Сватовство. Кн. 1. Гл. 5

Глава 5



ОПЕРАЦИЯ «УДАЛЕНИЕ ПРЫЩА»



В пятницу вечером принесли Кудимыча, нет, сначала, конечно, привезли на машине, а потом вытащили и понесли. Кудимыч мирно спал, на нем был одет костюм и галстук, сразу видно, побывал на каком-нибудь совещании, там же и поужинал. Кормили, видно, плохо, поили хорошо. Кудимыча пронесли мимо мирно отдыхающего в тени берез Бардика. Пес всегда с пониманием относился к Кудимычу, считая, что каждый человек вправе отдыхать так, как ему хочется. Не всем же самолетики клеить, кому– то и водку пить надо. Поэтому сейчас Бардик даже и не тявкнул, оберегая покой прибывшего на отдых Кудимыча. Может быть, если бы ньюф тявкнул, да погромче, то сосед бы проснулся, и события субботы развивались по-другому, но, сами знаете, что бывает, если бы да кабы.

Примерно через час вечерней лошадью прибыла Семеновна, груженая посылкой для Василия Осиповича и собственными заготовками. Осада крепости готовилась капитально. Все собрались за столом и с любопытством наблюдали за руками Семеновны, достающей из баулов гостинцы. Кеша и Барди, боясь пропустить раздачу, толкались среди хозяев. Семеновна, скромно потупив глазки, передала Василию пакетик с чистым бельишком, чем вогнала его в краску. Наш брат его тут же припрятал. Дальше последовала знаменитая выпечка Матильды Петровны. Тут же сварганили чаек и сунули пирожки в духовку. Дух нежнейшего теста окутал всю округу. Петр Исаевич даже вздрогнул, ему почудилось, что сама Матильда Петровна вылезла из баула.

К пирожкам Семеновна присоединила свои заготовки и, выложив все на стол, создала пейзаж, вызвавший у зрителей обильное слюноотделение. Леля поставила рядом блюдо с жареными карасями, но для завершения картины явно не хватало последнего мазка. Его-то Семеновна и приберегла на конец – как это ни банально, обычная бутылка водки придала пейзажу абсолютно законченный вид.

Что такое бутылка водки для четверых здоровых людей, да еще под такую закуску, это как легкая музыка на заднем фоне, не более того. Создает настроение и повышает аппетит. Петр Исаевич попросил слова и встал, учитывая торжественность момента. Даже Барди и Кеша замерли, ожидая, что скажет хозяин.

– Дамы и господа, – начал Петр, – мне поручено от имени одного человека, сидящего среди нас, предложить руку и сердце другому человеку, также находящемуся здесь.

Барди с сомнением посмотрел на хозяина. Обычно четко выражающий свои мысли Петр Исаевич от волнения еще больше запутал ситуацию. Все, конечно, догадались, о ком идет речь, но требовали конкретики.

– Попрошу поименно, – выразила общее мнение Леля.

– Да чего там ходить вокруг да около, – махнул рукой Петр, – есть два одиноких человека, симпатизирующих друг другу, но не решающихся сделать первый шаг. Речь идет о Василии и Семеновне, наших друзьях. Я хочу выпить эти пятьдесят грамм за их счастье, если, конечно, они сами этого пожелают.

И Петр махнул стопку, ни с кем не чокаясь.

Преодолев оцепенение, вскочил брат Василий, рюмка в его руке ходила ходуном, водка расплескивалась на тарелку с пирожками. Леля отодвинула тарелку подальше, положив на ее место салфетку.

– Дорогие мои, – начал он дрожащим от волнения голосом, – за эти две недели, которые живу здесь, я стал совсем другим человеком. Вы все стали мне очень близки, а Бардик научил меня гораздо проще смотреть на жизнь. Я не готов еще сказать вслух те слова, которые хотел произнести за меня Петр, но, поверьте, отношусь к Семеновне, как ни к одной женщине до этого, за исключением, конечно, моей матушки Матильды Петровны, дай ей бог здоровья. Мы будем дружить, ходить друг к другу в гости, и я уверен, что наступит тот день, когда я произнесу все, что положено в таких случаях.

«Опять ушел от удара», – подумала Леля, а вслух сказала:

– Василий, за это я пить не буду, как хочешь это понимай, но я выпью за ваше с Семеновной совместное будущее. Ну что, слабо?

– Что ты, Лелечка, я с удовольствием, – поспешил исправиться наш брат, – я же об этом и говорю, про будущее наше.

– Я надеюсь, очень недалекое будущее, – вмешался Петр, – а то ведь не все дожить могут, чай, не дети.

Семеновна вполне нормально отнеслась к происходящему, она даже боялась, что сейчас ее поставят перед выбором: «Согласна ли ты, Семеновна, быть женой Василия Осиповича или нет?» Еще неизвестно, что бы она сдуру ответила. А так, глядишь, время есть присмотреться друг к другу, проверить, как говорили в советских ЗАГСах, свои чувства.

