***

Тамара Егорова


Звездочёт

Повесть


I

«Вот и остался совсем один», - подумал Нерадов, сидя перед камином и рассеянно созерцая языки пламени. Только что ушла Вероника, ушла навсегда.Он чувствовал себя опустошённым и разбитым, его знобило и, придвинувшись ближе к огню, Игорь Николаевич меланхолично шевелил кочергой древесные угли. «Чего ей не хватало?» - думал он. Они, наконец, выехали из квартиры тестя на Кировском проспекте в уютный добротный дом, который Нерадов купил восемь лет назад на свою Государственную премию. Его авторитет в научных кругах и должность, которую он занимал, - разве не об этом она мечтала? Сейчас дом был пустым и холодным, и Нерадов ощутил такую же холодную пустоту в груди.
  Чувствуя, что не может согреться, он вышел в прихожую,  накинул халат. Здесь витал ещё запах духов Вероники, и сердце  тоскливо сжалось. Любил ли он жену?  Нерадов никогда об этом не задумывался. Скорее всего, он привык к ней, как к домашнему халату, который всегда под рукой, а стоит ему  затеряться - начинаешь нервничать. Похоже, это была привычка жить под одной крышей. Жизнь протекала по хорошо спланированному руслу и вполне устраивала Игоря Николаевича. Сейчас,  когда она дала первый сбой, он растерялся.
И всё-таки с её стороны это был поступок. Не розыгрыш, не провокация, а поступок, заслуживающий уважения. Не каждая женщина в зрелые годы решится на такое. А причина банальная - появился другой мужчина. Работая с её отцом, известным физиком, Игорь Николаевич, будучи ещё аспирантом, привык к мысли, что в его судьбе всё предрешено: и тесть, и карьера, и жена. А сейчас стереотип не сработал, Вероника объявила, что уходит, что намерена своё будущее строить с другим. «Но почему? - мучительно думал Нерадов, - что её во мне не устраивало?» Он всегда покупал ей цветы, дарил дорогие подарки, женщинами не увлекался, за семнадцать лет семейной жизни жена ни разу не уличила его в измене. Он весь был в работе, любил её до самозабвения, горел ею. Даже сотрудники, бывало, подшучивали:
- Игорь Николаевич! Не понятно, на ком ты женат, - на Веронике или на
физике.      
Да и сама Вероника как-то на банкете в его честь, дразня его, сказала:
- Ну, ты и зануда! Хотя бы из приличия  сделал Ирочке комплимент. Похвалил её платье, что ли.
Ирочка, его секретарша, души в нём не чаяла, и все это знали. Вот и пойми этих женщин: изменяет -  негодяй,  не изменяет -  зануда. Потрясающая женская логика!
Размышляя, Нерадов подошёл к окну. Был конец марта, но весна что-то запаздывала. Вдоль аллей дендропарка кое-где лежал  сероватый пористый снег, небо было такое же серенькое и унылое, как и его настроение. Где-то смеялись дети,  раздавался весёлый лай соседского пса.  Детей они так и не завели. Может, причина  здесь? Может, их брак распался из-за этого? Но жена с самого начала не хотела их иметь, хотя он так мечтал о сыне. Веронике хотелось первое время не обременять себя ничем. Живя беззаботно и весело, она красовалась на всевозможных «светских» приёмах, престижных «тусовках» и банкетах. Работая инженером-технологом в салоне популярного Дома моделей на Кузнецком, она всегда была ухожена, самодостаточна и вызывающе красива. Дети так и не появились. Вероника обвиняла его, ссылаясь на специфику его работы с радиоактивными материалами. Но потом выяснилось, что причина всё-таки была в ней. Она всеми правдами и неправдами методически и расчётливо отодвигала своё материнство. А  в итоге -  ни жены, ни детей, ни внуков, ни даже собаки.
Нерадов подошёл к бару, налил  немного мадеры и залпом выпил. На душе было тошно. Завтра придёт домработница, принесёт продукты, уберёт квартиру, польёт цветы, затем, вежливо попрощавшись, покинет дом. И опять одиночество. Вторая рюмка немного успокоила Игоря Николаевича и согрела «Что я раскис, как обманутый муж в дешёвом водевиле?».  Покопавшись в себе, он с удивлением обнаружил, что не испытывает ни ревности, ни боли, ни злости,  а только растерянность и досаду. Где-то по большому счёту он понимал жену, начиная осознавать, как мало уделял ей внимания, как мало её любил.  Нерадов снова налил себе мадеры и задумался: «А что дальше?».


* * *

Ему не хватало Вероники. Через месяц Игорь Николаевич понял: надо что-то предпринимать - привыкнуть к одиночеству было трудно. На работе он ещё как- то держался, забывая о времени.   Прежнего энтузиазма уже не испытывал, но засиживался допоздна в лаборатории, пока служба охраны вежливо не напоминала, что пора включать сигнализацию. Мысль о том, что надо возвращаться  домой, угнетала его. Он почти ненавидел пустой холодный дом, гнетущая тишина которого звоном отдавалась в  ушах. Часами лежал на диване, тупо уставившись в телевизор, или разжигал камин, погружался в кресло и неотрывно глядел на пляшущие языки пламени, время от времени прикладываясь к горлышку бутылки. Становилось легче. Чувство безысходности отпускало, то ли растворяясь в вине, то ли сгорая в камине.
Слух о его разрыве с женой распространился в НИИ мгновенно. Коллеги-мужчины утешали его по-мужски грубовато, с напускным цинизмом:
- Не унывай, Нерадов. Твой случай банален и не смертелен, - говорили одни.
- Перебесится и вернётся. Это бзик стареющей дамы. А то - плюнь и заведи себе новую подругу,  - говорили другие.
Сотрудницы сочувствовали иначе. Предварительно напудрив носики и освежив помаду на губах, томными голосами внушали Нерадову, что он обаятелен, умён, талантлив и что любая женщина сочтёт за счастье... , и всё в таком же духе. Одна из них сообщила ему, что Вероника ушла к Тронину, заведующему кафедрой МВТУ имени Баумана, что якобы там - сумасшедшая любовь и, многозначительно улыбаясь, добавила, что их роман длится уже не один год. «Значит всё-таки Тронин», -  подумал Игорь Николаевич равнодушно, припоминая самодовольную нагловатую физиономию  сокурсника.
Собственный дом продолжал тяготить Нерадова. Каждый день он возвращался домой с таким чувством, с каким узник после прогулки возвращается в свою камеру. Друзья советовали взять отпуск и на время куда-нибудь выехать. Смена обстановки, мол, помогает прийти в себя. Он и сам всё чаще подумывал об этом. «Хорошо бы поехать к морю, по путёвке, чтобы на всём готовом», - думал Нерадов, - надо зайти в профком посоветоваться».
Неожиданно позвонила Вероника и, слегка запинаясь, сообщила, что подаёт на развод и что ей необходимо его письменное согласие. Он ответил:
- Я всё подпишу, что надо, только поторопись, я уезжаю, -  и сам удивился  равнодушию, с каким произнёс эту фразу. Веронику, видимо, ответ  насторожил, и она добавила:
-  О доме мы поговорим позже.
Сейчас Нерадов уже не испытывал острого ощущения оставленности, какое было в начале их разрыва  В душе даже просыпалось чувство облегчения, что первый шаг сделала Вероника, а не он. Впрочем, вряд ли ему пришло бы в голову сделать этот шаг вообще. Его уже не пугал предстоящий развод, и сейчас он боялся признаться самому себе, что в душе, на самом её донышке, просыпалось чувство, не похожее на чувство утраты.  Скорее, наоборот. Так бывает, когда, выйдя из душного помещения на свежий воздух, неожиданно закружится голова.
Больше всего  волновала мысль о предстоящем отъезде. Только бы не оставаться в  доме, где каждая мелочь угнетала, и больше всего угнетала тишина. Он вздрагивал от малейшего звука, как от неожиданного взрыва петарды. «Прочь из Москвы! - думал Нерадов, - и побыстрее. Семья не состоялась. Что ж, надо жить дальше».
Готовясь к отъезду, Игорь Николаевич решил разгрести завалы бумаг в столе, пытаясь найти недописанную статью. «В санатории допишу», - подумал он, перебирая папки. Статья не находилась и, вытащив  нижний ящик, Нерадов обнаружил лежащую в картонной коробке большую черноморскую раковину. Он тут же вспомнил, как она к нему попала, и сердце кольнуло от неожиданности. Приложив раковину к уху, он услыхал приглушённый гул волн, и ему даже почудился йодистый запах нагретых водорослей. Задумавшись, опустился в кресло. Как же давно это было...


II

Они с Вероникой только поженились, и молодой Нерадов переехал в дом тестя, профессора Теплинского, который угадывал в своём зяте незаурядные способности  учёного-физика. Здесь у Игоря был отдельный кабинет и всё необходимое для работы над диссертацией. И самое главное  - дискуссии после вечернего чая с тестем, которого он обожал и который так в него верил. Яков Борисович добился распределения Игоря в свой НИИ, предложил  учиться здесь же в аспирантуре и  стал его руководителем.  Сам профессор Теплинский! О таком повороте судьбы Игорь даже не смел мечтать.. Сокурсники называли его «счастливчиком» и откровенно завидовали.  Никто из друзей не сомневался, что с таким патроном Игорь горы свернёт. Да и сам он обрёл уверенность «любимчика Фортуны». 
Заканчивал аспирантуру Нерадов накануне своего двадцативосьмилетия. Кандидатскую диссертацию защитил блестяще, несмотря на уловки оппонента, въедливого старца, скептика и ортодокса профессора Сёмина, который после защиты, пожав ему руку, сказал:
- Что ж, юноша, поздравляю! Вы достойно защищались. Вашу логическую концепцию трудно оспорить, - и, покосившись в сторону Теплинского, многозначительно добавил:
- Правда, с таким покровителем...
Нерадов скромно промолчал, сделав вид, что намёк не понял. Поддержка шефа, руководителя отдела и собственного тестя, сослужили ему хорошую службу. Когда волнения улеглись, на семейном совете тесть огласил следующее:
- Игорь, тебе предстоят серьёзные испытания - разработки в области холодного синтеза. Тема  не раскручена, много «белых пятен», но я верю в тебя.  Есть в тебе хватка. Съезди-ка ты к морю, остынь, отдохни хорошенько, скинь напряжение, а приедешь - с головой включайся в работу. Учти - поблажек не будет.  Похлопав его по плечу, добавил:
- А я за это время для тебя кое-что подготовлю.
- А как же Вероника? - спросил он.
- Ей не до тебя будет.
Жена заканчивала институт тонкой химической технологии.  Через месяц ей предстояла защита диплома на кафедре технологии полимеров и эластомеров. Игорь обожал  тестя и, не смея  перечить, неохотно согласился. С Вероникой они решили, что он поедет в небольшой курортный посёлок к прежней хозяйке, где они однажды уже отдыхали вскоре после знакомства. Тогда они  сняли комнату рядом с морем в небольшом  домике по Лавровому переулку. Здесь было тихо, уютно, а живописная природа настраивала на романтический лад.
Воспоминания Нерадова прервал телефонный звонок. Звонил тесть. В институте он держался с ним ровно, делая вид, что ничего не произошло.
- Так ты, говорят, в санаторий едешь? Что ж, понимаю... - в голосе его чувствовалось лёгкое замешательство, - ты там, это... не раскисай... Жизнь... понимаешь, она непредсказуема, -  неуверенно произнёс он.
Повесив трубку, Игорь Николаевич вышел на террасу. Мысли снова вернулись к Веронике. Как счастливы они были, въезжая в этот дом. Десять лет прожив с родителями жены, он только тогда понял, как важно жить отдельно, своим домом, почувствовать, наконец, себя хозяином. В то время он получил Государственную премию за изобретение, нашумевшее не только в научных кругах Союза, но и за рубежом. Кое-что скопил, тесть добавил на обустройство - и вот они с Вероникой, наконец, приобрели небольшой особнячок с гаражом в районе Новогиреево. Парковая зона, чистый воздух, метро рядом, - чего ещё желать! Они были счастливы. Вероника увлечённо подбирала мебель, панели, обои, всевозможные аксессуары, наняла дипломированного агронома для озеленения  просторного участка.
Нерадов вспомнил день новоселья. Это был незабываемый день! Гости Вероники из Дома моделей, где она работала, стильные амбициозные «львицы» в сногсшибательных нарядах, снисходительно хвалили дом и делали комплименты хозяйке. На Веронике было яркое малиновое платье с таким же ярким зелёным шарфом, гармонирующим с изумрудными серьгами и кокетливо подчеркивающим зелень её глаз. Она была потрясающе красива.  Даже на собственной свадьбе он ею так не любовался. Его гостями  были, в основном, научные сотрудники  отдела и два-три однокурсника.  Был среди них и Вадим Тронин,  преуспевающий физик, оставленный после аспирантуры на кафедре МВТУ. «Вот откуда у них началось», -  подумал Нерадов.
С тех пор прошло семь лет. Неужели все эти годы Вероника изменяла ему? Может быть уже тогда она задумала уйти. Хотя нет, в то время Вадим был женат, но как ему помнится, брак не был счастливым. С Трониным он особо не дружил, а после новоселья тот и вовсе пропал. Случайно узнав, что его назначили заведующим кафедрой, Нерадов подумал, что надо бы позвонить, поздравить, но так и не нашёл время.
Звонок в дверь вернул его в действительность. На пороге стояла Вероника, почему-то не захотевшая открыть дверь своим ключом. Очевидно, таким образом намекая мужу, что они уже чужие.
- Проходи, - холодно сказал Игорь Николаевич, - ты что-то забыла из вещей?
- Ты сказал, что уезжаешь. Это, конечно, твоё дело, но я подаю на развод, ты же в курсе. Давай  закончим формальности, а потом  отправляйся, куда хочешь.
- Вот как! Я полагаю, что моё присутствие в Москве не обязательно. Детей у нас нет, внуков тоже, так что проблем не будет, нас разведут и без меня. Что надо подписать? Давай!
- А имущество? Дом?
- Дели, как хочешь.
Вероника оживилась. Надо полагать, она была озабочена именно этой стороной вопроса.
- Понимаешь, -  в голосе её звучало смущение, - я тут подумала... если ты не возражаешь, конечно. Оставь себе «Мерс», а дом пусть останется мне, -  выпалила она скороговоркой и пояснила:
- Дело в том,  - она запнулась, - дело в том,  что Вадим ушёл от жены и квартиру оставил ей и детям.
- Да, настоящий джентльмен, - с издёвкой сказал Игорь Николаевич, - похоже, что ты ожидаешь от меня такого же джентльменского порыва. А где прикажешь мне жить? В машине? Замечательная перспектива!
Внезапно Нерадов разозлился.
- Ника! - сказал он резко, - мы с тобой прожили семнадцать лет. У нас мог бы быть сын или дочь. Но ты не хотела детей, хотя знала, как я мечтал о сыне. И вот теперь ты уходишь и оставляешь меня с машиной, думая, очевидно, что она компенсирует эти семнадцать лет семейной жизни.
- Ты считаешь - у нас была семья? - спросила Вероника, - ответь мне честно на один вопрос,  - ты любил меня?
- А какое это имеет значение сейчас. Впрочем, отвечу честно - не знаю. С тобой мне было хорошо, удобно, надёжно, А теперь, - Нерадов задумался, -  надо научиться жить без тебя.
- Я это всегда чувствовала, Игорь. Но мне хотелось быть любимой. А ты  любил только  работу. До ночи пропадал в институте. Мы с тобой виделись так редко, что я не ощущала себя замужней женщиной.
Наступила пауза. Вероника подавленно молчала и глядела на него широко раскрытыми глазами. Взгляд их был отстранённым и чужим и, вместе с тем, светился каким-то незнакомым Неродову внутренним светом. Луч заходящего солнца запутался в её волосах, окрашивая их в золотисто - медные тона. «Здорово она изменилась, - подумал он уязвлено, - ещё красивее стала». Но внутри он не почувствовал волнения, а только досаду и усталость.
- Знаешь, продолжала она, - если уж честно, я тоже была к тебе сильно привязана, мне казалось - это любовь и есть. Но это было заблуждением. И поняла я это только тогда, когда встретила Вадима.
- Для чего же ты продолжала этот фарс, если поняла? - возмутился Нерадов.
- Вадим был не свободен в то время. Ты сутками пропадал на работе и даже не интересовался, где я и с кем провожу время. Вначале это сильно задевало,  а потом  я смирилась. Рядом был Вадим, любящий, заботливый, и рожать для тебя наследника мне расхотелось.
- Вот оно что выясняется. А я-то, дурак,  думал...
- Я поняла, что дети не свяжут семью, где нет любви, - перебила Вероника, - их надо рожать от любимых или не рожать совсем,  -  мстительно произнесла она.
- Удобная позиция, - заметил Игорь Николаевич. - Не лукавь, это  красивые слова, не более. Детей надо рожать в молодости, а тебе за сорок.
- Может, ты и прав. Теперь уже поздно их заводить, я сама себя наказала. А когда папа начал на меня давить: «скоро, мол, внука подаришь?»,  -  я не выдержала...
-  Так Яков Борисович обо всём знал с самого начала? - перебил Нерадов.
-  Нет, конечно. Тогда бы он меня не понял, ведь он так гордился тобой.  За меня он всегда и думал  и решал, а я была послушной девочкой. Но тут я не выдержала и в запале всё ему рассказала, да ещё и обвинила в придачу. Ведь это он настоял, чтобы я вышла за тебя. Но сейчас я его не виню, он же хотел, как лучше. Теперь папа очень сожалеет об этом, - закончила она.
Откровенность Вероники смутила Игоря Николаевича и он сказал:
- Я, пожалуй, поступлю, как хочешь ты. Забирай дом... Без тебя на кой он мне?
 Осточертел уже... Куплю себе что-нибудь поскромнее.
- Ты хорошо подумал? - Вероника просветлела.
- Да, я так решил.
- Спасибо, Игорь, - просто сказала она. -  Надеюсь, что мы, если и не останемся друзьями, то и врагами не будем. А ты ещё устроишь свою жизнь, вот увидишь.
- Ладно, не надо меня утешать, - буркнул Нерадов, - сам разберусь со своей жизнью.

Ш

Едва Маша сомкнула глаза, как тишину разорвал  телефонный звонок. «Кто бы это мог быть?» - подумала она, пытаясь одновременно включить свет и накинуть халат.   Мельком взглянула на часы, - два часа ночи. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Работая в объединении «Добропольеуголь» секретарём, Маша по опыту знала, что  ночные звонки ничего хорошего не предвещают. Вероятно, что-то случилось. Звонил дежурный диспетчер:
- Машина за вами вышла, надо срочно явиться на работу.
Захваченная врасплох, наспех одевалась, а в голове теснилось множество вопросов.
Прибыв на место, Маша сразу же спросила:
- Что случилось? На каком участке?
Диспетчер ничего не объяснил, да это и не входило в его обязанности. Его делом было вызвать секрктаря, собрать всех инженерно- технических работников и доложить начальству.
От Доброполья, маленького шахтёрского городка, до шахты «Белозёрская» было всего 15 километров, но Маше казалось, что едут они долго и  медленно, может быть потому, что мимо на большой скорости проносились с мигалками и сиренами машины ВГСЧ (военизированной горноспасательной части). Поднятые по тревоге работники ИТР подавленно молчали, а Маша  пыталась унять  мелкую дрожь. Два года назад на  шахте погиб её муж Иван и оставил её с двумя детьми на руках. Родственников в городке не было. Хотя жила она здесь  более десяти лет, душа тосковала по родным местам. Дети регулярно проводили каникулы у бабушки в Крыму. Сама она за десять лет только пару раз вырывалась к морю, в родные пенаты, и то, пока был жив Иван. А сейчас - на кого оставишь хозяйство?
Когда Иван привёз Машу и её  пятилетнего сынишку в свой дом, свекровь показалась ей суровой и неприветливой. По-женски Маша её понимала: сын взял в жёны женщину из чужих краёв да ещё с маленьким ребёнком - любая мать встала бы на дыбы.  Иван утешал жену:
- Ты не думай, она добрая. Потерпи немного. Узнает тебя получше и полюбит, как дочь, вот увидишь.
И она терпела, хотя порой плакала украдкой, спрятавшись на краю огорода в  крыжовнике. Свекровь присматривалась к Маше недолго. Оценив её кроткий нрав, трудолюбие, почтение к ней, она, действительно, потеплела и совсем оттаяла, когда узнала, что Маша ждёт ребёнка. А сколько радости было, когда невестка родила дочку и в честь свекрови назвала её Елизаветой! Но недолго нянчилась Елизавета Ивановна старшая со своей внучкой, Елизаветой Ивановной младшей. Несмотря на декретный отпуск, Маша по утрам подрабатывала в шахтоуправлении уборщицей.  Как-то среди зимы, проводив  мужа на шахту и отведя сына в детский сад, по дороге на работу она заметила торопливо идущую за ней соседку, бабу Нюру, которая что-то взволновано кричала и махала ей рукой. Подбежав к Маше, баба Нюра  встревожено сообщила:
- Ох, Маша, как бы беды не случилось... Выхожу во двор - слышу: дитё твоё заходится от крика. Дом закрыт изнутри на засов, видать, дома Лизка-то. Колочу в дверь - без толку, стучу в окно - впустую, кричу в голос - зазря!
Не помня себя, Маша прибежала домой. Соседи помогли  взломать дверь, но когда ворвались в дом, увидели лежащую без сознания на полу кухни свекровь. На плите дымилась подгоревшая каша для Лизоньки. Вызвали «скорую», но было уже поздно. Она скончалась от обширного инфаркта. После похорон Маша совсем растерялась. Хорошо, что мама приехала, оформив  отпуск за свой счёт, и вдвоём они кое-как справлялись с хозяйством. Анна Филипповна, мама Маши, часто прижав к груди внуков, тяжело вздыхала, украдкой вытирая слёзы, и перед самым отъездом предложила дочери забрать внука на какое-то время к себе в черноморский посёлок.
- И тебе будет легче, и ребёнок оздоровится у моря, - говорила она.
Вначале Маша наотрез отказалась расстаться с сыном,  но позже  поняла, что это был единственный выход.  Успокоила себя тем, что сына отдаёт ненадолго. Когда мама с малышом уехала, ей пришлось уволиться с работы и сидеть с дочкой. Иван, как мог, помогал, хотя после работы валился с ног от усталости.
Жизнь постепенно налаживалась. Лизочка подрастала, а главное - с ней  снова был её сынок, на которого она не могла нарадоваться.  В отличие от Лизы, он  рос спокойным ребёнком, не по годам развитым, и всё больше и больше напоминал своего отца -  первую и единственную её любовь.
Неожиданно нагрянула новая беда - на шахте погиб Иван. Известие это подкосило Машу. Она не могла в это поверить, ведь ещё утром перед уходом на шахту,  поцеловав сонную дочку и слегка приобняв жену, провожавшую его до калитки, он сказал весело:
- Вот ещё две смены отпашу - и можно брать отпуск. Задумал я, Маша, на месте сарая баньку построить. Как  идея?
На похороны Ивана приехала мама с крёстной, тётей Олей, но долго они оставаться не могли - нужно было возвращаться на работу. Когда Иван был жив,  зарплату ему часто задерживали, а то и не давали вовсе, а дети подрастали и требовалось всё больше и больше расходов. Хорошо, что был ещё небольшой огородец, доставшийся в наследство вместе с домом от Ваниных родителей. Он был хорошим подспорьем.
После трагической гибели Ивана городские власти назначили Маше  единовременное пособие в размере пяти годовых окладов и пенсию до совершеннолетия Лизы. Став вдовой, Маша с детьми ни в чём не нуждалась. Но горе не окупается никакими деньгами. Сама  она вряд ли бы справилась с этой бедой, но рядом были друзья Ивана - шахтёры, старший брат его - Павел, живший с семьёй на соседней улице, сослуживцы, соседи, которые, как могли, помогали  женщине пережить беду: то огород перекопают, то починят крышу  или принесут разной всячины детям. Да и школа, где  учились дети, тоже не осталась в стороне.
Обо всём этом Маша не переставала думать, пока, обгоняемый потоком машин микроавтобус торопился  к шахте. Всплывшие в памяти события двухлетней давности заставили её сейчас вновь пережить все детали её личной трагедии. Разве можно забыть  состояние безысходности, доходящее до отупения, которое она испытала? И вот новая беда на шахте. «Хотя бы обошлось без жертв», - думала женщина, представив  горе  шахтёрских жён и матерей.


* * *

Трагическое известие облетело городок мгновенно. Уже вторая авария на этой шахте, и люди беспорядочной толпой среди ночи стремились к месту происшествия. Как волны бурной реки, толпа подхватила Машу, когда она вышла из автобуса, оттеснила её, и она, захваченная врасплох, ничего не соображая, повинуясь какому-то стадному чувству, смешалась с гудящей толпой. Толпа разрасталась по мере того, как прибывали люди, - кто на автомашинах, кто на велосипедах, кто пешком. Ночной мартовский холод пронизывал до костей. В нескольких местах люди грелись у костров, сжигая в них разный строительный мусор, хлам и выброшенную из продуктового киоска старую тару. Спасатели ВГСЧ оттеснили людей за сооружённое впопыхах проволочное заграждение, чтобы они не мешали работать. Начинал моросить дождь.  После безрезультатных попыток пробиться к своим Маша  вдруг заметила знакомую старенькую «Волгу», притормозившую радом. За рулём сидел свояк, брат Ивана - Павел. Лицо его почернело от волнения. Он  работал забойщиком на этой шахте почти двадцать лет. В советские времена стал заслуженным шахтёром, производственные показатели которого всегда ставили в пример. Сейчас Павел работал звеньевым участка.
- Давай, Мария, - в машину! Вымокнешь ведь,  - охрипшим от волнения голосом сказал он.
Женщина проскользнула в кабину. Павел  громогласно ругнулся, несколько раз пытаясь включить зажигание, чтобы продвинуться к автобусу. Руки его дрожали.
- Да не переживай ты так, Паша, - Маша пыталась его успокоить, - даст Бог - всё обойдётся.
Он  ничего не ответил, только крепче сжал челюсти и, приказав Маше сидеть в машине, сразу куда-то исчез.  Пространство вокруг шахты было запружено  спецтехникой, возле которой суетились подразделения спасательных служб. Военизированная охрана плотной стеной стояла вдоль проволочного ограждения, держа осаду против натиска потрясённых граждан. Дым от костров чадил под редкими каплями дождя и стал понемногу рассеивался, оседая на клочковатых островках снега вдоль дороги. Вот и первые носилки с пострадавшими, которые осторожно задвигали в реанимационные машины.
По ветровому стеклу «Волги» растекались капли дождя, и от этого  происходящее за стеклом казалось Маше нереальным и призрачным. Стало душно, и она слегка приоткрыла дверцу машины. Народ гудел, как улей. В воздухе витал горьковатый дымный запах утраты. «Так, должно быть, пахнет горе», - подумала Маша.
Когда Павел вернулся, он, похоже, не заметил свояченицу, неподвижно застывшую в уголке машины. Взявшись руками за руль, он бессильно опустил голову на руки и некоторое время сидел без движения.
- Павел, - осторожно позвала Маша, - ты в порядке?
Он резко повернул к ней перекошенное лицо:
- О каком порядке ты говоришь, где ты его видишь? Разве жизнь человеческая кого-то сейчас интересует?
- Остынь и расскажи, что случилось.
- Поехали! Начальство тебя отпустило. Мне надо срочно в город.  Павел коротко рассказал Маше о случившемся.
- На этот раз обошлось малой кровью, - сказал он, - вывихи, удушья, сотрясения. Понимаешь, - взрыв произошёл в вентиляционном штреке в самом начале смены, когда бригада уже спустилась в лаву и, покинув клеть, двигалась в забой.  Ударной волной снесло рудстойки. Обрушилась кровля и завалила выход. Произошло возгорание угольной пыли, и только оперативная работа спасателей...
- А причина?  - спросила Маша, -  откуда он взялся этот взрыв? Метан?
- Вот тут-то собака и зарыта. Ну, разгребём мы завалы, восстановим шахту, но где гарантия, что это не случится снова?
Павел внезапно разозлился, одной рукой держась за руль, а другой - нервно жестикулируя, он спросил:
- Маша, в каком веке мы живём, ты знаешь?
- В двадцать первом, конечно.
- Кто-то, может быть, и в двадцать первом, а мы, шахтёры, живём, Машенька, в пещерном веке: оборудование древнее, технологии старые, техника безопасности не выдерживает критики. Где-то замкнёт провод, случайная искра  - и взрываемся. как на мине.   Нужно менять всю систему. А ты говоришь - двадцать первый век...  Каждый раз спускаешься в шахту и не знаешь - выйдешь оттуда или нет. А что делать - семью-то кормить надо... Человеческий фактор...
- Опасная у вас профессия. Вот и Ивану не повезло, - грустно сказала Маша.
- Не в профессии дело, - отношение к нашему брату, шахтёру, плёвое, понимаешь?
Павел довёз Машу к самому дому и на прощанье сказал:
- Ты говори, если чё надо, сестрёнка.
                IV


Проводив Веронику, совершенно разбитый и опустошённый Нерадов вышел на террасу и закурил.  Пахло весной. В саду зацветали липы,  над ними жужжали пчёлы,  в воздухе весело носились стрижи. «Хорошо бы уехать прямо сейчас», - подумал он. Путёвка лежала  в кармане, но до отъезда оставалось ещё  больше месяца. За это время надо успеть завершить кое-какие дела: подготовить распоряжения сотрудникам, издать приказы, посидеть над докладом,  выступить  на учёном совете.
Вернувшись в кабинет, Игорь Николаевич бессильно опустился в кресло. Мысли  разбегались, мешая сосредоточиться. На столе лежала кипа бумаг, которые он вытащил из ящика стола. Это были  старые рефераты, незаконченные статьи, письма, дипломы - всё, что скапливалось годами и откладывалось в «долгий ящик», на потом. Вечерело. На полу постепенно бледнело солнечное пятно, пока не исчезло совсем. Взгляд   остановился на  черноморской раковине. Он бережно взял её в руки и, проведя пальцем по бледно-розовым створкам, почувствовал, как сжалось и заныло сердце. Прикрыл глаза.  Нахлынули воспоминания...
Тесть всё-таки уговорил его после защиты диссертации съездить отдохнуть к морю без Вероники. Она проходила преддипломную практику и целыми днями пропадала то в лаборатории, то в студенческой библиотеке.  К защите готовилась увлечённо и основательно. Ей нравилась будущая профессия, и она нисколько не сомневалась, что папа  поможет ей устроиться в  Дом моделей, где у неё уже была масса подруг и знакомых. Давая последние напутствия мужу, она сказала:
- Остановишься у старой хозяйки. Я ей звонила, она примет тебя. Ешь фрукты, загорай. Обо мне не беспокойся, но не вздумай опоздать на защиту.  Если всё будет о, кэй,  нас ожидает Венеция. Представляешь! Гондолы, серенады, Дворец дожа, - и она, мечтательно улыбаясь, чмокнула его в щеку.
Комната, которую он снял, была солнечной, с видом на море. Под окном бегал хозяйский пёс, терьер по кличке Чак. Хозяйка ласково называла его  Чариком. Три года прошло, а собака его помнила. Видно, не забыла, как они с Вероникой приносили ему куриные косточки.  Славное было время! Игорь Николаевич улыбнулся своим мыслям. Веронику утром трудно было поднять, и он, едва проснувшись, в одних плавках бежал с Чариком на пляж, благо он был совсем близко. Утренняя вода так приятно освежала. Чак плыл рядом, делая круги, и лаял, если Игорь погружался в воду с головой. Освежившись, он бежал к Веронике, тормошил её, смеясь и дурачась, и лениво потянувшись, она, наконец, вставала.
А сейчас  без жены Игорь боялся  отупеть от скуки.  Передохнув с дороги, он вышел во двор. Солнце стояло в зените и нещадно палило, хотя был  только конец мая. На пороге сидел хозяйский кот Филимон и проникновенно глядел на копошившуюся под лавровым кустом сойку. Погладив Филю и осмотревшись, он увидел хозяйку, Анну Филипповну, пьющую чай за столом под пластиковым навесом. Она ласково улыбнулась жильцу и жестом пригласила к столу.
- Машенька, крикнула она дочке, - принеси Игорю чай, да инжировое варенье прихвати.
- Спасибо, Анна Филипповна, - он был тронут. - Хорошо как у вас, прямо благодать Божья! Я помню Ваше варенье. Ничего подобного я никогда не пробовал,  - присаживаясь рядом с хозяйкой, сказал Игорь.
Ему всё здесь нравилось: и  эта жизнерадостная гостеприимная женщина, и забавный Чарик, развалившийся у её ног, и прохладный, утопающий в зелени дворик с отцветающим кустом сирени у калитки, и буйно цветущей, свисающей серебристо-голубым пологом глицинией,  живописно обрамляющей заднюю стенку дома. Чем-то родным, давно забытым повеяло от этой простой безыскусной обстановки. Время от времени над двором кружились чайки, выжидающе поглядывая на них с приличного расстояния - не перепадёт ли  что-нибудь с хозяйского стола.
Вышла Маша,  неся на подносе большую кружку чая и вазочку с вареньем.
- Ты узнала нашего квартиранта? - спросила мать.
- Конечно. Года  три назад  отдыхал у нас со своей красивой женой. Даже Чак вспомнил.
Но Игорь не узнал в стройной белокурой девушке ту Машу, какую он видел прежде. Тогда она была нескладной голенастой школьницей с неровно подрезанной, выгоревшей до белизны чёлкой, загорелой, как головешка, и очень застенчивой.
- Неужели это та Маша? Признаться, я тебя не узнал, - искренне удивился Игорь.
- А Вы не изменились вовсе, - сказала Маша, - вот только волосы поредели, - но почему приехали без жены? Мама сказала, что  недавно вы поженились. Поздравляю! - улыбнулась девушка.  Улыбка у неё была замечательная, по-детски лучистая и обворожительная.  Держалась она уверенно и просто, от былой застенчивости не осталось и следа.
- Вероника меня выдворила из Москвы,  чтобы  не мешал  готовиться к защите.
- И правильно сделала,  - вмешалась мать, - вон, какой худющий и бледный, здесь  хоть отдохнёт от своей науки.
- А у вас было свадебное путешествие? - не унималась Маша.
- Будет позже, - кратко ответил Игорь и почему-то смутился. Ему не захотелось развивать эту тему. Мысленно представив сейчас Машу, Нерадов  вспомнил,  с каким недоумением поглядела она на него и сразу ушла в дом.
Едва жара спала, Игорь взял полотенце, журнал, очки, позвал Чака и спустился по вытоптанной тропке на пляж. Время было вечернее, солнце не жаркое, а небо без единого облачка. Он искупался и блаженно растянулся на тёплой гальке, закрыв глаза. Слегка штормило, и волны иногда дотрагивались до его пяток. Это забавляло. Чуть позже, приподняв голову, Игорь огляделся, но не обнаружил сколько-нибудь интересную публику. В основном, резвилась молодёжь,  да  две-три  женщины  «бальзаковского» возраста неподвижно лежали на цветных подстилках под заходящим солнцем. Кто-то даже похрапывал. Не с кем было перекинуться словом. Вот была бы Вероника рядом...  Он снова закрыл глаза  и под музыку прибоя стал вспоминать, как весело здесь проходило время. У этих камней они когда-то лежали, старательно натираясь  специальным маслом, чтобы, вернувшись в Москву, поразить своих друзей  бронзовым загаром.  Их отношения только начинали складываться и, лёжа на горячей гальке рядом с очаровательной девушкой, Игорю грезилось счастливое будущее. 
А познакомились они в клубе МВТУ на вечере, устроенном по случаю окончания учёбы. На их курсе девушек было мало, и серьёзно Игорь ещё ни с кем не встречался. Веронику пригласила на вечер Ася, однокурсница Игоря, и её подруга сразу привлекла к себе внимание ребят. Рослая, пышногрудая, с густой волнистой гривой золотистых каштановых волос, она эффектно выделялась на фоне остальных девушек. Её наперебой приглашали танцевать, но охотнее всего она танцевала с ним, с Игорем, хотя он мог только топтаться на одном месте, неуклюже передвигая ноги. Танцевать он не умел, да и где он мог научиться? Дома, в маленьком сибирском городке Канске, не было даже дискотеки. А здесь, в Москве не до веселья было. Учёба отнимала всё свободное время. Но Вероника явно отдавала предпочтение ему. Игорь недоумевал, как он мог произвести впечатление на такую девушку. Тощий, нескладный, к тому же начинающий уже лысеть очкарик. На их курсе были парни более видные.  И в то же время ему льстило, что она выбрала именно его, но он робел и терялся. Это забавляло и веселило девушку, и она сразу взяла на себя роль хозяйки положения. Всем стало ясно - высокий, застенчивый очкарик явно пользовался успехом. Вадим Тронин, вальяжный, высокомерный, спортивного сложения юноша, пытающийся уже отпускать профессорскую бородку, панибратски похлопал Игоря по плечу и с плохо скрываемой завистью произнёс:
-  Смотри, не упусти, друг. Такие птицы к нам редко залетают.
Сам он уже два года встречался с третьекурсницей  Светланой, миловидной пухленькой блондинкой с ямочкой на подбородке.  Она не отпускала от себя Вадима ни на шаг и ревностно, оценивающе  присматривалась к Веронике. Но заметив, что девушка увлечена Игорем, успокоилась. Позже Светлана с Вадимом поженились, и у них родились  симпатичные девочки-двойняшки.
Взобравшись на плоский шершавый камень, торчащий прямо из воды, Игорь вспомнил, как любили они с Вероникой загорать на нём, лёжа на спине, и следить за полётом чаек.
На следующий день после знаменательного вечера Вероника назначила ему свидание у главного входа своего института на Малой Пироговской.
- Я не пойду на последнюю пару, лучше мы с тобой сходим куда-нибудь, - сказала она, - может в кафешку или бар, надо же отметить наше знакомство. Ты любишь «Амаретто»?
Игорь смущенно промолчал, боясь обнаружить своё невежество. Он понятия не имел, что это такое.
- Люблю всё итальянское, мечтаю когда-нибудь побывать в Венеции - с воодушевлением продолжала она, даже не заметив, что  новый знакомый  не проронил ещё ни слова. «Девушка  с запросами», - озабоченно думал он.
С утра Игорь, очень волнуясь, разыскал Асю и спросил её, какие цветы любит её подруга.
- Ника - девушка экстравагантная, но, как это ни странно, любит ромашки, знаешь - простые деревенские  ромашки на длинных ножках, - она лукаво улыбнулась, - но для первого свидания это не годится. Нужен изыск типа орхидей, камелий и прочее. А лучше - купи ей розы. Розы нравятся всем.
Так он и сделал. Выйдя на станции метро «Фрунзенская»,  купил в цветочном киоске понравившиеся ему ярко-желтые розы и с замиранием сердца подошёл к старинному, поражающему своим великолепием, зданию института тонкой химии. Невольно залюбовавшись архитектурой, Игорь не сразу заметил подошедшую Веронику.
- Что? Нравится? - спросила она. - Раньше не строили, а создавали. Стиль - «арт    нуво». Увидев замешательство на лице парня, добавила: - Или стиль «модерн», что одно и то же. Вероятно, кроме своих атомов, ты ничем не интересуешься.
Затем, переведя взгляд на розы, скептически улыбнулась и сказала:
- Жёлтый цвет - к разлуке. И тут  прокол. Или это намёк?
Но заметив, как он растерялся, примирительно сказала:
- Ладно. Верно говорят, что физика и лирика - понятия несовместимые.
Игорь отважно произнёс:
- Я надеюсь, что ты поможешь мне совместить эти понятия.
Их роман набирал обороты. Уже через неделю   она затащила его домой познакомить с родителями. Квартира поразила Игоря оригинальным убранством комнат, стильной мебелью и разнообразным освещением. Здесь было множество торшеров, изысканных бра, различных подсветок и даже канделябры со свечами на старинном рояле марки «Блютнер».
- Это мамин инструмент. Она преподаёт в консерватории, - пояснила девушка и добавила:  -  Называй меня Никой, у нас так принято.
Дом был с консьержкой, а из окон восемнадцатого этажа автомобили на Кировском проспекте казались шустрыми муравьями.  Отец Вероники, профессор Яков Борисович Теплинский, заведовал отделом в Институте ядерной физики, и это особенно заинтересовало Игоря. Профессор, узнав, что друг Вероники - физик, закончивший МВТУ имени Баумана с «красным» дипломом,  воодушевился и, пригласив его в кабинет, начал «прощупывать». Задавая на первый взгляд безобидные, но всё-таки каверзные вопросы, на которые Игорь отвечал, почти не задумываясь, легко, горячо и увлечённо, не подозревая, что это своеобразный экзамен. Профессор остался доволен и покровительственно приобняв парня за плечи, доверительно сказал:
- Такие мозги нельзя отпускать из Москвы. Куда распределили?
- В Новосибирск, в Академгородок. Я сибиряк. Вначале хотели под Семипалатинск, но я отбился, наукой хочу заниматься, поступить в аспирантуру.
- Похвально! У Вас, молодой человек, исследовательская жилка, я сразу это понял.
Общаться  с Теплинским было легко, и молодой Нерадов даже не заметил, как прошли скованность и напряжение первых минут. Сев на «любимого конька», он увлечённо делился с профессором своими планами. Тот слушал, не перебивая.
- Ну, ну, - наконец, промолвил Яков Борисович, - а хотели бы в Москве работать?
- Я не думал об этом. В Новосибирске - прекрасная база и потом... - Игорь замялся и замолчал.
- И потом ... - мягко напомнил профессор.
- В Москве меня ничто не держит, разве что Верони.., разве что Ника, с которой я едва знаком, - смущённо сказал Игорь, - я даже не мог предположить, что случай сведёт меня с ней и с вами... Спасибо Аське.
- Случай, говорите? - Яков Борисович загадочно улыбнулся, - ну-ка, присядьте, юноша.  Игорь сел в кресло, выжидательно глядя на Теплинского, который, что-то обдумывая, машинально передвигался по комнате. Это был высокий, статный, слегка полноватый, но довольно подвижный человек лет пятидесяти, с живым, умным лицом и простой, без тени снобизма, манерой держаться. Профессор ему решительно нравился.
- Я догадываюсь, что вы сейчас скажете, - произнёс Игорь, -  что случайностей не бывает, что это реализация подсознательного устремления и так далее. Но я не фаталист и в эту ерунду не верю.
- И правильно делаете, - засмеялся профессор, - ведь это я попросил Асю познакомить с вами мою дочь. Никуша очень уважает моё мнению и доверяет моей интуиции. Признаюсь - этот случай или эту случайность, как вы изволили сказать, устроил я.
Игорь опешил.
- Что с вами, мой юный друг? - Яков Борисович явно наслаждался произведённым эффектом.  - Но если бы вы не понравились моей дочери, этот случай так и остался бы случайностью и не привёл  вас сегодня  ко мне в дом, логично?
 Юноша  растерянно молчал, не зная, что ответить.
- Да и вам, молодой человек, Ника, я вижу, приглянулась, - продолжал  Теплинский -  дочь-то у меня красавица и умом Бог не обидел.
- А зачем вы... - с трудом произнёс Игорь.
- А затем, юноша, что Асенька Вас очень хвалила, говорила, что Вы - лучший студент на курсе, «ну, очень способный мальчик», в чём я сейчас и сам убедился. Я даже курсовую Вашу листал и, надо признаться, с удовольствием. Неординарность мышления - это качество будущего учёного.
Игорь вспомнил, как Ася выпросила у него курсовую за день до сдачи на кафедру. Это было обычным делом у студентов  - обмениваться информацией.
- Ну, что, коллега, пошли пить чай, а то наши дамы  уже заждались, а насчёт Москвы - подумайте.
Яков Борисович широким жестом пригласил его к выходу. Игорь уже постепенно пришёл в себя и от этого подкупающего «коллега» его распирало от гордости. В последствии он часто вспоминал этот диалог, всякий раз удивляясь тому, что профессор Теплинский, известный в научных кругах учёный-физик, в жизни оказался простым, обаятельным, не лишённым чувства юмора, и общался с ним, юнцом, на равных, отбросив рамки субординации.
Поддавшись воспоминаниям, Игорь не заметил, что пляж постепенно опустел. Местные подростки, посиневшие от долгого купания, забавлялись с Чаком, швыряя в море палку. Собака со звонким лаем бросалась за ней в море,  хватала её и плыла обратно.  Солнце почти закатилось за горы. Игорь начал одеваться. Ему было одиноко без жены, но так спланировал тесть, значит - это правильно. Надо набраться сил и настроиться на жизнь в новом качестве. Впереди - любимая работа в лабораториях НИИ, впереди - эксперименты по холодному термоядерному синтезу, впереди - открытия, публикации, командировки, словом, нормальная жизнь учёного.

V

С хозяйкой Игорю повезло. Анна Филипповна чем-то напомнила ему его мать: такая же простодушная, улыбчивая и словоохотливая. Чем-то родным и домашним повеяло от неё, от чего он давно отвык,  но к чему так тянулось его сердце. Вернувшись в свою комнату, Игорь увидел на тумбочке букет сирени,  и на душе стало теплей. Но вот куда себя деть, он не знал. «Надо прогуляться и где-то перекусить», - подумал он. Уже смеркалось, и, выйдя во двор, Игорь уловил запах жареной картошки, доносившийся из летней кухни. Хозяйка, видимо, готовила ужин. Только сейчас он понял, как  голоден и направился к калитке, на ходу крикнув Анне Филипповне, что скоро вернётся. Но она чуть ли не насильно усадила его за стол под навесом.
- Перекуси со мной, не побрезгуй. Пища у нас простая, домашняя, но зато всё свежее, - сказала она и придвинула ему миску с салатом и аппетитно поджаренную соломкой картошку.  За ужином она разоткровенничалась:
- Машку родила в восемнадцать лет. Отца её, одноклассника моего, провожали в армию всем Лавровым переулком. Когда поняла, что жду ребёнка, растерялась. О дальнейшей учёбе нечего было и думать. А ведь как я мечтала поступить в медицинский.
-  И что отец?  Он знал о ребёнке? - спросил Игорь.
- Знать-то он знал. Поначалу писал радостные письма. Я ему фотографии дочери посылала, но за полгода до демобилизации переписка оборвалась. Не вернулся он в посёлок. Как мне сказали соседи, женился  на девушке с тех краёв, где служил. Там и остался жить.
- А дочь свою не пытался увидеть?
- Какое там!  Сюда не приезжал ни разу. Маша несколько раз порывалась поехать к нему, но я её отговорила. Зачем мы ему?  У него своя семья.
- Да, печальная история, - произнёс Игорь.
- Так замуж и не вышла. Любила его, подлеца. А дочь, слава Богу, вырастила и без него. Мать помогала, пока была жива, соседи, кума моя Оля, что Машеньку крестила. Закончила медицинские курсы, стала работать  в санатории медсестрой.
- Ну, а личная жизнь? - спросил Игорь, краснея, - о себе ведь надо подумать. Выходите замуж, пока ещё молодая,
Анна Филипповна рассмеялась и погрозила ему пальцем.
- Замуж - не напасть, лишь бы замужем не пропасть, - отшутилась она. - Есть тут один, который год сватается. И дочка не против. Да боязно мне что-то менять, привыкла жить сама. Вот Машеньку выучу,  а там посмотрим, - заключила она.
- Кстати, а где она? - спросил Игорь.
- На дискотеке,  где ж ей ещё быть. Дело-то молодое.
Поблагодарив Анну Филипповну за ужин и беседу, он ушёл к себе и закурил, любуясь лунной дорожкой на море. Лёгкий бриз слегка шевелил занавеску, запели сверчки, и повсюду витал запах цветущей глицинии. Спать не хотелось, и он решил прогуляться перед сном. Проходя мимо бара «Якорь»,  Игорь подумал, что неплохо было бы выпить какого-нибудь крымского вина, отметить, так сказать,  приезд. У входа в бар он заметил стайку молодёжи и среди них - Машу. Она весело помахала ему рукой. Рядом с ней стоял коренастый, спортивного сложения парень. Он смерил Игоря ревнивым  взглядом и демонстративно положил руку на плечо девушки.
- Привет, молодёжь! Тут у вас как, насчёт выпить?
- Легко! - ответил кавалер Маши.
- Может составите мне компанию? - обратился он к Маше и её спутнику.
- Warum denn nicht, что значит - почему бы и нет, как говорят немцы, - ответил парень.
- Познакомьтесь, - сказала Маша, - это Коля, мой одноклассник, любимый ученик нашей немки, - и, повернувшись к своему спутнику, лаконично представила Игоря:
- Физик из Москвы - Игорь, наш квартирант.
- Что обычно школьницы пьют? - обратился  к девушке Игорь.
- Вот у них и спросите, а я в этом году закончила школу, - ответила Маша запальчиво.
- Вот как?  Поздравляю вас, барышня, - с театральным пафосом сказал Игорь, - тогда шампанское?
- Нет, лучше коктейль.
Выпив за  приезд и перекинувшись двумя-тремя фразами с молодёжью, Игорь сказал:
- Ну, не буду  мешать. Пойду, надо выспаться с дороги.
Вернувшись после прогулки, он спросил у хозяйки:
- Филипповна, а можно мне  во дворе переночевать на раскладушке.  В комнате душновато и  у  меня что-то сон пропал. Буду на звёзды смотреть, их считать, тогда, может, усну.
- А чего ж нельзя?   Возьми в кладовке раскладушку и считай свои звёзды  хоть до утра, звездочёт.
- Вот спасибо! - обрадовался Игорь. - Куда денешься от вашей романтики.
Расположившись между  деревом инжира и кустом крыжовника в глубине двора, он быстро разделся и лёг. Хозяйка выключила свет в своей комнате, и двор сразу погрузился в темноту. Сверчки распевали на все лады свои рулады, а звёздное небо казалось волшебным шатром. Послышались шаги. Чак сначала тявкнул, а затем начал радостно повизгивать. «Маша вернулась», - подумал Игорь. У калитки девушка, простившись с Николаем, осторожно зашла в дом, в темноте не заметив квартиранта. Сон долго не приходил. Игорь зачарованно смотрел на звёзды и прислушивался к незнакомым ночным звукам.
Чуть свет его разбудил лай Чака у калитки. Хвост его вертелся, как вентилятор. «Кто-то свой», - подумал он.
Маша! - позвал чей-то тенор.  - Genug zu schlaffen. Stehe auf!*
«Николай, - сообразил Игорь, - фраерок Маши. С чего это он выпендривается?» Войти Николай не решался. Игорь увидел, что в окно выглянула сонная недовольная девушка и, приложив палец к губам,  сказала:
- Ты чего орёшь? Нашего жильца разбудишь.
- Цаца великая! Ему давно уже пора на пляже валяться, а не дрыхнуть.
- Да тише ты, не шуми. Чего явился?
- Хочу выдернуть тебя на мыс, там сегодня наши тусуются.
- Подожди. Я - мигом!
Чуть погодя, лязгнула калитка, и всё стихло. «Неприятный тип», - подумал Игорь, затем встал,  зашёл в летнюю кухню, выпил  кофе и, насвистывая, спустился к морю.

* * *
Лето 1988 года на Южнобережье выдалось жарким. Старожилы говорили - давно не было такого лета. Дни и ночи стояли на редкость душными, а солнце нещадно палило весь день. Единственным спасением было море. Анна Филипповна с дочерью тоже ночевали в другом конце двора в виноградной беседке.

 * - Довольно спать Вставай! (нем.)
Поначалу Игорь отсыпался. Сказывалось перенапряжение предыдущего месяца: бессонные ночи,    дебаты   с    оппонентами,    раздражающая     суета  мегаполиса.
 Живительный воздух  Южнобережья, морские купания и отсутствие всяких проблем оч быстро привели его в состояние ленивого благодушия.  Этому способствовала и духота, донимающая даже ночью. Работать над  статьёй не было ни сил, ни желания. Изредка звонила Вероника, проговаривая скороговоркой последние московские новости. Сообщая о преддипломных заботах, она всякий раз спрашивала:
- Ты обо мне скучаешь?
- Ещё бы!  Здесь всё напоминает о тебе. А как  цветёт глициния!
- Не узнаю своего физика. Откуда эти лирические нотки? Как я тебе завидую, милый. А вот мне скучать  некогда. Столько всего навалилось.И она добрых десять минут «грузила» его своими серьёзными, как ей казалось, проблемами.
Маша уже не выглядела такой раскованной, весёлой и уверенной в себе девушкой, какой она показалась Игорю  в первый день приезда. Она стала замкнутой, задумчивой и даже какой-то заторможенной. Всё свободное время просиживала за столом под навесом, обложившись учебниками и конспектами. Она готовилась через год поступать на исторический факультет университета. Мать говорила ей:
- Сходила бы ты куда-нибудь с друзьями, развеялась. Вон, Николай сколько раз звонит, а ведь тоже в «ин яз» готовится. А тебя и с места не сдвинешь.
- А что ему бояться. Он немецкий в совершенстве знает, - отмахивалась Маша.
- Из русских немцев наш Николай, - пояснила Анна Филипповна Игорю.  - Хоть ты ей, Игорь, скажи. Год ещё впереди, успеет подготовиться.
Маша раздражённо отмахивалась, что-то бурча бесцветным голосом и снова погружалась в свои конспекты.
Игорь был далёк от мысли «воспитывать» Машу, он чувствовал, что она и к нему переменилась. Исчезла лёгкость, с какою она с ним общалась в первые дни. Он постоянно ловил себя на мысли, что его задевает отчуждённость Маши, что ему хотелось бы с ней поболтать, прогуляться по знакомым улочкам, зайти в кафе. Он объяснял это одиночеством и скукой, но, если честно, недостатка в общении  не испытывал. Праздная курортная атмосфера сама располагала к мимолётным знакомствам. Он охотно знакомился, обсуждал международные новости, в пляжном павильоне играл в шахматы. А с одной дамой средних лет, импульсивной и спесивой, как-то сыграл партию в бильярд. Её реакция на каждый забитый им  шар была такой бурной, что Игорь, в конце концов, решил ей проиграть. И правильно сделал, иначе она бы устроила  истерику. После игры он галантно поклонился и произнёс, входя в роль  героя тургеневских романов:
- Благодарю вас, сударыня. Игра с вами доставила мне истинное удовольствие.
Иногда на пляже появлялась Маша с подружками или с верным своим рыцарем - Николаем. Игорь невольно любовался  её грацией, нежным смуглым румянцем, замечая, что с появлением девушки  большинство мужчин поворачивали голову в её сторону. Она, небрежно ему кивнув, отходила подальше и больше не обращала на него никакого внимания. Это слегка задевало, и он, отвернувшись, старался о ней не думать.
Однажды Николай, снисходительно улыбаясь, подошёл к нему прикурить.
- Привет, физик! Может в шахматы сыграем?
- Давай, - согласился Игорь без особого энтузиазма.
- Айн момент!
Когда Николай отправился в павильон за шахматами, подошла Маша и сказала:
- Коля очень сильный шахматист. Разрядник. Не огорчайтесь, если проиграете.
Николай был неприятен Игорю своей самоуверенностью неотразимого самца, поэтому он сказал:
- Вот уж, не ожидал. Судя по  бицепсам, интеллекта в нём маловато. Хотя бывают счастливые исключения. Ему бы охранять какого-нибудь вора в законе или денежного туза, а не барышень, - он спохватился, - прости, Маша...
Девушка неожиданно улыбнулась:
- Коля просто друг, не более, - сказала она, впервые посмотрев на Игоря как-то особенно проникновенно. Это воодушевило его, и он, почти не задумываясь, легко  выиграл у Николая партию. О том, что у него тоже разряд по шахматам,  скромно умолчал. По глазам девушки Игорь понял, что она «болела» за него, и вдруг почувствовал себя почти счастливым. Ему хотелось дурачиться, говорить Маше комплименты и чем-то сногсшибательным поразить её воображение. Но Николай, буркнув что-то под нос, тут же её увёл.
Ох, уж эти курортные впечатления! Игорь чувствовал, что влюбляется.


  VI

Нерадов вздрогнув, открыл глаза. Кажется, он задремал в кресле. То ли ему померещилось, то ли в полудрёме приснилось юное улыбающееся лицо Маши, и он явственно услыхал, как она назвала его имя. От этого вздрогнул и очнулся. «Где я?»  За окном совсем стемнело. В доме было абсолютно тихо и сумрачно. Черноморская раковина лежала у ног на ковре. Должно быть, выпала из рук, когда он задремал. Подняв её и приложив к уху, он снова услышал отдалённый шум прибоя, и воспоминания нахлынули с новой силой. Они были столь неожиданными и приятными, что Игорь Николаевич снова вернул себя в то далёкое время, когда он ощущал себя влюблённым и счастливым.
Маша по-прежнему его сторонилась, и когда взгляды их встречались, слегка краснела и опускала глаза. Игорь понимал, что с девушкой что-то происходит, но не смел обольщаться на свой счёт. Все мысли его теперь были заняты ею. С ним происходило то, чего ни разу в жизни он не испытывал: он умирал от любви. Его душа то парила в небесах, едва он улавливал звук её голоса, то мучилась от ревности, заметив рядом с Машей её телохранителя.
С Вероникой всё было иначе. Ясно и просто с самого начала. Она ворвалась в его жизнь, как ураган, подчинила её себе, и, не сопротивляясь, Игорь позволил ей планировать свою судьбу. Веронику он обожал, восхищался её внешностью, уверенной осанкой, непредсказуемостью. Ему нравилась её опека, её знаменитый папочка и та счастливая перспектива, которая открывала ему дорогу в большую науку.
Чувства к Маше были иными. Сладкая боль переполняла всё его существо, сердце учащённо билось, и мир вокруг становился  нереальным, незначительным и ненужным. Реальной, значительной и нужной была сейчас только эта девушка.  Странная робость охватывала его, когда он настраивал себя объясниться с ней, чтобы понять причину её загадочного отчуждения.  Долго думая, с чего начать разговор, и так ничего не придумав, решил для начала зайти в кафе, перекусить и немного выпить для куражу. «Это снимет напряжение, и я буду выглядеть не таким идиотом», - подумал он. Сделав заказ и оглянувшись, чтобы выбрать место, Игорь вдруг заметил, что ему радостно и энергично машет рукой  пляжная дама, с которой он играл в бильярд.
- Садитесь рядом, поближе к окну. Здесь не так душно, - пригласила она, озарив его лучезарной улыбкой. Ему ничего не оставалось делать, как сесть, в душе чертыхаясь и досадуя. Перед дамой стоял бокал шампанского со льдом и нарезанный кубиками ананас. Игорю принесли коньяк и пару бутербродов. Он залпом выпил его, не проронив ни слова. Поддерживать «светскую» беседу  было лень, а пляжную даму, казалось, это вовсе не смущало. Сквозь густой её макияж пробивались капельки пота. Она без умолку болтала, шумно отдувалась, обмахиваясь экзотическим веером и пытливо  поглядывая на Игоря,  многозначительно улыбалась:
- А знаете, я ведь догадалась, что вы мне нарочно проиграли. Не каждый мужчина согласится добровольно проиграть женщине, если, конечно, он не собирается за ней приударить. Была бы я помоложе, я бы непременно окрутила бы вас. Но увы...
Дама явно набивалась на комплимент. Только напрасно. Игорь лишь натянуто улыбнулся и сделал попытку встать из-за стола.
- Постойте, - беспардонно воскликнула дама, - Вы чем-то удручены? Плохие новости?
- Что вы, сударыня! Вам показалось. Здесь, на отдыхе, плохих новостей не бывает, разве только погода испортится.
- Да, да, вы правы, - оживилась она, - от этой  духоты мозги закипают.
«У неё уж точно они кипят», - подумал Игорь и сказал с нарочитой чопорностью:
- Разрешите откланяться.
- Не разрешаю! - безапелляционно  заявила она. - Позвольте полюбопытствовать, отчего вы  здесь без жены?  Судя по кольцу, вы человек семейный. Ваша жена -   или дура, или вы ей безразличны...  Мужчинам ведь доверять нельзя, все они кобели!  Мы со своим супругом, царство ему небесное, всегда были неразлучны. Я даже в командировки его сопровождала.  Бывало...
-  Простите, - умоляюще произнёс Игорь, - но мне  действительно пора.
- Вот так я и знала, - невозмутимо продолжала пляжная дама,  - стоит заговорить о жёнах... Я ведь вижу, какими глазами вы смотрите на юную блондинку в сиреневом купальнике. Вы не думайте, я всё замечаю...
Дама удивлённо умолкла, заметив, что Игорь снова сел.
-  Ну, и как вам она? - ожив, спросил он.
-  Лакомый кусочек, но не для вас. Она же совсем ещё глупое дитя. С ней умрёте от скуки. Вам надо что-то посолиднее ...    Игорь развеселился:
-  Вроде вас?
- А что вы смеётесь? На отдыхе надо общаться с приличными людьми, а не тратить попусту время на смазливых девчонок.
Пляжная дама, как  ни странно, подняла ему настроение, коньяк взбодрил, и, возвращаясь в Лавровый переулок, Игорь даже насвистывал какую-то мелодию из репертуара модного здесь в этом сезоне Джо Дассена. Его песни звучали повсюду: из пляжного репродуктора, в барах, в кафе. Открыв калитку, он увидел, что хозяйка с дочерью пьют чай во дворе.
- Вот и наш звездочёт, - заулыбалась Анна Филипповна, - будешь с нами чаёвничать? - спросила она. - Наш чай с  крымскими травами жажду снимает.
- Не откажусь, спасибо!
- Тут вам Вероника звонила. Что-то срочное. Будет перезванивать, - сухо сказала Маша.
- Наверное, соскучилась девка. Уже, поди, с полмесяца молодожёна своего не видит, - шутливо произнесла Анна Филипповна, неся на подносе кружку дымящегося чая и нарезанный домашний пирог.  - Хоть ты попробуй, Игорь. Машку не заставишь, всё фигуру бережёт.
- С удовольствием!
- Ну, вы тут гутарьте, а я пойду прилягу. Сегодня мне на дежурство в ночь. Анна Филипповна работала в санатории сменной медсестрой.
Маша сидела напротив Игоря, не шевелясь и опустив глаза. Преодолевая неловкость, Игорь спросил:
- Что с тобой, Маша? Такое ощущение, что я тебе неприятен. Может, я обидел тебя чем-то?
- А вы не верьте своим ощущениям, со мною всё в порядке.
- Но почему на «вы»? Я что, кажусь тебе почтенным  дядей?
- Мы с вами на «брудершафт» не пили.
- Это можно исправить. Согласна?
Маша не успела ответить, зазвонила междугородка, и ему пришлось зайти в дом.
Вероника, как всегда, спросила:
- Игорёк, ты  без меня скучаешь?
- Конечно, Никуша. У меня всё о, кэй.  Ты, главное, - усердно готовься. Как родители?
Вероника сообщила, что папа уехал на три дня на конгресс в Прагу, а мама с подругой на даче, чтобы ей не мешать и не отвлекать.
- А теперь - главная новость! Твоя защита здесь шума наделала. Папа говорит - ажиотаж небывалый. Правда, он просил не сообщать тебе пока...  ну,  да ладно, не могу удержаться.
И она с нескрываемым торжеством сообщила, что в институте произошли перемещения и что его, Игоря,  назначат  с  сентября заведующим отдела, которым руководит сейчас Яков Борисович. А Теплинского переводят в Академию наук.  Игорь был ошарашен и не знал, что сказать.
- Правда, классная новость? Почему ты молчишь? Не рад?
- Не знаю, радоваться или нет.  Очень ответственно. Я пока не готов....
- А папа говорит...
- О чём говорит папа, я догадываюсь, - раздражённо сказал Игорь, -  меня даже не поставили в известность. Переставили, как  шахматную фигуру...
- Ладно, не злись. Лучше бы я не говорила.
Игорь ушёл в свою комнату и долго лежал на кровати, глядя в потолок и переваривая информацию. Он размышлял. Едва вылупившись, сразу стать во главе отдела, объединяющего заслуженных физиков, которые по опыту и возрасту годились ему в отцы... И не этично, и не корректно. Игорь понимал, что таким стремительным продвижением он обязан своему тестю, но это почему-то сейчас не радовало его. Он сознавал, что назначение его преждевременно. За спиной начнутся разговоры, многозначительные намёки, зависть и прочее. «Надо отказаться, даже если тесть рассердится», -  подумал Игорь. Но он знал, что Теплинский приведёт ему массу неоспоримых доводов и аргументов, и ему придётся согласиться. «Ах, будь, что будет, - подумал он, - поживём - увидим». Мысли его снова обратились к Маше. Его безудержно влекло к ней, и он ничего не мог с собой поделать.
Начинало темнеть. Игорь  вышел во двор и закурил. Маша сбежала в дом и больше не появлялась. «Может, уехать?», - подумал он, но внутри у него всё запротестовало.
Прошло несколько дней. Игорь пытался найти подходящий момент, чтобы  объясниться с девушкой, но она откровенно избегала его. Иногда, сталкиваясь с ней во дворе или в доме, он пытался её разговорить, но Маша, односложно ответив,  торопливо уходила. Под навесом она больше не сидела, учебники забросила и опять появлялась в сопровождении верного Николая на пляже, а вечерами пропадала на дискотеке. Игорь не находил себе места, много курил и часто сидел в излюбленном «Якоре», меланхолично и отрешённо смакуя коньяк. Если раньше он рад был общению, то теперь  знакомых обходил десятой дорогой.
Приближалось время защиты диплома Вероники, и надо было уже думать об отъезде, но уезжать не хотелось. Ему было хорошо в этой семье. Давно он не ощущал себя  так свободно и раскованно. В Москве, в профессорском доме он чувствовал себя чужим. Изысканная обстановка, атмосфера тонкого лицемерия, негласные регламентированные правила поведения, царящие здесь, были чужды его сердцу. Он, простой сибирский парень, привыкший не ограничивать себя рамками дурацкого этикета, чувствовал себя в этом доме вороном в золочёной клетке. Здесь  он был самим собой, как дома. Даже успел привязаться к Анне Филипповне, которая так напоминала его мать. Как давно он не был дома!  Как тянуло в милые сердцу родные места,  порыбачить с отцом на рассвете, развести костёр, сварить уху и неторопливо беседовать с отцом о наболевших проблемах деревни. Отец работал на лесопилке и частенько брал его с собой. Если техника давала сбой, вдвоём они быстро справлялись с поломкой. А какие пельмени готовила мама! Пальчики оближешь. Но всегда что-то мешало  вырваться к родителям. На свадьбу они не смогли приехать. Мать страдала полиартрозом  и вела почти неподвижный образ жизни, и тогда  они с Вероникой решили сразу после свадебного путешествия завернуть в Канск.
Об отъезде  Игорь старался не думать и продолжал наслаждаться всеми благами крымского лета. Он уже прилично загорел и купался до изнеможения, заплывая далеко от берега. Купив ласты и маску,  подолгу плавал под водой, дивясь красоте подводного царства. Вот только жара донимала прямо с утра, и ночью нечем было дышать. Даже Чак, в полуденные часы изнывая от пекла, вырыл яму под кустами ежевики и отлёживался в ней весь день. К великой радости Анны Филипповны Игорь соорудил во дворе летний душ, подключив  шланг к бачку  на крыше летней кухни. Теперь можно было обливаться, спасаясь от зноя, в любое время.
Как-то перед самым отъездом, проснувшись среди ночи от духоты, Игорь решил облить себя водой из шланга. Осторожно, чтобы не разбудить женщин, пробрался к летней кухне и услыхал, что мать и дочь о  чём-то тихонько беседуют. Сна не было и у них. Что-то задев в темноте и обнаружив себя, он сказал:
- Решил освежиться, такой душной ночи еще не было.
- Вот и мы с Машенькой маемся, - ответила хозяйка.
- А знаете, Филипповна, пойду-ка я лучше в море окунусь, всё равно сна нет.  Вот только фонарик бы мне...
- И то правда. Сейчас, поди,  все повыползали к морю. Возьми Машу с собой - вдвоём, оно, веселее. Днём отоспится.
Игорь замер, ожидая, что скажет девушка. Но она молчала.
- Чарика не берите, пусть дом охраняет, нечего баловать, - продолжала хозяйка, как будто вопрос был уже решённым.  - Ну, что ты лежишь, беги за фонарём, - мать легонько подтолкнула дочку.
- Если Игорь не против...  - пролепетала Маша чуть слышно.
- Отчего же? Я - «за», - проронил Игорь, пытаясь сохранить равновесие духа и не спугнуть девушку. Душа его ликовала, но он изо всех сил старался казаться спокойным.
Натянув шорты и уже подойдя к калитке, вдруг остановился и сказал, обращаясь к девушке:
- Очки я не взял, в темноте и потерять можно. Ты будешь моим поводырём.
Он бережно взял Машу под руку, и осветив фонариком пустынный переулок, почувствовал, как учащённо  забилось  сердце.
Выйдя на тропу, ведущую с откоса к морю, Маша предупредила:
- Смотрите не оступитесь, тут коряга торчит.
Но было  поздно. Игорь споткнулся, выронил фонарь, и если бы Маша его не удержала, улетел бы в заросли колючей иглицы. Он благодарно прижал девушку к себе и сказал:
- Что бы я делал без тебя, Маша! Бог с ним, с фонарём, куплю, если не найдётся...
Дальше шли осторожно, на ощупь, тесно прижавшись друг к другу.
- А вы...  а ты купался когда-нибудь ночью? - спросила девушка.
- Да, было такое. Мы с Вероникой как-то  провели ночь на пляже. Засиделись дотемна, собрались уже уходить, но куда-то затерялись её часы.  Фонаря у нас не было,   искали вслепую, руками,  сожгли коробок спичек. Часы были дороги ей -  подарок отца. Решили остаться до утра, а чуть стало светать - нашли их совсем рядом. Они бодро тикали, присыпанные галькой. Да ты не слушаешь меня...
Маша слегка отстранилась и отчуждённо молчала.  На пляже действительно было людно. У самой воды сидела парочка, поочерёдно прикладываясь к горлышку бутылки. Чуть дальше, у камней, веселилась компания молодёжи. Тут было светлее, побережье освещалось скудным светом одинокого фонаря у пирса.
- Знаешь, - сказала Маша, - здесь шумно и неуютно. Давай пойдём на «дикий» пляж.  Это рядом, за волнорезом. Будем, как «робинзоны»  на необитаемом острове. «Боится, что кто-нибудь из знакомых увидит её со мной», - подумал Игорь.  Они прошли метров сто, осторожно передвигаясь по скользким камням и, наконец, достигли прибрежной полосы с хаотичным нагромождением валунов, беспорядочно разбросанных повсюду. Большая раскалённая Луна висела прямо над ними, как лампада, и заливала весь этот хаос волшебным голубоватым светом. Звёзды лучились и казались живыми. Волны сонно вздыхали и что-то бормотали во сне.
- Ух ты! - восхищённо воскликнул Игорь.  - Ай да Маша! Привела меня в сказку.
Они выбрали ровное место у скалы, разделись и, не договариваясь, одновременно зашли в море. Девушка сразу  поплыла и растаяла в темноте, и пока Игорь соображал, где она, помахала ему рукой, смеясь от удовольствия. Игорь ринулся за ней, но куда там! Догнать её было невозможно, она всячески ускользала от него.
- Здорово ты плаваешь, - сказал Игорь, едва отдышавшись, когда они вышли на берег и растянулись на гальке.
- На море выросла, - кокетливо ответила девушка.
Они молча лежали на берегу, рассматривая звёзды. Где-то у мыса скользил луч прожектора, освещая скалы, отчего они казались загадочными сфинксами. Игорь придвинулся к Маше и предложил:
- Положи голову на мою руку, тебе будет удобнее.
Девушка покорно подчинилась. Игорь изумлённо молчал, борясь со своим волнением, затем,  заговорчески приблизившись к её уху, прошептал:
- А всё-таки скажи, почему ты меня избегала?
Маша помедлила, учащённо дыша, затем произнесла:
-  Чтобы не привыкать, чтобы больно не было, когда ты уедешь.
Потрясённый Игорь, коснувшись губами её плеча,  волнуясь, сказал тихо:
- А я уже болею. Болею от  мысли, что скоро уеду, и тебя не будет рядом со мной. Маша судорожно вздохнула и резко повернула к нему голову. Губы Игоря коснулись её щеки и ощутили влагу слез.
- Ну, зачем, зачем я пошла с тобой?  Я ведь запретила себе не только о тебе думать, но и видеть тебя, - шептала девушка сквозь слёзы.
  Игорь на миг растерялся, но в следующую секунду бережно привлёк её к себе, что-то бормоча успокаивающее, и нежно покрывал поцелуями её мокрое от слёз лицо. Коснувшись губами её шеи, он перестал контролировать себя, его захлестнули эмоции. Маша, прильнув к нему, не сопротивлялась. Время остановилось. Всё потеряло смысл. Мысли перепутались. Сейчас существовала для него только эта хрупкая девочка, которую он держал в своих объятиях, шалея от блаженства. Последняя мелькнувшая мысль:  «Я теряю голову, но я абсолютно счастлив».


VII

Утром, приняв душ и наспех выпив кофе, Игорь почувствовал себя подлецом. Чувство вины было так велико, что он, чтобы не столкнуться с Машей, просто сбежал из дома. Купив билет на самолёт, он добрых два часа отрешённо бродил в окрестностях посёлка, пытаясь как-то успокоиться и оправдаться перед собой. Но ничего не помогало. «Какой же я негодяй, - думал он, - как я посмел соблазнить девочку?». Вспоминались слова пляжной дамы «Все мужчины - кобели!», и ему стало так муторно на душе, что он решил заглянуть в «Якорь». Выпив подряд две рюмки коньяка и выкурив полпачки сигарет, Игорь, наконец, успокоился. Снова вспомнил Машу, её счастливые глаза под утро, когда она, как шаловливое дитя, обняв его за шею, шептала ему всякий вздор.  Волна нежности захлестнула его, и сердце тоскливо заныло, предчувствуя скорую разлуку. Он улыбнулся, вспоминая, как под утро, когда они покидали пляж, Маша отыскала фонарик в кустах и радовалась, как ребёнок: «Он целый, погляди!  Не разбился!». У калитки сняв босоножки и на цыпочках пробравшись в дом, юркнула в свою комнату, на прощание посылая ему воздушный поцелуй. Чувство вины притупилось, а состояние влюблённости обострилось с новой силой. «В конце концов,  мы оба этого хотели», - утешал он себя, и ему нестерпимо захотелось увидеть девушку.
Вечером Маша оживлённо возилась на кухне, что-то изобретая, и приказав Игорю не исчезать, вынесла под навес казанок с горячим пахучим пловом. Анна Филипповна удивилась перемене в дочке и счастливо улыбалась.
- Наконец-то, за ум взялась, - сказала она Игорю, - давно бы так. С Николаем, видать, помирилась. Паренёк со школы сохнет по ней, а она крутит им, как хочет. Заладила: пусть, мол, ждёт. Надо сначала образование получить. Башковитая она у меня, - гордо заявила хозяйка.
Игорь смущённо молчал, уткнувшись в тарелку, не зная, что ответить. Боясь взглянуть им обеим в глаза,  похвалил плов. Маша цвела от удовольствия.
- Ведь всё умеет, если захочет, - продолжала хозяйка, - ленится только.
После ужина Анна Филипповна поспешила на смену. Маша, допивая чай, попросила Игоря рассказать, как он стал физиком. Почувствовав искренний интерес девушки, он оживился и, закуривая,  поведал Маше, что ещё школьником очень увлекался астрономией, участвовал в разных олимпиадах, посещал планетарий.
- Загадочный космос манил меня тайной и беспредельностью. Не стал бы я физиком, наверное, стал бы астрономом. И рассказал, как однажды, лет в четырнадцать, он посмотрел научно-популярный фильм о безграничных возможностях атома, его необычайных свойствах и заболел физикой.
- Тогда меня особенно интересовали реакторы, - сказал Игорь.
- А что это такое? - спросила Маша.
- Энергетические установки, в которых протекают ядерные реакции. Ну, это, в общем, пройденный уже этап и хорошо изученный. А я, как ты поняла, люблю разгадывать тайны.
И он рассказал девушке об экспериментах по холодному термоядерному синтезу, о том, что создание реакторов на основе этого синтеза не оставят камня на камне от концепции «ограниченных природных ресурсов». Заметив заинтересованность в глазах Маши, Игорь воодушевился:
- С помощью таких энергетических аппаратов  можно создать любые вещества и материалы из обычных горных пород.
- Неужели это реально? - удивилась девушка.
- Ещё как! - загорелся Игорь, - возможности применения таких реакторов  беспредельны, и они могут принести человечеству такие блага, о которых люди пока  даже не представляют.
Маша, с восхищением глядя на Игоря, промолвила:
- Ты настоящий учёный. Должно быть, Вероника очень гордится тобой?
Игорь смутился и, положив свою ладонь на её руку, сказал:
- Давай не будем о ней. Нам ведь так хорошо вдвоём.
Девушка кивнула, грустно улыбнувшись. Вдруг Игорь спохватился:
- Что я всё о себе. Ты вот готовишься на исторический факультет. Почему твой выбор - история?  Лично я считаю:  то, что прошло, - уже не интересно!
- Вот уж нет! - горячо возразила Маша.  - История преподносит такие загадки! Вспомни пирамиду Хеопса, например, или  гробницу Тутанхамона. Учёные до сих пор не  разгадали эти тайны. И среди историков  -  много выдающихся, как ты.
Игорь улыбнулся польщёно. Ему было приятно, что Маша считает его выдающимся.
- Ну, прости. Конечно, ты права. На самом деле, мне просто хотелось подзадорить тебя. Игорь хитро усмехнулся.
- Ладно уж, - примирительно сказала Маша, - а что ты знаешь о Чёрном море, в котором купаешься каждый день?
- Практически - ничего, - сознался Игорь.
- Знаешь ли ты, что древние греки называли его Морем гостеприимным - Понтом Эвксинским?
- С названием согласен. Его гостеприимство я ощутил. А ночью оно ещё гостеприимнее, - пошутил он. Маша покраснела и опустила голову. Затем, вскинув глаза, сказала приглушённо и грустно:
- Всё шутишь. А для меня это очень серьёзно. Я ни о чём не жалею, даже если никогда больше тебя не увижу.
Игорь придвинулся к Маше, обнял её за плечи:
- Прости, Машенька! Мне так хорошо с тобой, что  хочется шутить от полноты чувств. Ты навсегда поселилась в моём сердце. А увидимся мы обязательно, вот увидишь!
- Правда? Ты серьёзно так  думаешь?
Скрипнула калитка, зашёл Николай с пакетом в руках.
- Чаёвничаете? - хмуро спросил он. - Ну, ну!
- Садись с нами, Коля. Налить чаю? - простодушно предложила девушка.
- Нет уж, спасибо, - с вызовом сказал Николай.
- Что у тебя там? -  Маша кивнула на пакет.
- Полотенце.  Хочу попросить тебя составить мне компанию. Морские купания ночью, говорят, очень полезны. Ты никогда не говорила мне, что любишь купаться по ночам и загорать под луной.
- Знаешь, Коля, не ёрничай. Никуда я с тобой не пойду.
- Ладно, не дуйся! Такой уж я серый, не обучен манерам.
- Уходи, - резко сказала Маша.
- Понял! Я тебе уже не интересен. Тебе учёных мужей подавай, - сказал Николай, сделав упор на слове «мужей». Маша вспыхнула и отвернулась. Николай, бросив на Игоря уничтожающий взгляд, резко развернулся и вышел.
- Как он узнал? - спросил Игорь. В ответ девушка пожала плечами.
- В общем, всё просто. Посёлок маленький, кто-то увидел. Это я во всём виноват. Влез в твою жизнь, - отрывисто сказал Игорь, - ну,  ничего, помиритесь... Вот уеду, тогда...
- Да надоел он мне хуже горькой редьки. Ходит по пятам, как тень. Когда-то по немецкому помогал, вот мы и сдружились.
- Не горячись! Парень он видный, вон какие бицепсы! К тому же верный, да и любит тебя, сразу видно...
- Но я...  я... не люблю его... - тихо прошептала Маша,  из её глаз готовы были вырваться слёзы, - ты... ты зачем так говоришь, как будто сватаешь меня? - запинаясь спросила девушка, - я тебе ни капельки не нравлюсь? - Маша вопросительно взглянула на Игоря.
- Что ты, Машенька, - ласково прошептал он, - только ты меня здесь и держишь. Если бы не ты, я бы давно сбежал из этого пекла. Игорь знал, что не лицемерит, это было, действительно, так.
- Ты когда уезжаешь? - спросила Маша.
- Послезавтра.
Девушка глубоко вздохнула и натянуто улыбнулась. Чтобы сменить тему, Игорь спросил:
- Что ты там говорила мне о Чёрном море?  Как его называли греки? Понт Э...э...
- Эвксинский, - подсказала девушка,  - тебе, правда, интересно?
- Ещё бы! Это непростительно - месяц провести у Чёрного моря и ничего о нём не знать...  А Чёрным оно когда стало?
- Ладно, слушай. 
И Маша рассказала, что ещё раньше, в начале первого тысячелетия  до нашей эры,  греческие мореходы называли его  Понтос Аксинос, - негостеприимным морем, по сравнению с Эгейским оно казалось им и бурным, и холодным.
- А вообще, - продолжала она, - скифы называли его Синим, арабы - Русским,  разные народы в разные времена давали ему свои названия: Киммерийское, Скифское, Таврическое, Святое и так далее.
Игорь внимательно слушал, дивясь её познаниям и тому, с каким увлечением она рассказывала. Он спросил:
- А всё-таки почему оно Чёрное?
И Маша рассказала, что не так давно было найдено ещё более древнее название этого моря, которое ему дали племена индийского происхождения, населявшие восточное Причерноморье и Крым до скифов и других ираноязычных племён. Они называли его Темарун. Скифы перевели его на свой язык,  как «Чёрное море». Позже и турки стали его так называть. По- турецки наше море называется Карадениз, то есть тоже Чёрное.
- Спасибо, Маша. Полезные сведения. Жаль, что уезжать надо, ты бы мне ещё много интересного рассказала. Надо было не бегать от меня, а просвещать, - сказал Игорь шутливо, глядя в повеселевшие глаза девушки. Поощрённая, она продолжала:
- Вообще наше море уникальное. Верхний слой воды до глубины двести метров содержит кислород, а в нижнем - кислород исчезает и появляется сероводород. Там нет живых организмов. На земле нет другого моря с таким расслоением воды, как в Чёрном.
-  Об этом я слыхал. Говорят, что сероводород  поднимается всё выше и выше?
- Может, и так. Но  очень медленно.
За разговором они не заметили, что сидят в ночной темноте при свете полной, как жернов, Луны, но радовались, что и эта ночь безраздельно принадлежит им.


