав десять раз, а тем более – штаны снять, это ж посоветоваться с товарищами надо, с родителями, гороскоп проверить, а как там звезды смотрят сегодня на снятие штанов. Хорошо, у меня нет штанов. Будь готов, Бардик! Всегда готов, ребята!

На обратном пути маршруты купающихся разошлись, Василий, смирившись с неизбежным, пошел ночевать к Нинели. Леля рассказывала по дороге Петру про Семеновну, к которой они оба относились доброжелательно, но иронично, как к ребенку, которому забыли рассказать, что он уже давно вырос.



***



Утром, проводив Нинель на автобус, наш брат Василий, полный впечатлений и сомнений, вернулся в родные пенаты. Хозяева еще спали, и только с Бардиком, встретившим его у дома, Василий мог поделиться сокровенным.

– Ты понимаешь, братишка, – обратился он к внимательно наблюдающему за ним псу, – все вроде ничего, но что-то не так в Датском королевстве, а что, не пойму. Баба как баба, две руки, две ноги, и все остальное на месте. А я, понимаешь, лежу с ней и жду, что сейчас заорет: «Встать, равняйсь, Васька, смирно! Ноги вместе, дуло вверх, вперед, за Родину!» Чувствую себя, Бардик, рядом с ней, как солдат в постели с генералом. Не в том смысле, что мужик с мужиком, не дай бог, а в смысле, боюсь я ее, не ровня мы, вот в чем дело. Вот ты, Бардик, смог бы с лабрадоршей нашего президента? Молчишь, то-то же.

Бардик молчал не потому, конечно, что не смог бы с какой-то лабрадоршей, а потому, что собаки, вообще-то, говорить не умеют. Если бы собаки умели говорить, то мы бы такого наслушались, и, как известно, потеряли бы последних друзей.

Пятница – любимый день Петра Исаевича – началась для него с истошного лая Бардика, возвещающего о появлении чужих людей. Петр, обычно легкий на подъем, через минуту был на ногах. Не доехав немного до дома, стоял БМВ. Рядом с машиной переминались с ноги на ногу двое мужчин в черных костюмах, боясь подойти поближе.

– Иван Иванович, дорогой, ты ли это, – приветствовал гостей Петр, – тихо, Барди, свои. Проходите, мужики, кофейку выпейте с нами.

– Долго спишь, Петр Исаевич, знакомься, мой коллега Сергей. Мы к тебе по делу, Нинель Викторовна просила помочь.

– Ты не представляешь, Иван, как эти синяки всех тут достали. Поехали, пока Леля не встала, к Федору, местному старосте.

БМВ в две минуты домчал их до поместья Федора. Огромное подворье, с двух сторон огороженное забором, с третьей стороны граничило с таким же подворьем его младшего сына. С четвертой стороны, естественно, плескалось озеро. На берегу было причалено с десяток лодок, во дворе стояли машина и трактор. Два сарая, гараж, баня, мастерская, крытый скотный двор, на котором прогуливались куры, индюки, козы – все это говорило само за себя. Здесь люди работали с утра до вечера.

«Пора раскулачивать», – некстати подумал Иван Иванович. Петр прошел в калитку и постучал в дверь. Федор вышел на порог, будто стоял за дверью:

– Здравствуйте, за рыбкой приехали?

– И от рыбки не откажемся, но мы, вообще-то, по делу, – сказал Петр Исаевич, – знакомьтесь, это Федор, обеспечивает свежей рыбкой всю округу. А это Иван и Сергей, компетентные люди, приехали помочь справиться с деревенскими воришками. Расскажи, Федор, поподробнее об этой шелупони.

– Ну что сказать, один из них местный, Леха Прыщ, дом его метрах в ста от моего, покажу, если надо. Родители Лехины померли, один остался, работать не хочет, раньше другой был, кому огород поможет вскопать, кому дров напилит, наколет, кому забор подправит. Народ в основном пожилой в деревне остался. Так они Лехе кто деньжат, кто покормит, так и перебивался. Потом с год на пилораме он работал. А тут гляжу, тем летом прибилась к нему шайка-лейка, две девки и парень, все молодые, но уже спившиеся. Балдят они с утра до вечера, не работают. А как стемнеет, на промысел выходят. Ищут, где хозяева уехали, шарят по домам, чего бы продать, посуду алюминиевую, бутылки пустые, ничем не гнушаются. А то и по огороду пройдутся, ведро картошки накопают, овощей нарвут, курицу или кролика утащут, вот тебе и обед. А тут еще удумали чужие сети проверять, рыбу воровать, лодки от причалов угонять. Боятся люди, шуганешь их, а они тебе дом подожгут, попробуй докажи потом.