В классических любовных романах главные герои до самого конца интригуют читателей. Бедные обыватели, которым в реальной жизни не хватает остроты отношений, рыдают над выдуманными страстями, переживают, что герои никак не встретятся или никак не объяснятся или не поймут друг друга. В жизни другие проблемы: сначала, как дожить до зарплаты, затем, на что ее потратить.

Женские романы это вообще отдельный вид литературы, напоминающий песни-страдания, – я страдала-страданула, я миленка обманула…

Наши же герои не то, чтобы сохраняют интригу, им на это глубоко наплевать. Вам-то что, прочитали и забыли, а им дальше жить.



***



В семье Племенных жизнь расцвела новыми красками. Присутствие в доме женщины, потенциальной кандидатки на роль невестки, мобилизовало все внутренние резервы. Эмма Леопольдовна ревниво следила за каждым шагом Нинели, что-нибудь делающей по хозяйству, как тренер за юной гимнасткой, неуверенно шагающей по бревну. Константин Иванович с трепетом наблюдал за реакцией супруги, боясь, что она каким-нибудь неосторожным словом нарушит хрупкую идиллию. Вениамин готов был встать на бревно вместо гимнастки, но под строгим взглядом маман тут же оседал в кресле. Он уговорил не особо и сопротивлявшуюся Нинель погостить у них все выходные. Эмма Леопольдовна – властная женщина, привыкшая всю жизнь командовать двумя мужчинами, понимала, что это отличный шанс для Венечки покончить, наконец, с холостяцкой жизнью. Нинель ей очень нравилась, но жгучая ревность, необходимость делить любимого сына с другой отравляла Эмме Леопольдовне существование.

Теща – любимый объект анекдотов наряду с чукчей, Чапаевым и Рабиновичем. Анекдотов же про свекровь нет в природе. А все почему? Да потому, что анекдоты сочиняют мужчины, а свекрови, по определению, это их матери. Ну какой дурак про мать родную будет шутки шутить?

В нашем рассказе и Василий Осипович, и Вениамин остановили или скорее приостановили свой выбор на женщинах, очень похожих на собственных матерей. Что там писал по этому поводу старик Фрейд? Он таки был прав!

Веня и Нинель весь вечер накануне ее отъезда гуляли по Городу, заходили в кафе-мороженое, наверстывая упущенное в молодые годы. Им было весело и легко вдвоем, и никто не решался завести разговор о дне грядущем, который неумолимо приближался. Вернувшись домой, они были встречены парадно одетыми родителями и празднично накрытым столом.

Константин Иванович по праву старшего встал и, явно волнуясь, произнес тост:

– Дорогая Ниночка, давно уже я не видел своего сына столь счастливым, последний раз, пожалуй, когда мы купили ему красную пожарную машинку. И сделали его счастливым Вы, дорогая моя. А раз счастлив наш сын, еще более счастливы мы, его родители. Вот за Вас, Ниночка, я и хочу выпить, за то, чтобы созданная гармония длилась долго-долго.

Эмма Леопольдовна украдкой вытирала предательскую слезу. Деваться некуда, придется и ей сказать что-нибудь.

– Можно, я сидя скажу? – спросила она, и так как вопрос был риторический, тут же продолжила:

– Сынок, я хочу обратиться к тебе. Ты уже давно не мальчик, у твоих одноклассников дети школу заканчивают. Долго мы с отцом ждали этого дня. Я уже, положа руку на сердце, думала, что этот миг никогда не наступит. Поэтому я тебя при Ниночке очень прошу, на меня не обращай никакого внимания, если скажу или посмотрю не так. Это материнская ревность, явление опасное и стихийное. Сейчас я могу об этом спокойно говорить, а вдруг разум помутится, тогда я за себя не ручаюсь. Это, конечно, шутка, но, сами знаете, в каждой шутке есть только доля шутки. Я Вам желаю прожить вместе хотя бы столько же, сколько мы с отцом прожили. Аминь.

Вениамин во все глаза смотрел на Нинель, пытаясь понять, как она реагирует на эти сватовские речи. Но ее глаза смотрели в тарелку, по которой гостья сосредоточенно перекатывала вилкой одинокую маслинку. Когда Нинель, не выдержав, подняла взгляд на Вениамина, в уголках глаз он заметил подтеки туши.



***



Мы оставили Нюрку, как старуху у разбитого корыта, но не такой человек Анна Николаевна, чтобы долго горевать по этому поводу. Подумаешь, старик оказался бывшим сокурсником, а корыта даже и разбитого не осталось. Не беда, жизнь продолжается. Все равно, если прикинуть нос к уху, баланс-то положительный остался. Во-первых, в квартире Венькой наведен такой порядок, что до сих пор уделать не успела, наверное, еще на пару месяцев хватит, а потом, глядишь, и еще какой-нибудь Жменька нарисуется. Во-вторых, столько нового для себя узнала в монастыре, что впечатлений надолго хватит. В-третьих, и это самое главное, оказалось, что и ее, такую беспутную, можно любить, да еще как любить!