VIII

Нерадов, находясь под впечатлением навалившихся на него воспоминаний,  поднялся с кресла и открыл окно, судорожно вдыхая апрельский воздух. Только что прошёл дождь, пахло мокрой зеленью. Всё ещё продолжая держать в руках раковину, он вспомнил, как в день отъезда побежал в ювелирный магазин и купил Маше серёжки с аметистами. Она как-то сказала, что это её любимый камень.
- Это тебе на память. Они так подходят к твоим фиалковым глазам. Маша вспыхнула, затем рассмеялась:
- Спасибо, но у меня же уши не проколоты.
- Теперь будет повод проколоть.
- Подожди, - вдруг сказала девушка, -  я - мигом. Нырнув в свою комнату, она вернулась, держа в руках крупную черноморскую раковину.
- А это тебе подарок, чтобы не забывал Чёрное море и глупую девочку Машу. Приложишь к уху, услышишь шум прибоя и вспомнишь обо мне.
 «Так оно и случилось, Маша, - подумал Нерадов скорбно, -  но вспомнить о тебе пришлось  через семнадцать лет».  Что же, что помешало ему, думал он лихорадочно. Ведь он  любил её и был по-настоящему счастлив. Ничего подобного за всю жизнь он не испытал.  Что же произошло? - думал он мучительно. Но в глубине души Нерадов знал ответ. Он боялся признаться самому себе, что предал Машу, предал свою  единственную любовь.

* * *

В Москве Игорь долго не мог адаптироваться к бешеному темпу столицы после спокойной,  размеренной жизни на берегу моря. Все мысли были о Маше, они даже по ночам не отпускали его. Первое время он ходил, как потерянный, односложно отвечая на вопросы домашних.  Даже тесть заметил перемену:
- Уж не перегрелся ли ты на солнце?
- Да, пекло было сумасшедшее, - уклончиво отвечал он.
А Вероника  спросила, уже после защиты диплома:
- Что ты, как в воду опущенный, ходишь? Пора уже прийти в себя от курортного романа.
- Какого романа?
- А то я не вижу. Ты сам не свой, - язвительно заметила жена.
- Ты же никогда не ревновала меня, - сказал Игорь, вспомнив вдруг пляжную даму  и её фразу: «Ваша жена или дура, или Вы ей безразличны».
- Ревновала - не ревновала, эти эмоции мне не знакомы. Даже, если ты изменил, - это ваша кобелиная природа, это надо принять, как данность. Я не сторонница держать мужа на коротком поводке. Перебесится и успокоится, а семья есть семья. Речь не о том. Ты долго будешь ходить, как пришибленный? - холодно спросила она.
- Ты рассуждаешь, как умудрённая опытом женщина, а ведь мы только  поженились, - сказал Игорь.  - А ваша сучья природа иная?
Жена вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
- Это зависит от обстоятельств, - уклончиво ответила она. «Откуда в ней этот цинизм,  ведь любящая женщина ведёт себя по-другому», - подумал Игорь, вспомнив счастливые глаза Маши и её кроткую улыбку.
Но удивительно то, что концепция Вероники сработала. Через некоторое время Игорь закрутился в калейдоскопе институтских проблем, окунулся с головой в  любимую тему и Маша всё реже и реже стала появляться перед его внутренним взором.
Наконец, он успокоился и пришёл в себя. Урбанизированный дух столицы  захватил его, подчинил себе, выработал определённые рефлексы, со временем ставшие привычками. Он привык к Веронике, к её отстранённости, к её духам, к её друзьям, к её цинизму, не понимая, что за циничностью скрывается безразличие. Привык к вечно воркующей тёще, не понимая, что за воркованием скрывается лицемерие. Привык к ироничному тону тестя, не понимая, что за иронией скрывается высокомерие. Привык и вполне был доволен своей жизнью.  Это понимание пришло много позже, когда из долговязого очкарика Игоря он превратился в респектабельного Игоря Николаевича, старшего научного сотрудника знаменитого НИИ. Но и с этим пониманием он смирился.
Вероника тоже изменилась. Из романтичной, восторженной, импульсивной  девушки она  превратилась в настоящую «светскую львицу» - независимую, заносчивую  и царственно надменную.  Всё больше и больше напоминала она своего отца. Такая же снисходительная ирония,  нарочитая парадоксальность суждений и тщательно скрываемый снобизм. Правда, тяга к изыску и церемониальности у неё была от матери. Со временем и с этим он смирился. Вероника была ему удобна и необходима. На разного рода презентациях и высокопоставленных приёмах жена служила ему отличной оправой, умело и выгодно показывая все свои достоинства. Её замечали, ею восхищались, о ней говорили в кулуарах.
Казалось, жизнь удалась. У него был надёжный тыл, любимая работа, умная  красавица-жена, знаменитый тесть, прекрасный дом. Чего ещё желать? И вдруг в одночасье всё рухнуло. Почему? Что он упустил, где оступился? Было упущено что-то главное...  Анализируя свою жизнь в холодном сумрачном доме, он смутно догадывался, где настоящая причина его рухнувшего благополучия. Теперь он уже не боялся себе в этом признаться. Вновь переживая в сумерках постылого дома свой «южный роман», Нерадов, наконец, понял, что в его московской жизни не было основного, что скрепляет прочными узами людей. Не было любви. Сейчас он уже сомневался, что важнее - благополучие, успех, карьера, или прочная семья, надёжно оберегаемая любовью. «Неужели смысл жизни в любви?». От этой мысли защемило сердце. «А ведь у меня была она, любовь, -  с горечью подумал он, снова вспомнив потрясающее знойное лето 1988 года.  - Там было настоящее, не здесь. Но я предал её, и жизнь мне отомстила». Он начинал понимать, что всё в этой жизни преходяще: работа, слава, комфорт, и только любовь - та единственная непреходящая ценность, чем стоит дорожить и что составляет смысл жизни. И что нет в мире ничего превыше любви и важнее любви.
Унылый свет уличного фонаря, отдалённые голоса людей, лязг автомобилей вернули его в действительность. Снова заныло сердце, и Нерадов, подойдя к аптечке за валидолом, бережно опустил черноморскую раковину в коробку.



IX


Личная жизнь Анны  Филипповны  как будто наладилась. После отъезда дочери с внуком и зятем  на Донетчину она почувствовала себя одинокой собакой. Не умела она жить одна, ей надо было о ком-то заботиться.  Диетврач санатория продолжал её обхаживать и, наконец, Анна дала согласие на брак. Ей в то время было чуть больше сорока. Короткая стрижка, подвижность и расторопность при лёгкой полноте молодили её, и она часто ловила на себе заинтересованные  мужские взгляды. Фёдор Иванович, так звали диетврача, был в её вкусе: аккуратен, галантен, уважителен и слегка застенчив, что особенно подкупало Анну Филипповну. Не нравились ей хамовитые нахрапистые мужики, их сальные комплименты и похотливые взгляды.
- Чего тебе ещё нужно? - уговаривала её кума Ольга, - интеллигентный, непьющий, на других баб не смотрит, а главное - сколько лет вокруг тебя вьётся .
Рано овдовевший Федор Иванович по натуре был однолюбом и к своим пятидесяти годам так и не женился. Все женщины казались ему на одно лицо, кроме Анны. Она нравилась ему живостью характера, простотой и отсутствием жеманства, так свойственного стареющим дамам.
Они расписались, и Фёдор Иванович переехал к жене. Врождённое чувство юмора, весёлый нрав Анны помогли им  преодолеть первоначальную скованность, свойственную людям с устоявшимся  образом жизни.   Вскоре их жизнь потекла так, как будто они были в браке добрый десяток лет. Всё бы хорошо, но тосковала Анна о внуке и душа болела за дочь, ведь без любви пошла  за Ивана, ради сына.
С Иваном Маша познакомилась, когда Игорьку едва исполнилось пять лет. Тот  проявлял трогательную заботу о девушке, возился с малышом, приносил в дом игрушки, конфеты, цветы. По натуре был молчуном, бывало, слова из него не вытянешь. Редко, когда удавалось его разговорить. О себе говорил неохотно и скупо. Сказал, что работает на шахте, в забое, живёт вдвоём с матерью в небольшом шахтёрском городке Доброполье.  Наблюдая, как малыш потянулся к Ивану, у Анны разрывалось сердце. Мальчик нуждался в отце.
О беременности дочери Анна Филипповна догадалась сразу и поначалу думала, что отец будущего ребёнка - Николай. Но узнав правду, обомлела и промолвила только:
- Как же ты могла, дочка?...  Маша, спокойно поглядев в глаза матери, ответила:
- Люблю я его, мама, и буду любить всегда.
- Ой, не зарекайся, Маша. Любовь пройдёт, а дитё будет расти без отца, - скорбно сказала она и посмотрела на дочь взглядом, полным отчаяния.
- Я стану для ребёнка и матерью, и отцом, - резко ответила дочь  и ушла в свою комнату.
Анна, осторожно приоткрыв дверь, увидела, что Маша беззвучно рыдает. Худенькие плечи её подрагивали, и переполненное болью и жалостью сердце матери не выдержало. Подойдя к дочке, она обняла её и порывисто прижала к своей груди.
- Значит решила оставить? И правильно. Только вот об учёбе придётся  забыть.
- Знаешь, мам, - всхлипывая прошептала Маша, - этот ребёнок станет для меня всем. Если будет мальчик, Игорем назову.
- А с Колькой теперь как?
- А никак. Расстались мы.
- Зря! Хороший парень и любит тебя.
- Я рассказала ему правду, чтоб отстал. А он - ни в какую! Говорит - скажу всем, что мой ребёнок, только не прогоняй.
 Анна оживилась:
- Молодец Колька! Такой парень благородный.  Чего  тебе, дурёхе, ещё надо?
- Не люблю я его, мама, - тихо сказала Маша.
- Ох, дочка! Повторяешь ты мою судьбу. Я вот тоже, когда тебя родила, всех ухажеров поразгоняла. А охотники были! Всё надеялась, что отец твой вернётся. А теперь жалею. Одной трудно дитя растить, ой, как трудно, - вздохнула Анна. Маша улыбнулась сквозь слёзы:
- Ничего, мама, пробьёмся!...
Когда родился мальчик, дочь преобразилась. Она ходила сияющая и счастливая, от малыша не отходила ни на минуту и даже Анну редко подпускала к нему. Если и оставляла его с ней, то ненадолго. Вначале Анна  обижалась, но потом смирилась.
Пять лет она тряслась над ним, как квочка над цыплёнком, а тут появился Иван. Анна  сдала ему на месяц койку. С деньгами было туго, надо было сводить концы с концами, и подработать в сезон было не грех. Иван сразу пришёлся ко двору: починил крышу, покрасил забор, заменил проводку в летней кухне. Что и говорить - руки у него были золотые. С Игорьком у Ивана были свои, «мужские» дела, и мальчонка ходил за ним по пятам. На Машу Иван смотрел влюблёно и кротко, но девушка не проявляла к нему особого интереса, держалась просто и дружелюбно.
Заметив доброжелательность хозяйки и чувствуя в ней союзника, Иван перед отъездом спросил её:
- Как Вы думаете, Филипповна, откажет мне Маша, если я позову её замуж?
- Ох, сынок, не знаю. Строптивая она...  А ты попробуй!
К большому удивлению и радости Анны Филипповны дочь не отказала Ивану, более того, - предложила  оформить отношения здесь и прямо сейчас. Иван сиял, а мать не узнавала свою дочь. Откуда в ней эта перемена? Позже она узнала, что решилась она на этот шаг ради сына. Все эти пять лет Маша с трепетом воспринимала любую информацию об Игоре. Иногда в прессе мелькало его имя. Однажды увидела его в какой-то телепрограмме и весь день летала, как на крыльях. Возможно, дочь надеялась, что он приедет и всё изменит в её жизни. Но годы шли, а он так и не явился.  А перед самым отъездом Ивана мать с дочерью увидели Нерадова по телевизору на какой-то научной презентации вместе с женой, потрясающе яркой Вероникой. Маша всю ночь проплакала, а наутро глаза её были жёсткими и сухими.
С Иваном они подали заявление в местный ЗАГС, и он уехал, полный счастливых надежд. Через месяц явился, торжественный, в парадном костюме, робко глядя Маше в глаза, - не передумала ли? Они расписались, и после скромного застолья Анна  стала собирать дочь в дорогу. Когда молодожёны с малышом уехали, для неё наступил период одиночества и тоски.


X

- Сынуль, сходи в магазин за молоком и Лизочке «Сникерс» купи, - попросила Маша, невольно любуясь своим возмужавшим сыном. «Вот и вырос сынок, - подумала Маша, - как сложится его судьба, будет ли счастлив?». Сын сидел за компъютером, сосредоточенно глядя на экран монитора.
- Ты слышишь? Скоро Лиза из школы придёт, обедать будем. Ну, же, - нетерпеливо повторила она.
- Сейчас, мам,  только программу закрою.
Маша приготовила сумку и деньги, в прихожей поправила причёску перед зеркалом. Всматриваясь в своё отражение, осталась довольна. Годы, казалось, не тронули её: нежный цвет лица, лёгкие тени под глазами, ровная гладкая кожа шеи.
- Кто даст тебе твои тридцать пять? - удивлялась соседка баба Нюра.  - Хватит Ваньку оплакивать, найди себе пару, пока ещё молода и красива.
- А кому я нужна с двумя детьми? - отмахивалась Маша, - да и мне, кроме моих детей, никто не нужен. 
Соседка качала головой, приговаривая:
- Полюбит тебя, и детей твоих полюбит. Тебе, вон, сына обучить надо. Поди знай, что у него на уме. Сейчас аттестат получит, и не удержишь ты его у своей юбки. Он у тебя до учения охочий. Ты что, думаешь на секретарскую зарплату его выучить? Сейчас деньжищи нужны за учёбу платить. Да что тебе говорить, сама знаешь, - и в сердцах махнув рукой, уходила. «Ничего, - утешала себя Маша, - мама всё лето будет комнату сдавать, обещала помочь».
- Я пошёл, мам. Давай «бабки», - сын вырос на пороге и прервал её мысли. «Боже, как на отца похож. Такой же длинный, сутулый и близорукий, - с нежностью подумала Маша.
- Только не задерживайся, Игорёк, - крикнула вдогонку уходящему сыну Маша и пошла на кухню разогревать обед.
Ворвалась, как ураган, Лиза. Щёки её горели, белокурые кудряшки стояли дыбом.
- Мама, мама, сегодня на физре учитель меня похвалил, сказал, что из меня выйдет классная гимнастка и записал в секцию   детской спортивной школы. Ты рада? 
Восторженность дочери не тронула Машу.
- А с математикой у тебя как? Трояк  исправила, ведь учебный год заканчивается? - строго спросила она. Но Лиза весело отмахнулась.
- Не люблю я эту математику. Она - злюка. Эта «швабра», кстати, тебя вызывает в школу.
- Как ты сказала? Швабра?
-У неё прозвище такое, - нисколько не смутившись, пояснила дочка, - она тощая и длинная, как палка.
Маша невольно улыбнулась, вспомнив свои школьные годы и как прочно прилипали прозвища к учителям. Тучную химичку они за глаза называли «колбой», а  пухленького географа - «колобком».
- Ну, а в школу зачем? Что ты натворила? - спросила мать.
- Да так. «Швабре» не нравится, что я смеюсь на уроке. У неё так смешно  дёргается глаз, когда  злится - трудно сдержаться..
- Когда ты станешь серьёзней, Лиза? Вот с Игорем я таких хлопот не имела, - вздохнула Маша.
Зашёл сын с покупками,  и девочка тут же полезла в сумку.
- «Сникерс» давай сюда, - приказала Маша Игорю, - Лиза его не заслужила. Она до сих пор не исправила тройку по математике.
Дочка скривила губы:
- Как не заслужила? Ведь физрук меня похвалил.
Маша покачала головой и, наливая в тарелки суп,  приказала мыть руки и садиться за стол.
- Мама, а я вместо «сникерса» купил диск. Мне он позарез нужен. Не будешь ругаться? - сын виновато и простодушно улыбнулся.
- Беда мне с твоим компъютером. Просиживаешь возле него часами, глаза портишь. Зрение и без того слабое. Откуда он взялся на мою голову?
- Откуда, откуда...  А то  не знаешь...
Да, она знала и сначала была довольна. Компъютером наградили сына за победу в межрегиональной астрономической олимпиаде. Игорь и  тут в отца пошёл.
До пяти лет мальчик рос в родном черноморском посёлке. Маша с болью вспоминала, как ему в раннем детстве не хватало отца. В четыре года он спросил, где его папа. Маша растерялась от неожиданного вопроса малыша. Они с мамой как-то не подумали об этом, хотя понимали, что рано или поздно Игорёк задаст этот вопрос. Ответила первое, что пришло в голову:
- Твой папа далеко сейчас и очень занят. Он работает звездочётом - звёздочки в небе считает.
- А когда он приедет? - спросил малыш.
- Когда пересчитает все звёздочки на небе, - чуть не плача, ответила мама.
- Все до одной?
- Все до одной.
После этого Игорёк, гуляя во дворе, задирал голову и спрашивал:
- Когда появятся звёздочки?
- Ночью, когда ты спать ляжешь, - отвечала Маша.
В пять лет он сказал, глядя на небо:
- Мамочка, не уводи меня спать, я хочу звёздочки посчитать.
- Хорошо, - согласилась Маша, - но надо сначала считать научиться.
- А я уже умею. Меня в детсаду воспитательница научила. Я до ста считать могу, - похвалился малыш.
 Маша недоверчиво улыбнулась, но едва Игорёк стал считать звёзды, была поражена, когда он картавым тонким голоском последовательно называл цифры. На счёте «тридцать четыре» он сбился и сказал:
- Я устал. У папы правда трудная работа.
С этого момента он всегда говорил, что будет звездочётом, как папа. Подрастая, он слово «звездочёт» заменил на «астроном». Когда сын совсем вырос и стал всерьёз увлекаться астрофизикой, он больше не спрашивал об отце, вспоминая, как всякий раз мама расстраивалась при упоминании о нём.
Вечером, уложив детей спать, Маша долго лежала в своей комнате с открытыми глазами, думая о предстоящем расставании с сыном. Игорь вырос, и с этим надо смириться. Закончив школу, он  неделю-другую отдохнёт у бабушки, а затем поедет сдавать вступительные экзамены на физмат.
Игорь был всем в её жизни. Она считала себя хорошей матерью, и при всей её трепетной любви к сыну, ей казалось, что она не избаловала его. Да и как тут избалуешь, когда  едва сводила концы с концами. Ивану месяцами не платили зарплату, шахтёры бастовали. Страшно вспомнить! После смерти свекрови ей было особенно тяжело. Лизонька только родилась, требовала внимания и заботы, и всю себя без остатка она отдавала дочери. Игорька пришлось оторвать от своего сердца и отдать на время матери. Там он в шесть лет пошёл в первый класс. Бабушка уговорила учителей принять мальчика раньше положенного срока, чтобы не оставлять  одного, пока она на работе. Тем более, что Игорёк проявлял незаурядные способности: знал азбуку, бегло читал, без труда складывал и вычитал простые числа. Правда, ей пришлось уйти на полставки, чтобы мальчик был под присмотром.
А как Маша хотела сама отвести Игоря  в первый класс. Без сына жизнь совсем потеряла смысл. Если бы не Лиза, постоянные заботы о ней,  которые отвлекали её от мрачных мыслей, если бы не Иван, который изо всех сил старался ей помочь, Маша, наверное, сбежала бы к матери. Да и жаль было Ивана, она к нему искренне привязалась, но так и не смогла полюбить. В её сердце до сих пор жил только один мужчина - отец Игоря, смешной долговязый очкарик из далёкого прошлого. Самые счастливые минуты  жизни она познала с ним и никогда не сожалела о своём «грехе».
Тоска по сыну была сродни болезни, и она не выдержала и через четыре года вернула его обратно. А ещё через четыре года погиб Иван, и снова нужда и лишения. Сын, пройдя через это, не по возрасту быстро взрослел, мужал и становился единственной опорой.  И единственной надеждой.
                XI

Приобрести путёвку в крымский санаторий оказалось делом нелёгким. Крым теперь принадлежал Украине, и профкому пришлось подключить авторитетных лиц из Минздрава, чтобы заполучитьпутёвку для Нерадова. Сопалатником Игоря Николаевича оказался мужчина средних лет из Сум.  Это был человек общительного нрава, громогласный, подвижный, несмотря на полноту и солидный живот. Речь его пестрела украинизмами и добродушным юмором. Выйдя на середину палаты и широко улыбаясь, он протянул Нерадову руку:
- Аверченко Пётр Григорьевич, можно просто Петро,- и тут же засуетился, пытаясь усадить его в кресло.
Палата была просторная, удобная, а в  открытое окно врывался такой знакомый Нерадову запах моря, смешанный с запахом хвои, цветущей глицинии и роз. Игорь Николаевич вышел на лоджию. Был конец июня, стоял оглушительный птичий гомон, и всё вокруг буйно цвело. Море у горизонта светлолазурного цвета почти сливалось с небом, а редкие округлые облачка  напоминали рассыпанные жемчужины. Почему-то от этих красот стало грустно.
Когда Нерадов вернулся в палату, Петро, расстелив на журнальном столике газету, резал сало и хлеб. Тут же стояла недопитая бутылка водки  и лежали два малосольных огурца.
- Как насчёт этого дела? - И Петро легонько щелкнул себя по скуле.
- Не увлекаюсь, - ответил Нерадов, - разве что за знакомство...
- Тогда вздрогнули по чуть-чуть, -  сосед протянул Нерадову рюмку.
- Эх, была, ни была, - настроение его начало выравниваться. - Ваше здоровье! - произнёс Игорь Николаевич и  поднял рюмку.
- И тебе не хворать, - в тон ему ответил сосед, переходя на «ты», - вот цибуля, сало, бери, закусывай.
- Давно здесь? - спросил Нерадов, с удовольствием жуя сало.
- Завтра съезжаю, - хрустя огурцом ответил Петро, - в Сумах дел невпроворот, - проговорил он, не переставая жевать,  делая в слове «Сумах» ударение на «а».
- Какие дела в отпуске?
- У мужиков дела не переводятся, а дома их всегда до хрена  - глубокомысленно изрёк Петро, наливая по второй. - В хате дверь заменить, - жинка все мозги протолдонила, - порыбачить ещё хочу, раков половить у излучины Псла. Река у нас такая - Псёл называется, широченная, с островами. Места, брат, зашибись! - мечтательно продолжал он. - Правда, рыба уже не та. Раньше, бывало, сома вытащишь...
В дверь постучала дежурная медсестра и напомнила, что пора идти в столовую.
После обеда Игорь Николаевич решил прилечь и немного подремать, а вечером прогуляться по окрестностям санатория. Но Петро мешал сосредоточиться: знакомил с местными порядками, давал ценные указания, шумно вспоминал завод, жену и вдруг спросил:
- Ты одруженый?
- Уже нет.
- Во, как! - обрадовался Петро. - Да ты не унывай, здесь такие жиночки! Выбор, хоть куда! Я тут, блин, с одной...  - начал он, но Нерадов перебил его:
- Ладно, Петро, проехали. Что-то разморило меня, сон одолел.
- Ты, того, расслабься, а я, вот, кроссвордом займусь.
На время он притих, пыхтя и потирая переносицу, но вскоре стал изводить Нерадова.
- Прохладный фруктовый сок из четырёх букв. Э... э... э... Что же это такое, ёшкин кот?  Это не по моей части. Я уважаю горилочку, а вино и сок - нехай слабаки пьють.
Игорь Николаевич молчал, сосед начинал действовать ему на нервы.
- А вот, по твоей, по  части, - не унимался Петро. - установка для получения заряженных частиц больших энергий, четвёртая «о»?
- Ускоритель, - ответил Нерадов, - поднимаясь с кровати, - пойду прогуляюсь.
- Несчастливая судьба? -  Из трёх букв, - вдогонку крикнул неугомонный сосед.
- Рок!  Это тоже по моей части, - глухо сказал Нерадов и вышел из палаты.


* * *

Полуденное солнце медленно остывало. Неторопливо бредя по узкой аллее, усыпанной цветами начинающей отцветать жимолости, Нерадов с удовольствием вдыхал ароматы летнего парка. Аллея вывела его к ступенькам, ведущим вниз, к  санаторному пляжу. Сквозь ветки кедров и в просветах кипарисов золотилось море, подсвеченное заходящим солнцем. Парк был пуст, отдыхающие после обеда, видимо, разбрелись по палатам. Спустившись на набережную и облокотившись о перила заграждения, Игорь Николаевич мечтательно окинул взглядом берег и морскую ширь. Прибрежные склоны густо поросли приземистым можжевельником. В хаотичных нагромождениях каменных глыб, заросших плющом, пестрел золотисто-жёлтыми цветами испанский дрок, а чуть ниже, почти у самой береговой линии, лёгкий бриз шевелил заросли тамариска. Море, казалось, улыбалось Игорю Николаевичу, игриво  перебирая оранжевые блики  заката. «Оно и правда гостеприимное», - подумал он, вдруг вспомнив древнее название моря. Сердце его тоскливо сжалось, едва он представил сияющую улыбку юной Маши. «Как сложилась её судьба? Счастлива ли? - подумал он.  - Хорошо бы её увидеть,  если она ещё живёт в этих местах». Игорь Николаевич пытался отогнать от себя эти мысли, боясь признаться самому себе, что где-то в глубине  сердца жила надежда на  встречу, что подсознательно он стремился именно сюда, в этот край, где был по-настоящему счастлив.
«А надо ли? - подумал он снова, - что это даст? Она, наверняка, давно вычеркнула меня из памяти, ведь семнадцать лет прошло. Её дети, должно быть, уже взрослые. Зачем ворошить прошлое?». Но в душе Нерадов  знал, что он здесь ради этой встречи и что непременно посетит  уютный дворик в Лавровом переулке. «Завтра же съезжу, - подумал он, - после завтрака. К чёрту процедуры!». Приняв  решение, Нерадов  окончательно успокоился и даже повеселел.
С утра, проводив на остановку Петра Аверченко и пожелав ему счастливого пути, Игорь Николаевич вернулся в пустую палату и какое-то время нервно курил, заставляя себя настроится на поездку в прошлое. Он хотел и боялся этой встречи. «Я просто трушу», - подумал он. Ругая себя за нерешительность, Нерадов включил телевизор. Но смотреть было нечего, на всех каналах передачи шли на украинском языке, и он стал нервно ходить по комнате, а затем вышел в коридор, чтобы узнать у дежурной медсестры расписание местных автобусов. «Быстрей бы кого-нибудь вселили», - подумал он, опасаясь снова остаться наедине со своими мыслями. Едва подумав об этом, он заметил невысокого худощавого мужчину примерно его возраста, с сумкой через плечо, который нерешительно, оглядываясь на номера палат,  продвигался по коридору. Нерадов подошёл к нему и, узнав, что незнакомец ищет именно его палату, обрадовался.
- Идёмте, - сказал он, - это ко мне,  будете моим соседом.
В палате познакомились.
- Михаил Смолянский, - отрекомендовался он, - киевлянин, хотя родом из Кемерово.
- Я тоже сибиряк, - воодушевился  Нерадов. - Выходит, земляки! А чем занимаетесь?
- Преподаю химию в школе.
Новый сосед  понравился Игорю Николаевичу спокойной, лаконичной манерой говорить уверенного в себе человека.  Беседа продолжилась в баре нижнего холла, куда они спустились отметить знакомство. Нерадов радовался, что нашёлся предлог не поехать в посёлок. «Ничего, успею ещё», - подумал он, отогнав мысли о Маше. После третьей рюмки коньяка разговор оживился. Смолянский оказался человеком умным, занимательным  и не без чувства юмора.
- Знаете, Игорь, - смеясь заявил он, - современные дети довольно занятная публика. С ними не соскучишься.
- Донимают? - поинтересовался Игорь Николаевич.
- Я бы так не сказал, но сюрпризы преподносят. Вот, например, был такой ученик в пятом классе - неисправимый  балагур и непоседа, головная боль всех учителей. Но мне он был симпатичен. Сидел  в нём, знаете, эдакий нигилист с вечным вызовом всему окружающему. Вызываю его как-то к доске и спрашиваю, что такое водород. «Это когда вода во рту», - отвечает, не моргнув. В классе - взрыв хохота. «Ну, допустим. А кислород?», - спрашиваю я, не реагируя на смех. Он смотрит на меня с наигранным недоумением, - что, мол, за дурацкий вопрос? «Ясное дело, когда во рту кисло», - отвечает, а в глазах весёлые искорки так и бегают. Новый взрыв хохота. И что вы думаете - я смеялся вместе с ними. Верите - мы с ним впоследствии подружились. Больше он не позволял  ничего такого. Химию зауважал.
-  Скорее, наверное,  вас. Подход нашли к пацану.
- Возможно, - глубокомысленно произнёс учитель, - трудных подростков не бывает, надо только разглядеть в них личность и полюбить её. Тогда они потянутся к тебе.
- Вы прирождённый учитель, - заметил Нерадов.
- Может быть, но я не сразу это понял. Я ведь вначале готовился к научной карьере. Как и вы, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую на химфаке.
- Получили учёную степень?
- Да. Но учёная степень - это ещё не степень учёности. Учёного из меня не получилось да, наверно, и не могло получиться. Жизнь расставила всё на свои места. Помог случай. Я к этому времени женился, появились дети.  Вроде бы - чего ещё желать?  Но...
В уютном полумраке бара звучала тихая музыка. На стенах его висели, подсвеченные серебристым мерцанием светильников, засушенные морские звёзды и картины с изображением кораблей разных эпох,  в открытые окна-иллюминаторы проникал йодистый запах моря. Экзотику усиливали две-три пальмы в бочонках и небольшой импровизированный фонтанчик в центре бара. Музыка завораживала, вызывала ностальгические ощущения, грусть по несбыточному, и создавалось впечатление, что она рождается в глубине фонтана, изливаясь вместе со струями воды. Нерадову вспомнился очень похожий бар в посёлке, где жила Маша, с такими же окнами-иллюминаторами и соответствующим названием «Якорь». Обстановка  располагала к доверительной беседе, и Нерадов от души наслаждался общением с этим удивительным человеком.
Смолянский, видимо, тоже испытывал нечто подобное, потому что продолжал говорить о себе, нисколько не смущаясь, что видит Нерадова впервые. Как будто почувствовал в нём родственную душу. Так бывает, когда едешь в купе поезда и открываешь самое сокровенное случайному попутчику. 
- Жена сидела с детьми, - продолжал Михаил, - а я дневал и ночевал на кафедре, проводил опыты в лаборатории, штудировал реферативные журналы. Словом, погряз в науке. С женой начались ссоры, так как дома бывал редко. Её претензии казались  необоснованными, пустыми женскими капризами. И вот однажды после очередной ссоры, войдя в дом, я увидел, что он пуст. Она вместе с детьми уехала к  родителям. И записка: «Не пытайся нас вернуть». Зная её характер, я понимал - не вернётся.
Нерадов, внимательно слушая собеседника, подумал -  как много общего в их судьбах.
- Да, - сказал он задумчиво, - это мне знакомо. Наука поглощает без остатка. Она деспотична, ревнива и не терпит компромисса.
- Ошеломлённый, ходил я по пустой квартире, - продолжал свой рассказ Смолянский, - натыкался на мебель и ничего не понимал. Когда пришёл в себя, затосковал, впал в депрессию и что самое удивительное - потерял интерес к науке. Надеялся -  пройдёт. Только работа, думал я, меня восстановит. Но время шло, и я чувствовал устойчивое отвращение к пробиркам, колбам, реактивам, научным советам, от которых меня мутило. Один товарищ посоветовал мне сменить профессию, стать преподавателем. «Ты накопил столько знаний, - говорил он, - что ими пора делиться. Ты же, Миша - учитель от Бога. Тебя можно слушать и слушать. Попытайся - может найдёшь себя». И я попытался. С университетским дипломом я мог бы остаться на кафедре и преподавать студентам. Но мне хотелось радикально всё изменить. Тоска по с детям не давала  покоя, и я решил пойти учителем в школу.
- Не жалеете? - спросил Нерадов.
- Ни минуты! Я понял, что это моё...
-  Призвание, - закончил за него Игорь Николаевич и спросил:  - А семья как?
Михаил усмехнулся.
- Когда жена обо всём узнала, она немедленно вернулась с детьми. Теперь мы оба работаем в одной школе. Она ведь тот же университет окончила, только специальность у неё другая - литература.
- Поучительно, - заметил Нерадов. - Изменить свою жизнь никогда не поздно, при этом что-то теряя и чем-то жертвуя.
И тут Смолянский произнёс фразу, которая надолго застряла в голове Игоря Николаевича:
- Грызя гранит науки, нельзя терять зуб мудрости, а я его чуть тогда не потерял. Жертвовать собой во имя любви - в этом великая христианская мудрость, - затем помолчал и добавил: - Хотя особой жертвы с моей стороны не было. Наука сама изменила мне, вовремя обнаружив, что рано или поздно  ей изменю я.
Разговор сблизил их. Прогуливаясь вечером по парку, Нерадову мучительно захотелось поделиться с собеседником своими переживаниями, тем, что так наболело. И он, волнуясь и сбиваясь, поведал Михаилу свою историю. Выслушав её, Смолянский произнёс:
- Ваш случай запущенный, но...  как знать? Попробуйте изменить себя, тогда и судьба  может  измениться к лучшему. Так бывает.
- А что я должен менять в себе?
- Ваши приоритеты. Послушайте своё сердце - что для вас важнее: семья, любовь или работа, пусть даже  любимая. Сердце подскажет.
- Я уже думал об этом там, в Москве. И, кажется, уже многое понял. А толку? Слишком поздно.
- Поздно, говорите? Вам просто удобно так думать. Сказывается инертность вашей натуры, иначе вы давно бы съездили в посёлок. Никогда не поздно начать жизнь с чистого листа.
Нерадов, устыдившись, молчал.
Вечером, выйдя  покурить, Игорь Николаевич посмотрел на небо. Как знакомы ему эти звёзды! Сколько раз он любовался ими ночью, лёжа без сна на раскладушке под инжиром. Но как давно это было! Он поймал себя на мысли, что не помнит, какие звёзды в Москве. Да и вряд ли он смотрел когда-нибудь в ночное московское небо.
На другой день Нерадов проснулся чуть свет, твёрдо решив поехать в посёлок прямо с утра. Слава Богу, маршрутки ходили регулярно, а до посёлка было полчаса езды. Допивая кофе на лоджии, он решительно потушил сигарету. Вернувшись в палату, тщательно побрился. Подойдя к двери, заметил, что Михаил не спит и смотрит вопрошающе.
- Разбудил?
- Да нет. Привык рано вставать. А вы куда  в такую рань, Игорь?
- Вот решился. Еду в посёлок, - пробормотал Нерадов.
- Ни пуха! - ободряюще улыбнулся сосед.
 

XII


Покормив вислоухого Пирата и убрав остатки завтрака со стола, Анна Филипповна, замесила тесто. Сегодня у неё был выходной.  Проводив мужа на работу, а внука - на пляж и тщательно убрав комнаты, она отправилась на рынок прикупить фрукты и овощи к обеду. Вот уже неделя, как приехал внук отдохнуть и набраться сил после экзаменов.
-  Смотри, бабуля, - прямо с дороги, едва переступив порог, с гордостью показал внук синие с золотом корочки аттестата, - кроме  биологии, по всем предметам - «отлично».
Анна Филипповна, надев очки, долго с удовлетворением рассматривала и перечитывала документ. В июне ему предстояло поступать в ВУЗ, и она считала своим долгом наставлять внука, давать ему ценные советы, а главное - откормить, заставляя есть овощи и фрукты в большом количестве.
Возвращаясь с рынка, издали заметила, что у её калитки нерешительно топчется высокий худощавый мужчина под заливистый лай  Пирата. Он нервно курил, выжидательно глядя во двор. Что-то знакомое показалось Анне Филипповне в слегка сутулой фигуре незнакомца. Подойдя поближе, она уже не сомневалась. Мужчина стоял к ней спиной, но даже со спины она его узнала.
- Неужто, Игорь? - изумлённо спросила она вполголоса.
Незнакомец резко обернулся, и тут только она увидела в его руке букет пунцовых роз.
- Это вам, Филипповна, - неуверенно произнёс Нерадов, поспешно протянув ей цветы.
От неожиданности Анна Филипповна слегка опешила, машинально принимая букет.
- Да уймись ты, окаянный! - сердито цыкнула она на пса, продолжающего лаять.
- С чего это вы пожаловали?  Столько лет не объявлялись -  и на тебе.., - сухо вымолвила она, покосившись на розы и опустив сумку с продуктами на землю.
- Может, в дом пригласите? - произнёс Нерадов робко, - а то как- то на улице...
Анна Филипповна спохватилась:
- Да. Да. Проходите. Что это я?
 Подхватив сумку хозяйки и опасливо глядя на пса, он зашёл во двор. Собака, обнюхав гостя, успокоилась.
- Постойте пока здесь. Я только сумку снесу на кухню.
Игорь Николаевич огляделся. Многое изменилось за эти семнадцать лет. Другой забор, выложенный из декоративного камня, новая металлическая калитка с витыми прутьями, новые рамы в окнах. Всё аккуратно покрашено, везде  порядок, во всём  чувствовалась мужская хозяйская рука. Сирень у калитки разрослась  и свешивалась через забор. Такое знакомое дерево инжира в глубине двора слегка шевелило пятипалыми листьями, как бы приветствуя Нерадова.  Отцветающая глициния благоухала, каскадами кистей свешиваясь со стены дома. Лавровый куст аккуратно подстрижен. Нерадов ещё раньше заметил, что в каждом дворе по этому переулку растут  кусты благородного лавра. Может, поэтому он  и назывался Лавровый.
Щёлкнул засов калитки. Во дворе появился высокий темноволосый парнишка в потёртых джинсах.  Июньское солнце успело  позолотить его тело. В руках он нёс ласты и рубашку. Вежливо поздоровавшись, он  юркнул в дом. Из летней кухни вышла хозяйка.
- Да вы  садитесь, Игорь. За стол под навес. Я вот  завтрак внуку разогрела. С утра сбежал на  море голодный.
- Вы не беспокойтесь, Филиппована, я подожду. «Внуку, - подумал   Нерадов, -  значит сын Маши. Она, очевидно, на работе».
- Бабуль, - весело сказал паренёк, выйдя из дома и усаживаясь напротив Игоря Николаевича, -  я готов! Откармливай меня. Аппетит нагулял - зверский.
 Что-то неуловимо знакомое почудилось Нерадову в облике паренька. Необъяснимое смущение сковало его. Вышла хозяйка, неся сковородку с  поджаренной рыбой.
- Сейчас салат принесу, - улыбнулась внуку Анна Николаевна. - Позавтракаете  с нами? - обратилась она к Игорю Николаевичу.
Он  был голоден, но от завтрака вежливо отказался.
- Тогда, может, чай? Ваш любимый. Помню, как вы его хвалили.
- Пожалуй, - ответил Нерадов деревянным голосом.
Между тем, парень жадно набросился на еду, и когда Анна Филипповна вернулась, неся на подносе чай, весело спросил:
- Бабуля! А что ты с гостем не знакомишь?
Анна Филипповна на секунду замешкалась, а потом решительно сказала:
- Знакомься, коли хочешь!  Это твой родной отец...
Наступила пауза. Парень застыл с полным ртом еды, а у Нерадова запотели стёкла очков. Он машинально вытащил носовой платок, не заметив, как задрожали его пальцы.  Сердце бешено эаколотилось, вокруг всё плыло. Потрясённый Нерадов не мог вымолвить ни слова.
Первым пришёл в себя паренёк.
- Это тот, который звездочёт? - медленно проговорил он.
- Он самый, - ответила бабушка. Парень болезненно улыбнулся и произнёс, обращаясь к Нерадову, с нескрываемым сарказмом:
- Долго же Вы, однако, свои звёзды считали, папочка...
- Какие звёзды? - Нерадов побледнел и, с трудом шевеля онемевшими губами, прошептал:
- Я не знал о твоём существовании. Узнал только что...
Парень внезапно встал из-за стола и, ничего не сказав, выбежал за калитку.
- Игорь, вернись! - вдогонку крикнула бабушка, но парня уже и след простыл.
- Игорь!  Его зовут Игорь! - беззвучно шептал Нерадов, словно оглушённый.
- Ах! Ну, зачем я сказала? Кто меня за язык дёргал? - сокрушалась Анна Филипповна.  - Что я Маше скажу?
Нерадов застыл, опустив голову, не смея поднять глаза. Одна единственная мысль сверлила его голову:  «У меня есть сын, мой сын, мой сын...».  При упоминании о Маше он тихо спросил упавшим голосом:
- Как она?
Вероятно,  вид у него был такой ошарашенный, что на лице Анны Филипповны промелькнуло сочувствие, и, усевшись напротив него, она печальным голосом поведала невесёлую историю Маши. Игорь Николаевич слушал, затаив дыхание, стараясь запомнить каждую мелочь.
-  Она любила  тебя, обалдуя, поэтому и оставила ребёнка, - в заключение сказала она, переходя на «ты».
- Почему вы не сообщили о сыне? Всё было бы по-другому.
- А ты хоть раз позвонил? - вопросом на вопрос ответила она. - Тебе, женатому человеку, сообщать, что у тебя дитё родилось? Как у тебя ума хватило такое спросить? У вас с женой  к тому времени могли быть и свои дети, законные.
- Стыдился  звонить, боялся, что вы осудите меня, -  выдавил Нерадов.
- Бог тебе судья, - промолвила Анна Филипповна и добавила:  - Значит не любил ты девчонку, а просто воспользовался. А я куда глядела? Никогда себе не прощу. Да что теперь говорить? Первое время Машенька так убивалась! А потом, когда родился наш Игорёк, она смирилась, всю любовь к тебе перенесла на него. Когда появился Иван, он стал заботиться об Игорьке, как о родном сыне. А там и Лизонька родилась -     вылитая Маша. Своих-то имеешь? - спросила Анна Филипповна.
-  Бог меня наказал, Филипповна: дети  так и не появились, а как я  мечтал о сыне.
- Вот и домечтался, - грустно улыбнулась она, -  а что жена?
- С Вероникой мы расстались, она ушла от меня.
- Вот те на! - А такая любовь была, - почему-то обрадовалась хозяйка.
- Не было никакой любви. Мы её придумали, но выяснили  слишком поздно. В последнее время воспоминания о Маше не дают мне покоя, - признался он тихо. - Сейчас я понял, что только это чувство и было настоящим, не придуманным.
В голосе Нерадова было столько боли и неподдельной искренности, что Анна Филипповна не знала, что ответить. Не притронувшись к чаю, он встал и спросил:
- Куда же Игорь убежал?
- Мальчишка с характером, видно переживает сейчас где-то.
Они зашли в дом. Нерадов увидел на стене фотографию в резной деревянной рамочке, на которой  улыбающаяся Маша, прижимала к себе маленького Игорька, а рядом  в полупрофиль стоял Иван, с нежностью глядя на них.
- Это перед отъездом они сфотографировались мне на память, - сказала Анна Филипповна, - у меня хранится целый альбом с фотографиями, где Игорёк маленький. Маша любила его фотографировать. Хочешь взглянуть? - и она подошла к антресолям, чтобы вытащить альбом.
Игорь Николаевич жадно, не отрываясь, смотрел на фото, затем произнёс печально:
- Как я ему завидую, этому Ивану. Хороший, должно быть, человек.
- Замечательный!  Был.  Два года назад Иван погиб на шахте.
Нерадов внезапно выпрямился, глаза его засветились надеждой.
- Как Вы думаете, Игорь простит меня? - произнёс он.
- Поговори с ним, - неопределённо ответила хозяйка, - найди нужные слова. - Гляди, как на тебя похож, да и наклонности твои унаследовал - оживилась она, затем заявила гордо: - Талантливый он у нас. Поступать едет на астронома.
- А вы как, Филипповна? Нашли себе пару?
- Решилась-таки, - смутилась хозяйка, - тоска по Маше и внуку заела. Теперь вот вдвоём дочери  помогаем. Трудно ей там самой.
Не дождавшись сына, Нерадов стал прощаться, спросив разрешения приехать завтра утром.  Неожиданно став отцом и  постепенно осознавая это, он внутри ликовал.    Вечером они с Михаилом возбуждённо обсуждали это событие за столиком бара.
- Мой тебе совет, - сказал Смолянский, -  езжай к Маше вместе с сыном. За любовь надо бороться.
- Да, да, да, - горячо воскликнул Игорь Николаевич, - я и сам так решил .Непременно поеду! Будь, что будет!
- И правильно.
На другой день Нерадов, накупив фруктов, снова появился в Лавровом переулке.
Накануне ночью он долго размышлял, что сказать сыну и решил, что расскажет, не оправдываясь, всё,  как на духу. Парень он взрослый - поймёт. А там пусть сам решает - нужен ему такой отец или нет. «В конце концов, - думал он, - новость эта тоже ошарашила пацана. Со временем , если и не примет меня, как отца, то по крайней мере - смирится, успокоится и простит». Подогреваемый этими мыслями, Нерадов подошёл к знакомой калитке. На лай Пирата вышел Фёдор Иванович. Поздоровавшись и угомонив собаку, он сказал:
- Это уже второй пёс после Чака. Перед этим был Обалдуй, любимец Анны. Бестолковый, правда. Под машину попал.
- Чака я помню, - заметил Игорь Николаевич. А где хозяйка?
- В доме с Игорем, вас дожидаются.
У Нерадова ёкнуло сердце. «Сын дома - это хороший знак». Войдя в дом и поздоровавшись, он поспешно стал выкладывать фрукты, заполняя неловкую паузу.
- Да ты не суетись, звездочёт, - мягко сказала хозяйка. - Присядь лучше.
Он сел, не решаясь посмотреть в глаза сыну. Парень, спокойно листая какой-то журнал, попросил бабушку и Фёдора Ивановича выйти.
- Мужской разговор - дело серьёзное, - проговорил Фёдор Иванович, покидая с женой комнату.
Игорь Николаевич вопрошающе поднял глаза на сына. Тот, отодвинув журнал и посмотрев в упор на Нерадова, спросил:
- Чего вы хотите от нас?
Игорь Николаевич растерялся. Вопрос был прямо в лоб и он не знал, что ответить. Наконец, произнёс:
- Игорь, пойми меня, я очень хотел увидеть твою маму. Только увидеть... Когда-то мы любили друг друга.
- Знаю, - произнёс парень, - мне бабушка всё рассказала.
Затем, отвернувшись в сторону, проговорил, слегка запинаясь:
-  Мама вас... до сих пор... любит. Раньше я этого не понимал, а сейчас...
- Погоди, Игорь, - Нерадов не решался говорить ему «сын». «Глупая интеллигентская нерешительность», - ругал он себя в сердцах. - Погоди, ты сказал «до сих пор любит». Это правда?
- А вам-то что? Вспомнили, когда остались у разбитого корыта, - запальчиво сказал сын.
Нерадов съёжился, но решил не сдаваться:
- Знаешь, Игорь, ты слишком юн  об этом судить. Так сложилась наша судьба. В то время я был несвободным и многие другие причины связывали меня с московской жизнью, - медленно проговорил он, тщательно взвешивая слова.
Но всё равно получалось так, как будто он оправдывался перед сыном. А тот, по-детски шмыгнув носом, вдруг сказал, глядя на Нерадова неожиданно потеплевшими глазами:
- Понимаете, дядя Иван хотел меня усыновить и дать свою фамилию, но мама сказала ему, что у её сына есть родной отец и фамилию он носит его - Нерадов. Это правильно. Спасибо за это маме, - и вдруг, опустив глаза, произнёс еле слышно: - Я всегда тебя ждал, с детства.
У Игоря Николаевича  от этих слов заколотилось сердце и спазм сдавил  горло. Впервые сын обратился к нему по-сыновьи просто.
- А ты - молодец, - наконец, выговорил он осипшим от волнения голосом, - и мама твоя - умница.
Необузданная радость до отказа наполнила сердце Нерадова. Он с нежностью смотрел на сына и мысленно прижимал его к груди.
- А всё-таки откуда ты взял, что мама меня до сих пор любит? - эта мысль не давала ему покоя.
- Она часто смотрит на меня и, не замечая слёз, говорит: «Точная копия отца»
В душе Нерадова всё пело и ликовало.
- Слушай, - с воодушевлением воскликнул он, - а не махнуть ли нам вместе к маме?
Паренёк недоверчиво улыбнулся:
- Ты...  вы... это серьёзно?
- Абсолютно! Ну как?
- Надо подумать. Что бабуля скажет? Хотя я уже взрослый, паспорт получил, сам могу решать. Хотите..., хочешь - покажу! - он подошёл к спортивной сумке и вытащил из бокового кармана паспорт. Игорь Николаевич бережно взял его в руки и, развернув, прочитал: «Нерадов Игорь Игоревич, 1989 года рождения», - затем приблизился к сыну, ему так хотелось его обнять, но он сдержал свой порыв.
- Ну, так что - мир?  - улыбнулся он.
Вместо ответа паренёк, робко заглянув ему в глаза, тихо произнёс:
- Наконец, я дождался тебя, отец!


XIII


Скорый поезд «Симферополь-Донецк» прибывал к месту назначения. Нерадов волновался и беспомощно глядел на сына, пытаясь сохранить равновесие. Игорь, заметив волнение отца, ободряюще сказал:
- Вот увидишь, мама обрадуется, - хотя тоже заметно нервничал.
 Всю дорогу Игорь Николаевич находился в состоянии эйфории,  вот только сейчас что-то сдали нервы. А вдруг Маша не захочет с ним даже разговаривать? Проклятая мнительность!
Уезжая из санатория за две недели раньше срока, он, смеясь, сказал  Смолянскому на прощанье:
- А ты, брат, молодец! Всё правильно про меня понял.
- Ну, держись! - сказал Михаил и крепко обнял нового друга. - Звони, если что. Будешь в Киеве - встретимся.
Анна Филипповна, передавая для Маши сумки с продуктами, прощаясь, разрыдалась и, бегло поцеловав его в щеку, прошептала:
- Дай Бог, чтобы у вас всё сложилось.
- Бабуль, ты только маме не звони насчёт отца. Пусть будет для неё сюрприз, - попросил внук.
- А я уж хотела... Ладно, ты прав, внучек. Наверно, так будет лучше.
В поезде Нерадов, решив «прощупать» сына на предмет физики, как когда-то «прощупывал» его Яков Борисович, отец Вероники, с удивлением и радостью обнаружил, что познания в этой области у парня солидные и предложил ему учиться в МВТУ в Москве.
- А  потяну?
- Потянешь, потянешь, - сказал отец, похлопывая его по плечу. Я его окончил, и мой сын его окончит.
Игорь расцвёл, мечтать о таком он даже не пытался. Перед конечной станцией Игорь Николаевич много курил, выходя в тамбур. Сын это заметил.
- Нервничаю, - простодушно сказал отец.
Поезд, наконец, прибыл, и Нерадов сразу заметил Машу, беспокойно высматривающую в толпе сына.  Нагруженный сумками, он невольно спрятался за спину Игоря, сразу устыдившись этого порыва, и в ту же секунду Маша, увидев, наконец, сына, радостно бросилась к нему. Тот  молча улыбался, слегка косясь на отца, стоящего рядом с сумками. Маша, не замечая никого вокруг, улыбаясь, смотрела только на сына, и бросив рассеянный взгляд на Нерадова, скользнув глазами по сумкам в его руках,  проговорила:
- Спасибо, что помогли. 
Но тут же голос её осёкся, глаза расширились, а лицо побелело. Она изумлённо, не отрываясь, смотрела на Нерадова, не в силах вымолвить слова. Казалось - она потеряла дар речи.
- Ну, здравствуй, Маша, - тихо произнёс Игорь Николаевич.
Сын с тревогой посмотрел на мать. Она слегка покачнулась, и Нерадов, шагнув к Маше, импульсивным движением её поддержал. Затем взял её ладонь в свои руки и поднёс  к губам. Ладонь была холодной, как ледышка.
- Как...  зачем ты здесь? -  произнесла она бескровными губами.
- Не отталкивай меня, прошу, взмолился Нерадов. - Я приехал к тебе, потому что, потому что...  Игорь! - воскликнул он, - надо такси поймать.
- Зачем такси, здесь автобус ходит, - растерянно и бессильно проговорила Маша.
- Какой автобус? Поторопись, сын!
Парень тут же побежал к остановке, а Маша продолжала смотреть на Нерадова не понимающими глазами.
- Машенька! - ласково сказал Игорь Николаевич, продолжая держать её ладонь в своих руках, - я здесь потому, что больше не могу жить без тебя, - затем, торопясь и сбиваясь, он взволнованно произнёс:  - Я... ты... нас разделило непреодолимое...  роковое стечение обстоятельств...  Сейчас многое изменилось... Нет, не то говорю...  Изменился я сам, понимаешь?
Маша стояла, слегка прислонясь к Нерадову.  Ей не хватало воздуха, она отвела глаза и молчала.
- Я верил, - продолжал он, - что наступит час, когда я увижу тебя, услышу твой голос, сожму твои руки. Понимаешь, ты всегда жила в моём сердце, даже когда я о тебе не думал в водоворотах жизни. «Чёрт побери, что я несу? Зачем эти высокие фразы?», - ругнулся он про себя. «Но ведь это правда, она должна поверить», - отчаянно думал он. Его беспокоило молчание Маши, но он продолжал говорить:
- Скажу просто - я стал другим, Маша. Ко мне однажды пришло ощущение, что всё не напрасно. Не напрасно мне подарила судьба встречу с тобой. Доказательство - наш сын!
Маша медленно подняла глаза на Нерадова, в них стояли слёзы, и в глубине этих фиалковых глаз он прочёл нечто туманное, нежное и до боли родное.
Подъехало такси. Сын, погрузив вещи в багажник, сел рядом с водителем, бодро выкрикнув ломающимся мальчишеским голосом:
- Рули, шеф, в Доброполье!
Нерадов, бережно усадив Машу на заднее сидение, сел рядом и снова взял её руку, чувствуя, как ладошка оттаивала в его руке. За окнами такси замелькали утопающие в буйной зелени садов белые хатки, затянутые ряской ставки, поросшие ивняком и вербой, квадраты полей, уже покрывшиеся нежной зеленью озимых  с разделяющими их двойными посадками. Мелькали, зеленея  сочной травой луговины с застывшими на них коровами,  конусы терриконов и производственные постройки.
В салоне машины монотонно гремел тяжёлый рок. Игорь Николаевич  улыбнулся про себя, заметив, что Маша робко склонила голову на его плечо. Покосившись в сторону родителей, сын  довольно хмыкнул.
- Выруби  рок, он здесь не катит, - обратился парень к водителю. - У тебя другая музыка есть? Может, ретро какое-нибудь душевное...
«Рок - несчастливая судьба, - Нерадов вспомнил вдруг своего соседа по палате, любителя кроссвордов  Петра Аверченко.  - Сейчас это уже не по моей части»,
Щёлкнул магнитофон, запел Джо Дассен. Игорь Николаевич наклонился к Маше, губами прикоснулся к её волосам и замер, почувствовав запах её духов. Затаив дыхание, он наслаждался ощущением невесомой близости, напоминающей слияние душ, затем прошептал ей в ухо:
- Помнишь, Джо Дассен всегда звучал из пляжного репродуктора...
- Конечно, помню. Когда слышу его, всегда вспоминаю нас, - так же шёпотом ответила Маша.
Увидев знакомую серёжку с аметистом  и дотронувшись до неё губами, он шепнул:
- Страшно было прокалывать уши?
- Ничуть. Страшно было жить без тебя.
Вдруг Маша слегка отодвинулась и горячо проговорила:
- Это был сон, наваждение, мираж. Семнадцать лет прошло без тебя. Семнадцать лет наши дни возвращались ко мне с мучительной ясностью. Твой образ преследовал во снах.  Я знала, я чувствовала - ты исчез не по своей воле. Но не пропал бесследно, а подарил мне сына, свою копию. В его жестах, мимике, словах я угадывала тебя.
Нерадов крепко сжал её руку.
- Филипповна сказала, что ты  не поступила на исторический из-за сына? А как ты любила историю!
- Я могла бы учиться заочно, но тогда  Игорёк получил бы меньше моей любви. Нет! Сына я любила больше истории. Он - моя история, география, астрономия и все науки вместе.
 «Любящие женщины мудрее нас, мужчин», - подумал Нерадов и прижал Машу к себе.
- Сейчас всё будет по-другому, вот увидишь, - сказал он.
Маша недоверчиво и грустно улыбнулась:
- Игорь, мне не важно, кто ты, кем стал, с кем живёшь, красив ли, благополучен ли. У меня всегда было ощущение, что мы одно целое. А сейчас мне важно, что ты рядом, пусть не надолго. Зато когда ты уедешь, у меня появятся силы жить дальше.
- Я один, Маша. Теперь у меня только ты и наш сын, - произнёс Нерадов счастливым голосом. - Знаешь, всё к этому шло. Я был счастлив только с тобой, Маша.   Никогда не верил в судьбу, а сейчас знаю точно - ты была мне предназначена судьбой, ты - моя судьба.
Водитель,  взглянув на их отражение в зеркале, задорно подмигнул  пареньку. Маша счастливо улыбнулась, прижавшись к Нерадову, заметив, как украдкой на них посмотрел сын. В салоне машины продолжал звучать голос  Джо Дассена, возвращая их в далёкое знойное лето 1988 года.



г.  Ялта














 



            




 























Тамара Егорова


Звездочёт

Повесть


I

«Вот и остался совсем один», - подумал Нерадов, сидя перед камином и рассеянно созерцая языки пламени. Только что ушла Вероника, ушла навсегда.Он чувствовал себя опустошённым и разбитым, его знобило и, придвинувшись ближе к огню, Игорь Николаевич меланхолично шевелил кочергой древесные угли. «Чего ей не хватало?» - думал он. Они, наконец, выехали из квартиры тестя на Кировском проспекте в уютный добротный дом, который Нерадов купил восемь лет назад на свою Государственную премию. Его авторитет в научных кругах и должность, которую он занимал, - разве не об этом она мечтала? Сейчас дом был пустым и холодным, и Нерадов ощутил такую же холодную пустоту в груди.
  Чувствуя, что не может согреться, он вышел в прихожую,  накинул халат. Здесь витал ещё запах духов Вероники, и сердце  тоскливо сжалось. Любил ли он жену?  Нерадов никогда об этом не задумывался. Скорее всего, он привык к ней, как к домашнему халату, который всегда под рукой, а стоит ему  затеряться - начинаешь нервничать. Похоже, это была привычка жить под одной крышей. Жизнь протекала по хорошо спланированному руслу и вполне устраивала Игоря Николаевича. Сейчас,  когда она дала первый сбой, он растерялся.
И всё-таки с её стороны это был поступок. Не розыгрыш, не провокация, а поступок, заслуживающий уважения. Не каждая женщина в зрелые годы решится на такое. А причина банальная - появился другой мужчина. Работая с её отцом, известным физиком, Игорь Николаевич, будучи ещё аспирантом, привык к мысли, что в его судьбе всё предрешено: и тесть, и карьера, и жена. А сейчас стереотип не сработал, Вероника объявила, что уходит, что намерена своё будущее строить с другим. «Но почему? - мучительно думал Нерадов, - что её во мне не устраивало?» Он всегда покупал ей цветы, дарил дорогие подарки, женщинами не увлекался, за семнадцать лет семейной жизни жена ни разу не уличила его в измене. Он весь был в работе, любил её до самозабвения, горел ею. Даже сотрудники, бывало, подшучивали:
- Игорь Николаевич! Не понятно, на ком ты женат, - на Веронике или на
физике.      
Да и сама Вероника как-то на банкете в его честь, дразня его, сказала:
- Ну, ты и зануда! Хотя бы из приличия  сделал Ирочке комплимент. Похвалил её платье, что ли.
Ирочка, его секретарша, души в нём не чаяла, и все это знали. Вот и пойми этих женщин: изменяет -  негодяй,  не изменяет -  зануда. Потрясающая женская логика!
Размышляя, Нерадов подошёл к окну. Был конец марта, но весна что-то запаздывала. Вдоль аллей дендропарка кое-где лежал  сероватый пористый снег, небо было такое же серенькое и унылое, как и его настроение. Где-то смеялись дети,  раздавался весёлый лай соседского пса.  Детей они так и не завели. Может, причина  здесь? Может, их брак распался из-за этого? Но жена с самого начала не хотела их иметь, хотя он так мечтал о сыне. Веронике хотелось первое время не обременять себя ничем. Живя беззаботно и весело, она красовалась на всевозможных «светских» приёмах, престижных «тусовках» и банкетах. Работая инженером-технологом в салоне популярного Дома моделей на Кузнецком, она всегда была ухожена, самодостаточна и вызывающе красива. Дети так и не появились. Вероника обвиняла его, ссылаясь на специфику его работы с радиоактивными материалами. Но потом выяснилось, что причина всё-таки была в ней. Она всеми правдами и неправдами методически и расчётливо отодвигала своё материнство. А  в итоге -  ни жены, ни детей, ни внуков, ни даже собаки.
Нерадов подошёл к бару, налил  немного мадеры и залпом выпил. На душе было тошно. Завтра придёт домработница, принесёт продукты, уберёт квартиру, польёт цветы, затем, вежливо попрощавшись, покинет дом. И опять одиночество. Вторая рюмка немного успокоила Игоря Николаевича и согрела «Что я раскис, как обманутый муж в дешёвом водевиле?».  Покопавшись в себе, он с удивлением обнаружил, что не испытывает ни ревности, ни боли, ни злости,  а только растерянность и досаду. Где-то по большому счёту он понимал жену, начиная осознавать, как мало уделял ей внимания, как мало её любил.  Нерадов снова налил себе мадеры и задумался: «А что дальше?».


* * *

Ему не хватало Вероники. Через месяц Игорь Николаевич понял: надо что-то предпринимать - привыкнуть к одиночеству было трудно. На работе он ещё как- то держался, забывая о времени.   Прежнего энтузиазма уже не испытывал, но засиживался допоздна в лаборатории, пока служба охраны вежливо не напоминала, что пора включать сигнализацию. Мысль о том, что надо возвращаться  домой, угнетала его. Он почти ненавидел пустой холодный дом, гнетущая тишина которого звоном отдавалась в  ушах. Часами лежал на диване, тупо уставившись в телевизор, или разжигал камин, погружался в кресло и неотрывно глядел на пляшущие языки пламени, время от времени прикладываясь к горлышку бутылки. Становилось легче. Чувство безысходности отпускало, то ли растворяясь в вине, то ли сгорая в камине.
Слух о его разрыве с женой распространился в НИИ мгновенно. Коллеги-мужчины утешали его по-мужски грубовато, с напускным цинизмом:
- Не унывай, Нерадов. Твой случай банален и не смертелен, - говорили одни.
- Перебесится и вернётся. Это бзик стареющей дамы. А то - плюнь и заведи себе новую подругу,  - говорили другие.
Сотрудницы сочувствовали иначе. Предварительно напудрив носики и освежив помаду на губах, томными голосами внушали Нерадову, что он обаятелен, умён, талантлив и что любая женщина сочтёт за счастье... , и всё в таком же духе. Одна из них сообщила ему, что Вероника ушла к Тронину, заведующему кафедрой МВТУ имени Баумана, что якобы там - сумасшедшая любовь и, многозначительно улыбаясь, добавила, что их роман длится уже не один год. «Значит всё-таки Тронин», -  подумал Игорь Николаевич равнодушно, припоминая самодовольную нагловатую физиономию  сокурсника.
Собственный дом продолжал тяготить Нерадова. Каждый день он возвращался домой с таким чувством, с каким узник после прогулки возвращается в свою камеру. Друзья советовали взять отпуск и на время куда-нибудь выехать. Смена обстановки, мол, помогает прийти в себя. Он и сам всё чаще подумывал об этом. «Хорошо бы поехать к морю, по путёвке, чтобы на всём готовом», - думал Нерадов, - надо зайти в профком посоветоваться».
Неожиданно позвонила Вероника и, слегка запинаясь, сообщила, что подаёт на развод и что ей необходимо его письменное согласие. Он ответил:
- Я всё подпишу, что надо, только поторопись, я уезжаю, -  и сам удивился  равнодушию, с каким произнёс эту фразу. Веронику, видимо, ответ  насторожил, и она добавила:
-  О доме мы поговорим позже.
Сейчас Нерадов уже не испытывал острого ощущения оставленности, какое было в начале их разрыва  В душе даже просыпалось чувство облегчения, что первый шаг сделала Вероника, а не он. Впрочем, вряд ли ему пришло бы в голову сделать этот шаг вообще. Его уже не пугал предстоящий развод, и сейчас он боялся признаться самому себе, что в душе, на самом её донышке, просыпалось чувство, не похожее на чувство утраты.  Скорее, наоборот. Так бывает, когда, выйдя из душного помещения на свежий воздух, неожиданно закружится голова.
Больше всего  волновала мысль о предстоящем отъезде. Только бы не оставаться в  доме, где каждая мелочь угнетала, и больше всего угнетала тишина. Он вздрагивал от малейшего звука, как от неожиданного взрыва петарды. «Прочь из Москвы! - думал Нерадов, - и побыстрее. Семья не состоялась. Что ж, надо жить дальше».
Готовясь к отъезду, Игорь Николаевич решил разгрести завалы бумаг в столе, пытаясь найти недописанную статью. «В санатории допишу», - подумал он, перебирая папки. Статья не находилась и, вытащив  нижний ящик, Нерадов обнаружил лежащую в картонной коробке большую черноморскую раковину. Он тут же вспомнил, как она к нему попала, и сердце кольнуло от неожиданности. Приложив раковину к уху, он услыхал приглушённый гул волн, и ему даже почудился йодистый запах нагретых водорослей. Задумавшись, опустился в кресло. Как же давно это было...


II

Они с Вероникой только поженились, и молодой Нерадов переехал в дом тестя, профессора Теплинского, который угадывал в своём зяте незаурядные способности  учёного-физика. Здесь у Игоря был отдельный кабинет и всё необходимое для работы над диссертацией. И самое главное  - дискуссии после вечернего чая с тестем, которого он обожал и который так в него верил. Яков Борисович добился распределения Игоря в свой НИИ, предложил  учиться здесь же в аспирантуре и  стал его руководителем.  Сам профессор Теплинский! О таком повороте судьбы Игорь даже не смел мечтать.. Сокурсники называли его «счастливчиком» и откровенно завидовали.  Никто из друзей не сомневался, что с таким патроном Игорь горы свернёт. Да и сам он обрёл уверенность «любимчика Фортуны». 
Заканчивал аспирантуру Нерадов накануне своего двадцативосьмилетия. Кандидатскую диссертацию защитил блестяще, несмотря на уловки оппонента, въедливого старца, скептика и ортодокса профессора Сёмина, который после защиты, пожав ему руку, сказал:
- Что ж, юноша, поздравляю! Вы достойно защищались. Вашу логическую концепцию трудно оспорить, - и, покосившись в сторону Теплинского, многозначительно добавил:
- Правда, с таким покровителем...
Нерадов скромно промолчал, сделав вид, что намёк не понял. Поддержка шефа, руководителя отдела и собственного тестя, сослужили ему хорошую службу. Когда волнения улеглись, на семейном совете тесть огласил следующее:
- Игорь, тебе предстоят серьёзные испытания - разработки в области холодного синтеза. Тема  не раскручена, много «белых пятен», но я верю в тебя.  Есть в тебе хватка. Съезди-ка ты к морю, остынь, отдохни хорошенько, скинь напряжение, а приедешь - с головой включайся в работу. Учти - поблажек не будет.  Похлопав его по плечу, добавил:
- А я за это время для тебя кое-что подготовлю.
- А как же Вероника? - спросил он.
- Ей не до тебя будет.
Жена заканчивала институт тонкой химической технологии.  Через месяц ей предстояла защита диплома на кафедре технологии полимеров и эластомеров. Игорь обожал  тестя и, не смея  перечить, неохотно согласился. С Вероникой они решили, что он поедет в небольшой курортный посёлок к прежней хозяйке, где они однажды уже отдыхали вскоре после знакомства. Тогда они  сняли комнату рядом с морем в небольшом  домике по Лавровому переулку. Здесь было тихо, уютно, а живописная природа настраивала на романтический лад.
Воспоминания Нерадова прервал телефонный звонок. Звонил тесть. В институте он держался с ним ровно, делая вид, что ничего не произошло.
- Так ты, говорят, в санаторий едешь? Что ж, понимаю... - в голосе его чувствовалось лёгкое замешательство, - ты там, это... не раскисай... Жизнь... понимаешь, она непредсказуема, -  неуверенно произнёс он.
Повесив трубку, Игорь Николаевич вышел на террасу. Мысли снова вернулись к Веронике. Как счастливы они были, въезжая в этот дом. Десять лет прожив с родителями жены, он только тогда понял, как важно жить отдельно, своим домом, почувствовать, наконец, себя хозяином. В то время он получил Государственную премию за изобретение, нашумевшее не только в научных кругах Союза, но и за рубежом. Кое-что скопил, тесть добавил на обустройство - и вот они с Вероникой, наконец, приобрели небольшой особнячок с гаражом в районе Новогиреево. Парковая зона, чистый воздух, метро рядом, - чего ещё желать! Они были счастливы. Вероника увлечённо подбирала мебель, панели, обои, всевозможные аксессуары, наняла дипломированного агронома для озеленения  просторного участка.
Нерадов вспомнил день новоселья. Это был незабываемый день! Гости Вероники из Дома моделей, где она работала, стильные амбициозные «львицы» в сногсшибательных нарядах, снисходительно хвалили дом и делали комплименты хозяйке. На Веронике было яркое малиновое платье с таким же ярким зелёным шарфом, гармонирующим с изумрудными серьгами и кокетливо подчеркивающим зелень её глаз. Она была потрясающе красива.  Даже на собственной свадьбе он ею так не любовался. Его гостями  были, в основном, научные сотрудники  отдела и два-три однокурсника.  Был среди них и Вадим Тронин,  преуспевающий физик, оставленный после аспирантуры на кафедре МВТУ. «Вот откуда у них началось», -  подумал Нерадов.
С тех пор прошло семь лет. Неужели все эти годы Вероника изменяла ему? Может быть уже тогда она задумала уйти. Хотя нет, в то время Вадим был женат, но как ему помнится, брак не был счастливым. С Трониным он особо не дружил, а после новоселья тот и вовсе пропал. Случайно узнав, что его назначили заведующим кафедрой, Нерадов подумал, что надо бы позвонить, поздравить, но так и не нашёл время.
Звонок в дверь вернул его в действительность. На пороге стояла Вероника, почему-то не захотевшая открыть дверь своим ключом. Очевидно, таким образом намекая мужу, что они уже чужие.
- Проходи, - холодно сказал Игорь Николаевич, - ты что-то забыла из вещей?
- Ты сказал, что уезжаешь. Это, конечно, твоё дело, но я подаю на развод, ты же в курсе. Давай  закончим формальности, а потом  отправляйся, куда хочешь.
- Вот как! Я полагаю, что моё присутствие в Москве не обязательно. Детей у нас нет, внуков тоже, так что проблем не будет, нас разведут и без меня. Что надо подписать? Давай!
- А имущество? Дом?
- Дели, как хочешь.
Вероника оживилась. Надо полагать, она была озабочена именно этой стороной вопроса.
- Понимаешь, -  в голосе её звучало смущение, - я тут подумала... если ты не возражаешь, конечно. Оставь себе «Мерс», а дом пусть останется мне, -  выпалила она скороговоркой и пояснила:
- Дело в том,  - она запнулась, - дело в том,  что Вадим ушёл от жены и квартиру оставил ей и детям.
- Да, настоящий джентльмен, - с издёвкой сказал Игорь Николаевич, - похоже, что ты ожидаешь от меня такого же джентльменского порыва. А где прикажешь мне жить? В машине? Замечательная перспектива!
Внезапно Нерадов разозлился.
- Ника! - сказал он резко, - мы с тобой прожили семнадцать лет. У нас мог бы быть сын или дочь. Но ты не хотела детей, хотя знала, как я мечтал о сыне. И вот теперь ты уходишь и оставляешь меня с машиной, думая, очевидно, что она компенсирует эти семнадцать лет семейной жизни.
- Ты считаешь - у нас была семья? - спросила Вероника, - ответь мне честно на один вопрос,  - ты любил меня?
- А какое это имеет значение сейчас. Впрочем, отвечу честно - не знаю. С тобой мне было хорошо, удобно, надёжно, А теперь, - Нерадов задумался, -  надо научиться жить без тебя.
- Я это всегда чувствовала, Игорь. Но мне хотелось быть любимой. А ты  любил только  работу. До ночи пропадал в институте. Мы с тобой виделись так редко, что я не ощущала себя замужней женщиной.
Наступила пауза. Вероника подавленно молчала и глядела на него широко раскрытыми глазами. Взгляд их был отстранённым и чужим и, вместе с тем, светился каким-то незнакомым Неродову внутренним светом. Луч заходящего солнца запутался в её волосах, окрашивая их в золотисто - медные тона. «Здорово она изменилась, - подумал он уязвлено, - ещё красивее стала». Но внутри он не почувствовал волнения, а только досаду и усталость.
- Знаешь, продолжала она, - если уж честно, я тоже была к тебе сильно привязана, мне казалось - это любовь и есть. Но это было заблуждением. И поняла я это только тогда, когда встретила Вадима.
- Для чего же ты продолжала этот фарс, если поняла? - возмутился Нерадов.
- Вадим был не свободен в то время. Ты сутками пропадал на работе и даже не интересовался, где я и с кем провожу время. Вначале это сильно задевало,  а потом  я смирилась. Рядом был Вадим, любящий, заботливый, и рожать для тебя наследника мне расхотелось.
- Вот оно что выясняется. А я-то, дурак,  думал...
- Я поняла, что дети не свяжут семью, где нет любви, - перебила Вероника, - их надо рожать от любимых или не рожать совсем,  -  мстительно произнесла она.
- Удобная позиция, - заметил Игорь Николаевич. - Не лукавь, это  красивые слова, не более. Детей надо рожать в молодости, а тебе за сорок.
- Может, ты и прав. Теперь уже поздно их заводить, я сама себя наказала. А когда папа начал на меня давить: «скоро, мол, внука подаришь?»,  -  я не выдержала...
-  Так Яков Борисович обо всём знал с самого начала? - перебил Нерадов.
-  Нет, конечно. Тогда бы он меня не понял, ведь он так гордился тобой.  За меня он всегда и думал  и решал, а я была послушной девочкой. Но тут я не выдержала и в запале всё ему рассказала, да ещё и обвинила в придачу. Ведь это он настоял, чтобы я вышла за тебя. Но сейчас я его не виню, он же хотел, как лучше. Теперь папа очень сожалеет об этом, - закончила она.
Откровенность Вероники смутила Игоря Николаевича и он сказал:
- Я, пожалуй, поступлю, как хочешь ты. Забирай дом... Без тебя на кой он мне?
 Осточертел уже... Куплю себе что-нибудь поскромнее.
- Ты хорошо подумал? - Вероника просветлела.
- Да, я так решил.
- Спасибо, Игорь, - просто сказала она. -  Надеюсь, что мы, если и не останемся друзьями, то и врагами не будем. А ты ещё устроишь свою жизнь, вот увидишь.
- Ладно, не надо меня утешать, - буркнул Нерадов, - сам разберусь со своей жизнью.

Ш

Едва Маша сомкнула глаза, как тишину разорвал  телефонный звонок. «Кто бы это мог быть?» - подумала она, пытаясь одновременно включить свет и накинуть халат.   Мельком взглянула на часы, - два часа ночи. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Работая в объединении «Добропольеуголь» секретарём, Маша по опыту знала, что  ночные звонки ничего хорошего не предвещают. Вероятно, что-то случилось. Звонил дежурный диспетчер:
- Машина за вами вышла, надо срочно явиться на работу.
Захваченная врасплох, наспех одевалась, а в голове теснилось множество вопросов.
Прибыв на место, Маша сразу же спросила:
- Что случилось? На каком участке?
Диспетчер ничего не объяснил, да это и не входило в его обязанности. Его делом было вызвать секрктаря, собрать всех инженерно- технических работников и доложить начальству.
От Доброполья, маленького шахтёрского городка, до шахты «Белозёрская» было всего 15 километров, но Маше казалось, что едут они долго и  медленно, может быть потому, что мимо на большой скорости проносились с мигалками и сиренами машины ВГСЧ (военизированной горноспасательной части). Поднятые по тревоге работники ИТР подавленно молчали, а Маша  пыталась унять  мелкую дрожь. Два года назад на  шахте погиб её муж Иван и оставил её с двумя детьми на руках. Родственников в городке не было. Хотя жила она здесь  более десяти лет, душа тосковала по родным местам. Дети регулярно проводили каникулы у бабушки в Крыму. Сама она за десять лет только пару раз вырывалась к морю, в родные пенаты, и то, пока был жив Иван. А сейчас - на кого оставишь хозяйство?
Когда Иван привёз Машу и её  пятилетнего сынишку в свой дом, свекровь показалась ей суровой и неприветливой. По-женски Маша её понимала: сын взял в жёны женщину из чужих краёв да ещё с маленьким ребёнком - любая мать встала бы на дыбы.  Иван утешал жену:
- Ты не думай, она добрая. Потерпи немного. Узнает тебя получше и полюбит, как дочь, вот увидишь.
И она терпела, хотя порой плакала украдкой, спрятавшись на краю огорода в  крыжовнике. Свекровь присматривалась к Маше недолго. Оценив её кроткий нрав, трудолюбие, почтение к ней, она, действительно, потеплела и совсем оттаяла, когда узнала, что Маша ждёт ребёнка. А сколько радости было, когда невестка родила дочку и в честь свекрови назвала её Елизаветой! Но недолго нянчилась Елизавета Ивановна старшая со своей внучкой, Елизаветой Ивановной младшей. Несмотря на декретный отпуск, Маша по утрам подрабатывала в шахтоуправлении уборщицей.  Как-то среди зимы, проводив  мужа на шахту и отведя сына в детский сад, по дороге на работу она заметила торопливо идущую за ней соседку, бабу Нюру, которая что-то взволновано кричала и махала ей рукой. Подбежав к Маше, баба Нюра  встревожено сообщила:
- Ох, Маша, как бы беды не случилось... Выхожу во двор - слышу: дитё твоё заходится от крика. Дом закрыт изнутри на засов, видать, дома Лизка-то. Колочу в дверь - без толку, стучу в окно - впустую, кричу в голос - зазря!
Не помня себя, Маша прибежала домой. Соседи помогли  взломать дверь, но когда ворвались в дом, увидели лежащую без сознания на полу кухни свекровь. На плите дымилась подгоревшая каша для Лизоньки. Вызвали «скорую», но было уже поздно. Она скончалась от обширного инфаркта. После похорон Маша совсем растерялась. Хорошо, что мама приехала, оформив  отпуск за свой счёт, и вдвоём они кое-как справлялись с хозяйством. Анна Филипповна, мама Маши, часто прижав к груди внуков, тяжело вздыхала, украдкой вытирая слёзы, и перед самым отъездом предложила дочери забрать внука на какое-то время к себе в черноморский посёлок.
- И тебе будет легче, и ребёнок оздоровится у моря, - говорила она.
Вначале Маша наотрез отказалась расстаться с сыном,  но позже  поняла, что это был единственный выход.  Успокоила себя тем, что сына отдаёт ненадолго. Когда мама с малышом уехала, ей пришлось уволиться с работы и сидеть с дочкой. Иван, как мог, помогал, хотя после работы валился с ног от усталости.
Жизнь постепенно налаживалась. Лизочка подрастала, а главное - с ней  снова был её сынок, на которого она не могла нарадоваться.  В отличие от Лизы, он  рос спокойным ребёнком, не по годам развитым, и всё больше и больше напоминал своего отца -  первую и единственную её любовь.
Неожиданно нагрянула новая беда - на шахте погиб Иван. Известие это подкосило Машу. Она не могла в это поверить, ведь ещё утром перед уходом на шахту,  поцеловав сонную дочку и слегка приобняв жену, провожавшую его до калитки, он сказал весело:
- Вот ещё две смены отпашу - и можно брать отпуск. Задумал я, Маша, на месте сарая баньку построить. Как  идея?
На похороны Ивана приехала мама с крёстной, тётей Олей, но долго они оставаться не могли - нужно было возвращаться на работу. Когда Иван был жив,  зарплату ему часто задерживали, а то и не давали вовсе, а дети подрастали и требовалось всё больше и больше расходов. Хорошо, что был ещё небольшой огородец, доставшийся в наследство вместе с домом от Ваниных родителей. Он был хорошим подспорьем.
После трагической гибели Ивана городские власти назначили Маше  единовременное пособие в размере пяти годовых окладов и пенсию до совершеннолетия Лизы. Став вдовой, Маша с детьми ни в чём не нуждалась. Но горе не окупается никакими деньгами. Сама  она вряд ли бы справилась с этой бедой, но рядом были друзья Ивана - шахтёры, старший брат его - Павел, живший с семьёй на соседней улице, сослуживцы, соседи, которые, как могли, помогали  женщине пережить беду: то огород перекопают, то починят крышу  или принесут разной всячины детям. Да и школа, где  учились дети, тоже не осталась в стороне.
Обо всём этом Маша не переставала думать, пока, обгоняемый потоком машин микроавтобус торопился  к шахте. Всплывшие в памяти события двухлетней давности заставили её сейчас вновь пережить все детали её личной трагедии. Разве можно забыть  состояние безысходности, доходящее до отупения, которое она испытала? И вот новая беда на шахте. «Хотя бы обошлось без жертв», - думала женщина, представив  горе  шахтёрских жён и матерей.