– Ладно, Федор, все понятно с этими гусями, давайте на машине медленно проедем мимо их дома, осмотримся на местности, – предложил Иван Иванович.

Так и сделали. Дом Лехи производил удручающее впечатление. Покосившуюся избушку окружал полусгнивший забор, во дворе рос метровый бурьян, в котором высились кучки мусора и пищевых отходов. Обитатели дома еще спали, и была полная иллюзия, что этот дом давно покинут людьми. По большому счету, так оно и было.

– Вот где источник антисанитарии и инфекций, – промолвил грустно Федор.

– Ладно, с этим все ясно, спасибо, сейчас подвезем Вас до дома, – сказал Иван Иванович.

– Поехали, ребятки, я вас рыбкой свежей угощу, если вы этих иродов образумите, вся деревня на вас молиться будет.

Высадив Федора и получив пакет свежей рыбы, они подъехали к дому Петра. Леля и Василий, который утром отсыпался после трудовой вахты, пили кофеек.

– Ваня, ты ли это, – удивилась Леля, – как Маруся, как детки, сто лет вас не видела.

– Все хорошо, сама знаешь, наши люди у руля страны, и нам почет и уважуха.

– Ой, так ты ж нам на подмогу приехал. Только поговорили вечером, а вы уже тут как тут.

– А чего тянуть, всякую гниду надо уничтожать в зародыше, пока не размножилась. С завтрашнего дня наблюдение за ними установим, проследим распорядок дня, чем занимаются враги трудового народа, куда их нелегкая носит. А через недельку операцию проведем, я уже и название придумал – «удаление прыща». Ну как, звучит?

– Лучше не придумаешь,– ответил Петр, – может, чего покрепче, а, мужики.

– Спасибо, но нам на службу, потом, сделаем дело и отметим как следует.

– Ну это само собой, без вопросов, – гостеприимно раскинул руки Петр, мол, все в вашем распоряжении.

Выпив кофейку, так и не сняв черных пиджаков, Иван и Сергей быстро ретировались.

– Ваша служба и опасна, и трудна, – напевал себе под нос Петр Исаевич, очищая оставленную офицерами рыбу, – а я думал, что и на хрен не нужна.



***



В квартире Нюрки творились невероятные события. Вениамин собрал вещички и недоотдыхав две недели в пансионате имени Павлика Морозова, наплевал на деньги и переехал жить к Нюрке. Когда хозяйка ушла на работу, Вениамин принялся за дело. Первым делом Веня вынес на помойку весь хлам. На это ушел целый день. В помощники он позвал каких-то местных хануриков, дефилирующих возле рюмочной, рассчитавшись двумя бутылками портвейна. Невозможно было представить себе, что этот тихий ботаник развернет такую бурную деятельность. Затем новый квартирант вымыл всю целую посуду, вытащив ее из самых неожиданных мест. Грязные вещи были рассортированы и разложены по пакетам для отправки в прачечную и химчистку. Сантехника и полы были вымыты и приобрели первозданный вид. После уборки Вениамин сходил в магазин и приготовил обед.

Нюрка вернулась из поездки как всегда навеселе, часов в одиннадцать вечера. Она уже и не помнила о своем временном жильце. Открывая дверь, Нюрка почуяла неладное – из квартиры доносился запах съестного. Войдя же внутрь, хозяйка поначалу остолбенела, а затем пулей выскочила, захлопнув дверь. Приходя в себя, она осмотрелась, принюхалась и, убедившись в том, что находится в родном подъезде на своем этаже, начала успокаиваться. Из-за двери раздался знакомый голос:

– Анечка, не бойся, это же я, твой Веня.

– Кого это он Анечкой зовет? – подумала Нюрка, – твою мать, так это ж он про меня. Ботаник, ты, что ли?