За всеми этими делами забыла Нюрка, какой день сегодня. Вроде, суббота, надо, пожалуй, к кумовьям в баньку смотаться, развеяться, а там с чистым телом и здоровым духом легче будет всякая фигня восприниматься.

Сказано-сделано, у Нюрки от решения до воплощения всегда перерывчик небольшой. Поймав такси, она уже через пять минут мчалась  по шоссе.

На въезде в деревню стояла милицейская машина. Лейтенант милиции попросил остановиться и, козырнув, сообщил:

– В деревню нельзя, проводится спецоперация.

Таксист, получив расчет, быстро уехал, а Нюрка, не привыкшая отступать от намеченного, с вызовом произнесла:

– Командир, мне домой надо, живу я здесь.

– Попрошу предъявить документы, – приказал лейтенант, – если прописка деревенская, пропустим, нет проблем.

– Прописана я в Райцентре, – не стушевалась Нюрка, – а в деревне у нас дача, да вон она, на горушке слева, под белой крышей.

– Хорошо, – сдался лейтенант, – сержант Сидоров, проводить женщину до самого дома.

– Спасибо, любезный, а может, сам проводишь, стопку чаю выпьем?

– Не могу, служба, – ответил лейтенант, – и Сидорова там не задерживайте. Понял меня, Сидоров, чтоб вторая нога уже здесь была!

Нюрка взяла отбрыкивающегося лопоухого сержантика под ручку и прижавшись грудью к пацану, годившемуся ей в сыновья, напевала:

– Ах, какая женщина, тебе б, дурачок, такую.

Лейтенант, молодой мужчина ненамного старше Сидорова, безнадежно вздохнул, типа такую Нюрку да в мирное время, и отвернулся, наблюдая за дорогой.

Через сто метров странную парочку остановил патруль:

– Стой, кто идет? Пароль!

– Береза, – отчеканил сержантик.

– Осина, – ответил патрульный, – проходи.

– Господи, – опешила Нюрка, – как у вас здесь все запущено. Веди меня давай, Сидоров, скорей, а то пароль забудешь, не дай бог, и умру молодой и красивой.

Через десять минут они были у Лелиного дома. Сидоров тут же откозырял и направился в обратный путь. Первое, что поразило Нюрку, отсутствие кого бы то ни было.

– Ау, – крикнула она, – есть кто живой?

Из дома раздался радостный лай Бардика.

– Слава богу, хоть пес дома, – обрадовалась Нюрка и потянула дверь. Изнутри ей уже открывали. Все были в доме, смотрели кино.

– Нюрка, как ты прошла, все же кругом перекрыто, – удивилась Леля.

– Объяснит мне кто-нибудь наконец, что у вас здесь происходит, – не выдержала Нюрка, – кругом менты, патрули, пароли, что, враги сожгли родную хату?

Петр Исаевич взял на себя труд прояснить ситуацию:

– Помнишь, Нюра, воришек, которые лодку увели? Вот сегодня их учат жизни. Объясняют, что чужое брать нельзя.

– Это ж надо из-за этой мелюзги такие серьезные силы задействовать, что-то не верится во все это, – засомневалась Нюрка.

– Ты понимаешь, у комитетского училища под Райцентром летний лагерь, им все равно практика нужна. Вот они и развлекаются, сочетают, так сказать, приятное с полезным, – ответил Петр, – а руководит всей этой бодягой приятель Нинели Иван Иванович. Он, кстати, сегодня после завершения приглашен к нам со своим товарищем по борьбе на баньку.

В это самое время все услышали выстрел ракетницы и прильнули к окнам.

Командование училища действительно с радостью ухватилось за возможность попрактиковаться. С девяти часов утра, когда два автобуса с курсантами выгрузились и рассредоточились на заранее оговоренные позиции, по деревне даже бездомная собака не могла просочиться, не назвав пароля. Всех подозрительных под конвоем отправляли в штаб руководства операцией, где проверяли документы и при их отсутствии грузили в автобус. Ровно в десять часов по выстрелу ракетницы, который и слышали наши друзья, начался захват бригады Лехи Прыща. Дом был взят в плотное кольцо. Во двор просочилось несколько автоматчиков, залегших среди зловонных куч мусора.

После подготовительных мероприятий в калитку вошел заместитель Ивана Ивановича Сергей и прокричал в мегафон:

– Внимание, внимание! Граждане воры и тунеядцы, ваш дом окружен, сопротивление бесполезно, попрошу по одному с поднятыми руками выходить во двор!

Из-за грязного тряпья, служащего жильцам занавесками, осторожно выглядывали заспанные рожи. Картину, которую им довелось увидеть, воришки не забудут до конца своей несчастной жизни. Посреди двора офицер при полном параде с пистолетом в руке, под каждым кустиком автоматчики – и все это по их грешные души? Да за что же такая честь?