* * *

Трагическое известие облетело городок мгновенно. Уже вторая авария на этой шахте, и люди беспорядочной толпой среди ночи стремились к месту происшествия. Как волны бурной реки, толпа подхватила Машу, когда она вышла из автобуса, оттеснила её, и она, захваченная врасплох, ничего не соображая, повинуясь какому-то стадному чувству, смешалась с гудящей толпой. Толпа разрасталась по мере того, как прибывали люди, - кто на автомашинах, кто на велосипедах, кто пешком. Ночной мартовский холод пронизывал до костей. В нескольких местах люди грелись у костров, сжигая в них разный строительный мусор, хлам и выброшенную из продуктового киоска старую тару. Спасатели ВГСЧ оттеснили людей за сооружённое впопыхах проволочное заграждение, чтобы они не мешали работать. Начинал моросить дождь.  После безрезультатных попыток пробиться к своим Маша  вдруг заметила знакомую старенькую «Волгу», притормозившую радом. За рулём сидел свояк, брат Ивана - Павел. Лицо его почернело от волнения. Он  работал забойщиком на этой шахте почти двадцать лет. В советские времена стал заслуженным шахтёром, производственные показатели которого всегда ставили в пример. Сейчас Павел работал звеньевым участка.
- Давай, Мария, - в машину! Вымокнешь ведь,  - охрипшим от волнения голосом сказал он.
Женщина проскользнула в кабину. Павел  громогласно ругнулся, несколько раз пытаясь включить зажигание, чтобы продвинуться к автобусу. Руки его дрожали.
- Да не переживай ты так, Паша, - Маша пыталась его успокоить, - даст Бог - всё обойдётся.
Он  ничего не ответил, только крепче сжал челюсти и, приказав Маше сидеть в машине, сразу куда-то исчез.  Пространство вокруг шахты было запружено  спецтехникой, возле которой суетились подразделения спасательных служб. Военизированная охрана плотной стеной стояла вдоль проволочного ограждения, держа осаду против натиска потрясённых граждан. Дым от костров чадил под редкими каплями дождя и стал понемногу рассеивался, оседая на клочковатых островках снега вдоль дороги. Вот и первые носилки с пострадавшими, которые осторожно задвигали в реанимационные машины.
По ветровому стеклу «Волги» растекались капли дождя, и от этого  происходящее за стеклом казалось Маше нереальным и призрачным. Стало душно, и она слегка приоткрыла дверцу машины. Народ гудел, как улей. В воздухе витал горьковатый дымный запах утраты. «Так, должно быть, пахнет горе», - подумала Маша.
Когда Павел вернулся, он, похоже, не заметил свояченицу, неподвижно застывшую в уголке машины. Взявшись руками за руль, он бессильно опустил голову на руки и некоторое время сидел без движения.
- Павел, - осторожно позвала Маша, - ты в порядке?
Он резко повернул к ней перекошенное лицо:
- О каком порядке ты говоришь, где ты его видишь? Разве жизнь человеческая кого-то сейчас интересует?
- Остынь и расскажи, что случилось.
- Поехали! Начальство тебя отпустило. Мне надо срочно в город.  Павел коротко рассказал Маше о случившемся.
- На этот раз обошлось малой кровью, - сказал он, - вывихи, удушья, сотрясения. Понимаешь, - взрыв произошёл в вентиляционном штреке в самом начале смены, когда бригада уже спустилась в лаву и, покинув клеть, двигалась в забой.  Ударной волной снесло рудстойки. Обрушилась кровля и завалила выход. Произошло возгорание угольной пыли, и только оперативная работа спасателей...
- А причина?  - спросила Маша, -  откуда он взялся этот взрыв? Метан?
- Вот тут-то собака и зарыта. Ну, разгребём мы завалы, восстановим шахту, но где гарантия, что это не случится снова?
Павел внезапно разозлился, одной рукой держась за руль, а другой - нервно жестикулируя, он спросил:
- Маша, в каком веке мы живём, ты знаешь?
- В двадцать первом, конечно.
- Кто-то, может быть, и в двадцать первом, а мы, шахтёры, живём, Машенька, в пещерном веке: оборудование древнее, технологии старые, техника безопасности не выдерживает критики. Где-то замкнёт провод, случайная искра  - и взрываемся. как на мине.   Нужно менять всю систему. А ты говоришь - двадцать первый век...  Каждый раз спускаешься в шахту и не знаешь - выйдешь оттуда или нет. А что делать - семью-то кормить надо... Человеческий фактор...
- Опасная у вас профессия. Вот и Ивану не повезло, - грустно сказала Маша.
- Не в профессии дело, - отношение к нашему брату, шахтёру, плёвое, понимаешь?
Павел довёз Машу к самому дому и на прощанье сказал:
- Ты говори, если чё надо, сестрёнка.
                IV


Проводив Веронику, совершенно разбитый и опустошённый Нерадов вышел на террасу и закурил.  Пахло весной. В саду зацветали липы,  над ними жужжали пчёлы,  в воздухе весело носились стрижи. «Хорошо бы уехать прямо сейчас», - подумал он. Путёвка лежала  в кармане, но до отъезда оставалось ещё  больше месяца. За это время надо успеть завершить кое-какие дела: подготовить распоряжения сотрудникам, издать приказы, посидеть над докладом,  выступить  на учёном совете.
Вернувшись в кабинет, Игорь Николаевич бессильно опустился в кресло. Мысли  разбегались, мешая сосредоточиться. На столе лежала кипа бумаг, которые он вытащил из ящика стола. Это были  старые рефераты, незаконченные статьи, письма, дипломы - всё, что скапливалось годами и откладывалось в «долгий ящик», на потом. Вечерело. На полу постепенно бледнело солнечное пятно, пока не исчезло совсем. Взгляд   остановился на  черноморской раковине. Он бережно взял её в руки и, проведя пальцем по бледно-розовым створкам, почувствовал, как сжалось и заныло сердце. Прикрыл глаза.  Нахлынули воспоминания...
Тесть всё-таки уговорил его после защиты диссертации съездить отдохнуть к морю без Вероники. Она проходила преддипломную практику и целыми днями пропадала то в лаборатории, то в студенческой библиотеке.  К защите готовилась увлечённо и основательно. Ей нравилась будущая профессия, и она нисколько не сомневалась, что папа  поможет ей устроиться в  Дом моделей, где у неё уже была масса подруг и знакомых. Давая последние напутствия мужу, она сказала:
- Остановишься у старой хозяйки. Я ей звонила, она примет тебя. Ешь фрукты, загорай. Обо мне не беспокойся, но не вздумай опоздать на защиту.  Если всё будет о, кэй,  нас ожидает Венеция. Представляешь! Гондолы, серенады, Дворец дожа, - и она, мечтательно улыбаясь, чмокнула его в щеку.
Комната, которую он снял, была солнечной, с видом на море. Под окном бегал хозяйский пёс, терьер по кличке Чак. Хозяйка ласково называла его  Чариком. Три года прошло, а собака его помнила. Видно, не забыла, как они с Вероникой приносили ему куриные косточки.  Славное было время! Игорь Николаевич улыбнулся своим мыслям. Веронику утром трудно было поднять, и он, едва проснувшись, в одних плавках бежал с Чариком на пляж, благо он был совсем близко. Утренняя вода так приятно освежала. Чак плыл рядом, делая круги, и лаял, если Игорь погружался в воду с головой. Освежившись, он бежал к Веронике, тормошил её, смеясь и дурачась, и лениво потянувшись, она, наконец, вставала.
А сейчас  без жены Игорь боялся  отупеть от скуки.  Передохнув с дороги, он вышел во двор. Солнце стояло в зените и нещадно палило, хотя был  только конец мая. На пороге сидел хозяйский кот Филимон и проникновенно глядел на копошившуюся под лавровым кустом сойку. Погладив Филю и осмотревшись, он увидел хозяйку, Анну Филипповну, пьющую чай за столом под пластиковым навесом. Она ласково улыбнулась жильцу и жестом пригласила к столу.
- Машенька, крикнула она дочке, - принеси Игорю чай, да инжировое варенье прихвати.
- Спасибо, Анна Филипповна, - он был тронут. - Хорошо как у вас, прямо благодать Божья! Я помню Ваше варенье. Ничего подобного я никогда не пробовал,  - присаживаясь рядом с хозяйкой, сказал Игорь.
Ему всё здесь нравилось: и  эта жизнерадостная гостеприимная женщина, и забавный Чарик, развалившийся у её ног, и прохладный, утопающий в зелени дворик с отцветающим кустом сирени у калитки, и буйно цветущей, свисающей серебристо-голубым пологом глицинией,  живописно обрамляющей заднюю стенку дома. Чем-то родным, давно забытым повеяло от этой простой безыскусной обстановки. Время от времени над двором кружились чайки, выжидающе поглядывая на них с приличного расстояния - не перепадёт ли  что-нибудь с хозяйского стола.
Вышла Маша,  неся на подносе большую кружку чая и вазочку с вареньем.
- Ты узнала нашего квартиранта? - спросила мать.
- Конечно. Года  три назад  отдыхал у нас со своей красивой женой. Даже Чак вспомнил.
Но Игорь не узнал в стройной белокурой девушке ту Машу, какую он видел прежде. Тогда она была нескладной голенастой школьницей с неровно подрезанной, выгоревшей до белизны чёлкой, загорелой, как головешка, и очень застенчивой.
- Неужели это та Маша? Признаться, я тебя не узнал, - искренне удивился Игорь.
- А Вы не изменились вовсе, - сказала Маша, - вот только волосы поредели, - но почему приехали без жены? Мама сказала, что  недавно вы поженились. Поздравляю! - улыбнулась девушка.  Улыбка у неё была замечательная, по-детски лучистая и обворожительная.  Держалась она уверенно и просто, от былой застенчивости не осталось и следа.
- Вероника меня выдворила из Москвы,  чтобы  не мешал  готовиться к защите.
- И правильно сделала,  - вмешалась мать, - вон, какой худющий и бледный, здесь  хоть отдохнёт от своей науки.
- А у вас было свадебное путешествие? - не унималась Маша.
- Будет позже, - кратко ответил Игорь и почему-то смутился. Ему не захотелось развивать эту тему. Мысленно представив сейчас Машу, Нерадов  вспомнил,  с каким недоумением поглядела она на него и сразу ушла в дом.
Едва жара спала, Игорь взял полотенце, журнал, очки, позвал Чака и спустился по вытоптанной тропке на пляж. Время было вечернее, солнце не жаркое, а небо без единого облачка. Он искупался и блаженно растянулся на тёплой гальке, закрыв глаза. Слегка штормило, и волны иногда дотрагивались до его пяток. Это забавляло. Чуть позже, приподняв голову, Игорь огляделся, но не обнаружил сколько-нибудь интересную публику. В основном, резвилась молодёжь,  да  две-три  женщины  «бальзаковского» возраста неподвижно лежали на цветных подстилках под заходящим солнцем. Кто-то даже похрапывал. Не с кем было перекинуться словом. Вот была бы Вероника рядом...  Он снова закрыл глаза  и под музыку прибоя стал вспоминать, как весело здесь проходило время. У этих камней они когда-то лежали, старательно натираясь  специальным маслом, чтобы, вернувшись в Москву, поразить своих друзей  бронзовым загаром.  Их отношения только начинали складываться и, лёжа на горячей гальке рядом с очаровательной девушкой, Игорю грезилось счастливое будущее. 
А познакомились они в клубе МВТУ на вечере, устроенном по случаю окончания учёбы. На их курсе девушек было мало, и серьёзно Игорь ещё ни с кем не встречался. Веронику пригласила на вечер Ася, однокурсница Игоря, и её подруга сразу привлекла к себе внимание ребят. Рослая, пышногрудая, с густой волнистой гривой золотистых каштановых волос, она эффектно выделялась на фоне остальных девушек. Её наперебой приглашали танцевать, но охотнее всего она танцевала с ним, с Игорем, хотя он мог только топтаться на одном месте, неуклюже передвигая ноги. Танцевать он не умел, да и где он мог научиться? Дома, в маленьком сибирском городке Канске, не было даже дискотеки. А здесь, в Москве не до веселья было. Учёба отнимала всё свободное время. Но Вероника явно отдавала предпочтение ему. Игорь недоумевал, как он мог произвести впечатление на такую девушку. Тощий, нескладный, к тому же начинающий уже лысеть очкарик. На их курсе были парни более видные.  И в то же время ему льстило, что она выбрала именно его, но он робел и терялся. Это забавляло и веселило девушку, и она сразу взяла на себя роль хозяйки положения. Всем стало ясно - высокий, застенчивый очкарик явно пользовался успехом. Вадим Тронин, вальяжный, высокомерный, спортивного сложения юноша, пытающийся уже отпускать профессорскую бородку, панибратски похлопал Игоря по плечу и с плохо скрываемой завистью произнёс:
-  Смотри, не упусти, друг. Такие птицы к нам редко залетают.
Сам он уже два года встречался с третьекурсницей  Светланой, миловидной пухленькой блондинкой с ямочкой на подбородке.  Она не отпускала от себя Вадима ни на шаг и ревностно, оценивающе  присматривалась к Веронике. Но заметив, что девушка увлечена Игорем, успокоилась. Позже Светлана с Вадимом поженились, и у них родились  симпатичные девочки-двойняшки.
Взобравшись на плоский шершавый камень, торчащий прямо из воды, Игорь вспомнил, как любили они с Вероникой загорать на нём, лёжа на спине, и следить за полётом чаек.
На следующий день после знаменательного вечера Вероника назначила ему свидание у главного входа своего института на Малой Пироговской.
- Я не пойду на последнюю пару, лучше мы с тобой сходим куда-нибудь, - сказала она, - может в кафешку или бар, надо же отметить наше знакомство. Ты любишь «Амаретто»?
Игорь смущенно промолчал, боясь обнаружить своё невежество. Он понятия не имел, что это такое.
- Люблю всё итальянское, мечтаю когда-нибудь побывать в Венеции - с воодушевлением продолжала она, даже не заметив, что  новый знакомый  не проронил ещё ни слова. «Девушка  с запросами», - озабоченно думал он.
С утра Игорь, очень волнуясь, разыскал Асю и спросил её, какие цветы любит её подруга.
- Ника - девушка экстравагантная, но, как это ни странно, любит ромашки, знаешь - простые деревенские  ромашки на длинных ножках, - она лукаво улыбнулась, - но для первого свидания это не годится. Нужен изыск типа орхидей, камелий и прочее. А лучше - купи ей розы. Розы нравятся всем.
Так он и сделал. Выйдя на станции метро «Фрунзенская»,  купил в цветочном киоске понравившиеся ему ярко-желтые розы и с замиранием сердца подошёл к старинному, поражающему своим великолепием, зданию института тонкой химии. Невольно залюбовавшись архитектурой, Игорь не сразу заметил подошедшую Веронику.
- Что? Нравится? - спросила она. - Раньше не строили, а создавали. Стиль - «арт    нуво». Увидев замешательство на лице парня, добавила: - Или стиль «модерн», что одно и то же. Вероятно, кроме своих атомов, ты ничем не интересуешься.
Затем, переведя взгляд на розы, скептически улыбнулась и сказала:
- Жёлтый цвет - к разлуке. И тут  прокол. Или это намёк?
Но заметив, как он растерялся, примирительно сказала:
- Ладно. Верно говорят, что физика и лирика - понятия несовместимые.
Игорь отважно произнёс:
- Я надеюсь, что ты поможешь мне совместить эти понятия.
Их роман набирал обороты. Уже через неделю   она затащила его домой познакомить с родителями. Квартира поразила Игоря оригинальным убранством комнат, стильной мебелью и разнообразным освещением. Здесь было множество торшеров, изысканных бра, различных подсветок и даже канделябры со свечами на старинном рояле марки «Блютнер».
- Это мамин инструмент. Она преподаёт в консерватории, - пояснила девушка и добавила:  -  Называй меня Никой, у нас так принято.
Дом был с консьержкой, а из окон восемнадцатого этажа автомобили на Кировском проспекте казались шустрыми муравьями.  Отец Вероники, профессор Яков Борисович Теплинский, заведовал отделом в Институте ядерной физики, и это особенно заинтересовало Игоря. Профессор, узнав, что друг Вероники - физик, закончивший МВТУ имени Баумана с «красным» дипломом,  воодушевился и, пригласив его в кабинет, начал «прощупывать». Задавая на первый взгляд безобидные, но всё-таки каверзные вопросы, на которые Игорь отвечал, почти не задумываясь, легко, горячо и увлечённо, не подозревая, что это своеобразный экзамен. Профессор остался доволен и покровительственно приобняв парня за плечи, доверительно сказал:
- Такие мозги нельзя отпускать из Москвы. Куда распределили?
- В Новосибирск, в Академгородок. Я сибиряк. Вначале хотели под Семипалатинск, но я отбился, наукой хочу заниматься, поступить в аспирантуру.
- Похвально! У Вас, молодой человек, исследовательская жилка, я сразу это понял.
Общаться  с Теплинским было легко, и молодой Нерадов даже не заметил, как прошли скованность и напряжение первых минут. Сев на «любимого конька», он увлечённо делился с профессором своими планами. Тот слушал, не перебивая.
- Ну, ну, - наконец, промолвил Яков Борисович, - а хотели бы в Москве работать?
- Я не думал об этом. В Новосибирске - прекрасная база и потом... - Игорь замялся и замолчал.
- И потом ... - мягко напомнил профессор.
- В Москве меня ничто не держит, разве что Верони.., разве что Ника, с которой я едва знаком, - смущённо сказал Игорь, - я даже не мог предположить, что случай сведёт меня с ней и с вами... Спасибо Аське.
- Случай, говорите? - Яков Борисович загадочно улыбнулся, - ну-ка, присядьте, юноша.  Игорь сел в кресло, выжидательно глядя на Теплинского, который, что-то обдумывая, машинально передвигался по комнате. Это был высокий, статный, слегка полноватый, но довольно подвижный человек лет пятидесяти, с живым, умным лицом и простой, без тени снобизма, манерой держаться. Профессор ему решительно нравился.
- Я догадываюсь, что вы сейчас скажете, - произнёс Игорь, -  что случайностей не бывает, что это реализация подсознательного устремления и так далее. Но я не фаталист и в эту ерунду не верю.
- И правильно делаете, - засмеялся профессор, - ведь это я попросил Асю познакомить с вами мою дочь. Никуша очень уважает моё мнению и доверяет моей интуиции. Признаюсь - этот случай или эту случайность, как вы изволили сказать, устроил я.
Игорь опешил.
- Что с вами, мой юный друг? - Яков Борисович явно наслаждался произведённым эффектом.  - Но если бы вы не понравились моей дочери, этот случай так и остался бы случайностью и не привёл  вас сегодня  ко мне в дом, логично?
 Юноша  растерянно молчал, не зная, что ответить.
- Да и вам, молодой человек, Ника, я вижу, приглянулась, - продолжал  Теплинский -  дочь-то у меня красавица и умом Бог не обидел.
- А зачем вы... - с трудом произнёс Игорь.
- А затем, юноша, что Асенька Вас очень хвалила, говорила, что Вы - лучший студент на курсе, «ну, очень способный мальчик», в чём я сейчас и сам убедился. Я даже курсовую Вашу листал и, надо признаться, с удовольствием. Неординарность мышления - это качество будущего учёного.
Игорь вспомнил, как Ася выпросила у него курсовую за день до сдачи на кафедру. Это было обычным делом у студентов  - обмениваться информацией.
- Ну, что, коллега, пошли пить чай, а то наши дамы  уже заждались, а насчёт Москвы - подумайте.
Яков Борисович широким жестом пригласил его к выходу. Игорь уже постепенно пришёл в себя и от этого подкупающего «коллега» его распирало от гордости. В последствии он часто вспоминал этот диалог, всякий раз удивляясь тому, что профессор Теплинский, известный в научных кругах учёный-физик, в жизни оказался простым, обаятельным, не лишённым чувства юмора, и общался с ним, юнцом, на равных, отбросив рамки субординации.
Поддавшись воспоминаниям, Игорь не заметил, что пляж постепенно опустел. Местные подростки, посиневшие от долгого купания, забавлялись с Чаком, швыряя в море палку. Собака со звонким лаем бросалась за ней в море,  хватала её и плыла обратно.  Солнце почти закатилось за горы. Игорь начал одеваться. Ему было одиноко без жены, но так спланировал тесть, значит - это правильно. Надо набраться сил и настроиться на жизнь в новом качестве. Впереди - любимая работа в лабораториях НИИ, впереди - эксперименты по холодному термоядерному синтезу, впереди - открытия, публикации, командировки, словом, нормальная жизнь учёного.

V

С хозяйкой Игорю повезло. Анна Филипповна чем-то напомнила ему его мать: такая же простодушная, улыбчивая и словоохотливая. Чем-то родным и домашним повеяло от неё, от чего он давно отвык,  но к чему так тянулось его сердце. Вернувшись в свою комнату, Игорь увидел на тумбочке букет сирени,  и на душе стало теплей. Но вот куда себя деть, он не знал. «Надо прогуляться и где-то перекусить», - подумал он. Уже смеркалось, и, выйдя во двор, Игорь уловил запах жареной картошки, доносившийся из летней кухни. Хозяйка, видимо, готовила ужин. Только сейчас он понял, как  голоден и направился к калитке, на ходу крикнув Анне Филипповне, что скоро вернётся. Но она чуть ли не насильно усадила его за стол под навесом.
- Перекуси со мной, не побрезгуй. Пища у нас простая, домашняя, но зато всё свежее, - сказала она и придвинула ему миску с салатом и аппетитно поджаренную соломкой картошку.  За ужином она разоткровенничалась:
- Машку родила в восемнадцать лет. Отца её, одноклассника моего, провожали в армию всем Лавровым переулком. Когда поняла, что жду ребёнка, растерялась. О дальнейшей учёбе нечего было и думать. А ведь как я мечтала поступить в медицинский.
-  И что отец?  Он знал о ребёнке? - спросил Игорь.
- Знать-то он знал. Поначалу писал радостные письма. Я ему фотографии дочери посылала, но за полгода до демобилизации переписка оборвалась. Не вернулся он в посёлок. Как мне сказали соседи, женился  на девушке с тех краёв, где служил. Там и остался жить.
- А дочь свою не пытался увидеть?
- Какое там!  Сюда не приезжал ни разу. Маша несколько раз порывалась поехать к нему, но я её отговорила. Зачем мы ему?  У него своя семья.
- Да, печальная история, - произнёс Игорь.
- Так замуж и не вышла. Любила его, подлеца. А дочь, слава Богу, вырастила и без него. Мать помогала, пока была жива, соседи, кума моя Оля, что Машеньку крестила. Закончила медицинские курсы, стала работать  в санатории медсестрой.
- Ну, а личная жизнь? - спросил Игорь, краснея, - о себе ведь надо подумать. Выходите замуж, пока ещё молодая,
Анна Филипповна рассмеялась и погрозила ему пальцем.
- Замуж - не напасть, лишь бы замужем не пропасть, - отшутилась она. - Есть тут один, который год сватается. И дочка не против. Да боязно мне что-то менять, привыкла жить сама. Вот Машеньку выучу,  а там посмотрим, - заключила она.
- Кстати, а где она? - спросил Игорь.
- На дискотеке,  где ж ей ещё быть. Дело-то молодое.
Поблагодарив Анну Филипповну за ужин и беседу, он ушёл к себе и закурил, любуясь лунной дорожкой на море. Лёгкий бриз слегка шевелил занавеску, запели сверчки, и повсюду витал запах цветущей глицинии. Спать не хотелось, и он решил прогуляться перед сном. Проходя мимо бара «Якорь»,  Игорь подумал, что неплохо было бы выпить какого-нибудь крымского вина, отметить, так сказать,  приезд. У входа в бар он заметил стайку молодёжи и среди них - Машу. Она весело помахала ему рукой. Рядом с ней стоял коренастый, спортивного сложения парень. Он смерил Игоря ревнивым  взглядом и демонстративно положил руку на плечо девушки.
- Привет, молодёжь! Тут у вас как, насчёт выпить?
- Легко! - ответил кавалер Маши.
- Может составите мне компанию? - обратился он к Маше и её спутнику.
- Warum denn nicht, что значит - почему бы и нет, как говорят немцы, - ответил парень.
- Познакомьтесь, - сказала Маша, - это Коля, мой одноклассник, любимый ученик нашей немки, - и, повернувшись к своему спутнику, лаконично представила Игоря:
- Физик из Москвы - Игорь, наш квартирант.
- Что обычно школьницы пьют? - обратился  к девушке Игорь.
- Вот у них и спросите, а я в этом году закончила школу, - ответила Маша запальчиво.
- Вот как?  Поздравляю вас, барышня, - с театральным пафосом сказал Игорь, - тогда шампанское?
- Нет, лучше коктейль.
Выпив за  приезд и перекинувшись двумя-тремя фразами с молодёжью, Игорь сказал:
- Ну, не буду  мешать. Пойду, надо выспаться с дороги.
Вернувшись после прогулки, он спросил у хозяйки:
- Филипповна, а можно мне  во дворе переночевать на раскладушке.  В комнате душновато и  у  меня что-то сон пропал. Буду на звёзды смотреть, их считать, тогда, может, усну.
- А чего ж нельзя?   Возьми в кладовке раскладушку и считай свои звёзды  хоть до утра, звездочёт.
- Вот спасибо! - обрадовался Игорь. - Куда денешься от вашей романтики.
Расположившись между  деревом инжира и кустом крыжовника в глубине двора, он быстро разделся и лёг. Хозяйка выключила свет в своей комнате, и двор сразу погрузился в темноту. Сверчки распевали на все лады свои рулады, а звёздное небо казалось волшебным шатром. Послышались шаги. Чак сначала тявкнул, а затем начал радостно повизгивать. «Маша вернулась», - подумал Игорь. У калитки девушка, простившись с Николаем, осторожно зашла в дом, в темноте не заметив квартиранта. Сон долго не приходил. Игорь зачарованно смотрел на звёзды и прислушивался к незнакомым ночным звукам.
Чуть свет его разбудил лай Чака у калитки. Хвост его вертелся, как вентилятор. «Кто-то свой», - подумал он.
Маша! - позвал чей-то тенор.  - Genug zu schlaffen. Stehe auf!*
«Николай, - сообразил Игорь, - фраерок Маши. С чего это он выпендривается?» Войти Николай не решался. Игорь увидел, что в окно выглянула сонная недовольная девушка и, приложив палец к губам,  сказала:
- Ты чего орёшь? Нашего жильца разбудишь.
- Цаца великая! Ему давно уже пора на пляже валяться, а не дрыхнуть.
- Да тише ты, не шуми. Чего явился?
- Хочу выдернуть тебя на мыс, там сегодня наши тусуются.
- Подожди. Я - мигом!
Чуть погодя, лязгнула калитка, и всё стихло. «Неприятный тип», - подумал Игорь, затем встал,  зашёл в летнюю кухню, выпил  кофе и, насвистывая, спустился к морю.

* * *
Лето 1988 года на Южнобережье выдалось жарким. Старожилы говорили - давно не было такого лета. Дни и ночи стояли на редкость душными, а солнце нещадно палило весь день. Единственным спасением было море. Анна Филипповна с дочерью тоже ночевали в другом конце двора в виноградной беседке.

 * - Довольно спать Вставай! (нем.)
Поначалу Игорь отсыпался. Сказывалось перенапряжение предыдущего месяца: бессонные ночи,    дебаты   с    оппонентами,    раздражающая     суета  мегаполиса.
 Живительный воздух  Южнобережья, морские купания и отсутствие всяких проблем оч быстро привели его в состояние ленивого благодушия.  Этому способствовала и духота, донимающая даже ночью. Работать над  статьёй не было ни сил, ни желания. Изредка звонила Вероника, проговаривая скороговоркой последние московские новости. Сообщая о преддипломных заботах, она всякий раз спрашивала:
- Ты обо мне скучаешь?
- Ещё бы!  Здесь всё напоминает о тебе. А как  цветёт глициния!
- Не узнаю своего физика. Откуда эти лирические нотки? Как я тебе завидую, милый. А вот мне скучать  некогда. Столько всего навалилось.И она добрых десять минут «грузила» его своими серьёзными, как ей казалось, проблемами.
Маша уже не выглядела такой раскованной, весёлой и уверенной в себе девушкой, какой она показалась Игорю  в первый день приезда. Она стала замкнутой, задумчивой и даже какой-то заторможенной. Всё свободное время просиживала за столом под навесом, обложившись учебниками и конспектами. Она готовилась через год поступать на исторический факультет университета. Мать говорила ей:
- Сходила бы ты куда-нибудь с друзьями, развеялась. Вон, Николай сколько раз звонит, а ведь тоже в «ин яз» готовится. А тебя и с места не сдвинешь.
- А что ему бояться. Он немецкий в совершенстве знает, - отмахивалась Маша.
- Из русских немцев наш Николай, - пояснила Анна Филипповна Игорю.  - Хоть ты ей, Игорь, скажи. Год ещё впереди, успеет подготовиться.
Маша раздражённо отмахивалась, что-то бурча бесцветным голосом и снова погружалась в свои конспекты.
Игорь был далёк от мысли «воспитывать» Машу, он чувствовал, что она и к нему переменилась. Исчезла лёгкость, с какою она с ним общалась в первые дни. Он постоянно ловил себя на мысли, что его задевает отчуждённость Маши, что ему хотелось бы с ней поболтать, прогуляться по знакомым улочкам, зайти в кафе. Он объяснял это одиночеством и скукой, но, если честно, недостатка в общении  не испытывал. Праздная курортная атмосфера сама располагала к мимолётным знакомствам. Он охотно знакомился, обсуждал международные новости, в пляжном павильоне играл в шахматы. А с одной дамой средних лет, импульсивной и спесивой, как-то сыграл партию в бильярд. Её реакция на каждый забитый им  шар была такой бурной, что Игорь, в конце концов, решил ей проиграть. И правильно сделал, иначе она бы устроила  истерику. После игры он галантно поклонился и произнёс, входя в роль  героя тургеневских романов:
- Благодарю вас, сударыня. Игра с вами доставила мне истинное удовольствие.
Иногда на пляже появлялась Маша с подружками или с верным своим рыцарем - Николаем. Игорь невольно любовался  её грацией, нежным смуглым румянцем, замечая, что с появлением девушки  большинство мужчин поворачивали голову в её сторону. Она, небрежно ему кивнув, отходила подальше и больше не обращала на него никакого внимания. Это слегка задевало, и он, отвернувшись, старался о ней не думать.
Однажды Николай, снисходительно улыбаясь, подошёл к нему прикурить.
- Привет, физик! Может в шахматы сыграем?
- Давай, - согласился Игорь без особого энтузиазма.
- Айн момент!
Когда Николай отправился в павильон за шахматами, подошла Маша и сказала:
- Коля очень сильный шахматист. Разрядник. Не огорчайтесь, если проиграете.
Николай был неприятен Игорю своей самоуверенностью неотразимого самца, поэтому он сказал:
- Вот уж, не ожидал. Судя по  бицепсам, интеллекта в нём маловато. Хотя бывают счастливые исключения. Ему бы охранять какого-нибудь вора в законе или денежного туза, а не барышень, - он спохватился, - прости, Маша...
Девушка неожиданно улыбнулась:
- Коля просто друг, не более, - сказала она, впервые посмотрев на Игоря как-то особенно проникновенно. Это воодушевило его, и он, почти не задумываясь, легко  выиграл у Николая партию. О том, что у него тоже разряд по шахматам,  скромно умолчал. По глазам девушки Игорь понял, что она «болела» за него, и вдруг почувствовал себя почти счастливым. Ему хотелось дурачиться, говорить Маше комплименты и чем-то сногсшибательным поразить её воображение. Но Николай, буркнув что-то под нос, тут же её увёл.
Ох, уж эти курортные впечатления! Игорь чувствовал, что влюбляется.


  VI

Нерадов вздрогнув, открыл глаза. Кажется, он задремал в кресле. То ли ему померещилось, то ли в полудрёме приснилось юное улыбающееся лицо Маши, и он явственно услыхал, как она назвала его имя. От этого вздрогнул и очнулся. «Где я?»  За окном совсем стемнело. В доме было абсолютно тихо и сумрачно. Черноморская раковина лежала у ног на ковре. Должно быть, выпала из рук, когда он задремал. Подняв её и приложив к уху, он снова услышал отдалённый шум прибоя, и воспоминания нахлынули с новой силой. Они были столь неожиданными и приятными, что Игорь Николаевич снова вернул себя в то далёкое время, когда он ощущал себя влюблённым и счастливым.
Маша по-прежнему его сторонилась, и когда взгляды их встречались, слегка краснела и опускала глаза. Игорь понимал, что с девушкой что-то происходит, но не смел обольщаться на свой счёт. Все мысли его теперь были заняты ею. С ним происходило то, чего ни разу в жизни он не испытывал: он умирал от любви. Его душа то парила в небесах, едва он улавливал звук её голоса, то мучилась от ревности, заметив рядом с Машей её телохранителя.
С Вероникой всё было иначе. Ясно и просто с самого начала. Она ворвалась в его жизнь, как ураган, подчинила её себе, и, не сопротивляясь, Игорь позволил ей планировать свою судьбу. Веронику он обожал, восхищался её внешностью, уверенной осанкой, непредсказуемостью. Ему нравилась её опека, её знаменитый папочка и та счастливая перспектива, которая открывала ему дорогу в большую науку.
Чувства к Маше были иными. Сладкая боль переполняла всё его существо, сердце учащённо билось, и мир вокруг становился  нереальным, незначительным и ненужным. Реальной, значительной и нужной была сейчас только эта девушка.  Странная робость охватывала его, когда он настраивал себя объясниться с ней, чтобы понять причину её загадочного отчуждения.  Долго думая, с чего начать разговор, и так ничего не придумав, решил для начала зайти в кафе, перекусить и немного выпить для куражу. «Это снимет напряжение, и я буду выглядеть не таким идиотом», - подумал он. Сделав заказ и оглянувшись, чтобы выбрать место, Игорь вдруг заметил, что ему радостно и энергично машет рукой  пляжная дама, с которой он играл в бильярд.
- Садитесь рядом, поближе к окну. Здесь не так душно, - пригласила она, озарив его лучезарной улыбкой. Ему ничего не оставалось делать, как сесть, в душе чертыхаясь и досадуя. Перед дамой стоял бокал шампанского со льдом и нарезанный кубиками ананас. Игорю принесли коньяк и пару бутербродов. Он залпом выпил его, не проронив ни слова. Поддерживать «светскую» беседу  было лень, а пляжную даму, казалось, это вовсе не смущало. Сквозь густой её макияж пробивались капельки пота. Она без умолку болтала, шумно отдувалась, обмахиваясь экзотическим веером и пытливо  поглядывая на Игоря,  многозначительно улыбалась:
- А знаете, я ведь догадалась, что вы мне нарочно проиграли. Не каждый мужчина согласится добровольно проиграть женщине, если, конечно, он не собирается за ней приударить. Была бы я помоложе, я бы непременно окрутила бы вас. Но увы...
Дама явно набивалась на комплимент. Только напрасно. Игорь лишь натянуто улыбнулся и сделал попытку встать из-за стола.
- Постойте, - беспардонно воскликнула дама, - Вы чем-то удручены? Плохие новости?
- Что вы, сударыня! Вам показалось. Здесь, на отдыхе, плохих новостей не бывает, разве только погода испортится.
- Да, да, вы правы, - оживилась она, - от этой  духоты мозги закипают.
«У неё уж точно они кипят», - подумал Игорь и сказал с нарочитой чопорностью:
- Разрешите откланяться.
- Не разрешаю! - безапелляционно  заявила она. - Позвольте полюбопытствовать, отчего вы  здесь без жены?  Судя по кольцу, вы человек семейный. Ваша жена -   или дура, или вы ей безразличны...  Мужчинам ведь доверять нельзя, все они кобели!  Мы со своим супругом, царство ему небесное, всегда были неразлучны. Я даже в командировки его сопровождала.  Бывало...
-  Простите, - умоляюще произнёс Игорь, - но мне  действительно пора.
- Вот так я и знала, - невозмутимо продолжала пляжная дама,  - стоит заговорить о жёнах... Я ведь вижу, какими глазами вы смотрите на юную блондинку в сиреневом купальнике. Вы не думайте, я всё замечаю...
Дама удивлённо умолкла, заметив, что Игорь снова сел.
-  Ну, и как вам она? - ожив, спросил он.
-  Лакомый кусочек, но не для вас. Она же совсем ещё глупое дитя. С ней умрёте от скуки. Вам надо что-то посолиднее ...    Игорь развеселился:
-  Вроде вас?
- А что вы смеётесь? На отдыхе надо общаться с приличными людьми, а не тратить попусту время на смазливых девчонок.
Пляжная дама, как  ни странно, подняла ему настроение, коньяк взбодрил, и, возвращаясь в Лавровый переулок, Игорь даже насвистывал какую-то мелодию из репертуара модного здесь в этом сезоне Джо Дассена. Его песни звучали повсюду: из пляжного репродуктора, в барах, в кафе. Открыв калитку, он увидел, что хозяйка с дочерью пьют чай во дворе.
- Вот и наш звездочёт, - заулыбалась Анна Филипповна, - будешь с нами чаёвничать? - спросила она. - Наш чай с  крымскими травами жажду снимает.
- Не откажусь, спасибо!
- Тут вам Вероника звонила. Что-то срочное. Будет перезванивать, - сухо сказала Маша.
- Наверное, соскучилась девка. Уже, поди, с полмесяца молодожёна своего не видит, - шутливо произнесла Анна Филипповна, неся на подносе кружку дымящегося чая и нарезанный домашний пирог.  - Хоть ты попробуй, Игорь. Машку не заставишь, всё фигуру бережёт.
- С удовольствием!
- Ну, вы тут гутарьте, а я пойду прилягу. Сегодня мне на дежурство в ночь. Анна Филипповна работала в санатории сменной медсестрой.
Маша сидела напротив Игоря, не шевелясь и опустив глаза. Преодолевая неловкость, Игорь спросил:
- Что с тобой, Маша? Такое ощущение, что я тебе неприятен. Может, я обидел тебя чем-то?
- А вы не верьте своим ощущениям, со мною всё в порядке.
- Но почему на «вы»? Я что, кажусь тебе почтенным  дядей?
- Мы с вами на «брудершафт» не пили.
- Это можно исправить. Согласна?
Маша не успела ответить, зазвонила междугородка, и ему пришлось зайти в дом.
Вероника, как всегда, спросила:
- Игорёк, ты  без меня скучаешь?
- Конечно, Никуша. У меня всё о, кэй.  Ты, главное, - усердно готовься. Как родители?
Вероника сообщила, что папа уехал на три дня на конгресс в Прагу, а мама с подругой на даче, чтобы ей не мешать и не отвлекать.
- А теперь - главная новость! Твоя защита здесь шума наделала. Папа говорит - ажиотаж небывалый. Правда, он просил не сообщать тебе пока...  ну,  да ладно, не могу удержаться.
И она с нескрываемым торжеством сообщила, что в институте произошли перемещения и что его, Игоря,  назначат  с  сентября заведующим отдела, которым руководит сейчас Яков Борисович. А Теплинского переводят в Академию наук.  Игорь был ошарашен и не знал, что сказать.
- Правда, классная новость? Почему ты молчишь? Не рад?
- Не знаю, радоваться или нет.  Очень ответственно. Я пока не готов....
- А папа говорит...
- О чём говорит папа, я догадываюсь, - раздражённо сказал Игорь, -  меня даже не поставили в известность. Переставили, как  шахматную фигуру...
- Ладно, не злись. Лучше бы я не говорила.
Игорь ушёл в свою комнату и долго лежал на кровати, глядя в потолок и переваривая информацию. Он размышлял. Едва вылупившись, сразу стать во главе отдела, объединяющего заслуженных физиков, которые по опыту и возрасту годились ему в отцы... И не этично, и не корректно. Игорь понимал, что таким стремительным продвижением он обязан своему тестю, но это почему-то сейчас не радовало его. Он сознавал, что назначение его преждевременно. За спиной начнутся разговоры, многозначительные намёки, зависть и прочее. «Надо отказаться, даже если тесть рассердится», -  подумал Игорь. Но он знал, что Теплинский приведёт ему массу неоспоримых доводов и аргументов, и ему придётся согласиться. «Ах, будь, что будет, - подумал он, - поживём - увидим». Мысли его снова обратились к Маше. Его безудержно влекло к ней, и он ничего не мог с собой поделать.
Начинало темнеть. Игорь  вышел во двор и закурил. Маша сбежала в дом и больше не появлялась. «Может, уехать?», - подумал он, но внутри у него всё запротестовало.
Прошло несколько дней. Игорь пытался найти подходящий момент, чтобы  объясниться с девушкой, но она откровенно избегала его. Иногда, сталкиваясь с ней во дворе или в доме, он пытался её разговорить, но Маша, односложно ответив,  торопливо уходила. Под навесом она больше не сидела, учебники забросила и опять появлялась в сопровождении верного Николая на пляже, а вечерами пропадала на дискотеке. Игорь не находил себе места, много курил и часто сидел в излюбленном «Якоре», меланхолично и отрешённо смакуя коньяк. Если раньше он рад был общению, то теперь  знакомых обходил десятой дорогой.
Приближалось время защиты диплома Вероники, и надо было уже думать об отъезде, но уезжать не хотелось. Ему было хорошо в этой семье. Давно он не ощущал себя  так свободно и раскованно. В Москве, в профессорском доме он чувствовал себя чужим. Изысканная обстановка, атмосфера тонкого лицемерия, негласные регламентированные правила поведения, царящие здесь, были чужды его сердцу. Он, простой сибирский парень, привыкший не ограничивать себя рамками дурацкого этикета, чувствовал себя в этом доме вороном в золочёной клетке. Здесь  он был самим собой, как дома. Даже успел привязаться к Анне Филипповне, которая так напоминала его мать. Как давно он не был дома!  Как тянуло в милые сердцу родные места,  порыбачить с отцом на рассвете, развести костёр, сварить уху и неторопливо беседовать с отцом о наболевших проблемах деревни. Отец работал на лесопилке и частенько брал его с собой. Если техника давала сбой, вдвоём они быстро справлялись с поломкой. А какие пельмени готовила мама! Пальчики оближешь. Но всегда что-то мешало  вырваться к родителям. На свадьбу они не смогли приехать. Мать страдала полиартрозом  и вела почти неподвижный образ жизни, и тогда  они с Вероникой решили сразу после свадебного путешествия завернуть в Канск.
Об отъезде  Игорь старался не думать и продолжал наслаждаться всеми благами крымского лета. Он уже прилично загорел и купался до изнеможения, заплывая далеко от берега. Купив ласты и маску,  подолгу плавал под водой, дивясь красоте подводного царства. Вот только жара донимала прямо с утра, и ночью нечем было дышать. Даже Чак, в полуденные часы изнывая от пекла, вырыл яму под кустами ежевики и отлёживался в ней весь день. К великой радости Анны Филипповны Игорь соорудил во дворе летний душ, подключив  шланг к бачку  на крыше летней кухни. Теперь можно было обливаться, спасаясь от зноя, в любое время.
Как-то перед самым отъездом, проснувшись среди ночи от духоты, Игорь решил облить себя водой из шланга. Осторожно, чтобы не разбудить женщин, пробрался к летней кухне и услыхал, что мать и дочь о  чём-то тихонько беседуют. Сна не было и у них. Что-то задев в темноте и обнаружив себя, он сказал:
- Решил освежиться, такой душной ночи еще не было.
- Вот и мы с Машенькой маемся, - ответила хозяйка.
- А знаете, Филипповна, пойду-ка я лучше в море окунусь, всё равно сна нет.  Вот только фонарик бы мне...
- И то правда. Сейчас, поди,  все повыползали к морю. Возьми Машу с собой - вдвоём, оно, веселее. Днём отоспится.
Игорь замер, ожидая, что скажет девушка. Но она молчала.
- Чарика не берите, пусть дом охраняет, нечего баловать, - продолжала хозяйка, как будто вопрос был уже решённым.  - Ну, что ты лежишь, беги за фонарём, - мать легонько подтолкнула дочку.
- Если Игорь не против...  - пролепетала Маша чуть слышно.
- Отчего же? Я - «за», - проронил Игорь, пытаясь сохранить равновесие духа и не спугнуть девушку. Душа его ликовала, но он изо всех сил старался казаться спокойным.
Натянув шорты и уже подойдя к калитке, вдруг остановился и сказал, обращаясь к девушке:
- Очки я не взял, в темноте и потерять можно. Ты будешь моим поводырём.
Он бережно взял Машу под руку, и осветив фонариком пустынный переулок, почувствовал, как учащённо  забилось  сердце.
Выйдя на тропу, ведущую с откоса к морю, Маша предупредила:
- Смотрите не оступитесь, тут коряга торчит.
Но было  поздно. Игорь споткнулся, выронил фонарь, и если бы Маша его не удержала, улетел бы в заросли колючей иглицы. Он благодарно прижал девушку к себе и сказал:
- Что бы я делал без тебя, Маша! Бог с ним, с фонарём, куплю, если не найдётся...
Дальше шли осторожно, на ощупь, тесно прижавшись друг к другу.
- А вы...  а ты купался когда-нибудь ночью? - спросила девушка.
- Да, было такое. Мы с Вероникой как-то  провели ночь на пляже. Засиделись дотемна, собрались уже уходить, но куда-то затерялись её часы.  Фонаря у нас не было,   искали вслепую, руками,  сожгли коробок спичек. Часы были дороги ей -  подарок отца. Решили остаться до утра, а чуть стало светать - нашли их совсем рядом. Они бодро тикали, присыпанные галькой. Да ты не слушаешь меня...
Маша слегка отстранилась и отчуждённо молчала.  На пляже действительно было людно. У самой воды сидела парочка, поочерёдно прикладываясь к горлышку бутылки. Чуть дальше, у камней, веселилась компания молодёжи. Тут было светлее, побережье освещалось скудным светом одинокого фонаря у пирса.
- Знаешь, - сказала Маша, - здесь шумно и неуютно. Давай пойдём на «дикий» пляж.  Это рядом, за волнорезом. Будем, как «робинзоны»  на необитаемом острове. «Боится, что кто-нибудь из знакомых увидит её со мной», - подумал Игорь.  Они прошли метров сто, осторожно передвигаясь по скользким камням и, наконец, достигли прибрежной полосы с хаотичным нагромождением валунов, беспорядочно разбросанных повсюду. Большая раскалённая Луна висела прямо над ними, как лампада, и заливала весь этот хаос волшебным голубоватым светом. Звёзды лучились и казались живыми. Волны сонно вздыхали и что-то бормотали во сне.
- Ух ты! - восхищённо воскликнул Игорь.  - Ай да Маша! Привела меня в сказку.
Они выбрали ровное место у скалы, разделись и, не договариваясь, одновременно зашли в море. Девушка сразу  поплыла и растаяла в темноте, и пока Игорь соображал, где она, помахала ему рукой, смеясь от удовольствия. Игорь ринулся за ней, но куда там! Догнать её было невозможно, она всячески ускользала от него.
- Здорово ты плаваешь, - сказал Игорь, едва отдышавшись, когда они вышли на берег и растянулись на гальке.
- На море выросла, - кокетливо ответила девушка.
Они молча лежали на берегу, рассматривая звёзды. Где-то у мыса скользил луч прожектора, освещая скалы, отчего они казались загадочными сфинксами. Игорь придвинулся к Маше и предложил:
- Положи голову на мою руку, тебе будет удобнее.
Девушка покорно подчинилась. Игорь изумлённо молчал, борясь со своим волнением, затем,  заговорчески приблизившись к её уху, прошептал:
- А всё-таки скажи, почему ты меня избегала?
Маша помедлила, учащённо дыша, затем произнесла:
-  Чтобы не привыкать, чтобы больно не было, когда ты уедешь.
Потрясённый Игорь, коснувшись губами её плеча,  волнуясь, сказал тихо:
- А я уже болею. Болею от  мысли, что скоро уеду, и тебя не будет рядом со мной. Маша судорожно вздохнула и резко повернула к нему голову. Губы Игоря коснулись её щеки и ощутили влагу слез.
- Ну, зачем, зачем я пошла с тобой?  Я ведь запретила себе не только о тебе думать, но и видеть тебя, - шептала девушка сквозь слёзы.
  Игорь на миг растерялся, но в следующую секунду бережно привлёк её к себе, что-то бормоча успокаивающее, и нежно покрывал поцелуями её мокрое от слёз лицо. Коснувшись губами её шеи, он перестал контролировать себя, его захлестнули эмоции. Маша, прильнув к нему, не сопротивлялась. Время остановилось. Всё потеряло смысл. Мысли перепутались. Сейчас существовала для него только эта хрупкая девочка, которую он держал в своих объятиях, шалея от блаженства. Последняя мелькнувшая мысль:  «Я теряю голову, но я абсолютно счастлив».


VII

Утром, приняв душ и наспех выпив кофе, Игорь почувствовал себя подлецом. Чувство вины было так велико, что он, чтобы не столкнуться с Машей, просто сбежал из дома. Купив билет на самолёт, он добрых два часа отрешённо бродил в окрестностях посёлка, пытаясь как-то успокоиться и оправдаться перед собой. Но ничего не помогало. «Какой же я негодяй, - думал он, - как я посмел соблазнить девочку?». Вспоминались слова пляжной дамы «Все мужчины - кобели!», и ему стало так муторно на душе, что он решил заглянуть в «Якорь». Выпив подряд две рюмки коньяка и выкурив полпачки сигарет, Игорь, наконец, успокоился. Снова вспомнил Машу, её счастливые глаза под утро, когда она, как шаловливое дитя, обняв его за шею, шептала ему всякий вздор.  Волна нежности захлестнула его, и сердце тоскливо заныло, предчувствуя скорую разлуку. Он улыбнулся, вспоминая, как под утро, когда они покидали пляж, Маша отыскала фонарик в кустах и радовалась, как ребёнок: «Он целый, погляди!  Не разбился!». У калитки сняв босоножки и на цыпочках пробравшись в дом, юркнула в свою комнату, на прощание посылая ему воздушный поцелуй. Чувство вины притупилось, а состояние влюблённости обострилось с новой силой. «В конце концов,  мы оба этого хотели», - утешал он себя, и ему нестерпимо захотелось увидеть девушку.
Вечером Маша оживлённо возилась на кухне, что-то изобретая, и приказав Игорю не исчезать, вынесла под навес казанок с горячим пахучим пловом. Анна Филипповна удивилась перемене в дочке и счастливо улыбалась.
- Наконец-то, за ум взялась, - сказала она Игорю, - давно бы так. С Николаем, видать, помирилась. Паренёк со школы сохнет по ней, а она крутит им, как хочет. Заладила: пусть, мол, ждёт. Надо сначала образование получить. Башковитая она у меня, - гордо заявила хозяйка.
Игорь смущённо молчал, уткнувшись в тарелку, не зная, что ответить. Боясь взглянуть им обеим в глаза,  похвалил плов. Маша цвела от удовольствия.
- Ведь всё умеет, если захочет, - продолжала хозяйка, - ленится только.
После ужина Анна Филипповна поспешила на смену. Маша, допивая чай, попросила Игоря рассказать, как он стал физиком. Почувствовав искренний интерес девушки, он оживился и, закуривая,  поведал Маше, что ещё школьником очень увлекался астрономией, участвовал в разных олимпиадах, посещал планетарий.
- Загадочный космос манил меня тайной и беспредельностью. Не стал бы я физиком, наверное, стал бы астрономом. И рассказал, как однажды, лет в четырнадцать, он посмотрел научно-популярный фильм о безграничных возможностях атома, его необычайных свойствах и заболел физикой.
- Тогда меня особенно интересовали реакторы, - сказал Игорь.
- А что это такое? - спросила Маша.
- Энергетические установки, в которых протекают ядерные реакции. Ну, это, в общем, пройденный уже этап и хорошо изученный. А я, как ты поняла, люблю разгадывать тайны.
И он рассказал девушке об экспериментах по холодному термоядерному синтезу, о том, что создание реакторов на основе этого синтеза не оставят камня на камне от концепции «ограниченных природных ресурсов». Заметив заинтересованность в глазах Маши, Игорь воодушевился:
- С помощью таких энергетических аппаратов  можно создать любые вещества и материалы из обычных горных пород.
- Неужели это реально? - удивилась девушка.
- Ещё как! - загорелся Игорь, - возможности применения таких реакторов  беспредельны, и они могут принести человечеству такие блага, о которых люди пока  даже не представляют.
Маша, с восхищением глядя на Игоря, промолвила:
- Ты настоящий учёный. Должно быть, Вероника очень гордится тобой?
Игорь смутился и, положив свою ладонь на её руку, сказал:
- Давай не будем о ней. Нам ведь так хорошо вдвоём.
Девушка кивнула, грустно улыбнувшись. Вдруг Игорь спохватился:
- Что я всё о себе. Ты вот готовишься на исторический факультет. Почему твой выбор - история?  Лично я считаю:  то, что прошло, - уже не интересно!
- Вот уж нет! - горячо возразила Маша.  - История преподносит такие загадки! Вспомни пирамиду Хеопса, например, или  гробницу Тутанхамона. Учёные до сих пор не  разгадали эти тайны. И среди историков  -  много выдающихся, как ты.
Игорь улыбнулся польщёно. Ему было приятно, что Маша считает его выдающимся.
- Ну, прости. Конечно, ты права. На самом деле, мне просто хотелось подзадорить тебя. Игорь хитро усмехнулся.
- Ладно уж, - примирительно сказала Маша, - а что ты знаешь о Чёрном море, в котором купаешься каждый день?
- Практически - ничего, - сознался Игорь.
- Знаешь ли ты, что древние греки называли его Морем гостеприимным - Понтом Эвксинским?
- С названием согласен. Его гостеприимство я ощутил. А ночью оно ещё гостеприимнее, - пошутил он. Маша покраснела и опустила голову. Затем, вскинув глаза, сказала приглушённо и грустно:
- Всё шутишь. А для меня это очень серьёзно. Я ни о чём не жалею, даже если никогда больше тебя не увижу.
Игорь придвинулся к Маше, обнял её за плечи:
- Прости, Машенька! Мне так хорошо с тобой, что  хочется шутить от полноты чувств. Ты навсегда поселилась в моём сердце. А увидимся мы обязательно, вот увидишь!
- Правда? Ты серьёзно так  думаешь?
Скрипнула калитка, зашёл Николай с пакетом в руках.
- Чаёвничаете? - хмуро спросил он. - Ну, ну!
- Садись с нами, Коля. Налить чаю? - простодушно предложила девушка.
- Нет уж, спасибо, - с вызовом сказал Николай.
- Что у тебя там? -  Маша кивнула на пакет.
- Полотенце.  Хочу попросить тебя составить мне компанию. Морские купания ночью, говорят, очень полезны. Ты никогда не говорила мне, что любишь купаться по ночам и загорать под луной.
- Знаешь, Коля, не ёрничай. Никуда я с тобой не пойду.
- Ладно, не дуйся! Такой уж я серый, не обучен манерам.
- Уходи, - резко сказала Маша.
- Понял! Я тебе уже не интересен. Тебе учёных мужей подавай, - сказал Николай, сделав упор на слове «мужей». Маша вспыхнула и отвернулась. Николай, бросив на Игоря уничтожающий взгляд, резко развернулся и вышел.
- Как он узнал? - спросил Игорь. В ответ девушка пожала плечами.
- В общем, всё просто. Посёлок маленький, кто-то увидел. Это я во всём виноват. Влез в твою жизнь, - отрывисто сказал Игорь, - ну,  ничего, помиритесь... Вот уеду, тогда...
- Да надоел он мне хуже горькой редьки. Ходит по пятам, как тень. Когда-то по немецкому помогал, вот мы и сдружились.
- Не горячись! Парень он видный, вон какие бицепсы! К тому же верный, да и любит тебя, сразу видно...
- Но я...  я... не люблю его... - тихо прошептала Маша,  из её глаз готовы были вырваться слёзы, - ты... ты зачем так говоришь, как будто сватаешь меня? - запинаясь спросила девушка, - я тебе ни капельки не нравлюсь? - Маша вопросительно взглянула на Игоря.
- Что ты, Машенька, - ласково прошептал он, - только ты меня здесь и держишь. Если бы не ты, я бы давно сбежал из этого пекла. Игорь знал, что не лицемерит, это было, действительно, так.
- Ты когда уезжаешь? - спросила Маша.
- Послезавтра.
Девушка глубоко вздохнула и натянуто улыбнулась. Чтобы сменить тему, Игорь спросил:
- Что ты там говорила мне о Чёрном море?  Как его называли греки? Понт Э...э...
- Эвксинский, - подсказала девушка,  - тебе, правда, интересно?
- Ещё бы! Это непростительно - месяц провести у Чёрного моря и ничего о нём не знать...  А Чёрным оно когда стало?
- Ладно, слушай. 
И Маша рассказала, что ещё раньше, в начале первого тысячелетия  до нашей эры,  греческие мореходы называли его  Понтос Аксинос, - негостеприимным морем, по сравнению с Эгейским оно казалось им и бурным, и холодным.
- А вообще, - продолжала она, - скифы называли его Синим, арабы - Русским,  разные народы в разные времена давали ему свои названия: Киммерийское, Скифское, Таврическое, Святое и так далее.
Игорь внимательно слушал, дивясь её познаниям и тому, с каким увлечением она рассказывала. Он спросил:
- А всё-таки почему оно Чёрное?
И Маша рассказала, что не так давно было найдено ещё более древнее название этого моря, которое ему дали племена индийского происхождения, населявшие восточное Причерноморье и Крым до скифов и других ираноязычных племён. Они называли его Темарун. Скифы перевели его на свой язык,  как «Чёрное море». Позже и турки стали его так называть. По- турецки наше море называется Карадениз, то есть тоже Чёрное.
- Спасибо, Маша. Полезные сведения. Жаль, что уезжать надо, ты бы мне ещё много интересного рассказала. Надо было не бегать от меня, а просвещать, - сказал Игорь шутливо, глядя в повеселевшие глаза девушки. Поощрённая, она продолжала:
- Вообще наше море уникальное. Верхний слой воды до глубины двести метров содержит кислород, а в нижнем - кислород исчезает и появляется сероводород. Там нет живых организмов. На земле нет другого моря с таким расслоением воды, как в Чёрном.
-  Об этом я слыхал. Говорят, что сероводород  поднимается всё выше и выше?
- Может, и так. Но  очень медленно.
За разговором они не заметили, что сидят в ночной темноте при свете полной, как жернов, Луны, но радовались, что и эта ночь безраздельно принадлежит им.


VIII

Нерадов, находясь под впечатлением навалившихся на него воспоминаний,  поднялся с кресла и открыл окно, судорожно вдыхая апрельский воздух. Только что прошёл дождь, пахло мокрой зеленью. Всё ещё продолжая держать в руках раковину, он вспомнил, как в день отъезда побежал в ювелирный магазин и купил Маше серёжки с аметистами. Она как-то сказала, что это её любимый камень.
- Это тебе на память. Они так подходят к твоим фиалковым глазам. Маша вспыхнула, затем рассмеялась:
- Спасибо, но у меня же уши не проколоты.
- Теперь будет повод проколоть.
- Подожди, - вдруг сказала девушка, -  я - мигом. Нырнув в свою комнату, она вернулась, держа в руках крупную черноморскую раковину.
- А это тебе подарок, чтобы не забывал Чёрное море и глупую девочку Машу. Приложишь к уху, услышишь шум прибоя и вспомнишь обо мне.
 «Так оно и случилось, Маша, - подумал Нерадов скорбно, -  но вспомнить о тебе пришлось  через семнадцать лет».  Что же, что помешало ему, думал он лихорадочно. Ведь он  любил её и был по-настоящему счастлив. Ничего подобного за всю жизнь он не испытал.  Что же произошло? - думал он мучительно. Но в глубине души Нерадов знал ответ. Он боялся признаться самому себе, что предал Машу, предал свою  единственную любовь.

* * *

В Москве Игорь долго не мог адаптироваться к бешеному темпу столицы после спокойной,  размеренной жизни на берегу моря. Все мысли были о Маше, они даже по ночам не отпускали его. Первое время он ходил, как потерянный, односложно отвечая на вопросы домашних.  Даже тесть заметил перемену:
- Уж не перегрелся ли ты на солнце?
- Да, пекло было сумасшедшее, - уклончиво отвечал он.
А Вероника  спросила, уже после защиты диплома:
- Что ты, как в воду опущенный, ходишь? Пора уже прийти в себя от курортного романа.
- Какого романа?
- А то я не вижу. Ты сам не свой, - язвительно заметила жена.
- Ты же никогда не ревновала меня, - сказал Игорь, вспомнив вдруг пляжную даму  и её фразу: «Ваша жена или дура, или Вы ей безразличны».
- Ревновала - не ревновала, эти эмоции мне не знакомы. Даже, если ты изменил, - это ваша кобелиная природа, это надо принять, как данность. Я не сторонница держать мужа на коротком поводке. Перебесится и успокоится, а семья есть семья. Речь не о том. Ты долго будешь ходить, как пришибленный? - холодно спросила она.
- Ты рассуждаешь, как умудрённая опытом женщина, а ведь мы только  поженились, - сказал Игорь.  - А ваша сучья природа иная?
Жена вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
- Это зависит от обстоятельств, - уклончиво ответила она. «Откуда в ней этот цинизм,  ведь любящая женщина ведёт себя по-другому», - подумал Игорь, вспомнив счастливые глаза Маши и её кроткую улыбку.
Но удивительно то, что концепция Вероники сработала. Через некоторое время Игорь закрутился в калейдоскопе институтских проблем, окунулся с головой в  любимую тему и Маша всё реже и реже стала появляться перед его внутренним взором.
Наконец, он успокоился и пришёл в себя. Урбанизированный дух столицы  захватил его, подчинил себе, выработал определённые рефлексы, со временем ставшие привычками. Он привык к Веронике, к её отстранённости, к её духам, к её друзьям, к её цинизму, не понимая, что за циничностью скрывается безразличие. Привык к вечно воркующей тёще, не понимая, что за воркованием скрывается лицемерие. Привык к ироничному тону тестя, не понимая, что за иронией скрывается высокомерие. Привык и вполне был доволен своей жизнью.  Это понимание пришло много позже, когда из долговязого очкарика Игоря он превратился в респектабельного Игоря Николаевича, старшего научного сотрудника знаменитого НИИ. Но и с этим пониманием он смирился.
Вероника тоже изменилась. Из романтичной, восторженной, импульсивной  девушки она  превратилась в настоящую «светскую львицу» - независимую, заносчивую  и царственно надменную.  Всё больше и больше напоминала она своего отца. Такая же снисходительная ирония,  нарочитая парадоксальность суждений и тщательно скрываемый снобизм. Правда, тяга к изыску и церемониальности у неё была от матери. Со временем и с этим он смирился. Вероника была ему удобна и необходима. На разного рода презентациях и высокопоставленных приёмах жена служила ему отличной оправой, умело и выгодно показывая все свои достоинства. Её замечали, ею восхищались, о ней говорили в кулуарах.
Казалось, жизнь удалась. У него был надёжный тыл, любимая работа, умная  красавица-жена, знаменитый тесть, прекрасный дом. Чего ещё желать? И вдруг в одночасье всё рухнуло. Почему? Что он упустил, где оступился? Было упущено что-то главное...  Анализируя свою жизнь в холодном сумрачном доме, он смутно догадывался, где настоящая причина его рухнувшего благополучия. Теперь он уже не боялся себе в этом признаться. Вновь переживая в сумерках постылого дома свой «южный роман», Нерадов, наконец, понял, что в его московской жизни не было основного, что скрепляет прочными узами людей. Не было любви. Сейчас он уже сомневался, что важнее - благополучие, успех, карьера, или прочная семья, надёжно оберегаемая любовью. «Неужели смысл жизни в любви?». От этой мысли защемило сердце. «А ведь у меня была она, любовь, -  с горечью подумал он, снова вспомнив потрясающее знойное лето 1988 года.  - Там было настоящее, не здесь. Но я предал её, и жизнь мне отомстила». Он начинал понимать, что всё в этой жизни преходяще: работа, слава, комфорт, и только любовь - та единственная непреходящая ценность, чем стоит дорожить и что составляет смысл жизни. И что нет в мире ничего превыше любви и важнее любви.
Унылый свет уличного фонаря, отдалённые голоса людей, лязг автомобилей вернули его в действительность. Снова заныло сердце, и Нерадов, подойдя к аптечке за валидолом, бережно опустил черноморскую раковину в коробку.



IX


Личная жизнь Анны  Филипповны  как будто наладилась. После отъезда дочери с внуком и зятем  на Донетчину она почувствовала себя одинокой собакой. Не умела она жить одна, ей надо было о ком-то заботиться.  Диетврач санатория продолжал её обхаживать и, наконец, Анна дала согласие на брак. Ей в то время было чуть больше сорока. Короткая стрижка, подвижность и расторопность при лёгкой полноте молодили её, и она часто ловила на себе заинтересованные  мужские взгляды. Фёдор Иванович, так звали диетврача, был в её вкусе: аккуратен, галантен, уважителен и слегка застенчив, что особенно подкупало Анну Филипповну. Не нравились ей хамовитые нахрапистые мужики, их сальные комплименты и похотливые взгляды.
- Чего тебе ещё нужно? - уговаривала её кума Ольга, - интеллигентный, непьющий, на других баб не смотрит, а главное - сколько лет вокруг тебя вьётся .
Рано овдовевший Федор Иванович по натуре был однолюбом и к своим пятидесяти годам так и не женился. Все женщины казались ему на одно лицо, кроме Анны. Она нравилась ему живостью характера, простотой и отсутствием жеманства, так свойственного стареющим дамам.
Они расписались, и Фёдор Иванович переехал к жене. Врождённое чувство юмора, весёлый нрав Анны помогли им  преодолеть первоначальную скованность, свойственную людям с устоявшимся  образом жизни.   Вскоре их жизнь потекла так, как будто они были в браке добрый десяток лет. Всё бы хорошо, но тосковала Анна о внуке и душа болела за дочь, ведь без любви пошла  за Ивана, ради сына.
С Иваном Маша познакомилась, когда Игорьку едва исполнилось пять лет. Тот  проявлял трогательную заботу о девушке, возился с малышом, приносил в дом игрушки, конфеты, цветы. По натуре был молчуном, бывало, слова из него не вытянешь. Редко, когда удавалось его разговорить. О себе говорил неохотно и скупо. Сказал, что работает на шахте, в забое, живёт вдвоём с матерью в небольшом шахтёрском городке Доброполье.  Наблюдая, как малыш потянулся к Ивану, у Анны разрывалось сердце. Мальчик нуждался в отце.
О беременности дочери Анна Филипповна догадалась сразу и поначалу думала, что отец будущего ребёнка - Николай. Но узнав правду, обомлела и промолвила только:
- Как же ты могла, дочка?...  Маша, спокойно поглядев в глаза матери, ответила:
- Люблю я его, мама, и буду любить всегда.
- Ой, не зарекайся, Маша. Любовь пройдёт, а дитё будет расти без отца, - скорбно сказала она и посмотрела на дочь взглядом, полным отчаяния.
- Я стану для ребёнка и матерью, и отцом, - резко ответила дочь  и ушла в свою комнату.
Анна, осторожно приоткрыв дверь, увидела, что Маша беззвучно рыдает. Худенькие плечи её подрагивали, и переполненное болью и жалостью сердце матери не выдержало. Подойдя к дочке, она обняла её и порывисто прижала к своей груди.
- Значит решила оставить? И правильно. Только вот об учёбе придётся  забыть.
- Знаешь, мам, - всхлипывая прошептала Маша, - этот ребёнок станет для меня всем. Если будет мальчик, Игорем назову.
- А с Колькой теперь как?
- А никак. Расстались мы.
- Зря! Хороший парень и любит тебя.
- Я рассказала ему правду, чтоб отстал. А он - ни в какую! Говорит - скажу всем, что мой ребёнок, только не прогоняй.
 Анна оживилась:
- Молодец Колька! Такой парень благородный.  Чего  тебе, дурёхе, ещё надо?
- Не люблю я его, мама, - тихо сказала Маша.
- Ох, дочка! Повторяешь ты мою судьбу. Я вот тоже, когда тебя родила, всех ухажеров поразгоняла. А охотники были! Всё надеялась, что отец твой вернётся. А теперь жалею. Одной трудно дитя растить, ой, как трудно, - вздохнула Анна. Маша улыбнулась сквозь слёзы:
- Ничего, мама, пробьёмся!...
Когда родился мальчик, дочь преобразилась. Она ходила сияющая и счастливая, от малыша не отходила ни на минуту и даже Анну редко подпускала к нему. Если и оставляла его с ней, то ненадолго. Вначале Анна  обижалась, но потом смирилась.
Пять лет она тряслась над ним, как квочка над цыплёнком, а тут появился Иван. Анна  сдала ему на месяц койку. С деньгами было туго, надо было сводить концы с концами, и подработать в сезон было не грех. Иван сразу пришёлся ко двору: починил крышу, покрасил забор, заменил проводку в летней кухне. Что и говорить - руки у него были золотые. С Игорьком у Ивана были свои, «мужские» дела, и мальчонка ходил за ним по пятам. На Машу Иван смотрел влюблёно и кротко, но девушка не проявляла к нему особого интереса, держалась просто и дружелюбно.
Заметив доброжелательность хозяйки и чувствуя в ней союзника, Иван перед отъездом спросил её:
- Как Вы думаете, Филипповна, откажет мне Маша, если я позову её замуж?
- Ох, сынок, не знаю. Строптивая она...  А ты попробуй!
К большому удивлению и радости Анны Филипповны дочь не отказала Ивану, более того, - предложила  оформить отношения здесь и прямо сейчас. Иван сиял, а мать не узнавала свою дочь. Откуда в ней эта перемена? Позже она узнала, что решилась она на этот шаг ради сына. Все эти пять лет Маша с трепетом воспринимала любую информацию об Игоре. Иногда в прессе мелькало его имя. Однажды увидела его в какой-то телепрограмме и весь день летала, как на крыльях. Возможно, дочь надеялась, что он приедет и всё изменит в её жизни. Но годы шли, а он так и не явился.  А перед самым отъездом Ивана мать с дочерью увидели Нерадова по телевизору на какой-то научной презентации вместе с женой, потрясающе яркой Вероникой. Маша всю ночь проплакала, а наутро глаза её были жёсткими и сухими.
С Иваном они подали заявление в местный ЗАГС, и он уехал, полный счастливых надежд. Через месяц явился, торжественный, в парадном костюме, робко глядя Маше в глаза, - не передумала ли? Они расписались, и после скромного застолья Анна  стала собирать дочь в дорогу. Когда молодожёны с малышом уехали, для неё наступил период одиночества и тоски.


X

- Сынуль, сходи в магазин за молоком и Лизочке «Сникерс» купи, - попросила Маша, невольно любуясь своим возмужавшим сыном. «Вот и вырос сынок, - подумала Маша, - как сложится его судьба, будет ли счастлив?». Сын сидел за компъютером, сосредоточенно глядя на экран монитора.
- Ты слышишь? Скоро Лиза из школы придёт, обедать будем. Ну, же, - нетерпеливо повторила она.
- Сейчас, мам,  только программу закрою.
Маша приготовила сумку и деньги, в прихожей поправила причёску перед зеркалом. Всматриваясь в своё отражение, осталась довольна. Годы, казалось, не тронули её: нежный цвет лица, лёгкие тени под глазами, ровная гладкая кожа шеи.
- Кто даст тебе твои тридцать пять? - удивлялась соседка баба Нюра.  - Хватит Ваньку оплакивать, найди себе пару, пока ещё молода и красива.
- А кому я нужна с двумя детьми? - отмахивалась Маша, - да и мне, кроме моих детей, никто не нужен. 
Соседка качала головой, приговаривая:
- Полюбит тебя, и детей твоих полюбит. Тебе, вон, сына обучить надо. Поди знай, что у него на уме. Сейчас аттестат получит, и не удержишь ты его у своей юбки. Он у тебя до учения охочий. Ты что, думаешь на секретарскую зарплату его выучить? Сейчас деньжищи нужны за учёбу платить. Да что тебе говорить, сама знаешь, - и в сердцах махнув рукой, уходила. «Ничего, - утешала себя Маша, - мама всё лето будет комнату сдавать, обещала помочь».
- Я пошёл, мам. Давай «бабки», - сын вырос на пороге и прервал её мысли. «Боже, как на отца похож. Такой же длинный, сутулый и близорукий, - с нежностью подумала Маша.
- Только не задерживайся, Игорёк, - крикнула вдогонку уходящему сыну Маша и пошла на кухню разогревать обед.
Ворвалась, как ураган, Лиза. Щёки её горели, белокурые кудряшки стояли дыбом.
- Мама, мама, сегодня на физре учитель меня похвалил, сказал, что из меня выйдет классная гимнастка и записал в секцию   детской спортивной школы. Ты рада? 
Восторженность дочери не тронула Машу.
- А с математикой у тебя как? Трояк  исправила, ведь учебный год заканчивается? - строго спросила она. Но Лиза весело отмахнулась.
- Не люблю я эту математику. Она - злюка. Эта «швабра», кстати, тебя вызывает в школу.
- Как ты сказала? Швабра?
-У неё прозвище такое, - нисколько не смутившись, пояснила дочка, - она тощая и длинная, как палка.
Маша невольно улыбнулась, вспомнив свои школьные годы и как прочно прилипали прозвища к учителям. Тучную химичку они за глаза называли «колбой», а  пухленького географа - «колобком».
- Ну, а в школу зачем? Что ты натворила? - спросила мать.
- Да так. «Швабре» не нравится, что я смеюсь на уроке. У неё так смешно  дёргается глаз, когда  злится - трудно сдержаться..
- Когда ты станешь серьёзней, Лиза? Вот с Игорем я таких хлопот не имела, - вздохнула Маша.
Зашёл сын с покупками,  и девочка тут же полезла в сумку.
- «Сникерс» давай сюда, - приказала Маша Игорю, - Лиза его не заслужила. Она до сих пор не исправила тройку по математике.
Дочка скривила губы:
- Как не заслужила? Ведь физрук меня похвалил.
Маша покачала головой и, наливая в тарелки суп,  приказала мыть руки и садиться за стол.
- Мама, а я вместо «сникерса» купил диск. Мне он позарез нужен. Не будешь ругаться? - сын виновато и простодушно улыбнулся.
- Беда мне с твоим компъютером. Просиживаешь возле него часами, глаза портишь. Зрение и без того слабое. Откуда он взялся на мою голову?
- Откуда, откуда...  А то  не знаешь...
Да, она знала и сначала была довольна. Компъютером наградили сына за победу в межрегиональной астрономической олимпиаде. Игорь и  тут в отца пошёл.
До пяти лет мальчик рос в родном черноморском посёлке. Маша с болью вспоминала, как ему в раннем детстве не хватало отца. В четыре года он спросил, где его папа. Маша растерялась от неожиданного вопроса малыша. Они с мамой как-то не подумали об этом, хотя понимали, что рано или поздно Игорёк задаст этот вопрос. Ответила первое, что пришло в голову:
- Твой папа далеко сейчас и очень занят. Он работает звездочётом - звёздочки в небе считает.
- А когда он приедет? - спросил малыш.
- Когда пересчитает все звёздочки на небе, - чуть не плача, ответила мама.
- Все до одной?
- Все до одной.
После этого Игорёк, гуляя во дворе, задирал голову и спрашивал:
- Когда появятся звёздочки?
- Ночью, когда ты спать ляжешь, - отвечала Маша.
В пять лет он сказал, глядя на небо:
- Мамочка, не уводи меня спать, я хочу звёздочки посчитать.
- Хорошо, - согласилась Маша, - но надо сначала считать научиться.
- А я уже умею. Меня в детсаду воспитательница научила. Я до ста считать могу, - похвалился малыш.
 Маша недоверчиво улыбнулась, но едва Игорёк стал считать звёзды, была поражена, когда он картавым тонким голоском последовательно называл цифры. На счёте «тридцать четыре» он сбился и сказал:
- Я устал. У папы правда трудная работа.
С этого момента он всегда говорил, что будет звездочётом, как папа. Подрастая, он слово «звездочёт» заменил на «астроном». Когда сын совсем вырос и стал всерьёз увлекаться астрофизикой, он больше не спрашивал об отце, вспоминая, как всякий раз мама расстраивалась при упоминании о нём.
Вечером, уложив детей спать, Маша долго лежала в своей комнате с открытыми глазами, думая о предстоящем расставании с сыном. Игорь вырос, и с этим надо смириться. Закончив школу, он  неделю-другую отдохнёт у бабушки, а затем поедет сдавать вступительные экзамены на физмат.
Игорь был всем в её жизни. Она считала себя хорошей матерью, и при всей её трепетной любви к сыну, ей казалось, что она не избаловала его. Да и как тут избалуешь, когда  едва сводила концы с концами. Ивану месяцами не платили зарплату, шахтёры бастовали. Страшно вспомнить! После смерти свекрови ей было особенно тяжело. Лизонька только родилась, требовала внимания и заботы, и всю себя без остатка она отдавала дочери. Игорька пришлось оторвать от своего сердца и отдать на время матери. Там он в шесть лет пошёл в первый класс. Бабушка уговорила учителей принять мальчика раньше положенного срока, чтобы не оставлять  одного, пока она на работе. Тем более, что Игорёк проявлял незаурядные способности: знал азбуку, бегло читал, без труда складывал и вычитал простые числа. Правда, ей пришлось уйти на полставки, чтобы мальчик был под присмотром.
А как Маша хотела сама отвести Игоря  в первый класс. Без сына жизнь совсем потеряла смысл. Если бы не Лиза, постоянные заботы о ней,  которые отвлекали её от мрачных мыслей, если бы не Иван, который изо всех сил старался ей помочь, Маша, наверное, сбежала бы к матери. Да и жаль было Ивана, она к нему искренне привязалась, но так и не смогла полюбить. В её сердце до сих пор жил только один мужчина - отец Игоря, смешной долговязый очкарик из далёкого прошлого. Самые счастливые минуты  жизни она познала с ним и никогда не сожалела о своём «грехе».
Тоска по сыну была сродни болезни, и она не выдержала и через четыре года вернула его обратно. А ещё через четыре года погиб Иван, и снова нужда и лишения. Сын, пройдя через это, не по возрасту быстро взрослел, мужал и становился единственной опорой.  И единственной надеждой.
                XI

Приобрести путёвку в крымский санаторий оказалось делом нелёгким. Крым теперь принадлежал Украине, и профкому пришлось подключить авторитетных лиц из Минздрава, чтобы заполучитьпутёвку для Нерадова. Сопалатником Игоря Николаевича оказался мужчина средних лет из Сум.  Это был человек общительного нрава, громогласный, подвижный, несмотря на полноту и солидный живот. Речь его пестрела украинизмами и добродушным юмором. Выйдя на середину палаты и широко улыбаясь, он протянул Нерадову руку:
- Аверченко Пётр Григорьевич, можно просто Петро,- и тут же засуетился, пытаясь усадить его в кресло.
Палата была просторная, удобная, а в  открытое окно врывался такой знакомый Нерадову запах моря, смешанный с запахом хвои, цветущей глицинии и роз. Игорь Николаевич вышел на лоджию. Был конец июня, стоял оглушительный птичий гомон, и всё вокруг буйно цвело. Море у горизонта светлолазурного цвета почти сливалось с небом, а редкие округлые облачка  напоминали рассыпанные жемчужины. Почему-то от этих красот стало грустно.
Когда Нерадов вернулся в палату, Петро, расстелив на журнальном столике газету, резал сало и хлеб. Тут же стояла недопитая бутылка водки  и лежали два малосольных огурца.
- Как насчёт этого дела? - И Петро легонько щелкнул себя по скуле.
- Не увлекаюсь, - ответил Нерадов, - разве что за знакомство...
- Тогда вздрогнули по чуть-чуть, -  сосед протянул Нерадову рюмку.
- Эх, была, ни была, - настроение его начало выравниваться. - Ваше здоровье! - произнёс Игорь Николаевич и  поднял рюмку.
- И тебе не хворать, - в тон ему ответил сосед, переходя на «ты», - вот цибуля, сало, бери, закусывай.
- Давно здесь? - спросил Нерадов, с удовольствием жуя сало.
- Завтра съезжаю, - хрустя огурцом ответил Петро, - в Сумах дел невпроворот, - проговорил он, не переставая жевать,  делая в слове «Сумах» ударение на «а».
- Какие дела в отпуске?
- У мужиков дела не переводятся, а дома их всегда до хрена  - глубокомысленно изрёк Петро, наливая по второй. - В хате дверь заменить, - жинка все мозги протолдонила, - порыбачить ещё хочу, раков половить у излучины Псла. Река у нас такая - Псёл называется, широченная, с островами. Места, брат, зашибись! - мечтательно продолжал он. - Правда, рыба уже не та. Раньше, бывало, сома вытащишь...
В дверь постучала дежурная медсестра и напомнила, что пора идти в столовую.
После обеда Игорь Николаевич решил прилечь и немного подремать, а вечером прогуляться по окрестностям санатория. Но Петро мешал сосредоточиться: знакомил с местными порядками, давал ценные указания, шумно вспоминал завод, жену и вдруг спросил:
- Ты одруженый?
- Уже нет.
- Во, как! - обрадовался Петро. - Да ты не унывай, здесь такие жиночки! Выбор, хоть куда! Я тут, блин, с одной...  - начал он, но Нерадов перебил его:
- Ладно, Петро, проехали. Что-то разморило меня, сон одолел.
- Ты, того, расслабься, а я, вот, кроссвордом займусь.
На время он притих, пыхтя и потирая переносицу, но вскоре стал изводить Нерадова.
- Прохладный фруктовый сок из четырёх букв. Э... э... э... Что же это такое, ёшкин кот?  Это не по моей части. Я уважаю горилочку, а вино и сок - нехай слабаки пьють.
Игорь Николаевич молчал, сосед начинал действовать ему на нервы.
- А вот, по твоей, по  части, - не унимался Петро. - установка для получения заряженных частиц больших энергий, четвёртая «о»?
- Ускоритель, - ответил Нерадов, - поднимаясь с кровати, - пойду прогуляюсь.
- Несчастливая судьба? -  Из трёх букв, - вдогонку крикнул неугомонный сосед.
- Рок!  Это тоже по моей части, - глухо сказал Нерадов и вышел из палаты.