Нюрка решилась войти в квартиру.

– Что это с моей берлогой случилось? – она настороженно ходила по дому, ничего не узнавая.

– А где мои вещи, мебель, ты куда все подевал, Венечка?

– Анна, с сегодняшнего дня ты начинаешь новую жизнь. Весь хлам я вынес на помойку, оставил только необходимое. Теперь в твоем доме всегда будет чистота и порядок, уж я за этим прослежу. Иди мой руки, будем ужинать.

– А ты что это, друг мой, решил здесь навеки поселиться? Ты у меня спросил, хочу ли я этого? Да мне свобода, может, дороже твоего порядка. Спасибо тебе, конечно, Вениамин Племенной, огромное, но больше никакой самодеятельности. Давай корми бабу, чего застыл, силы нам сегодня понадобятся или нет?

Вениамин нисколько не обиделся на Нюрку, он понимал, что ей нужно время для того, чтобы измениться, понять его. За ужином Веня решил разрядить обстановку:

– Нюрочка, у тебя ведь завтра выходной, давай куда-нибудь сходим.

– Да куда можно пойти в этой дыре? А впрочем, можем съездить на дачу к моим кумовьям. У них всегда сытно и весело.

– Это, наверное, неудобно, незнакомые люди, – засомневался Веня.

– Со мной удобно всегда и везде, – отрезала Нюрка.



***



Вернемся в деревню. Здесь происходило эпохальное событие – выезд семьи Кудимыча на дачу. Это бывало примерно раз в год, как снег в Африке. Сегодня для этого была реальная причина – двенадцатый день рождения старшего внука Борюсика по домашнему прозвищу Кролик, которое он получил за привычку постоянно что-нибудь жевать, невзирая на время суток. Бригада подготовки к празднику состояла из жены Кудимыча, его старшей дочери Веры, матери Борюсика, самого виновника торжества и второго мужа Веры, попавшего сюда только потому, что он использовался в качестве водителя. Из машины вынесли массу всякой снеди, коробки с тортами, ящики со спиртным и прохладительным. Главная задача, стоявшая перед организаторами, – как можно дольше удержать Кудимыча в трезвом виде. Эта непосильная задача была поставлена перед именинником. Под угрозой отмены праздника Борюсик по пятам ходил за Кудимычем и канючил: «Дедушка, не пей. Дедушка, не пей. Меня мама убьет и гостей всех разгонит».

Кудимыч ходил хмурый, злой. Мало того, что маковой росинки не было с утра, в смысле стопки, так еще заставили прилично одеться в новые брюки и майку внука с вышитой стразами надписью на спине «Монте-Карло».

Дачные участки Кудимыча и Петра примыкали друг к другу, и все праздники автоматически становились общими. К назначенному часу съехалось несколько автомобилей, некоторые гости прибыли на такси. Все окружили вниманием Борюсика, одаривая его крашеной пластмассой разной формы (машинками, пистолетиками, автоматиками и другой общепринятой бесполезной ерундой). Кудимыч в это время ненадолго остался бесконтрольным и напился в пять минут, прячась в недостроенной бане. Семейство слишком было занято подготовкой, чтобы отследить этот момент. Гости расселись в доме за большим столом, ломящимся от закусок. Во дворе был зажжен мангал. Все было готово к началу торжества, готов и Кудимыч. Подняли бокалы под первый тост, и тут в дом на плохо гнущихся ногах вошел хозяин: «Какого хрена собрались в моем доме, кто такие? Пошли отсюда, я спать хочу».

Последовала немая сцена. Дочка Кудимыча перевела все в шутку и, силой выведя папашку-террориста из дома, заперла его в сарае. Ему была выдана бутылка водки, бутерброд с салом и соленый огурец. Из сарая поначалу доносился крик Кудимыча: «Я один не пью», но со временем крик перешел в разговор сам с собою, а затем и вовсе стих. Доза выпитого достигла нормы, спокойной ночи, дорогой Кудимыч.