Сергей выстрелил в воздух и повторил свое требование еще раз.

– Подождите, братцы, не стреляйте, вы нас с кем-то путаете, мы же ничего такого не сделали, – завопил самый смелый из компании дружок Лехи Санек.

– Выходите по одному, – ответил Сергей, – поедем с нами, там во всем разберемся, если ни в чем не виноваты, всех отпустим.

Дверь  распахнулась, и из дома, испуганно озираясь, с поднятыми руками вышла вся шайка-лейка. Под внимательным присмотром они погрузились в автобус, где уже отдыхало несколько типажей бомжеватого вида.

– Сворачиваемся, домой, – проорал в мегафон Сергей, и его команда, многократно повторенная по этапу, оповестила всех участников операции. Курсанты быстро и весело погрузились в автобусы, а через десять минут уже ничего не напоминало о недавних событиях. Иван Иванович позвонил по мобильному Петру Исаевичу и сообщил об удачном завершении операции.

Петр, отключив мобильный, победно вскинул вверх руки:

– Ура, братцы, этих козлов повязали. Леля, надо ехать на рынок, сегодня великий день, и отметить требуется по полной программе.

Состояние предвкушения праздника это что-то особенное, оно имеет свой вкус, свой запах, свой драйв. Вы тщательно готовитесь, изобретаете, радуетесь встрече с друзьями. Настроение приподнятое, ничто не раздражает, все лица кругом милые и до боли родные. Из бани идет дымок, температура медленно повышается, специальная липовая вагонка в парилке уже вобрала и начинает неспешно отдавать тепло. В гранатовый маринад укладываются сочные кусочки парной свинины, репчатый лук мелко шинкуется и перемешивается с мясом, специи, зелень, все – процесс пошел. Крупная озерная рыба щедро пересыпается солью, в коптильню укладывается осиновая и яблоневая стружка, сбрызнутая водой. Все остальное ограничивается только вашим воображением.

Все, и гости, и хозяева приняли в подготовке активное участие. Семеновна и Василий плечом к плечу строгали салаты, даже Нюрка была заражена всеобщей эйфорией, хотя обычно удалялась отдохнуть перед боем, нагулять аппетит. Сегодня же она, наученная горьким монастырским опытом, чистила горы репчатого лука, плача то ли от луковых паров, то ли от каких-то своих горьких дум.

Леля под вечер спросила Петра, не видел ли он Кудимыча, как накануне вечером занесли его, так и не появлялся. Петр ответил, что видел Кудимыча часов в семь утра спешащим на автобус, но обратно сосед так и не вернулся. Значит, спит на садоводстве, удачно опохмелился, решили все и больше к этому вопросу не возвращались…

Как вы успели уже заметить, застолья в этом доме – дело привычное, можно сказать, обыденное. Да, лозунг брошенный в народ героем фильма «Москва слезам не верит» Гошей или Жорой или Гогой «Люблю выпить под хорошую закуску», отложился в сознании русского человека, будто отборное калиброванное зерно упало в подготовленную почву. В недавней истории России некий пятнистый руководитель страны объявил борьбу с этим лозунгом. Был введен термин «культурное пьянство», выражавший всю меру презрения к той части народа, которая относилась к спиртному как к хорошей джазовой композиции во время обеда.

Названия всех остальных категорий, подпадавшие под общее название «некультурное пьянство» уже давно находились в словарном обиходе.

Просто пить под хорошую закуску, это не наш метод, товарищи! Нам уж если пить, то напиваться в зюзю, в сосиску, в умат, до чертиков, до поросячьего визга (что особенно актуально в год свиньи)…

Мы подъезжаем к загородному дому Лели и Петра Исаевича вместе с Иваном Ивановичем и Сергеем. Они отпустили служебную машину и приехали на такси, мало ли, государственные дела задержат их до утра. Народ встречал господ офицеров как население освобожденных городов – Красную Армию. Только вместо хлеба-соли Василий Осипович держал тарелку с двумя стопками водки и солеными огурчиками Лелиного засола. Нюрка и Семеновна в венках из одуванчиков готовились расцеловать героев, как вдруг возникла немая пауза – Нюрка и офицеры узнали друг друга. Анна первой взяла себя в руки и улыбнулась, как бы говоря: «Чего уж там, дело прошлое». Иван и Сергей чувствовали себя, как Штирлиц, осознавший, что только что разговаривал с Гитлером по-русски.

– Милости просим, – пропела Семеновна, – отведайте от нашего стола.

Офицеры выпили и, не глядя на Нюрку, прошли к дому. Сегодня даже Бардик не лаял на гостей, понимая, что это уже тоже свои. Все присели вокруг стола, с нетерпением ожидая рассказа о прошедшей операции.