* * *

Полуденное солнце медленно остывало. Неторопливо бредя по узкой аллее, усыпанной цветами начинающей отцветать жимолости, Нерадов с удовольствием вдыхал ароматы летнего парка. Аллея вывела его к ступенькам, ведущим вниз, к  санаторному пляжу. Сквозь ветки кедров и в просветах кипарисов золотилось море, подсвеченное заходящим солнцем. Парк был пуст, отдыхающие после обеда, видимо, разбрелись по палатам. Спустившись на набережную и облокотившись о перила заграждения, Игорь Николаевич мечтательно окинул взглядом берег и морскую ширь. Прибрежные склоны густо поросли приземистым можжевельником. В хаотичных нагромождениях каменных глыб, заросших плющом, пестрел золотисто-жёлтыми цветами испанский дрок, а чуть ниже, почти у самой береговой линии, лёгкий бриз шевелил заросли тамариска. Море, казалось, улыбалось Игорю Николаевичу, игриво  перебирая оранжевые блики  заката. «Оно и правда гостеприимное», - подумал он, вдруг вспомнив древнее название моря. Сердце его тоскливо сжалось, едва он представил сияющую улыбку юной Маши. «Как сложилась её судьба? Счастлива ли? - подумал он.  - Хорошо бы её увидеть,  если она ещё живёт в этих местах». Игорь Николаевич пытался отогнать от себя эти мысли, боясь признаться самому себе, что где-то в глубине  сердца жила надежда на  встречу, что подсознательно он стремился именно сюда, в этот край, где был по-настоящему счастлив.
«А надо ли? - подумал он снова, - что это даст? Она, наверняка, давно вычеркнула меня из памяти, ведь семнадцать лет прошло. Её дети, должно быть, уже взрослые. Зачем ворошить прошлое?». Но в душе Нерадов  знал, что он здесь ради этой встречи и что непременно посетит  уютный дворик в Лавровом переулке. «Завтра же съезжу, - подумал он, - после завтрака. К чёрту процедуры!». Приняв  решение, Нерадов  окончательно успокоился и даже повеселел.
С утра, проводив на остановку Петра Аверченко и пожелав ему счастливого пути, Игорь Николаевич вернулся в пустую палату и какое-то время нервно курил, заставляя себя настроится на поездку в прошлое. Он хотел и боялся этой встречи. «Я просто трушу», - подумал он. Ругая себя за нерешительность, Нерадов включил телевизор. Но смотреть было нечего, на всех каналах передачи шли на украинском языке, и он стал нервно ходить по комнате, а затем вышел в коридор, чтобы узнать у дежурной медсестры расписание местных автобусов. «Быстрей бы кого-нибудь вселили», - подумал он, опасаясь снова остаться наедине со своими мыслями. Едва подумав об этом, он заметил невысокого худощавого мужчину примерно его возраста, с сумкой через плечо, который нерешительно, оглядываясь на номера палат,  продвигался по коридору. Нерадов подошёл к нему и, узнав, что незнакомец ищет именно его палату, обрадовался.
- Идёмте, - сказал он, - это ко мне,  будете моим соседом.
В палате познакомились.
- Михаил Смолянский, - отрекомендовался он, - киевлянин, хотя родом из Кемерово.
- Я тоже сибиряк, - воодушевился  Нерадов. - Выходит, земляки! А чем занимаетесь?
- Преподаю химию в школе.
Новый сосед  понравился Игорю Николаевичу спокойной, лаконичной манерой говорить уверенного в себе человека.  Беседа продолжилась в баре нижнего холла, куда они спустились отметить знакомство. Нерадов радовался, что нашёлся предлог не поехать в посёлок. «Ничего, успею ещё», - подумал он, отогнав мысли о Маше. После третьей рюмки коньяка разговор оживился. Смолянский оказался человеком умным, занимательным  и не без чувства юмора.
- Знаете, Игорь, - смеясь заявил он, - современные дети довольно занятная публика. С ними не соскучишься.
- Донимают? - поинтересовался Игорь Николаевич.
- Я бы так не сказал, но сюрпризы преподносят. Вот, например, был такой ученик в пятом классе - неисправимый  балагур и непоседа, головная боль всех учителей. Но мне он был симпатичен. Сидел  в нём, знаете, эдакий нигилист с вечным вызовом всему окружающему. Вызываю его как-то к доске и спрашиваю, что такое водород. «Это когда вода во рту», - отвечает, не моргнув. В классе - взрыв хохота. «Ну, допустим. А кислород?», - спрашиваю я, не реагируя на смех. Он смотрит на меня с наигранным недоумением, - что, мол, за дурацкий вопрос? «Ясное дело, когда во рту кисло», - отвечает, а в глазах весёлые искорки так и бегают. Новый взрыв хохота. И что вы думаете - я смеялся вместе с ними. Верите - мы с ним впоследствии подружились. Больше он не позволял  ничего такого. Химию зауважал.
-  Скорее, наверное,  вас. Подход нашли к пацану.
- Возможно, - глубокомысленно произнёс учитель, - трудных подростков не бывает, надо только разглядеть в них личность и полюбить её. Тогда они потянутся к тебе.
- Вы прирождённый учитель, - заметил Нерадов.
- Может быть, но я не сразу это понял. Я ведь вначале готовился к научной карьере. Как и вы, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую на химфаке.
- Получили учёную степень?
- Да. Но учёная степень - это ещё не степень учёности. Учёного из меня не получилось да, наверно, и не могло получиться. Жизнь расставила всё на свои места. Помог случай. Я к этому времени женился, появились дети.  Вроде бы - чего ещё желать?  Но...
В уютном полумраке бара звучала тихая музыка. На стенах его висели, подсвеченные серебристым мерцанием светильников, засушенные морские звёзды и картины с изображением кораблей разных эпох,  в открытые окна-иллюминаторы проникал йодистый запах моря. Экзотику усиливали две-три пальмы в бочонках и небольшой импровизированный фонтанчик в центре бара. Музыка завораживала, вызывала ностальгические ощущения, грусть по несбыточному, и создавалось впечатление, что она рождается в глубине фонтана, изливаясь вместе со струями воды. Нерадову вспомнился очень похожий бар в посёлке, где жила Маша, с такими же окнами-иллюминаторами и соответствующим названием «Якорь». Обстановка  располагала к доверительной беседе, и Нерадов от души наслаждался общением с этим удивительным человеком.
Смолянский, видимо, тоже испытывал нечто подобное, потому что продолжал говорить о себе, нисколько не смущаясь, что видит Нерадова впервые. Как будто почувствовал в нём родственную душу. Так бывает, когда едешь в купе поезда и открываешь самое сокровенное случайному попутчику. 
- Жена сидела с детьми, - продолжал Михаил, - а я дневал и ночевал на кафедре, проводил опыты в лаборатории, штудировал реферативные журналы. Словом, погряз в науке. С женой начались ссоры, так как дома бывал редко. Её претензии казались  необоснованными, пустыми женскими капризами. И вот однажды после очередной ссоры, войдя в дом, я увидел, что он пуст. Она вместе с детьми уехала к  родителям. И записка: «Не пытайся нас вернуть». Зная её характер, я понимал - не вернётся.
Нерадов, внимательно слушая собеседника, подумал -  как много общего в их судьбах.
- Да, - сказал он задумчиво, - это мне знакомо. Наука поглощает без остатка. Она деспотична, ревнива и не терпит компромисса.
- Ошеломлённый, ходил я по пустой квартире, - продолжал свой рассказ Смолянский, - натыкался на мебель и ничего не понимал. Когда пришёл в себя, затосковал, впал в депрессию и что самое удивительное - потерял интерес к науке. Надеялся -  пройдёт. Только работа, думал я, меня восстановит. Но время шло, и я чувствовал устойчивое отвращение к пробиркам, колбам, реактивам, научным советам, от которых меня мутило. Один товарищ посоветовал мне сменить профессию, стать преподавателем. «Ты накопил столько знаний, - говорил он, - что ими пора делиться. Ты же, Миша - учитель от Бога. Тебя можно слушать и слушать. Попытайся - может найдёшь себя». И я попытался. С университетским дипломом я мог бы остаться на кафедре и преподавать студентам. Но мне хотелось радикально всё изменить. Тоска по с детям не давала  покоя, и я решил пойти учителем в школу.
- Не жалеете? - спросил Нерадов.
- Ни минуты! Я понял, что это моё...
-  Призвание, - закончил за него Игорь Николаевич и спросил:  - А семья как?
Михаил усмехнулся.
- Когда жена обо всём узнала, она немедленно вернулась с детьми. Теперь мы оба работаем в одной школе. Она ведь тот же университет окончила, только специальность у неё другая - литература.
- Поучительно, - заметил Нерадов. - Изменить свою жизнь никогда не поздно, при этом что-то теряя и чем-то жертвуя.
И тут Смолянский произнёс фразу, которая надолго застряла в голове Игоря Николаевича:
- Грызя гранит науки, нельзя терять зуб мудрости, а я его чуть тогда не потерял. Жертвовать собой во имя любви - в этом великая христианская мудрость, - затем помолчал и добавил: - Хотя особой жертвы с моей стороны не было. Наука сама изменила мне, вовремя обнаружив, что рано или поздно  ей изменю я.
Разговор сблизил их. Прогуливаясь вечером по парку, Нерадову мучительно захотелось поделиться с собеседником своими переживаниями, тем, что так наболело. И он, волнуясь и сбиваясь, поведал Михаилу свою историю. Выслушав её, Смолянский произнёс:
- Ваш случай запущенный, но...  как знать? Попробуйте изменить себя, тогда и судьба  может  измениться к лучшему. Так бывает.
- А что я должен менять в себе?
- Ваши приоритеты. Послушайте своё сердце - что для вас важнее: семья, любовь или работа, пусть даже  любимая. Сердце подскажет.
- Я уже думал об этом там, в Москве. И, кажется, уже многое понял. А толку? Слишком поздно.
- Поздно, говорите? Вам просто удобно так думать. Сказывается инертность вашей натуры, иначе вы давно бы съездили в посёлок. Никогда не поздно начать жизнь с чистого листа.
Нерадов, устыдившись, молчал.
Вечером, выйдя  покурить, Игорь Николаевич посмотрел на небо. Как знакомы ему эти звёзды! Сколько раз он любовался ими ночью, лёжа без сна на раскладушке под инжиром. Но как давно это было! Он поймал себя на мысли, что не помнит, какие звёзды в Москве. Да и вряд ли он смотрел когда-нибудь в ночное московское небо.
На другой день Нерадов проснулся чуть свет, твёрдо решив поехать в посёлок прямо с утра. Слава Богу, маршрутки ходили регулярно, а до посёлка было полчаса езды. Допивая кофе на лоджии, он решительно потушил сигарету. Вернувшись в палату, тщательно побрился. Подойдя к двери, заметил, что Михаил не спит и смотрит вопрошающе.
- Разбудил?
- Да нет. Привык рано вставать. А вы куда  в такую рань, Игорь?
- Вот решился. Еду в посёлок, - пробормотал Нерадов.
- Ни пуха! - ободряюще улыбнулся сосед.
 

XII


Покормив вислоухого Пирата и убрав остатки завтрака со стола, Анна Филипповна, замесила тесто. Сегодня у неё был выходной.  Проводив мужа на работу, а внука - на пляж и тщательно убрав комнаты, она отправилась на рынок прикупить фрукты и овощи к обеду. Вот уже неделя, как приехал внук отдохнуть и набраться сил после экзаменов.
-  Смотри, бабуля, - прямо с дороги, едва переступив порог, с гордостью показал внук синие с золотом корочки аттестата, - кроме  биологии, по всем предметам - «отлично».
Анна Филипповна, надев очки, долго с удовлетворением рассматривала и перечитывала документ. В июне ему предстояло поступать в ВУЗ, и она считала своим долгом наставлять внука, давать ему ценные советы, а главное - откормить, заставляя есть овощи и фрукты в большом количестве.
Возвращаясь с рынка, издали заметила, что у её калитки нерешительно топчется высокий худощавый мужчина под заливистый лай  Пирата. Он нервно курил, выжидательно глядя во двор. Что-то знакомое показалось Анне Филипповне в слегка сутулой фигуре незнакомца. Подойдя поближе, она уже не сомневалась. Мужчина стоял к ней спиной, но даже со спины она его узнала.
- Неужто, Игорь? - изумлённо спросила она вполголоса.
Незнакомец резко обернулся, и тут только она увидела в его руке букет пунцовых роз.
- Это вам, Филипповна, - неуверенно произнёс Нерадов, поспешно протянув ей цветы.
От неожиданности Анна Филипповна слегка опешила, машинально принимая букет.
- Да уймись ты, окаянный! - сердито цыкнула она на пса, продолжающего лаять.
- С чего это вы пожаловали?  Столько лет не объявлялись -  и на тебе.., - сухо вымолвила она, покосившись на розы и опустив сумку с продуктами на землю.
- Может, в дом пригласите? - произнёс Нерадов робко, - а то как- то на улице...
Анна Филипповна спохватилась:
- Да. Да. Проходите. Что это я?
 Подхватив сумку хозяйки и опасливо глядя на пса, он зашёл во двор. Собака, обнюхав гостя, успокоилась.
- Постойте пока здесь. Я только сумку снесу на кухню.
Игорь Николаевич огляделся. Многое изменилось за эти семнадцать лет. Другой забор, выложенный из декоративного камня, новая металлическая калитка с витыми прутьями, новые рамы в окнах. Всё аккуратно покрашено, везде  порядок, во всём  чувствовалась мужская хозяйская рука. Сирень у калитки разрослась  и свешивалась через забор. Такое знакомое дерево инжира в глубине двора слегка шевелило пятипалыми листьями, как бы приветствуя Нерадова.  Отцветающая глициния благоухала, каскадами кистей свешиваясь со стены дома. Лавровый куст аккуратно подстрижен. Нерадов ещё раньше заметил, что в каждом дворе по этому переулку растут  кусты благородного лавра. Может, поэтому он  и назывался Лавровый.
Щёлкнул засов калитки. Во дворе появился высокий темноволосый парнишка в потёртых джинсах.  Июньское солнце успело  позолотить его тело. В руках он нёс ласты и рубашку. Вежливо поздоровавшись, он  юркнул в дом. Из летней кухни вышла хозяйка.
- Да вы  садитесь, Игорь. За стол под навес. Я вот  завтрак внуку разогрела. С утра сбежал на  море голодный.
- Вы не беспокойтесь, Филиппована, я подожду. «Внуку, - подумал   Нерадов, -  значит сын Маши. Она, очевидно, на работе».
- Бабуль, - весело сказал паренёк, выйдя из дома и усаживаясь напротив Игоря Николаевича, -  я готов! Откармливай меня. Аппетит нагулял - зверский.
 Что-то неуловимо знакомое почудилось Нерадову в облике паренька. Необъяснимое смущение сковало его. Вышла хозяйка, неся сковородку с  поджаренной рыбой.
- Сейчас салат принесу, - улыбнулась внуку Анна Николаевна. - Позавтракаете  с нами? - обратилась она к Игорю Николаевичу.
Он  был голоден, но от завтрака вежливо отказался.
- Тогда, может, чай? Ваш любимый. Помню, как вы его хвалили.
- Пожалуй, - ответил Нерадов деревянным голосом.
Между тем, парень жадно набросился на еду, и когда Анна Филипповна вернулась, неся на подносе чай, весело спросил:
- Бабуля! А что ты с гостем не знакомишь?
Анна Филипповна на секунду замешкалась, а потом решительно сказала:
- Знакомься, коли хочешь!  Это твой родной отец...
Наступила пауза. Парень застыл с полным ртом еды, а у Нерадова запотели стёкла очков. Он машинально вытащил носовой платок, не заметив, как задрожали его пальцы.  Сердце бешено эаколотилось, вокруг всё плыло. Потрясённый Нерадов не мог вымолвить ни слова.
Первым пришёл в себя паренёк.
- Это тот, который звездочёт? - медленно проговорил он.
- Он самый, - ответила бабушка. Парень болезненно улыбнулся и произнёс, обращаясь к Нерадову, с нескрываемым сарказмом:
- Долго же Вы, однако, свои звёзды считали, папочка...
- Какие звёзды? - Нерадов побледнел и, с трудом шевеля онемевшими губами, прошептал:
- Я не знал о твоём существовании. Узнал только что...
Парень внезапно встал из-за стола и, ничего не сказав, выбежал за калитку.
- Игорь, вернись! - вдогонку крикнула бабушка, но парня уже и след простыл.
- Игорь!  Его зовут Игорь! - беззвучно шептал Нерадов, словно оглушённый.
- Ах! Ну, зачем я сказала? Кто меня за язык дёргал? - сокрушалась Анна Филипповна.  - Что я Маше скажу?
Нерадов застыл, опустив голову, не смея поднять глаза. Одна единственная мысль сверлила его голову:  «У меня есть сын, мой сын, мой сын...».  При упоминании о Маше он тихо спросил упавшим голосом:
- Как она?
Вероятно,  вид у него был такой ошарашенный, что на лице Анны Филипповны промелькнуло сочувствие, и, усевшись напротив него, она печальным голосом поведала невесёлую историю Маши. Игорь Николаевич слушал, затаив дыхание, стараясь запомнить каждую мелочь.
-  Она любила  тебя, обалдуя, поэтому и оставила ребёнка, - в заключение сказала она, переходя на «ты».
- Почему вы не сообщили о сыне? Всё было бы по-другому.
- А ты хоть раз позвонил? - вопросом на вопрос ответила она. - Тебе, женатому человеку, сообщать, что у тебя дитё родилось? Как у тебя ума хватило такое спросить? У вас с женой  к тому времени могли быть и свои дети, законные.
- Стыдился  звонить, боялся, что вы осудите меня, -  выдавил Нерадов.
- Бог тебе судья, - промолвила Анна Филипповна и добавила:  - Значит не любил ты девчонку, а просто воспользовался. А я куда глядела? Никогда себе не прощу. Да что теперь говорить? Первое время Машенька так убивалась! А потом, когда родился наш Игорёк, она смирилась, всю любовь к тебе перенесла на него. Когда появился Иван, он стал заботиться об Игорьке, как о родном сыне. А там и Лизонька родилась -     вылитая Маша. Своих-то имеешь? - спросила Анна Филипповна.
-  Бог меня наказал, Филипповна: дети  так и не появились, а как я  мечтал о сыне.
- Вот и домечтался, - грустно улыбнулась она, -  а что жена?
- С Вероникой мы расстались, она ушла от меня.
- Вот те на! - А такая любовь была, - почему-то обрадовалась хозяйка.
- Не было никакой любви. Мы её придумали, но выяснили  слишком поздно. В последнее время воспоминания о Маше не дают мне покоя, - признался он тихо. - Сейчас я понял, что только это чувство и было настоящим, не придуманным.
В голосе Нерадова было столько боли и неподдельной искренности, что Анна Филипповна не знала, что ответить. Не притронувшись к чаю, он встал и спросил:
- Куда же Игорь убежал?
- Мальчишка с характером, видно переживает сейчас где-то.
Они зашли в дом. Нерадов увидел на стене фотографию в резной деревянной рамочке, на которой  улыбающаяся Маша, прижимала к себе маленького Игорька, а рядом  в полупрофиль стоял Иван, с нежностью глядя на них.
- Это перед отъездом они сфотографировались мне на память, - сказала Анна Филипповна, - у меня хранится целый альбом с фотографиями, где Игорёк маленький. Маша любила его фотографировать. Хочешь взглянуть? - и она подошла к антресолям, чтобы вытащить альбом.
Игорь Николаевич жадно, не отрываясь, смотрел на фото, затем произнёс печально:
- Как я ему завидую, этому Ивану. Хороший, должно быть, человек.
- Замечательный!  Был.  Два года назад Иван погиб на шахте.
Нерадов внезапно выпрямился, глаза его засветились надеждой.
- Как Вы думаете, Игорь простит меня? - произнёс он.
- Поговори с ним, - неопределённо ответила хозяйка, - найди нужные слова. - Гляди, как на тебя похож, да и наклонности твои унаследовал - оживилась она, затем заявила гордо: - Талантливый он у нас. Поступать едет на астронома.
- А вы как, Филипповна? Нашли себе пару?
- Решилась-таки, - смутилась хозяйка, - тоска по Маше и внуку заела. Теперь вот вдвоём дочери  помогаем. Трудно ей там самой.
Не дождавшись сына, Нерадов стал прощаться, спросив разрешения приехать завтра утром.  Неожиданно став отцом и  постепенно осознавая это, он внутри ликовал.    Вечером они с Михаилом возбуждённо обсуждали это событие за столиком бара.
- Мой тебе совет, - сказал Смолянский, -  езжай к Маше вместе с сыном. За любовь надо бороться.
- Да, да, да, - горячо воскликнул Игорь Николаевич, - я и сам так решил .Непременно поеду! Будь, что будет!
- И правильно.
На другой день Нерадов, накупив фруктов, снова появился в Лавровом переулке.
Накануне ночью он долго размышлял, что сказать сыну и решил, что расскажет, не оправдываясь, всё,  как на духу. Парень он взрослый - поймёт. А там пусть сам решает - нужен ему такой отец или нет. «В конце концов, - думал он, - новость эта тоже ошарашила пацана. Со временем , если и не примет меня, как отца, то по крайней мере - смирится, успокоится и простит». Подогреваемый этими мыслями, Нерадов подошёл к знакомой калитке. На лай Пирата вышел Фёдор Иванович. Поздоровавшись и угомонив собаку, он сказал:
- Это уже второй пёс после Чака. Перед этим был Обалдуй, любимец Анны. Бестолковый, правда. Под машину попал.
- Чака я помню, - заметил Игорь Николаевич. А где хозяйка?
- В доме с Игорем, вас дожидаются.
У Нерадова ёкнуло сердце. «Сын дома - это хороший знак». Войдя в дом и поздоровавшись, он поспешно стал выкладывать фрукты, заполняя неловкую паузу.
- Да ты не суетись, звездочёт, - мягко сказала хозяйка. - Присядь лучше.
Он сел, не решаясь посмотреть в глаза сыну. Парень, спокойно листая какой-то журнал, попросил бабушку и Фёдора Ивановича выйти.
- Мужской разговор - дело серьёзное, - проговорил Фёдор Иванович, покидая с женой комнату.
Игорь Николаевич вопрошающе поднял глаза на сына. Тот, отодвинув журнал и посмотрев в упор на Нерадова, спросил:
- Чего вы хотите от нас?
Игорь Николаевич растерялся. Вопрос был прямо в лоб и он не знал, что ответить. Наконец, произнёс:
- Игорь, пойми меня, я очень хотел увидеть твою маму. Только увидеть... Когда-то мы любили друг друга.
- Знаю, - произнёс парень, - мне бабушка всё рассказала.
Затем, отвернувшись в сторону, проговорил, слегка запинаясь:
-  Мама вас... до сих пор... любит. Раньше я этого не понимал, а сейчас...
- Погоди, Игорь, - Нерадов не решался говорить ему «сын». «Глупая интеллигентская нерешительность», - ругал он себя в сердцах. - Погоди, ты сказал «до сих пор любит». Это правда?
- А вам-то что? Вспомнили, когда остались у разбитого корыта, - запальчиво сказал сын.
Нерадов съёжился, но решил не сдаваться:
- Знаешь, Игорь, ты слишком юн  об этом судить. Так сложилась наша судьба. В то время я был несвободным и многие другие причины связывали меня с московской жизнью, - медленно проговорил он, тщательно взвешивая слова.
Но всё равно получалось так, как будто он оправдывался перед сыном. А тот, по-детски шмыгнув носом, вдруг сказал, глядя на Нерадова неожиданно потеплевшими глазами:
- Понимаете, дядя Иван хотел меня усыновить и дать свою фамилию, но мама сказала ему, что у её сына есть родной отец и фамилию он носит его - Нерадов. Это правильно. Спасибо за это маме, - и вдруг, опустив глаза, произнёс еле слышно: - Я всегда тебя ждал, с детства.
У Игоря Николаевича  от этих слов заколотилось сердце и спазм сдавил  горло. Впервые сын обратился к нему по-сыновьи просто.
- А ты - молодец, - наконец, выговорил он осипшим от волнения голосом, - и мама твоя - умница.
Необузданная радость до отказа наполнила сердце Нерадова. Он с нежностью смотрел на сына и мысленно прижимал его к груди.
- А всё-таки откуда ты взял, что мама меня до сих пор любит? - эта мысль не давала ему покоя.
- Она часто смотрит на меня и, не замечая слёз, говорит: «Точная копия отца»
В душе Нерадова всё пело и ликовало.
- Слушай, - с воодушевлением воскликнул он, - а не махнуть ли нам вместе к маме?
Паренёк недоверчиво улыбнулся:
- Ты...  вы... это серьёзно?
- Абсолютно! Ну как?
- Надо подумать. Что бабуля скажет? Хотя я уже взрослый, паспорт получил, сам могу решать. Хотите..., хочешь - покажу! - он подошёл к спортивной сумке и вытащил из бокового кармана паспорт. Игорь Николаевич бережно взял его в руки и, развернув, прочитал: «Нерадов Игорь Игоревич, 1989 года рождения», - затем приблизился к сыну, ему так хотелось его обнять, но он сдержал свой порыв.
- Ну, так что - мир?  - улыбнулся он.
Вместо ответа паренёк, робко заглянув ему в глаза, тихо произнёс:
- Наконец, я дождался тебя, отец!


XIII


Скорый поезд «Симферополь-Донецк» прибывал к месту назначения. Нерадов волновался и беспомощно глядел на сына, пытаясь сохранить равновесие. Игорь, заметив волнение отца, ободряюще сказал:
- Вот увидишь, мама обрадуется, - хотя тоже заметно нервничал.
 Всю дорогу Игорь Николаевич находился в состоянии эйфории,  вот только сейчас что-то сдали нервы. А вдруг Маша не захочет с ним даже разговаривать? Проклятая мнительность!
Уезжая из санатория за две недели раньше срока, он, смеясь, сказал  Смолянскому на прощанье:
- А ты, брат, молодец! Всё правильно про меня понял.
- Ну, держись! - сказал Михаил и крепко обнял нового друга. - Звони, если что. Будешь в Киеве - встретимся.
Анна Филипповна, передавая для Маши сумки с продуктами, прощаясь, разрыдалась и, бегло поцеловав его в щеку, прошептала:
- Дай Бог, чтобы у вас всё сложилось.
- Бабуль, ты только маме не звони насчёт отца. Пусть будет для неё сюрприз, - попросил внук.
- А я уж хотела... Ладно, ты прав, внучек. Наверно, так будет лучше.
В поезде Нерадов, решив «прощупать» сына на предмет физики, как когда-то «прощупывал» его Яков Борисович, отец Вероники, с удивлением и радостью обнаружил, что познания в этой области у парня солидные и предложил ему учиться в МВТУ в Москве.
- А  потяну?
- Потянешь, потянешь, - сказал отец, похлопывая его по плечу. Я его окончил, и мой сын его окончит.
Игорь расцвёл, мечтать о таком он даже не пытался. Перед конечной станцией Игорь Николаевич много курил, выходя в тамбур. Сын это заметил.
- Нервничаю, - простодушно сказал отец.
Поезд, наконец, прибыл, и Нерадов сразу заметил Машу, беспокойно высматривающую в толпе сына.  Нагруженный сумками, он невольно спрятался за спину Игоря, сразу устыдившись этого порыва, и в ту же секунду Маша, увидев, наконец, сына, радостно бросилась к нему. Тот  молча улыбался, слегка косясь на отца, стоящего рядом с сумками. Маша, не замечая никого вокруг, улыбаясь, смотрела только на сына, и бросив рассеянный взгляд на Нерадова, скользнув глазами по сумкам в его руках,  проговорила:
- Спасибо, что помогли. 
Но тут же голос её осёкся, глаза расширились, а лицо побелело. Она изумлённо, не отрываясь, смотрела на Нерадова, не в силах вымолвить слова. Казалось - она потеряла дар речи.
- Ну, здравствуй, Маша, - тихо произнёс Игорь Николаевич.
Сын с тревогой посмотрел на мать. Она слегка покачнулась, и Нерадов, шагнув к Маше, импульсивным движением её поддержал. Затем взял её ладонь в свои руки и поднёс  к губам. Ладонь была холодной, как ледышка.
- Как...  зачем ты здесь? -  произнесла она бескровными губами.
- Не отталкивай меня, прошу, взмолился Нерадов. - Я приехал к тебе, потому что, потому что...  Игорь! - воскликнул он, - надо такси поймать.
- Зачем такси, здесь автобус ходит, - растерянно и бессильно проговорила Маша.
- Какой автобус? Поторопись, сын!
Парень тут же побежал к остановке, а Маша продолжала смотреть на Нерадова не понимающими глазами.
- Машенька! - ласково сказал Игорь Николаевич, продолжая держать её ладонь в своих руках, - я здесь потому, что больше не могу жить без тебя, - затем, торопясь и сбиваясь, он взволнованно произнёс:  - Я... ты... нас разделило непреодолимое...  роковое стечение обстоятельств...  Сейчас многое изменилось... Нет, не то говорю...  Изменился я сам, понимаешь?
Маша стояла, слегка прислонясь к Нерадову.  Ей не хватало воздуха, она отвела глаза и молчала.
- Я верил, - продолжал он, - что наступит час, когда я увижу тебя, услышу твой голос, сожму твои руки. Понимаешь, ты всегда жила в моём сердце, даже когда я о тебе не думал в водоворотах жизни. «Чёрт побери, что я несу? Зачем эти высокие фразы?», - ругнулся он про себя. «Но ведь это правда, она должна поверить», - отчаянно думал он. Его беспокоило молчание Маши, но он продолжал говорить:
- Скажу просто - я стал другим, Маша. Ко мне однажды пришло ощущение, что всё не напрасно. Не напрасно мне подарила судьба встречу с тобой. Доказательство - наш сын!
Маша медленно подняла глаза на Нерадова, в них стояли слёзы, и в глубине этих фиалковых глаз он прочёл нечто туманное, нежное и до боли родное.
Подъехало такси. Сын, погрузив вещи в багажник, сел рядом с водителем, бодро выкрикнув ломающимся мальчишеским голосом:
- Рули, шеф, в Доброполье!
Нерадов, бережно усадив Машу на заднее сидение, сел рядом и снова взял её руку, чувствуя, как ладошка оттаивала в его руке. За окнами такси замелькали утопающие в буйной зелени садов белые хатки, затянутые ряской ставки, поросшие ивняком и вербой, квадраты полей, уже покрывшиеся нежной зеленью озимых  с разделяющими их двойными посадками. Мелькали, зеленея  сочной травой луговины с застывшими на них коровами,  конусы терриконов и производственные постройки.
В салоне машины монотонно гремел тяжёлый рок. Игорь Николаевич  улыбнулся про себя, заметив, что Маша робко склонила голову на его плечо. Покосившись в сторону родителей, сын  довольно хмыкнул.
- Выруби  рок, он здесь не катит, - обратился парень к водителю. - У тебя другая музыка есть? Может, ретро какое-нибудь душевное...
«Рок - несчастливая судьба, - Нерадов вспомнил вдруг своего соседа по палате, любителя кроссвордов  Петра Аверченко.  - Сейчас это уже не по моей части»,
Щёлкнул магнитофон, запел Джо Дассен. Игорь Николаевич наклонился к Маше, губами прикоснулся к её волосам и замер, почувствовав запах её духов. Затаив дыхание, он наслаждался ощущением невесомой близости, напоминающей слияние душ, затем прошептал ей в ухо:
- Помнишь, Джо Дассен всегда звучал из пляжного репродуктора...
- Конечно, помню. Когда слышу его, всегда вспоминаю нас, - так же шёпотом ответила Маша.
Увидев знакомую серёжку с аметистом  и дотронувшись до неё губами, он шепнул:
- Страшно было прокалывать уши?
- Ничуть. Страшно было жить без тебя.
Вдруг Маша слегка отодвинулась и горячо проговорила:
- Это был сон, наваждение, мираж. Семнадцать лет прошло без тебя. Семнадцать лет наши дни возвращались ко мне с мучительной ясностью. Твой образ преследовал во снах.  Я знала, я чувствовала - ты исчез не по своей воле. Но не пропал бесследно, а подарил мне сына, свою копию. В его жестах, мимике, словах я угадывала тебя.
Нерадов крепко сжал её руку.
- Филипповна сказала, что ты  не поступила на исторический из-за сына? А как ты любила историю!
- Я могла бы учиться заочно, но тогда  Игорёк получил бы меньше моей любви. Нет! Сына я любила больше истории. Он - моя история, география, астрономия и все науки вместе.
 «Любящие женщины мудрее нас, мужчин», - подумал Нерадов и прижал Машу к себе.
- Сейчас всё будет по-другому, вот увидишь, - сказал он.
Маша недоверчиво и грустно улыбнулась:
- Игорь, мне не важно, кто ты, кем стал, с кем живёшь, красив ли, благополучен ли. У меня всегда было ощущение, что мы одно целое. А сейчас мне важно, что ты рядом, пусть не надолго. Зато когда ты уедешь, у меня появятся силы жить дальше.
- Я один, Маша. Теперь у меня только ты и наш сын, - произнёс Нерадов счастливым голосом. - Знаешь, всё к этому шло. Я был счастлив только с тобой, Маша.   Никогда не верил в судьбу, а сейчас знаю точно - ты была мне предназначена судьбой, ты - моя судьба.
Водитель,  взглянув на их отражение в зеркале, задорно подмигнул  пареньку. Маша счастливо улыбнулась, прижавшись к Нерадову, заметив, как украдкой на них посмотрел сын. В салоне машины продолжал звучать голос  Джо Дассена, возвращая их в далёкое знойное лето 1988 года.



г.  Ялта














 



            



Тамара Егорова


Звездочёт

Повесть


I

«Вот и остался совсем один», - подумал Нерадов, сидя перед камином и рассеянно созерцая языки пламени. Только что ушла Вероника, ушла навсегда.Он чувствовал себя опустошённым и разбитым, его знобило и, придвинувшись ближе к огню, Игорь Николаевич меланхолично шевелил кочергой древесные угли. «Чего ей не хватало?» - думал он. Они, наконец, выехали из квартиры тестя на Кировском проспекте в уютный добротный дом, который Нерадов купил восемь лет назад на свою Государственную премию. Его авторитет в научных кругах и должность, которую он занимал, - разве не об этом она мечтала? Сейчас дом был пустым и холодным, и Нерадов ощутил такую же холодную пустоту в груди.
  Чувствуя, что не может согреться, он вышел в прихожую,  накинул халат. Здесь витал ещё запах духов Вероники, и сердце  тоскливо сжалось. Любил ли он жену?  Нерадов никогда об этом не задумывался. Скорее всего, он привык к ней, как к домашнему халату, который всегда под рукой, а стоит ему  затеряться - начинаешь нервничать. Похоже, это была привычка жить под одной крышей. Жизнь протекала по хорошо спланированному руслу и вполне устраивала Игоря Николаевича. Сейчас,  когда она дала первый сбой, он растерялся.
И всё-таки с её стороны это был поступок. Не розыгрыш, не провокация, а поступок, заслуживающий уважения. Не каждая женщина в зрелые годы решится на такое. А причина банальная - появился другой мужчина. Работая с её отцом, известным физиком, Игорь Николаевич, будучи ещё аспирантом, привык к мысли, что в его судьбе всё предрешено: и тесть, и карьера, и жена. А сейчас стереотип не сработал, Вероника объявила, что уходит, что намерена своё будущее строить с другим. «Но почему? - мучительно думал Нерадов, - что её во мне не устраивало?» Он всегда покупал ей цветы, дарил дорогие подарки, женщинами не увлекался, за семнадцать лет семейной жизни жена ни разу не уличила его в измене. Он весь был в работе, любил её до самозабвения, горел ею. Даже сотрудники, бывало, подшучивали:
- Игорь Николаевич! Не понятно, на ком ты женат, - на Веронике или на
физике.      
Да и сама Вероника как-то на банкете в его честь, дразня его, сказала:
- Ну, ты и зануда! Хотя бы из приличия  сделал Ирочке комплимент. Похвалил её платье, что ли.
Ирочка, его секретарша, души в нём не чаяла, и все это знали. Вот и пойми этих женщин: изменяет -  негодяй,  не изменяет -  зануда. Потрясающая женская логика!
Размышляя, Нерадов подошёл к окну. Был конец марта, но весна что-то запаздывала. Вдоль аллей дендропарка кое-где лежал  сероватый пористый снег, небо было такое же серенькое и унылое, как и его настроение. Где-то смеялись дети,  раздавался весёлый лай соседского пса.  Детей они так и не завели. Может, причина  здесь? Может, их брак распался из-за этого? Но жена с самого начала не хотела их иметь, хотя он так мечтал о сыне. Веронике хотелось первое время не обременять себя ничем. Живя беззаботно и весело, она красовалась на всевозможных «светских» приёмах, престижных «тусовках» и банкетах. Работая инженером-технологом в салоне популярного Дома моделей на Кузнецком, она всегда была ухожена, самодостаточна и вызывающе красива. Дети так и не появились. Вероника обвиняла его, ссылаясь на специфику его работы с радиоактивными материалами. Но потом выяснилось, что причина всё-таки была в ней. Она всеми правдами и неправдами методически и расчётливо отодвигала своё материнство. А  в итоге -  ни жены, ни детей, ни внуков, ни даже собаки.
Нерадов подошёл к бару, налил  немного мадеры и залпом выпил. На душе было тошно. Завтра придёт домработница, принесёт продукты, уберёт квартиру, польёт цветы, затем, вежливо попрощавшись, покинет дом. И опять одиночество. Вторая рюмка немного успокоила Игоря Николаевича и согрела «Что я раскис, как обманутый муж в дешёвом водевиле?».  Покопавшись в себе, он с удивлением обнаружил, что не испытывает ни ревности, ни боли, ни злости,  а только растерянность и досаду. Где-то по большому счёту он понимал жену, начиная осознавать, как мало уделял ей внимания, как мало её любил.  Нерадов снова налил себе мадеры и задумался: «А что дальше?».


* * *

Ему не хватало Вероники. Через месяц Игорь Николаевич понял: надо что-то предпринимать - привыкнуть к одиночеству было трудно. На работе он ещё как- то держался, забывая о времени.   Прежнего энтузиазма уже не испытывал, но засиживался допоздна в лаборатории, пока служба охраны вежливо не напоминала, что пора включать сигнализацию. Мысль о том, что надо возвращаться  домой, угнетала его. Он почти ненавидел пустой холодный дом, гнетущая тишина которого звоном отдавалась в  ушах. Часами лежал на диване, тупо уставившись в телевизор, или разжигал камин, погружался в кресло и неотрывно глядел на пляшущие языки пламени, время от времени прикладываясь к горлышку бутылки. Становилось легче. Чувство безысходности отпускало, то ли растворяясь в вине, то ли сгорая в камине.
Слух о его разрыве с женой распространился в НИИ мгновенно. Коллеги-мужчины утешали его по-мужски грубовато, с напускным цинизмом:
- Не унывай, Нерадов. Твой случай банален и не смертелен, - говорили одни.
- Перебесится и вернётся. Это бзик стареющей дамы. А то - плюнь и заведи себе новую подругу,  - говорили другие.
Сотрудницы сочувствовали иначе. Предварительно напудрив носики и освежив помаду на губах, томными голосами внушали Нерадову, что он обаятелен, умён, талантлив и что любая женщина сочтёт за счастье... , и всё в таком же духе. Одна из них сообщила ему, что Вероника ушла к Тронину, заведующему кафедрой МВТУ имени Баумана, что якобы там - сумасшедшая любовь и, многозначительно улыбаясь, добавила, что их роман длится уже не один год. «Значит всё-таки Тронин», -  подумал Игорь Николаевич равнодушно, припоминая самодовольную нагловатую физиономию  сокурсника.
Собственный дом продолжал тяготить Нерадова. Каждый день он возвращался домой с таким чувством, с каким узник после прогулки возвращается в свою камеру. Друзья советовали взять отпуск и на время куда-нибудь выехать. Смена обстановки, мол, помогает прийти в себя. Он и сам всё чаще подумывал об этом. «Хорошо бы поехать к морю, по путёвке, чтобы на всём готовом», - думал Нерадов, - надо зайти в профком посоветоваться».
Неожиданно позвонила Вероника и, слегка запинаясь, сообщила, что подаёт на развод и что ей необходимо его письменное согласие. Он ответил:
- Я всё подпишу, что надо, только поторопись, я уезжаю, -  и сам удивился  равнодушию, с каким произнёс эту фразу. Веронику, видимо, ответ  насторожил, и она добавила:
-  О доме мы поговорим позже.
Сейчас Нерадов уже не испытывал острого ощущения оставленности, какое было в начале их разрыва  В душе даже просыпалось чувство облегчения, что первый шаг сделала Вероника, а не он. Впрочем, вряд ли ему пришло бы в голову сделать этот шаг вообще. Его уже не пугал предстоящий развод, и сейчас он боялся признаться самому себе, что в душе, на самом её донышке, просыпалось чувство, не похожее на чувство утраты.  Скорее, наоборот. Так бывает, когда, выйдя из душного помещения на свежий воздух, неожиданно закружится голова.
Больше всего  волновала мысль о предстоящем отъезде. Только бы не оставаться в  доме, где каждая мелочь угнетала, и больше всего угнетала тишина. Он вздрагивал от малейшего звука, как от неожиданного взрыва петарды. «Прочь из Москвы! - думал Нерадов, - и побыстрее. Семья не состоялась. Что ж, надо жить дальше».
Готовясь к отъезду, Игорь Николаевич решил разгрести завалы бумаг в столе, пытаясь найти недописанную статью. «В санатории допишу», - подумал он, перебирая папки. Статья не находилась и, вытащив  нижний ящик, Нерадов обнаружил лежащую в картонной коробке большую черноморскую раковину. Он тут же вспомнил, как она к нему попала, и сердце кольнуло от неожиданности. Приложив раковину к уху, он услыхал приглушённый гул волн, и ему даже почудился йодистый запах нагретых водорослей. Задумавшись, опустился в кресло. Как же давно это было...


II

Они с Вероникой только поженились, и молодой Нерадов переехал в дом тестя, профессора Теплинского, который угадывал в своём зяте незаурядные способности  учёного-физика. Здесь у Игоря был отдельный кабинет и всё необходимое для работы над диссертацией. И самое главное  - дискуссии после вечернего чая с тестем, которого он обожал и который так в него верил. Яков Борисович добился распределения Игоря в свой НИИ, предложил  учиться здесь же в аспирантуре и  стал его руководителем.  Сам профессор Теплинский! О таком повороте судьбы Игорь даже не смел мечтать.. Сокурсники называли его «счастливчиком» и откровенно завидовали.  Никто из друзей не сомневался, что с таким патроном Игорь горы свернёт. Да и сам он обрёл уверенность «любимчика Фортуны». 
Заканчивал аспирантуру Нерадов накануне своего двадцативосьмилетия. Кандидатскую диссертацию защитил блестяще, несмотря на уловки оппонента, въедливого старца, скептика и ортодокса профессора Сёмина, который после защиты, пожав ему руку, сказал:
- Что ж, юноша, поздравляю! Вы достойно защищались. Вашу логическую концепцию трудно оспорить, - и, покосившись в сторону Теплинского, многозначительно добавил:
- Правда, с таким покровителем...
Нерадов скромно промолчал, сделав вид, что намёк не понял. Поддержка шефа, руководителя отдела и собственного тестя, сослужили ему хорошую службу. Когда волнения улеглись, на семейном совете тесть огласил следующее:
- Игорь, тебе предстоят серьёзные испытания - разработки в области холодного синтеза. Тема  не раскручена, много «белых пятен», но я верю в тебя.  Есть в тебе хватка. Съезди-ка ты к морю, остынь, отдохни хорошенько, скинь напряжение, а приедешь - с головой включайся в работу. Учти - поблажек не будет.  Похлопав его по плечу, добавил:
- А я за это время для тебя кое-что подготовлю.
- А как же Вероника? - спросил он.
- Ей не до тебя будет.
Жена заканчивала институт тонкой химической технологии.  Через месяц ей предстояла защита диплома на кафедре технологии полимеров и эластомеров. Игорь обожал  тестя и, не смея  перечить, неохотно согласился. С Вероникой они решили, что он поедет в небольшой курортный посёлок к прежней хозяйке, где они однажды уже отдыхали вскоре после знакомства. Тогда они  сняли комнату рядом с морем в небольшом  домике по Лавровому переулку. Здесь было тихо, уютно, а живописная природа настраивала на романтический лад.
Воспоминания Нерадова прервал телефонный звонок. Звонил тесть. В институте он держался с ним ровно, делая вид, что ничего не произошло.
- Так ты, говорят, в санаторий едешь? Что ж, понимаю... - в голосе его чувствовалось лёгкое замешательство, - ты там, это... не раскисай... Жизнь... понимаешь, она непредсказуема, -  неуверенно произнёс он.
Повесив трубку, Игорь Николаевич вышел на террасу. Мысли снова вернулись к Веронике. Как счастливы они были, въезжая в этот дом. Десять лет прожив с родителями жены, он только тогда понял, как важно жить отдельно, своим домом, почувствовать, наконец, себя хозяином. В то время он получил Государственную премию за изобретение, нашумевшее не только в научных кругах Союза, но и за рубежом. Кое-что скопил, тесть добавил на обустройство - и вот они с Вероникой, наконец, приобрели небольшой особнячок с гаражом в районе Новогиреево. Парковая зона, чистый воздух, метро рядом, - чего ещё желать! Они были счастливы. Вероника увлечённо подбирала мебель, панели, обои, всевозможные аксессуары, наняла дипломированного агронома для озеленения  просторного участка.
Нерадов вспомнил день новоселья. Это был незабываемый день! Гости Вероники из Дома моделей, где она работала, стильные амбициозные «львицы» в сногсшибательных нарядах, снисходительно хвалили дом и делали комплименты хозяйке. На Веронике было яркое малиновое платье с таким же ярким зелёным шарфом, гармонирующим с изумрудными серьгами и кокетливо подчеркивающим зелень её глаз. Она была потрясающе красива.  Даже на собственной свадьбе он ею так не любовался. Его гостями  были, в основном, научные сотрудники  отдела и два-три однокурсника.  Был среди них и Вадим Тронин,  преуспевающий физик, оставленный после аспирантуры на кафедре МВТУ. «Вот откуда у них началось», -  подумал Нерадов.
С тех пор прошло семь лет. Неужели все эти годы Вероника изменяла ему? Может быть уже тогда она задумала уйти. Хотя нет, в то время Вадим был женат, но как ему помнится, брак не был счастливым. С Трониным он особо не дружил, а после новоселья тот и вовсе пропал. Случайно узнав, что его назначили заведующим кафедрой, Нерадов подумал, что надо бы позвонить, поздравить, но так и не нашёл время.
Звонок в дверь вернул его в действительность. На пороге стояла Вероника, почему-то не захотевшая открыть дверь своим ключом. Очевидно, таким образом намекая мужу, что они уже чужие.
- Проходи, - холодно сказал Игорь Николаевич, - ты что-то забыла из вещей?
- Ты сказал, что уезжаешь. Это, конечно, твоё дело, но я подаю на развод, ты же в курсе. Давай  закончим формальности, а потом  отправляйся, куда хочешь.
- Вот как! Я полагаю, что моё присутствие в Москве не обязательно. Детей у нас нет, внуков тоже, так что проблем не будет, нас разведут и без меня. Что надо подписать? Давай!
- А имущество? Дом?
- Дели, как хочешь.
Вероника оживилась. Надо полагать, она была озабочена именно этой стороной вопроса.
- Понимаешь, -  в голосе её звучало смущение, - я тут подумала... если ты не возражаешь, конечно. Оставь себе «Мерс», а дом пусть останется мне, -  выпалила она скороговоркой и пояснила:
- Дело в том,  - она запнулась, - дело в том,  что Вадим ушёл от жены и квартиру оставил ей и детям.
- Да, настоящий джентльмен, - с издёвкой сказал Игорь Николаевич, - похоже, что ты ожидаешь от меня такого же джентльменского порыва. А где прикажешь мне жить? В машине? Замечательная перспектива!
Внезапно Нерадов разозлился.
- Ника! - сказал он резко, - мы с тобой прожили семнадцать лет. У нас мог бы быть сын или дочь. Но ты не хотела детей, хотя знала, как я мечтал о сыне. И вот теперь ты уходишь и оставляешь меня с машиной, думая, очевидно, что она компенсирует эти семнадцать лет семейной жизни.
- Ты считаешь - у нас была семья? - спросила Вероника, - ответь мне честно на один вопрос,  - ты любил меня?
- А какое это имеет значение сейчас. Впрочем, отвечу честно - не знаю. С тобой мне было хорошо, удобно, надёжно, А теперь, - Нерадов задумался, -  надо научиться жить без тебя.
- Я это всегда чувствовала, Игорь. Но мне хотелось быть любимой. А ты  любил только  работу. До ночи пропадал в институте. Мы с тобой виделись так редко, что я не ощущала себя замужней женщиной.
Наступила пауза. Вероника подавленно молчала и глядела на него широко раскрытыми глазами. Взгляд их был отстранённым и чужим и, вместе с тем, светился каким-то незнакомым Неродову внутренним светом. Луч заходящего солнца запутался в её волосах, окрашивая их в золотисто - медные тона. «Здорово она изменилась, - подумал он уязвлено, - ещё красивее стала». Но внутри он не почувствовал волнения, а только досаду и усталость.
- Знаешь, продолжала она, - если уж честно, я тоже была к тебе сильно привязана, мне казалось - это любовь и есть. Но это было заблуждением. И поняла я это только тогда, когда встретила Вадима.
- Для чего же ты продолжала этот фарс, если поняла? - возмутился Нерадов.
- Вадим был не свободен в то время. Ты сутками пропадал на работе и даже не интересовался, где я и с кем провожу время. Вначале это сильно задевало,  а потом  я смирилась. Рядом был Вадим, любящий, заботливый, и рожать для тебя наследника мне расхотелось.
- Вот оно что выясняется. А я-то, дурак,  думал...
- Я поняла, что дети не свяжут семью, где нет любви, - перебила Вероника, - их надо рожать от любимых или не рожать совсем,  -  мстительно произнесла она.
- Удобная позиция, - заметил Игорь Николаевич. - Не лукавь, это  красивые слова, не более. Детей надо рожать в молодости, а тебе за сорок.
- Может, ты и прав. Теперь уже поздно их заводить, я сама себя наказала. А когда папа начал на меня давить: «скоро, мол, внука подаришь?»,  -  я не выдержала...
-  Так Яков Борисович обо всём знал с самого начала? - перебил Нерадов.
-  Нет, конечно. Тогда бы он меня не понял, ведь он так гордился тобой.  За меня он всегда и думал  и решал, а я была послушной девочкой. Но тут я не выдержала и в запале всё ему рассказала, да ещё и обвинила в придачу. Ведь это он настоял, чтобы я вышла за тебя. Но сейчас я его не виню, он же хотел, как лучше. Теперь папа очень сожалеет об этом, - закончила она.
Откровенность Вероники смутила Игоря Николаевича и он сказал:
- Я, пожалуй, поступлю, как хочешь ты. Забирай дом... Без тебя на кой он мне?
 Осточертел уже... Куплю себе что-нибудь поскромнее.
- Ты хорошо подумал? - Вероника просветлела.
- Да, я так решил.
- Спасибо, Игорь, - просто сказала она. -  Надеюсь, что мы, если и не останемся друзьями, то и врагами не будем. А ты ещё устроишь свою жизнь, вот увидишь.
- Ладно, не надо меня утешать, - буркнул Нерадов, - сам разберусь со своей жизнью.

Ш

Едва Маша сомкнула глаза, как тишину разорвал  телефонный звонок. «Кто бы это мог быть?» - подумала она, пытаясь одновременно включить свет и накинуть халат.   Мельком взглянула на часы, - два часа ночи. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Работая в объединении «Добропольеуголь» секретарём, Маша по опыту знала, что  ночные звонки ничего хорошего не предвещают. Вероятно, что-то случилось. Звонил дежурный диспетчер:
- Машина за вами вышла, надо срочно явиться на работу.
Захваченная врасплох, наспех одевалась, а в голове теснилось множество вопросов.
Прибыв на место, Маша сразу же спросила:
- Что случилось? На каком участке?
Диспетчер ничего не объяснил, да это и не входило в его обязанности. Его делом было вызвать секрктаря, собрать всех инженерно- технических работников и доложить начальству.
От Доброполья, маленького шахтёрского городка, до шахты «Белозёрская» было всего 15 километров, но Маше казалось, что едут они долго и  медленно, может быть потому, что мимо на большой скорости проносились с мигалками и сиренами машины ВГСЧ (военизированной горноспасательной части). Поднятые по тревоге работники ИТР подавленно молчали, а Маша  пыталась унять  мелкую дрожь. Два года назад на  шахте погиб её муж Иван и оставил её с двумя детьми на руках. Родственников в городке не было. Хотя жила она здесь  более десяти лет, душа тосковала по родным местам. Дети регулярно проводили каникулы у бабушки в Крыму. Сама она за десять лет только пару раз вырывалась к морю, в родные пенаты, и то, пока был жив Иван. А сейчас - на кого оставишь хозяйство?
Когда Иван привёз Машу и её  пятилетнего сынишку в свой дом, свекровь показалась ей суровой и неприветливой. По-женски Маша её понимала: сын взял в жёны женщину из чужих краёв да ещё с маленьким ребёнком - любая мать встала бы на дыбы.  Иван утешал жену:
- Ты не думай, она добрая. Потерпи немного. Узнает тебя получше и полюбит, как дочь, вот увидишь.
И она терпела, хотя порой плакала украдкой, спрятавшись на краю огорода в  крыжовнике. Свекровь присматривалась к Маше недолго. Оценив её кроткий нрав, трудолюбие, почтение к ней, она, действительно, потеплела и совсем оттаяла, когда узнала, что Маша ждёт ребёнка. А сколько радости было, когда невестка родила дочку и в честь свекрови назвала её Елизаветой! Но недолго нянчилась Елизавета Ивановна старшая со своей внучкой, Елизаветой Ивановной младшей. Несмотря на декретный отпуск, Маша по утрам подрабатывала в шахтоуправлении уборщицей.  Как-то среди зимы, проводив  мужа на шахту и отведя сына в детский сад, по дороге на работу она заметила торопливо идущую за ней соседку, бабу Нюру, которая что-то взволновано кричала и махала ей рукой. Подбежав к Маше, баба Нюра  встревожено сообщила:
- Ох, Маша, как бы беды не случилось... Выхожу во двор - слышу: дитё твоё заходится от крика. Дом закрыт изнутри на засов, видать, дома Лизка-то. Колочу в дверь - без толку, стучу в окно - впустую, кричу в голос - зазря!
Не помня себя, Маша прибежала домой. Соседи помогли  взломать дверь, но когда ворвались в дом, увидели лежащую без сознания на полу кухни свекровь. На плите дымилась подгоревшая каша для Лизоньки. Вызвали «скорую», но было уже поздно. Она скончалась от обширного инфаркта. После похорон Маша совсем растерялась. Хорошо, что мама приехала, оформив  отпуск за свой счёт, и вдвоём они кое-как справлялись с хозяйством. Анна Филипповна, мама Маши, часто прижав к груди внуков, тяжело вздыхала, украдкой вытирая слёзы, и перед самым отъездом предложила дочери забрать внука на какое-то время к себе в черноморский посёлок.
- И тебе будет легче, и ребёнок оздоровится у моря, - говорила она.
Вначале Маша наотрез отказалась расстаться с сыном,  но позже  поняла, что это был единственный выход.  Успокоила себя тем, что сына отдаёт ненадолго. Когда мама с малышом уехала, ей пришлось уволиться с работы и сидеть с дочкой. Иван, как мог, помогал, хотя после работы валился с ног от усталости.
Жизнь постепенно налаживалась. Лизочка подрастала, а главное - с ней  снова был её сынок, на которого она не могла нарадоваться.  В отличие от Лизы, он  рос спокойным ребёнком, не по годам развитым, и всё больше и больше напоминал своего отца -  первую и единственную её любовь.
Неожиданно нагрянула новая беда - на шахте погиб Иван. Известие это подкосило Машу. Она не могла в это поверить, ведь ещё утром перед уходом на шахту,  поцеловав сонную дочку и слегка приобняв жену, провожавшую его до калитки, он сказал весело:
- Вот ещё две смены отпашу - и можно брать отпуск. Задумал я, Маша, на месте сарая баньку построить. Как  идея?
На похороны Ивана приехала мама с крёстной, тётей Олей, но долго они оставаться не могли - нужно было возвращаться на работу. Когда Иван был жив,  зарплату ему часто задерживали, а то и не давали вовсе, а дети подрастали и требовалось всё больше и больше расходов. Хорошо, что был ещё небольшой огородец, доставшийся в наследство вместе с домом от Ваниных родителей. Он был хорошим подспорьем.
После трагической гибели Ивана городские власти назначили Маше  единовременное пособие в размере пяти годовых окладов и пенсию до совершеннолетия Лизы. Став вдовой, Маша с детьми ни в чём не нуждалась. Но горе не окупается никакими деньгами. Сама  она вряд ли бы справилась с этой бедой, но рядом были друзья Ивана - шахтёры, старший брат его - Павел, живший с семьёй на соседней улице, сослуживцы, соседи, которые, как могли, помогали  женщине пережить беду: то огород перекопают, то починят крышу  или принесут разной всячины детям. Да и школа, где  учились дети, тоже не осталась в стороне.
Обо всём этом Маша не переставала думать, пока, обгоняемый потоком машин микроавтобус торопился  к шахте. Всплывшие в памяти события двухлетней давности заставили её сейчас вновь пережить все детали её личной трагедии. Разве можно забыть  состояние безысходности, доходящее до отупения, которое она испытала? И вот новая беда на шахте. «Хотя бы обошлось без жертв», - думала женщина, представив  горе  шахтёрских жён и матерей.


* * *

Трагическое известие облетело городок мгновенно. Уже вторая авария на этой шахте, и люди беспорядочной толпой среди ночи стремились к месту происшествия. Как волны бурной реки, толпа подхватила Машу, когда она вышла из автобуса, оттеснила её, и она, захваченная врасплох, ничего не соображая, повинуясь какому-то стадному чувству, смешалась с гудящей толпой. Толпа разрасталась по мере того, как прибывали люди, - кто на автомашинах, кто на велосипедах, кто пешком. Ночной мартовский холод пронизывал до костей. В нескольких местах люди грелись у костров, сжигая в них разный строительный мусор, хлам и выброшенную из продуктового киоска старую тару. Спасатели ВГСЧ оттеснили людей за сооружённое впопыхах проволочное заграждение, чтобы они не мешали работать. Начинал моросить дождь.  После безрезультатных попыток пробиться к своим Маша  вдруг заметила знакомую старенькую «Волгу», притормозившую радом. За рулём сидел свояк, брат Ивана - Павел. Лицо его почернело от волнения. Он  работал забойщиком на этой шахте почти двадцать лет. В советские времена стал заслуженным шахтёром, производственные показатели которого всегда ставили в пример. Сейчас Павел работал звеньевым участка.
- Давай, Мария, - в машину! Вымокнешь ведь,  - охрипшим от волнения голосом сказал он.
Женщина проскользнула в кабину. Павел  громогласно ругнулся, несколько раз пытаясь включить зажигание, чтобы продвинуться к автобусу. Руки его дрожали.
- Да не переживай ты так, Паша, - Маша пыталась его успокоить, - даст Бог - всё обойдётся.
Он  ничего не ответил, только крепче сжал челюсти и, приказав Маше сидеть в машине, сразу куда-то исчез.  Пространство вокруг шахты было запружено  спецтехникой, возле которой суетились подразделения спасательных служб. Военизированная охрана плотной стеной стояла вдоль проволочного ограждения, держа осаду против натиска потрясённых граждан. Дым от костров чадил под редкими каплями дождя и стал понемногу рассеивался, оседая на клочковатых островках снега вдоль дороги. Вот и первые носилки с пострадавшими, которые осторожно задвигали в реанимационные машины.
По ветровому стеклу «Волги» растекались капли дождя, и от этого  происходящее за стеклом казалось Маше нереальным и призрачным. Стало душно, и она слегка приоткрыла дверцу машины. Народ гудел, как улей. В воздухе витал горьковатый дымный запах утраты. «Так, должно быть, пахнет горе», - подумала Маша.
Когда Павел вернулся, он, похоже, не заметил свояченицу, неподвижно застывшую в уголке машины. Взявшись руками за руль, он бессильно опустил голову на руки и некоторое время сидел без движения.
- Павел, - осторожно позвала Маша, - ты в порядке?
Он резко повернул к ней перекошенное лицо:
- О каком порядке ты говоришь, где ты его видишь? Разве жизнь человеческая кого-то сейчас интересует?
- Остынь и расскажи, что случилось.
- Поехали! Начальство тебя отпустило. Мне надо срочно в город.  Павел коротко рассказал Маше о случившемся.
- На этот раз обошлось малой кровью, - сказал он, - вывихи, удушья, сотрясения. Понимаешь, - взрыв произошёл в вентиляционном штреке в самом начале смены, когда бригада уже спустилась в лаву и, покинув клеть, двигалась в забой.  Ударной волной снесло рудстойки. Обрушилась кровля и завалила выход. Произошло возгорание угольной пыли, и только оперативная работа спасателей...
- А причина?  - спросила Маша, -  откуда он взялся этот взрыв? Метан?
- Вот тут-то собака и зарыта. Ну, разгребём мы завалы, восстановим шахту, но где гарантия, что это не случится снова?
Павел внезапно разозлился, одной рукой держась за руль, а другой - нервно жестикулируя, он спросил:
- Маша, в каком веке мы живём, ты знаешь?
- В двадцать первом, конечно.
- Кто-то, может быть, и в двадцать первом, а мы, шахтёры, живём, Машенька, в пещерном веке: оборудование древнее, технологии старые, техника безопасности не выдерживает критики. Где-то замкнёт провод, случайная искра  - и взрываемся. как на мине.   Нужно менять всю систему. А ты говоришь - двадцать первый век...  Каждый раз спускаешься в шахту и не знаешь - выйдешь оттуда или нет. А что делать - семью-то кормить надо... Человеческий фактор...
- Опасная у вас профессия. Вот и Ивану не повезло, - грустно сказала Маша.
- Не в профессии дело, - отношение к нашему брату, шахтёру, плёвое, понимаешь?
Павел довёз Машу к самому дому и на прощанье сказал:
- Ты говори, если чё надо, сестрёнка.
                IV


Проводив Веронику, совершенно разбитый и опустошённый Нерадов вышел на террасу и закурил.  Пахло весной. В саду зацветали липы,  над ними жужжали пчёлы,  в воздухе весело носились стрижи. «Хорошо бы уехать прямо сейчас», - подумал он. Путёвка лежала  в кармане, но до отъезда оставалось ещё  больше месяца. За это время надо успеть завершить кое-какие дела: подготовить распоряжения сотрудникам, издать приказы, посидеть над докладом,  выступить  на учёном совете.
Вернувшись в кабинет, Игорь Николаевич бессильно опустился в кресло. Мысли  разбегались, мешая сосредоточиться. На столе лежала кипа бумаг, которые он вытащил из ящика стола. Это были  старые рефераты, незаконченные статьи, письма, дипломы - всё, что скапливалось годами и откладывалось в «долгий ящик», на потом. Вечерело. На полу постепенно бледнело солнечное пятно, пока не исчезло совсем. Взгляд   остановился на  черноморской раковине. Он бережно взял её в руки и, проведя пальцем по бледно-розовым створкам, почувствовал, как сжалось и заныло сердце. Прикрыл глаза.  Нахлынули воспоминания...
Тесть всё-таки уговорил его после защиты диссертации съездить отдохнуть к морю без Вероники. Она проходила преддипломную практику и целыми днями пропадала то в лаборатории, то в студенческой библиотеке.  К защите готовилась увлечённо и основательно. Ей нравилась будущая профессия, и она нисколько не сомневалась, что папа  поможет ей устроиться в  Дом моделей, где у неё уже была масса подруг и знакомых. Давая последние напутствия мужу, она сказала:
- Остановишься у старой хозяйки. Я ей звонила, она примет тебя. Ешь фрукты, загорай. Обо мне не беспокойся, но не вздумай опоздать на защиту.  Если всё будет о, кэй,  нас ожидает Венеция. Представляешь! Гондолы, серенады, Дворец дожа, - и она, мечтательно улыбаясь, чмокнула его в щеку.
Комната, которую он снял, была солнечной, с видом на море. Под окном бегал хозяйский пёс, терьер по кличке Чак. Хозяйка ласково называла его  Чариком. Три года прошло, а собака его помнила. Видно, не забыла, как они с Вероникой приносили ему куриные косточки.  Славное было время! Игорь Николаевич улыбнулся своим мыслям. Веронику утром трудно было поднять, и он, едва проснувшись, в одних плавках бежал с Чариком на пляж, благо он был совсем близко. Утренняя вода так приятно освежала. Чак плыл рядом, делая круги, и лаял, если Игорь погружался в воду с головой. Освежившись, он бежал к Веронике, тормошил её, смеясь и дурачась, и лениво потянувшись, она, наконец, вставала.
А сейчас  без жены Игорь боялся  отупеть от скуки.  Передохнув с дороги, он вышел во двор. Солнце стояло в зените и нещадно палило, хотя был  только конец мая. На пороге сидел хозяйский кот Филимон и проникновенно глядел на копошившуюся под лавровым кустом сойку. Погладив Филю и осмотревшись, он увидел хозяйку, Анну Филипповну, пьющую чай за столом под пластиковым навесом. Она ласково улыбнулась жильцу и жестом пригласила к столу.
- Машенька, крикнула она дочке, - принеси Игорю чай, да инжировое варенье прихвати.
- Спасибо, Анна Филипповна, - он был тронут. - Хорошо как у вас, прямо благодать Божья! Я помню Ваше варенье. Ничего подобного я никогда не пробовал,  - присаживаясь рядом с хозяйкой, сказал Игорь.
Ему всё здесь нравилось: и  эта жизнерадостная гостеприимная женщина, и забавный Чарик, развалившийся у её ног, и прохладный, утопающий в зелени дворик с отцветающим кустом сирени у калитки, и буйно цветущей, свисающей серебристо-голубым пологом глицинией,  живописно обрамляющей заднюю стенку дома. Чем-то родным, давно забытым повеяло от этой простой безыскусной обстановки. Время от времени над двором кружились чайки, выжидающе поглядывая на них с приличного расстояния - не перепадёт ли  что-нибудь с хозяйского стола.
Вышла Маша,  неся на подносе большую кружку чая и вазочку с вареньем.
- Ты узнала нашего квартиранта? - спросила мать.
- Конечно. Года  три назад  отдыхал у нас со своей красивой женой. Даже Чак вспомнил.
Но Игорь не узнал в стройной белокурой девушке ту Машу, какую он видел прежде. Тогда она была нескладной голенастой школьницей с неровно подрезанной, выгоревшей до белизны чёлкой, загорелой, как головешка, и очень застенчивой.
- Неужели это та Маша? Признаться, я тебя не узнал, - искренне удивился Игорь.
- А Вы не изменились вовсе, - сказала Маша, - вот только волосы поредели, - но почему приехали без жены? Мама сказала, что  недавно вы поженились. Поздравляю! - улыбнулась девушка.  Улыбка у неё была замечательная, по-детски лучистая и обворожительная.  Держалась она уверенно и просто, от былой застенчивости не осталось и следа.
- Вероника меня выдворила из Москвы,  чтобы  не мешал  готовиться к защите.
- И правильно сделала,  - вмешалась мать, - вон, какой худющий и бледный, здесь  хоть отдохнёт от своей науки.
- А у вас было свадебное путешествие? - не унималась Маша.
- Будет позже, - кратко ответил Игорь и почему-то смутился. Ему не захотелось развивать эту тему. Мысленно представив сейчас Машу, Нерадов  вспомнил,  с каким недоумением поглядела она на него и сразу ушла в дом.
Едва жара спала, Игорь взял полотенце, журнал, очки, позвал Чака и спустился по вытоптанной тропке на пляж. Время было вечернее, солнце не жаркое, а небо без единого облачка. Он искупался и блаженно растянулся на тёплой гальке, закрыв глаза. Слегка штормило, и волны иногда дотрагивались до его пяток. Это забавляло. Чуть позже, приподняв голову, Игорь огляделся, но не обнаружил сколько-нибудь интересную публику. В основном, резвилась молодёжь,  да  две-три  женщины  «бальзаковского» возраста неподвижно лежали на цветных подстилках под заходящим солнцем. Кто-то даже похрапывал. Не с кем было перекинуться словом. Вот была бы Вероника рядом...  Он снова закрыл глаза  и под музыку прибоя стал вспоминать, как весело здесь проходило время. У этих камней они когда-то лежали, старательно натираясь  специальным маслом, чтобы, вернувшись в Москву, поразить своих друзей  бронзовым загаром.  Их отношения только начинали складываться и, лёжа на горячей гальке рядом с очаровательной девушкой, Игорю грезилось счастливое будущее. 
А познакомились они в клубе МВТУ на вечере, устроенном по случаю окончания учёбы. На их курсе девушек было мало, и серьёзно Игорь ещё ни с кем не встречался. Веронику пригласила на вечер Ася, однокурсница Игоря, и её подруга сразу привлекла к себе внимание ребят. Рослая, пышногрудая, с густой волнистой гривой золотистых каштановых волос, она эффектно выделялась на фоне остальных девушек. Её наперебой приглашали танцевать, но охотнее всего она танцевала с ним, с Игорем, хотя он мог только топтаться на одном месте, неуклюже передвигая ноги. Танцевать он не умел, да и где он мог научиться? Дома, в маленьком сибирском городке Канске, не было даже дискотеки. А здесь, в Москве не до веселья было. Учёба отнимала всё свободное время. Но Вероника явно отдавала предпочтение ему. Игорь недоумевал, как он мог произвести впечатление на такую девушку. Тощий, нескладный, к тому же начинающий уже лысеть очкарик. На их курсе были парни более видные.  И в то же время ему льстило, что она выбрала именно его, но он робел и терялся. Это забавляло и веселило девушку, и она сразу взяла на себя роль хозяйки положения. Всем стало ясно - высокий, застенчивый очкарик явно пользовался успехом. Вадим Тронин, вальяжный, высокомерный, спортивного сложения юноша, пытающийся уже отпускать профессорскую бородку, панибратски похлопал Игоря по плечу и с плохо скрываемой завистью произнёс:
-  Смотри, не упусти, друг. Такие птицы к нам редко залетают.
Сам он уже два года встречался с третьекурсницей  Светланой, миловидной пухленькой блондинкой с ямочкой на подбородке.  Она не отпускала от себя Вадима ни на шаг и ревностно, оценивающе  присматривалась к Веронике. Но заметив, что девушка увлечена Игорем, успокоилась. Позже Светлана с Вадимом поженились, и у них родились  симпатичные девочки-двойняшки.
Взобравшись на плоский шершавый камень, торчащий прямо из воды, Игорь вспомнил, как любили они с Вероникой загорать на нём, лёжа на спине, и следить за полётом чаек.
На следующий день после знаменательного вечера Вероника назначила ему свидание у главного входа своего института на Малой Пироговской.
- Я не пойду на последнюю пару, лучше мы с тобой сходим куда-нибудь, - сказала она, - может в кафешку или бар, надо же отметить наше знакомство. Ты любишь «Амаретто»?
Игорь смущенно промолчал, боясь обнаружить своё невежество. Он понятия не имел, что это такое.
- Люблю всё итальянское, мечтаю когда-нибудь побывать в Венеции - с воодушевлением продолжала она, даже не заметив, что  новый знакомый  не проронил ещё ни слова. «Девушка  с запросами», - озабоченно думал он.
С утра Игорь, очень волнуясь, разыскал Асю и спросил её, какие цветы любит её подруга.
- Ника - девушка экстравагантная, но, как это ни странно, любит ромашки, знаешь - простые деревенские  ромашки на длинных ножках, - она лукаво улыбнулась, - но для первого свидания это не годится. Нужен изыск типа орхидей, камелий и прочее. А лучше - купи ей розы. Розы нравятся всем.
Так он и сделал. Выйдя на станции метро «Фрунзенская»,  купил в цветочном киоске понравившиеся ему ярко-желтые розы и с замиранием сердца подошёл к старинному, поражающему своим великолепием, зданию института тонкой химии. Невольно залюбовавшись архитектурой, Игорь не сразу заметил подошедшую Веронику.
- Что? Нравится? - спросила она. - Раньше не строили, а создавали. Стиль - «арт    нуво». Увидев замешательство на лице парня, добавила: - Или стиль «модерн», что одно и то же. Вероятно, кроме своих атомов, ты ничем не интересуешься.
Затем, переведя взгляд на розы, скептически улыбнулась и сказала:
- Жёлтый цвет - к разлуке. И тут  прокол. Или это намёк?
Но заметив, как он растерялся, примирительно сказала:
- Ладно. Верно говорят, что физика и лирика - понятия несовместимые.
Игорь отважно произнёс:
- Я надеюсь, что ты поможешь мне совместить эти понятия.
Их роман набирал обороты. Уже через неделю   она затащила его домой познакомить с родителями. Квартира поразила Игоря оригинальным убранством комнат, стильной мебелью и разнообразным освещением. Здесь было множество торшеров, изысканных бра, различных подсветок и даже канделябры со свечами на старинном рояле марки «Блютнер».
- Это мамин инструмент. Она преподаёт в консерватории, - пояснила девушка и добавила:  -  Называй меня Никой, у нас так принято.
Дом был с консьержкой, а из окон восемнадцатого этажа автомобили на Кировском проспекте казались шустрыми муравьями.  Отец Вероники, профессор Яков Борисович Теплинский, заведовал отделом в Институте ядерной физики, и это особенно заинтересовало Игоря. Профессор, узнав, что друг Вероники - физик, закончивший МВТУ имени Баумана с «красным» дипломом,  воодушевился и, пригласив его в кабинет, начал «прощупывать». Задавая на первый взгляд безобидные, но всё-таки каверзные вопросы, на которые Игорь отвечал, почти не задумываясь, легко, горячо и увлечённо, не подозревая, что это своеобразный экзамен. Профессор остался доволен и покровительственно приобняв парня за плечи, доверительно сказал:
- Такие мозги нельзя отпускать из Москвы. Куда распределили?
- В Новосибирск, в Академгородок. Я сибиряк. Вначале хотели под Семипалатинск, но я отбился, наукой хочу заниматься, поступить в аспирантуру.
- Похвально! У Вас, молодой человек, исследовательская жилка, я сразу это понял.
Общаться  с Теплинским было легко, и молодой Нерадов даже не заметил, как прошли скованность и напряжение первых минут. Сев на «любимого конька», он увлечённо делился с профессором своими планами. Тот слушал, не перебивая.
- Ну, ну, - наконец, промолвил Яков Борисович, - а хотели бы в Москве работать?
- Я не думал об этом. В Новосибирске - прекрасная база и потом... - Игорь замялся и замолчал.
- И потом ... - мягко напомнил профессор.
- В Москве меня ничто не держит, разве что Верони.., разве что Ника, с которой я едва знаком, - смущённо сказал Игорь, - я даже не мог предположить, что случай сведёт меня с ней и с вами... Спасибо Аське.
- Случай, говорите? - Яков Борисович загадочно улыбнулся, - ну-ка, присядьте, юноша.  Игорь сел в кресло, выжидательно глядя на Теплинского, который, что-то обдумывая, машинально передвигался по комнате. Это был высокий, статный, слегка полноватый, но довольно подвижный человек лет пятидесяти, с живым, умным лицом и простой, без тени снобизма, манерой держаться. Профессор ему решительно нравился.
- Я догадываюсь, что вы сейчас скажете, - произнёс Игорь, -  что случайностей не бывает, что это реализация подсознательного устремления и так далее. Но я не фаталист и в эту ерунду не верю.
- И правильно делаете, - засмеялся профессор, - ведь это я попросил Асю познакомить с вами мою дочь. Никуша очень уважает моё мнению и доверяет моей интуиции. Признаюсь - этот случай или эту случайность, как вы изволили сказать, устроил я.
Игорь опешил.
- Что с вами, мой юный друг? - Яков Борисович явно наслаждался произведённым эффектом.  - Но если бы вы не понравились моей дочери, этот случай так и остался бы случайностью и не привёл  вас сегодня  ко мне в дом, логично?
 Юноша  растерянно молчал, не зная, что ответить.
- Да и вам, молодой человек, Ника, я вижу, приглянулась, - продолжал  Теплинский -  дочь-то у меня красавица и умом Бог не обидел.
- А зачем вы... - с трудом произнёс Игорь.
- А затем, юноша, что Асенька Вас очень хвалила, говорила, что Вы - лучший студент на курсе, «ну, очень способный мальчик», в чём я сейчас и сам убедился. Я даже курсовую Вашу листал и, надо признаться, с удовольствием. Неординарность мышления - это качество будущего учёного.
Игорь вспомнил, как Ася выпросила у него курсовую за день до сдачи на кафедру. Это было обычным делом у студентов  - обмениваться информацией.
- Ну, что, коллега, пошли пить чай, а то наши дамы  уже заждались, а насчёт Москвы - подумайте.
Яков Борисович широким жестом пригласил его к выходу. Игорь уже постепенно пришёл в себя и от этого подкупающего «коллега» его распирало от гордости. В последствии он часто вспоминал этот диалог, всякий раз удивляясь тому, что профессор Теплинский, известный в научных кругах учёный-физик, в жизни оказался простым, обаятельным, не лишённым чувства юмора, и общался с ним, юнцом, на равных, отбросив рамки субординации.
Поддавшись воспоминаниям, Игорь не заметил, что пляж постепенно опустел. Местные подростки, посиневшие от долгого купания, забавлялись с Чаком, швыряя в море палку. Собака со звонким лаем бросалась за ней в море,  хватала её и плыла обратно.  Солнце почти закатилось за горы. Игорь начал одеваться. Ему было одиноко без жены, но так спланировал тесть, значит - это правильно. Надо набраться сил и настроиться на жизнь в новом качестве. Впереди - любимая работа в лабораториях НИИ, впереди - эксперименты по холодному термоядерному синтезу, впереди - открытия, публикации, командировки, словом, нормальная жизнь учёного.