Только после изоляции дедушки у внука начался праздник. Гости, слава богу, все были свои, к происходящему привыкли, объяснять им ничего было не надо и извиняться тоже. Через пятнадцать минут веселье уже было в разгаре, пили все умеренно, налегая на вкусные салаты. Среди гостей отметились и Петр с Лелей, резонно рассудив, что для разнообразия можно и самим в гости сходить, а не только у себя всех принимать. Василий Осипович отказался идти в незнакомую компанию, тем более боясь повторить подвиг Кудимыча. После куриного шашлыка, танцев и купания при луне гости стали потихоньку разъезжаться. Собрав посуду, убыли и хозяева, оставив ключи от сарая, где томился Кудимыч, Петру Исаевичу.

Кудимыч отметил день рождения любимого внука не приходя в сознание. В сарае, служившем свалкой ненужных вещей, стояла железная кровать, украденная из пионерского лагеря. (Пионеры, если кто не знает, это была детская коммунистическая организация, созданная для того, чтобы детки с малых лет не расслаблялись, были на учете и знали, что даже в туалет не могут сходить без характеристики. Ячейкой пионерской организации было звено, состоящее из пяти детишек. В пионеры дети поступали уже подготовленными, так как до этого проходили стадию октябрятских звездочек. После закалки и проверки в пионерах четырнадцатилетний юный ленинец мог быть удостоен чести называться комсомольцем. Без комсомольского билета нечего и думать было о том, чтобы поступить в институт, и тем более сделать более-менее приличную карьеру).

Вот на этой знаменательной кровати, еще хранящей тепло не одного славного сына или дочери трудового советского народа, и отметил радостное событие Кудимыч.



***



Субботний вечер всегда был апогеем недели на даче у Петра Исаевича. Дом никогда не пустовал в этот день. Друзья, дети друзей, дети хозяев, друзья детей хозяев собирались на огонек, под которым можно подразумевать и горящий камин, и жаркую печку, и баню, и мангал, и коптильню. Так и сегодня, вроде бы без всякого повода стягивалась разношерстная компания. Василий Осипович накануне опять ночевал у Нинели, и они оба давно уже помогали Леле пропалывать грядки. К обеду неожиданно, как всегда без предупреждения прибыла Нюрка, сопровождаемая верным Вениамином. Все присутствующие были шокированы даже не наличием у Нюрки кавалера, а тем переменам, которые произошли с нею. Куда девалось голодное выражение глаз, расхлябанность и развязная походка, говорящая: «Со мной можно все». Нет, сегодня приехала независимая женщина со своим мужчиной, аккуратно одетая и практически неотразимая.

– Знакомьтесь, дамы и господа, Вениамин Племенной, научный работник.

Веня пожал руки мужчинам, поцеловал ручки дамам.

– А он настоящий, – шепнула тихонько Леля Петру, – интересно, где она его откопала.

У Нинели же закралось подозрение, что это какой-нибудь совращенный Нюркой монах, сбежавший из монастыря вместе с нею. Но это подозрение развеялось, когда перед обедом Вениамин и не подумал поблагодарить боженьку. Гости привезли с собой бутылку шампанского. Несмотря на уговоры Нюрки, купить водки ее кавалер наотрез отказался, сославшись на правила этикета. Вот это шампанское и стояло сейчас в полном одиночестве на обеденном столе. «А что, в этом что-то есть, – решила Леля, – вроде и спиртное на столе, и все трезвые, просто красота».

В разгар обеда, когда Петр с Вениамином уже вели беседу о положении в мире, откуда-то раздались глухие крики и удары по железу.

– О господи, – встрепенулся Петр, – я ж Кудимыча забыл открыть. Наверное, протрезвел и думает, что он уже в аду. Пойду, открою, а то пить бросит с перепугу.

– Подожди, Петр Исаевич, – вскричала Нюрка, – мне мысль одна в голову пришла.

– Только без глупостей, Анечка, – умоляюще попросил Вениамин.

– Не волнуйся, котик, это не больно, но полезно.

Нюрка пошепталась с Лелей и Нинелью, они дружно заржали и куда-то убежали, попросив Петра минут десять не открывать сарай и не подходить к нему.

Через несколько минут девки вернулись с рупорами, сделанными из листов картона, и окружили сараюшку. По знаку Нюрки началась вакханалия, они завывали, дудели, свистели, улюлюкали, кто во что горазд. В сарае стояла тишина. Вениамин укоризненно качал головой, явно не одобряя происходящее. После звуковой подготовки Нюрка зычным басом, усиленным рупором, заорала:

– Раб божий Кудимыч, отзовись!