Сергей как ее непосредственный руководитель получил слово. Из его уст описание операции звучало как рапорт командованию:

– Товарищи, нами было задействовано два взвода училища ФСБ во главе с сержантами и офицерами-воспитателями этого же училища. Предварительно нашим оперативным составом был изучен распорядок жизни банды. Он состоял из сна до двенадцати часов дня, затем промысел типа где что плохо лежит, затем попытки продать украденное и на вырученные деньги приготовить завтрак, совмещенный с обедом и ужином. Известная формула – украл, выпил, в тюрьму, я надеюсь, пришла к своему логическому завершению.

В основной состав банды входило четыре индивидуума, вы их всех видели, но были сообщники из числа местного населения, помогавшие сбывать краденое. За неделю собрано достаточно видеоматериала для вполне приличной статьи уголовного кодекса. Во время операции в деревне было задержано несколько подозрительных элементов без документов и в непотребном виде. В данный момент все задержанные находятся в обезьяннике. Завтра допросим всех и рассортируем, а сегодняшнюю ночку пусть поночуют среди себе подобных. Все, товарищи, доклад закончен.

Раздались бурные, продолжительные аплодисменты, местами переходящие в овации.

Петр Исаевич на правах хозяина предложил перейти к неофициальной части:

– Баня, ребята, давно поспела, прошу женщин к барьеру.

Уговаривать никого не пришлось. Мы уже описывали банные процедуры в исполнении женщин. Но это как исполнение популярной песни на бис, каждый раз по-новому волнует кровь. Мы слышим только крики, песни, смех, а остальное дорисовывает наше разгоряченное воображение. Всеми мыслями мы там, за столом сидит и тасует карточную колоду только наша бренная оболочка.

Мужская компания подобралась несколько разношерстная, поэтому разговор не клеился. Иван Иванович спас ситуацию, предложив сходить на озеро. Согласились все, остались только Василий Осипович, следящий за мангалом и коптильней, да Кеша, пытаюшийся вытащить из маринада кусок мяса. Процессию на озеро возглавил, естественно, Бардик. Он шел впереди, время от времени останавливался, ждал идущего последним, то есть собирал стаю, а затем опять всех обгонял, чтобы оказаться первым.

На озере стояла вечерняя благодать, теплая вода, нежное вечернее солнце и легкий освежающий ветерок. Бардик первым делом внимательно осмотрел окрестности. В радиусе ста метров не должно было быть купающихся, особенно собак. Это очень нервировало обычно миролюбивого пса. Он не успокаивался, пока не разгонял всех посторонних, и только после этого с чувством выполненного долга принимался плавать рядом с хозяином.

Иван и Сергей купались с огромным кайфом, признавшись Петру, что этим летом делают это впервые. Все как-то недосуг, понимаешь, не до них.

Возвращались с ленцой, не спеша, уставшие после плавания, но с приподнятым настроением. По дороге Иван признался Петру, что никогда не бывал в деревенской бане, но давно хочет попробовать.

– Чего ж там пробовать, – резонно ответил Петр, – париться, так уж париться.

К их возвращению женщины уже покинули поле боя и приводили себя в порядок.

– Мальчики, – игриво крикнула Нюрка, – идите скорей, пока наш дух из бани не выветрился, может кайф словите.

Все неуверенно посмеялись, по-разному оценив шутку. Петр Исаевич готовился к бане основательно. На большое блюдо был выложен только что вытащенный из коптильни двухкилограммовый лещ, источающий такой запах, что уже хотелось холодного пива. Десяток банок этого незаменимого в бане напитка перекочевало  вслед за лещом. Сами банные процедуры мы описывать не станем, подчеркнем лишь, что Василий, Петр, Иван Иванович и Сергей превратились в Васятку, Исаича, Ваньку и Серегу, а после литра пива в каждую глотку у мужиков нашлось о чем поговорить, посмеяться и поспорить…

Нюрка же не испытывала обычного удовольствия от происходящего. Ее угнетала встреча с «группой захвата», заточившей ее в келье монастыря. Она уже догадалась, что ни Леля, ни Петр ничего не знают об этом, но плохо представляла, как вести себя сегодня. Ничего не придумав, она решила, что комитетчикам тоже не нужна огласка, поэтому надо сделать морду кирпичом, расслабиться и получать удовольствие. «Ничего, – резюмировала Нюрка, – выпью пару стопок чаю, а там, глядишь, и само собой сложится».

Та стадия, когда есть уже не хочется, а пить еще надо, называется пить под разговор. Уже никто никого не слушает, все перебивают друг друга, говорят одновременно и замолкают только, когда выпивают очередную стопку. Вот и наша компания, отдав должное шашлыку и другим закускам, переживала период всеобщей любви и братства. Василий Осипович положил голову на плечо, переходящее в грудь Семеновны, и сладко почмокивал во сне. Иногда под очередной взрыв хохота после анекдота, рассказанного Серегой или Исаичем, Васятка просыпался, требовал выпить за дружбу между народами, выпивал и водворял голову на пригретое место. Семеновна активно помогала товарищу, придерживая его ручкой.