V

С хозяйкой Игорю повезло. Анна Филипповна чем-то напомнила ему его мать: такая же простодушная, улыбчивая и словоохотливая. Чем-то родным и домашним повеяло от неё, от чего он давно отвык,  но к чему так тянулось его сердце. Вернувшись в свою комнату, Игорь увидел на тумбочке букет сирени,  и на душе стало теплей. Но вот куда себя деть, он не знал. «Надо прогуляться и где-то перекусить», - подумал он. Уже смеркалось, и, выйдя во двор, Игорь уловил запах жареной картошки, доносившийся из летней кухни. Хозяйка, видимо, готовила ужин. Только сейчас он понял, как  голоден и направился к калитке, на ходу крикнув Анне Филипповне, что скоро вернётся. Но она чуть ли не насильно усадила его за стол под навесом.
- Перекуси со мной, не побрезгуй. Пища у нас простая, домашняя, но зато всё свежее, - сказала она и придвинула ему миску с салатом и аппетитно поджаренную соломкой картошку.  За ужином она разоткровенничалась:
- Машку родила в восемнадцать лет. Отца её, одноклассника моего, провожали в армию всем Лавровым переулком. Когда поняла, что жду ребёнка, растерялась. О дальнейшей учёбе нечего было и думать. А ведь как я мечтала поступить в медицинский.
-  И что отец?  Он знал о ребёнке? - спросил Игорь.
- Знать-то он знал. Поначалу писал радостные письма. Я ему фотографии дочери посылала, но за полгода до демобилизации переписка оборвалась. Не вернулся он в посёлок. Как мне сказали соседи, женился  на девушке с тех краёв, где служил. Там и остался жить.
- А дочь свою не пытался увидеть?
- Какое там!  Сюда не приезжал ни разу. Маша несколько раз порывалась поехать к нему, но я её отговорила. Зачем мы ему?  У него своя семья.
- Да, печальная история, - произнёс Игорь.
- Так замуж и не вышла. Любила его, подлеца. А дочь, слава Богу, вырастила и без него. Мать помогала, пока была жива, соседи, кума моя Оля, что Машеньку крестила. Закончила медицинские курсы, стала работать  в санатории медсестрой.
- Ну, а личная жизнь? - спросил Игорь, краснея, - о себе ведь надо подумать. Выходите замуж, пока ещё молодая,
Анна Филипповна рассмеялась и погрозила ему пальцем.
- Замуж - не напасть, лишь бы замужем не пропасть, - отшутилась она. - Есть тут один, который год сватается. И дочка не против. Да боязно мне что-то менять, привыкла жить сама. Вот Машеньку выучу,  а там посмотрим, - заключила она.
- Кстати, а где она? - спросил Игорь.
- На дискотеке,  где ж ей ещё быть. Дело-то молодое.
Поблагодарив Анну Филипповну за ужин и беседу, он ушёл к себе и закурил, любуясь лунной дорожкой на море. Лёгкий бриз слегка шевелил занавеску, запели сверчки, и повсюду витал запах цветущей глицинии. Спать не хотелось, и он решил прогуляться перед сном. Проходя мимо бара «Якорь»,  Игорь подумал, что неплохо было бы выпить какого-нибудь крымского вина, отметить, так сказать,  приезд. У входа в бар он заметил стайку молодёжи и среди них - Машу. Она весело помахала ему рукой. Рядом с ней стоял коренастый, спортивного сложения парень. Он смерил Игоря ревнивым  взглядом и демонстративно положил руку на плечо девушки.
- Привет, молодёжь! Тут у вас как, насчёт выпить?
- Легко! - ответил кавалер Маши.
- Может составите мне компанию? - обратился он к Маше и её спутнику.
- Warum denn nicht, что значит - почему бы и нет, как говорят немцы, - ответил парень.
- Познакомьтесь, - сказала Маша, - это Коля, мой одноклассник, любимый ученик нашей немки, - и, повернувшись к своему спутнику, лаконично представила Игоря:
- Физик из Москвы - Игорь, наш квартирант.
- Что обычно школьницы пьют? - обратился  к девушке Игорь.
- Вот у них и спросите, а я в этом году закончила школу, - ответила Маша запальчиво.
- Вот как?  Поздравляю вас, барышня, - с театральным пафосом сказал Игорь, - тогда шампанское?
- Нет, лучше коктейль.
Выпив за  приезд и перекинувшись двумя-тремя фразами с молодёжью, Игорь сказал:
- Ну, не буду  мешать. Пойду, надо выспаться с дороги.
Вернувшись после прогулки, он спросил у хозяйки:
- Филипповна, а можно мне  во дворе переночевать на раскладушке.  В комнате душновато и  у  меня что-то сон пропал. Буду на звёзды смотреть, их считать, тогда, может, усну.
- А чего ж нельзя?   Возьми в кладовке раскладушку и считай свои звёзды  хоть до утра, звездочёт.
- Вот спасибо! - обрадовался Игорь. - Куда денешься от вашей романтики.
Расположившись между  деревом инжира и кустом крыжовника в глубине двора, он быстро разделся и лёг. Хозяйка выключила свет в своей комнате, и двор сразу погрузился в темноту. Сверчки распевали на все лады свои рулады, а звёздное небо казалось волшебным шатром. Послышались шаги. Чак сначала тявкнул, а затем начал радостно повизгивать. «Маша вернулась», - подумал Игорь. У калитки девушка, простившись с Николаем, осторожно зашла в дом, в темноте не заметив квартиранта. Сон долго не приходил. Игорь зачарованно смотрел на звёзды и прислушивался к незнакомым ночным звукам.
Чуть свет его разбудил лай Чака у калитки. Хвост его вертелся, как вентилятор. «Кто-то свой», - подумал он.
Маша! - позвал чей-то тенор.  - Genug zu schlaffen. Stehe auf!*
«Николай, - сообразил Игорь, - фраерок Маши. С чего это он выпендривается?» Войти Николай не решался. Игорь увидел, что в окно выглянула сонная недовольная девушка и, приложив палец к губам,  сказала:
- Ты чего орёшь? Нашего жильца разбудишь.
- Цаца великая! Ему давно уже пора на пляже валяться, а не дрыхнуть.
- Да тише ты, не шуми. Чего явился?
- Хочу выдернуть тебя на мыс, там сегодня наши тусуются.
- Подожди. Я - мигом!
Чуть погодя, лязгнула калитка, и всё стихло. «Неприятный тип», - подумал Игорь, затем встал,  зашёл в летнюю кухню, выпил  кофе и, насвистывая, спустился к морю.

* * *
Лето 1988 года на Южнобережье выдалось жарким. Старожилы говорили - давно не было такого лета. Дни и ночи стояли на редкость душными, а солнце нещадно палило весь день. Единственным спасением было море. Анна Филипповна с дочерью тоже ночевали в другом конце двора в виноградной беседке.

 * - Довольно спать Вставай! (нем.)
Поначалу Игорь отсыпался. Сказывалось перенапряжение предыдущего месяца: бессонные ночи,    дебаты   с    оппонентами,    раздражающая     суета  мегаполиса.
 Живительный воздух  Южнобережья, морские купания и отсутствие всяких проблем оч быстро привели его в состояние ленивого благодушия.  Этому способствовала и духота, донимающая даже ночью. Работать над  статьёй не было ни сил, ни желания. Изредка звонила Вероника, проговаривая скороговоркой последние московские новости. Сообщая о преддипломных заботах, она всякий раз спрашивала:
- Ты обо мне скучаешь?
- Ещё бы!  Здесь всё напоминает о тебе. А как  цветёт глициния!
- Не узнаю своего физика. Откуда эти лирические нотки? Как я тебе завидую, милый. А вот мне скучать  некогда. Столько всего навалилось.И она добрых десять минут «грузила» его своими серьёзными, как ей казалось, проблемами.
Маша уже не выглядела такой раскованной, весёлой и уверенной в себе девушкой, какой она показалась Игорю  в первый день приезда. Она стала замкнутой, задумчивой и даже какой-то заторможенной. Всё свободное время просиживала за столом под навесом, обложившись учебниками и конспектами. Она готовилась через год поступать на исторический факультет университета. Мать говорила ей:
- Сходила бы ты куда-нибудь с друзьями, развеялась. Вон, Николай сколько раз звонит, а ведь тоже в «ин яз» готовится. А тебя и с места не сдвинешь.
- А что ему бояться. Он немецкий в совершенстве знает, - отмахивалась Маша.
- Из русских немцев наш Николай, - пояснила Анна Филипповна Игорю.  - Хоть ты ей, Игорь, скажи. Год ещё впереди, успеет подготовиться.
Маша раздражённо отмахивалась, что-то бурча бесцветным голосом и снова погружалась в свои конспекты.
Игорь был далёк от мысли «воспитывать» Машу, он чувствовал, что она и к нему переменилась. Исчезла лёгкость, с какою она с ним общалась в первые дни. Он постоянно ловил себя на мысли, что его задевает отчуждённость Маши, что ему хотелось бы с ней поболтать, прогуляться по знакомым улочкам, зайти в кафе. Он объяснял это одиночеством и скукой, но, если честно, недостатка в общении  не испытывал. Праздная курортная атмосфера сама располагала к мимолётным знакомствам. Он охотно знакомился, обсуждал международные новости, в пляжном павильоне играл в шахматы. А с одной дамой средних лет, импульсивной и спесивой, как-то сыграл партию в бильярд. Её реакция на каждый забитый им  шар была такой бурной, что Игорь, в конце концов, решил ей проиграть. И правильно сделал, иначе она бы устроила  истерику. После игры он галантно поклонился и произнёс, входя в роль  героя тургеневских романов:
- Благодарю вас, сударыня. Игра с вами доставила мне истинное удовольствие.
Иногда на пляже появлялась Маша с подружками или с верным своим рыцарем - Николаем. Игорь невольно любовался  её грацией, нежным смуглым румянцем, замечая, что с появлением девушки  большинство мужчин поворачивали голову в её сторону. Она, небрежно ему кивнув, отходила подальше и больше не обращала на него никакого внимания. Это слегка задевало, и он, отвернувшись, старался о ней не думать.
Однажды Николай, снисходительно улыбаясь, подошёл к нему прикурить.
- Привет, физик! Может в шахматы сыграем?
- Давай, - согласился Игорь без особого энтузиазма.
- Айн момент!
Когда Николай отправился в павильон за шахматами, подошла Маша и сказала:
- Коля очень сильный шахматист. Разрядник. Не огорчайтесь, если проиграете.
Николай был неприятен Игорю своей самоуверенностью неотразимого самца, поэтому он сказал:
- Вот уж, не ожидал. Судя по  бицепсам, интеллекта в нём маловато. Хотя бывают счастливые исключения. Ему бы охранять какого-нибудь вора в законе или денежного туза, а не барышень, - он спохватился, - прости, Маша...
Девушка неожиданно улыбнулась:
- Коля просто друг, не более, - сказала она, впервые посмотрев на Игоря как-то особенно проникновенно. Это воодушевило его, и он, почти не задумываясь, легко  выиграл у Николая партию. О том, что у него тоже разряд по шахматам,  скромно умолчал. По глазам девушки Игорь понял, что она «болела» за него, и вдруг почувствовал себя почти счастливым. Ему хотелось дурачиться, говорить Маше комплименты и чем-то сногсшибательным поразить её воображение. Но Николай, буркнув что-то под нос, тут же её увёл.
Ох, уж эти курортные впечатления! Игорь чувствовал, что влюбляется.


  VI

Нерадов вздрогнув, открыл глаза. Кажется, он задремал в кресле. То ли ему померещилось, то ли в полудрёме приснилось юное улыбающееся лицо Маши, и он явственно услыхал, как она назвала его имя. От этого вздрогнул и очнулся. «Где я?»  За окном совсем стемнело. В доме было абсолютно тихо и сумрачно. Черноморская раковина лежала у ног на ковре. Должно быть, выпала из рук, когда он задремал. Подняв её и приложив к уху, он снова услышал отдалённый шум прибоя, и воспоминания нахлынули с новой силой. Они были столь неожиданными и приятными, что Игорь Николаевич снова вернул себя в то далёкое время, когда он ощущал себя влюблённым и счастливым.
Маша по-прежнему его сторонилась, и когда взгляды их встречались, слегка краснела и опускала глаза. Игорь понимал, что с девушкой что-то происходит, но не смел обольщаться на свой счёт. Все мысли его теперь были заняты ею. С ним происходило то, чего ни разу в жизни он не испытывал: он умирал от любви. Его душа то парила в небесах, едва он улавливал звук её голоса, то мучилась от ревности, заметив рядом с Машей её телохранителя.
С Вероникой всё было иначе. Ясно и просто с самого начала. Она ворвалась в его жизнь, как ураган, подчинила её себе, и, не сопротивляясь, Игорь позволил ей планировать свою судьбу. Веронику он обожал, восхищался её внешностью, уверенной осанкой, непредсказуемостью. Ему нравилась её опека, её знаменитый папочка и та счастливая перспектива, которая открывала ему дорогу в большую науку.
Чувства к Маше были иными. Сладкая боль переполняла всё его существо, сердце учащённо билось, и мир вокруг становился  нереальным, незначительным и ненужным. Реальной, значительной и нужной была сейчас только эта девушка.  Странная робость охватывала его, когда он настраивал себя объясниться с ней, чтобы понять причину её загадочного отчуждения.  Долго думая, с чего начать разговор, и так ничего не придумав, решил для начала зайти в кафе, перекусить и немного выпить для куражу. «Это снимет напряжение, и я буду выглядеть не таким идиотом», - подумал он. Сделав заказ и оглянувшись, чтобы выбрать место, Игорь вдруг заметил, что ему радостно и энергично машет рукой  пляжная дама, с которой он играл в бильярд.
- Садитесь рядом, поближе к окну. Здесь не так душно, - пригласила она, озарив его лучезарной улыбкой. Ему ничего не оставалось делать, как сесть, в душе чертыхаясь и досадуя. Перед дамой стоял бокал шампанского со льдом и нарезанный кубиками ананас. Игорю принесли коньяк и пару бутербродов. Он залпом выпил его, не проронив ни слова. Поддерживать «светскую» беседу  было лень, а пляжную даму, казалось, это вовсе не смущало. Сквозь густой её макияж пробивались капельки пота. Она без умолку болтала, шумно отдувалась, обмахиваясь экзотическим веером и пытливо  поглядывая на Игоря,  многозначительно улыбалась:
- А знаете, я ведь догадалась, что вы мне нарочно проиграли. Не каждый мужчина согласится добровольно проиграть женщине, если, конечно, он не собирается за ней приударить. Была бы я помоложе, я бы непременно окрутила бы вас. Но увы...
Дама явно набивалась на комплимент. Только напрасно. Игорь лишь натянуто улыбнулся и сделал попытку встать из-за стола.
- Постойте, - беспардонно воскликнула дама, - Вы чем-то удручены? Плохие новости?
- Что вы, сударыня! Вам показалось. Здесь, на отдыхе, плохих новостей не бывает, разве только погода испортится.
- Да, да, вы правы, - оживилась она, - от этой  духоты мозги закипают.
«У неё уж точно они кипят», - подумал Игорь и сказал с нарочитой чопорностью:
- Разрешите откланяться.
- Не разрешаю! - безапелляционно  заявила она. - Позвольте полюбопытствовать, отчего вы  здесь без жены?  Судя по кольцу, вы человек семейный. Ваша жена -   или дура, или вы ей безразличны...  Мужчинам ведь доверять нельзя, все они кобели!  Мы со своим супругом, царство ему небесное, всегда были неразлучны. Я даже в командировки его сопровождала.  Бывало...
-  Простите, - умоляюще произнёс Игорь, - но мне  действительно пора.
- Вот так я и знала, - невозмутимо продолжала пляжная дама,  - стоит заговорить о жёнах... Я ведь вижу, какими глазами вы смотрите на юную блондинку в сиреневом купальнике. Вы не думайте, я всё замечаю...
Дама удивлённо умолкла, заметив, что Игорь снова сел.
-  Ну, и как вам она? - ожив, спросил он.
-  Лакомый кусочек, но не для вас. Она же совсем ещё глупое дитя. С ней умрёте от скуки. Вам надо что-то посолиднее ...    Игорь развеселился:
-  Вроде вас?
- А что вы смеётесь? На отдыхе надо общаться с приличными людьми, а не тратить попусту время на смазливых девчонок.
Пляжная дама, как  ни странно, подняла ему настроение, коньяк взбодрил, и, возвращаясь в Лавровый переулок, Игорь даже насвистывал какую-то мелодию из репертуара модного здесь в этом сезоне Джо Дассена. Его песни звучали повсюду: из пляжного репродуктора, в барах, в кафе. Открыв калитку, он увидел, что хозяйка с дочерью пьют чай во дворе.
- Вот и наш звездочёт, - заулыбалась Анна Филипповна, - будешь с нами чаёвничать? - спросила она. - Наш чай с  крымскими травами жажду снимает.
- Не откажусь, спасибо!
- Тут вам Вероника звонила. Что-то срочное. Будет перезванивать, - сухо сказала Маша.
- Наверное, соскучилась девка. Уже, поди, с полмесяца молодожёна своего не видит, - шутливо произнесла Анна Филипповна, неся на подносе кружку дымящегося чая и нарезанный домашний пирог.  - Хоть ты попробуй, Игорь. Машку не заставишь, всё фигуру бережёт.
- С удовольствием!
- Ну, вы тут гутарьте, а я пойду прилягу. Сегодня мне на дежурство в ночь. Анна Филипповна работала в санатории сменной медсестрой.
Маша сидела напротив Игоря, не шевелясь и опустив глаза. Преодолевая неловкость, Игорь спросил:
- Что с тобой, Маша? Такое ощущение, что я тебе неприятен. Может, я обидел тебя чем-то?
- А вы не верьте своим ощущениям, со мною всё в порядке.
- Но почему на «вы»? Я что, кажусь тебе почтенным  дядей?
- Мы с вами на «брудершафт» не пили.
- Это можно исправить. Согласна?
Маша не успела ответить, зазвонила междугородка, и ему пришлось зайти в дом.
Вероника, как всегда, спросила:
- Игорёк, ты  без меня скучаешь?
- Конечно, Никуша. У меня всё о, кэй.  Ты, главное, - усердно готовься. Как родители?
Вероника сообщила, что папа уехал на три дня на конгресс в Прагу, а мама с подругой на даче, чтобы ей не мешать и не отвлекать.
- А теперь - главная новость! Твоя защита здесь шума наделала. Папа говорит - ажиотаж небывалый. Правда, он просил не сообщать тебе пока...  ну,  да ладно, не могу удержаться.
И она с нескрываемым торжеством сообщила, что в институте произошли перемещения и что его, Игоря,  назначат  с  сентября заведующим отдела, которым руководит сейчас Яков Борисович. А Теплинского переводят в Академию наук.  Игорь был ошарашен и не знал, что сказать.
- Правда, классная новость? Почему ты молчишь? Не рад?
- Не знаю, радоваться или нет.  Очень ответственно. Я пока не готов....
- А папа говорит...
- О чём говорит папа, я догадываюсь, - раздражённо сказал Игорь, -  меня даже не поставили в известность. Переставили, как  шахматную фигуру...
- Ладно, не злись. Лучше бы я не говорила.
Игорь ушёл в свою комнату и долго лежал на кровати, глядя в потолок и переваривая информацию. Он размышлял. Едва вылупившись, сразу стать во главе отдела, объединяющего заслуженных физиков, которые по опыту и возрасту годились ему в отцы... И не этично, и не корректно. Игорь понимал, что таким стремительным продвижением он обязан своему тестю, но это почему-то сейчас не радовало его. Он сознавал, что назначение его преждевременно. За спиной начнутся разговоры, многозначительные намёки, зависть и прочее. «Надо отказаться, даже если тесть рассердится», -  подумал Игорь. Но он знал, что Теплинский приведёт ему массу неоспоримых доводов и аргументов, и ему придётся согласиться. «Ах, будь, что будет, - подумал он, - поживём - увидим». Мысли его снова обратились к Маше. Его безудержно влекло к ней, и он ничего не мог с собой поделать.
Начинало темнеть. Игорь  вышел во двор и закурил. Маша сбежала в дом и больше не появлялась. «Может, уехать?», - подумал он, но внутри у него всё запротестовало.
Прошло несколько дней. Игорь пытался найти подходящий момент, чтобы  объясниться с девушкой, но она откровенно избегала его. Иногда, сталкиваясь с ней во дворе или в доме, он пытался её разговорить, но Маша, односложно ответив,  торопливо уходила. Под навесом она больше не сидела, учебники забросила и опять появлялась в сопровождении верного Николая на пляже, а вечерами пропадала на дискотеке. Игорь не находил себе места, много курил и часто сидел в излюбленном «Якоре», меланхолично и отрешённо смакуя коньяк. Если раньше он рад был общению, то теперь  знакомых обходил десятой дорогой.
Приближалось время защиты диплома Вероники, и надо было уже думать об отъезде, но уезжать не хотелось. Ему было хорошо в этой семье. Давно он не ощущал себя  так свободно и раскованно. В Москве, в профессорском доме он чувствовал себя чужим. Изысканная обстановка, атмосфера тонкого лицемерия, негласные регламентированные правила поведения, царящие здесь, были чужды его сердцу. Он, простой сибирский парень, привыкший не ограничивать себя рамками дурацкого этикета, чувствовал себя в этом доме вороном в золочёной клетке. Здесь  он был самим собой, как дома. Даже успел привязаться к Анне Филипповне, которая так напоминала его мать. Как давно он не был дома!  Как тянуло в милые сердцу родные места,  порыбачить с отцом на рассвете, развести костёр, сварить уху и неторопливо беседовать с отцом о наболевших проблемах деревни. Отец работал на лесопилке и частенько брал его с собой. Если техника давала сбой, вдвоём они быстро справлялись с поломкой. А какие пельмени готовила мама! Пальчики оближешь. Но всегда что-то мешало  вырваться к родителям. На свадьбу они не смогли приехать. Мать страдала полиартрозом  и вела почти неподвижный образ жизни, и тогда  они с Вероникой решили сразу после свадебного путешествия завернуть в Канск.
Об отъезде  Игорь старался не думать и продолжал наслаждаться всеми благами крымского лета. Он уже прилично загорел и купался до изнеможения, заплывая далеко от берега. Купив ласты и маску,  подолгу плавал под водой, дивясь красоте подводного царства. Вот только жара донимала прямо с утра, и ночью нечем было дышать. Даже Чак, в полуденные часы изнывая от пекла, вырыл яму под кустами ежевики и отлёживался в ней весь день. К великой радости Анны Филипповны Игорь соорудил во дворе летний душ, подключив  шланг к бачку  на крыше летней кухни. Теперь можно было обливаться, спасаясь от зноя, в любое время.
Как-то перед самым отъездом, проснувшись среди ночи от духоты, Игорь решил облить себя водой из шланга. Осторожно, чтобы не разбудить женщин, пробрался к летней кухне и услыхал, что мать и дочь о  чём-то тихонько беседуют. Сна не было и у них. Что-то задев в темноте и обнаружив себя, он сказал:
- Решил освежиться, такой душной ночи еще не было.
- Вот и мы с Машенькой маемся, - ответила хозяйка.
- А знаете, Филипповна, пойду-ка я лучше в море окунусь, всё равно сна нет.  Вот только фонарик бы мне...
- И то правда. Сейчас, поди,  все повыползали к морю. Возьми Машу с собой - вдвоём, оно, веселее. Днём отоспится.
Игорь замер, ожидая, что скажет девушка. Но она молчала.
- Чарика не берите, пусть дом охраняет, нечего баловать, - продолжала хозяйка, как будто вопрос был уже решённым.  - Ну, что ты лежишь, беги за фонарём, - мать легонько подтолкнула дочку.
- Если Игорь не против...  - пролепетала Маша чуть слышно.
- Отчего же? Я - «за», - проронил Игорь, пытаясь сохранить равновесие духа и не спугнуть девушку. Душа его ликовала, но он изо всех сил старался казаться спокойным.
Натянув шорты и уже подойдя к калитке, вдруг остановился и сказал, обращаясь к девушке:
- Очки я не взял, в темноте и потерять можно. Ты будешь моим поводырём.
Он бережно взял Машу под руку, и осветив фонариком пустынный переулок, почувствовал, как учащённо  забилось  сердце.
Выйдя на тропу, ведущую с откоса к морю, Маша предупредила:
- Смотрите не оступитесь, тут коряга торчит.
Но было  поздно. Игорь споткнулся, выронил фонарь, и если бы Маша его не удержала, улетел бы в заросли колючей иглицы. Он благодарно прижал девушку к себе и сказал:
- Что бы я делал без тебя, Маша! Бог с ним, с фонарём, куплю, если не найдётся...
Дальше шли осторожно, на ощупь, тесно прижавшись друг к другу.
- А вы...  а ты купался когда-нибудь ночью? - спросила девушка.
- Да, было такое. Мы с Вероникой как-то  провели ночь на пляже. Засиделись дотемна, собрались уже уходить, но куда-то затерялись её часы.  Фонаря у нас не было,   искали вслепую, руками,  сожгли коробок спичек. Часы были дороги ей -  подарок отца. Решили остаться до утра, а чуть стало светать - нашли их совсем рядом. Они бодро тикали, присыпанные галькой. Да ты не слушаешь меня...
Маша слегка отстранилась и отчуждённо молчала.  На пляже действительно было людно. У самой воды сидела парочка, поочерёдно прикладываясь к горлышку бутылки. Чуть дальше, у камней, веселилась компания молодёжи. Тут было светлее, побережье освещалось скудным светом одинокого фонаря у пирса.
- Знаешь, - сказала Маша, - здесь шумно и неуютно. Давай пойдём на «дикий» пляж.  Это рядом, за волнорезом. Будем, как «робинзоны»  на необитаемом острове. «Боится, что кто-нибудь из знакомых увидит её со мной», - подумал Игорь.  Они прошли метров сто, осторожно передвигаясь по скользким камням и, наконец, достигли прибрежной полосы с хаотичным нагромождением валунов, беспорядочно разбросанных повсюду. Большая раскалённая Луна висела прямо над ними, как лампада, и заливала весь этот хаос волшебным голубоватым светом. Звёзды лучились и казались живыми. Волны сонно вздыхали и что-то бормотали во сне.
- Ух ты! - восхищённо воскликнул Игорь.  - Ай да Маша! Привела меня в сказку.
Они выбрали ровное место у скалы, разделись и, не договариваясь, одновременно зашли в море. Девушка сразу  поплыла и растаяла в темноте, и пока Игорь соображал, где она, помахала ему рукой, смеясь от удовольствия. Игорь ринулся за ней, но куда там! Догнать её было невозможно, она всячески ускользала от него.
- Здорово ты плаваешь, - сказал Игорь, едва отдышавшись, когда они вышли на берег и растянулись на гальке.
- На море выросла, - кокетливо ответила девушка.
Они молча лежали на берегу, рассматривая звёзды. Где-то у мыса скользил луч прожектора, освещая скалы, отчего они казались загадочными сфинксами. Игорь придвинулся к Маше и предложил:
- Положи голову на мою руку, тебе будет удобнее.
Девушка покорно подчинилась. Игорь изумлённо молчал, борясь со своим волнением, затем,  заговорчески приблизившись к её уху, прошептал:
- А всё-таки скажи, почему ты меня избегала?
Маша помедлила, учащённо дыша, затем произнесла:
-  Чтобы не привыкать, чтобы больно не было, когда ты уедешь.
Потрясённый Игорь, коснувшись губами её плеча,  волнуясь, сказал тихо:
- А я уже болею. Болею от  мысли, что скоро уеду, и тебя не будет рядом со мной. Маша судорожно вздохнула и резко повернула к нему голову. Губы Игоря коснулись её щеки и ощутили влагу слез.
- Ну, зачем, зачем я пошла с тобой?  Я ведь запретила себе не только о тебе думать, но и видеть тебя, - шептала девушка сквозь слёзы.
  Игорь на миг растерялся, но в следующую секунду бережно привлёк её к себе, что-то бормоча успокаивающее, и нежно покрывал поцелуями её мокрое от слёз лицо. Коснувшись губами её шеи, он перестал контролировать себя, его захлестнули эмоции. Маша, прильнув к нему, не сопротивлялась. Время остановилось. Всё потеряло смысл. Мысли перепутались. Сейчас существовала для него только эта хрупкая девочка, которую он держал в своих объятиях, шалея от блаженства. Последняя мелькнувшая мысль:  «Я теряю голову, но я абсолютно счастлив».


VII

Утром, приняв душ и наспех выпив кофе, Игорь почувствовал себя подлецом. Чувство вины было так велико, что он, чтобы не столкнуться с Машей, просто сбежал из дома. Купив билет на самолёт, он добрых два часа отрешённо бродил в окрестностях посёлка, пытаясь как-то успокоиться и оправдаться перед собой. Но ничего не помогало. «Какой же я негодяй, - думал он, - как я посмел соблазнить девочку?». Вспоминались слова пляжной дамы «Все мужчины - кобели!», и ему стало так муторно на душе, что он решил заглянуть в «Якорь». Выпив подряд две рюмки коньяка и выкурив полпачки сигарет, Игорь, наконец, успокоился. Снова вспомнил Машу, её счастливые глаза под утро, когда она, как шаловливое дитя, обняв его за шею, шептала ему всякий вздор.  Волна нежности захлестнула его, и сердце тоскливо заныло, предчувствуя скорую разлуку. Он улыбнулся, вспоминая, как под утро, когда они покидали пляж, Маша отыскала фонарик в кустах и радовалась, как ребёнок: «Он целый, погляди!  Не разбился!». У калитки сняв босоножки и на цыпочках пробравшись в дом, юркнула в свою комнату, на прощание посылая ему воздушный поцелуй. Чувство вины притупилось, а состояние влюблённости обострилось с новой силой. «В конце концов,  мы оба этого хотели», - утешал он себя, и ему нестерпимо захотелось увидеть девушку.
Вечером Маша оживлённо возилась на кухне, что-то изобретая, и приказав Игорю не исчезать, вынесла под навес казанок с горячим пахучим пловом. Анна Филипповна удивилась перемене в дочке и счастливо улыбалась.
- Наконец-то, за ум взялась, - сказала она Игорю, - давно бы так. С Николаем, видать, помирилась. Паренёк со школы сохнет по ней, а она крутит им, как хочет. Заладила: пусть, мол, ждёт. Надо сначала образование получить. Башковитая она у меня, - гордо заявила хозяйка.
Игорь смущённо молчал, уткнувшись в тарелку, не зная, что ответить. Боясь взглянуть им обеим в глаза,  похвалил плов. Маша цвела от удовольствия.
- Ведь всё умеет, если захочет, - продолжала хозяйка, - ленится только.
После ужина Анна Филипповна поспешила на смену. Маша, допивая чай, попросила Игоря рассказать, как он стал физиком. Почувствовав искренний интерес девушки, он оживился и, закуривая,  поведал Маше, что ещё школьником очень увлекался астрономией, участвовал в разных олимпиадах, посещал планетарий.
- Загадочный космос манил меня тайной и беспредельностью. Не стал бы я физиком, наверное, стал бы астрономом. И рассказал, как однажды, лет в четырнадцать, он посмотрел научно-популярный фильм о безграничных возможностях атома, его необычайных свойствах и заболел физикой.
- Тогда меня особенно интересовали реакторы, - сказал Игорь.
- А что это такое? - спросила Маша.
- Энергетические установки, в которых протекают ядерные реакции. Ну, это, в общем, пройденный уже этап и хорошо изученный. А я, как ты поняла, люблю разгадывать тайны.
И он рассказал девушке об экспериментах по холодному термоядерному синтезу, о том, что создание реакторов на основе этого синтеза не оставят камня на камне от концепции «ограниченных природных ресурсов». Заметив заинтересованность в глазах Маши, Игорь воодушевился:
- С помощью таких энергетических аппаратов  можно создать любые вещества и материалы из обычных горных пород.
- Неужели это реально? - удивилась девушка.
- Ещё как! - загорелся Игорь, - возможности применения таких реакторов  беспредельны, и они могут принести человечеству такие блага, о которых люди пока  даже не представляют.
Маша, с восхищением глядя на Игоря, промолвила:
- Ты настоящий учёный. Должно быть, Вероника очень гордится тобой?
Игорь смутился и, положив свою ладонь на её руку, сказал:
- Давай не будем о ней. Нам ведь так хорошо вдвоём.
Девушка кивнула, грустно улыбнувшись. Вдруг Игорь спохватился:
- Что я всё о себе. Ты вот готовишься на исторический факультет. Почему твой выбор - история?  Лично я считаю:  то, что прошло, - уже не интересно!
- Вот уж нет! - горячо возразила Маша.  - История преподносит такие загадки! Вспомни пирамиду Хеопса, например, или  гробницу Тутанхамона. Учёные до сих пор не  разгадали эти тайны. И среди историков  -  много выдающихся, как ты.
Игорь улыбнулся польщёно. Ему было приятно, что Маша считает его выдающимся.
- Ну, прости. Конечно, ты права. На самом деле, мне просто хотелось подзадорить тебя. Игорь хитро усмехнулся.
- Ладно уж, - примирительно сказала Маша, - а что ты знаешь о Чёрном море, в котором купаешься каждый день?
- Практически - ничего, - сознался Игорь.
- Знаешь ли ты, что древние греки называли его Морем гостеприимным - Понтом Эвксинским?
- С названием согласен. Его гостеприимство я ощутил. А ночью оно ещё гостеприимнее, - пошутил он. Маша покраснела и опустила голову. Затем, вскинув глаза, сказала приглушённо и грустно:
- Всё шутишь. А для меня это очень серьёзно. Я ни о чём не жалею, даже если никогда больше тебя не увижу.
Игорь придвинулся к Маше, обнял её за плечи:
- Прости, Машенька! Мне так хорошо с тобой, что  хочется шутить от полноты чувств. Ты навсегда поселилась в моём сердце. А увидимся мы обязательно, вот увидишь!
- Правда? Ты серьёзно так  думаешь?
Скрипнула калитка, зашёл Николай с пакетом в руках.
- Чаёвничаете? - хмуро спросил он. - Ну, ну!
- Садись с нами, Коля. Налить чаю? - простодушно предложила девушка.
- Нет уж, спасибо, - с вызовом сказал Николай.
- Что у тебя там? -  Маша кивнула на пакет.
- Полотенце.  Хочу попросить тебя составить мне компанию. Морские купания ночью, говорят, очень полезны. Ты никогда не говорила мне, что любишь купаться по ночам и загорать под луной.
- Знаешь, Коля, не ёрничай. Никуда я с тобой не пойду.
- Ладно, не дуйся! Такой уж я серый, не обучен манерам.
- Уходи, - резко сказала Маша.
- Понял! Я тебе уже не интересен. Тебе учёных мужей подавай, - сказал Николай, сделав упор на слове «мужей». Маша вспыхнула и отвернулась. Николай, бросив на Игоря уничтожающий взгляд, резко развернулся и вышел.
- Как он узнал? - спросил Игорь. В ответ девушка пожала плечами.
- В общем, всё просто. Посёлок маленький, кто-то увидел. Это я во всём виноват. Влез в твою жизнь, - отрывисто сказал Игорь, - ну,  ничего, помиритесь... Вот уеду, тогда...
- Да надоел он мне хуже горькой редьки. Ходит по пятам, как тень. Когда-то по немецкому помогал, вот мы и сдружились.
- Не горячись! Парень он видный, вон какие бицепсы! К тому же верный, да и любит тебя, сразу видно...
- Но я...  я... не люблю его... - тихо прошептала Маша,  из её глаз готовы были вырваться слёзы, - ты... ты зачем так говоришь, как будто сватаешь меня? - запинаясь спросила девушка, - я тебе ни капельки не нравлюсь? - Маша вопросительно взглянула на Игоря.
- Что ты, Машенька, - ласково прошептал он, - только ты меня здесь и держишь. Если бы не ты, я бы давно сбежал из этого пекла. Игорь знал, что не лицемерит, это было, действительно, так.
- Ты когда уезжаешь? - спросила Маша.
- Послезавтра.
Девушка глубоко вздохнула и натянуто улыбнулась. Чтобы сменить тему, Игорь спросил:
- Что ты там говорила мне о Чёрном море?  Как его называли греки? Понт Э...э...
- Эвксинский, - подсказала девушка,  - тебе, правда, интересно?
- Ещё бы! Это непростительно - месяц провести у Чёрного моря и ничего о нём не знать...  А Чёрным оно когда стало?
- Ладно, слушай. 
И Маша рассказала, что ещё раньше, в начале первого тысячелетия  до нашей эры,  греческие мореходы называли его  Понтос Аксинос, - негостеприимным морем, по сравнению с Эгейским оно казалось им и бурным, и холодным.
- А вообще, - продолжала она, - скифы называли его Синим, арабы - Русским,  разные народы в разные времена давали ему свои названия: Киммерийское, Скифское, Таврическое, Святое и так далее.
Игорь внимательно слушал, дивясь её познаниям и тому, с каким увлечением она рассказывала. Он спросил:
- А всё-таки почему оно Чёрное?
И Маша рассказала, что не так давно было найдено ещё более древнее название этого моря, которое ему дали племена индийского происхождения, населявшие восточное Причерноморье и Крым до скифов и других ираноязычных племён. Они называли его Темарун. Скифы перевели его на свой язык,  как «Чёрное море». Позже и турки стали его так называть. По- турецки наше море называется Карадениз, то есть тоже Чёрное.
- Спасибо, Маша. Полезные сведения. Жаль, что уезжать надо, ты бы мне ещё много интересного рассказала. Надо было не бегать от меня, а просвещать, - сказал Игорь шутливо, глядя в повеселевшие глаза девушки. Поощрённая, она продолжала:
- Вообще наше море уникальное. Верхний слой воды до глубины двести метров содержит кислород, а в нижнем - кислород исчезает и появляется сероводород. Там нет живых организмов. На земле нет другого моря с таким расслоением воды, как в Чёрном.
-  Об этом я слыхал. Говорят, что сероводород  поднимается всё выше и выше?
- Может, и так. Но  очень медленно.
За разговором они не заметили, что сидят в ночной темноте при свете полной, как жернов, Луны, но радовались, что и эта ночь безраздельно принадлежит им.


VIII

Нерадов, находясь под впечатлением навалившихся на него воспоминаний,  поднялся с кресла и открыл окно, судорожно вдыхая апрельский воздух. Только что прошёл дождь, пахло мокрой зеленью. Всё ещё продолжая держать в руках раковину, он вспомнил, как в день отъезда побежал в ювелирный магазин и купил Маше серёжки с аметистами. Она как-то сказала, что это её любимый камень.
- Это тебе на память. Они так подходят к твоим фиалковым глазам. Маша вспыхнула, затем рассмеялась:
- Спасибо, но у меня же уши не проколоты.
- Теперь будет повод проколоть.
- Подожди, - вдруг сказала девушка, -  я - мигом. Нырнув в свою комнату, она вернулась, держа в руках крупную черноморскую раковину.
- А это тебе подарок, чтобы не забывал Чёрное море и глупую девочку Машу. Приложишь к уху, услышишь шум прибоя и вспомнишь обо мне.
 «Так оно и случилось, Маша, - подумал Нерадов скорбно, -  но вспомнить о тебе пришлось  через семнадцать лет».  Что же, что помешало ему, думал он лихорадочно. Ведь он  любил её и был по-настоящему счастлив. Ничего подобного за всю жизнь он не испытал.  Что же произошло? - думал он мучительно. Но в глубине души Нерадов знал ответ. Он боялся признаться самому себе, что предал Машу, предал свою  единственную любовь.

* * *

В Москве Игорь долго не мог адаптироваться к бешеному темпу столицы после спокойной,  размеренной жизни на берегу моря. Все мысли были о Маше, они даже по ночам не отпускали его. Первое время он ходил, как потерянный, односложно отвечая на вопросы домашних.  Даже тесть заметил перемену:
- Уж не перегрелся ли ты на солнце?
- Да, пекло было сумасшедшее, - уклончиво отвечал он.
А Вероника  спросила, уже после защиты диплома:
- Что ты, как в воду опущенный, ходишь? Пора уже прийти в себя от курортного романа.
- Какого романа?
- А то я не вижу. Ты сам не свой, - язвительно заметила жена.
- Ты же никогда не ревновала меня, - сказал Игорь, вспомнив вдруг пляжную даму  и её фразу: «Ваша жена или дура, или Вы ей безразличны».
- Ревновала - не ревновала, эти эмоции мне не знакомы. Даже, если ты изменил, - это ваша кобелиная природа, это надо принять, как данность. Я не сторонница держать мужа на коротком поводке. Перебесится и успокоится, а семья есть семья. Речь не о том. Ты долго будешь ходить, как пришибленный? - холодно спросила она.
- Ты рассуждаешь, как умудрённая опытом женщина, а ведь мы только  поженились, - сказал Игорь.  - А ваша сучья природа иная?
Жена вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
- Это зависит от обстоятельств, - уклончиво ответила она. «Откуда в ней этот цинизм,  ведь любящая женщина ведёт себя по-другому», - подумал Игорь, вспомнив счастливые глаза Маши и её кроткую улыбку.
Но удивительно то, что концепция Вероники сработала. Через некоторое время Игорь закрутился в калейдоскопе институтских проблем, окунулся с головой в  любимую тему и Маша всё реже и реже стала появляться перед его внутренним взором.
Наконец, он успокоился и пришёл в себя. Урбанизированный дух столицы  захватил его, подчинил себе, выработал определённые рефлексы, со временем ставшие привычками. Он привык к Веронике, к её отстранённости, к её духам, к её друзьям, к её цинизму, не понимая, что за циничностью скрывается безразличие. Привык к вечно воркующей тёще, не понимая, что за воркованием скрывается лицемерие. Привык к ироничному тону тестя, не понимая, что за иронией скрывается высокомерие. Привык и вполне был доволен своей жизнью.  Это понимание пришло много позже, когда из долговязого очкарика Игоря он превратился в респектабельного Игоря Николаевича, старшего научного сотрудника знаменитого НИИ. Но и с этим пониманием он смирился.
Вероника тоже изменилась. Из романтичной, восторженной, импульсивной  девушки она  превратилась в настоящую «светскую львицу» - независимую, заносчивую  и царственно надменную.  Всё больше и больше напоминала она своего отца. Такая же снисходительная ирония,  нарочитая парадоксальность суждений и тщательно скрываемый снобизм. Правда, тяга к изыску и церемониальности у неё была от матери. Со временем и с этим он смирился. Вероника была ему удобна и необходима. На разного рода презентациях и высокопоставленных приёмах жена служила ему отличной оправой, умело и выгодно показывая все свои достоинства. Её замечали, ею восхищались, о ней говорили в кулуарах.
Казалось, жизнь удалась. У него был надёжный тыл, любимая работа, умная  красавица-жена, знаменитый тесть, прекрасный дом. Чего ещё желать? И вдруг в одночасье всё рухнуло. Почему? Что он упустил, где оступился? Было упущено что-то главное...  Анализируя свою жизнь в холодном сумрачном доме, он смутно догадывался, где настоящая причина его рухнувшего благополучия. Теперь он уже не боялся себе в этом признаться. Вновь переживая в сумерках постылого дома свой «южный роман», Нерадов, наконец, понял, что в его московской жизни не было основного, что скрепляет прочными узами людей. Не было любви. Сейчас он уже сомневался, что важнее - благополучие, успех, карьера, или прочная семья, надёжно оберегаемая любовью. «Неужели смысл жизни в любви?». От этой мысли защемило сердце. «А ведь у меня была она, любовь, -  с горечью подумал он, снова вспомнив потрясающее знойное лето 1988 года.  - Там было настоящее, не здесь. Но я предал её, и жизнь мне отомстила». Он начинал понимать, что всё в этой жизни преходяще: работа, слава, комфорт, и только любовь - та единственная непреходящая ценность, чем стоит дорожить и что составляет смысл жизни. И что нет в мире ничего превыше любви и важнее любви.
Унылый свет уличного фонаря, отдалённые голоса людей, лязг автомобилей вернули его в действительность. Снова заныло сердце, и Нерадов, подойдя к аптечке за валидолом, бережно опустил черноморскую раковину в коробку.



IX


Личная жизнь Анны  Филипповны  как будто наладилась. После отъезда дочери с внуком и зятем  на Донетчину она почувствовала себя одинокой собакой. Не умела она жить одна, ей надо было о ком-то заботиться.  Диетврач санатория продолжал её обхаживать и, наконец, Анна дала согласие на брак. Ей в то время было чуть больше сорока. Короткая стрижка, подвижность и расторопность при лёгкой полноте молодили её, и она часто ловила на себе заинтересованные  мужские взгляды. Фёдор Иванович, так звали диетврача, был в её вкусе: аккуратен, галантен, уважителен и слегка застенчив, что особенно подкупало Анну Филипповну. Не нравились ей хамовитые нахрапистые мужики, их сальные комплименты и похотливые взгляды.
- Чего тебе ещё нужно? - уговаривала её кума Ольга, - интеллигентный, непьющий, на других баб не смотрит, а главное - сколько лет вокруг тебя вьётся .
Рано овдовевший Федор Иванович по натуре был однолюбом и к своим пятидесяти годам так и не женился. Все женщины казались ему на одно лицо, кроме Анны. Она нравилась ему живостью характера, простотой и отсутствием жеманства, так свойственного стареющим дамам.
Они расписались, и Фёдор Иванович переехал к жене. Врождённое чувство юмора, весёлый нрав Анны помогли им  преодолеть первоначальную скованность, свойственную людям с устоявшимся  образом жизни.   Вскоре их жизнь потекла так, как будто они были в браке добрый десяток лет. Всё бы хорошо, но тосковала Анна о внуке и душа болела за дочь, ведь без любви пошла  за Ивана, ради сына.
С Иваном Маша познакомилась, когда Игорьку едва исполнилось пять лет. Тот  проявлял трогательную заботу о девушке, возился с малышом, приносил в дом игрушки, конфеты, цветы. По натуре был молчуном, бывало, слова из него не вытянешь. Редко, когда удавалось его разговорить. О себе говорил неохотно и скупо. Сказал, что работает на шахте, в забое, живёт вдвоём с матерью в небольшом шахтёрском городке Доброполье.  Наблюдая, как малыш потянулся к Ивану, у Анны разрывалось сердце. Мальчик нуждался в отце.
О беременности дочери Анна Филипповна догадалась сразу и поначалу думала, что отец будущего ребёнка - Николай. Но узнав правду, обомлела и промолвила только:
- Как же ты могла, дочка?...  Маша, спокойно поглядев в глаза матери, ответила:
- Люблю я его, мама, и буду любить всегда.
- Ой, не зарекайся, Маша. Любовь пройдёт, а дитё будет расти без отца, - скорбно сказала она и посмотрела на дочь взглядом, полным отчаяния.
- Я стану для ребёнка и матерью, и отцом, - резко ответила дочь  и ушла в свою комнату.
Анна, осторожно приоткрыв дверь, увидела, что Маша беззвучно рыдает. Худенькие плечи её подрагивали, и переполненное болью и жалостью сердце матери не выдержало. Подойдя к дочке, она обняла её и порывисто прижала к своей груди.
- Значит решила оставить? И правильно. Только вот об учёбе придётся  забыть.
- Знаешь, мам, - всхлипывая прошептала Маша, - этот ребёнок станет для меня всем. Если будет мальчик, Игорем назову.
- А с Колькой теперь как?
- А никак. Расстались мы.
- Зря! Хороший парень и любит тебя.
- Я рассказала ему правду, чтоб отстал. А он - ни в какую! Говорит - скажу всем, что мой ребёнок, только не прогоняй.
 Анна оживилась:
- Молодец Колька! Такой парень благородный.  Чего  тебе, дурёхе, ещё надо?
- Не люблю я его, мама, - тихо сказала Маша.
- Ох, дочка! Повторяешь ты мою судьбу. Я вот тоже, когда тебя родила, всех ухажеров поразгоняла. А охотники были! Всё надеялась, что отец твой вернётся. А теперь жалею. Одной трудно дитя растить, ой, как трудно, - вздохнула Анна. Маша улыбнулась сквозь слёзы:
- Ничего, мама, пробьёмся!...
Когда родился мальчик, дочь преобразилась. Она ходила сияющая и счастливая, от малыша не отходила ни на минуту и даже Анну редко подпускала к нему. Если и оставляла его с ней, то ненадолго. Вначале Анна  обижалась, но потом смирилась.
Пять лет она тряслась над ним, как квочка над цыплёнком, а тут появился Иван. Анна  сдала ему на месяц койку. С деньгами было туго, надо было сводить концы с концами, и подработать в сезон было не грех. Иван сразу пришёлся ко двору: починил крышу, покрасил забор, заменил проводку в летней кухне. Что и говорить - руки у него были золотые. С Игорьком у Ивана были свои, «мужские» дела, и мальчонка ходил за ним по пятам. На Машу Иван смотрел влюблёно и кротко, но девушка не проявляла к нему особого интереса, держалась просто и дружелюбно.
Заметив доброжелательность хозяйки и чувствуя в ней союзника, Иван перед отъездом спросил её:
- Как Вы думаете, Филипповна, откажет мне Маша, если я позову её замуж?
- Ох, сынок, не знаю. Строптивая она...  А ты попробуй!
К большому удивлению и радости Анны Филипповны дочь не отказала Ивану, более того, - предложила  оформить отношения здесь и прямо сейчас. Иван сиял, а мать не узнавала свою дочь. Откуда в ней эта перемена? Позже она узнала, что решилась она на этот шаг ради сына. Все эти пять лет Маша с трепетом воспринимала любую информацию об Игоре. Иногда в прессе мелькало его имя. Однажды увидела его в какой-то телепрограмме и весь день летала, как на крыльях. Возможно, дочь надеялась, что он приедет и всё изменит в её жизни. Но годы шли, а он так и не явился.  А перед самым отъездом Ивана мать с дочерью увидели Нерадова по телевизору на какой-то научной презентации вместе с женой, потрясающе яркой Вероникой. Маша всю ночь проплакала, а наутро глаза её были жёсткими и сухими.
С Иваном они подали заявление в местный ЗАГС, и он уехал, полный счастливых надежд. Через месяц явился, торжественный, в парадном костюме, робко глядя Маше в глаза, - не передумала ли? Они расписались, и после скромного застолья Анна  стала собирать дочь в дорогу. Когда молодожёны с малышом уехали, для неё наступил период одиночества и тоски.


X

- Сынуль, сходи в магазин за молоком и Лизочке «Сникерс» купи, - попросила Маша, невольно любуясь своим возмужавшим сыном. «Вот и вырос сынок, - подумала Маша, - как сложится его судьба, будет ли счастлив?». Сын сидел за компъютером, сосредоточенно глядя на экран монитора.
- Ты слышишь? Скоро Лиза из школы придёт, обедать будем. Ну, же, - нетерпеливо повторила она.
- Сейчас, мам,  только программу закрою.
Маша приготовила сумку и деньги, в прихожей поправила причёску перед зеркалом. Всматриваясь в своё отражение, осталась довольна. Годы, казалось, не тронули её: нежный цвет лица, лёгкие тени под глазами, ровная гладкая кожа шеи.
- Кто даст тебе твои тридцать пять? - удивлялась соседка баба Нюра.  - Хватит Ваньку оплакивать, найди себе пару, пока ещё молода и красива.
- А кому я нужна с двумя детьми? - отмахивалась Маша, - да и мне, кроме моих детей, никто не нужен. 
Соседка качала головой, приговаривая:
- Полюбит тебя, и детей твоих полюбит. Тебе, вон, сына обучить надо. Поди знай, что у него на уме. Сейчас аттестат получит, и не удержишь ты его у своей юбки. Он у тебя до учения охочий. Ты что, думаешь на секретарскую зарплату его выучить? Сейчас деньжищи нужны за учёбу платить. Да что тебе говорить, сама знаешь, - и в сердцах махнув рукой, уходила. «Ничего, - утешала себя Маша, - мама всё лето будет комнату сдавать, обещала помочь».
- Я пошёл, мам. Давай «бабки», - сын вырос на пороге и прервал её мысли. «Боже, как на отца похож. Такой же длинный, сутулый и близорукий, - с нежностью подумала Маша.
- Только не задерживайся, Игорёк, - крикнула вдогонку уходящему сыну Маша и пошла на кухню разогревать обед.
Ворвалась, как ураган, Лиза. Щёки её горели, белокурые кудряшки стояли дыбом.
- Мама, мама, сегодня на физре учитель меня похвалил, сказал, что из меня выйдет классная гимнастка и записал в секцию   детской спортивной школы. Ты рада? 
Восторженность дочери не тронула Машу.
- А с математикой у тебя как? Трояк  исправила, ведь учебный год заканчивается? - строго спросила она. Но Лиза весело отмахнулась.
- Не люблю я эту математику. Она - злюка. Эта «швабра», кстати, тебя вызывает в школу.
- Как ты сказала? Швабра?
-У неё прозвище такое, - нисколько не смутившись, пояснила дочка, - она тощая и длинная, как палка.
Маша невольно улыбнулась, вспомнив свои школьные годы и как прочно прилипали прозвища к учителям. Тучную химичку они за глаза называли «колбой», а  пухленького географа - «колобком».
- Ну, а в школу зачем? Что ты натворила? - спросила мать.
- Да так. «Швабре» не нравится, что я смеюсь на уроке. У неё так смешно  дёргается глаз, когда  злится - трудно сдержаться..
- Когда ты станешь серьёзней, Лиза? Вот с Игорем я таких хлопот не имела, - вздохнула Маша.
Зашёл сын с покупками,  и девочка тут же полезла в сумку.
- «Сникерс» давай сюда, - приказала Маша Игорю, - Лиза его не заслужила. Она до сих пор не исправила тройку по математике.
Дочка скривила губы:
- Как не заслужила? Ведь физрук меня похвалил.
Маша покачала головой и, наливая в тарелки суп,  приказала мыть руки и садиться за стол.
- Мама, а я вместо «сникерса» купил диск. Мне он позарез нужен. Не будешь ругаться? - сын виновато и простодушно улыбнулся.
- Беда мне с твоим компъютером. Просиживаешь возле него часами, глаза портишь. Зрение и без того слабое. Откуда он взялся на мою голову?
- Откуда, откуда...  А то  не знаешь...
Да, она знала и сначала была довольна. Компъютером наградили сына за победу в межрегиональной астрономической олимпиаде. Игорь и  тут в отца пошёл.
До пяти лет мальчик рос в родном черноморском посёлке. Маша с болью вспоминала, как ему в раннем детстве не хватало отца. В четыре года он спросил, где его папа. Маша растерялась от неожиданного вопроса малыша. Они с мамой как-то не подумали об этом, хотя понимали, что рано или поздно Игорёк задаст этот вопрос. Ответила первое, что пришло в голову:
- Твой папа далеко сейчас и очень занят. Он работает звездочётом - звёздочки в небе считает.
- А когда он приедет? - спросил малыш.
- Когда пересчитает все звёздочки на небе, - чуть не плача, ответила мама.
- Все до одной?
- Все до одной.
После этого Игорёк, гуляя во дворе, задирал голову и спрашивал:
- Когда появятся звёздочки?
- Ночью, когда ты спать ляжешь, - отвечала Маша.
В пять лет он сказал, глядя на небо:
- Мамочка, не уводи меня спать, я хочу звёздочки посчитать.
- Хорошо, - согласилась Маша, - но надо сначала считать научиться.
- А я уже умею. Меня в детсаду воспитательница научила. Я до ста считать могу, - похвалился малыш.
 Маша недоверчиво улыбнулась, но едва Игорёк стал считать звёзды, была поражена, когда он картавым тонким голоском последовательно называл цифры. На счёте «тридцать четыре» он сбился и сказал:
- Я устал. У папы правда трудная работа.
С этого момента он всегда говорил, что будет звездочётом, как папа. Подрастая, он слово «звездочёт» заменил на «астроном». Когда сын совсем вырос и стал всерьёз увлекаться астрофизикой, он больше не спрашивал об отце, вспоминая, как всякий раз мама расстраивалась при упоминании о нём.
Вечером, уложив детей спать, Маша долго лежала в своей комнате с открытыми глазами, думая о предстоящем расставании с сыном. Игорь вырос, и с этим надо смириться. Закончив школу, он  неделю-другую отдохнёт у бабушки, а затем поедет сдавать вступительные экзамены на физмат.
Игорь был всем в её жизни. Она считала себя хорошей матерью, и при всей её трепетной любви к сыну, ей казалось, что она не избаловала его. Да и как тут избалуешь, когда  едва сводила концы с концами. Ивану месяцами не платили зарплату, шахтёры бастовали. Страшно вспомнить! После смерти свекрови ей было особенно тяжело. Лизонька только родилась, требовала внимания и заботы, и всю себя без остатка она отдавала дочери. Игорька пришлось оторвать от своего сердца и отдать на время матери. Там он в шесть лет пошёл в первый класс. Бабушка уговорила учителей принять мальчика раньше положенного срока, чтобы не оставлять  одного, пока она на работе. Тем более, что Игорёк проявлял незаурядные способности: знал азбуку, бегло читал, без труда складывал и вычитал простые числа. Правда, ей пришлось уйти на полставки, чтобы мальчик был под присмотром.
А как Маша хотела сама отвести Игоря  в первый класс. Без сына жизнь совсем потеряла смысл. Если бы не Лиза, постоянные заботы о ней,  которые отвлекали её от мрачных мыслей, если бы не Иван, который изо всех сил старался ей помочь, Маша, наверное, сбежала бы к матери. Да и жаль было Ивана, она к нему искренне привязалась, но так и не смогла полюбить. В её сердце до сих пор жил только один мужчина - отец Игоря, смешной долговязый очкарик из далёкого прошлого. Самые счастливые минуты  жизни она познала с ним и никогда не сожалела о своём «грехе».
Тоска по сыну была сродни болезни, и она не выдержала и через четыре года вернула его обратно. А ещё через четыре года погиб Иван, и снова нужда и лишения. Сын, пройдя через это, не по возрасту быстро взрослел, мужал и становился единственной опорой.  И единственной надеждой.
                XI

Приобрести путёвку в крымский санаторий оказалось делом нелёгким. Крым теперь принадлежал Украине, и профкому пришлось подключить авторитетных лиц из Минздрава, чтобы заполучитьпутёвку для Нерадова. Сопалатником Игоря Николаевича оказался мужчина средних лет из Сум.  Это был человек общительного нрава, громогласный, подвижный, несмотря на полноту и солидный живот. Речь его пестрела украинизмами и добродушным юмором. Выйдя на середину палаты и широко улыбаясь, он протянул Нерадову руку:
- Аверченко Пётр Григорьевич, можно просто Петро,- и тут же засуетился, пытаясь усадить его в кресло.
Палата была просторная, удобная, а в  открытое окно врывался такой знакомый Нерадову запах моря, смешанный с запахом хвои, цветущей глицинии и роз. Игорь Николаевич вышел на лоджию. Был конец июня, стоял оглушительный птичий гомон, и всё вокруг буйно цвело. Море у горизонта светлолазурного цвета почти сливалось с небом, а редкие округлые облачка  напоминали рассыпанные жемчужины. Почему-то от этих красот стало грустно.
Когда Нерадов вернулся в палату, Петро, расстелив на журнальном столике газету, резал сало и хлеб. Тут же стояла недопитая бутылка водки  и лежали два малосольных огурца.
- Как насчёт этого дела? - И Петро легонько щелкнул себя по скуле.
- Не увлекаюсь, - ответил Нерадов, - разве что за знакомство...
- Тогда вздрогнули по чуть-чуть, -  сосед протянул Нерадову рюмку.
- Эх, была, ни была, - настроение его начало выравниваться. - Ваше здоровье! - произнёс Игорь Николаевич и  поднял рюмку.
- И тебе не хворать, - в тон ему ответил сосед, переходя на «ты», - вот цибуля, сало, бери, закусывай.
- Давно здесь? - спросил Нерадов, с удовольствием жуя сало.
- Завтра съезжаю, - хрустя огурцом ответил Петро, - в Сумах дел невпроворот, - проговорил он, не переставая жевать,  делая в слове «Сумах» ударение на «а».
- Какие дела в отпуске?
- У мужиков дела не переводятся, а дома их всегда до хрена  - глубокомысленно изрёк Петро, наливая по второй. - В хате дверь заменить, - жинка все мозги протолдонила, - порыбачить ещё хочу, раков половить у излучины Псла. Река у нас такая - Псёл называется, широченная, с островами. Места, брат, зашибись! - мечтательно продолжал он. - Правда, рыба уже не та. Раньше, бывало, сома вытащишь...
В дверь постучала дежурная медсестра и напомнила, что пора идти в столовую.
После обеда Игорь Николаевич решил прилечь и немного подремать, а вечером прогуляться по окрестностям санатория. Но Петро мешал сосредоточиться: знакомил с местными порядками, давал ценные указания, шумно вспоминал завод, жену и вдруг спросил:
- Ты одруженый?
- Уже нет.
- Во, как! - обрадовался Петро. - Да ты не унывай, здесь такие жиночки! Выбор, хоть куда! Я тут, блин, с одной...  - начал он, но Нерадов перебил его:
- Ладно, Петро, проехали. Что-то разморило меня, сон одолел.
- Ты, того, расслабься, а я, вот, кроссвордом займусь.
На время он притих, пыхтя и потирая переносицу, но вскоре стал изводить Нерадова.
- Прохладный фруктовый сок из четырёх букв. Э... э... э... Что же это такое, ёшкин кот?  Это не по моей части. Я уважаю горилочку, а вино и сок - нехай слабаки пьють.
Игорь Николаевич молчал, сосед начинал действовать ему на нервы.
- А вот, по твоей, по  части, - не унимался Петро. - установка для получения заряженных частиц больших энергий, четвёртая «о»?
- Ускоритель, - ответил Нерадов, - поднимаясь с кровати, - пойду прогуляюсь.
- Несчастливая судьба? -  Из трёх букв, - вдогонку крикнул неугомонный сосед.
- Рок!  Это тоже по моей части, - глухо сказал Нерадов и вышел из палаты.


* * *

Полуденное солнце медленно остывало. Неторопливо бредя по узкой аллее, усыпанной цветами начинающей отцветать жимолости, Нерадов с удовольствием вдыхал ароматы летнего парка. Аллея вывела его к ступенькам, ведущим вниз, к  санаторному пляжу. Сквозь ветки кедров и в просветах кипарисов золотилось море, подсвеченное заходящим солнцем. Парк был пуст, отдыхающие после обеда, видимо, разбрелись по палатам. Спустившись на набережную и облокотившись о перила заграждения, Игорь Николаевич мечтательно окинул взглядом берег и морскую ширь. Прибрежные склоны густо поросли приземистым можжевельником. В хаотичных нагромождениях каменных глыб, заросших плющом, пестрел золотисто-жёлтыми цветами испанский дрок, а чуть ниже, почти у самой береговой линии, лёгкий бриз шевелил заросли тамариска. Море, казалось, улыбалось Игорю Николаевичу, игриво  перебирая оранжевые блики  заката. «Оно и правда гостеприимное», - подумал он, вдруг вспомнив древнее название моря. Сердце его тоскливо сжалось, едва он представил сияющую улыбку юной Маши. «Как сложилась её судьба? Счастлива ли? - подумал он.  - Хорошо бы её увидеть,  если она ещё живёт в этих местах». Игорь Николаевич пытался отогнать от себя эти мысли, боясь признаться самому себе, что где-то в глубине  сердца жила надежда на  встречу, что подсознательно он стремился именно сюда, в этот край, где был по-настоящему счастлив.
«А надо ли? - подумал он снова, - что это даст? Она, наверняка, давно вычеркнула меня из памяти, ведь семнадцать лет прошло. Её дети, должно быть, уже взрослые. Зачем ворошить прошлое?». Но в душе Нерадов  знал, что он здесь ради этой встречи и что непременно посетит  уютный дворик в Лавровом переулке. «Завтра же съезжу, - подумал он, - после завтрака. К чёрту процедуры!». Приняв  решение, Нерадов  окончательно успокоился и даже повеселел.
С утра, проводив на остановку Петра Аверченко и пожелав ему счастливого пути, Игорь Николаевич вернулся в пустую палату и какое-то время нервно курил, заставляя себя настроится на поездку в прошлое. Он хотел и боялся этой встречи. «Я просто трушу», - подумал он. Ругая себя за нерешительность, Нерадов включил телевизор. Но смотреть было нечего, на всех каналах передачи шли на украинском языке, и он стал нервно ходить по комнате, а затем вышел в коридор, чтобы узнать у дежурной медсестры расписание местных автобусов. «Быстрей бы кого-нибудь вселили», - подумал он, опасаясь снова остаться наедине со своими мыслями. Едва подумав об этом, он заметил невысокого худощавого мужчину примерно его возраста, с сумкой через плечо, который нерешительно, оглядываясь на номера палат,  продвигался по коридору. Нерадов подошёл к нему и, узнав, что незнакомец ищет именно его палату, обрадовался.
- Идёмте, - сказал он, - это ко мне,  будете моим соседом.
В палате познакомились.
- Михаил Смолянский, - отрекомендовался он, - киевлянин, хотя родом из Кемерово.
- Я тоже сибиряк, - воодушевился  Нерадов. - Выходит, земляки! А чем занимаетесь?
- Преподаю химию в школе.
Новый сосед  понравился Игорю Николаевичу спокойной, лаконичной манерой говорить уверенного в себе человека.  Беседа продолжилась в баре нижнего холла, куда они спустились отметить знакомство. Нерадов радовался, что нашёлся предлог не поехать в посёлок. «Ничего, успею ещё», - подумал он, отогнав мысли о Маше. После третьей рюмки коньяка разговор оживился. Смолянский оказался человеком умным, занимательным  и не без чувства юмора.
- Знаете, Игорь, - смеясь заявил он, - современные дети довольно занятная публика. С ними не соскучишься.
- Донимают? - поинтересовался Игорь Николаевич.
- Я бы так не сказал, но сюрпризы преподносят. Вот, например, был такой ученик в пятом классе - неисправимый  балагур и непоседа, головная боль всех учителей. Но мне он был симпатичен. Сидел  в нём, знаете, эдакий нигилист с вечным вызовом всему окружающему. Вызываю его как-то к доске и спрашиваю, что такое водород. «Это когда вода во рту», - отвечает, не моргнув. В классе - взрыв хохота. «Ну, допустим. А кислород?», - спрашиваю я, не реагируя на смех. Он смотрит на меня с наигранным недоумением, - что, мол, за дурацкий вопрос? «Ясное дело, когда во рту кисло», - отвечает, а в глазах весёлые искорки так и бегают. Новый взрыв хохота. И что вы думаете - я смеялся вместе с ними. Верите - мы с ним впоследствии подружились. Больше он не позволял  ничего такого. Химию зауважал.
-  Скорее, наверное,  вас. Подход нашли к пацану.
- Возможно, - глубокомысленно произнёс учитель, - трудных подростков не бывает, надо только разглядеть в них личность и полюбить её. Тогда они потянутся к тебе.
- Вы прирождённый учитель, - заметил Нерадов.
- Может быть, но я не сразу это понял. Я ведь вначале готовился к научной карьере. Как и вы, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую на химфаке.
- Получили учёную степень?
- Да. Но учёная степень - это ещё не степень учёности. Учёного из меня не получилось да, наверно, и не могло получиться. Жизнь расставила всё на свои места. Помог случай. Я к этому времени женился, появились дети.  Вроде бы - чего ещё желать?  Но...
В уютном полумраке бара звучала тихая музыка. На стенах его висели, подсвеченные серебристым мерцанием светильников, засушенные морские звёзды и картины с изображением кораблей разных эпох,  в открытые окна-иллюминаторы проникал йодистый запах моря. Экзотику усиливали две-три пальмы в бочонках и небольшой импровизированный фонтанчик в центре бара. Музыка завораживала, вызывала ностальгические ощущения, грусть по несбыточному, и создавалось впечатление, что она рождается в глубине фонтана, изливаясь вместе со струями воды. Нерадову вспомнился очень похожий бар в посёлке, где жила Маша, с такими же окнами-иллюминаторами и соответствующим названием «Якорь». Обстановка  располагала к доверительной беседе, и Нерадов от души наслаждался общением с этим удивительным человеком.
Смолянский, видимо, тоже испытывал нечто подобное, потому что продолжал говорить о себе, нисколько не смущаясь, что видит Нерадова впервые. Как будто почувствовал в нём родственную душу. Так бывает, когда едешь в купе поезда и открываешь самое сокровенное случайному попутчику. 
- Жена сидела с детьми, - продолжал Михаил, - а я дневал и ночевал на кафедре, проводил опыты в лаборатории, штудировал реферативные журналы. Словом, погряз в науке. С женой начались ссоры, так как дома бывал редко. Её претензии казались  необоснованными, пустыми женскими капризами. И вот однажды после очередной ссоры, войдя в дом, я увидел, что он пуст. Она вместе с детьми уехала к  родителям. И записка: «Не пытайся нас вернуть». Зная её характер, я понимал - не вернётся.
Нерадов, внимательно слушая собеседника, подумал -  как много общего в их судьбах.
- Да, - сказал он задумчиво, - это мне знакомо. Наука поглощает без остатка. Она деспотична, ревнива и не терпит компромисса.
- Ошеломлённый, ходил я по пустой квартире, - продолжал свой рассказ Смолянский, - натыкался на мебель и ничего не понимал. Когда пришёл в себя, затосковал, впал в депрессию и что самое удивительное - потерял интерес к науке. Надеялся -  пройдёт. Только работа, думал я, меня восстановит. Но время шло, и я чувствовал устойчивое отвращение к пробиркам, колбам, реактивам, научным советам, от которых меня мутило. Один товарищ посоветовал мне сменить профессию, стать преподавателем. «Ты накопил столько знаний, - говорил он, - что ими пора делиться. Ты же, Миша - учитель от Бога. Тебя можно слушать и слушать. Попытайся - может найдёшь себя». И я попытался. С университетским дипломом я мог бы остаться на кафедре и преподавать студентам. Но мне хотелось радикально всё изменить. Тоска по с детям не давала  покоя, и я решил пойти учителем в школу.
- Не жалеете? - спросил Нерадов.
- Ни минуты! Я понял, что это моё...
-  Призвание, - закончил за него Игорь Николаевич и спросил:  - А семья как?
Михаил усмехнулся.
- Когда жена обо всём узнала, она немедленно вернулась с детьми. Теперь мы оба работаем в одной школе. Она ведь тот же университет окончила, только специальность у неё другая - литература.
- Поучительно, - заметил Нерадов. - Изменить свою жизнь никогда не поздно, при этом что-то теряя и чем-то жертвуя.
И тут Смолянский произнёс фразу, которая надолго застряла в голове Игоря Николаевича:
- Грызя гранит науки, нельзя терять зуб мудрости, а я его чуть тогда не потерял. Жертвовать собой во имя любви - в этом великая христианская мудрость, - затем помолчал и добавил: - Хотя особой жертвы с моей стороны не было. Наука сама изменила мне, вовремя обнаружив, что рано или поздно  ей изменю я.
Разговор сблизил их. Прогуливаясь вечером по парку, Нерадову мучительно захотелось поделиться с собеседником своими переживаниями, тем, что так наболело. И он, волнуясь и сбиваясь, поведал Михаилу свою историю. Выслушав её, Смолянский произнёс:
- Ваш случай запущенный, но...  как знать? Попробуйте изменить себя, тогда и судьба  может  измениться к лучшему. Так бывает.
- А что я должен менять в себе?
- Ваши приоритеты. Послушайте своё сердце - что для вас важнее: семья, любовь или работа, пусть даже  любимая. Сердце подскажет.
- Я уже думал об этом там, в Москве. И, кажется, уже многое понял. А толку? Слишком поздно.
- Поздно, говорите? Вам просто удобно так думать. Сказывается инертность вашей натуры, иначе вы давно бы съездили в посёлок. Никогда не поздно начать жизнь с чистого листа.
Нерадов, устыдившись, молчал.
Вечером, выйдя  покурить, Игорь Николаевич посмотрел на небо. Как знакомы ему эти звёзды! Сколько раз он любовался ими ночью, лёжа без сна на раскладушке под инжиром. Но как давно это было! Он поймал себя на мысли, что не помнит, какие звёзды в Москве. Да и вряд ли он смотрел когда-нибудь в ночное московское небо.
На другой день Нерадов проснулся чуть свет, твёрдо решив поехать в посёлок прямо с утра. Слава Богу, маршрутки ходили регулярно, а до посёлка было полчаса езды. Допивая кофе на лоджии, он решительно потушил сигарету. Вернувшись в палату, тщательно побрился. Подойдя к двери, заметил, что Михаил не спит и смотрит вопрошающе.
- Разбудил?
- Да нет. Привык рано вставать. А вы куда  в такую рань, Игорь?
- Вот решился. Еду в посёлок, - пробормотал Нерадов.
- Ни пуха! - ободряюще улыбнулся сосед.
 

XII


Покормив вислоухого Пирата и убрав остатки завтрака со стола, Анна Филипповна, замесила тесто. Сегодня у неё был выходной.  Проводив мужа на работу, а внука - на пляж и тщательно убрав комнаты, она отправилась на рынок прикупить фрукты и овощи к обеду. Вот уже неделя, как приехал внук отдохнуть и набраться сил после экзаменов.
-  Смотри, бабуля, - прямо с дороги, едва переступив порог, с гордостью показал внук синие с золотом корочки аттестата, - кроме  биологии, по всем предметам - «отлично».
Анна Филипповна, надев очки, долго с удовлетворением рассматривала и перечитывала документ. В июне ему предстояло поступать в ВУЗ, и она считала своим долгом наставлять внука, давать ему ценные советы, а главное - откормить, заставляя есть овощи и фрукты в большом количестве.
Возвращаясь с рынка, издали заметила, что у её калитки нерешительно топчется высокий худощавый мужчина под заливистый лай  Пирата. Он нервно курил, выжидательно глядя во двор. Что-то знакомое показалось Анне Филипповне в слегка сутулой фигуре незнакомца. Подойдя поближе, она уже не сомневалась. Мужчина стоял к ней спиной, но даже со спины она его узнала.
- Неужто, Игорь? - изумлённо спросила она вполголоса.
Незнакомец резко обернулся, и тут только она увидела в его руке букет пунцовых роз.
- Это вам, Филипповна, - неуверенно произнёс Нерадов, поспешно протянув ей цветы.
От неожиданности Анна Филипповна слегка опешила, машинально принимая букет.
- Да уймись ты, окаянный! - сердито цыкнула она на пса, продолжающего лаять.
- С чего это вы пожаловали?  Столько лет не объявлялись -  и на тебе.., - сухо вымолвила она, покосившись на розы и опустив сумку с продуктами на землю.
- Может, в дом пригласите? - произнёс Нерадов робко, - а то как- то на улице...
Анна Филипповна спохватилась:
- Да. Да. Проходите. Что это я?
 Подхватив сумку хозяйки и опасливо глядя на пса, он зашёл во двор. Собака, обнюхав гостя, успокоилась.
- Постойте пока здесь. Я только сумку снесу на кухню.
Игорь Николаевич огляделся. Многое изменилось за эти семнадцать лет. Другой забор, выложенный из декоративного камня, новая металлическая калитка с витыми прутьями, новые рамы в окнах. Всё аккуратно покрашено, везде  порядок, во всём  чувствовалась мужская хозяйская рука. Сирень у калитки разрослась  и свешивалась через забор. Такое знакомое дерево инжира в глубине двора слегка шевелило пятипалыми листьями, как бы приветствуя Нерадова.  Отцветающая глициния благоухала, каскадами кистей свешиваясь со стены дома. Лавровый куст аккуратно подстрижен. Нерадов ещё раньше заметил, что в каждом дворе по этому переулку растут  кусты благородного лавра. Может, поэтому он  и назывался Лавровый.
Щёлкнул засов калитки. Во дворе появился высокий темноволосый парнишка в потёртых джинсах.  Июньское солнце успело  позолотить его тело. В руках он нёс ласты и рубашку. Вежливо поздоровавшись, он  юркнул в дом. Из летней кухни вышла хозяйка.
- Да вы  садитесь, Игорь. За стол под навес. Я вот  завтрак внуку разогрела. С утра сбежал на  море голодный.
- Вы не беспокойтесь, Филиппована, я подожду. «Внуку, - подумал   Нерадов, -  значит сын Маши. Она, очевидно, на работе».
- Бабуль, - весело сказал паренёк, выйдя из дома и усаживаясь напротив Игоря Николаевича, -  я готов! Откармливай меня. Аппетит нагулял - зверский.
 Что-то неуловимо знакомое почудилось Нерадову в облике паренька. Необъяснимое смущение сковало его. Вышла хозяйка, неся сковородку с  поджаренной рыбой.
- Сейчас салат принесу, - улыбнулась внуку Анна Николаевна. - Позавтракаете  с нами? - обратилась она к Игорю Николаевичу.
Он  был голоден, но от завтрака вежливо отказался.
- Тогда, может, чай? Ваш любимый. Помню, как вы его хвалили.
- Пожалуй, - ответил Нерадов деревянным голосом.
Между тем, парень жадно набросился на еду, и когда Анна Филипповна вернулась, неся на подносе чай, весело спросил:
- Бабуля! А что ты с гостем не знакомишь?
Анна Филипповна на секунду замешкалась, а потом решительно сказала:
- Знакомься, коли хочешь!  Это твой родной отец...
Наступила пауза. Парень застыл с полным ртом еды, а у Нерадова запотели стёкла очков. Он машинально вытащил носовой платок, не заметив, как задрожали его пальцы.  Сердце бешено эаколотилось, вокруг всё плыло. Потрясённый Нерадов не мог вымолвить ни слова.
Первым пришёл в себя паренёк.
- Это тот, который звездочёт? - медленно проговорил он.
- Он самый, - ответила бабушка. Парень болезненно улыбнулся и произнёс, обращаясь к Нерадову, с нескрываемым сарказмом:
- Долго же Вы, однако, свои звёзды считали, папочка...
- Какие звёзды? - Нерадов побледнел и, с трудом шевеля онемевшими губами, прошептал:
- Я не знал о твоём существовании. Узнал только что...
Парень внезапно встал из-за стола и, ничего не сказав, выбежал за калитку.
- Игорь, вернись! - вдогонку крикнула бабушка, но парня уже и след простыл.
- Игорь!  Его зовут Игорь! - беззвучно шептал Нерадов, словно оглушённый.
- Ах! Ну, зачем я сказала? Кто меня за язык дёргал? - сокрушалась Анна Филипповна.  - Что я Маше скажу?
Нерадов застыл, опустив голову, не смея поднять глаза. Одна единственная мысль сверлила его голову:  «У меня есть сын, мой сын, мой сын...».  При упоминании о Маше он тихо спросил упавшим голосом:
- Как она?
Вероятно,  вид у него был такой ошарашенный, что на лице Анны Филипповны промелькнуло сочувствие, и, усевшись напротив него, она печальным голосом поведала невесёлую историю Маши. Игорь Николаевич слушал, затаив дыхание, стараясь запомнить каждую мелочь.
-  Она любила  тебя, обалдуя, поэтому и оставила ребёнка, - в заключение сказала она, переходя на «ты».
- Почему вы не сообщили о сыне? Всё было бы по-другому.
- А ты хоть раз позвонил? - вопросом на вопрос ответила она. - Тебе, женатому человеку, сообщать, что у тебя дитё родилось? Как у тебя ума хватило такое спросить? У вас с женой  к тому времени могли быть и свои дети, законные.
- Стыдился  звонить, боялся, что вы осудите меня, -  выдавил Нерадов.
- Бог тебе судья, - промолвила Анна Филипповна и добавила:  - Значит не любил ты девчонку, а просто воспользовался. А я куда глядела? Никогда себе не прощу. Да что теперь говорить? Первое время Машенька так убивалась! А потом, когда родился наш Игорёк, она смирилась, всю любовь к тебе перенесла на него. Когда появился Иван, он стал заботиться об Игорьке, как о родном сыне. А там и Лизонька родилась -     вылитая Маша. Своих-то имеешь? - спросила Анна Филипповна.
-  Бог меня наказал, Филипповна: дети  так и не появились, а как я  мечтал о сыне.
- Вот и домечтался, - грустно улыбнулась она, -  а что жена?
- С Вероникой мы расстались, она ушла от меня.
- Вот те на! - А такая любовь была, - почему-то обрадовалась хозяйка.
- Не было никакой любви. Мы её придумали, но выяснили  слишком поздно. В последнее время воспоминания о Маше не дают мне покоя, - признался он тихо. - Сейчас я понял, что только это чувство и было настоящим, не придуманным.
В голосе Нерадова было столько боли и неподдельной искренности, что Анна Филипповна не знала, что ответить. Не притронувшись к чаю, он встал и спросил:
- Куда же Игорь убежал?
- Мальчишка с характером, видно переживает сейчас где-то.
Они зашли в дом. Нерадов увидел на стене фотографию в резной деревянной рамочке, на которой  улыбающаяся Маша, прижимала к себе маленького Игорька, а рядом  в полупрофиль стоял Иван, с нежностью глядя на них.
- Это перед отъездом они сфотографировались мне на память, - сказала Анна Филипповна, - у меня хранится целый альбом с фотографиями, где Игорёк маленький. Маша любила его фотографировать. Хочешь взглянуть? - и она подошла к антресолям, чтобы вытащить альбом.
Игорь Николаевич жадно, не отрываясь, смотрел на фото, затем произнёс печально:
- Как я ему завидую, этому Ивану. Хороший, должно быть, человек.
- Замечательный!  Был.  Два года назад Иван погиб на шахте.
Нерадов внезапно выпрямился, глаза его засветились надеждой.
- Как Вы думаете, Игорь простит меня? - произнёс он.
- Поговори с ним, - неопределённо ответила хозяйка, - найди нужные слова. - Гляди, как на тебя похож, да и наклонности твои унаследовал - оживилась она, затем заявила гордо: - Талантливый он у нас. Поступать едет на астронома.
- А вы как, Филипповна? Нашли себе пару?
- Решилась-таки, - смутилась хозяйка, - тоска по Маше и внуку заела. Теперь вот вдвоём дочери  помогаем. Трудно ей там самой.
Не дождавшись сына, Нерадов стал прощаться, спросив разрешения приехать завтра утром.  Неожиданно став отцом и  постепенно осознавая это, он внутри ликовал.    Вечером они с Михаилом возбуждённо обсуждали это событие за столиком бара.
- Мой тебе совет, - сказал Смолянский, -  езжай к Маше вместе с сыном. За любовь надо бороться.
- Да, да, да, - горячо воскликнул Игорь Николаевич, - я и сам так решил .Непременно поеду! Будь, что будет!
- И правильно.
На другой день Нерадов, накупив фруктов, снова появился в Лавровом переулке.
Накануне ночью он долго размышлял, что сказать сыну и решил, что расскажет, не оправдываясь, всё,  как на духу. Парень он взрослый - поймёт. А там пусть сам решает - нужен ему такой отец или нет. «В конце концов, - думал он, - новость эта тоже ошарашила пацана. Со временем , если и не примет меня, как отца, то по крайней мере - смирится, успокоится и простит». Подогреваемый этими мыслями, Нерадов подошёл к знакомой калитке. На лай Пирата вышел Фёдор Иванович. Поздоровавшись и угомонив собаку, он сказал:
- Это уже второй пёс после Чака. Перед этим был Обалдуй, любимец Анны. Бестолковый, правда. Под машину попал.
- Чака я помню, - заметил Игорь Николаевич. А где хозяйка?
- В доме с Игорем, вас дожидаются.
У Нерадова ёкнуло сердце. «Сын дома - это хороший знак». Войдя в дом и поздоровавшись, он поспешно стал выкладывать фрукты, заполняя неловкую паузу.
- Да ты не суетись, звездочёт, - мягко сказала хозяйка. - Присядь лучше.
Он сел, не решаясь посмотреть в глаза сыну. Парень, спокойно листая какой-то журнал, попросил бабушку и Фёдора Ивановича выйти.
- Мужской разговор - дело серьёзное, - проговорил Фёдор Иванович, покидая с женой комнату.
Игорь Николаевич вопрошающе поднял глаза на сына. Тот, отодвинув журнал и посмотрев в упор на Нерадова, спросил:
- Чего вы хотите от нас?
Игорь Николаевич растерялся. Вопрос был прямо в лоб и он не знал, что ответить. Наконец, произнёс:
- Игорь, пойми меня, я очень хотел увидеть твою маму. Только увидеть... Когда-то мы любили друг друга.
- Знаю, - произнёс парень, - мне бабушка всё рассказала.
Затем, отвернувшись в сторону, проговорил, слегка запинаясь:
-  Мама вас... до сих пор... любит. Раньше я этого не понимал, а сейчас...
- Погоди, Игорь, - Нерадов не решался говорить ему «сын». «Глупая интеллигентская нерешительность», - ругал он себя в сердцах. - Погоди, ты сказал «до сих пор любит». Это правда?
- А вам-то что? Вспомнили, когда остались у разбитого корыта, - запальчиво сказал сын.
Нерадов съёжился, но решил не сдаваться:
- Знаешь, Игорь, ты слишком юн  об этом судить. Так сложилась наша судьба. В то время я был несвободным и многие другие причины связывали меня с московской жизнью, - медленно проговорил он, тщательно взвешивая слова.
Но всё равно получалось так, как будто он оправдывался перед сыном. А тот, по-детски шмыгнув носом, вдруг сказал, глядя на Нерадова неожиданно потеплевшими глазами:
- Понимаете, дядя Иван хотел меня усыновить и дать свою фамилию, но мама сказала ему, что у её сына есть родной отец и фамилию он носит его - Нерадов. Это правильно. Спасибо за это маме, - и вдруг, опустив глаза, произнёс еле слышно: - Я всегда тебя ждал, с детства.
У Игоря Николаевича  от этих слов заколотилось сердце и спазм сдавил  горло. Впервые сын обратился к нему по-сыновьи просто.
- А ты - молодец, - наконец, выговорил он осипшим от волнения голосом, - и мама твоя - умница.
Необузданная радость до отказа наполнила сердце Нерадова. Он с нежностью смотрел на сына и мысленно прижимал его к груди.
- А всё-таки откуда ты взял, что мама меня до сих пор любит? - эта мысль не давала ему покоя.
- Она часто смотрит на меня и, не замечая слёз, говорит: «Точная копия отца»
В душе Нерадова всё пело и ликовало.
- Слушай, - с воодушевлением воскликнул он, - а не махнуть ли нам вместе к маме?
Паренёк недоверчиво улыбнулся:
- Ты...  вы... это серьёзно?
- Абсолютно! Ну как?
- Надо подумать. Что бабуля скажет? Хотя я уже взрослый, паспорт получил, сам могу решать. Хотите..., хочешь - покажу! - он подошёл к спортивной сумке и вытащил из бокового кармана паспорт. Игорь Николаевич бережно взял его в руки и, развернув, прочитал: «Нерадов Игорь Игоревич, 1989 года рождения», - затем приблизился к сыну, ему так хотелось его обнять, но он сдержал свой порыв.
- Ну, так что - мир?  - улыбнулся он.
Вместо ответа паренёк, робко заглянув ему в глаза, тихо произнёс:
- Наконец, я дождался тебя, отец!