«Допился, – подумал Кудимыч, – до звуковых галлюцинаций», – но промолчал.

– Грешный сын мой, я знаю, что ты там, – прокричала Нюрка. Две сообщницы подвывали, создавая полную иллюзию хора чертей в преисподней.

– Изыди, сатана! – истошно завопил Кудимыч. Теперь он изо всех сил колотился в стены и двери сарая, пытаясь разогнать окружавший его кошмар.

Пора вмешиваться, решил Петр и пошел открывать сарай, отогнав женщин.

– Кудимыч, не шуми, это я, Петр, сосед твой.

– Петенька, дружочек, что это было? – перепуганный Кудимыч с опаской вышел из сарая.

– Ты это о чем, – прикинувшись шлангом и сделав невинные глаза, спросил Петр, – мы обедали, ты спал в сарае, потом, видно, проснулся, принялся орать, колотиться, я сразу прибежал и тебя открыл.

– А тут никого не было? – Кудимыч озирался и никого не мог обнаружить. Вся компания сидела за столом и приветливо ему улыбалась, попивая чаек.

– Слушай, Петя, мне сейчас такое приснилось, надо срочно выпить. У тебя водка есть?

– Найдем, только я до бани не пью, сам знаешь.

– А что, сегодня баня будет? – спросил Кудимыч, – тогда и я до бани потерплю, сто граммов только налей и все, больше ни-ни.

Вениамин деликатно отозвал Нюрку в сторону и выговорил все, что думает о последних событиях.

– Я думаю, нам пора, мне стыдно здесь находиться.

– Веня, ты что, скоро баня, глупо не попариться. Мы с тобой вдвоем пойдем, представляешь, какой кайф.

– Не представляю, я в баню не хожу, мне и в ванной неплохо.

– Котик, останемся, не пожалеешь, если очень хочешь, можешь сам ехать, вот тебе ключи, а я вечером вернусь, – игриво промурлыкала Нюрка.

– Ну уж нет, я тебя здесь одну не оставлю. Баня так баня, посмотрим, что это за зверь такой.

Захмелевший опять с одной стопки Кудимыч вызвался идти в баню с женщинами:

– Я вас хоть веником похлестаю, а насчет того-этого не беспокойтесь, у меня справка есть. Там так и сказано, что Кудимыч не представляет никакой опасности для женщин, и время проставлено – пять тридцать, в смысле – полшестого. То есть на моих часах теперь время одно и тоже, завод кончился. А часы старые, ремонту не подлежат. Алес капут.

Но на сегодня еще не все сюрпризы закончились. Под благовидным предлогом приехала Семеновна, якобы для того, чтобы проверить, как тут ее грибочки солятся, сушатся. Ага, на минуточку, протрясшись три часа в электричке и автобусе и тут же, даже чаю не попив, обратно, так ей и поверили. На Семеновну это было настолько не похоже – приехать к шефу внаглую, без приглашения, что для этого нужен был очень мощный повод. И он, конечно, был. И звали его, естественно, Василий Осипович.

Кудимыч, простая душа, приветствовал Семеновну троекратным «ура», никем не поддержанным. Гостья, чтобы прервать возникшую и затянувшуюся паузу, взяв с собой Бардика, пошла на озеро. Пес, конечно, не отказался, надо же было поддержать человека. Он шел рядом с Семеновной и поскуливал, как бы говоря: «Все нормально, не тушуйся. Ты Василию тоже приглянулась, а Нинель это так, не серьезно. Она прет, понимаешь, как танк, а Вася мужик слабохарактерный, отказать не может».

Семеновна остановилась и оглянулась, рядом никого, кроме Бардика, не было.

– Кто мне сейчас все это говорил? – спросила женщина и подозрительно посмотрела на ньюфа. Бардик утвердительно помахивал хвостом.

– Да ладно, пригрезится же такое. Совсем голову потеряла, собачью речь слышать стала. Пойдем скорее, искупаемся.

«Правильно мыслишь, женщина», – вздохнул Бардик и ускорил шаг. Семеновна с недоумением уставилась на пса-философа и пошла следом.