Нюрка уже сидела между офицерами. «Внедрилась в группу захвата», – промелькнуло у нее в голове. Период сомнений у Нюрки уже давно прошел, сменившись периодом активных действий. Она еще не решила, кому из двух «захватчиков» отомстит в постели, но это было уже и не важно, по большому счету, можно было отомстить обоим и не по одному разу.

Иван Иванович недоумевал, где перешла Нюрка дорогу Нинели Викторовне, об участии которой в монастырских делах не знал даже Сергей. «Такая милая компанейская женщина, – думал Иван о Нюрке, – слегка вульгарная, невоздержанная в еде и питье, а в остальном еще вполне».

Его мысли подогревала близость Нюркиного тела, постоянно колышущегося от хохота, а ее руки, как бы невзначай хватали то Ивана, то Серегу за разные места.

Веселье затихало, хозяева разошлись первыми, Семеновна тоже давно увела Василия спать, до бани его было не довести, поэтому уложила она потенциального жениха в доме, освободив спальню над баней Нюрке.

Изображая покачивание бедрами, а на самом деле шатаясь из стороны в сторону, Нюрка пошла в опочивальню. На пороге бани она резко, чуть не упав, развернулась и призывно произнесла:

– Мальчики, кто поможет даме снять обувь?

На самом деле она уже стояла босиком, чего в темноте видно не было. Офицеры одновременно вскочили, но Серега, как младший по званию, тут же сел обратно.

– Я, если позволите, Иван Иванович, помогу потом обуться, – почтительно произнес он.

Сохраняя достоинство, Иван Иванович приказал: – Действуй, Серега, я человек семейный, а ты холостяк, тебе, как говорится, и туфли в руки.

Два раза повторять не пришлось, Серега в мгновение ока скрылся в бане вслед за Нюркой. Иван Иванович, которого переполняла гордость за собственный поступок, закурил и обратился к Бардику, единственному его слушателю в этот поздний час:

– Видишь, дружище, как все неожиданно обернулось. Прямо, круговорот людей в природе. Вижу Нюрку второй раз в жизни, и такие коллизии, понимаешь. Мыльные оперы отдыхают. Петр с Лелей, видно, не в курсе, а то бы не знаю, как и объясняться. Нинель сдавать нельзя, однозначно, да, надеюсь, что и не придется ничего выдумывать, Нюрка ведь не дура, позориться тоже не захочет.

Успокоив себя этой мыслью, Иван Иванович тоже отправился на боковую. Только Бардик, наш верный страж, лежал во дворе и размышлял: «Эх, люди, люди, брали бы пример с нас, собак. Ведь не зря господь приблизил нас к человеку, в первую очередь, для того, чтобы вы у нас учились, ведь если вдуматься, есть чему. Поучитесь простоте и ясности отношений. Поучитесь преданности друзьям. Поучитесь уважению к подругам. Поучитесь заботе о щенках. А если вы всего этого не замечаете, то вы безнадежны, и господь вам судья».









***



Если за кого и можно порадоваться, то это за Нинель и Вениамина. Можно сказать, вытащили счастливый лотерейный билет. Выходные пролетели, как одна минута, но, к сожалению, Нинели пришла пора уезжать, и надо было решать, как быть дальше. Оба работали, Нинель Викторовна вообще уважаемый человек в Райцентре, долго добивалась этой должности и не помышляла своего будущего на другом месте. Вениамин делал научную карьеру, занимался любимым делом, пусть пока и плохо оплачиваемым, но это только пока, вопрос времени. Обоим было далеко за тридцать и то время, когда они могли, бросив все, начать сначала, давно прошло. Вениамин и Нинель сидели на диване в Вениной комнате, прижавшись друг к другу, и молчали. Каждый пытался решить эту проблему для себя.

В соседней комнате сидели Эмма Леопольдовна с Константином Ивановичем и напряженно вслушивались в тишину.

– Что-то мне не нравится это молчание, Костя, – нервничала супруга, – так молча разойдутся как в море корабли и даже не погудят на прощание. Давай позовем их пить чай и поговорим все вместе.

– Эмма, я тебя умоляю, дети сами разберутся.

– Эти дети слишком взрослые, каждый себе на уме, эх, встретились бы они лет надцать тому назад, их друг от дружки не оттащить бы было. Нет, Костя, как хочешь, а я на эту тягомотину смотреть больше не могу.

Эмма Леопольдовна встала и решительно постучала в дверь:

– Детоньки, давайте попьем чайку с тортиком.

– Идем, мама, – ответил Вениамин и, взяв Нинель за руку, повел ее за собой.

За чаем разговаривал только Константин Иванович, пытаясь развеселить компанию, рассказывал старые анекдоты и сам смеялся им от души.

Эмма Леопольдовна, увидев потерянные лица сына и Ниночки, растеряла свою обычную решимость и тоже молчала.