XIII


Скорый поезд «Симферополь-Донецк» прибывал к месту назначения. Нерадов волновался и беспомощно глядел на сына, пытаясь сохранить равновесие. Игорь, заметив волнение отца, ободряюще сказал:
- Вот увидишь, мама обрадуется, - хотя тоже заметно нервничал.
 Всю дорогу Игорь Николаевич находился в состоянии эйфории,  вот только сейчас что-то сдали нервы. А вдруг Маша не захочет с ним даже разговаривать? Проклятая мнительность!
Уезжая из санатория за две недели раньше срока, он, смеясь, сказал  Смолянскому на прощанье:
- А ты, брат, молодец! Всё правильно про меня понял.
- Ну, держись! - сказал Михаил и крепко обнял нового друга. - Звони, если что. Будешь в Киеве - встретимся.
Анна Филипповна, передавая для Маши сумки с продуктами, прощаясь, разрыдалась и, бегло поцеловав его в щеку, прошептала:
- Дай Бог, чтобы у вас всё сложилось.
- Бабуль, ты только маме не звони насчёт отца. Пусть будет для неё сюрприз, - попросил внук.
- А я уж хотела... Ладно, ты прав, внучек. Наверно, так будет лучше.
В поезде Нерадов, решив «прощупать» сына на предмет физики, как когда-то «прощупывал» его Яков Борисович, отец Вероники, с удивлением и радостью обнаружил, что познания в этой области у парня солидные и предложил ему учиться в МВТУ в Москве.
- А  потяну?
- Потянешь, потянешь, - сказал отец, похлопывая его по плечу. Я его окончил, и мой сын его окончит.
Игорь расцвёл, мечтать о таком он даже не пытался. Перед конечной станцией Игорь Николаевич много курил, выходя в тамбур. Сын это заметил.
- Нервничаю, - простодушно сказал отец.
Поезд, наконец, прибыл, и Нерадов сразу заметил Машу, беспокойно высматривающую в толпе сына.  Нагруженный сумками, он невольно спрятался за спину Игоря, сразу устыдившись этого порыва, и в ту же секунду Маша, увидев, наконец, сына, радостно бросилась к нему. Тот  молча улыбался, слегка косясь на отца, стоящего рядом с сумками. Маша, не замечая никого вокруг, улыбаясь, смотрела только на сына, и бросив рассеянный взгляд на Нерадова, скользнув глазами по сумкам в его руках,  проговорила:
- Спасибо, что помогли. 
Но тут же голос её осёкся, глаза расширились, а лицо побелело. Она изумлённо, не отрываясь, смотрела на Нерадова, не в силах вымолвить слова. Казалось - она потеряла дар речи.
- Ну, здравствуй, Маша, - тихо произнёс Игорь Николаевич.
Сын с тревогой посмотрел на мать. Она слегка покачнулась, и Нерадов, шагнув к Маше, импульсивным движением её поддержал. Затем взял её ладонь в свои руки и поднёс  к губам. Ладонь была холодной, как ледышка.
- Как...  зачем ты здесь? -  произнесла она бескровными губами.
- Не отталкивай меня, прошу, взмолился Нерадов. - Я приехал к тебе, потому что, потому что...  Игорь! - воскликнул он, - надо такси поймать.
- Зачем такси, здесь автобус ходит, - растерянно и бессильно проговорила Маша.
- Какой автобус? Поторопись, сын!
Парень тут же побежал к остановке, а Маша продолжала смотреть на Нерадова не понимающими глазами.
- Машенька! - ласково сказал Игорь Николаевич, продолжая держать её ладонь в своих руках, - я здесь потому, что больше не могу жить без тебя, - затем, торопясь и сбиваясь, он взволнованно произнёс:  - Я... ты... нас разделило непреодолимое...  роковое стечение обстоятельств...  Сейчас многое изменилось... Нет, не то говорю...  Изменился я сам, понимаешь?
Маша стояла, слегка прислонясь к Нерадову.  Ей не хватало воздуха, она отвела глаза и молчала.
- Я верил, - продолжал он, - что наступит час, когда я увижу тебя, услышу твой голос, сожму твои руки. Понимаешь, ты всегда жила в моём сердце, даже когда я о тебе не думал в водоворотах жизни. «Чёрт побери, что я несу? Зачем эти высокие фразы?», - ругнулся он про себя. «Но ведь это правда, она должна поверить», - отчаянно думал он. Его беспокоило молчание Маши, но он продолжал говорить:
- Скажу просто - я стал другим, Маша. Ко мне однажды пришло ощущение, что всё не напрасно. Не напрасно мне подарила судьба встречу с тобой. Доказательство - наш сын!
Маша медленно подняла глаза на Нерадова, в них стояли слёзы, и в глубине этих фиалковых глаз он прочёл нечто туманное, нежное и до боли родное.
Подъехало такси. Сын, погрузив вещи в багажник, сел рядом с водителем, бодро выкрикнув ломающимся мальчишеским голосом:
- Рули, шеф, в Доброполье!
Нерадов, бережно усадив Машу на заднее сидение, сел рядом и снова взял её руку, чувствуя, как ладошка оттаивала в его руке. За окнами такси замелькали утопающие в буйной зелени садов белые хатки, затянутые ряской ставки, поросшие ивняком и вербой, квадраты полей, уже покрывшиеся нежной зеленью озимых  с разделяющими их двойными посадками. Мелькали, зеленея  сочной травой луговины с застывшими на них коровами,  конусы терриконов и производственные постройки.
В салоне машины монотонно гремел тяжёлый рок. Игорь Николаевич  улыбнулся про себя, заметив, что Маша робко склонила голову на его плечо. Покосившись в сторону родителей, сын  довольно хмыкнул.
- Выруби  рок, он здесь не катит, - обратился парень к водителю. - У тебя другая музыка есть? Может, ретро какое-нибудь душевное...
«Рок - несчастливая судьба, - Нерадов вспомнил вдруг своего соседа по палате, любителя кроссвордов  Петра Аверченко.  - Сейчас это уже не по моей части»,
Щёлкнул магнитофон, запел Джо Дассен. Игорь Николаевич наклонился к Маше, губами прикоснулся к её волосам и замер, почувствовав запах её духов. Затаив дыхание, он наслаждался ощущением невесомой близости, напоминающей слияние душ, затем прошептал ей в ухо:
- Помнишь, Джо Дассен всегда звучал из пляжного репродуктора...
- Конечно, помню. Когда слышу его, всегда вспоминаю нас, - так же шёпотом ответила Маша.
Увидев знакомую серёжку с аметистом  и дотронувшись до неё губами, он шепнул:
- Страшно было прокалывать уши?
- Ничуть. Страшно было жить без тебя.
Вдруг Маша слегка отодвинулась и горячо проговорила:
- Это был сон, наваждение, мираж. Семнадцать лет прошло без тебя. Семнадцать лет наши дни возвращались ко мне с мучительной ясностью. Твой образ преследовал во снах.  Я знала, я чувствовала - ты исчез не по своей воле. Но не пропал бесследно, а подарил мне сына, свою копию. В его жестах, мимике, словах я угадывала тебя.
Нерадов крепко сжал её руку.
- Филипповна сказала, что ты  не поступила на исторический из-за сына? А как ты любила историю!
- Я могла бы учиться заочно, но тогда  Игорёк получил бы меньше моей любви. Нет! Сына я любила больше истории. Он - моя история, география, астрономия и все науки вместе.
 «Любящие женщины мудрее нас, мужчин», - подумал Нерадов и прижал Машу к себе.
- Сейчас всё будет по-другому, вот увидишь, - сказал он.
Маша недоверчиво и грустно улыбнулась:
- Игорь, мне не важно, кто ты, кем стал, с кем живёшь, красив ли, благополучен ли. У меня всегда было ощущение, что мы одно целое. А сейчас мне важно, что ты рядом, пусть не надолго. Зато когда ты уедешь, у меня появятся силы жить дальше.
- Я один, Маша. Теперь у меня только ты и наш сын, - произнёс Нерадов счастливым голосом. - Знаешь, всё к этому шло. Я был счастлив только с тобой, Маша.   Никогда не верил в судьбу, а сейчас знаю точно - ты была мне предназначена судьбой, ты - моя судьба.
Водитель,  взглянув на их отражение в зеркале, задорно подмигнул  пареньку. Маша счастливо улыбнулась, прижавшись к Нерадову, заметив, как украдкой на них посмотрел сын. В салоне машины продолжал звучать голос  Джо Дассена, возвращая их в далёкое знойное лето 1988 года.



г.  Ялта














 



            



Звездочёт

Повесть


I

«Вот и остался совсем один», - подумал Нерадов, сидя перед камином и рассеянно созерцая языки пламени. Только что ушла Вероника, ушла навсегда.Он чувствовал себя опустошённым и разбитым, его знобило и, придвинувшись ближе к огню, Игорь Николаевич меланхолично шевелил кочергой древесные угли. «Чего ей не хватало?» - думал он. Они, наконец, выехали из квартиры тестя на Кировском проспекте в уютный добротный дом, который Нерадов купил восемь лет назад на свою Государственную премию. Его авторитет в научных кругах и должность, которую он занимал, - разве не об этом она мечтала? Сейчас дом был пустым и холодным, и Нерадов ощутил такую же холодную пустоту в груди.
  Чувствуя, что не может согреться, он вышел в прихожую,  накинул халат. Здесь витал ещё запах духов Вероники, и сердце  тоскливо сжалось. Любил ли он жену?  Нерадов никогда об этом не задумывался. Скорее всего, он привык к ней, как к домашнему халату, который всегда под рукой, а стоит ему  затеряться - начинаешь нервничать. Похоже, это была привычка жить под одной крышей. Жизнь протекала по хорошо спланированному руслу и вполне устраивала Игоря Николаевича. Сейчас,  когда она дала первый сбой, он растерялся.
И всё-таки с её стороны это был поступок. Не розыгрыш, не провокация, а поступок, заслуживающий уважения. Не каждая женщина в зрелые годы решится на такое. А причина банальная - появился другой мужчина. Работая с её отцом, известным физиком, Игорь Николаевич, будучи ещё аспирантом, привык к мысли, что в его судьбе всё предрешено: и тесть, и карьера, и жена. А сейчас стереотип не сработал, Вероника объявила, что уходит, что намерена своё будущее строить с другим. «Но почему? - мучительно думал Нерадов, - что её во мне не устраивало?» Он всегда покупал ей цветы, дарил дорогие подарки, женщинами не увлекался, за семнадцать лет семейной жизни жена ни разу не уличила его в измене. Он весь был в работе, любил её до самозабвения, горел ею. Даже сотрудники, бывало, подшучивали:
- Игорь Николаевич! Не понятно, на ком ты женат, - на Веронике или на
физике.      
Да и сама Вероника как-то на банкете в его честь, дразня его, сказала:
- Ну, ты и зануда! Хотя бы из приличия  сделал Ирочке комплимент. Похвалил её платье, что ли.
Ирочка, его секретарша, души в нём не чаяла, и все это знали. Вот и пойми этих женщин: изменяет -  негодяй,  не изменяет -  зануда. Потрясающая женская логика!
Размышляя, Нерадов подошёл к окну. Был конец марта, но весна что-то запаздывала. Вдоль аллей дендропарка кое-где лежал  сероватый пористый снег, небо было такое же серенькое и унылое, как и его настроение. Где-то смеялись дети,  раздавался весёлый лай соседского пса.  Детей они так и не завели. Может, причина  здесь? Может, их брак распался из-за этого? Но жена с самого начала не хотела их иметь, хотя он так мечтал о сыне. Веронике хотелось первое время не обременять себя ничем. Живя беззаботно и весело, она красовалась на всевозможных «светских» приёмах, престижных «тусовках» и банкетах. Работая инженером-технологом в салоне популярного Дома моделей на Кузнецком, она всегда была ухожена, самодостаточна и вызывающе красива. Дети так и не появились. Вероника обвиняла его, ссылаясь на специфику его работы с радиоактивными материалами. Но потом выяснилось, что причина всё-таки была в ней. Она всеми правдами и неправдами методически и расчётливо отодвигала своё матер
инство. А  в итоге -  ни жены, ни детей, ни внуков, ни даже собаки.
Нерадов подошёл к бару, налил  немного мадеры и залпом выпил. На душе было тошно. Завтра придёт домработница, принесёт продукты, уберёт квартиру, польёт цветы, затем, вежливо попрощавшись, покинет дом. И опять одиночество. Вторая рюмка немного успокоила Игоря Николаевича и согрела «Что я раскис, как обманутый муж в дешёвом водевиле?».  Покопавшись в себе, он с удивлением обнаружил, что не испытывает ни ревности, ни боли, ни злости,  а только растерянность и досаду. Где-то по большому счёту он понимал жену, начиная осознавать, как мало уделял ей внимания, как мало её любил.  Нерадов снова налил себе мадеры и задумался: «А что дальше?».


* * *

Ему не хватало Вероники. Через месяц Игорь Николаевич понял: надо что-то предпринимать - привыкнуть к одиночеству было трудно. На работе он ещё как- то держался, забывая о времени.   Прежнего энтузиазма уже не испытывал, но засиживался допоздна в лаборатории, пока служба охраны вежливо не напоминала, что пора включать сигнализацию. Мысль о том, что надо возвращаться  домой, угнетала его. Он почти ненавидел пустой холодный дом, гнетущая тишина которого звоном отдавалась в  ушах. Часами лежал на диване, тупо уставившись в телевизор, или разжигал камин, погружался в кресло и неотрывно глядел на пляшущие языки пламени, время от времени прикладываясь к горлышку бутылки. Становилось легче. Чувство безысходности отпускало, то ли растворяясь в вине, то ли сгорая в камине.
Слух о его разрыве с женой распространился в НИИ мгновенно. Коллеги-мужчины утешали его по-мужски грубовато, с напускным цинизмом:
- Не унывай, Нерадов. Твой случай банален и не смертелен, - говорили одни.
- Перебесится и вернётся. Это бзик стареющей дамы. А то - плюнь и заведи себе новую подругу,  - говорили другие.
Сотрудницы сочувствовали иначе. Предварительно напудрив носики и освежив помаду на губах, томными голосами внушали Нерадову, что он обаятелен, умён, талантлив и что любая женщина сочтёт за счастье... , и всё в таком же духе. Одна из них сообщила ему, что Вероника ушла к Тронину, заведующему кафедрой МВТУ имени Баумана, что якобы там - сумасшедшая любовь и, многозначительно улыбаясь, добавила, что их роман длится уже не один год. «Значит всё-таки Тронин», -  подумал Игорь Николаевич равнодушно, припоминая самодовольную нагловатую физиономию  сокурсника.
Собственный дом продолжал тяготить Нерадова. Каждый день он возвращался домой с таким чувством, с каким узник после прогулки возвращается в свою камеру. Друзья советовали взять отпуск и на время куда-нибудь выехать. Смена обстановки, мол, помогает прийти в себя. Он и сам всё чаще подумывал об этом. «Хорошо бы поехать к морю, по путёвке, чтобы на всём готовом», - думал Нерадов, - надо зайти в профком посоветоваться».
Неожиданно позвонила Вероника и, слегка запинаясь, сообщила, что подаёт на развод и что ей необходимо его письменное согласие. Он ответил:
- Я всё подпишу, что надо, только поторопись, я уезжаю, -  и сам удивился  равнодушию, с каким произнёс эту фразу. Веронику, видимо, ответ  насторожил, и она добавила:
-  О доме мы поговорим позже.
Сейчас Нерадов уже не испытывал острого ощущения оставленности, какое было в начале их разрыва  В душе даже просыпалось чувство облегчения, что первый шаг сделала Вероника, а не он. Впрочем, вряд ли ему пришло бы в голову сделать этот шаг вообще. Его уже не пугал предстоящий развод, и сейчас он боялся признаться самому себе, что в душе, на самом её донышке, просыпалось чувство, не похожее на чувство утраты.  Скорее, наоборот. Так бывает, когда, выйдя из душного помещения на свежий воздух, неожиданно закружится голова.
Больше всего  волновала мысль о предстоящем отъезде. Только бы не оставаться в  доме, где каждая мелочь угнетала, и больше всего угнетала тишина. Он вздрагивал от малейшего звука, как от неожиданного взрыва петарды. «Прочь из Москвы! - думал Нерадов, - и побыстрее. Семья не состоялась. Что ж, надо жить дальше».
Готовясь к отъезду, Игорь Николаевич решил разгрести завалы бумаг в столе, пытаясь найти недописанную статью. «В санатории допишу», - подумал он, перебирая папки. Статья не находилась и, вытащив  нижний ящик, Нерадов обнаружил лежащую в картонной коробке большую черноморскую раковину. Он тут же вспомнил, как она к нему попала, и сердце кольнуло от неожиданности. Приложив раковину к уху, он услыхал приглушённый гул волн, и ему даже почудился йодистый запах нагретых водорослей. Задумавшись, опустился в кресло. Как же давно это было...


II

Они с Вероникой только поженились, и молодой Нерадов переехал в дом тестя, профессора Теплинского, который угадывал в своём зяте незаурядные способности  учёного-физика. Здесь у Игоря был отдельный кабинет и всё необходимое для работы над диссертацией. И самое главное  - дискуссии после вечернего чая с тестем, которого он обожал и который так в него верил. Яков Борисович добился распределения Игоря в свой НИИ, предложил  учиться здесь же в аспирантуре и  стал его руководителем.  Сам профессор Теплинский! О таком повороте судьбы Игорь даже не смел мечтать.. Сокурсники называли его «счастливчиком» и откровенно завидовали.  Никто из друзей не сомневался, что с таким патроном Игорь горы свернёт. Да и сам он обрёл уверенность «любимчика Фортуны». 
Заканчивал аспирантуру Нерадов накануне своего двадцативосьмилетия. Кандидатскую диссертацию защитил блестяще, несмотря на уловки оппонента, въедливого старца, скептика и ортодокса профессора Сёмина, который после защиты, пожав ему руку, сказал:
- Что ж, юноша, поздравляю! Вы достойно защищались. Вашу логическую концепцию трудно оспорить, - и, покосившись в сторону Теплинского, многозначительно добавил:
- Правда, с таким покровителем...
Нерадов скромно промолчал, сделав вид, что намёк не понял. Поддержка шефа, руководителя отдела и собственного тестя, сослужили ему хорошую службу. Когда волнения улеглись, на семейном совете тесть огласил следующее:
- Игорь, тебе предстоят серьёзные испытания - разработки в области холодного синтеза. Тема  не раскручена, много «белых пятен», но я верю в тебя.  Есть в тебе хватка. Съезди-ка ты к морю, остынь, отдохни хорошенько, скинь напряжение, а приедешь - с головой включайся в работу. Учти - поблажек не будет.  Похлопав его по плечу, добавил:
- А я за это время для тебя кое-что подготовлю.
- А как же Вероника? - спросил он.
- Ей не до тебя будет.
Жена заканчивала институт тонкой химической технологии.  Через месяц ей предстояла защита диплома на кафедре технологии полимеров и эластомеров. Игорь обожал  тестя и, не смея  перечить, неохотно согласился. С Вероникой они решили, что он поедет в небольшой курортный посёлок к прежней хозяйке, где они однажды уже отдыхали вскоре после знакомства. Тогда они  сняли комнату рядом с морем в небольшом  домике по Лавровому переулку. Здесь было тихо, уютно, а живописная природа настраивала на романтический лад.
Воспоминания Нерадова прервал телефонный звонок. Звонил тесть. В институте он держался с ним ровно, делая вид, что ничего не произошло.
- Так ты, говорят, в санаторий едешь? Что ж, понимаю... - в голосе его чувствовалось лёгкое замешательство, - ты там, это... не раскисай... Жизнь... понимаешь, она непредсказуема, -  неуверенно произнёс он.
Повесив трубку, Игорь Николаевич вышел на террасу. Мысли снова вернулись к Веронике. Как счастливы они были, въезжая в этот дом. Десять лет прожив с родителями жены, он только тогда понял, как важно жить отдельно, своим домом, почувствовать, наконец, себя хозяином. В то время он получил Государственную премию за изобретение, нашумевшее не только в научных кругах Союза, но и за рубежом. Кое-что скопил, тесть добавил на обустройство - и вот они с Вероникой, наконец, приобрели небольшой особнячок с гаражом в районе Новогиреево. Парковая зона, чистый воздух, метро рядом, - чего ещё желать! Они были счастливы. Вероника увлечённо подбирала мебель, панели, обои, всевозможные аксессуары, наняла дипломированного агронома для озеленения  просторного участка.
Нерадов вспомнил день новоселья. Это был незабываемый день! Гости Вероники из Дома моделей, где она работала, стильные амбициозные «львицы» в сногсшибательных нарядах, снисходительно хвалили дом и делали комплименты хозяйке. На Веронике было яркое малиновое платье с таким же ярким зелёным шарфом, гармонирующим с изумрудными серьгами и кокетливо подчеркивающим зелень её глаз. Она была потрясающе красива.  Даже на собственной свадьбе он ею так не любовался. Его гостями  были, в основном, научные сотрудники  отдела и два-три однокурсника.  Был среди них и Вадим Тронин,  преуспевающий физик, оставленный после аспирантуры на кафедре МВТУ. «Вот откуда у них началось», -  подумал Нерадов.
С тех пор прошло семь лет. Неужели все эти годы Вероника изменяла ему? Может быть уже тогда она задумала уйти. Хотя нет, в то время Вадим был женат, но как ему помнится, брак не был счастливым. С Трониным он особо не дружил, а после новоселья тот и вовсе пропал. Случайно узнав, что его назначили заведующим кафедрой, Нерадов подумал, что надо бы позвонить, поздравить, но так и не нашёл время.
Звонок в дверь вернул его в действительность. На пороге стояла Вероника, почему-то не захотевшая открыть дверь своим ключом. Очевидно, таким образом намекая мужу, что они уже чужие.
- Проходи, - холодно сказал Игорь Николаевич, - ты что-то забыла из вещей?
- Ты сказал, что уезжаешь. Это, конечно, твоё дело, но я подаю на развод, ты же в курсе. Давай  закончим формальности, а потом  отправляйся, куда хочешь.
- Вот как! Я полагаю, что моё присутствие в Москве не обязательно. Детей у нас нет, внуков тоже, так что проблем не будет, нас разведут и без меня. Что надо подписать? Давай!
- А имущество? Дом?
- Дели, как хочешь.
Вероника оживилась. Надо полагать, она была озабочена именно этой стороной вопроса.
- Понимаешь, -  в голосе её звучало смущение, - я тут подумала... если ты не возражаешь, конечно. Оставь себе «Мерс», а дом пусть останется мне, -  выпалила она скороговоркой и пояснила:
- Дело в том,  - она запнулась, - дело в том,  что Вадим ушёл от жены и квартиру оставил ей и детям.
- Да, настоящий джентльмен, - с издёвкой сказал Игорь Николаевич, - похоже, что ты ожидаешь от меня такого же джентльменского порыва. А где прикажешь мне жить? В машине? Замечательная перспектива!
Внезапно Нерадов разозлился.
- Ника! - сказал он резко, - мы с тобой прожили семнадцать лет. У нас мог бы быть сын или дочь. Но ты не хотела детей, хотя знала, как я мечтал о сыне. И вот теперь ты уходишь и оставляешь меня с машиной, думая, очевидно, что она компенсирует эти семнадцать лет семейной жизни.
- Ты считаешь - у нас была семья? - спросила Вероника, - ответь мне честно на один вопрос,  - ты любил меня?
- А какое это имеет значение сейчас. Впрочем, отвечу честно - не знаю. С тобой мне было хорошо, удобно, надёжно, А теперь, - Нерадов задумался, -  надо научиться жить без тебя.
- Я это всегда чувствовала, Игорь. Но мне хотелось быть любимой. А ты  любил только  работу. До ночи пропадал в институте. Мы с тобой виделись так редко, что я не ощущала себя замужней женщиной.
Наступила пауза. Вероника подавленно молчала и глядела на него широко раскрытыми глазами. Взгляд их был отстранённым и чужим и, вместе с тем, светился каким-то незнакомым Неродову внутренним светом. Луч заходящего солнца запутался в её волосах, окрашивая их в золотисто - медные тона. «Здорово она изменилась, - подумал он уязвлено, - ещё красивее стала». Но внутри он не почувствовал волнения, а только досаду и усталость.
- Знаешь, продолжала она, - если уж честно, я тоже была к тебе сильно привязана, мне казалось - это любовь и есть. Но это было заблуждением. И поняла я это только тогда, когда встретила Вадима.
- Для чего же ты продолжала этот фарс, если поняла? - возмутился Нерадов.
- Вадим был не свободен в то время. Ты сутками пропадал на работе и даже не интересовался, где я и с кем провожу время. Вначале это сильно задевало,  а потом  я смирилась. Рядом был Вадим, любящий, заботливый, и рожать для тебя наследника мне расхотелось.
- Вот оно что выясняется. А я-то, дурак,  думал...
- Я поняла, что дети не свяжут семью, где нет любви, - перебила Вероника, - их надо рожать от любимых или не рожать совсем,  -  мстительно произнесла она.
- Удобная позиция, - заметил Игорь Николаевич. - Не лукавь, это  красивые слова, не более. Детей надо рожать в молодости, а тебе за сорок.
- Может, ты и прав. Теперь уже поздно их заводить, я сама себя наказала. А когда папа начал на меня давить: «скоро, мол, внука подаришь?»,  -  я не выдержала...
-  Так Яков Борисович обо всём знал с самого начала? - перебил Нерадов.
-  Нет, конечно. Тогда бы он меня не понял, ведь он так гордился тобой.  За меня он всегда и думал  и решал, а я была послушной девочкой. Но тут я не выдержала и в запале всё ему рассказала, да ещё и обвинила в придачу. Ведь это он настоял, чтобы я вышла за тебя. Но сейчас я его не виню, он же хотел, как лучше. Теперь папа очень сожалеет об этом, - закончила она.
Откровенность Вероники смутила Игоря Николаевича и он сказал:
- Я, пожалуй, поступлю, как хочешь ты. Забирай дом... Без тебя на кой он мне?
 Осточертел уже... Куплю себе что-нибудь поскромнее.
- Ты хорошо подумал? - Вероника просветлела.
- Да, я так решил.
- Спасибо, Игорь, - просто сказала она. -  Надеюсь, что мы, если и не останемся друзьями, то и врагами не будем. А ты ещё устроишь свою жизнь, вот увидишь.
- Ладно, не надо меня утешать, - буркнул Нерадов, - сам разберусь со своей жизнью.

Ш

Едва Маша сомкнула глаза, как тишину разорвал  телефонный звонок. «Кто бы это мог быть?» - подумала она, пытаясь одновременно включить свет и накинуть халат.   Мельком взглянула на часы, - два часа ночи. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Работая в объединении «Добропольеуголь» секретарём, Маша по опыту знала, что  ночные звонки ничего хорошего не предвещают. Вероятно, что-то случилось. Звонил дежурный диспетчер:
- Машина за вами вышла, надо срочно явиться на работу.
Захваченная врасплох, наспех одевалась, а в голове теснилось множество вопросов.
Прибыв на место, Маша сразу же спросила:
- Что случилось? На каком участке?
Диспетчер ничего не объяснил, да это и не входило в его обязанности. Его делом было вызвать секрктаря, собрать всех инженерно- технических работников и доложить начальству.
От Доброполья, маленького шахтёрского городка, до шахты «Белозёрская» было всего 15 километров, но Маше казалось, что едут они долго и  медленно, может быть потому, что мимо на большой скорости проносились с мигалками и сиренами машины ВГСЧ (военизированной горноспасательной части). Поднятые по тревоге работники ИТР подавленно молчали, а Маша  пыталась унять  мелкую дрожь. Два года назад на  шахте погиб её муж Иван и оставил её с двумя детьми на руках. Родственников в городке не было. Хотя жила она здесь  более десяти лет, душа тосковала по родным местам. Дети регулярно проводили каникулы у бабушки в Крыму. Сама она за десять лет только пару раз вырывалась к морю, в родные пенаты, и то, пока был жив Иван. А сейчас - на кого оставишь хозяйство?
Когда Иван привёз Машу и её  пятилетнего сынишку в свой дом, свекровь показалась ей суровой и неприветливой. По-женски Маша её понимала: сын взял в жёны женщину из чужих краёв да ещё с маленьким ребёнком - любая мать встала бы на дыбы.  Иван утешал жену:
- Ты не думай, она добрая. Потерпи немного. Узнает тебя получше и полюбит, как дочь, вот увидишь.
И она терпела, хотя порой плакала украдкой, спрятавшись на краю огорода в  крыжовнике. Свекровь присматривалась к Маше недолго. Оценив её кроткий нрав, трудолюбие, почтение к ней, она, действительно, потеплела и совсем оттаяла, когда узнала, что Маша ждёт ребёнка. А сколько радости было, когда невестка родила дочку и в честь свекрови назвала её Елизаветой! Но недолго нянчилась Елизавета Ивановна старшая со своей внучкой, Елизаветой Ивановной младшей. Несмотря на декретный отпуск, Маша по утрам подрабатывала в шахтоуправлении уборщицей.  Как-то среди зимы, проводив  мужа на шахту и отведя сына в детский сад, по дороге на работу она заметила торопливо идущую за ней соседку, бабу Нюру, которая что-то взволновано кричала и махала ей рукой. Подбежав к Маше, баба Нюра  встревожено сообщила:
- Ох, Маша, как бы беды не случилось... Выхожу во двор - слышу: дитё твоё заходится от крика. Дом закрыт изнутри на засов, видать, дома Лизка-то. Колочу в дверь - без толку, стучу в окно - впустую, кричу в голос - зазря!
Не помня себя, Маша прибежала домой. Соседи помогли  взломать дверь, но когда ворвались в дом, увидели лежащую без сознания на полу кухни свекровь. На плите дымилась подгоревшая каша для Лизоньки. Вызвали «скорую», но было уже поздно. Она скончалась от обширного инфаркта. После похорон Маша совсем растерялась. Хорошо, что мама приехала, оформив  отпуск за свой счёт, и вдвоём они кое-как справлялись с хозяйством. Анна Филипповна, мама Маши, часто прижав к груди внуков, тяжело вздыхала, украдкой вытирая слёзы, и перед самым отъездом предложила дочери забрать внука на какое-то время к себе в черноморский посёлок.
- И тебе будет легче, и ребёнок оздоровится у моря, - говорила она.
Вначале Маша наотрез отказалась расстаться с сыном,  но позже  поняла, что это был единственный выход.  Успокоила себя тем, что сына отдаёт ненадолго. Когда мама с малышом уехала, ей пришлось уволиться с работы и сидеть с дочкой. Иван, как мог, помогал, хотя после работы валился с ног от усталости.
Жизнь постепенно налаживалась. Лизочка подрастала, а главное - с ней  снова был её сынок, на которого она не могла нарадоваться.  В отличие от Лизы, он  рос спокойным ребёнком, не по годам развитым, и всё больше и больше напоминал своего отца -  первую и единственную её любовь.
Неожиданно нагрянула новая беда - на шахте погиб Иван. Известие это подкосило Машу. Она не могла в это поверить, ведь ещё утром перед уходом на шахту,  поцеловав сонную дочку и слегка приобняв жену, провожавшую его до калитки, он сказал весело:
- Вот ещё две смены отпашу - и можно брать отпуск. Задумал я, Маша, на месте сарая баньку построить. Как  идея?
На похороны Ивана приехала мама с крёстной, тётей Олей, но долго они оставаться не могли - нужно было возвращаться на работу. Когда Иван был жив,  зарплату ему часто задерживали, а то и не давали вовсе, а дети подрастали и требовалось всё больше и больше расходов. Хорошо, что был ещё небольшой огородец, доставшийся в наследство вместе с домом от Ваниных родителей. Он был хорошим подспорьем.
После трагической гибели Ивана городские власти назначили Маше  единовременное пособие в размере пяти годовых окладов и пенсию до совершеннолетия Лизы. Став вдовой, Маша с детьми ни в чём не нуждалась. Но горе не окупается никакими деньгами. Сама  она вряд ли бы справилась с этой бедой, но рядом были друзья Ивана - шахтёры, старший брат его - Павел, живший с семьёй на соседней улице, сослуживцы, соседи, которые, как могли, помогали  женщине пережить беду: то огород перекопают, то починят крышу  или принесут разной всячины детям. Да и школа, где  учились дети, тоже не осталась в стороне.
Обо всём этом Маша не переставала думать, пока, обгоняемый потоком машин микроавтобус торопился  к шахте. Всплывшие в памяти события двухлетней давности заставили её сейчас вновь пережить все детали её личной трагедии. Разве можно забыть  состояние безысходности, доходящее до отупения, которое она испытала? И вот новая беда на шахте. «Хотя бы обошлось без жертв», - думала женщина, представив  горе  шахтёрских жён и матерей.


* * *

Трагическое известие облетело городок мгновенно. Уже вторая авария на этой шахте, и люди беспорядочной толпой среди ночи стремились к месту происшествия. Как волны бурной реки, толпа подхватила Машу, когда она вышла из автобуса, оттеснила её, и она, захваченная врасплох, ничего не соображая, повинуясь какому-то стадному чувству, смешалась с гудящей толпой. Толпа разрасталась по мере того, как прибывали люди, - кто на автомашинах, кто на велосипедах, кто пешком. Ночной мартовский холод пронизывал до костей. В нескольких местах люди грелись у костров, сжигая в них разный строительный мусор, хлам и выброшенную из продуктового киоска старую тару. Спасатели ВГСЧ оттеснили людей за сооружённое впопыхах проволочное заграждение, чтобы они не мешали работать. Начинал моросить дождь.  После безрезультатных попыток пробиться к своим Маша  вдруг заметила знакомую старенькую «Волгу», притормозившую радом. За рулём сидел свояк, брат Ивана - Павел. Лицо его почернело от волнения. Он  работал забойщиком на этой шахте почти двадцать лет. В советские времена стал заслуженным шахтёром, производственные показатели которого всегда ставили в пример. Сейчас Павел работал звеньевым участка.
- Давай, Мария, - в машину! Вымокнешь ведь,  - охрипшим от волнения голосом сказал он.
Женщина проскользнула в кабину. Павел  громогласно ругнулся, несколько раз пытаясь включить зажигание, чтобы продвинуться к автобусу. Руки его дрожали.
- Да не переживай ты так, Паша, - Маша пыталась его успокоить, - даст Бог - всё обойдётся.
Он  ничего не ответил, только крепче сжал челюсти и, приказав Маше сидеть в машине, сразу куда-то исчез.  Пространство вокруг шахты было запружено  спецтехникой, возле которой суетились подразделения спасательных служб. Военизированная охрана плотной стеной стояла вдоль проволочного ограждения, держа осаду против натиска потрясённых граждан. Дым от костров чадил под редкими каплями дождя и стал понемногу рассеивался, оседая на клочковатых островках снега вдоль дороги. Вот и первые носилки с пострадавшими, которые осторожно задвигали в реанимационные машины.
По ветровому стеклу «Волги» растекались капли дождя, и от этого  происходящее за стеклом казалось Маше нереальным и призрачным. Стало душно, и она слегка приоткрыла дверцу машины. Народ гудел, как улей. В воздухе витал горьковатый дымный запах утраты. «Так, должно быть, пахнет горе», - подумала Маша.
Когда Павел вернулся, он, похоже, не заметил свояченицу, неподвижно застывшую в уголке машины. Взявшись руками за руль, он бессильно опустил голову на руки и некоторое время сидел без движения.
- Павел, - осторожно позвала Маша, - ты в порядке?
Он резко повернул к ней перекошенное лицо:
- О каком порядке ты говоришь, где ты его видишь? Разве жизнь человеческая кого-то сейчас интересует?
- Остынь и расскажи, что случилось.
- Поехали! Начальство тебя отпустило. Мне надо срочно в город.  Павел коротко рассказал Маше о случившемся.
- На этот раз обошлось малой кровью, - сказал он, - вывихи, удушья, сотрясения. Понимаешь, - взрыв произошёл в вентиляционном штреке в самом начале смены, когда бригада уже спустилась в лаву и, покинув клеть, двигалась в забой.  Ударной волной снесло рудстойки. Обрушилась кровля и завалила выход. Произошло возгорание угольной пыли, и только оперативная работа спасателей...
- А причина?  - спросила Маша, -  откуда он взялся этот взрыв? Метан?
- Вот тут-то собака и зарыта. Ну, разгребём мы завалы, восстановим шахту, но где гарантия, что это не случится снова?
Павел внезапно разозлился, одной рукой держась за руль, а другой - нервно жестикулируя, он спросил:
- Маша, в каком веке мы живём, ты знаешь?
- В двадцать первом, конечно.
- Кто-то, может быть, и в двадцать первом, а мы, шахтёры, живём, Машенька, в пещерном веке: оборудование древнее, технологии старые, техника безопасности не выдерживает критики. Где-то замкнёт провод, случайная искра  - и взрываемся. как на мине.   Нужно менять всю систему. А ты говоришь - двадцать первый век...  Каждый раз спускаешься в шахту и не знаешь - выйдешь оттуда или нет. А что делать - семью-то кормить надо... Человеческий фактор...
- Опасная у вас профессия. Вот и Ивану не повезло, - грустно сказала Маша.
- Не в профессии дело, - отношение к нашему брату, шахтёру, плёвое, понимаешь?
Павел довёз Машу к самому дому и на прощанье сказал:
- Ты говори, если чё надо, сестрёнка.
                IV


Проводив Веронику, совершенно разбитый и опустошённый Нерадов вышел на террасу и закурил.  Пахло весной. В саду зацветали липы,  над ними жужжали пчёлы,  в воздухе весело носились стрижи. «Хорошо бы уехать прямо сейчас», - подумал он. Путёвка лежала  в кармане, но до отъезда оставалось ещё  больше месяца. За это время надо успеть завершить кое-какие дела: подготовить распоряжения сотрудникам, издать приказы, посидеть над докладом,  выступить  на учёном совете.
Вернувшись в кабинет, Игорь Николаевич бессильно опустился в кресло. Мысли  разбегались, мешая сосредоточиться. На столе лежала кипа бумаг, которые он вытащил из ящика стола. Это были  старые рефераты, незаконченные статьи, письма, дипломы - всё, что скапливалось годами и откладывалось в «долгий ящик», на потом. Вечерело. На полу постепенно бледнело солнечное пятно, пока не исчезло совсем. Взгляд   остановился на  черноморской раковине. Он бережно взял её в руки и, проведя пальцем по бледно-розовым створкам, почувствовал, как сжалось и заныло сердце. Прикрыл глаза.  Нахлынули воспоминания...
Тесть всё-таки уговорил его после защиты диссертации съездить отдохнуть к морю без Вероники. Она проходила преддипломную практику и целыми днями пропадала то в лаборатории, то в студенческой библиотеке.  К защите готовилась увлечённо и основательно. Ей нравилась будущая профессия, и она нисколько не сомневалась, что папа  поможет ей устроиться в  Дом моделей, где у неё уже была масса подруг и знакомых. Давая последние напутствия мужу, она сказала:
- Остановишься у старой хозяйки. Я ей звонила, она примет тебя. Ешь фрукты, загорай. Обо мне не беспокойся, но не вздумай опоздать на защиту.  Если всё будет о, кэй,  нас ожидает Венеция. Представляешь! Гондолы, серенады, Дворец дожа, - и она, мечтательно улыбаясь, чмокнула его в щеку.
Комната, которую он снял, была солнечной, с видом на море. Под окном бегал хозяйский пёс, терьер по кличке Чак. Хозяйка ласково называла его  Чариком. Три года прошло, а собака его помнила. Видно, не забыла, как они с Вероникой приносили ему куриные косточки.  Славное было время! Игорь Николаевич улыбнулся своим мыслям. Веронику утром трудно было поднять, и он, едва проснувшись, в одних плавках бежал с Чариком на пляж, благо он был совсем близко. Утренняя вода так приятно освежала. Чак плыл рядом, делая круги, и лаял, если Игорь погружался в воду с головой. Освежившись, он бежал к Веронике, тормошил её, смеясь и дурачась, и лениво потянувшись, она, наконец, вставала.
А сейчас  без жены Игорь боялся  отупеть от скуки.  Передохнув с дороги, он вышел во двор. Солнце стояло в зените и нещадно палило, хотя был  только конец мая. На пороге сидел хозяйский кот Филимон и проникновенно глядел на копошившуюся под лавровым кустом сойку. Погладив Филю и осмотревшись, он увидел хозяйку, Анну Филипповну, пьющую чай за столом под пластиковым навесом. Она ласково улыбнулась жильцу и жестом пригласила к столу.
- Машенька, крикнула она дочке, - принеси Игорю чай, да инжировое варенье прихвати.
- Спасибо, Анна Филипповна, - он был тронут. - Хорошо как у вас, прямо благодать Божья! Я помню Ваше варенье. Ничего подобного я никогда не пробовал,  - присаживаясь рядом с хозяйкой, сказал Игорь.
Ему всё здесь нравилось: и  эта жизнерадостная гостеприимная женщина, и забавный Чарик, развалившийся у её ног, и прохладный, утопающий в зелени дворик с отцветающим кустом сирени у калитки, и буйно цветущей, свисающей серебристо-голубым пологом глицинией,  живописно обрамляющей заднюю стенку дома. Чем-то родным, давно забытым повеяло от этой простой безыскусной обстановки. Время от времени над двором кружились чайки, выжидающе поглядывая на них с приличного расстояния - не перепадёт ли  что-нибудь с хозяйского стола.
Вышла Маша,  неся на подносе большую кружку чая и вазочку с вареньем.
- Ты узнала нашего квартиранта? - спросила мать.
- Конечно. Года  три назад  отдыхал у нас со своей красивой женой. Даже Чак вспомнил.
Но Игорь не узнал в стройной белокурой девушке ту Машу, какую он видел прежде. Тогда она была нескладной голенастой школьницей с неровно подрезанной, выгоревшей до белизны чёлкой, загорелой, как головешка, и очень застенчивой.
- Неужели это та Маша? Признаться, я тебя не узнал, - искренне удивился Игорь.
- А Вы не изменились вовсе, - сказала Маша, - вот только волосы поредели, - но почему приехали без жены? Мама сказала, что  недавно вы поженились. Поздравляю! - улыбнулась девушка.  Улыбка у неё была замечательная, по-детски лучистая и обворожительная.  Держалась она уверенно и просто, от былой застенчивости не осталось и следа.
- Вероника меня выдворила из Москвы,  чтобы  не мешал  готовиться к защите.
- И правильно сделала,  - вмешалась мать, - вон, какой худющий и бледный, здесь  хоть отдохнёт от своей науки.
- А у вас было свадебное путешествие? - не унималась Маша.
- Будет позже, - кратко ответил Игорь и почему-то смутился. Ему не захотелось развивать эту тему. Мысленно представив сейчас Машу, Нерадов  вспомнил,  с каким недоумением поглядела она на него и сразу ушла в дом.
Едва жара спала, Игорь взял полотенце, журнал, очки, позвал Чака и спустился по вытоптанной тропке на пляж. Время было вечернее, солнце не жаркое, а небо без единого облачка. Он искупался и блаженно растянулся на тёплой гальке, закрыв глаза. Слегка штормило, и волны иногда дотрагивались до его пяток. Это забавляло. Чуть позже, приподняв голову, Игорь огляделся, но не обнаружил сколько-нибудь интересную публику. В основном, резвилась молодёжь,  да  две-три  женщины  «бальзаковского» возраста неподвижно лежали на цветных подстилках под заходящим солнцем. Кто-то даже похрапывал. Не с кем было перекинуться словом. Вот была бы Вероника рядом...  Он снова закрыл глаза  и под музыку прибоя стал вспоминать, как весело здесь проходило время. У этих камней они когда-то лежали, старательно натираясь  специальным маслом, чтобы, вернувшись в Москву, поразить своих друзей  бронзовым загаром.  Их отношения только начинали складываться и, лёжа на горячей гальке рядом с очаровательной девушкой, Игорю грезилось счастливое будущее. 
А познакомились они в клубе МВТУ на вечере, устроенном по случаю окончания учёбы. На их курсе девушек было мало, и серьёзно Игорь ещё ни с кем не встречался. Веронику пригласила на вечер Ася, однокурсница Игоря, и её подруга сразу привлекла к себе внимание ребят. Рослая, пышногрудая, с густой волнистой гривой золотистых каштановых волос, она эффектно выделялась на фоне остальных девушек. Её наперебой приглашали танцевать, но охотнее всего она танцевала с ним, с Игорем, хотя он мог только топтаться на одном месте, неуклюже передвигая ноги. Танцевать он не умел, да и где он мог научиться? Дома, в маленьком сибирском городке Канске, не было даже дискотеки. А здесь, в Москве не до веселья было. Учёба отнимала всё свободное время. Но Вероника явно отдавала предпочтение ему. Игорь недоумевал, как он мог произвести впечатление на такую девушку. Тощий, нескладный, к тому же начинающий уже лысеть очкарик. На их курсе были парни более видные.  И в то же время ему льстило, что она выбрала именно его, но он робел и терялся. Это забавляло и веселило девушку, и она сразу взяла на себя роль хозяйки положения. Всем стало ясно - высокий, застенчивый очкарик явно пользовался успехом. Вадим Тронин, вальяжный, высокомерный, спортивного сложения юноша, пытающийся уже отпускать профессорскую бородку, панибратски похлопал Игоря по плечу и с плохо скрываемой завистью произнёс:
-  Смотри, не упусти, друг. Такие птицы к нам редко залетают.
Сам он уже два года встречался с третьекурсницей  Светланой, миловидной пухленькой блондинкой с ямочкой на подбородке.  Она не отпускала от себя Вадима ни на шаг и ревностно, оценивающе  присматривалась к Веронике. Но заметив, что девушка увлечена Игорем, успокоилась. Позже Светлана с Вадимом поженились, и у них родились  симпатичные девочки-двойняшки.
Взобравшись на плоский шершавый камень, торчащий прямо из воды, Игорь вспомнил, как любили они с Вероникой загорать на нём, лёжа на спине, и следить за полётом чаек.
На следующий день после знаменательного вечера Вероника назначила ему свидание у главного входа своего института на Малой Пироговской.
- Я не пойду на последнюю пару, лучше мы с тобой сходим куда-нибудь, - сказала она, - может в кафешку или бар, надо же отметить наше знакомство. Ты любишь «Амаретто»?
Игорь смущенно промолчал, боясь обнаружить своё невежество. Он понятия не имел, что это такое.
- Люблю всё итальянское, мечтаю когда-нибудь побывать в Венеции - с воодушевлением продолжала она, даже не заметив, что  новый знакомый  не проронил ещё ни слова. «Девушка  с запросами», - озабоченно думал он.
С утра Игорь, очень волнуясь, разыскал Асю и спросил её, какие цветы любит её подруга.
- Ника - девушка экстравагантная, но, как это ни странно, любит ромашки, знаешь - простые деревенские  ромашки на длинных ножках, - она лукаво улыбнулась, - но для первого свидания это не годится. Нужен изыск типа орхидей, камелий и прочее. А лучше - купи ей розы. Розы нравятся всем.
Так он и сделал. Выйдя на станции метро «Фрунзенская»,  купил в цветочном киоске понравившиеся ему ярко-желтые розы и с замиранием сердца подошёл к старинному, поражающему своим великолепием, зданию института тонкой химии. Невольно залюбовавшись архитектурой, Игорь не сразу заметил подошедшую Веронику.
- Что? Нравится? - спросила она. - Раньше не строили, а создавали. Стиль - «арт    нуво». Увидев замешательство на лице парня, добавила: - Или стиль «модерн», что одно и то же. Вероятно, кроме своих атомов, ты ничем не интересуешься.
Затем, переведя взгляд на розы, скептически улыбнулась и сказала:
- Жёлтый цвет - к разлуке. И тут  прокол. Или это намёк?
Но заметив, как он растерялся, примирительно сказала:
- Ладно. Верно говорят, что физика и лирика - понятия несовместимые.
Игорь отважно произнёс:
- Я надеюсь, что ты поможешь мне совместить эти понятия.
Их роман набирал обороты. Уже через неделю   она затащила его домой познакомить с родителями. Квартира поразила Игоря оригинальным убранством комнат, стильной мебелью и разнообразным освещением. Здесь было множество торшеров, изысканных бра, различных подсветок и даже канделябры со свечами на старинном рояле марки «Блютнер».
- Это мамин инструмент. Она преподаёт в консерватории, - пояснила девушка и добавила:  -  Называй меня Никой, у нас так принято.
Дом был с консьержкой, а из окон восемнадцатого этажа автомобили на Кировском проспекте казались шустрыми муравьями.  Отец Вероники, профессор Яков Борисович Теплинский, заведовал отделом в Институте ядерной физики, и это особенно заинтересовало Игоря. Профессор, узнав, что друг Вероники - физик, закончивший МВТУ имени Баумана с «красным» дипломом,  воодушевился и, пригласив его в кабинет, начал «прощупывать». Задавая на первый взгляд безобидные, но всё-таки каверзные вопросы, на которые Игорь отвечал, почти не задумываясь, легко, горячо и увлечённо, не подозревая, что это своеобразный экзамен. Профессор остался доволен и покровительственно приобняв парня за плечи, доверительно сказал:
- Такие мозги нельзя отпускать из Москвы. Куда распределили?
- В Новосибирск, в Академгородок. Я сибиряк. Вначале хотели под Семипалатинск, но я отбился, наукой хочу заниматься, поступить в аспирантуру.
- Похвально! У Вас, молодой человек, исследовательская жилка, я сразу это понял.
Общаться  с Теплинским было легко, и молодой Нерадов даже не заметил, как прошли скованность и напряжение первых минут. Сев на «любимого конька», он увлечённо делился с профессором своими планами. Тот слушал, не перебивая.
- Ну, ну, - наконец, промолвил Яков Борисович, - а хотели бы в Москве работать?
- Я не думал об этом. В Новосибирске - прекрасная база и потом... - Игорь замялся и замолчал.
- И потом ... - мягко напомнил профессор.
- В Москве меня ничто не держит, разве что Верони.., разве что Ника, с которой я едва знаком, - смущённо сказал Игорь, - я даже не мог предположить, что случай сведёт меня с ней и с вами... Спасибо Аське.
- Случай, говорите? - Яков Борисович загадочно улыбнулся, - ну-ка, присядьте, юноша.  Игорь сел в кресло, выжидательно глядя на Теплинского, который, что-то обдумывая, машинально передвигался по комнате. Это был высокий, статный, слегка полноватый, но довольно подвижный человек лет пятидесяти, с живым, умным лицом и простой, без тени снобизма, манерой держаться. Профессор ему решительно нравился.
- Я догадываюсь, что вы сейчас скажете, - произнёс Игорь, -  что случайностей не бывает, что это реализация подсознательного устремления и так далее. Но я не фаталист и в эту ерунду не верю.
- И правильно делаете, - засмеялся профессор, - ведь это я попросил Асю познакомить с вами мою дочь. Никуша очень уважает моё мнению и доверяет моей интуиции. Признаюсь - этот случай или эту случайность, как вы изволили сказать, устроил я.
Игорь опешил.
- Что с вами, мой юный друг? - Яков Борисович явно наслаждался произведённым эффектом.  - Но если бы вы не понравились моей дочери, этот случай так и остался бы случайностью и не привёл  вас сегодня  ко мне в дом, логично?
 Юноша  растерянно молчал, не зная, что ответить.
- Да и вам, молодой человек, Ника, я вижу, приглянулась, - продолжал  Теплинский -  дочь-то у меня красавица и умом Бог не обидел.
- А зачем вы... - с трудом произнёс Игорь.
- А затем, юноша, что Асенька Вас очень хвалила, говорила, что Вы - лучший студент на курсе, «ну, очень способный мальчик», в чём я сейчас и сам убедился. Я даже курсовую Вашу листал и, надо признаться, с удовольствием. Неординарность мышления - это качество будущего учёного.
Игорь вспомнил, как Ася выпросила у него курсовую за день до сдачи на кафедру. Это было обычным делом у студентов  - обмениваться информацией.
- Ну, что, коллега, пошли пить чай, а то наши дамы  уже заждались, а насчёт Москвы - подумайте.
Яков Борисович широким жестом пригласил его к выходу. Игорь уже постепенно пришёл в себя и от этого подкупающего «коллега» его распирало от гордости. В последствии он часто вспоминал этот диалог, всякий раз удивляясь тому, что профессор Теплинский, известный в научных кругах учёный-физик, в жизни оказался простым, обаятельным, не лишённым чувства юмора, и общался с ним, юнцом, на равных, отбросив рамки субординации.
Поддавшись воспоминаниям, Игорь не заметил, что пляж постепенно опустел. Местные подростки, посиневшие от долгого купания, забавлялись с Чаком, швыряя в море палку. Собака со звонким лаем бросалась за ней в море,  хватала её и плыла обратно.  Солнце почти закатилось за горы. Игорь начал одеваться. Ему было одиноко без жены, но так спланировал тесть, значит - это правильно. Надо набраться сил и настроиться на жизнь в новом качестве. Впереди - любимая работа в лабораториях НИИ, впереди - эксперименты по холодному термоядерному синтезу, впереди - открытия, публикации, командировки, словом, нормальная жизнь учёного.

V

С хозяйкой Игорю повезло. Анна Филипповна чем-то напомнила ему его мать: такая же простодушная, улыбчивая и словоохотливая. Чем-то родным и домашним повеяло от неё, от чего он давно отвык,  но к чему так тянулось его сердце. Вернувшись в свою комнату, Игорь увидел на тумбочке букет сирени,  и на душе стало теплей. Но вот куда себя деть, он не знал. «Надо прогуляться и где-то перекусить», - подумал он. Уже смеркалось, и, выйдя во двор, Игорь уловил запах жареной картошки, доносившийся из летней кухни. Хозяйка, видимо, готовила ужин. Только сейчас он понял, как  голоден и направился к калитке, на ходу крикнув Анне Филипповне, что скоро вернётся. Но она чуть ли не насильно усадила его за стол под навесом.
- Перекуси со мной, не побрезгуй. Пища у нас простая, домашняя, но зато всё свежее, - сказала она и придвинула ему миску с салатом и аппетитно поджаренную соломкой картошку.  За ужином она разоткровенничалась:
- Машку родила в восемнадцать лет. Отца её, одноклассника моего, провожали в армию всем Лавровым переулком. Когда поняла, что жду ребёнка, растерялась. О дальнейшей учёбе нечего было и думать. А ведь как я мечтала поступить в медицинский.
-  И что отец?  Он знал о ребёнке? - спросил Игорь.
- Знать-то он знал. Поначалу писал радостные письма. Я ему фотографии дочери посылала, но за полгода до демобилизации переписка оборвалась. Не вернулся он в посёлок. Как мне сказали соседи, женился  на девушке с тех краёв, где служил. Там и остался жить.
- А дочь свою не пытался увидеть?
- Какое там!  Сюда не приезжал ни разу. Маша несколько раз порывалась поехать к нему, но я её отговорила. Зачем мы ему?  У него своя семья.
- Да, печальная история, - произнёс Игорь.
- Так замуж и не вышла. Любила его, подлеца. А дочь, слава Богу, вырастила и без него. Мать помогала, пока была жива, соседи, кума моя Оля, что Машеньку крестила. Закончила медицинские курсы, стала работать  в санатории медсестрой.
- Ну, а личная жизнь? - спросил Игорь, краснея, - о себе ведь надо подумать. Выходите замуж, пока ещё молодая,
Анна Филипповна рассмеялась и погрозила ему пальцем.
- Замуж - не напасть, лишь бы замужем не пропасть, - отшутилась она. - Есть тут один, который год сватается. И дочка не против. Да боязно мне что-то менять, привыкла жить сама. Вот Машеньку выучу,  а там посмотрим, - заключила она.
- Кстати, а где она? - спросил Игорь.
- На дискотеке,  где ж ей ещё быть. Дело-то молодое.
Поблагодарив Анну Филипповну за ужин и беседу, он ушёл к себе и закурил, любуясь лунной дорожкой на море. Лёгкий бриз слегка шевелил занавеску, запели сверчки, и повсюду витал запах цветущей глицинии. Спать не хотелось, и он решил прогуляться перед сном. Проходя мимо бара «Якорь»,  Игорь подумал, что неплохо было бы выпить какого-нибудь крымского вина, отметить, так сказать,  приезд. У входа в бар он заметил стайку молодёжи и среди них - Машу. Она весело помахала ему рукой. Рядом с ней стоял коренастый, спортивного сложения парень. Он смерил Игоря ревнивым  взглядом и демонстративно положил руку на плечо девушки.
- Привет, молодёжь! Тут у вас как, насчёт выпить?
- Легко! - ответил кавалер Маши.
- Может составите мне компанию? - обратился он к Маше и её спутнику.
- Warum denn nicht, что значит - почему бы и нет, как говорят немцы, - ответил парень.
- Познакомьтесь, - сказала Маша, - это Коля, мой одноклассник, любимый ученик нашей немки, - и, повернувшись к своему спутнику, лаконично представила Игоря:
- Физик из Москвы - Игорь, наш квартирант.
- Что обычно школьницы пьют? - обратился  к девушке Игорь.
- Вот у них и спросите, а я в этом году закончила школу, - ответила Маша запальчиво.
- Вот как?  Поздравляю вас, барышня, - с театральным пафосом сказал Игорь, - тогда шампанское?
- Нет, лучше коктейль.
Выпив за  приезд и перекинувшись двумя-тремя фразами с молодёжью, Игорь сказал:
- Ну, не буду  мешать. Пойду, надо выспаться с дороги.
Вернувшись после прогулки, он спросил у хозяйки:
- Филипповна, а можно мне  во дворе переночевать на раскладушке.  В комнате душновато и  у  меня что-то сон пропал. Буду на звёзды смотреть, их считать, тогда, может, усну.
- А чего ж нельзя?   Возьми в кладовке раскладушку и считай свои звёзды  хоть до утра, звездочёт.
- Вот спасибо! - обрадовался Игорь. - Куда денешься от вашей романтики.
Расположившись между  деревом инжира и кустом крыжовника в глубине двора, он быстро разделся и лёг. Хозяйка выключила свет в своей комнате, и двор сразу погрузился в темноту. Сверчки распевали на все лады свои рулады, а звёздное небо казалось волшебным шатром. Послышались шаги. Чак сначала тявкнул, а затем начал радостно повизгивать. «Маша вернулась», - подумал Игорь. У калитки девушка, простившись с Николаем, осторожно зашла в дом, в темноте не заметив квартиранта. Сон долго не приходил. Игорь зачарованно смотрел на звёзды и прислушивался к незнакомым ночным звукам.
Чуть свет его разбудил лай Чака у калитки. Хвост его вертелся, как вентилятор. «Кто-то свой», - подумал он.
Маша! - позвал чей-то тенор.  - Genug zu schlaffen. Stehe auf!*
«Николай, - сообразил Игорь, - фраерок Маши. С чего это он выпендривается?» Войти Николай не решался. Игорь увидел, что в окно выглянула сонная недовольная девушка и, приложив палец к губам,  сказала:
- Ты чего орёшь? Нашего жильца разбудишь.
- Цаца великая! Ему давно уже пора на пляже валяться, а не дрыхнуть.
- Да тише ты, не шуми. Чего явился?
- Хочу выдернуть тебя на мыс, там сегодня наши тусуются.
- Подожди. Я - мигом!
Чуть погодя, лязгнула калитка, и всё стихло. «Неприятный тип», - подумал Игорь, затем встал,  зашёл в летнюю кухню, выпил  кофе и, насвистывая, спустился к морю.

* * *
Лето 1988 года на Южнобережье выдалось жарким. Старожилы говорили - давно не было такого лета. Дни и ночи стояли на редкость душными, а солнце нещадно палило весь день. Единственным спасением было море. Анна Филипповна с дочерью тоже ночевали в другом конце двора в виноградной беседке.

 * - Довольно спать Вставай! (нем.)
Поначалу Игорь отсыпался. Сказывалось перенапряжение предыдущего месяца: бессонные ночи,    дебаты   с    оппонентами,    раздражающая     суета  мегаполиса.
 Живительный воздух  Южнобережья, морские купания и отсутствие всяких проблем оч быстро привели его в состояние ленивого благодушия.  Этому способствовала и духота, донимающая даже ночью. Работать над  статьёй не было ни сил, ни желания. Изредка звонила Вероника, проговаривая скороговоркой последние московские новости. Сообщая о преддипломных заботах, она всякий раз спрашивала:
- Ты обо мне скучаешь?
- Ещё бы!  Здесь всё напоминает о тебе. А как  цветёт глициния!
- Не узнаю своего физика. Откуда эти лирические нотки? Как я тебе завидую, милый. А вот мне скучать  некогда. Столько всего навалилось.И она добрых десять минут «грузила» его своими серьёзными, как ей казалось, проблемами.
Маша уже не выглядела такой раскованной, весёлой и уверенной в себе девушкой, какой она показалась Игорю  в первый день приезда. Она стала замкнутой, задумчивой и даже какой-то заторможенной. Всё свободное время просиживала за столом под навесом, обложившись учебниками и конспектами. Она готовилась через год поступать на исторический факультет университета. Мать говорила ей:
- Сходила бы ты куда-нибудь с друзьями, развеялась. Вон, Николай сколько раз звонит, а ведь тоже в «ин яз» готовится. А тебя и с места не сдвинешь.
- А что ему бояться. Он немецкий в совершенстве знает, - отмахивалась Маша.
- Из русских немцев наш Николай, - пояснила Анна Филипповна Игорю.  - Хоть ты ей, Игорь, скажи. Год ещё впереди, успеет подготовиться.
Маша раздражённо отмахивалась, что-то бурча бесцветным голосом и снова погружалась в свои конспекты.
Игорь был далёк от мысли «воспитывать» Машу, он чувствовал, что она и к нему переменилась. Исчезла лёгкость, с какою она с ним общалась в первые дни. Он постоянно ловил себя на мысли, что его задевает отчуждённость Маши, что ему хотелось бы с ней поболтать, прогуляться по знакомым улочкам, зайти в кафе. Он объяснял это одиночеством и скукой, но, если честно, недостатка в общении  не испытывал. Праздная курортная атмосфера сама располагала к мимолётным знакомствам. Он охотно знакомился, обсуждал международные новости, в пляжном павильоне играл в шахматы. А с одной дамой средних лет, импульсивной и спесивой, как-то сыграл партию в бильярд. Её реакция на каждый забитый им  шар была такой бурной, что Игорь, в конце концов, решил ей проиграть. И правильно сделал, иначе она бы устроила  истерику. После игры он галантно поклонился и произнёс, входя в роль  героя тургеневских романов:
- Благодарю вас, сударыня. Игра с вами доставила мне истинное удовольствие.
Иногда на пляже появлялась Маша с подружками или с верным своим рыцарем - Николаем. Игорь невольно любовался  её грацией, нежным смуглым румянцем, замечая, что с появлением девушки  большинство мужчин поворачивали голову в её сторону. Она, небрежно ему кивнув, отходила подальше и больше не обращала на него никакого внимания. Это слегка задевало, и он, отвернувшись, старался о ней не думать.
Однажды Николай, снисходительно улыбаясь, подошёл к нему прикурить.
- Привет, физик! Может в шахматы сыграем?
- Давай, - согласился Игорь без особого энтузиазма.
- Айн момент!
Когда Николай отправился в павильон за шахматами, подошла Маша и сказала:
- Коля очень сильный шахматист. Разрядник. Не огорчайтесь, если проиграете.
Николай был неприятен Игорю своей самоуверенностью неотразимого самца, поэтому он сказал:
- Вот уж, не ожидал. Судя по  бицепсам, интеллекта в нём маловато. Хотя бывают счастливые исключения. Ему бы охранять какого-нибудь вора в законе или денежного туза, а не барышень, - он спохватился, - прости, Маша...
Девушка неожиданно улыбнулась:
- Коля просто друг, не более, - сказала она, впервые посмотрев на Игоря как-то особенно проникновенно. Это воодушевило его, и он, почти не задумываясь, легко  выиграл у Николая партию. О том, что у него тоже разряд по шахматам,  скромно умолчал. По глазам девушки Игорь понял, что она «болела» за него, и вдруг почувствовал себя почти счастливым. Ему хотелось дурачиться, говорить Маше комплименты и чем-то сногсшибательным поразить её воображение. Но Николай, буркнув что-то под нос, тут же её увёл.
Ох, уж эти курортные впечатления! Игорь чувствовал, что влюбляется.


  VI

Нерадов вздрогнув, открыл глаза. Кажется, он задремал в кресле. То ли ему померещилось, то ли в полудрёме приснилось юное улыбающееся лицо Маши, и он явственно услыхал, как она назвала его имя. От этого вздрогнул и очнулся. «Где я?»  За окном совсем стемнело. В доме было абсолютно тихо и сумрачно. Черноморская раковина лежала у ног на ковре. Должно быть, выпала из рук, когда он задремал. Подняв её и приложив к уху, он снова услышал отдалённый шум прибоя, и воспоминания нахлынули с новой силой. Они были столь неожиданными и приятными, что Игорь Николаевич снова вернул себя в то далёкое время, когда он ощущал себя влюблённым и счастливым.
Маша по-прежнему его сторонилась, и когда взгляды их встречались, слегка краснела и опускала глаза. Игорь понимал, что с девушкой что-то происходит, но не смел обольщаться на свой счёт. Все мысли его теперь были заняты ею. С ним происходило то, чего ни разу в жизни он не испытывал: он умирал от любви. Его душа то парила в небесах, едва он улавливал звук её голоса, то мучилась от ревности, заметив рядом с Машей её телохранителя.
С Вероникой всё было иначе. Ясно и просто с самого начала. Она ворвалась в его жизнь, как ураган, подчинила её себе, и, не сопротивляясь, Игорь позволил ей планировать свою судьбу. Веронику он обожал, восхищался её внешностью, уверенной осанкой, непредсказуемостью. Ему нравилась её опека, её знаменитый папочка и та счастливая перспектива, которая открывала ему дорогу в большую науку.
Чувства к Маше были иными. Сладкая боль переполняла всё его существо, сердце учащённо билось, и мир вокруг становился  нереальным, незначительным и ненужным. Реальной, значительной и нужной была сейчас только эта девушка.  Странная робость охватывала его, когда он настраивал себя объясниться с ней, чтобы понять причину её загадочного отчуждения.  Долго думая, с чего начать разговор, и так ничего не придумав, решил для начала зайти в кафе, перекусить и немного выпить для куражу. «Это снимет напряжение, и я буду выглядеть не таким идиотом», - подумал он. Сделав заказ и оглянувшись, чтобы выбрать место, Игорь вдруг заметил, что ему радостно и энергично машет рукой  пляжная дама, с которой он играл в бильярд.
- Садитесь рядом, поближе к окну. Здесь не так душно, - пригласила она, озарив его лучезарной улыбкой. Ему ничего не оставалось делать, как сесть, в душе чертыхаясь и досадуя. Перед дамой стоял бокал шампанского со льдом и нарезанный кубиками ананас. Игорю принесли коньяк и пару бутербродов. Он залпом выпил его, не проронив ни слова. Поддерживать «светскую» беседу  было лень, а пляжную даму, казалось, это вовсе не смущало. Сквозь густой её макияж пробивались капельки пота. Она без умолку болтала, шумно отдувалась, обмахиваясь экзотическим веером и пытливо  поглядывая на Игоря,  многозначительно улыбалась:
- А знаете, я ведь догадалась, что вы мне нарочно проиграли. Не каждый мужчина согласится добровольно проиграть женщине, если, конечно, он не собирается за ней приударить. Была бы я помоложе, я бы непременно окрутила бы вас. Но увы...
Дама явно набивалась на комплимент. Только напрасно. Игорь лишь натянуто улыбнулся и сделал попытку встать из-за стола.
- Постойте, - беспардонно воскликнула дама, - Вы чем-то удручены? Плохие новости?
- Что вы, сударыня! Вам показалось. Здесь, на отдыхе, плохих новостей не бывает, разве только погода испортится.
- Да, да, вы правы, - оживилась она, - от этой  духоты мозги закипают.
«У неё уж точно они кипят», - подумал Игорь и сказал с нарочитой чопорностью:
- Разрешите откланяться.
- Не разрешаю! - безапелляционно  заявила она. - Позвольте полюбопытствовать, отчего вы  здесь без жены?  Судя по кольцу, вы человек семейный. Ваша жена -   или дура, или вы ей безразличны...  Мужчинам ведь доверять нельзя, все они кобели!  Мы со своим супругом, царство ему небесное, всегда были неразлучны. Я даже в командировки его сопровождала.  Бывало...
-  Простите, - умоляюще произнёс Игорь, - но мне  действительно пора.
- Вот так я и знала, - невозмутимо продолжала пляжная дама,  - стоит заговорить о жёнах... Я ведь вижу, какими глазами вы смотрите на юную блондинку в сиреневом купальнике. Вы не думайте, я всё замечаю...
Дама удивлённо умолкла, заметив, что Игорь снова сел.
-  Ну, и как вам она? - ожив, спросил он.
-  Лакомый кусочек, но не для вас. Она же совсем ещё глупое дитя. С ней умрёте от скуки. Вам надо что-то посолиднее ...    Игорь развеселился:
-  Вроде вас?
- А что вы смеётесь? На отдыхе надо общаться с приличными людьми, а не тратить попусту время на смазливых девчонок.
Пляжная дама, как  ни странно, подняла ему настроение, коньяк взбодрил, и, возвращаясь в Лавровый переулок, Игорь даже насвистывал какую-то мелодию из репертуара модного здесь в этом сезоне Джо Дассена. Его песни звучали повсюду: из пляжного репродуктора, в барах, в кафе. Открыв калитку, он увидел, что хозяйка с дочерью пьют чай во дворе.
- Вот и наш звездочёт, - заулыбалась Анна Филипповна, - будешь с нами чаёвничать? - спросила она. - Наш чай с  крымскими травами жажду снимает.
- Не откажусь, спасибо!
- Тут вам Вероника звонила. Что-то срочное. Будет перезванивать, - сухо сказала Маша.
- Наверное, соскучилась девка. Уже, поди, с полмесяца молодожёна своего не видит, - шутливо произнесла Анна Филипповна, неся на подносе кружку дымящегося чая и нарезанный домашний пирог.  - Хоть ты попробуй, Игорь. Машку не заставишь, всё фигуру бережёт.
- С удовольствием!
- Ну, вы тут гутарьте, а я пойду прилягу. Сегодня мне на дежурство в ночь. Анна Филипповна работала в санатории сменной медсестрой.
Маша сидела напротив Игоря, не шевелясь и опустив глаза. Преодолевая неловкость, Игорь спросил:
- Что с тобой, Маша? Такое ощущение, что я тебе неприятен. Может, я обидел тебя чем-то?
- А вы не верьте своим ощущениям, со мною всё в порядке.
- Но почему на «вы»? Я что, кажусь тебе почтенным  дядей?
- Мы с вами на «брудершафт» не пили.
- Это можно исправить. Согласна?
Маша не успела ответить, зазвонила междугородка, и ему пришлось зайти в дом.
Вероника, как всегда, спросила:
- Игорёк, ты  без меня скучаешь?
- Конечно, Никуша. У меня всё о, кэй.  Ты, главное, - усердно готовься. Как родители?
Вероника сообщила, что папа уехал на три дня на конгресс в Прагу, а мама с подругой на даче, чтобы ей не мешать и не отвлекать.
- А теперь - главная новость! Твоя защита здесь шума наделала. Папа говорит - ажиотаж небывалый. Правда, он просил не сообщать тебе пока...  ну,  да ладно, не могу удержаться.
И она с нескрываемым торжеством сообщила, что в институте произошли перемещения и что его, Игоря,  назначат  с  сентября заведующим отдела, которым руководит сейчас Яков Борисович. А Теплинского переводят в Академию наук.  Игорь был ошарашен и не знал, что сказать.
- Правда, классная новость? Почему ты молчишь? Не рад?
- Не знаю, радоваться или нет.  Очень ответственно. Я пока не готов....
- А папа говорит...
- О чём говорит папа, я догадываюсь, - раздражённо сказал Игорь, -  меня даже не поставили в известность. Переставили, как  шахматную фигуру...
- Ладно, не злись. Лучше бы я не говорила.
Игорь ушёл в свою комнату и долго лежал на кровати, глядя в потолок и переваривая информацию. Он размышлял. Едва вылупившись, сразу стать во главе отдела, объединяющего заслуженных физиков, которые по опыту и возрасту годились ему в отцы... И не этично, и не корректно. Игорь понимал, что таким стремительным продвижением он обязан своему тестю, но это почему-то сейчас не радовало его. Он сознавал, что назначение его преждевременно. За спиной начнутся разговоры, многозначительные намёки, зависть и прочее. «Надо отказаться, даже если тесть рассердится», -  подумал Игорь. Но он знал, что Теплинский приведёт ему массу неоспоримых доводов и аргументов, и ему придётся согласиться. «Ах, будь, что будет, - подумал он, - поживём - увидим». Мысли его снова обратились к Маше. Его безудержно влекло к ней, и он ничего не мог с собой поделать.
Начинало темнеть. Игорь  вышел во двор и закурил. Маша сбежала в дом и больше не появлялась. «Может, уехать?», - подумал он, но внутри у него всё запротестовало.
Прошло несколько дней. Игорь пытался найти подходящий момент, чтобы  объясниться с девушкой, но она откровенно избегала его. Иногда, сталкиваясь с ней во дворе или в доме, он пытался её разговорить, но Маша, односложно ответив,  торопливо уходила. Под навесом она больше не сидела, учебники забросила и опять появлялась в сопровождении верного Николая на пляже, а вечерами пропадала на дискотеке. Игорь не находил себе места, много курил и часто сидел в излюбленном «Якоре», меланхолично и отрешённо смакуя коньяк. Если раньше он рад был общению, то теперь  знакомых обходил десятой дорогой.
Приближалось время защиты диплома Вероники, и надо было уже думать об отъезде, но уезжать не хотелось. Ему было хорошо в этой семье. Давно он не ощущал себя  так свободно и раскованно. В Москве, в профессорском доме он чувствовал себя чужим. Изысканная обстановка, атмосфера тонкого лицемерия, негласные регламентированные правила поведения, царящие здесь, были чужды его сердцу. Он, простой сибирский парень, привыкший не ограничивать себя рамками дурацкого этикета, чувствовал себя в этом доме вороном в золочёной клетке. Здесь  он был самим собой, как дома. Даже успел привязаться к Анне Филипповне, которая так напоминала его мать. Как давно он не был дома!  Как тянуло в милые сердцу родные места,  порыбачить с отцом на рассвете, развести костёр, сварить уху и неторопливо беседовать с отцом о наболевших проблемах деревни. Отец работал на лесопилке и частенько брал его с собой. Если техника давала сбой, вдвоём они быстро справлялись с поломкой. А какие пельмени готовила мама! Пальчики оближешь. Но всегда что-то мешало  вырваться к родителям. На свадьбу они не смогли приехать. Мать страдала полиартрозом  и вела почти неподвижный образ жизни, и тогда  они с Вероникой решили сразу после свадебного путешествия завернуть в Канск.
Об отъезде  Игорь старался не думать и продолжал наслаждаться всеми благами крымского лета. Он уже прилично загорел и купался до изнеможения, заплывая далеко от берега. Купив ласты и маску,  подолгу плавал под водой, дивясь красоте подводного царства. Вот только жара донимала прямо с утра, и ночью нечем было дышать. Даже Чак, в полуденные часы изнывая от пекла, вырыл яму под кустами ежевики и отлёживался в ней весь день. К великой радости Анны Филипповны Игорь соорудил во дворе летний душ, подключив  шланг к бачку  на крыше летней кухни. Теперь можно было обливаться, спасаясь от зноя, в любое время.
Как-то перед самым отъездом, проснувшись среди ночи от духоты, Игорь решил облить себя водой из шланга. Осторожно, чтобы не разбудить женщин, пробрался к летней кухне и услыхал, что мать и дочь о  чём-то тихонько беседуют. Сна не было и у них. Что-то задев в темноте и обнаружив себя, он сказал:
- Решил освежиться, такой душной ночи еще не было.
- Вот и мы с Машенькой маемся, - ответила хозяйка.
- А знаете, Филипповна, пойду-ка я лучше в море окунусь, всё равно сна нет.  Вот только фонарик бы мне...
- И то правда. Сейчас, поди,  все повыползали к морю. Возьми Машу с собой - вдвоём, оно, веселее. Днём отоспится.
Игорь замер, ожидая, что скажет девушка. Но она молчала.
- Чарика не берите, пусть дом охраняет, нечего баловать, - продолжала хозяйка, как будто вопрос был уже решённым.  - Ну, что ты лежишь, беги за фонарём, - мать легонько подтолкнула дочку.
- Если Игорь не против...  - пролепетала Маша чуть слышно.
- Отчего же? Я - «за», - проронил Игорь, пытаясь сохранить равновесие духа и не спугнуть девушку. Душа его ликовала, но он изо всех сил старался казаться спокойным.
Натянув шорты и уже подойдя к калитке, вдруг остановился и сказал, обращаясь к девушке:
- Очки я не взял, в темноте и потерять можно. Ты будешь моим поводырём.
Он бережно взял Машу под руку, и осветив фонариком пустынный переулок, почувствовал, как учащённо  забилось  сердце.
Выйдя на тропу, ведущую с откоса к морю, Маша предупредила:
- Смотрите не оступитесь, тут коряга торчит.
Но было  поздно. Игорь споткнулся, выронил фонарь, и если бы Маша его не удержала, улетел бы в заросли колючей иглицы. Он благодарно прижал девушку к себе и сказал:
- Что бы я делал без тебя, Маша! Бог с ним, с фонарём, куплю, если не найдётся...
Дальше шли осторожно, на ощупь, тесно прижавшись друг к другу.
- А вы...  а ты купался когда-нибудь ночью? - спросила девушка.
- Да, было такое. Мы с Вероникой как-то  провели ночь на пляже. Засиделись дотемна, собрались уже уходить, но куда-то затерялись её часы.  Фонаря у нас не было,   искали вслепую, руками,  сожгли коробок спичек. Часы были дороги ей -  подарок отца. Решили остаться до утра, а чуть стало светать - нашли их совсем рядом. Они бодро тикали, присыпанные галькой. Да ты не слушаешь меня...
Маша слегка отстранилась и отчуждённо молчала.  На пляже действительно было людно. У самой воды сидела парочка, поочерёдно прикладываясь к горлышку бутылки. Чуть дальше, у камней, веселилась компания молодёжи. Тут было светлее, побережье освещалось скудным светом одинокого фонаря у пирса.
- Знаешь, - сказала Маша, - здесь шумно и неуютно. Давай пойдём на «дикий» пляж.  Это рядом, за волнорезом. Будем, как «робинзоны»  на необитаемом острове. «Боится, что кто-нибудь из знакомых увидит её со мной», - подумал Игорь.  Они прошли метров сто, осторожно передвигаясь по скользким камням и, наконец, достигли прибрежной полосы с хаотичным нагромождением валунов, беспорядочно разбросанных повсюду. Большая раскалённая Луна висела прямо над ними, как лампада, и заливала весь этот хаос волшебным голубоватым светом. Звёзды лучились и казались живыми. Волны сонно вздыхали и что-то бормотали во сне.
- Ух ты! - восхищённо воскликнул Игорь.  - Ай да Маша! Привела меня в сказку.
Они выбрали ровное место у скалы, разделись и, не договариваясь, одновременно зашли в море. Девушка сразу  поплыла и растаяла в темноте, и пока Игорь соображал, где она, помахала ему рукой, смеясь от удовольствия. Игорь ринулся за ней, но куда там! Догнать её было невозможно, она всячески ускользала от него.
- Здорово ты плаваешь, - сказал Игорь, едва отдышавшись, когда они вышли на берег и растянулись на гальке.
- На море выросла, - кокетливо ответила девушка.
Они молча лежали на берегу, рассматривая звёзды. Где-то у мыса скользил луч прожектора, освещая скалы, отчего они казались загадочными сфинксами. Игорь придвинулся к Маше и предложил:
- Положи голову на мою руку, тебе будет удобнее.
Девушка покорно подчинилась. Игорь изумлённо молчал, борясь со своим волнением, затем,  заговорчески приблизившись к её уху, прошептал:
- А всё-таки скажи, почему ты меня избегала?
Маша помедлила, учащённо дыша, затем произнесла:
-  Чтобы не привыкать, чтобы больно не было, когда ты уедешь.
Потрясённый Игорь, коснувшись губами её плеча,  волнуясь, сказал тихо:
- А я уже болею. Болею от  мысли, что скоро уеду, и тебя не будет рядом со мной. Маша судорожно вздохнула и резко повернула к нему голову. Губы Игоря коснулись её щеки и ощутили влагу слез.
- Ну, зачем, зачем я пошла с тобой?  Я ведь запретила себе не только о тебе думать, но и видеть тебя, - шептала девушка сквозь слёзы.
  Игорь на миг растерялся, но в следующую секунду бережно привлёк её к себе, что-то бормоча успокаивающее, и нежно покрывал поцелуями её мокрое от слёз лицо. Коснувшись губами её шеи, он перестал контролировать себя, его захлестнули эмоции. Маша, прильнув к нему, не сопротивлялась. Время остановилось. Всё потеряло смысл. Мысли перепутались. Сейчас существовала для него только эта хрупкая девочка, которую он держал в своих объятиях, шалея от блаженства. Последняя мелькнувшая мысль:  «Я теряю голову, но я абсолютно счастлив».