Вениамин с Нюркой в это время первыми пошли в баню, так сказать, на первый пар. Нюрка была весела и игрива, обучая Веню премудростям банного искусства. Ботаник с трудом переносил высокую температуру парилки и поминутно выскакивал в комнату отдыха отдышаться. Толстокожей Нюрке все было нипочем, только раздражал мельтешащий напарник.

– Веня, посиди, перетерпи, пропотеешь, сразу легче станет, – поучала она дилетанта, – а не можешь, так иди мойся. В моечной слева тазики, мыло, шампуни, мочалки, справа ведра с родниковой водой и кран с кипятком.

– Да ладно, разберусь, – пробурчал Вениамин и пошел мыться. Нюрка вышла из парилки минут через десять и начала обливаться холодной водой, зачерпывая ее ковшиком из ведра. Выйдя, замотанная в махровую простыню на крыльцо, Нюрка с кайфом покурила и крикнула Леле, что они скоро выходят. Вернувшись в моечную, наша эротоманка начала приставать к Вениамину, но пристыженная щепетильным кавалером, решила, что пора мыться. Наблюдая за Нюркой, Веня испытывал массу противоречивых эмоций. Такое тело ходило рядом с ним, колыхая разными деталями. Не удержавшись, он плеснул ледяную воду на Нюрку, которая в эту минуту набирала кипяток из бака. От неожиданности деваха с разворота плеснула им на шутника. Тот только и успел, что отвернуться, поэтому кипящая вода попала Вене на спину и на задницу. Раздался крик, которым индейцы созывают свое племя на тропу войны.

Все повернули головы к бане. Крик перешел в завывание, причем выли уже и Веня, и Нюра. Последняя вся в мыле, даже не накинув на себя ничего, выскочила на порог и заорала: «Убила, я его убила!»

Первым опомнился Петр и, отодвинув с дороги сотрясающуюся от рыданий Нюрку, влетел в баню. В моечной, скорчившись от боли, стоял воющий Веня. На его  спине и заднице  кожа покраснела и на глазах покрывалась волдырями.

– Твою мать,– только и смог вымолвить пораженный хозяин, – идти сам можешь?

– Не знаю, надо попробовать,– процедил сквозь зубы Вениамин.

– На полотенце, прикройся и чапай потихоньку к машине, едем в больницу.

Нюрка сидела на пороге бани голая, с нее стекала мыльная вода. Она ревела и курила в полной прострации.

Леля положила на заднее сиденье машины покрывало и на него лег животом книзу голый Вениамин. Ни одеться, ни прикрыться он не мог, вся задняя часть его нежного, белого еще недавно тела была похожа на красный кусок мяса, только что вынутый из кипящего борща. Рядом с готовым стартовать Петром решительно уселась Нинель. Ее вид не терпел возражений.

– У меня в больнице куча знакомых, Веня же не местный, проблемы могут быть, – ответила она на не заданный никем вопрос.

Машина двигалась на малой скорости, чтобы не доставлять дополнительных проблем жертве бани. Подъехав к приемному отделению, Нинель побежала выяснять, кто сегодня дежурит, и через пять минут вернулась с двумя санитарами, оснащенными каталкой. Сцепив зубы, Вениамин стоически перенес свое втаскивание на носилки и перемещение в приемный покой.

Нинель организовала страдальцу отдельную палату, в которой он получил первую помощь. Дежурный врач, который был хорошо знаком с директором Дома культуры, заверил, что через недельку все зарастет, а пока только покой. Петр с Нинелью съездили и купили больному фрукты и соки, а врачу коньячок, и со спокойной совестью поехали в деревню. Вечер, конечно, был окончательно испорчен.

Нюрка собралась и уехала домой, Кудимыч пытался развеселить народ, но, встретив непонимание, пошел спать. В воздухе висело тревожное ожидание, усугубленное приездом Семеновны. Нужен был какой-то толчок, слово или действие. Вдруг в полной тишине Василий Осипович спросил:

– А что, в баню больше никто не пойдет?