Наконец Нинель, поняв, что пора рубить этот гордиев узел, извинилась перед отцом семейства и тихо произнесла:

– Дорогие мои, если вы, конечно, не возражаете. Я в этом году еще не отдыхала, съезжу, за недельку передам дела и вернусь погостить к вам еще. А там что-нибудь и придумается.

Эта речь произвела на собравшихся впечатление, сравнимое с радостью ребенка, которому вдруг объявили, что теперь вместо манной каши он всю жизнь будет есть мороженое. Пора было ехать на автовокзал. Вениамин проводил Нинель и полный радужных перспектив помчался домой. Завтра ему тоже надо было выходить на работу.



***



Утром в воскресенье закаленные службой Иван Иванович и Сергей чуть свет были на ногах. Они уже сбегали на озеро, полусонный Петр сварил им кофе. Все остальные, за исключением Бардика, еще спали. Иван Иванович, подмигнув Сергею, спросил:

– Ну что, Серега, есть еще женщины в русских селениях?

Серега развел руками, как бы говоря: «Без комментариев, товарищи. Информация конфиденциальная».

Бардик с восхищением посмотрел на Сергея: «Молодец мужик! Да, я с таким бы в разведку пошел. Такой не заложит, не предаст. Эх, пил бы водку, выпил бы с ним на брудершафт».

Пес раскопал кучу песка и вытащил зарытую с вечера для приобретения специфического душка косточку. В знак уважения и от всей собачьей души ньюф подошел к Сергею и положил вонючий трофей ему на колени.

Первым желанием Сергея было сбросить кость на землю, но, быстро оценив ситуацию, он, преодолевая отвращение, бодро воскликнул:

– Спасибо, дружище Бардик, ценю твою дружбу, но за что, чем заслужил я такую красоту?

Пес недоуменно посмотрел на Сергея, потом на Петра, типа объясни хоть ты ему, Петр Исаевич, за что души прекрасные порывы.

Петр откашлялся и попытался объяснить Сергею поведение Бардика:

– Понимаешь, Серега, разочаровался пес в роде человеческом, насмотрелся всякого, наслушался, думал, видно, перевелись богатыри на Руси. Тут бабы собираются, такое вечно мелют, даже у пса уши заворачиваются, да и мы, честно говоря, не лучше. А ты, Серега, молодец, я тебя тоже зауважал. Ты косточку ему отдай, скажи, слишком дорогой подарок, принять не могу, он не обидится, я его с рождения знаю.

Сергей посмотрел на Бардика и подумал: «Вот бы мне такого друга, полжизни бы отдал».

Иван Иванович прервал собачье-человеческие сантименты:

– Серега, нам пора, я уже машину вызвал, скоро здесь будет. А тебе, Петр, огромное спасибо, все было на уровне. За баню отдельное спасибо. И за Нюрку от имени Сереги спасибо.

Петр прервал поток благодарностей, сказав, что вся деревня теперь в долгу перед ними, а они с Лелей в любое время ждут Ивана и Сергея в баньку, только свистните.

Издали показалась машина, но это была не «Волга», к дому Петра подъехал Федор, руки его еще были в рыбьей чешуе.

– Товарищи офицеры, – торжественно произнес староста, – прошу в знак благодарности принять от меня свежую рыбку, – и достал из машины мешок весом килограммов в тридцать.

– Вот это улов, – присвистнул Иван, – что же мы с ним делать будем? Ну, пару щучек, я, пожалуй, домой возьму, а остальное отвезем в лагерь нашего училища, пусть пацанов побалуют.

В это время подъехала и «Волга». Мешок погрузили в багажник и офицеры, откланявшись, уехали завершать операцию. Захваченные вчера воришки и бомжи томились в общей камере, прозванной за тесноту и благоухание обезьянником.



***



… Кудимыч очнулся в кромешной темноте. Он долго не мог прийти в себя, соображая, где находится. Во рту пересохло, голова гудела, вокруг раздавались храп и стоны. Кудимыч лежал на деревянном настиле, и все тело ныло от этого достойного ложа. Последнее, что он помнил, был тост за нашу любимую партию, правда, непонятно, где тост этот произносился, и когда это было. Кудимыч ощупал себя и определил, что все органы на месте, надеты на нем спортивные штаны гомельской трикотажной фабрики, майка со стразами и кроссовки, перешедшие от внука Борюсика по наследству после двухлетнего ношения. Вспомнив о внуке, Кудимыч прослезился, послать бы сейчас Борюсика за пивом, да где тот Борюсик и где то пиво. Директор РСУ принялся ощупывать пространство вокруг себя, изучая плацдарм для дальнейших действий. Рука наткнулась на что-то мягкое и теплое. Изучая предмет более тщательно, Кудимыч вдруг получил удар, нанесенный вслепую, но пришедшийся точно в живот. Раздался крик возмущения:

– Ребята, среди нас голубой, за жопу меня щупает!