VII

Утром, приняв душ и наспех выпив кофе, Игорь почувствовал себя подлецом. Чувство вины было так велико, что он, чтобы не столкнуться с Машей, просто сбежал из дома. Купив билет на самолёт, он добрых два часа отрешённо бродил в окрестностях посёлка, пытаясь как-то успокоиться и оправдаться перед собой. Но ничего не помогало. «Какой же я негодяй, - думал он, - как я посмел соблазнить девочку?». Вспоминались слова пляжной дамы «Все мужчины - кобели!», и ему стало так муторно на душе, что он решил заглянуть в «Якорь». Выпив подряд две рюмки коньяка и выкурив полпачки сигарет, Игорь, наконец, успокоился. Снова вспомнил Машу, её счастливые глаза под утро, когда она, как шаловливое дитя, обняв его за шею, шептала ему всякий вздор.  Волна нежности захлестнула его, и сердце тоскливо заныло, предчувствуя скорую разлуку. Он улыбнулся, вспоминая, как под утро, когда они покидали пляж, Маша отыскала фонарик в кустах и радовалась, как ребёнок: «Он целый, погляди!  Не разбился!». У калитки сняв босоножки и на цыпочках пробравшись в дом, юркнула в свою комнату, на прощание посылая ему воздушный поцелуй. Чувство вины притупилось, а состояние влюблённости обострилось с новой силой. «В конце концов,  мы оба этого хотели», - утешал он себя, и ему нестерпимо захотелось увидеть девушку.
Вечером Маша оживлённо возилась на кухне, что-то изобретая, и приказав Игорю не исчезать, вынесла под навес казанок с горячим пахучим пловом. Анна Филипповна удивилась перемене в дочке и счастливо улыбалась.
- Наконец-то, за ум взялась, - сказала она Игорю, - давно бы так. С Николаем, видать, помирилась. Паренёк со школы сохнет по ней, а она крутит им, как хочет. Заладила: пусть, мол, ждёт. Надо сначала образование получить. Башковитая она у меня, - гордо заявила хозяйка.
Игорь смущённо молчал, уткнувшись в тарелку, не зная, что ответить. Боясь взглянуть им обеим в глаза,  похвалил плов. Маша цвела от удовольствия.
- Ведь всё умеет, если захочет, - продолжала хозяйка, - ленится только.
После ужина Анна Филипповна поспешила на смену. Маша, допивая чай, попросила Игоря рассказать, как он стал физиком. Почувствовав искренний интерес девушки, он оживился и, закуривая,  поведал Маше, что ещё школьником очень увлекался астрономией, участвовал в разных олимпиадах, посещал планетарий.
- Загадочный космос манил меня тайной и беспредельностью. Не стал бы я физиком, наверное, стал бы астрономом. И рассказал, как однажды, лет в четырнадцать, он посмотрел научно-популярный фильм о безграничных возможностях атома, его необычайных свойствах и заболел физикой.
- Тогда меня особенно интересовали реакторы, - сказал Игорь.
- А что это такое? - спросила Маша.
- Энергетические установки, в которых протекают ядерные реакции. Ну, это, в общем, пройденный уже этап и хорошо изученный. А я, как ты поняла, люблю разгадывать тайны.
И он рассказал девушке об экспериментах по холодному термоядерному синтезу, о том, что создание реакторов на основе этого синтеза не оставят камня на камне от концепции «ограниченных природных ресурсов». Заметив заинтересованность в глазах Маши, Игорь воодушевился:
- С помощью таких энергетических аппаратов  можно создать любые вещества и материалы из обычных горных пород.
- Неужели это реально? - удивилась девушка.
- Ещё как! - загорелся Игорь, - возможности применения таких реакторов  беспредельны, и они могут принести человечеству такие блага, о которых люди пока  даже не представляют.
Маша, с восхищением глядя на Игоря, промолвила:
- Ты настоящий учёный. Должно быть, Вероника очень гордится тобой?
Игорь смутился и, положив свою ладонь на её руку, сказал:
- Давай не будем о ней. Нам ведь так хорошо вдвоём.
Девушка кивнула, грустно улыбнувшись. Вдруг Игорь спохватился:
- Что я всё о себе. Ты вот готовишься на исторический факультет. Почему твой выбор - история?  Лично я считаю:  то, что прошло, - уже не интересно!
- Вот уж нет! - горячо возразила Маша.  - История преподносит такие загадки! Вспомни пирамиду Хеопса, например, или  гробницу Тутанхамона. Учёные до сих пор не  разгадали эти тайны. И среди историков  -  много выдающихся, как ты.
Игорь улыбнулся польщёно. Ему было приятно, что Маша считает его выдающимся.
- Ну, прости. Конечно, ты права. На самом деле, мне просто хотелось подзадорить тебя. Игорь хитро усмехнулся.
- Ладно уж, - примирительно сказала Маша, - а что ты знаешь о Чёрном море, в котором купаешься каждый день?
- Практически - ничего, - сознался Игорь.
- Знаешь ли ты, что древние греки называли его Морем гостеприимным - Понтом Эвксинским?
- С названием согласен. Его гостеприимство я ощутил. А ночью оно ещё гостеприимнее, - пошутил он. Маша покраснела и опустила голову. Затем, вскинув глаза, сказала приглушённо и грустно:
- Всё шутишь. А для меня это очень серьёзно. Я ни о чём не жалею, даже если никогда больше тебя не увижу.
Игорь придвинулся к Маше, обнял её за плечи:
- Прости, Машенька! Мне так хорошо с тобой, что  хочется шутить от полноты чувств. Ты навсегда поселилась в моём сердце. А увидимся мы обязательно, вот увидишь!
- Правда? Ты серьёзно так  думаешь?
Скрипнула калитка, зашёл Николай с пакетом в руках.
- Чаёвничаете? - хмуро спросил он. - Ну, ну!
- Садись с нами, Коля. Налить чаю? - простодушно предложила девушка.
- Нет уж, спасибо, - с вызовом сказал Николай.
- Что у тебя там? -  Маша кивнула на пакет.
- Полотенце.  Хочу попросить тебя составить мне компанию. Морские купания ночью, говорят, очень полезны. Ты никогда не говорила мне, что любишь купаться по ночам и загорать под луной.
- Знаешь, Коля, не ёрничай. Никуда я с тобой не пойду.
- Ладно, не дуйся! Такой уж я серый, не обучен манерам.
- Уходи, - резко сказала Маша.
- Понял! Я тебе уже не интересен. Тебе учёных мужей подавай, - сказал Николай, сделав упор на слове «мужей». Маша вспыхнула и отвернулась. Николай, бросив на Игоря уничтожающий взгляд, резко развернулся и вышел.
- Как он узнал? - спросил Игорь. В ответ девушка пожала плечами.
- В общем, всё просто. Посёлок маленький, кто-то увидел. Это я во всём виноват. Влез в твою жизнь, - отрывисто сказал Игорь, - ну,  ничего, помиритесь... Вот уеду, тогда...
- Да надоел он мне хуже горькой редьки. Ходит по пятам, как тень. Когда-то по немецкому помогал, вот мы и сдружились.
- Не горячись! Парень он видный, вон какие бицепсы! К тому же верный, да и любит тебя, сразу видно...
- Но я...  я... не люблю его... - тихо прошептала Маша,  из её глаз готовы были вырваться слёзы, - ты... ты зачем так говоришь, как будто сватаешь меня? - запинаясь спросила девушка, - я тебе ни капельки не нравлюсь? - Маша вопросительно взглянула на Игоря.
- Что ты, Машенька, - ласково прошептал он, - только ты меня здесь и держишь. Если бы не ты, я бы давно сбежал из этого пекла. Игорь знал, что не лицемерит, это было, действительно, так.
- Ты когда уезжаешь? - спросила Маша.
- Послезавтра.
Девушка глубоко вздохнула и натянуто улыбнулась. Чтобы сменить тему, Игорь спросил:
- Что ты там говорила мне о Чёрном море?  Как его называли греки? Понт Э...э...
- Эвксинский, - подсказала девушка,  - тебе, правда, интересно?
- Ещё бы! Это непростительно - месяц провести у Чёрного моря и ничего о нём не знать...  А Чёрным оно когда стало?
- Ладно, слушай. 
И Маша рассказала, что ещё раньше, в начале первого тысячелетия  до нашей эры,  греческие мореходы называли его  Понтос Аксинос, - негостеприимным морем, по сравнению с Эгейским оно казалось им и бурным, и холодным.
- А вообще, - продолжала она, - скифы называли его Синим, арабы - Русским,  разные народы в разные времена давали ему свои названия: Киммерийское, Скифское, Таврическое, Святое и так далее.
Игорь внимательно слушал, дивясь её познаниям и тому, с каким увлечением она рассказывала. Он спросил:
- А всё-таки почему оно Чёрное?
И Маша рассказала, что не так давно было найдено ещё более древнее название этого моря, которое ему дали племена индийского происхождения, населявшие восточное Причерноморье и Крым до скифов и других ираноязычных племён. Они называли его Темарун. Скифы перевели его на свой язык,  как «Чёрное море». Позже и турки стали его так называть. По- турецки наше море называется Карадениз, то есть тоже Чёрное.
- Спасибо, Маша. Полезные сведения. Жаль, что уезжать надо, ты бы мне ещё много интересного рассказала. Надо было не бегать от меня, а просвещать, - сказал Игорь шутливо, глядя в повеселевшие глаза девушки. Поощрённая, она продолжала:
- Вообще наше море уникальное. Верхний слой воды до глубины двести метров содержит кислород, а в нижнем - кислород исчезает и появляется сероводород. Там нет живых организмов. На земле нет другого моря с таким расслоением воды, как в Чёрном.
-  Об этом я слыхал. Говорят, что сероводород  поднимается всё выше и выше?
- Может, и так. Но  очень медленно.
За разговором они не заметили, что сидят в ночной темноте при свете полной, как жернов, Луны, но радовались, что и эта ночь безраздельно принадлежит им.


VIII

Нерадов, находясь под впечатлением навалившихся на него воспоминаний,  поднялся с кресла и открыл окно, судорожно вдыхая апрельский воздух. Только что прошёл дождь, пахло мокрой зеленью. Всё ещё продолжая держать в руках раковину, он вспомнил, как в день отъезда побежал в ювелирный магазин и купил Маше серёжки с аметистами. Она как-то сказала, что это её любимый камень.
- Это тебе на память. Они так подходят к твоим фиалковым глазам. Маша вспыхнула, затем рассмеялась:
- Спасибо, но у меня же уши не проколоты.
- Теперь будет повод проколоть.
- Подожди, - вдруг сказала девушка, -  я - мигом. Нырнув в свою комнату, она вернулась, держа в руках крупную черноморскую раковину.
- А это тебе подарок, чтобы не забывал Чёрное море и глупую девочку Машу. Приложишь к уху, услышишь шум прибоя и вспомнишь обо мне.
 «Так оно и случилось, Маша, - подумал Нерадов скорбно, -  но вспомнить о тебе пришлось  через семнадцать лет».  Что же, что помешало ему, думал он лихорадочно. Ведь он  любил её и был по-настоящему счастлив. Ничего подобного за всю жизнь он не испытал.  Что же произошло? - думал он мучительно. Но в глубине души Нерадов знал ответ. Он боялся признаться самому себе, что предал Машу, предал свою  единственную любовь.

* * *

В Москве Игорь долго не мог адаптироваться к бешеному темпу столицы после спокойной,  размеренной жизни на берегу моря. Все мысли были о Маше, они даже по ночам не отпускали его. Первое время он ходил, как потерянный, односложно отвечая на вопросы домашних.  Даже тесть заметил перемену:
- Уж не перегрелся ли ты на солнце?
- Да, пекло было сумасшедшее, - уклончиво отвечал он.
А Вероника  спросила, уже после защиты диплома:
- Что ты, как в воду опущенный, ходишь? Пора уже прийти в себя от курортного романа.
- Какого романа?
- А то я не вижу. Ты сам не свой, - язвительно заметила жена.
- Ты же никогда не ревновала меня, - сказал Игорь, вспомнив вдруг пляжную даму  и её фразу: «Ваша жена или дура, или Вы ей безразличны».
- Ревновала - не ревновала, эти эмоции мне не знакомы. Даже, если ты изменил, - это ваша кобелиная природа, это надо принять, как данность. Я не сторонница держать мужа на коротком поводке. Перебесится и успокоится, а семья есть семья. Речь не о том. Ты долго будешь ходить, как пришибленный? - холодно спросила она.
- Ты рассуждаешь, как умудрённая опытом женщина, а ведь мы только  поженились, - сказал Игорь.  - А ваша сучья природа иная?
Жена вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
- Это зависит от обстоятельств, - уклончиво ответила она. «Откуда в ней этот цинизм,  ведь любящая женщина ведёт себя по-другому», - подумал Игорь, вспомнив счастливые глаза Маши и её кроткую улыбку.
Но удивительно то, что концепция Вероники сработала. Через некоторое время Игорь закрутился в калейдоскопе институтских проблем, окунулся с головой в  любимую тему и Маша всё реже и реже стала появляться перед его внутренним взором.
Наконец, он успокоился и пришёл в себя. Урбанизированный дух столицы  захватил его, подчинил себе, выработал определённые рефлексы, со временем ставшие привычками. Он привык к Веронике, к её отстранённости, к её духам, к её друзьям, к её цинизму, не понимая, что за циничностью скрывается безразличие. Привык к вечно воркующей тёще, не понимая, что за воркованием скрывается лицемерие. Привык к ироничному тону тестя, не понимая, что за иронией скрывается высокомерие. Привык и вполне был доволен своей жизнью.  Это понимание пришло много позже, когда из долговязого очкарика Игоря он превратился в респектабельного Игоря Николаевича, старшего научного сотрудника знаменитого НИИ. Но и с этим пониманием он смирился.
Вероника тоже изменилась. Из романтичной, восторженной, импульсивной  девушки она  превратилась в настоящую «светскую львицу» - независимую, заносчивую  и царственно надменную.  Всё больше и больше напоминала она своего отца. Такая же снисходительная ирония,  нарочитая парадоксальность суждений и тщательно скрываемый снобизм. Правда, тяга к изыску и церемониальности у неё была от матери. Со временем и с этим он смирился. Вероника была ему удобна и необходима. На разного рода презентациях и высокопоставленных приёмах жена служила ему отличной оправой, умело и выгодно показывая все свои достоинства. Её замечали, ею восхищались, о ней говорили в кулуарах.
Казалось, жизнь удалась. У него был надёжный тыл, любимая работа, умная  красавица-жена, знаменитый тесть, прекрасный дом. Чего ещё желать? И вдруг в одночасье всё рухнуло. Почему? Что он упустил, где оступился? Было упущено что-то главное...  Анализируя свою жизнь в холодном сумрачном доме, он смутно догадывался, где настоящая причина его рухнувшего благополучия. Теперь он уже не боялся себе в этом признаться. Вновь переживая в сумерках постылого дома свой «южный роман», Нерадов, наконец, понял, что в его московской жизни не было основного, что скрепляет прочными узами людей. Не было любви. Сейчас он уже сомневался, что важнее - благополучие, успех, карьера, или прочная семья, надёжно оберегаемая любовью. «Неужели смысл жизни в любви?». От этой мысли защемило сердце. «А ведь у меня была она, любовь, -  с горечью подумал он, снова вспомнив потрясающее знойное лето 1988 года.  - Там было настоящее, не здесь. Но я предал её, и жизнь мне отомстила». Он начинал понимать, что всё в этой жизни преходяще: работа, слава, комфорт, и только любовь - та единственная непреходящая ценность, чем стоит дорожить и что составляет смысл жизни. И что нет в мире ничего превыше любви и важнее любви.
Унылый свет уличного фонаря, отдалённые голоса людей, лязг автомобилей вернули его в действительность. Снова заныло сердце, и Нерадов, подойдя к аптечке за валидолом, бережно опустил черноморскую раковину в коробку.



IX


Личная жизнь Анны  Филипповны  как будто наладилась. После отъезда дочери с внуком и зятем  на Донетчину она почувствовала себя одинокой собакой. Не умела она жить одна, ей надо было о ком-то заботиться.  Диетврач санатория продолжал её обхаживать и, наконец, Анна дала согласие на брак. Ей в то время было чуть больше сорока. Короткая стрижка, подвижность и расторопность при лёгкой полноте молодили её, и она часто ловила на себе заинтересованные  мужские взгляды. Фёдор Иванович, так звали диетврача, был в её вкусе: аккуратен, галантен, уважителен и слегка застенчив, что особенно подкупало Анну Филипповну. Не нравились ей хамовитые нахрапистые мужики, их сальные комплименты и похотливые взгляды.
- Чего тебе ещё нужно? - уговаривала её кума Ольга, - интеллигентный, непьющий, на других баб не смотрит, а главное - сколько лет вокруг тебя вьётся .
Рано овдовевший Федор Иванович по натуре был однолюбом и к своим пятидесяти годам так и не женился. Все женщины казались ему на одно лицо, кроме Анны. Она нравилась ему живостью характера, простотой и отсутствием жеманства, так свойственного стареющим дамам.
Они расписались, и Фёдор Иванович переехал к жене. Врождённое чувство юмора, весёлый нрав Анны помогли им  преодолеть первоначальную скованность, свойственную людям с устоявшимся  образом жизни.   Вскоре их жизнь потекла так, как будто они были в браке добрый десяток лет. Всё бы хорошо, но тосковала Анна о внуке и душа болела за дочь, ведь без любви пошла  за Ивана, ради сына.
С Иваном Маша познакомилась, когда Игорьку едва исполнилось пять лет. Тот  проявлял трогательную заботу о девушке, возился с малышом, приносил в дом игрушки, конфеты, цветы. По натуре был молчуном, бывало, слова из него не вытянешь. Редко, когда удавалось его разговорить. О себе говорил неохотно и скупо. Сказал, что работает на шахте, в забое, живёт вдвоём с матерью в небольшом шахтёрском городке Доброполье.  Наблюдая, как малыш потянулся к Ивану, у Анны разрывалось сердце. Мальчик нуждался в отце.
О беременности дочери Анна Филипповна догадалась сразу и поначалу думала, что отец будущего ребёнка - Николай. Но узнав правду, обомлела и промолвила только:
- Как же ты могла, дочка?...  Маша, спокойно поглядев в глаза матери, ответила:
- Люблю я его, мама, и буду любить всегда.
- Ой, не зарекайся, Маша. Любовь пройдёт, а дитё будет расти без отца, - скорбно сказала она и посмотрела на дочь взглядом, полным отчаяния.
- Я стану для ребёнка и матерью, и отцом, - резко ответила дочь  и ушла в свою комнату.
Анна, осторожно приоткрыв дверь, увидела, что Маша беззвучно рыдает. Худенькие плечи её подрагивали, и переполненное болью и жалостью сердце матери не выдержало. Подойдя к дочке, она обняла её и порывисто прижала к своей груди.
- Значит решила оставить? И правильно. Только вот об учёбе придётся  забыть.
- Знаешь, мам, - всхлипывая прошептала Маша, - этот ребёнок станет для меня всем. Если будет мальчик, Игорем назову.
- А с Колькой теперь как?
- А никак. Расстались мы.
- Зря! Хороший парень и любит тебя.
- Я рассказала ему правду, чтоб отстал. А он - ни в какую! Говорит - скажу всем, что мой ребёнок, только не прогоняй.
 Анна оживилась:
- Молодец Колька! Такой парень благородный.  Чего  тебе, дурёхе, ещё надо?
- Не люблю я его, мама, - тихо сказала Маша.
- Ох, дочка! Повторяешь ты мою судьбу. Я вот тоже, когда тебя родила, всех ухажеров поразгоняла. А охотники были! Всё надеялась, что отец твой вернётся. А теперь жалею. Одной трудно дитя растить, ой, как трудно, - вздохнула Анна. Маша улыбнулась сквозь слёзы:
- Ничего, мама, пробьёмся!...
Когда родился мальчик, дочь преобразилась. Она ходила сияющая и счастливая, от малыша не отходила ни на минуту и даже Анну редко подпускала к нему. Если и оставляла его с ней, то ненадолго. Вначале Анна  обижалась, но потом смирилась.
Пять лет она тряслась над ним, как квочка над цыплёнком, а тут появился Иван. Анна  сдала ему на месяц койку. С деньгами было туго, надо было сводить концы с концами, и подработать в сезон было не грех. Иван сразу пришёлся ко двору: починил крышу, покрасил забор, заменил проводку в летней кухне. Что и говорить - руки у него были золотые. С Игорьком у Ивана были свои, «мужские» дела, и мальчонка ходил за ним по пятам. На Машу Иван смотрел влюблёно и кротко, но девушка не проявляла к нему особого интереса, держалась просто и дружелюбно.
Заметив доброжелательность хозяйки и чувствуя в ней союзника, Иван перед отъездом спросил её:
- Как Вы думаете, Филипповна, откажет мне Маша, если я позову её замуж?
- Ох, сынок, не знаю. Строптивая она...  А ты попробуй!
К большому удивлению и радости Анны Филипповны дочь не отказала Ивану, более того, - предложила  оформить отношения здесь и прямо сейчас. Иван сиял, а мать не узнавала свою дочь. Откуда в ней эта перемена? Позже она узнала, что решилась она на этот шаг ради сына. Все эти пять лет Маша с трепетом воспринимала любую информацию об Игоре. Иногда в прессе мелькало его имя. Однажды увидела его в какой-то телепрограмме и весь день летала, как на крыльях. Возможно, дочь надеялась, что он приедет и всё изменит в её жизни. Но годы шли, а он так и не явился.  А перед самым отъездом Ивана мать с дочерью увидели Нерадова по телевизору на какой-то научной презентации вместе с женой, потрясающе яркой Вероникой. Маша всю ночь проплакала, а наутро глаза её были жёсткими и сухими.
С Иваном они подали заявление в местный ЗАГС, и он уехал, полный счастливых надежд. Через месяц явился, торжественный, в парадном костюме, робко глядя Маше в глаза, - не передумала ли? Они расписались, и после скромного застолья Анна  стала собирать дочь в дорогу. Когда молодожёны с малышом уехали, для неё наступил период одиночества и тоски.


X

- Сынуль, сходи в магазин за молоком и Лизочке «Сникерс» купи, - попросила Маша, невольно любуясь своим возмужавшим сыном. «Вот и вырос сынок, - подумала Маша, - как сложится его судьба, будет ли счастлив?». Сын сидел за компъютером, сосредоточенно глядя на экран монитора.
- Ты слышишь? Скоро Лиза из школы придёт, обедать будем. Ну, же, - нетерпеливо повторила она.
- Сейчас, мам,  только программу закрою.
Маша приготовила сумку и деньги, в прихожей поправила причёску перед зеркалом. Всматриваясь в своё отражение, осталась довольна. Годы, казалось, не тронули её: нежный цвет лица, лёгкие тени под глазами, ровная гладкая кожа шеи.
- Кто даст тебе твои тридцать пять? - удивлялась соседка баба Нюра.  - Хватит Ваньку оплакивать, найди себе пару, пока ещё молода и красива.
- А кому я нужна с двумя детьми? - отмахивалась Маша, - да и мне, кроме моих детей, никто не нужен. 
Соседка качала головой, приговаривая:
- Полюбит тебя, и детей твоих полюбит. Тебе, вон, сына обучить надо. Поди знай, что у него на уме. Сейчас аттестат получит, и не удержишь ты его у своей юбки. Он у тебя до учения охочий. Ты что, думаешь на секретарскую зарплату его выучить? Сейчас деньжищи нужны за учёбу платить. Да что тебе говорить, сама знаешь, - и в сердцах махнув рукой, уходила. «Ничего, - утешала себя Маша, - мама всё лето будет комнату сдавать, обещала помочь».
- Я пошёл, мам. Давай «бабки», - сын вырос на пороге и прервал её мысли. «Боже, как на отца похож. Такой же длинный, сутулый и близорукий, - с нежностью подумала Маша.
- Только не задерживайся, Игорёк, - крикнула вдогонку уходящему сыну Маша и пошла на кухню разогревать обед.
Ворвалась, как ураган, Лиза. Щёки её горели, белокурые кудряшки стояли дыбом.
- Мама, мама, сегодня на физре учитель меня похвалил, сказал, что из меня выйдет классная гимнастка и записал в секцию   детской спортивной школы. Ты рада? 
Восторженность дочери не тронула Машу.
- А с математикой у тебя как? Трояк  исправила, ведь учебный год заканчивается? - строго спросила она. Но Лиза весело отмахнулась.
- Не люблю я эту математику. Она - злюка. Эта «швабра», кстати, тебя вызывает в школу.
- Как ты сказала? Швабра?
-У неё прозвище такое, - нисколько не смутившись, пояснила дочка, - она тощая и длинная, как палка.
Маша невольно улыбнулась, вспомнив свои школьные годы и как прочно прилипали прозвища к учителям. Тучную химичку они за глаза называли «колбой», а  пухленького географа - «колобком».
- Ну, а в школу зачем? Что ты натворила? - спросила мать.
- Да так. «Швабре» не нравится, что я смеюсь на уроке. У неё так смешно  дёргается глаз, когда  злится - трудно сдержаться..
- Когда ты станешь серьёзней, Лиза? Вот с Игорем я таких хлопот не имела, - вздохнула Маша.
Зашёл сын с покупками,  и девочка тут же полезла в сумку.
- «Сникерс» давай сюда, - приказала Маша Игорю, - Лиза его не заслужила. Она до сих пор не исправила тройку по математике.
Дочка скривила губы:
- Как не заслужила? Ведь физрук меня похвалил.
Маша покачала головой и, наливая в тарелки суп,  приказала мыть руки и садиться за стол.
- Мама, а я вместо «сникерса» купил диск. Мне он позарез нужен. Не будешь ругаться? - сын виновато и простодушно улыбнулся.
- Беда мне с твоим компъютером. Просиживаешь возле него часами, глаза портишь. Зрение и без того слабое. Откуда он взялся на мою голову?
- Откуда, откуда...  А то  не знаешь...
Да, она знала и сначала была довольна. Компъютером наградили сына за победу в межрегиональной астрономической олимпиаде. Игорь и  тут в отца пошёл.
До пяти лет мальчик рос в родном черноморском посёлке. Маша с болью вспоминала, как ему в раннем детстве не хватало отца. В четыре года он спросил, где его папа. Маша растерялась от неожиданного вопроса малыша. Они с мамой как-то не подумали об этом, хотя понимали, что рано или поздно Игорёк задаст этот вопрос. Ответила первое, что пришло в голову:
- Твой папа далеко сейчас и очень занят. Он работает звездочётом - звёздочки в небе считает.
- А когда он приедет? - спросил малыш.
- Когда пересчитает все звёздочки на небе, - чуть не плача, ответила мама.
- Все до одной?
- Все до одной.
После этого Игорёк, гуляя во дворе, задирал голову и спрашивал:
- Когда появятся звёздочки?
- Ночью, когда ты спать ляжешь, - отвечала Маша.
В пять лет он сказал, глядя на небо:
- Мамочка, не уводи меня спать, я хочу звёздочки посчитать.
- Хорошо, - согласилась Маша, - но надо сначала считать научиться.
- А я уже умею. Меня в детсаду воспитательница научила. Я до ста считать могу, - похвалился малыш.
 Маша недоверчиво улыбнулась, но едва Игорёк стал считать звёзды, была поражена, когда он картавым тонким голоском последовательно называл цифры. На счёте «тридцать четыре» он сбился и сказал:
- Я устал. У папы правда трудная работа.
С этого момента он всегда говорил, что будет звездочётом, как папа. Подрастая, он слово «звездочёт» заменил на «астроном». Когда сын совсем вырос и стал всерьёз увлекаться астрофизикой, он больше не спрашивал об отце, вспоминая, как всякий раз мама расстраивалась при упоминании о нём.
Вечером, уложив детей спать, Маша долго лежала в своей комнате с открытыми глазами, думая о предстоящем расставании с сыном. Игорь вырос, и с этим надо смириться. Закончив школу, он  неделю-другую отдохнёт у бабушки, а затем поедет сдавать вступительные экзамены на физмат.
Игорь был всем в её жизни. Она считала себя хорошей матерью, и при всей её трепетной любви к сыну, ей казалось, что она не избаловала его. Да и как тут избалуешь, когда  едва сводила концы с концами. Ивану месяцами не платили зарплату, шахтёры бастовали. Страшно вспомнить! После смерти свекрови ей было особенно тяжело. Лизонька только родилась, требовала внимания и заботы, и всю себя без остатка она отдавала дочери. Игорька пришлось оторвать от своего сердца и отдать на время матери. Там он в шесть лет пошёл в первый класс. Бабушка уговорила учителей принять мальчика раньше положенного срока, чтобы не оставлять  одного, пока она на работе. Тем более, что Игорёк проявлял незаурядные способности: знал азбуку, бегло читал, без труда складывал и вычитал простые числа. Правда, ей пришлось уйти на полставки, чтобы мальчик был под присмотром.
А как Маша хотела сама отвести Игоря  в первый класс. Без сына жизнь совсем потеряла смысл. Если бы не Лиза, постоянные заботы о ней,  которые отвлекали её от мрачных мыслей, если бы не Иван, который изо всех сил старался ей помочь, Маша, наверное, сбежала бы к матери. Да и жаль было Ивана, она к нему искренне привязалась, но так и не смогла полюбить. В её сердце до сих пор жил только один мужчина - отец Игоря, смешной долговязый очкарик из далёкого прошлого. Самые счастливые минуты  жизни она познала с ним и никогда не сожалела о своём «грехе».
Тоска по сыну была сродни болезни, и она не выдержала и через четыре года вернула его обратно. А ещё через четыре года погиб Иван, и снова нужда и лишения. Сын, пройдя через это, не по возрасту быстро взрослел, мужал и становился единственной опорой.  И единственной надеждой.
                XI

Приобрести путёвку в крымский санаторий оказалось делом нелёгким. Крым теперь принадлежал Украине, и профкому пришлось подключить авторитетных лиц из Минздрава, чтобы заполучитьпутёвку для Нерадова. Сопалатником Игоря Николаевича оказался мужчина средних лет из Сум.  Это был человек общительного нрава, громогласный, подвижный, несмотря на полноту и солидный живот. Речь его пестрела украинизмами и добродушным юмором. Выйдя на середину палаты и широко улыбаясь, он протянул Нерадову руку:
- Аверченко Пётр Григорьевич, можно просто Петро,- и тут же засуетился, пытаясь усадить его в кресло.
Палата была просторная, удобная, а в  открытое окно врывался такой знакомый Нерадову запах моря, смешанный с запахом хвои, цветущей глицинии и роз. Игорь Николаевич вышел на лоджию. Был конец июня, стоял оглушительный птичий гомон, и всё вокруг буйно цвело. Море у горизонта светлолазурного цвета почти сливалось с небом, а редкие округлые облачка  напоминали рассыпанные жемчужины. Почему-то от этих красот стало грустно.
Когда Нерадов вернулся в палату, Петро, расстелив на журнальном столике газету, резал сало и хлеб. Тут же стояла недопитая бутылка водки  и лежали два малосольных огурца.
- Как насчёт этого дела? - И Петро легонько щелкнул себя по скуле.
- Не увлекаюсь, - ответил Нерадов, - разве что за знакомство...
- Тогда вздрогнули по чуть-чуть, -  сосед протянул Нерадову рюмку.
- Эх, была, ни была, - настроение его начало выравниваться. - Ваше здоровье! - произнёс Игорь Николаевич и  поднял рюмку.
- И тебе не хворать, - в тон ему ответил сосед, переходя на «ты», - вот цибуля, сало, бери, закусывай.
- Давно здесь? - спросил Нерадов, с удовольствием жуя сало.
- Завтра съезжаю, - хрустя огурцом ответил Петро, - в Сумах дел невпроворот, - проговорил он, не переставая жевать,  делая в слове «Сумах» ударение на «а».
- Какие дела в отпуске?
- У мужиков дела не переводятся, а дома их всегда до хрена  - глубокомысленно изрёк Петро, наливая по второй. - В хате дверь заменить, - жинка все мозги протолдонила, - порыбачить ещё хочу, раков половить у излучины Псла. Река у нас такая - Псёл называется, широченная, с островами. Места, брат, зашибись! - мечтательно продолжал он. - Правда, рыба уже не та. Раньше, бывало, сома вытащишь...
В дверь постучала дежурная медсестра и напомнила, что пора идти в столовую.
После обеда Игорь Николаевич решил прилечь и немного подремать, а вечером прогуляться по окрестностям санатория. Но Петро мешал сосредоточиться: знакомил с местными порядками, давал ценные указания, шумно вспоминал завод, жену и вдруг спросил:
- Ты одруженый?
- Уже нет.
- Во, как! - обрадовался Петро. - Да ты не унывай, здесь такие жиночки! Выбор, хоть куда! Я тут, блин, с одной...  - начал он, но Нерадов перебил его:
- Ладно, Петро, проехали. Что-то разморило меня, сон одолел.
- Ты, того, расслабься, а я, вот, кроссвордом займусь.
На время он притих, пыхтя и потирая переносицу, но вскоре стал изводить Нерадова.
- Прохладный фруктовый сок из четырёх букв. Э... э... э... Что же это такое, ёшкин кот?  Это не по моей части. Я уважаю горилочку, а вино и сок - нехай слабаки пьють.
Игорь Николаевич молчал, сосед начинал действовать ему на нервы.
- А вот, по твоей, по  части, - не унимался Петро. - установка для получения заряженных частиц больших энергий, четвёртая «о»?
- Ускоритель, - ответил Нерадов, - поднимаясь с кровати, - пойду прогуляюсь.
- Несчастливая судьба? -  Из трёх букв, - вдогонку крикнул неугомонный сосед.
- Рок!  Это тоже по моей части, - глухо сказал Нерадов и вышел из палаты.


* * *

Полуденное солнце медленно остывало. Неторопливо бредя по узкой аллее, усыпанной цветами начинающей отцветать жимолости, Нерадов с удовольствием вдыхал ароматы летнего парка. Аллея вывела его к ступенькам, ведущим вниз, к  санаторному пляжу. Сквозь ветки кедров и в просветах кипарисов золотилось море, подсвеченное заходящим солнцем. Парк был пуст, отдыхающие после обеда, видимо, разбрелись по палатам. Спустившись на набережную и облокотившись о перила заграждения, Игорь Николаевич мечтательно окинул взглядом берег и морскую ширь. Прибрежные склоны густо поросли приземистым можжевельником. В хаотичных нагромождениях каменных глыб, заросших плющом, пестрел золотисто-жёлтыми цветами испанский дрок, а чуть ниже, почти у самой береговой линии, лёгкий бриз шевелил заросли тамариска. Море, казалось, улыбалось Игорю Николаевичу, игриво  перебирая оранжевые блики  заката. «Оно и правда гостеприимное», - подумал он, вдруг вспомнив древнее название моря. Сердце его тоскливо сжалось, едва он представил сияющую улыбку юной Маши. «Как сложилась её судьба? Счастлива ли? - подумал он.  - Хорошо бы её увидеть,  если она ещё живёт в этих местах». Игорь Николаевич пытался отогнать от себя эти мысли, боясь признаться самому себе, что где-то в глубине  сердца жила надежда на  встречу, что подсознательно он стремился именно сюда, в этот край, где был по-настоящему счастлив.
«А надо ли? - подумал он снова, - что это даст? Она, наверняка, давно вычеркнула меня из памяти, ведь семнадцать лет прошло. Её дети, должно быть, уже взрослые. Зачем ворошить прошлое?». Но в душе Нерадов  знал, что он здесь ради этой встречи и что непременно посетит  уютный дворик в Лавровом переулке. «Завтра же съезжу, - подумал он, - после завтрака. К чёрту процедуры!». Приняв  решение, Нерадов  окончательно успокоился и даже повеселел.
С утра, проводив на остановку Петра Аверченко и пожелав ему счастливого пути, Игорь Николаевич вернулся в пустую палату и какое-то время нервно курил, заставляя себя настроится на поездку в прошлое. Он хотел и боялся этой встречи. «Я просто трушу», - подумал он. Ругая себя за нерешительность, Нерадов включил телевизор. Но смотреть было нечего, на всех каналах передачи шли на украинском языке, и он стал нервно ходить по комнате, а затем вышел в коридор, чтобы узнать у дежурной медсестры расписание местных автобусов. «Быстрей бы кого-нибудь вселили», - подумал он, опасаясь снова остаться наедине со своими мыслями. Едва подумав об этом, он заметил невысокого худощавого мужчину примерно его возраста, с сумкой через плечо, который нерешительно, оглядываясь на номера палат,  продвигался по коридору. Нерадов подошёл к нему и, узнав, что незнакомец ищет именно его палату, обрадовался.
- Идёмте, - сказал он, - это ко мне,  будете моим соседом.
В палате познакомились.
- Михаил Смолянский, - отрекомендовался он, - киевлянин, хотя родом из Кемерово.
- Я тоже сибиряк, - воодушевился  Нерадов. - Выходит, земляки! А чем занимаетесь?
- Преподаю химию в школе.
Новый сосед  понравился Игорю Николаевичу спокойной, лаконичной манерой говорить уверенного в себе человека.  Беседа продолжилась в баре нижнего холла, куда они спустились отметить знакомство. Нерадов радовался, что нашёлся предлог не поехать в посёлок. «Ничего, успею ещё», - подумал он, отогнав мысли о Маше. После третьей рюмки коньяка разговор оживился. Смолянский оказался человеком умным, занимательным  и не без чувства юмора.
- Знаете, Игорь, - смеясь заявил он, - современные дети довольно занятная публика. С ними не соскучишься.
- Донимают? - поинтересовался Игорь Николаевич.
- Я бы так не сказал, но сюрпризы преподносят. Вот, например, был такой ученик в пятом классе - неисправимый  балагур и непоседа, головная боль всех учителей. Но мне он был симпатичен. Сидел  в нём, знаете, эдакий нигилист с вечным вызовом всему окружающему. Вызываю его как-то к доске и спрашиваю, что такое водород. «Это когда вода во рту», - отвечает, не моргнув. В классе - взрыв хохота. «Ну, допустим. А кислород?», - спрашиваю я, не реагируя на смех. Он смотрит на меня с наигранным недоумением, - что, мол, за дурацкий вопрос? «Ясное дело, когда во рту кисло», - отвечает, а в глазах весёлые искорки так и бегают. Новый взрыв хохота. И что вы думаете - я смеялся вместе с ними. Верите - мы с ним впоследствии подружились. Больше он не позволял  ничего такого. Химию зауважал.
-  Скорее, наверное,  вас. Подход нашли к пацану.
- Возможно, - глубокомысленно произнёс учитель, - трудных подростков не бывает, надо только разглядеть в них личность и полюбить её. Тогда они потянутся к тебе.
- Вы прирождённый учитель, - заметил Нерадов.
- Может быть, но я не сразу это понял. Я ведь вначале готовился к научной карьере. Как и вы, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую на химфаке.
- Получили учёную степень?
- Да. Но учёная степень - это ещё не степень учёности. Учёного из меня не получилось да, наверно, и не могло получиться. Жизнь расставила всё на свои места. Помог случай. Я к этому времени женился, появились дети.  Вроде бы - чего ещё желать?  Но...
В уютном полумраке бара звучала тихая музыка. На стенах его висели, подсвеченные серебристым мерцанием светильников, засушенные морские звёзды и картины с изображением кораблей разных эпох,  в открытые окна-иллюминаторы проникал йодистый запах моря. Экзотику усиливали две-три пальмы в бочонках и небольшой импровизированный фонтанчик в центре бара. Музыка завораживала, вызывала ностальгические ощущения, грусть по несбыточному, и создавалось впечатление, что она рождается в глубине фонтана, изливаясь вместе со струями воды. Нерадову вспомнился очень похожий бар в посёлке, где жила Маша, с такими же окнами-иллюминаторами и соответствующим названием «Якорь». Обстановка  располагала к доверительной беседе, и Нерадов от души наслаждался общением с этим удивительным человеком.
Смолянский, видимо, тоже испытывал нечто подобное, потому что продолжал говорить о себе, нисколько не смущаясь, что видит Нерадова впервые. Как будто почувствовал в нём родственную душу. Так бывает, когда едешь в купе поезда и открываешь самое сокровенное случайному попутчику. 
- Жена сидела с детьми, - продолжал Михаил, - а я дневал и ночевал на кафедре, проводил опыты в лаборатории, штудировал реферативные журналы. Словом, погряз в науке. С женой начались ссоры, так как дома бывал редко. Её претензии казались  необоснованными, пустыми женскими капризами. И вот однажды после очередной ссоры, войдя в дом, я увидел, что он пуст. Она вместе с детьми уехала к  родителям. И записка: «Не пытайся нас вернуть». Зная её характер, я понимал - не вернётся.
Нерадов, внимательно слушая собеседника, подумал -  как много общего в их судьбах.
- Да, - сказал он задумчиво, - это мне знакомо. Наука поглощает без остатка. Она деспотична, ревнива и не терпит компромисса.
- Ошеломлённый, ходил я по пустой квартире, - продолжал свой рассказ Смолянский, - натыкался на мебель и ничего не понимал. Когда пришёл в себя, затосковал, впал в депрессию и что самое удивительное - потерял интерес к науке. Надеялся -  пройдёт. Только работа, думал я, меня восстановит. Но время шло, и я чувствовал устойчивое отвращение к пробиркам, колбам, реактивам, научным советам, от которых меня мутило. Один товарищ посоветовал мне сменить профессию, стать преподавателем. «Ты накопил столько знаний, - говорил он, - что ими пора делиться. Ты же, Миша - учитель от Бога. Тебя можно слушать и слушать. Попытайся - может найдёшь себя». И я попытался. С университетским дипломом я мог бы остаться на кафедре и преподавать студентам. Но мне хотелось радикально всё изменить. Тоска по с детям не давала  покоя, и я решил пойти учителем в школу.
- Не жалеете? - спросил Нерадов.
- Ни минуты! Я понял, что это моё...
-  Призвание, - закончил за него Игорь Николаевич и спросил:  - А семья как?
Михаил усмехнулся.
- Когда жена обо всём узнала, она немедленно вернулась с детьми. Теперь мы оба работаем в одной школе. Она ведь тот же университет окончила, только специальность у неё другая - литература.
- Поучительно, - заметил Нерадов. - Изменить свою жизнь никогда не поздно, при этом что-то теряя и чем-то жертвуя.
И тут Смолянский произнёс фразу, которая надолго застряла в голове Игоря Николаевича:
- Грызя гранит науки, нельзя терять зуб мудрости, а я его чуть тогда не потерял. Жертвовать собой во имя любви - в этом великая христианская мудрость, - затем помолчал и добавил: - Хотя особой жертвы с моей стороны не было. Наука сама изменила мне, вовремя обнаружив, что рано или поздно  ей изменю я.
Разговор сблизил их. Прогуливаясь вечером по парку, Нерадову мучительно захотелось поделиться с собеседником своими переживаниями, тем, что так наболело. И он, волнуясь и сбиваясь, поведал Михаилу свою историю. Выслушав её, Смолянский произнёс:
- Ваш случай запущенный, но...  как знать? Попробуйте изменить себя, тогда и судьба  может  измениться к лучшему. Так бывает.
- А что я должен менять в себе?
- Ваши приоритеты. Послушайте своё сердце - что для вас важнее: семья, любовь или работа, пусть даже  любимая. Сердце подскажет.
- Я уже думал об этом там, в Москве. И, кажется, уже многое понял. А толку? Слишком поздно.
- Поздно, говорите? Вам просто удобно так думать. Сказывается инертность вашей натуры, иначе вы давно бы съездили в посёлок. Никогда не поздно начать жизнь с чистого листа.
Нерадов, устыдившись, молчал.
Вечером, выйдя  покурить, Игорь Николаевич посмотрел на небо. Как знакомы ему эти звёзды! Сколько раз он любовался ими ночью, лёжа без сна на раскладушке под инжиром. Но как давно это было! Он поймал себя на мысли, что не помнит, какие звёзды в Москве. Да и вряд ли он смотрел когда-нибудь в ночное московское небо.
На другой день Нерадов проснулся чуть свет, твёрдо решив поехать в посёлок прямо с утра. Слава Богу, маршрутки ходили регулярно, а до посёлка было полчаса езды. Допивая кофе на лоджии, он решительно потушил сигарету. Вернувшись в палату, тщательно побрился. Подойдя к двери, заметил, что Михаил не спит и смотрит вопрошающе.
- Разбудил?
- Да нет. Привык рано вставать. А вы куда  в такую рань, Игорь?
- Вот решился. Еду в посёлок, - пробормотал Нерадов.
- Ни пуха! - ободряюще улыбнулся сосед.
 

XII


Покормив вислоухого Пирата и убрав остатки завтрака со стола, Анна Филипповна, замесила тесто. Сегодня у неё был выходной.  Проводив мужа на работу, а внука - на пляж и тщательно убрав комнаты, она отправилась на рынок прикупить фрукты и овощи к обеду. Вот уже неделя, как приехал внук отдохнуть и набраться сил после экзаменов.
-  Смотри, бабуля, - прямо с дороги, едва переступив порог, с гордостью показал внук синие с золотом корочки аттестата, - кроме  биологии, по всем предметам - «отлично».
Анна Филипповна, надев очки, долго с удовлетворением рассматривала и перечитывала документ. В июне ему предстояло поступать в ВУЗ, и она считала своим долгом наставлять внука, давать ему ценные советы, а главное - откормить, заставляя есть овощи и фрукты в большом количестве.
Возвращаясь с рынка, издали заметила, что у её калитки нерешительно топчется высокий худощавый мужчина под заливистый лай  Пирата. Он нервно курил, выжидательно глядя во двор. Что-то знакомое показалось Анне Филипповне в слегка сутулой фигуре незнакомца. Подойдя поближе, она уже не сомневалась. Мужчина стоял к ней спиной, но даже со спины она его узнала.
- Неужто, Игорь? - изумлённо спросила она вполголоса.
Незнакомец резко обернулся, и тут только она увидела в его руке букет пунцовых роз.
- Это вам, Филипповна, - неуверенно произнёс Нерадов, поспешно протянув ей цветы.
От неожиданности Анна Филипповна слегка опешила, машинально принимая букет.
- Да уймись ты, окаянный! - сердито цыкнула она на пса, продолжающего лаять.
- С чего это вы пожаловали?  Столько лет не объявлялись -  и на тебе.., - сухо вымолвила она, покосившись на розы и опустив сумку с продуктами на землю.
- Может, в дом пригласите? - произнёс Нерадов робко, - а то как- то на улице...
Анна Филипповна спохватилась:
- Да. Да. Проходите. Что это я?
 Подхватив сумку хозяйки и опасливо глядя на пса, он зашёл во двор. Собака, обнюхав гостя, успокоилась.
- Постойте пока здесь. Я только сумку снесу на кухню.
Игорь Николаевич огляделся. Многое изменилось за эти семнадцать лет. Другой забор, выложенный из декоративного камня, новая металлическая калитка с витыми прутьями, новые рамы в окнах. Всё аккуратно покрашено, везде  порядок, во всём  чувствовалась мужская хозяйская рука. Сирень у калитки разрослась  и свешивалась через забор. Такое знакомое дерево инжира в глубине двора слегка шевелило пятипалыми листьями, как бы приветствуя Нерадова.  Отцветающая глициния благоухала, каскадами кистей свешиваясь со стены дома. Лавровый куст аккуратно подстрижен. Нерадов ещё раньше заметил, что в каждом дворе по этому переулку растут  кусты благородного лавра. Может, поэтому он  и назывался Лавровый.
Щёлкнул засов калитки. Во дворе появился высокий темноволосый парнишка в потёртых джинсах.  Июньское солнце успело  позолотить его тело. В руках он нёс ласты и рубашку. Вежливо поздоровавшись, он  юркнул в дом. Из летней кухни вышла хозяйка.
- Да вы  садитесь, Игорь. За стол под навес. Я вот  завтрак внуку разогрела. С утра сбежал на  море голодный.
- Вы не беспокойтесь, Филиппована, я подожду. «Внуку, - подумал   Нерадов, -  значит сын Маши. Она, очевидно, на работе».
- Бабуль, - весело сказал паренёк, выйдя из дома и усаживаясь напротив Игоря Николаевича, -  я готов! Откармливай меня. Аппетит нагулял - зверский.
 Что-то неуловимо знакомое почудилось Нерадову в облике паренька. Необъяснимое смущение сковало его. Вышла хозяйка, неся сковородку с  поджаренной рыбой.
- Сейчас салат принесу, - улыбнулась внуку Анна Николаевна. - Позавтракаете  с нами? - обратилась она к Игорю Николаевичу.
Он  был голоден, но от завтрака вежливо отказался.
- Тогда, может, чай? Ваш любимый. Помню, как вы его хвалили.
- Пожалуй, - ответил Нерадов деревянным голосом.
Между тем, парень жадно набросился на еду, и когда Анна Филипповна вернулась, неся на подносе чай, весело спросил:
- Бабуля! А что ты с гостем не знакомишь?
Анна Филипповна на секунду замешкалась, а потом решительно сказала:
- Знакомься, коли хочешь!  Это твой родной отец...
Наступила пауза. Парень застыл с полным ртом еды, а у Нерадова запотели стёкла очков. Он машинально вытащил носовой платок, не заметив, как задрожали его пальцы.  Сердце бешено эаколотилось, вокруг всё плыло. Потрясённый Нерадов не мог вымолвить ни слова.
Первым пришёл в себя паренёк.
- Это тот, который звездочёт? - медленно проговорил он.
- Он самый, - ответила бабушка. Парень болезненно улыбнулся и произнёс, обращаясь к Нерадову, с нескрываемым сарказмом:
- Долго же Вы, однако, свои звёзды считали, папочка...
- Какие звёзды? - Нерадов побледнел и, с трудом шевеля онемевшими губами, прошептал:
- Я не знал о твоём существовании. Узнал только что...
Парень внезапно встал из-за стола и, ничего не сказав, выбежал за калитку.
- Игорь, вернись! - вдогонку крикнула бабушка, но парня уже и след простыл.
- Игорь!  Его зовут Игорь! - беззвучно шептал Нерадов, словно оглушённый.
- Ах! Ну, зачем я сказала? Кто меня за язык дёргал? - сокрушалась Анна Филипповна.  - Что я Маше скажу?
Нерадов застыл, опустив голову, не смея поднять глаза. Одна единственная мысль сверлила его голову:  «У меня есть сын, мой сын, мой сын...».  При упоминании о Маше он тихо спросил упавшим голосом:
- Как она?
Вероятно,  вид у него был такой ошарашенный, что на лице Анны Филипповны промелькнуло сочувствие, и, усевшись напротив него, она печальным голосом поведала невесёлую историю Маши. Игорь Николаевич слушал, затаив дыхание, стараясь запомнить каждую мелочь.
-  Она любила  тебя, обалдуя, поэтому и оставила ребёнка, - в заключение сказала она, переходя на «ты».
- Почему вы не сообщили о сыне? Всё было бы по-другому.
- А ты хоть раз позвонил? - вопросом на вопрос ответила она. - Тебе, женатому человеку, сообщать, что у тебя дитё родилось? Как у тебя ума хватило такое спросить? У вас с женой  к тому времени могли быть и свои дети, законные.
- Стыдился  звонить, боялся, что вы осудите меня, -  выдавил Нерадов.
- Бог тебе судья, - промолвила Анна Филипповна и добавила:  - Значит не любил ты девчонку, а просто воспользовался. А я куда глядела? Никогда себе не прощу. Да что теперь говорить? Первое время Машенька так убивалась! А потом, когда родился наш Игорёк, она смирилась, всю любовь к тебе перенесла на него. Когда появился Иван, он стал заботиться об Игорьке, как о родном сыне. А там и Лизонька родилась -     вылитая Маша. Своих-то имеешь? - спросила Анна Филипповна.
-  Бог меня наказал, Филипповна: дети  так и не появились, а как я  мечтал о сыне.
- Вот и домечтался, - грустно улыбнулась она, -  а что жена?
- С Вероникой мы расстались, она ушла от меня.
- Вот те на! - А такая любовь была, - почему-то обрадовалась хозяйка.
- Не было никакой любви. Мы её придумали, но выяснили  слишком поздно. В последнее время воспоминания о Маше не дают мне покоя, - признался он тихо. - Сейчас я понял, что только это чувство и было настоящим, не придуманным.
В голосе Нерадова было столько боли и неподдельной искренности, что Анна Филипповна не знала, что ответить. Не притронувшись к чаю, он встал и спросил:
- Куда же Игорь убежал?
- Мальчишка с характером, видно переживает сейчас где-то.
Они зашли в дом. Нерадов увидел на стене фотографию в резной деревянной рамочке, на которой  улыбающаяся Маша, прижимала к себе маленького Игорька, а рядом  в полупрофиль стоял Иван, с нежностью глядя на них.
- Это перед отъездом они сфотографировались мне на память, - сказала Анна Филипповна, - у меня хранится целый альбом с фотографиями, где Игорёк маленький. Маша любила его фотографировать. Хочешь взглянуть? - и она подошла к антресолям, чтобы вытащить альбом.
Игорь Николаевич жадно, не отрываясь, смотрел на фото, затем произнёс печально:
- Как я ему завидую, этому Ивану. Хороший, должно быть, человек.
- Замечательный!  Был.  Два года назад Иван погиб на шахте.
Нерадов внезапно выпрямился, глаза его засветились надеждой.
- Как Вы думаете, Игорь простит меня? - произнёс он.
- Поговори с ним, - неопределённо ответила хозяйка, - найди нужные слова. - Гляди, как на тебя похож, да и наклонности твои унаследовал - оживилась она, затем заявила гордо: - Талантливый он у нас. Поступать едет на астронома.
- А вы как, Филипповна? Нашли себе пару?
- Решилась-таки, - смутилась хозяйка, - тоска по Маше и внуку заела. Теперь вот вдвоём дочери  помогаем. Трудно ей там самой.
Не дождавшись сына, Нерадов стал прощаться, спросив разрешения приехать завтра утром.  Неожиданно став отцом и  постепенно осознавая это, он внутри ликовал.    Вечером они с Михаилом возбуждённо обсуждали это событие за столиком бара.
- Мой тебе совет, - сказал Смолянский, -  езжай к Маше вместе с сыном. За любовь надо бороться.
- Да, да, да, - горячо воскликнул Игорь Николаевич, - я и сам так решил .Непременно поеду! Будь, что будет!
- И правильно.
На другой день Нерадов, накупив фруктов, снова появился в Лавровом переулке.
Накануне ночью он долго размышлял, что сказать сыну и решил, что расскажет, не оправдываясь, всё,  как на духу. Парень он взрослый - поймёт. А там пусть сам решает - нужен ему такой отец или нет. «В конце концов, - думал он, - новость эта тоже ошарашила пацана. Со временем , если и не примет меня, как отца, то по крайней мере - смирится, успокоится и простит». Подогреваемый этими мыслями, Нерадов подошёл к знакомой калитке. На лай Пирата вышел Фёдор Иванович. Поздоровавшись и угомонив собаку, он сказал:
- Это уже второй пёс после Чака. Перед этим был Обалдуй, любимец Анны. Бестолковый, правда. Под машину попал.
- Чака я помню, - заметил Игорь Николаевич. А где хозяйка?
- В доме с Игорем, вас дожидаются.
У Нерадова ёкнуло сердце. «Сын дома - это хороший знак». Войдя в дом и поздоровавшись, он поспешно стал выкладывать фрукты, заполняя неловкую паузу.
- Да ты не суетись, звездочёт, - мягко сказала хозяйка. - Присядь лучше.
Он сел, не решаясь посмотреть в глаза сыну. Парень, спокойно листая какой-то журнал, попросил бабушку и Фёдора Ивановича выйти.
- Мужской разговор - дело серьёзное, - проговорил Фёдор Иванович, покидая с женой комнату.
Игорь Николаевич вопрошающе поднял глаза на сына. Тот, отодвинув журнал и посмотрев в упор на Нерадова, спросил:
- Чего вы хотите от нас?
Игорь Николаевич растерялся. Вопрос был прямо в лоб и он не знал, что ответить. Наконец, произнёс:
- Игорь, пойми меня, я очень хотел увидеть твою маму. Только увидеть... Когда-то мы любили друг друга.
- Знаю, - произнёс парень, - мне бабушка всё рассказала.
Затем, отвернувшись в сторону, проговорил, слегка запинаясь:
-  Мама вас... до сих пор... любит. Раньше я этого не понимал, а сейчас...
- Погоди, Игорь, - Нерадов не решался говорить ему «сын». «Глупая интеллигентская нерешительность», - ругал он себя в сердцах. - Погоди, ты сказал «до сих пор любит». Это правда?
- А вам-то что? Вспомнили, когда остались у разбитого корыта, - запальчиво сказал сын.
Нерадов съёжился, но решил не сдаваться:
- Знаешь, Игорь, ты слишком юн  об этом судить. Так сложилась наша судьба. В то время я был несвободным и многие другие причины связывали меня с московской жизнью, - медленно проговорил он, тщательно взвешивая слова.
Но всё равно получалось так, как будто он оправдывался перед сыном. А тот, по-детски шмыгнув носом, вдруг сказал, глядя на Нерадова неожиданно потеплевшими глазами:
- Понимаете, дядя Иван хотел меня усыновить и дать свою фамилию, но мама сказала ему, что у её сына есть родной отец и фамилию он носит его - Нерадов. Это правильно. Спасибо за это маме, - и вдруг, опустив глаза, произнёс еле слышно: - Я всегда тебя ждал, с детства.
У Игоря Николаевича  от этих слов заколотилось сердце и спазм сдавил  горло. Впервые сын обратился к нему по-сыновьи просто.
- А ты - молодец, - наконец, выговорил он осипшим от волнения голосом, - и мама твоя - умница.
Необузданная радость до отказа наполнила сердце Нерадова. Он с нежностью смотрел на сына и мысленно прижимал его к груди.
- А всё-таки откуда ты взял, что мама меня до сих пор любит? - эта мысль не давала ему покоя.
- Она часто смотрит на меня и, не замечая слёз, говорит: «Точная копия отца»
В душе Нерадова всё пело и ликовало.
- Слушай, - с воодушевлением воскликнул он, - а не махнуть ли нам вместе к маме?
Паренёк недоверчиво улыбнулся:
- Ты...  вы... это серьёзно?
- Абсолютно! Ну как?
- Надо подумать. Что бабуля скажет? Хотя я уже взрослый, паспорт получил, сам могу решать. Хотите..., хочешь - покажу! - он подошёл к спортивной сумке и вытащил из бокового кармана паспорт. Игорь Николаевич бережно взял его в руки и, развернув, прочитал: «Нерадов Игорь Игоревич, 1989 года рождения», - затем приблизился к сыну, ему так хотелось его обнять, но он сдержал свой порыв.
- Ну, так что - мир?  - улыбнулся он.
Вместо ответа паренёк, робко заглянув ему в глаза, тихо произнёс:
- Наконец, я дождался тебя, отец!


XIII


Скорый поезд «Симферополь-Донецк» прибывал к месту назначения. Нерадов волновался и беспомощно глядел на сына, пытаясь сохранить равновесие. Игорь, заметив волнение отца, ободряюще сказал:
- Вот увидишь, мама обрадуется, - хотя тоже заметно нервничал.
 Всю дорогу Игорь Николаевич находился в состоянии эйфории,  вот только сейчас что-то сдали нервы. А вдруг Маша не захочет с ним даже разговаривать? Проклятая мнительность!
Уезжая из санатория за две недели раньше срока, он, смеясь, сказал  Смолянскому на прощанье:
- А ты, брат, молодец! Всё правильно про меня понял.
- Ну, держись! - сказал Михаил и крепко обнял нового друга. - Звони, если что. Будешь в Киеве - встретимся.
Анна Филипповна, передавая для Маши сумки с продуктами, прощаясь, разрыдалась и, бегло поцеловав его в щеку, прошептала:
- Дай Бог, чтобы у вас всё сложилось.
- Бабуль, ты только маме не звони насчёт отца. Пусть будет для неё сюрприз, - попросил внук.
- А я уж хотела... Ладно, ты прав, внучек. Наверно, так будет лучше.
В поезде Нерадов, решив «прощупать» сына на предмет физики, как когда-то «прощупывал» его Яков Борисович, отец Вероники, с удивлением и радостью обнаружил, что познания в этой области у парня солидные и предложил ему учиться в МВТУ в Москве.
- А  потяну?
- Потянешь, потянешь, - сказал отец, похлопывая его по плечу. Я его окончил, и мой сын его окончит.
Игорь расцвёл, мечтать о таком он даже не пытался. Перед конечной станцией Игорь Николаевич много курил, выходя в тамбур. Сын это заметил.
- Нервничаю, - простодушно сказал отец.
Поезд, наконец, прибыл, и Нерадов сразу заметил Машу, беспокойно высматривающую в толпе сына.  Нагруженный сумками, он невольно спрятался за спину Игоря, сразу устыдившись этого порыва, и в ту же секунду Маша, увидев, наконец, сына, радостно бросилась к нему. Тот  молча улыбался, слегка косясь на отца, стоящего рядом с сумками. Маша, не замечая никого вокруг, улыбаясь, смотрела только на сына, и бросив рассеянный взгляд на Нерадова, скользнув глазами по сумкам в его руках,  проговорила:
- Спасибо, что помогли. 
Но тут же голос её осёкся, глаза расширились, а лицо побелело. Она изумлённо, не отрываясь, смотрела на Нерадова, не в силах вымолвить слова. Казалось - она потеряла дар речи.
- Ну, здравствуй, Маша, - тихо произнёс Игорь Николаевич.
Сын с тревогой посмотрел на мать. Она слегка покачнулась, и Нерадов, шагнув к Маше, импульсивным движением её поддержал. Затем взял её ладонь в свои руки и поднёс  к губам. Ладонь была холодной, как ледышка.
- Как...  зачем ты здесь? -  произнесла она бескровными губами.
- Не отталкивай меня, прошу, взмолился Нерадов. - Я приехал к тебе, потому что, потому что...  Игорь! - воскликнул он, - надо такси поймать.
- Зачем такси, здесь автобус ходит, - растерянно и бессильно проговорила Маша.
- Какой автобус? Поторопись, сын!
Парень тут же побежал к остановке, а Маша продолжала смотреть на Нерадова не понимающими глазами.
- Машенька! - ласково сказал Игорь Николаевич, продолжая держать её ладонь в своих руках, - я здесь потому, что больше не могу жить без тебя, - затем, торопясь и сбиваясь, он взволнованно произнёс:  - Я... ты... нас разделило непреодолимое...  роковое стечение обстоятельств...  Сейчас многое изменилось... Нет, не то говорю...  Изменился я сам, понимаешь?
Маша стояла, слегка прислонясь к Нерадову.  Ей не хватало воздуха, она отвела глаза и молчала.
- Я верил, - продолжал он, - что наступит час, когда я увижу тебя, услышу твой голос, сожму твои руки. Понимаешь, ты всегда жила в моём сердце, даже когда я о тебе не думал в водоворотах жизни. «Чёрт побери, что я несу? Зачем эти высокие фразы?», - ругнулся он про себя. «Но ведь это правда, она должна поверить», - отчаянно думал он. Его беспокоило молчание Маши, но он продолжал говорить:
- Скажу просто - я стал другим, Маша. Ко мне однажды пришло ощущение, что всё не напрасно. Не напрасно мне подарила судьба встречу с тобой. Доказательство - наш сын!
Маша медленно подняла глаза на Нерадова, в них стояли слёзы, и в глубине этих фиалковых глаз он прочёл нечто туманное, нежное и до боли родное.
Подъехало такси. Сын, погрузив вещи в багажник, сел рядом с водителем, бодро выкрикнув ломающимся мальчишеским голосом:
- Рули, шеф, в Доброполье!
Нерадов, бережно усадив Машу на заднее сидение, сел рядом и снова взял её руку, чувствуя, как ладошка оттаивала в его руке. За окнами такси замелькали утопающие в буйной зелени садов белые хатки, затянутые ряской ставки, поросшие ивняком и вербой, квадраты полей, уже покрывшиеся нежной зеленью озимых  с разделяющими их двойными посадками. Мелькали, зеленея  сочной травой луговины с застывшими на них коровами,  конусы терриконов и производственные постройки.
В салоне машины монотонно гремел тяжёлый рок. Игорь Николаевич  улыбнулся про себя, заметив, что Маша робко склонила голову на его плечо. Покосившись в сторону родителей, сын  довольно хмыкнул.
- Выруби  рок, он здесь не катит, - обратился парень к водителю. - У тебя другая музыка есть? Может, ретро какое-нибудь душевное...
«Рок - несчастливая судьба, - Нерадов вспомнил вдруг своего соседа по палате, любителя кроссвордов  Петра Аверченко.  - Сейчас это уже не по моей части»,
Щёлкнул магнитофон, запел Джо Дассен. Игорь Николаевич наклонился к Маше, губами прикоснулся к её волосам и замер, почувствовав запах её духов. Затаив дыхание, он наслаждался ощущением невесомой близости, напоминающей слияние душ, затем прошептал ей в ухо:
- Помнишь, Джо Дассен всегда звучал из пляжного репродуктора...
- Конечно, помню. Когда слышу его, всегда вспоминаю нас, - так же шёпотом ответила Маша.
Увидев знакомую серёжку с аметистом  и дотронувшись до неё губами, он шепнул:
- Страшно было прокалывать уши?
- Ничуть. Страшно было жить без тебя.
Вдруг Маша слегка отодвинулась и горячо проговорила:
- Это был сон, наваждение, мираж. Семнадцать лет прошло без тебя. Семнадцать лет наши дни возвращались ко мне с мучительной ясностью. Твой образ преследовал во снах.  Я знала, я чувствовала - ты исчез не по своей воле. Но не пропал бесследно, а подарил мне сына, свою копию. В его жестах, мимике, словах я угадывала тебя.
Нерадов крепко сжал её руку.
- Филипповна сказала, что ты  не поступила на исторический из-за сына? А как ты любила историю!
- Я могла бы учиться заочно, но тогда  Игорёк получил бы меньше моей любви. Нет! Сына я любила больше истории. Он - моя история, география, астрономия и все науки вместе.
 «Любящие женщины мудрее нас, мужчин», - подумал Нерадов и прижал Машу к себе.
- Сейчас всё будет по-другому, вот увидишь, - сказал он.
Маша недоверчиво и грустно улыбнулась:
- Игорь, мне не важно, кто ты, кем стал, с кем живёшь, красив ли, благополучен ли. У меня всегда было ощущение, что мы одно целое. А сейчас мне важно, что ты рядом, пусть не надолго. Зато когда ты уедешь, у меня появятся силы жить дальше.
- Я один, Маша. Теперь у меня только ты и наш сын, - произнёс Нерадов счастливым голосом. - Знаешь, всё к этому шло. Я был счастлив только с тобой, Маша.   Никогда не верил в судьбу, а сейчас знаю точно - ты была мне предназначена судьбой, ты - моя судьба.
Водитель,  взглянув на их отражение в зеркале, задорно подмигнул  пареньку. Маша счастливо улыбнулась, прижавшись к Нерадову, заметив, как украдкой на них посмотрел сын. В салоне машины продолжал звучать голос  Джо Дассена, возвращая их в далёкое знойное лето 1988 года.



г.  Ялта














 



            




 






Тамара Егорова


Звездочёт

Повесть


I

«Вот и остался совсем один», - подумал Нерадов, сидя перед камином и рассеянно созерцая языки пламени. Только что ушла Вероника, ушла навсегда.Он чувствовал себя опустошённым и разбитым, его знобило и, придвинувшись ближе к огню, Игорь Николаевич меланхолично шевелил кочергой древесные угли. «Чего ей не хватало?» - думал он. Они, наконец, выехали из квартиры тестя на Кировском проспекте в уютный добротный дом, который Нерадов купил восемь лет назад на свою Государственную премию. Его авторитет в научных кругах и должность, которую он занимал, - разве не об этом она мечтала? Сейчас дом был пустым и холодным, и Нерадов ощутил такую же холодную пустоту в груди.
  Чувствуя, что не может согреться, он вышел в прихожую,  накинул халат. Здесь витал ещё запах духов Вероники, и сердце  тоскливо сжалось. Любил ли он жену?  Нерадов никогда об этом не задумывался. Скорее всего, он привык к ней, как к домашнему халату, который всегда под рукой, а стоит ему  затеряться - начинаешь нервничать. Похоже, это была привычка жить под одной крышей. Жизнь протекала по хорошо спланированному руслу и вполне устраивала Игоря Николаевича. Сейчас,  когда она дала первый сбой, он растерялся.
И всё-таки с её стороны это был поступок. Не розыгрыш, не провокация, а поступок, заслуживающий уважения. Не каждая женщина в зрелые годы решится на такое. А причина банальная - появился другой мужчина. Работая с её отцом, известным физиком, Игорь Николаевич, будучи ещё аспирантом, привык к мысли, что в его судьбе всё предрешено: и тесть, и карьера, и жена. А сейчас стереотип не сработал, Вероника объявила, что уходит, что намерена своё будущее строить с другим. «Но почему? - мучительно думал Нерадов, - что её во мне не устраивало?» Он всегда покупал ей цветы, дарил дорогие подарки, женщинами не увлекался, за семнадцать лет семейной жизни жена ни разу не уличила его в измене. Он весь был в работе, любил её до самозабвения, горел ею. Даже сотрудники, бывало, подшучивали:
- Игорь Николаевич! Не понятно, на ком ты женат, - на Веронике или на
физике.      
Да и сама Вероника как-то на банкете в его честь, дразня его, сказала:
- Ну, ты и зануда! Хотя бы из приличия  сделал Ирочке комплимент. Похвалил её платье, что ли.
Ирочка, его секретарша, души в нём не чаяла, и все это знали. Вот и пойми этих женщин: изменяет -  негодяй,  не изменяет -  зануда. Потрясающая женская логика!
Размышляя, Нерадов подошёл к окну. Был конец марта, но весна что-то запаздывала. Вдоль аллей дендропарка кое-где лежал  сероватый пористый снег, небо было такое же серенькое и унылое, как и его настроение. Где-то смеялись дети,  раздавался весёлый лай соседского пса.  Детей они так и не завели. Может, причина  здесь? Может, их брак распался из-за этого? Но жена с самого начала не хотела их иметь, хотя он так мечтал о сыне. Веронике хотелось первое время не обременять себя ничем. Живя беззаботно и весело, она красовалась на всевозможных «светских» приёмах, престижных «тусовках» и банкетах. Работая инженером-технологом в салоне популярного Дома моделей на Кузнецком, она всегда была ухожена, самодостаточна и вызывающе красива. Дети так и не появились. Вероника обвиняла его, ссылаясь на специфику его работы с радиоактивными материалами. Но потом выяснилось, что причина всё-таки была в ней. Она всеми правдами и неправдами методически и расчётливо отодвигала своё матер
инство. А  в итоге -  ни жены, ни детей, ни внуков, ни даже собаки.
Нерадов подошёл к бару, налил  немного мадеры и залпом выпил. На душе было тошно. Завтра придёт домработница, принесёт продукты, уберёт квартиру, польёт цветы, затем, вежливо попрощавшись, покинет дом. И опять одиночество. Вторая рюмка немного успокоила Игоря Николаевича и согрела «Что я раскис, как обманутый муж в дешёвом водевиле?».  Покопавшись в себе, он с удивлением обнаружил, что не испытывает ни ревности, ни боли, ни злости,  а только растерянность и досаду. Где-то по большому счёту он понимал жену, начиная осознавать, как мало уделял ей внимания, как мало её любил.  Нерадов снова налил себе мадеры и задумался: «А что дальше?».


* * *

Ему не хватало Вероники. Через месяц Игорь Николаевич понял: надо что-то предпринимать - привыкнуть к одиночеству было трудно. На работе он ещё как- то держался, забывая о времени.   Прежнего энтузиазма уже не испытывал, но засиживался допоздна в лаборатории, пока служба охраны вежливо не напоминала, что пора включать сигнализацию. Мысль о том, что надо возвращаться  домой, угнетала его. Он почти ненавидел пустой холодный дом, гнетущая тишина которого звоном отдавалась в  ушах. Часами лежал на диване, тупо уставившись в телевизор, или разжигал камин, погружался в кресло и неотрывно глядел на пляшущие языки пламени, время от времени прикладываясь к горлышку бутылки. Становилось легче. Чувство безысходности отпускало, то ли растворяясь в вине, то ли сгорая в камине.
Слух о его разрыве с женой распространился в НИИ мгновенно. Коллеги-мужчины утешали его по-мужски грубовато, с напускным цинизмом:
- Не унывай, Нерадов. Твой случай банален и не смертелен, - говорили одни.
- Перебесится и вернётся. Это бзик стареющей дамы. А то - плюнь и заведи себе новую подругу,  - говорили другие.
Сотрудницы сочувствовали иначе. Предварительно напудрив носики и освежив помаду на губах, томными голосами внушали Нерадову, что он обаятелен, умён, талантлив и что любая женщина сочтёт за счастье... , и всё в таком же духе. Одна из них сообщила ему, что Вероника ушла к Тронину, заведующему кафедрой МВТУ имени Баумана, что якобы там - сумасшедшая любовь и, многозначительно улыбаясь, добавила, что их роман длится уже не один год. «Значит всё-таки Тронин», -  подумал Игорь Николаевич равнодушно, припоминая самодовольную нагловатую физиономию  сокурсника.
Собственный дом продолжал тяготить Нерадова. Каждый день он возвращался домой с таким чувством, с каким узник после прогулки возвращается в свою камеру. Друзья советовали взять отпуск и на время куда-нибудь выехать. Смена обстановки, мол, помогает прийти в себя. Он и сам всё чаще подумывал об этом. «Хорошо бы поехать к морю, по путёвке, чтобы на всём готовом», - думал Нерадов, - надо зайти в профком посоветоваться».
Неожиданно позвонила Вероника и, слегка запинаясь, сообщила, что подаёт на развод и что ей необходимо его письменное согласие. Он ответил:
- Я всё подпишу, что надо, только поторопись, я уезжаю, -  и сам удивился  равнодушию, с каким произнёс эту фразу. Веронику, видимо, ответ  насторожил, и она добавила:
-  О доме мы поговорим позже.
Сейчас Нерадов уже не испытывал острого ощущения оставленности, какое было в начале их разрыва  В душе даже просыпалось чувство облегчения, что первый шаг сделала Вероника, а не он. Впрочем, вряд ли ему пришло бы в голову сделать этот шаг вообще. Его уже не пугал предстоящий развод, и сейчас он боялся признаться самому себе, что в душе, на самом её донышке, просыпалось чувство, не похожее на чувство утраты.  Скорее, наоборот. Так бывает, когда, выйдя из душного помещения на свежий воздух, неожиданно закружится голова.
Больше всего  волновала мысль о предстоящем отъезде. Только бы не оставаться в  доме, где каждая мелочь угнетала, и больше всего угнетала тишина. Он вздрагивал от малейшего звука, как от неожиданного взрыва петарды. «Прочь из Москвы! - думал Нерадов, - и побыстрее. Семья не состоялась. Что ж, надо жить дальше».
Готовясь к отъезду, Игорь Николаевич решил разгрести завалы бумаг в столе, пытаясь найти недописанную статью. «В санатории допишу», - подумал он, перебирая папки. Статья не находилась и, вытащив  нижний ящик, Нерадов обнаружил лежащую в картонной коробке большую черноморскую раковину. Он тут же вспомнил, как она к нему попала, и сердце кольнуло от неожиданности. Приложив раковину к уху, он услыхал приглушённый гул волн, и ему даже почудился йодистый запах нагретых водорослей. Задумавшись, опустился в кресло. Как же давно это было...