Первой засмеялась Леля, следом хихикнула Семеновна, и понеслось, все смеялись громко и от души, как будто прорвало долго сдерживаемую плотину. Радовался Бардик, поддерживая общее настроение. Когда смех начал переходить в стадию всхлипывания и постепенно затих, обиженный Василий Осипович настоял на своем:

– Ну, если никто не хочет, я сам пойду, хоть помоюсь.

Новый взрыв хохота не заставил себя ждать. Петр Исаевич сполз со скамейки на пол и смеялся, обнявшись с любимым псом. Напряжение последних часов наконец-то нашло свой выход.

Леля, Семеновна и Нинель сели пить чай с тортиком, привезенным Семеновной. В баню идти смысла никакого не было, она давно остыла и потеряла свое основное предназначение. Только Василий Осипович с удовольствием помылся и смотрел на всех с чувством превосходства мытого над немытыми.

Нинель, попивая чаек, размышляла над сложившейся ситуацией. Умной женщине ничего не стоило сложить два и два и оценить, чего стоило Семеновне приехать сюда снова. «Это тебе не Нюрка, в монастырь ее не сошлешь. Да и бороться с ней невозможно, соперница в другой весовой категории. Тут все зависит только от Василия, а Василий на Семеновну смотрит как на мать родную. Ему ведь женщина такая, как Семеновна нужна, если быть откровенной, тут Леля абсолютно права. Но и я так просто не сдамся. Посмотрим, какая кукушка перекукует».

Семеновна приехала, конечно, толком не обдумав последствия своего поступка. «Попала шлея под хвост, собралась и поехала, а что дальше? Наглости не хватает на какие-либо решительные действия. А без наглости разве чего-нибудь с Василием Осиповичем добьешься? Он ведь сам будет сидеть и ждать у моря погоды. Нинель вон какая, одно слово – директор. Но я-то чувствую, обрадовался Васенька моему приезду, женское сердце не обманешь».

Леля уже и не рада была своей затее, люди, тем более близкие, это не пазлы – складывай картинку по вырубленным контурам, и ни одна деталька не ляжет на чужое место. И сама Леля уже понимала, что события неподвластны ей, остается одно, наблюдать и вмешиваться в крайнем случае на правах хозяйки.

К чаю подтянулись Василий и Петр. Разговор переключился на Вениамина и, соответственно, на Нюрку. Все сошлись во мнении, что они абсолютно не подходят друг другу, но Веня – воспитанный интеллигентный мужчина – благотворно повлиял на их непутевую подругу. Трезвая и воздержанная в еде Нюрка произвела на всех настолько неизгладимое впечатление, что никому и в голову не пришло предложить, что неплохо бы выпить в выходной день, кроме, естественно, Кудимыча. Соседу были неведомы нравственные мучения типа: пить или не пить. Так вопрос для него никогда не стоял. Его принципы сложились из богатого жизненного опыта и теперь звучали четко и понятно:

– на завтра только ленивый оставляет;

– пить надо только в двух случаях: когда есть селедка в магазине и когда ее нет;

– если водку производят, значит Родине это нужно;

– если не мы, то кто же, – этот принцип был основополагающий и действовал на колеблющихся безотказно.

Василий Осипович, видя, что вокруг него снова сгущаются тучи, как всегда принял самое разумное решение – ушел спать. Женщины, потеряв из виду объект проявления эмоций, тоже успокоились и разошлись по спальням. Утро вечера мудреней.

На улице остались только Кеша и Барди, который по-своему оценивал произошедшие за день события. В собачьей среде борьба за самку было делом обычным, кобель, победивший соперников, получал приз. Но приз этот был переходящим, свое право его обладания завтра надо было доказывать снова и никакие привилегии типа «а вчера эта девушка была моей» в расчет не принимались. Ухищрения людей вроде штампа о браке среди собак вызывали смех. Наивно было полагать, что кобель, сотрясая какой-то бумажкой, пусть даже и с печатью, мог без боя получить доступ к телу. Но, живя столько лет среди людей, Барди понимал: люди разбиваются на маленькие стаи, называющиеся семьями, для того, чтобы не доказывать каждый день право обладания партнером. А штампы в свои паспорта ставят для того, чтобы проснувшись однажды утром в незнакомой постели, сориентироваться на местности, заглянуть в паспорт и вспомнить имя своего супруга. Наличие так называемых гражданских браков возвращало людей к межполовым отношениям их предков, когда они, просыпаясь с одной самкой, никогда не знали, с какой будут укладываться вечером. Борьба же между самками за самца, конечно, с точки зрения самца была приятна, но противоестественна. Если бы Бардику пришлось выбирать между Семеновной и Нинелью, он выбрал бы Семеновну, которая постоянно подкладывала ньюфику вкусные кусочки и говорила всякие приятные вещи. «Эта женщина знает, что нужно мужику», – подвел итог своим размышлениям Бардик и спокойно заснул. Ему снилось, как вокруг него танцуют свадебные танцы водолазихи, покусывая его за разные места и повизгивая от вожделения, а Семеновна и Нинель машут на него опахалами, отгоняя мух, и подкладывают в миску сочные куски мяса.