На Кудимыча направили несколько зажженных зажигалок:

– Что, педик, не на того напал?

– Товарищи, я ж в темноте не разглядел, за что хватаюсь, – оправдывался Кудимыч.

– Лежи тихо, тут все равно ползти некуда, утром нас рассортируют, кого куда, а сейчас цыц.

– Братцы, – взмолился Кудимыч, – может, объясните, где мы находимся, ни хрена ж не помню.

– Во дает, – раздались веселые голоса, – это ж надо было так нажраться. Да нас всех в деревне замели, вчера днем шмон был, тех, у кого документов не было или рожа не понравилась, в автозак запихали и сюда, в обезьянник ментовский, утром разберутся и дальше, меня, например, домой, а тебя, может, в «Кресты».

– Да за что  меня в тюрьму, – застонал Кудимыч, – я ж не сделал ничего.

– А почем ты знаешь, если не помнишь ни хрена, может, замочил кого по пьяне или ограбил.

Кудимыч закрыл глаза и, напрягая измученные похмельем извилины, пытался хоть что-то припомнить. Так, начнем по порядку, в пятницу после работы в столовой соседей из автопарка отмечали день рождения шестого помощника седьмого заместителя местного главы администрации. Большой человек, сто тридцать восьмой по значению в Райцентре. Пригласили всех директоров госучреждений и некоторых коммерсантов, всех помощников заместителей и в качестве почетного гостя лично седьмого зама. Первые минут сорок Кудимыч помнил достаточно отчетливо, дальнейшие события вспыхивали в усталом мозгу как отрывочные кадры старой кинохроники.

Вот кого-то несут, слава богу, головой вперед. Присмотревшись, Кудимыч увидел себя, его внесли в дачный дом и, не раздевая, уложили на кровать поверх одеяла.

Следующий кадр: он встает, долго и мучительно снимает с себя любимый костюм, свидетель его молодости, одевает дачный прикид бомжа на отдыхе и выползает на промысел. Задача одна, найти на рассвете чем опохмелиться.

В любой деревне есть сердобольная старушка, торгующая спасительной влагой круглосуточно. Ассортимент ее товара невелик, технический спирт, после которого печень плачет от боли, а мозги превращаются просто в наполнитель черепной коробки, и самогон по прозвищу «Сэм», очевидно, его рецепт разработан ЦРУ специально для русской деревни. После двух-трех раз употребления «Сэма» потенциал будущего российского воина уменьшается до размеров медицинской пипетки, годной только для мочеиспускания.

Что именно пил Кудимыч у бабы Нади, он не помнил, весь товар был разлит в одинаковые пластиковые бутылки из-под пепси-колы и с бодуна его можно было различить только по реакции организма. А похмельный организм Кудимыча реагировал всегда одинаково – отключался, и все негативные явления происходили с ним в бессознательном состоянии, не нарушая сна.

Следующий смутный кадр: над Кудимычем склоняется курсантик и осторожно, из уважения к возрасту, трясет за плечо.

– Дед, – кричит курсантик, – очнись, иди домой, дед.

Но Кудимыч пребывает в глубоком нокауте, ему от этого хорошо и просыпаться, чтобы опять стало плохо, он не намерен.

Последнее, что отложилось в памяти Кудимыча – поездка в автобусе. Больше, как ни напрягался, он не смог вспомнить ничего. Директор РСУ решил, что действительно что-то накуролесил, и мысленно попрощался с родней. До утра оставалось уже недолго…

Через маленькое окошко в стене под потолком обезьянника пробился узкий лучик света и осветил камеру. Кудимыч сел и осмотрелся, на дощатом настиле, в просторечье нарах, лежало штук восемь особей мужеского полу. «Боже мой, в какую компанию я попал на старости лет, – подумал благородный дон, – лежу среди воров и бомжей, как среди равных, со стыда можно сгореть».

Кудимыч начал энергично пробираться к дверному проему, наступая на конечности лежащих. Возмущенные отдыхающие сопровождали переход Кудимыча через ноги бурными овациями, придававшими ему ускорение. Добравшись, наконец, до двери, он начал из последних сил в нее колотить, истошно крича:

– Откройте немедленно, я директор РСУ, ветеран труда, почетный гражданин Райцентра, меня здесь каждая собака знает.

Глазок в двери приоткрылся и раздался зычный голос охранника:

– Не положено орать, мать вашу. Начальство приедет и разберется, кто по четным, а кто по нечетным.

– Мне в туалет надо, – на тон ниже сказал караульному Кудимыч.

Из всех углов раздалось ржание:

– Дед, параша в камере, а туалет тебе дома будет, если попадешь туда.


Рецензии
....Барди с сомнением посмотрел на хозяина....
А я на автора -
с волнением и восторгом...
:)
Мерси,

Дина Иванова 2   26.01.2016 16:42     Заявить о нарушении
Барди, он был такой:)

Леонид Блох   26.01.2016 18:37   Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.