***



Утром за чашкой кофе решили навестить в больнице Вениамина. С Петром вызвались ехать Леля, которой все равно нужно было в Райцентр за продуктами, и Нинель, без которой в воскресный день в больницу могли бы и не пустить. С тяжелым сердцем оставляла Нинель Викторовна Василия с Семеновной наедине, но тусующийся рядом Кудимыч имел свои виды на брата Василия, как на потенциального напарника в похмельном деле. Рядом с Кудимычем никакие романтические отношения были невозможны. «На него можно положиться», – решила Нинель, наблюдая, как Кудимыч, словно банный лист, цепляется к Василию.

Запасшись гостинцами и чувствуя в какой-то мере вину за случившееся, наши герои вошли в палату к Вениамину. Они уже подзабыли, как выглядел мирный ботаник после бани, и теперь заново сопереживали бедолаге. Спина и задница, обработанные живительными мазями, блестели и были похожи на апельсин, разрезанный пополам. Веня довольно спокойно лежал на животе, наколотый болеутоляющим. Увидев входящих, больной заулыбался и извинился за свой обнаженный вид.

– Ты что, Веня, – успокоил страдальца Петр, – а Нюрка не навещала?

– Она, наверное, не знает, где я, а то бы давно прибежала, – оправдывал свою подругу Вениамин.

Нинель же резонно заметила, что Нюрка могла бы у нас спросить, куда тебя отвезли, если бы хотела.

Аргументов на это у жертвы банного произвола не нашлось и он грустно промолчал, но вскоре встрепенулся и прочувственно ответил:

– Я Аннушку не осуждаю, к чему я ей теперь, инвалид убогий. Как только смогу на себя что-нибудь надеть, сразу домой уеду, к маме, – последние слова Вениамин произнес с таким надрывом, что женщины невольно всплакнули.

В этот момент Нинель, как женщина чувственная, по-новому посмотрела на Веню. Перед ней лежал совсем другой, чем Василий, мужской индивидуум. Его тело было изуродовано, но создавалось полное впечатление, что Вениамин Племенной во фраке, в цилиндре, накрахмаленной белоснежной рубашке с бабочкой и белых же перчатках. Если бы не боязнь причинить ему боль, Нинель прикрыла бы Вениамина своим телом от посторонних глаз. Петр и Леля, проникнувшись зарождающимися высокими отношениями, попрощались и, шепнув Нинели, что ждут ее в машине, вышли из палаты…

Нюрка же весь вчерашний вечер, плавно перешедший в ночь, провела в кабаке, поминая свой несложившийся роман и пытаясь утопить в коньяке тоску. В кабаке громко гремела музыка, свободных мест не было, а Нюрке казалось, что она одна в этом прокуренном зальчике и во всем этом прокуренном мире. Перед ней вдруг из сизого табачно-перегарного облака отчетливо возник образ отца Еремея, молча и укоризненно взирающего на пьяные оргии. Мгновенно протрезвев, отставная сестра Анна встала и вышла в летнюю ночь, отмахнувшись от назойливого случайного собутыльника. Прийдя домой, Нюрка вошла по привычке в квартиру не разуваясь, но вдруг, вспомнив Веню, сняла туфли и осталась стоять на чистом полу босиком. Уже начало светать. Нюрка, внезапно решившись, переоделась и пошла ловить такси. Через час она стояла у ворот монастыря и думала о том, что скажет отцу Еремею.