II

Они с Вероникой только поженились, и молодой Нерадов переехал в дом тестя, профессора Теплинского, который угадывал в своём зяте незаурядные способности  учёного-физика. Здесь у Игоря был отдельный кабинет и всё необходимое для работы над диссертацией. И самое главное  - дискуссии после вечернего чая с тестем, которого он обожал и который так в него верил. Яков Борисович добился распределения Игоря в свой НИИ, предложил  учиться здесь же в аспирантуре и  стал его руководителем.  Сам профессор Теплинский! О таком повороте судьбы Игорь даже не смел мечтать.. Сокурсники называли его «счастливчиком» и откровенно завидовали.  Никто из друзей не сомневался, что с таким патроном Игорь горы свернёт. Да и сам он обрёл уверенность «любимчика Фортуны». 
Заканчивал аспирантуру Нерадов накануне своего двадцативосьмилетия. Кандидатскую диссертацию защитил блестяще, несмотря на уловки оппонента, въедливого старца, скептика и ортодокса профессора Сёмина, который после защиты, пожав ему руку, сказал:
- Что ж, юноша, поздравляю! Вы достойно защищались. Вашу логическую концепцию трудно оспорить, - и, покосившись в сторону Теплинского, многозначительно добавил:
- Правда, с таким покровителем...
Нерадов скромно промолчал, сделав вид, что намёк не понял. Поддержка шефа, руководителя отдела и собственного тестя, сослужили ему хорошую службу. Когда волнения улеглись, на семейном совете тесть огласил следующее:
- Игорь, тебе предстоят серьёзные испытания - разработки в области холодного синтеза. Тема  не раскручена, много «белых пятен», но я верю в тебя.  Есть в тебе хватка. Съезди-ка ты к морю, остынь, отдохни хорошенько, скинь напряжение, а приедешь - с головой включайся в работу. Учти - поблажек не будет.  Похлопав его по плечу, добавил:
- А я за это время для тебя кое-что подготовлю.
- А как же Вероника? - спросил он.
- Ей не до тебя будет.
Жена заканчивала институт тонкой химической технологии.  Через месяц ей предстояла защита диплома на кафедре технологии полимеров и эластомеров. Игорь обожал  тестя и, не смея  перечить, неохотно согласился. С Вероникой они решили, что он поедет в небольшой курортный посёлок к прежней хозяйке, где они однажды уже отдыхали вскоре после знакомства. Тогда они  сняли комнату рядом с морем в небольшом  домике по Лавровому переулку. Здесь было тихо, уютно, а живописная природа настраивала на романтический лад.
Воспоминания Нерадова прервал телефонный звонок. Звонил тесть. В институте он держался с ним ровно, делая вид, что ничего не произошло.
- Так ты, говорят, в санаторий едешь? Что ж, понимаю... - в голосе его чувствовалось лёгкое замешательство, - ты там, это... не раскисай... Жизнь... понимаешь, она непредсказуема, -  неуверенно произнёс он.
Повесив трубку, Игорь Николаевич вышел на террасу. Мысли снова вернулись к Веронике. Как счастливы они были, въезжая в этот дом. Десять лет прожив с родителями жены, он только тогда понял, как важно жить отдельно, своим домом, почувствовать, наконец, себя хозяином. В то время он получил Государственную премию за изобретение, нашумевшее не только в научных кругах Союза, но и за рубежом. Кое-что скопил, тесть добавил на обустройство - и вот они с Вероникой, наконец, приобрели небольшой особнячок с гаражом в районе Новогиреево. Парковая зона, чистый воздух, метро рядом, - чего ещё желать! Они были счастливы. Вероника увлечённо подбирала мебель, панели, обои, всевозможные аксессуары, наняла дипломированного агронома для озеленения  просторного участка.
Нерадов вспомнил день новоселья. Это был незабываемый день! Гости Вероники из Дома моделей, где она работала, стильные амбициозные «львицы» в сногсшибательных нарядах, снисходительно хвалили дом и делали комплименты хозяйке. На Веронике было яркое малиновое платье с таким же ярким зелёным шарфом, гармонирующим с изумрудными серьгами и кокетливо подчеркивающим зелень её глаз. Она была потрясающе красива.  Даже на собственной свадьбе он ею так не любовался. Его гостями  были, в основном, научные сотрудники  отдела и два-три однокурсника.  Был среди них и Вадим Тронин,  преуспевающий физик, оставленный после аспирантуры на кафедре МВТУ. «Вот откуда у них началось», -  подумал Нерадов.
С тех пор прошло семь лет. Неужели все эти годы Вероника изменяла ему? Может быть уже тогда она задумала уйти. Хотя нет, в то время Вадим был женат, но как ему помнится, брак не был счастливым. С Трониным он особо не дружил, а после новоселья тот и вовсе пропал. Случайно узнав, что его назначили заведующим кафедрой, Нерадов подумал, что надо бы позвонить, поздравить, но так и не нашёл время.
Звонок в дверь вернул его в действительность. На пороге стояла Вероника, почему-то не захотевшая открыть дверь своим ключом. Очевидно, таким образом намекая мужу, что они уже чужие.
- Проходи, - холодно сказал Игорь Николаевич, - ты что-то забыла из вещей?
- Ты сказал, что уезжаешь. Это, конечно, твоё дело, но я подаю на развод, ты же в курсе. Давай  закончим формальности, а потом  отправляйся, куда хочешь.
- Вот как! Я полагаю, что моё присутствие в Москве не обязательно. Детей у нас нет, внуков тоже, так что проблем не будет, нас разведут и без меня. Что надо подписать? Давай!
- А имущество? Дом?
- Дели, как хочешь.
Вероника оживилась. Надо полагать, она была озабочена именно этой стороной вопроса.
- Понимаешь, -  в голосе её звучало смущение, - я тут подумала... если ты не возражаешь, конечно. Оставь себе «Мерс», а дом пусть останется мне, -  выпалила она скороговоркой и пояснила:
- Дело в том,  - она запнулась, - дело в том,  что Вадим ушёл от жены и квартиру оставил ей и детям.
- Да, настоящий джентльмен, - с издёвкой сказал Игорь Николаевич, - похоже, что ты ожидаешь от меня такого же джентльменского порыва. А где прикажешь мне жить? В машине? Замечательная перспектива!
Внезапно Нерадов разозлился.
- Ника! - сказал он резко, - мы с тобой прожили семнадцать лет. У нас мог бы быть сын или дочь. Но ты не хотела детей, хотя знала, как я мечтал о сыне. И вот теперь ты уходишь и оставляешь меня с машиной, думая, очевидно, что она компенсирует эти семнадцать лет семейной жизни.
- Ты считаешь - у нас была семья? - спросила Вероника, - ответь мне честно на один вопрос,  - ты любил меня?
- А какое это имеет значение сейчас. Впрочем, отвечу честно - не знаю. С тобой мне было хорошо, удобно, надёжно, А теперь, - Нерадов задумался, -  надо научиться жить без тебя.
- Я это всегда чувствовала, Игорь. Но мне хотелось быть любимой. А ты  любил только  работу. До ночи пропадал в институте. Мы с тобой виделись так редко, что я не ощущала себя замужней женщиной.
Наступила пауза. Вероника подавленно молчала и глядела на него широко раскрытыми глазами. Взгляд их был отстранённым и чужим и, вместе с тем, светился каким-то незнакомым Неродову внутренним светом. Луч заходящего солнца запутался в её волосах, окрашивая их в золотисто - медные тона. «Здорово она изменилась, - подумал он уязвлено, - ещё красивее стала». Но внутри он не почувствовал волнения, а только досаду и усталость.
- Знаешь, продолжала она, - если уж честно, я тоже была к тебе сильно привязана, мне казалось - это любовь и есть. Но это было заблуждением. И поняла я это только тогда, когда встретила Вадима.
- Для чего же ты продолжала этот фарс, если поняла? - возмутился Нерадов.
- Вадим был не свободен в то время. Ты сутками пропадал на работе и даже не интересовался, где я и с кем провожу время. Вначале это сильно задевало,  а потом  я смирилась. Рядом был Вадим, любящий, заботливый, и рожать для тебя наследника мне расхотелось.
- Вот оно что выясняется. А я-то, дурак,  думал...
- Я поняла, что дети не свяжут семью, где нет любви, - перебила Вероника, - их надо рожать от любимых или не рожать совсем,  -  мстительно произнесла она.
- Удобная позиция, - заметил Игорь Николаевич. - Не лукавь, это  красивые слова, не более. Детей надо рожать в молодости, а тебе за сорок.
- Может, ты и прав. Теперь уже поздно их заводить, я сама себя наказала. А когда папа начал на меня давить: «скоро, мол, внука подаришь?»,  -  я не выдержала...
-  Так Яков Борисович обо всём знал с самого начала? - перебил Нерадов.
-  Нет, конечно. Тогда бы он меня не понял, ведь он так гордился тобой.  За меня он всегда и думал  и решал, а я была послушной девочкой. Но тут я не выдержала и в запале всё ему рассказала, да ещё и обвинила в придачу. Ведь это он настоял, чтобы я вышла за тебя. Но сейчас я его не виню, он же хотел, как лучше. Теперь папа очень сожалеет об этом, - закончила она.
Откровенность Вероники смутила Игоря Николаевича и он сказал:
- Я, пожалуй, поступлю, как хочешь ты. Забирай дом... Без тебя на кой он мне?
 Осточертел уже... Куплю себе что-нибудь поскромнее.
- Ты хорошо подумал? - Вероника просветлела.
- Да, я так решил.
- Спасибо, Игорь, - просто сказала она. -  Надеюсь, что мы, если и не останемся друзьями, то и врагами не будем. А ты ещё устроишь свою жизнь, вот увидишь.
- Ладно, не надо меня утешать, - буркнул Нерадов, - сам разберусь со своей жизнью.

Ш

Едва Маша сомкнула глаза, как тишину разорвал  телефонный звонок. «Кто бы это мог быть?» - подумала она, пытаясь одновременно включить свет и накинуть халат.   Мельком взглянула на часы, - два часа ночи. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Работая в объединении «Добропольеуголь» секретарём, Маша по опыту знала, что  ночные звонки ничего хорошего не предвещают. Вероятно, что-то случилось. Звонил дежурный диспетчер:
- Машина за вами вышла, надо срочно явиться на работу.
Захваченная врасплох, наспех одевалась, а в голове теснилось множество вопросов.
Прибыв на место, Маша сразу же спросила:
- Что случилось? На каком участке?
Диспетчер ничего не объяснил, да это и не входило в его обязанности. Его делом было вызвать секрктаря, собрать всех инженерно- технических работников и доложить начальству.
От Доброполья, маленького шахтёрского городка, до шахты «Белозёрская» было всего 15 километров, но Маше казалось, что едут они долго и  медленно, может быть потому, что мимо на большой скорости проносились с мигалками и сиренами машины ВГСЧ (военизированной горноспасательной части). Поднятые по тревоге работники ИТР подавленно молчали, а Маша  пыталась унять  мелкую дрожь. Два года назад на  шахте погиб её муж Иван и оставил её с двумя детьми на руках. Родственников в городке не было. Хотя жила она здесь  более десяти лет, душа тосковала по родным местам. Дети регулярно проводили каникулы у бабушки в Крыму. Сама она за десять лет только пару раз вырывалась к морю, в родные пенаты, и то, пока был жив Иван. А сейчас - на кого оставишь хозяйство?
Когда Иван привёз Машу и её  пятилетнего сынишку в свой дом, свекровь показалась ей суровой и неприветливой. По-женски Маша её понимала: сын взял в жёны женщину из чужих краёв да ещё с маленьким ребёнком - любая мать встала бы на дыбы.  Иван утешал жену:
- Ты не думай, она добрая. Потерпи немного. Узнает тебя получше и полюбит, как дочь, вот увидишь.
И она терпела, хотя порой плакала украдкой, спрятавшись на краю огорода в  крыжовнике. Свекровь присматривалась к Маше недолго. Оценив её кроткий нрав, трудолюбие, почтение к ней, она, действительно, потеплела и совсем оттаяла, когда узнала, что Маша ждёт ребёнка. А сколько радости было, когда невестка родила дочку и в честь свекрови назвала её Елизаветой! Но недолго нянчилась Елизавета Ивановна старшая со своей внучкой, Елизаветой Ивановной младшей. Несмотря на декретный отпуск, Маша по утрам подрабатывала в шахтоуправлении уборщицей.  Как-то среди зимы, проводив  мужа на шахту и отведя сына в детский сад, по дороге на работу она заметила торопливо идущую за ней соседку, бабу Нюру, которая что-то взволновано кричала и махала ей рукой. Подбежав к Маше, баба Нюра  встревожено сообщила:
- Ох, Маша, как бы беды не случилось... Выхожу во двор - слышу: дитё твоё заходится от крика. Дом закрыт изнутри на засов, видать, дома Лизка-то. Колочу в дверь - без толку, стучу в окно - впустую, кричу в голос - зазря!
Не помня себя, Маша прибежала домой. Соседи помогли  взломать дверь, но когда ворвались в дом, увидели лежащую без сознания на полу кухни свекровь. На плите дымилась подгоревшая каша для Лизоньки. Вызвали «скорую», но было уже поздно. Она скончалась от обширного инфаркта. После похорон Маша совсем растерялась. Хорошо, что мама приехала, оформив  отпуск за свой счёт, и вдвоём они кое-как справлялись с хозяйством. Анна Филипповна, мама Маши, часто прижав к груди внуков, тяжело вздыхала, украдкой вытирая слёзы, и перед самым отъездом предложила дочери забрать внука на какое-то время к себе в черноморский посёлок.
- И тебе будет легче, и ребёнок оздоровится у моря, - говорила она.
Вначале Маша наотрез отказалась расстаться с сыном,  но позже  поняла, что это был единственный выход.  Успокоила себя тем, что сына отдаёт ненадолго. Когда мама с малышом уехала, ей пришлось уволиться с работы и сидеть с дочкой. Иван, как мог, помогал, хотя после работы валился с ног от усталости.
Жизнь постепенно налаживалась. Лизочка подрастала, а главное - с ней  снова был её сынок, на которого она не могла нарадоваться.  В отличие от Лизы, он  рос спокойным ребёнком, не по годам развитым, и всё больше и больше напоминал своего отца -  первую и единственную её любовь.
Неожиданно нагрянула новая беда - на шахте погиб Иван. Известие это подкосило Машу. Она не могла в это поверить, ведь ещё утром перед уходом на шахту,  поцеловав сонную дочку и слегка приобняв жену, провожавшую его до калитки, он сказал весело:
- Вот ещё две смены отпашу - и можно брать отпуск. Задумал я, Маша, на месте сарая баньку построить. Как  идея?
На похороны Ивана приехала мама с крёстной, тётей Олей, но долго они оставаться не могли - нужно было возвращаться на работу. Когда Иван был жив,  зарплату ему часто задерживали, а то и не давали вовсе, а дети подрастали и требовалось всё больше и больше расходов. Хорошо, что был ещё небольшой огородец, доставшийся в наследство вместе с домом от Ваниных родителей. Он был хорошим подспорьем.
После трагической гибели Ивана городские власти назначили Маше  единовременное пособие в размере пяти годовых окладов и пенсию до совершеннолетия Лизы. Став вдовой, Маша с детьми ни в чём не нуждалась. Но горе не окупается никакими деньгами. Сама  она вряд ли бы справилась с этой бедой, но рядом были друзья Ивана - шахтёры, старший брат его - Павел, живший с семьёй на соседней улице, сослуживцы, соседи, которые, как могли, помогали  женщине пережить беду: то огород перекопают, то починят крышу  или принесут разной всячины детям. Да и школа, где  учились дети, тоже не осталась в стороне.
Обо всём этом Маша не переставала думать, пока, обгоняемый потоком машин микроавтобус торопился  к шахте. Всплывшие в памяти события двухлетней давности заставили её сейчас вновь пережить все детали её личной трагедии. Разве можно забыть  состояние безысходности, доходящее до отупения, которое она испытала? И вот новая беда на шахте. «Хотя бы обошлось без жертв», - думала женщина, представив  горе  шахтёрских жён и матерей.


* * *

Трагическое известие облетело городок мгновенно. Уже вторая авария на этой шахте, и люди беспорядочной толпой среди ночи стремились к месту происшествия. Как волны бурной реки, толпа подхватила Машу, когда она вышла из автобуса, оттеснила её, и она, захваченная врасплох, ничего не соображая, повинуясь какому-то стадному чувству, смешалась с гудящей толпой. Толпа разрасталась по мере того, как прибывали люди, - кто на автомашинах, кто на велосипедах, кто пешком. Ночной мартовский холод пронизывал до костей. В нескольких местах люди грелись у костров, сжигая в них разный строительный мусор, хлам и выброшенную из продуктового киоска старую тару. Спасатели ВГСЧ оттеснили людей за сооружённое впопыхах проволочное заграждение, чтобы они не мешали работать. Начинал моросить дождь.  После безрезультатных попыток пробиться к своим Маша  вдруг заметила знакомую старенькую «Волгу», притормозившую радом. За рулём сидел свояк, брат Ивана - Павел. Лицо его почернело от волнения. Он  работал забойщиком на этой шахте почти двадцать лет. В советские времена стал заслуженным шахтёром, производственные показатели которого всегда ставили в пример. Сейчас Павел работал звеньевым участка.
- Давай, Мария, - в машину! Вымокнешь ведь,  - охрипшим от волнения голосом сказал он.
Женщина проскользнула в кабину. Павел  громогласно ругнулся, несколько раз пытаясь включить зажигание, чтобы продвинуться к автобусу. Руки его дрожали.
- Да не переживай ты так, Паша, - Маша пыталась его успокоить, - даст Бог - всё обойдётся.
Он  ничего не ответил, только крепче сжал челюсти и, приказав Маше сидеть в машине, сразу куда-то исчез.  Пространство вокруг шахты было запружено  спецтехникой, возле которой суетились подразделения спасательных служб. Военизированная охрана плотной стеной стояла вдоль проволочного ограждения, держа осаду против натиска потрясённых граждан. Дым от костров чадил под редкими каплями дождя и стал понемногу рассеивался, оседая на клочковатых островках снега вдоль дороги. Вот и первые носилки с пострадавшими, которые осторожно задвигали в реанимационные машины.
По ветровому стеклу «Волги» растекались капли дождя, и от этого  происходящее за стеклом казалось Маше нереальным и призрачным. Стало душно, и она слегка приоткрыла дверцу машины. Народ гудел, как улей. В воздухе витал горьковатый дымный запах утраты. «Так, должно быть, пахнет горе», - подумала Маша.
Когда Павел вернулся, он, похоже, не заметил свояченицу, неподвижно застывшую в уголке машины. Взявшись руками за руль, он бессильно опустил голову на руки и некоторое время сидел без движения.
- Павел, - осторожно позвала Маша, - ты в порядке?
Он резко повернул к ней перекошенное лицо:
- О каком порядке ты говоришь, где ты его видишь? Разве жизнь человеческая кого-то сейчас интересует?
- Остынь и расскажи, что случилось.
- Поехали! Начальство тебя отпустило. Мне надо срочно в город.  Павел коротко рассказал Маше о случившемся.
- На этот раз обошлось малой кровью, - сказал он, - вывихи, удушья, сотрясения. Понимаешь, - взрыв произошёл в вентиляционном штреке в самом начале смены, когда бригада уже спустилась в лаву и, покинув клеть, двигалась в забой.  Ударной волной снесло рудстойки. Обрушилась кровля и завалила выход. Произошло возгорание угольной пыли, и только оперативная работа спасателей...
- А причина?  - спросила Маша, -  откуда он взялся этот взрыв? Метан?
- Вот тут-то собака и зарыта. Ну, разгребём мы завалы, восстановим шахту, но где гарантия, что это не случится снова?
Павел внезапно разозлился, одной рукой держась за руль, а другой - нервно жестикулируя, он спросил:
- Маша, в каком веке мы живём, ты знаешь?
- В двадцать первом, конечно.
- Кто-то, может быть, и в двадцать первом, а мы, шахтёры, живём, Машенька, в пещерном веке: оборудование древнее, технологии старые, техника безопасности не выдерживает критики. Где-то замкнёт провод, случайная искра  - и взрываемся. как на мине.   Нужно менять всю систему. А ты говоришь - двадцать первый век...  Каждый раз спускаешься в шахту и не знаешь - выйдешь оттуда или нет. А что делать - семью-то кормить надо... Человеческий фактор...
- Опасная у вас профессия. Вот и Ивану не повезло, - грустно сказала Маша.
- Не в профессии дело, - отношение к нашему брату, шахтёру, плёвое, понимаешь?
Павел довёз Машу к самому дому и на прощанье сказал:
- Ты говори, если чё надо, сестрёнка.
                IV


Проводив Веронику, совершенно разбитый и опустошённый Нерадов вышел на террасу и закурил.  Пахло весной. В саду зацветали липы,  над ними жужжали пчёлы,  в воздухе весело носились стрижи. «Хорошо бы уехать прямо сейчас», - подумал он. Путёвка лежала  в кармане, но до отъезда оставалось ещё  больше месяца. За это время надо успеть завершить кое-какие дела: подготовить распоряжения сотрудникам, издать приказы, посидеть над докладом,  выступить  на учёном совете.
Вернувшись в кабинет, Игорь Николаевич бессильно опустился в кресло. Мысли  разбегались, мешая сосредоточиться. На столе лежала кипа бумаг, которые он вытащил из ящика стола. Это были  старые рефераты, незаконченные статьи, письма, дипломы - всё, что скапливалось годами и откладывалось в «долгий ящик», на потом. Вечерело. На полу постепенно бледнело солнечное пятно, пока не исчезло совсем. Взгляд   остановился на  черноморской раковине. Он бережно взял её в руки и, проведя пальцем по бледно-розовым створкам, почувствовал, как сжалось и заныло сердце. Прикрыл глаза.  Нахлынули воспоминания...
Тесть всё-таки уговорил его после защиты диссертации съездить отдохнуть к морю без Вероники. Она проходила преддипломную практику и целыми днями пропадала то в лаборатории, то в студенческой библиотеке.  К защите готовилась увлечённо и основательно. Ей нравилась будущая профессия, и она нисколько не сомневалась, что папа  поможет ей устроиться в  Дом моделей, где у неё уже была масса подруг и знакомых. Давая последние напутствия мужу, она сказала:
- Остановишься у старой хозяйки. Я ей звонила, она примет тебя. Ешь фрукты, загорай. Обо мне не беспокойся, но не вздумай опоздать на защиту.  Если всё будет о, кэй,  нас ожидает Венеция. Представляешь! Гондолы, серенады, Дворец дожа, - и она, мечтательно улыбаясь, чмокнула его в щеку.
Комната, которую он снял, была солнечной, с видом на море. Под окном бегал хозяйский пёс, терьер по кличке Чак. Хозяйка ласково называла его  Чариком. Три года прошло, а собака его помнила. Видно, не забыла, как они с Вероникой приносили ему куриные косточки.  Славное было время! Игорь Николаевич улыбнулся своим мыслям. Веронику утром трудно было поднять, и он, едва проснувшись, в одних плавках бежал с Чариком на пляж, благо он был совсем близко. Утренняя вода так приятно освежала. Чак плыл рядом, делая круги, и лаял, если Игорь погружался в воду с головой. Освежившись, он бежал к Веронике, тормошил её, смеясь и дурачась, и лениво потянувшись, она, наконец, вставала.
А сейчас  без жены Игорь боялся  отупеть от скуки.  Передохнув с дороги, он вышел во двор. Солнце стояло в зените и нещадно палило, хотя был  только конец мая. На пороге сидел хозяйский кот Филимон и проникновенно глядел на копошившуюся под лавровым кустом сойку. Погладив Филю и осмотревшись, он увидел хозяйку, Анну Филипповну, пьющую чай за столом под пластиковым навесом. Она ласково улыбнулась жильцу и жестом пригласила к столу.
- Машенька, крикнула она дочке, - принеси Игорю чай, да инжировое варенье прихвати.
- Спасибо, Анна Филипповна, - он был тронут. - Хорошо как у вас, прямо благодать Божья! Я помню Ваше варенье. Ничего подобного я никогда не пробовал,  - присаживаясь рядом с хозяйкой, сказал Игорь.
Ему всё здесь нравилось: и  эта жизнерадостная гостеприимная женщина, и забавный Чарик, развалившийся у её ног, и прохладный, утопающий в зелени дворик с отцветающим кустом сирени у калитки, и буйно цветущей, свисающей серебристо-голубым пологом глицинией,  живописно обрамляющей заднюю стенку дома. Чем-то родным, давно забытым повеяло от этой простой безыскусной обстановки. Время от времени над двором кружились чайки, выжидающе поглядывая на них с приличного расстояния - не перепадёт ли  что-нибудь с хозяйского стола.
Вышла Маша,  неся на подносе большую кружку чая и вазочку с вареньем.
- Ты узнала нашего квартиранта? - спросила мать.
- Конечно. Года  три назад  отдыхал у нас со своей красивой женой. Даже Чак вспомнил.
Но Игорь не узнал в стройной белокурой девушке ту Машу, какую он видел прежде. Тогда она была нескладной голенастой школьницей с неровно подрезанной, выгоревшей до белизны чёлкой, загорелой, как головешка, и очень застенчивой.
- Неужели это та Маша? Признаться, я тебя не узнал, - искренне удивился Игорь.
- А Вы не изменились вовсе, - сказала Маша, - вот только волосы поредели, - но почему приехали без жены? Мама сказала, что  недавно вы поженились. Поздравляю! - улыбнулась девушка.  Улыбка у неё была замечательная, по-детски лучистая и обворожительная.  Держалась она уверенно и просто, от былой застенчивости не осталось и следа.
- Вероника меня выдворила из Москвы,  чтобы  не мешал  готовиться к защите.
- И правильно сделала,  - вмешалась мать, - вон, какой худющий и бледный, здесь  хоть отдохнёт от своей науки.
- А у вас было свадебное путешествие? - не унималась Маша.
- Будет позже, - кратко ответил Игорь и почему-то смутился. Ему не захотелось развивать эту тему. Мысленно представив сейчас Машу, Нерадов  вспомнил,  с каким недоумением поглядела она на него и сразу ушла в дом.
Едва жара спала, Игорь взял полотенце, журнал, очки, позвал Чака и спустился по вытоптанной тропке на пляж. Время было вечернее, солнце не жаркое, а небо без единого облачка. Он искупался и блаженно растянулся на тёплой гальке, закрыв глаза. Слегка штормило, и волны иногда дотрагивались до его пяток. Это забавляло. Чуть позже, приподняв голову, Игорь огляделся, но не обнаружил сколько-нибудь интересную публику. В основном, резвилась молодёжь,  да  две-три  женщины  «бальзаковского» возраста неподвижно лежали на цветных подстилках под заходящим солнцем. Кто-то даже похрапывал. Не с кем было перекинуться словом. Вот была бы Вероника рядом...  Он снова закрыл глаза  и под музыку прибоя стал вспоминать, как весело здесь проходило время. У этих камней они когда-то лежали, старательно натираясь  специальным маслом, чтобы, вернувшись в Москву, поразить своих друзей  бронзовым загаром.  Их отношения только начинали складываться и, лёжа на горячей гальке рядом с очаровательной девушкой, Игорю грезилось счастливое будущее. 
А познакомились они в клубе МВТУ на вечере, устроенном по случаю окончания учёбы. На их курсе девушек было мало, и серьёзно Игорь ещё ни с кем не встречался. Веронику пригласила на вечер Ася, однокурсница Игоря, и её подруга сразу привлекла к себе внимание ребят. Рослая, пышногрудая, с густой волнистой гривой золотистых каштановых волос, она эффектно выделялась на фоне остальных девушек. Её наперебой приглашали танцевать, но охотнее всего она танцевала с ним, с Игорем, хотя он мог только топтаться на одном месте, неуклюже передвигая ноги. Танцевать он не умел, да и где он мог научиться? Дома, в маленьком сибирском городке Канске, не было даже дискотеки. А здесь, в Москве не до веселья было. Учёба отнимала всё свободное время. Но Вероника явно отдавала предпочтение ему. Игорь недоумевал, как он мог произвести впечатление на такую девушку. Тощий, нескладный, к тому же начинающий уже лысеть очкарик. На их курсе были парни более видные.  И в то же время ему льстило, что она выбрала именно его, но он робел и терялся. Это забавляло и веселило девушку, и она сразу взяла на себя роль хозяйки положения. Всем стало ясно - высокий, застенчивый очкарик явно пользовался успехом. Вадим Тронин, вальяжный, высокомерный, спортивного сложения юноша, пытающийся уже отпускать профессорскую бородку, панибратски похлопал Игоря по плечу и с плохо скрываемой завистью произнёс:
-  Смотри, не упусти, друг. Такие птицы к нам редко залетают.
Сам он уже два года встречался с третьекурсницей  Светланой, миловидной пухленькой блондинкой с ямочкой на подбородке.  Она не отпускала от себя Вадима ни на шаг и ревностно, оценивающе  присматривалась к Веронике. Но заметив, что девушка увлечена Игорем, успокоилась. Позже Светлана с Вадимом поженились, и у них родились  симпатичные девочки-двойняшки.
Взобравшись на плоский шершавый камень, торчащий прямо из воды, Игорь вспомнил, как любили они с Вероникой загорать на нём, лёжа на спине, и следить за полётом чаек.
На следующий день после знаменательного вечера Вероника назначила ему свидание у главного входа своего института на Малой Пироговской.
- Я не пойду на последнюю пару, лучше мы с тобой сходим куда-нибудь, - сказала она, - может в кафешку или бар, надо же отметить наше знакомство. Ты любишь «Амаретто»?
Игорь смущенно промолчал, боясь обнаружить своё невежество. Он понятия не имел, что это такое.
- Люблю всё итальянское, мечтаю когда-нибудь побывать в Венеции - с воодушевлением продолжала она, даже не заметив, что  новый знакомый  не проронил ещё ни слова. «Девушка  с запросами», - озабоченно думал он.
С утра Игорь, очень волнуясь, разыскал Асю и спросил её, какие цветы любит её подруга.
- Ника - девушка экстравагантная, но, как это ни странно, любит ромашки, знаешь - простые деревенские  ромашки на длинных ножках, - она лукаво улыбнулась, - но для первого свидания это не годится. Нужен изыск типа орхидей, камелий и прочее. А лучше - купи ей розы. Розы нравятся всем.
Так он и сделал. Выйдя на станции метро «Фрунзенская»,  купил в цветочном киоске понравившиеся ему ярко-желтые розы и с замиранием сердца подошёл к старинному, поражающему своим великолепием, зданию института тонкой химии. Невольно залюбовавшись архитектурой, Игорь не сразу заметил подошедшую Веронику.
- Что? Нравится? - спросила она. - Раньше не строили, а создавали. Стиль - «арт    нуво». Увидев замешательство на лице парня, добавила: - Или стиль «модерн», что одно и то же. Вероятно, кроме своих атомов, ты ничем не интересуешься.
Затем, переведя взгляд на розы, скептически улыбнулась и сказала:
- Жёлтый цвет - к разлуке. И тут  прокол. Или это намёк?
Но заметив, как он растерялся, примирительно сказала:
- Ладно. Верно говорят, что физика и лирика - понятия несовместимые.
Игорь отважно произнёс:
- Я надеюсь, что ты поможешь мне совместить эти понятия.
Их роман набирал обороты. Уже через неделю   она затащила его домой познакомить с родителями. Квартира поразила Игоря оригинальным убранством комнат, стильной мебелью и разнообразным освещением. Здесь было множество торшеров, изысканных бра, различных подсветок и даже канделябры со свечами на старинном рояле марки «Блютнер».
- Это мамин инструмент. Она преподаёт в консерватории, - пояснила девушка и добавила:  -  Называй меня Никой, у нас так принято.
Дом был с консьержкой, а из окон восемнадцатого этажа автомобили на Кировском проспекте казались шустрыми муравьями.  Отец Вероники, профессор Яков Борисович Теплинский, заведовал отделом в Институте ядерной физики, и это особенно заинтересовало Игоря. Профессор, узнав, что друг Вероники - физик, закончивший МВТУ имени Баумана с «красным» дипломом,  воодушевился и, пригласив его в кабинет, начал «прощупывать». Задавая на первый взгляд безобидные, но всё-таки каверзные вопросы, на которые Игорь отвечал, почти не задумываясь, легко, горячо и увлечённо, не подозревая, что это своеобразный экзамен. Профессор остался доволен и покровительственно приобняв парня за плечи, доверительно сказал:
- Такие мозги нельзя отпускать из Москвы. Куда распределили?
- В Новосибирск, в Академгородок. Я сибиряк. Вначале хотели под Семипалатинск, но я отбился, наукой хочу заниматься, поступить в аспирантуру.
- Похвально! У Вас, молодой человек, исследовательская жилка, я сразу это понял.
Общаться  с Теплинским было легко, и молодой Нерадов даже не заметил, как прошли скованность и напряжение первых минут. Сев на «любимого конька», он увлечённо делился с профессором своими планами. Тот слушал, не перебивая.
- Ну, ну, - наконец, промолвил Яков Борисович, - а хотели бы в Москве работать?
- Я не думал об этом. В Новосибирске - прекрасная база и потом... - Игорь замялся и замолчал.
- И потом ... - мягко напомнил профессор.
- В Москве меня ничто не держит, разве что Верони.., разве что Ника, с которой я едва знаком, - смущённо сказал Игорь, - я даже не мог предположить, что случай сведёт меня с ней и с вами... Спасибо Аське.
- Случай, говорите? - Яков Борисович загадочно улыбнулся, - ну-ка, присядьте, юноша.  Игорь сел в кресло, выжидательно глядя на Теплинского, который, что-то обдумывая, машинально передвигался по комнате. Это был высокий, статный, слегка полноватый, но довольно подвижный человек лет пятидесяти, с живым, умным лицом и простой, без тени снобизма, манерой держаться. Профессор ему решительно нравился.
- Я догадываюсь, что вы сейчас скажете, - произнёс Игорь, -  что случайностей не бывает, что это реализация подсознательного устремления и так далее. Но я не фаталист и в эту ерунду не верю.
- И правильно делаете, - засмеялся профессор, - ведь это я попросил Асю познакомить с вами мою дочь. Никуша очень уважает моё мнению и доверяет моей интуиции. Признаюсь - этот случай или эту случайность, как вы изволили сказать, устроил я.
Игорь опешил.
- Что с вами, мой юный друг? - Яков Борисович явно наслаждался произведённым эффектом.  - Но если бы вы не понравились моей дочери, этот случай так и остался бы случайностью и не привёл  вас сегодня  ко мне в дом, логично?
 Юноша  растерянно молчал, не зная, что ответить.
- Да и вам, молодой человек, Ника, я вижу, приглянулась, - продолжал  Теплинский -  дочь-то у меня красавица и умом Бог не обидел.
- А зачем вы... - с трудом произнёс Игорь.
- А затем, юноша, что Асенька Вас очень хвалила, говорила, что Вы - лучший студент на курсе, «ну, очень способный мальчик», в чём я сейчас и сам убедился. Я даже курсовую Вашу листал и, надо признаться, с удовольствием. Неординарность мышления - это качество будущего учёного.
Игорь вспомнил, как Ася выпросила у него курсовую за день до сдачи на кафедру. Это было обычным делом у студентов  - обмениваться информацией.
- Ну, что, коллега, пошли пить чай, а то наши дамы  уже заждались, а насчёт Москвы - подумайте.
Яков Борисович широким жестом пригласил его к выходу. Игорь уже постепенно пришёл в себя и от этого подкупающего «коллега» его распирало от гордости. В последствии он часто вспоминал этот диалог, всякий раз удивляясь тому, что профессор Теплинский, известный в научных кругах учёный-физик, в жизни оказался простым, обаятельным, не лишённым чувства юмора, и общался с ним, юнцом, на равных, отбросив рамки субординации.
Поддавшись воспоминаниям, Игорь не заметил, что пляж постепенно опустел. Местные подростки, посиневшие от долгого купания, забавлялись с Чаком, швыряя в море палку. Собака со звонким лаем бросалась за ней в море,  хватала её и плыла обратно.  Солнце почти закатилось за горы. Игорь начал одеваться. Ему было одиноко без жены, но так спланировал тесть, значит - это правильно. Надо набраться сил и настроиться на жизнь в новом качестве. Впереди - любимая работа в лабораториях НИИ, впереди - эксперименты по холодному термоядерному синтезу, впереди - открытия, публикации, командировки, словом, нормальная жизнь учёного.

V

С хозяйкой Игорю повезло. Анна Филипповна чем-то напомнила ему его мать: такая же простодушная, улыбчивая и словоохотливая. Чем-то родным и домашним повеяло от неё, от чего он давно отвык,  но к чему так тянулось его сердце. Вернувшись в свою комнату, Игорь увидел на тумбочке букет сирени,  и на душе стало теплей. Но вот куда себя деть, он не знал. «Надо прогуляться и где-то перекусить», - подумал он. Уже смеркалось, и, выйдя во двор, Игорь уловил запах жареной картошки, доносившийся из летней кухни. Хозяйка, видимо, готовила ужин. Только сейчас он понял, как  голоден и направился к калитке, на ходу крикнув Анне Филипповне, что скоро вернётся. Но она чуть ли не насильно усадила его за стол под навесом.
- Перекуси со мной, не побрезгуй. Пища у нас простая, домашняя, но зато всё свежее, - сказала она и придвинула ему миску с салатом и аппетитно поджаренную соломкой картошку.  За ужином она разоткровенничалась:
- Машку родила в восемнадцать лет. Отца её, одноклассника моего, провожали в армию всем Лавровым переулком. Когда поняла, что жду ребёнка, растерялась. О дальнейшей учёбе нечего было и думать. А ведь как я мечтала поступить в медицинский.
-  И что отец?  Он знал о ребёнке? - спросил Игорь.
- Знать-то он знал. Поначалу писал радостные письма. Я ему фотографии дочери посылала, но за полгода до демобилизации переписка оборвалась. Не вернулся он в посёлок. Как мне сказали соседи, женился  на девушке с тех краёв, где служил. Там и остался жить.
- А дочь свою не пытался увидеть?
- Какое там!  Сюда не приезжал ни разу. Маша несколько раз порывалась поехать к нему, но я её отговорила. Зачем мы ему?  У него своя семья.
- Да, печальная история, - произнёс Игорь.
- Так замуж и не вышла. Любила его, подлеца. А дочь, слава Богу, вырастила и без него. Мать помогала, пока была жива, соседи, кума моя Оля, что Машеньку крестила. Закончила медицинские курсы, стала работать  в санатории медсестрой.
- Ну, а личная жизнь? - спросил Игорь, краснея, - о себе ведь надо подумать. Выходите замуж, пока ещё молодая,
Анна Филипповна рассмеялась и погрозила ему пальцем.
- Замуж - не напасть, лишь бы замужем не пропасть, - отшутилась она. - Есть тут один, который год сватается. И дочка не против. Да боязно мне что-то менять, привыкла жить сама. Вот Машеньку выучу,  а там посмотрим, - заключила она.
- Кстати, а где она? - спросил Игорь.
- На дискотеке,  где ж ей ещё быть. Дело-то молодое.
Поблагодарив Анну Филипповну за ужин и беседу, он ушёл к себе и закурил, любуясь лунной дорожкой на море. Лёгкий бриз слегка шевелил занавеску, запели сверчки, и повсюду витал запах цветущей глицинии. Спать не хотелось, и он решил прогуляться перед сном. Проходя мимо бара «Якорь»,  Игорь подумал, что неплохо было бы выпить какого-нибудь крымского вина, отметить, так сказать,  приезд. У входа в бар он заметил стайку молодёжи и среди них - Машу. Она весело помахала ему рукой. Рядом с ней стоял коренастый, спортивного сложения парень. Он смерил Игоря ревнивым  взглядом и демонстративно положил руку на плечо девушки.
- Привет, молодёжь! Тут у вас как, насчёт выпить?
- Легко! - ответил кавалер Маши.
- Может составите мне компанию? - обратился он к Маше и её спутнику.
- Warum denn nicht, что значит - почему бы и нет, как говорят немцы, - ответил парень.
- Познакомьтесь, - сказала Маша, - это Коля, мой одноклассник, любимый ученик нашей немки, - и, повернувшись к своему спутнику, лаконично представила Игоря:
- Физик из Москвы - Игорь, наш квартирант.
- Что обычно школьницы пьют? - обратился  к девушке Игорь.
- Вот у них и спросите, а я в этом году закончила школу, - ответила Маша запальчиво.
- Вот как?  Поздравляю вас, барышня, - с театральным пафосом сказал Игорь, - тогда шампанское?
- Нет, лучше коктейль.
Выпив за  приезд и перекинувшись двумя-тремя фразами с молодёжью, Игорь сказал:
- Ну, не буду  мешать. Пойду, надо выспаться с дороги.
Вернувшись после прогулки, он спросил у хозяйки:
- Филипповна, а можно мне  во дворе переночевать на раскладушке.  В комнате душновато и  у  меня что-то сон пропал. Буду на звёзды смотреть, их считать, тогда, может, усну.
- А чего ж нельзя?   Возьми в кладовке раскладушку и считай свои звёзды  хоть до утра, звездочёт.
- Вот спасибо! - обрадовался Игорь. - Куда денешься от вашей романтики.
Расположившись между  деревом инжира и кустом крыжовника в глубине двора, он быстро разделся и лёг. Хозяйка выключила свет в своей комнате, и двор сразу погрузился в темноту. Сверчки распевали на все лады свои рулады, а звёздное небо казалось волшебным шатром. Послышались шаги. Чак сначала тявкнул, а затем начал радостно повизгивать. «Маша вернулась», - подумал Игорь. У калитки девушка, простившись с Николаем, осторожно зашла в дом, в темноте не заметив квартиранта. Сон долго не приходил. Игорь зачарованно смотрел на звёзды и прислушивался к незнакомым ночным звукам.
Чуть свет его разбудил лай Чака у калитки. Хвост его вертелся, как вентилятор. «Кто-то свой», - подумал он.
Маша! - позвал чей-то тенор.  - Genug zu schlaffen. Stehe auf!*
«Николай, - сообразил Игорь, - фраерок Маши. С чего это он выпендривается?» Войти Николай не решался. Игорь увидел, что в окно выглянула сонная недовольная девушка и, приложив палец к губам,  сказала:
- Ты чего орёшь? Нашего жильца разбудишь.
- Цаца великая! Ему давно уже пора на пляже валяться, а не дрыхнуть.
- Да тише ты, не шуми. Чего явился?
- Хочу выдернуть тебя на мыс, там сегодня наши тусуются.
- Подожди. Я - мигом!
Чуть погодя, лязгнула калитка, и всё стихло. «Неприятный тип», - подумал Игорь, затем встал,  зашёл в летнюю кухню, выпил  кофе и, насвистывая, спустился к морю.

* * *
Лето 1988 года на Южнобережье выдалось жарким. Старожилы говорили - давно не было такого лета. Дни и ночи стояли на редкость душными, а солнце нещадно палило весь день. Единственным спасением было море. Анна Филипповна с дочерью тоже ночевали в другом конце двора в виноградной беседке.

 * - Довольно спать Вставай! (нем.)
Поначалу Игорь отсыпался. Сказывалось перенапряжение предыдущего месяца: бессонные ночи,    дебаты   с    оппонентами,    раздражающая     суета  мегаполиса.
 Живительный воздух  Южнобережья, морские купания и отсутствие всяких проблем оч быстро привели его в состояние ленивого благодушия.  Этому способствовала и духота, донимающая даже ночью. Работать над  статьёй не было ни сил, ни желания. Изредка звонила Вероника, проговаривая скороговоркой последние московские новости. Сообщая о преддипломных заботах, она всякий раз спрашивала:
- Ты обо мне скучаешь?
- Ещё бы!  Здесь всё напоминает о тебе. А как  цветёт глициния!
- Не узнаю своего физика. Откуда эти лирические нотки? Как я тебе завидую, милый. А вот мне скучать  некогда. Столько всего навалилось.И она добрых десять минут «грузила» его своими серьёзными, как ей казалось, проблемами.
Маша уже не выглядела такой раскованной, весёлой и уверенной в себе девушкой, какой она показалась Игорю  в первый день приезда. Она стала замкнутой, задумчивой и даже какой-то заторможенной. Всё свободное время просиживала за столом под навесом, обложившись учебниками и конспектами. Она готовилась через год поступать на исторический факультет университета. Мать говорила ей:
- Сходила бы ты куда-нибудь с друзьями, развеялась. Вон, Николай сколько раз звонит, а ведь тоже в «ин яз» готовится. А тебя и с места не сдвинешь.
- А что ему бояться. Он немецкий в совершенстве знает, - отмахивалась Маша.
- Из русских немцев наш Николай, - пояснила Анна Филипповна Игорю.  - Хоть ты ей, Игорь, скажи. Год ещё впереди, успеет подготовиться.
Маша раздражённо отмахивалась, что-то бурча бесцветным голосом и снова погружалась в свои конспекты.
Игорь был далёк от мысли «воспитывать» Машу, он чувствовал, что она и к нему переменилась. Исчезла лёгкость, с какою она с ним общалась в первые дни. Он постоянно ловил себя на мысли, что его задевает отчуждённость Маши, что ему хотелось бы с ней поболтать, прогуляться по знакомым улочкам, зайти в кафе. Он объяснял это одиночеством и скукой, но, если честно, недостатка в общении  не испытывал. Праздная курортная атмосфера сама располагала к мимолётным знакомствам. Он охотно знакомился, обсуждал международные новости, в пляжном павильоне играл в шахматы. А с одной дамой средних лет, импульсивной и спесивой, как-то сыграл партию в бильярд. Её реакция на каждый забитый им  шар была такой бурной, что Игорь, в конце концов, решил ей проиграть. И правильно сделал, иначе она бы устроила  истерику. После игры он галантно поклонился и произнёс, входя в роль  героя тургеневских романов:
- Благодарю вас, сударыня. Игра с вами доставила мне истинное удовольствие.
Иногда на пляже появлялась Маша с подружками или с верным своим рыцарем - Николаем. Игорь невольно любовался  её грацией, нежным смуглым румянцем, замечая, что с появлением девушки  большинство мужчин поворачивали голову в её сторону. Она, небрежно ему кивнув, отходила подальше и больше не обращала на него никакого внимания. Это слегка задевало, и он, отвернувшись, старался о ней не думать.
Однажды Николай, снисходительно улыбаясь, подошёл к нему прикурить.
- Привет, физик! Может в шахматы сыграем?
- Давай, - согласился Игорь без особого энтузиазма.
- Айн момент!
Когда Николай отправился в павильон за шахматами, подошла Маша и сказала:
- Коля очень сильный шахматист. Разрядник. Не огорчайтесь, если проиграете.
Николай был неприятен Игорю своей самоуверенностью неотразимого самца, поэтому он сказал:
- Вот уж, не ожидал. Судя по  бицепсам, интеллекта в нём маловато. Хотя бывают счастливые исключения. Ему бы охранять какого-нибудь вора в законе или денежного туза, а не барышень, - он спохватился, - прости, Маша...
Девушка неожиданно улыбнулась:
- Коля просто друг, не более, - сказала она, впервые посмотрев на Игоря как-то особенно проникновенно. Это воодушевило его, и он, почти не задумываясь, легко  выиграл у Николая партию. О том, что у него тоже разряд по шахматам,  скромно умолчал. По глазам девушки Игорь понял, что она «болела» за него, и вдруг почувствовал себя почти счастливым. Ему хотелось дурачиться, говорить Маше комплименты и чем-то сногсшибательным поразить её воображение. Но Николай, буркнув что-то под нос, тут же её увёл.
Ох, уж эти курортные впечатления! Игорь чувствовал, что влюбляется.


  VI

Нерадов вздрогнув, открыл глаза. Кажется, он задремал в кресле. То ли ему померещилось, то ли в полудрёме приснилось юное улыбающееся лицо Маши, и он явственно услыхал, как она назвала его имя. От этого вздрогнул и очнулся. «Где я?»  За окном совсем стемнело. В доме было абсолютно тихо и сумрачно. Черноморская раковина лежала у ног на ковре. Должно быть, выпала из рук, когда он задремал. Подняв её и приложив к уху, он снова услышал отдалённый шум прибоя, и воспоминания нахлынули с новой силой. Они были столь неожиданными и приятными, что Игорь Николаевич снова вернул себя в то далёкое время, когда он ощущал себя влюблённым и счастливым.
Маша по-прежнему его сторонилась, и когда взгляды их встречались, слегка краснела и опускала глаза. Игорь понимал, что с девушкой что-то происходит, но не смел обольщаться на свой счёт. Все мысли его теперь были заняты ею. С ним происходило то, чего ни разу в жизни он не испытывал: он умирал от любви. Его душа то парила в небесах, едва он улавливал звук её голоса, то мучилась от ревности, заметив рядом с Машей её телохранителя.
С Вероникой всё было иначе. Ясно и просто с самого начала. Она ворвалась в его жизнь, как ураган, подчинила её себе, и, не сопротивляясь, Игорь позволил ей планировать свою судьбу. Веронику он обожал, восхищался её внешностью, уверенной осанкой, непредсказуемостью. Ему нравилась её опека, её знаменитый папочка и та счастливая перспектива, которая открывала ему дорогу в большую науку.
Чувства к Маше были иными. Сладкая боль переполняла всё его существо, сердце учащённо билось, и мир вокруг становился  нереальным, незначительным и ненужным. Реальной, значительной и нужной была сейчас только эта девушка.  Странная робость охватывала его, когда он настраивал себя объясниться с ней, чтобы понять причину её загадочного отчуждения.  Долго думая, с чего начать разговор, и так ничего не придумав, решил для начала зайти в кафе, перекусить и немного выпить для куражу. «Это снимет напряжение, и я буду выглядеть не таким идиотом», - подумал он. Сделав заказ и оглянувшись, чтобы выбрать место, Игорь вдруг заметил, что ему радостно и энергично машет рукой  пляжная дама, с которой он играл в бильярд.
- Садитесь рядом, поближе к окну. Здесь не так душно, - пригласила она, озарив его лучезарной улыбкой. Ему ничего не оставалось делать, как сесть, в душе чертыхаясь и досадуя. Перед дамой стоял бокал шампанского со льдом и нарезанный кубиками ананас. Игорю принесли коньяк и пару бутербродов. Он залпом выпил его, не проронив ни слова. Поддерживать «светскую» беседу  было лень, а пляжную даму, казалось, это вовсе не смущало. Сквозь густой её макияж пробивались капельки пота. Она без умолку болтала, шумно отдувалась, обмахиваясь экзотическим веером и пытливо  поглядывая на Игоря,  многозначительно улыбалась:
- А знаете, я ведь догадалась, что вы мне нарочно проиграли. Не каждый мужчина согласится добровольно проиграть женщине, если, конечно, он не собирается за ней приударить. Была бы я помоложе, я бы непременно окрутила бы вас. Но увы...
Дама явно набивалась на комплимент. Только напрасно. Игорь лишь натянуто улыбнулся и сделал попытку встать из-за стола.
- Постойте, - беспардонно воскликнула дама, - Вы чем-то удручены? Плохие новости?
- Что вы, сударыня! Вам показалось. Здесь, на отдыхе, плохих новостей не бывает, разве только погода испортится.
- Да, да, вы правы, - оживилась она, - от этой  духоты мозги закипают.
«У неё уж точно они кипят», - подумал Игорь и сказал с нарочитой чопорностью:
- Разрешите откланяться.
- Не разрешаю! - безапелляционно  заявила она. - Позвольте полюбопытствовать, отчего вы  здесь без жены?  Судя по кольцу, вы человек семейный. Ваша жена -   или дура, или вы ей безразличны...  Мужчинам ведь доверять нельзя, все они кобели!  Мы со своим супругом, царство ему небесное, всегда были неразлучны. Я даже в командировки его сопровождала.  Бывало...
-  Простите, - умоляюще произнёс Игорь, - но мне  действительно пора.
- Вот так я и знала, - невозмутимо продолжала пляжная дама,  - стоит заговорить о жёнах... Я ведь вижу, какими глазами вы смотрите на юную блондинку в сиреневом купальнике. Вы не думайте, я всё замечаю...
Дама удивлённо умолкла, заметив, что Игорь снова сел.
-  Ну, и как вам она? - ожив, спросил он.
-  Лакомый кусочек, но не для вас. Она же совсем ещё глупое дитя. С ней умрёте от скуки. Вам надо что-то посолиднее ...    Игорь развеселился:
-  Вроде вас?
- А что вы смеётесь? На отдыхе надо общаться с приличными людьми, а не тратить попусту время на смазливых девчонок.
Пляжная дама, как  ни странно, подняла ему настроение, коньяк взбодрил, и, возвращаясь в Лавровый переулок, Игорь даже насвистывал какую-то мелодию из репертуара модного здесь в этом сезоне Джо Дассена. Его песни звучали повсюду: из пляжного репродуктора, в барах, в кафе. Открыв калитку, он увидел, что хозяйка с дочерью пьют чай во дворе.
- Вот и наш звездочёт, - заулыбалась Анна Филипповна, - будешь с нами чаёвничать? - спросила она. - Наш чай с  крымскими травами жажду снимает.
- Не откажусь, спасибо!
- Тут вам Вероника звонила. Что-то срочное. Будет перезванивать, - сухо сказала Маша.
- Наверное, соскучилась девка. Уже, поди, с полмесяца молодожёна своего не видит, - шутливо произнесла Анна Филипповна, неся на подносе кружку дымящегося чая и нарезанный домашний пирог.  - Хоть ты попробуй, Игорь. Машку не заставишь, всё фигуру бережёт.
- С удовольствием!
- Ну, вы тут гутарьте, а я пойду прилягу. Сегодня мне на дежурство в ночь. Анна Филипповна работала в санатории сменной медсестрой.
Маша сидела напротив Игоря, не шевелясь и опустив глаза. Преодолевая неловкость, Игорь спросил:
- Что с тобой, Маша? Такое ощущение, что я тебе неприятен. Может, я обидел тебя чем-то?
- А вы не верьте своим ощущениям, со мною всё в порядке.
- Но почему на «вы»? Я что, кажусь тебе почтенным  дядей?
- Мы с вами на «брудершафт» не пили.
- Это можно исправить. Согласна?
Маша не успела ответить, зазвонила междугородка, и ему пришлось зайти в дом.
Вероника, как всегда, спросила:
- Игорёк, ты  без меня скучаешь?
- Конечно, Никуша. У меня всё о, кэй.  Ты, главное, - усердно готовься. Как родители?
Вероника сообщила, что папа уехал на три дня на конгресс в Прагу, а мама с подругой на даче, чтобы ей не мешать и не отвлекать.
- А теперь - главная новость! Твоя защита здесь шума наделала. Папа говорит - ажиотаж небывалый. Правда, он просил не сообщать тебе пока...  ну,  да ладно, не могу удержаться.
И она с нескрываемым торжеством сообщила, что в институте произошли перемещения и что его, Игоря,  назначат  с  сентября заведующим отдела, которым руководит сейчас Яков Борисович. А Теплинского переводят в Академию наук.  Игорь был ошарашен и не знал, что сказать.
- Правда, классная новость? Почему ты молчишь? Не рад?
- Не знаю, радоваться или нет.  Очень ответственно. Я пока не готов....
- А папа говорит...
- О чём говорит папа, я догадываюсь, - раздражённо сказал Игорь, -  меня даже не поставили в известность. Переставили, как  шахматную фигуру...
- Ладно, не злись. Лучше бы я не говорила.
Игорь ушёл в свою комнату и долго лежал на кровати, глядя в потолок и переваривая информацию. Он размышлял. Едва вылупившись, сразу стать во главе отдела, объединяющего заслуженных физиков, которые по опыту и возрасту годились ему в отцы... И не этично, и не корректно. Игорь понимал, что таким стремительным продвижением он обязан своему тестю, но это почему-то сейчас не радовало его. Он сознавал, что назначение его преждевременно. За спиной начнутся разговоры, многозначительные намёки, зависть и прочее. «Надо отказаться, даже если тесть рассердится», -  подумал Игорь. Но он знал, что Теплинский приведёт ему массу неоспоримых доводов и аргументов, и ему придётся согласиться. «Ах, будь, что будет, - подумал он, - поживём - увидим». Мысли его снова обратились к Маше. Его безудержно влекло к ней, и он ничего не мог с собой поделать.
Начинало темнеть. Игорь  вышел во двор и закурил. Маша сбежала в дом и больше не появлялась. «Может, уехать?», - подумал он, но внутри у него всё запротестовало.
Прошло несколько дней. Игорь пытался найти подходящий момент, чтобы  объясниться с девушкой, но она откровенно избегала его. Иногда, сталкиваясь с ней во дворе или в доме, он пытался её разговорить, но Маша, односложно ответив,  торопливо уходила. Под навесом она больше не сидела, учебники забросила и опять появлялась в сопровождении верного Николая на пляже, а вечерами пропадала на дискотеке. Игорь не находил себе места, много курил и часто сидел в излюбленном «Якоре», меланхолично и отрешённо смакуя коньяк. Если раньше он рад был общению, то теперь  знакомых обходил десятой дорогой.
Приближалось время защиты диплома Вероники, и надо было уже думать об отъезде, но уезжать не хотелось. Ему было хорошо в этой семье. Давно он не ощущал себя  так свободно и раскованно. В Москве, в профессорском доме он чувствовал себя чужим. Изысканная обстановка, атмосфера тонкого лицемерия, негласные регламентированные правила поведения, царящие здесь, были чужды его сердцу. Он, простой сибирский парень, привыкший не ограничивать себя рамками дурацкого этикета, чувствовал себя в этом доме вороном в золочёной клетке. Здесь  он был самим собой, как дома. Даже успел привязаться к Анне Филипповне, которая так напоминала его мать. Как давно он не был дома!  Как тянуло в милые сердцу родные места,  порыбачить с отцом на рассвете, развести костёр, сварить уху и неторопливо беседовать с отцом о наболевших проблемах деревни. Отец работал на лесопилке и частенько брал его с собой. Если техника давала сбой, вдвоём они быстро справлялись с поломкой. А какие пельмени готовила мама! Пальчики оближешь. Но всегда что-то мешало  вырваться к родителям. На свадьбу они не смогли приехать. Мать страдала полиартрозом  и вела почти неподвижный образ жизни, и тогда  они с Вероникой решили сразу после свадебного путешествия завернуть в Канск.
Об отъезде  Игорь старался не думать и продолжал наслаждаться всеми благами крымского лета. Он уже прилично загорел и купался до изнеможения, заплывая далеко от берега. Купив ласты и маску,  подолгу плавал под водой, дивясь красоте подводного царства. Вот только жара донимала прямо с утра, и ночью нечем было дышать. Даже Чак, в полуденные часы изнывая от пекла, вырыл яму под кустами ежевики и отлёживался в ней весь день. К великой радости Анны Филипповны Игорь соорудил во дворе летний душ, подключив  шланг к бачку  на крыше летней кухни. Теперь можно было обливаться, спасаясь от зноя, в любое время.
Как-то перед самым отъездом, проснувшись среди ночи от духоты, Игорь решил облить себя водой из шланга. Осторожно, чтобы не разбудить женщин, пробрался к летней кухне и услыхал, что мать и дочь о  чём-то тихонько беседуют. Сна не было и у них. Что-то задев в темноте и обнаружив себя, он сказал:
- Решил освежиться, такой душной ночи еще не было.
- Вот и мы с Машенькой маемся, - ответила хозяйка.
- А знаете, Филипповна, пойду-ка я лучше в море окунусь, всё равно сна нет.  Вот только фонарик бы мне...
- И то правда. Сейчас, поди,  все повыползали к морю. Возьми Машу с собой - вдвоём, оно, веселее. Днём отоспится.
Игорь замер, ожидая, что скажет девушка. Но она молчала.
- Чарика не берите, пусть дом охраняет, нечего баловать, - продолжала хозяйка, как будто вопрос был уже решённым.  - Ну, что ты лежишь, беги за фонарём, - мать легонько подтолкнула дочку.
- Если Игорь не против...  - пролепетала Маша чуть слышно.
- Отчего же? Я - «за», - проронил Игорь, пытаясь сохранить равновесие духа и не спугнуть девушку. Душа его ликовала, но он изо всех сил старался казаться спокойным.
Натянув шорты и уже подойдя к калитке, вдруг остановился и сказал, обращаясь к девушке:
- Очки я не взял, в темноте и потерять можно. Ты будешь моим поводырём.
Он бережно взял Машу под руку, и осветив фонариком пустынный переулок, почувствовал, как учащённо  забилось  сердце.
Выйдя на тропу, ведущую с откоса к морю, Маша предупредила:
- Смотрите не оступитесь, тут коряга торчит.
Но было  поздно. Игорь споткнулся, выронил фонарь, и если бы Маша его не удержала, улетел бы в заросли колючей иглицы. Он благодарно прижал девушку к себе и сказал:
- Что бы я делал без тебя, Маша! Бог с ним, с фонарём, куплю, если не найдётся...
Дальше шли осторожно, на ощупь, тесно прижавшись друг к другу.
- А вы...  а ты купался когда-нибудь ночью? - спросила девушка.
- Да, было такое. Мы с Вероникой как-то  провели ночь на пляже. Засиделись дотемна, собрались уже уходить, но куда-то затерялись её часы.  Фонаря у нас не было,   искали вслепую, руками,  сожгли коробок спичек. Часы были дороги ей -  подарок отца. Решили остаться до утра, а чуть стало светать - нашли их совсем рядом. Они бодро тикали, присыпанные галькой. Да ты не слушаешь меня...
Маша слегка отстранилась и отчуждённо молчала.  На пляже действительно было людно. У самой воды сидела парочка, поочерёдно прикладываясь к горлышку бутылки. Чуть дальше, у камней, веселилась компания молодёжи. Тут было светлее, побережье освещалось скудным светом одинокого фонаря у пирса.
- Знаешь, - сказала Маша, - здесь шумно и неуютно. Давай пойдём на «дикий» пляж.  Это рядом, за волнорезом. Будем, как «робинзоны»  на необитаемом острове. «Боится, что кто-нибудь из знакомых увидит её со мной», - подумал Игорь.  Они прошли метров сто, осторожно передвигаясь по скользким камням и, наконец, достигли прибрежной полосы с хаотичным нагромождением валунов, беспорядочно разбросанных повсюду. Большая раскалённая Луна висела прямо над ними, как лампада, и заливала весь этот хаос волшебным голубоватым светом. Звёзды лучились и казались живыми. Волны сонно вздыхали и что-то бормотали во сне.
- Ух ты! - восхищённо воскликнул Игорь.  - Ай да Маша! Привела меня в сказку.
Они выбрали ровное место у скалы, разделись и, не договариваясь, одновременно зашли в море. Девушка сразу  поплыла и растаяла в темноте, и пока Игорь соображал, где она, помахала ему рукой, смеясь от удовольствия. Игорь ринулся за ней, но куда там! Догнать её было невозможно, она всячески ускользала от него.
- Здорово ты плаваешь, - сказал Игорь, едва отдышавшись, когда они вышли на берег и растянулись на гальке.
- На море выросла, - кокетливо ответила девушка.
Они молча лежали на берегу, рассматривая звёзды. Где-то у мыса скользил луч прожектора, освещая скалы, отчего они казались загадочными сфинксами. Игорь придвинулся к Маше и предложил:
- Положи голову на мою руку, тебе будет удобнее.
Девушка покорно подчинилась. Игорь изумлённо молчал, борясь со своим волнением, затем,  заговорчески приблизившись к её уху, прошептал:
- А всё-таки скажи, почему ты меня избегала?
Маша помедлила, учащённо дыша, затем произнесла:
-  Чтобы не привыкать, чтобы больно не было, когда ты уедешь.
Потрясённый Игорь, коснувшись губами её плеча,  волнуясь, сказал тихо:
- А я уже болею. Болею от  мысли, что скоро уеду, и тебя не будет рядом со мной. Маша судорожно вздохнула и резко повернула к нему голову. Губы Игоря коснулись её щеки и ощутили влагу слез.
- Ну, зачем, зачем я пошла с тобой?  Я ведь запретила себе не только о тебе думать, но и видеть тебя, - шептала девушка сквозь слёзы.
  Игорь на миг растерялся, но в следующую секунду бережно привлёк её к себе, что-то бормоча успокаивающее, и нежно покрывал поцелуями её мокрое от слёз лицо. Коснувшись губами её шеи, он перестал контролировать себя, его захлестнули эмоции. Маша, прильнув к нему, не сопротивлялась. Время остановилось. Всё потеряло смысл. Мысли перепутались. Сейчас существовала для него только эта хрупкая девочка, которую он держал в своих объятиях, шалея от блаженства. Последняя мелькнувшая мысль:  «Я теряю голову, но я абсолютно счастлив».


VII

Утром, приняв душ и наспех выпив кофе, Игорь почувствовал себя подлецом. Чувство вины было так велико, что он, чтобы не столкнуться с Машей, просто сбежал из дома. Купив билет на самолёт, он добрых два часа отрешённо бродил в окрестностях посёлка, пытаясь как-то успокоиться и оправдаться перед собой. Но ничего не помогало. «Какой же я негодяй, - думал он, - как я посмел соблазнить девочку?». Вспоминались слова пляжной дамы «Все мужчины - кобели!», и ему стало так муторно на душе, что он решил заглянуть в «Якорь». Выпив подряд две рюмки коньяка и выкурив полпачки сигарет, Игорь, наконец, успокоился. Снова вспомнил Машу, её счастливые глаза под утро, когда она, как шаловливое дитя, обняв его за шею, шептала ему всякий вздор.  Волна нежности захлестнула его, и сердце тоскливо заныло, предчувствуя скорую разлуку. Он улыбнулся, вспоминая, как под утро, когда они покидали пляж, Маша отыскала фонарик в кустах и радовалась, как ребёнок: «Он целый, погляди!  Не разбился!». У калитки сняв босоножки и на цыпочках пробравшись в дом, юркнула в свою комнату, на прощание посылая ему воздушный поцелуй. Чувство вины притупилось, а состояние влюблённости обострилось с новой силой. «В конце концов,  мы оба этого хотели», - утешал он себя, и ему нестерпимо захотелось увидеть девушку.
Вечером Маша оживлённо возилась на кухне, что-то изобретая, и приказав Игорю не исчезать, вынесла под навес казанок с горячим пахучим пловом. Анна Филипповна удивилась перемене в дочке и счастливо улыбалась.
- Наконец-то, за ум взялась, - сказала она Игорю, - давно бы так. С Николаем, видать, помирилась. Паренёк со школы сохнет по ней, а она крутит им, как хочет. Заладила: пусть, мол, ждёт. Надо сначала образование получить. Башковитая она у меня, - гордо заявила хозяйка.
Игорь смущённо молчал, уткнувшись в тарелку, не зная, что ответить. Боясь взглянуть им обеим в глаза,  похвалил плов. Маша цвела от удовольствия.
- Ведь всё умеет, если захочет, - продолжала хозяйка, - ленится только.
После ужина Анна Филипповна поспешила на смену. Маша, допивая чай, попросила Игоря рассказать, как он стал физиком. Почувствовав искренний интерес девушки, он оживился и, закуривая,  поведал Маше, что ещё школьником очень увлекался астрономией, участвовал в разных олимпиадах, посещал планетарий.
- Загадочный космос манил меня тайной и беспредельностью. Не стал бы я физиком, наверное, стал бы астрономом. И рассказал, как однажды, лет в четырнадцать, он посмотрел научно-популярный фильм о безграничных возможностях атома, его необычайных свойствах и заболел физикой.
- Тогда меня особенно интересовали реакторы, - сказал Игорь.
- А что это такое? - спросила Маша.
- Энергетические установки, в которых протекают ядерные реакции. Ну, это, в общем, пройденный уже этап и хорошо изученный. А я, как ты поняла, люблю разгадывать тайны.
И он рассказал девушке об экспериментах по холодному термоядерному синтезу, о том, что создание реакторов на основе этого синтеза не оставят камня на камне от концепции «ограниченных природных ресурсов». Заметив заинтересованность в глазах Маши, Игорь воодушевился:
- С помощью таких энергетических аппаратов  можно создать любые вещества и материалы из обычных горных пород.
- Неужели это реально? - удивилась девушка.
- Ещё как! - загорелся Игорь, - возможности применения таких реакторов  беспредельны, и они могут принести человечеству такие блага, о которых люди пока  даже не представляют.
Маша, с восхищением глядя на Игоря, промолвила:
- Ты настоящий учёный. Должно быть, Вероника очень гордится тобой?
Игорь смутился и, положив свою ладонь на её руку, сказал:
- Давай не будем о ней. Нам ведь так хорошо вдвоём.
Девушка кивнула, грустно улыбнувшись. Вдруг Игорь спохватился:
- Что я всё о себе. Ты вот готовишься на исторический факультет. Почему твой выбор - история?  Лично я считаю:  то, что прошло, - уже не интересно!
- Вот уж нет! - горячо возразила Маша.  - История преподносит такие загадки! Вспомни пирамиду Хеопса, например, или  гробницу Тутанхамона. Учёные до сих пор не  разгадали эти тайны. И среди историков  -  много выдающихся, как ты.
Игорь улыбнулся польщёно. Ему было приятно, что Маша считает его выдающимся.
- Ну, прости. Конечно, ты права. На самом деле, мне просто хотелось подзадорить тебя. Игорь хитро усмехнулся.
- Ладно уж, - примирительно сказала Маша, - а что ты знаешь о Чёрном море, в котором купаешься каждый день?
- Практически - ничего, - сознался Игорь.
- Знаешь ли ты, что древние греки называли его Морем гостеприимным - Понтом Эвксинским?
- С названием согласен. Его гостеприимство я ощутил. А ночью оно ещё гостеприимнее, - пошутил он. Маша покраснела и опустила голову. Затем, вскинув глаза, сказала приглушённо и грустно:
- Всё шутишь. А для меня это очень серьёзно. Я ни о чём не жалею, даже если никогда больше тебя не увижу.
Игорь придвинулся к Маше, обнял её за плечи:
- Прости, Машенька! Мне так хорошо с тобой, что  хочется шутить от полноты чувств. Ты навсегда поселилась в моём сердце. А увидимся мы обязательно, вот увидишь!
- Правда? Ты серьёзно так  думаешь?
Скрипнула калитка, зашёл Николай с пакетом в руках.
- Чаёвничаете? - хмуро спросил он. - Ну, ну!
- Садись с нами, Коля. Налить чаю? - простодушно предложила девушка.
- Нет уж, спасибо, - с вызовом сказал Николай.
- Что у тебя там? -  Маша кивнула на пакет.
- Полотенце.  Хочу попросить тебя составить мне компанию. Морские купания ночью, говорят, очень полезны. Ты никогда не говорила мне, что любишь купаться по ночам и загорать под луной.
- Знаешь, Коля, не ёрничай. Никуда я с тобой не пойду.
- Ладно, не дуйся! Такой уж я серый, не обучен манерам.
- Уходи, - резко сказала Маша.
- Понял! Я тебе уже не интересен. Тебе учёных мужей подавай, - сказал Николай, сделав упор на слове «мужей». Маша вспыхнула и отвернулась. Николай, бросив на Игоря уничтожающий взгляд, резко развернулся и вышел.
- Как он узнал? - спросил Игорь. В ответ девушка пожала плечами.
- В общем, всё просто. Посёлок маленький, кто-то увидел. Это я во всём виноват. Влез в твою жизнь, - отрывисто сказал Игорь, - ну,  ничего, помиритесь... Вот уеду, тогда...
- Да надоел он мне хуже горькой редьки. Ходит по пятам, как тень. Когда-то по немецкому помогал, вот мы и сдружились.
- Не горячись! Парень он видный, вон какие бицепсы! К тому же верный, да и любит тебя, сразу видно...
- Но я...  я... не люблю его... - тихо прошептала Маша,  из её глаз готовы были вырваться слёзы, - ты... ты зачем так говоришь, как будто сватаешь меня? - запинаясь спросила девушка, - я тебе ни капельки не нравлюсь? - Маша вопросительно взглянула на Игоря.
- Что ты, Машенька, - ласково прошептал он, - только ты меня здесь и держишь. Если бы не ты, я бы давно сбежал из этого пекла. Игорь знал, что не лицемерит, это было, действительно, так.
- Ты когда уезжаешь? - спросила Маша.
- Послезавтра.
Девушка глубоко вздохнула и натянуто улыбнулась. Чтобы сменить тему, Игорь спросил:
- Что ты там говорила мне о Чёрном море?  Как его называли греки? Понт Э...э...
- Эвксинский, - подсказала девушка,  - тебе, правда, интересно?
- Ещё бы! Это непростительно - месяц провести у Чёрного моря и ничего о нём не знать...  А Чёрным оно когда стало?
- Ладно, слушай. 
И Маша рассказала, что ещё раньше, в начале первого тысячелетия  до нашей эры,  греческие мореходы называли его  Понтос Аксинос, - негостеприимным морем, по сравнению с Эгейским оно казалось им и бурным, и холодным.
- А вообще, - продолжала она, - скифы называли его Синим, арабы - Русским,  разные народы в разные времена давали ему свои названия: Киммерийское, Скифское, Таврическое, Святое и так далее.
Игорь внимательно слушал, дивясь её познаниям и тому, с каким увлечением она рассказывала. Он спросил:
- А всё-таки почему оно Чёрное?
И Маша рассказала, что не так давно было найдено ещё более древнее название этого моря, которое ему дали племена индийского происхождения, населявшие восточное Причерноморье и Крым до скифов и других ираноязычных племён. Они называли его Темарун. Скифы перевели его на свой язык,  как «Чёрное море». Позже и турки стали его так называть. По- турецки наше море называется Карадениз, то есть тоже Чёрное.
- Спасибо, Маша. Полезные сведения. Жаль, что уезжать надо, ты бы мне ещё много интересного рассказала. Надо было не бегать от меня, а просвещать, - сказал Игорь шутливо, глядя в повеселевшие глаза девушки. Поощрённая, она продолжала:
- Вообще наше море уникальное. Верхний слой воды до глубины двести метров содержит кислород, а в нижнем - кислород исчезает и появляется сероводород. Там нет живых организмов. На земле нет другого моря с таким расслоением воды, как в Чёрном.
-  Об этом я слыхал. Говорят, что сероводород  поднимается всё выше и выше?
- Может, и так. Но  очень медленно.
За разговором они не заметили, что сидят в ночной темноте при свете полной, как жернов, Луны, но радовались, что и эта ночь безраздельно принадлежит им.


VIII

Нерадов, находясь под впечатлением навалившихся на него воспоминаний,  поднялся с кресла и открыл окно, судорожно вдыхая апрельский воздух. Только что прошёл дождь, пахло мокрой зеленью. Всё ещё продолжая держать в руках раковину, он вспомнил, как в день отъезда побежал в ювелирный магазин и купил Маше серёжки с аметистами. Она как-то сказала, что это её любимый камень.
- Это тебе на память. Они так подходят к твоим фиалковым глазам. Маша вспыхнула, затем рассмеялась:
- Спасибо, но у меня же уши не проколоты.
- Теперь будет повод проколоть.
- Подожди, - вдруг сказала девушка, -  я - мигом. Нырнув в свою комнату, она вернулась, держа в руках крупную черноморскую раковину.
- А это тебе подарок, чтобы не забывал Чёрное море и глупую девочку Машу. Приложишь к уху, услышишь шум прибоя и вспомнишь обо мне.
 «Так оно и случилось, Маша, - подумал Нерадов скорбно, -  но вспомнить о тебе пришлось  через семнадцать лет».  Что же, что помешало ему, думал он лихорадочно. Ведь он  любил её и был по-настоящему счастлив. Ничего подобного за всю жизнь он не испытал.  Что же произошло? - думал он мучительно. Но в глубине души Нерадов знал ответ. Он боялся признаться самому себе, что предал Машу, предал свою  единственную любовь.

* * *

В Москве Игорь долго не мог адаптироваться к бешеному темпу столицы после спокойной,  размеренной жизни на берегу моря. Все мысли были о Маше, они даже по ночам не отпускали его. Первое время он ходил, как потерянный, односложно отвечая на вопросы домашних.  Даже тесть заметил перемену:
- Уж не перегрелся ли ты на солнце?
- Да, пекло было сумасшедшее, - уклончиво отвечал он.
А Вероника  спросила, уже после защиты диплома:
- Что ты, как в воду опущенный, ходишь? Пора уже прийти в себя от курортного романа.
- Какого романа?
- А то я не вижу. Ты сам не свой, - язвительно заметила жена.
- Ты же никогда не ревновала меня, - сказал Игорь, вспомнив вдруг пляжную даму  и её фразу: «Ваша жена или дура, или Вы ей безразличны».
- Ревновала - не ревновала, эти эмоции мне не знакомы. Даже, если ты изменил, - это ваша кобелиная природа, это надо принять, как данность. Я не сторонница держать мужа на коротком поводке. Перебесится и успокоится, а семья есть семья. Речь не о том. Ты долго будешь ходить, как пришибленный? - холодно спросила она.
- Ты рассуждаешь, как умудрённая опытом женщина, а ведь мы только  поженились, - сказал Игорь.  - А ваша сучья природа иная?
Жена вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
- Это зависит от обстоятельств, - уклончиво ответила она. «Откуда в ней этот цинизм,  ведь любящая женщина ведёт себя по-другому», - подумал Игорь, вспомнив счастливые глаза Маши и её кроткую улыбку.
Но удивительно то, что концепция Вероники сработала. Через некоторое время Игорь закрутился в калейдоскопе институтских проблем, окунулся с головой в  любимую тему и Маша всё реже и реже стала появляться перед его внутренним взором.
Наконец, он успокоился и пришёл в себя. Урбанизированный дух столицы  захватил его, подчинил себе, выработал определённые рефлексы, со временем ставшие привычками. Он привык к Веронике, к её отстранённости, к её духам, к её друзьям, к её цинизму, не понимая, что за циничностью скрывается безразличие. Привык к вечно воркующей тёще, не понимая, что за воркованием скрывается лицемерие. Привык к ироничному тону тестя, не понимая, что за иронией скрывается высокомерие. Привык и вполне был доволен своей жизнью.  Это понимание пришло много позже, когда из долговязого очкарика Игоря он превратился в респектабельного Игоря Николаевича, старшего научного сотрудника знаменитого НИИ. Но и с этим пониманием он смирился.
Вероника тоже изменилась. Из романтичной, восторженной, импульсивной  девушки она  превратилась в настоящую «светскую львицу» - независимую, заносчивую  и царственно надменную.  Всё больше и больше напоминала она своего отца. Такая же снисходительная ирония,  нарочитая парадоксальность суждений и тщательно скрываемый снобизм. Правда, тяга к изыску и церемониальности у неё была от матери. Со временем и с этим он смирился. Вероника была ему удобна и необходима. На разного рода презентациях и высокопоставленных приёмах жена служила ему отличной оправой, умело и выгодно показывая все свои достоинства. Её замечали, ею восхищались, о ней говорили в кулуарах.
Казалось, жизнь удалась. У него был надёжный тыл, любимая работа, умная  красавица-жена, знаменитый тесть, прекрасный дом. Чего ещё желать? И вдруг в одночасье всё рухнуло. Почему? Что он упустил, где оступился? Было упущено что-то главное...  Анализируя свою жизнь в холодном сумрачном доме, он смутно догадывался, где настоящая причина его рухнувшего благополучия. Теперь он уже не боялся себе в этом признаться. Вновь переживая в сумерках постылого дома свой «южный роман», Нерадов, наконец, понял, что в его московской жизни не было основного, что скрепляет прочными узами людей. Не было любви. Сейчас он уже сомневался, что важнее - благополучие, успех, карьера, или прочная семья, надёжно оберегаемая любовью. «Неужели смысл жизни в любви?». От этой мысли защемило сердце. «А ведь у меня была она, любовь, -  с горечью подумал он, снова вспомнив потрясающее знойное лето 1988 года.  - Там было настоящее, не здесь. Но я предал её, и жизнь мне отомстила». Он начинал понимать, что всё в этой жизни преходяще: работа, слава, комфорт, и только любовь - та единственная непреходящая ценность, чем стоит дорожить и что составляет смысл жизни. И что нет в мире ничего превыше любви и важнее любви.
Унылый свет уличного фонаря, отдалённые голоса людей, лязг автомобилей вернули его в действительность. Снова заныло сердце, и Нерадов, подойдя к аптечке за валидолом, бережно опустил черноморскую раковину в коробку.



IX


Личная жизнь Анны  Филипповны  как будто наладилась. После отъезда дочери с внуком и зятем  на Донетчину она почувствовала себя одинокой собакой. Не умела она жить одна, ей надо было о ком-то заботиться.  Диетврач санатория продолжал её обхаживать и, наконец, Анна дала согласие на брак. Ей в то время было чуть больше сорока. Короткая стрижка, подвижность и расторопность при лёгкой полноте молодили её, и она часто ловила на себе заинтересованные  мужские взгляды. Фёдор Иванович, так звали диетврача, был в её вкусе: аккуратен, галантен, уважителен и слегка застенчив, что особенно подкупало Анну Филипповну. Не нравились ей хамовитые нахрапистые мужики, их сальные комплименты и похотливые взгляды.
- Чего тебе ещё нужно? - уговаривала её кума Ольга, - интеллигентный, непьющий, на других баб не смотрит, а главное - сколько лет вокруг тебя вьётся .
Рано овдовевший Федор Иванович по натуре был однолюбом и к своим пятидесяти годам так и не женился. Все женщины казались ему на одно лицо, кроме Анны. Она нравилась ему живостью характера, простотой и отсутствием жеманства, так свойственного стареющим дамам.
Они расписались, и Фёдор Иванович переехал к жене. Врождённое чувство юмора, весёлый нрав Анны помогли им  преодолеть первоначальную скованность, свойственную людям с устоявшимся  образом жизни.   Вскоре их жизнь потекла так, как будто они были в браке добрый десяток лет. Всё бы хорошо, но тосковала Анна о внуке и душа болела за дочь, ведь без любви пошла  за Ивана, ради сына.
С Иваном Маша познакомилась, когда Игорьку едва исполнилось пять лет. Тот  проявлял трогательную заботу о девушке, возился с малышом, приносил в дом игрушки, конфеты, цветы. По натуре был молчуном, бывало, слова из него не вытянешь. Редко, когда удавалось его разговорить. О себе говорил неохотно и скупо. Сказал, что работает на шахте, в забое, живёт вдвоём с матерью в небольшом шахтёрском городке Доброполье.  Наблюдая, как малыш потянулся к Ивану, у Анны разрывалось сердце. Мальчик нуждался в отце.
О беременности дочери Анна Филипповна догадалась сразу и поначалу думала, что отец будущего ребёнка - Николай. Но узнав правду, обомлела и промолвила только:
- Как же ты могла, дочка?...  Маша, спокойно поглядев в глаза матери, ответила:
- Люблю я его, мама, и буду любить всегда.
- Ой, не зарекайся, Маша. Любовь пройдёт, а дитё будет расти без отца, - скорбно сказала она и посмотрела на дочь взглядом, полным отчаяния.
- Я стану для ребёнка и матерью, и отцом, - резко ответила дочь  и ушла в свою комнату.
Анна, осторожно приоткрыв дверь, увидела, что Маша беззвучно рыдает. Худенькие плечи её подрагивали, и переполненное болью и жалостью сердце матери не выдержало. Подойдя к дочке, она обняла её и порывисто прижала к своей груди.
- Значит решила оставить? И правильно. Только вот об учёбе придётся  забыть.
- Знаешь, мам, - всхлипывая прошептала Маша, - этот ребёнок станет для меня всем. Если будет мальчик, Игорем назову.
- А с Колькой теперь как?
- А никак. Расстались мы.
- Зря! Хороший парень и любит тебя.
- Я рассказала ему правду, чтоб отстал. А он - ни в какую! Говорит - скажу всем, что мой ребёнок, только не прогоняй.
 Анна оживилась:
- Молодец Колька! Такой парень благородный.  Чего  тебе, дурёхе, ещё надо?
- Не люблю я его, мама, - тихо сказала Маша.
- Ох, дочка! Повторяешь ты мою судьбу. Я вот тоже, когда тебя родила, всех ухажеров поразгоняла. А охотники были! Всё надеялась, что отец твой вернётся. А теперь жалею. Одной трудно дитя растить, ой, как трудно, - вздохнула Анна. Маша улыбнулась сквозь слёзы:
- Ничего, мама, пробьёмся!...
Когда родился мальчик, дочь преобразилась. Она ходила сияющая и счастливая, от малыша не отходила ни на минуту и даже Анну редко подпускала к нему. Если и оставляла его с ней, то ненадолго. Вначале Анна  обижалась, но потом смирилась.
Пять лет она тряслась над ним, как квочка над цыплёнком, а тут появился Иван. Анна  сдала ему на месяц койку. С деньгами было туго, надо было сводить концы с концами, и подработать в сезон было не грех. Иван сразу пришёлся ко двору: починил крышу, покрасил забор, заменил проводку в летней кухне. Что и говорить - руки у него были золотые. С Игорьком у Ивана были свои, «мужские» дела, и мальчонка ходил за ним по пятам. На Машу Иван смотрел влюблёно и кротко, но девушка не проявляла к нему особого интереса, держалась просто и дружелюбно.
Заметив доброжелательность хозяйки и чувствуя в ней союзника, Иван перед отъездом спросил её:
- Как Вы думаете, Филипповна, откажет мне Маша, если я позову её замуж?
- Ох, сынок, не знаю. Строптивая она...  А ты попробуй!
К большому удивлению и радости Анны Филипповны дочь не отказала Ивану, более того, - предложила  оформить отношения здесь и прямо сейчас. Иван сиял, а мать не узнавала свою дочь. Откуда в ней эта перемена? Позже она узнала, что решилась она на этот шаг ради сына. Все эти пять лет Маша с трепетом воспринимала любую информацию об Игоре. Иногда в прессе мелькало его имя. Однажды увидела его в какой-то телепрограмме и весь день летала, как на крыльях. Возможно, дочь надеялась, что он приедет и всё изменит в её жизни. Но годы шли, а он так и не явился.  А перед самым отъездом Ивана мать с дочерью увидели Нерадова по телевизору на какой-то научной презентации вместе с женой, потрясающе яркой Вероникой. Маша всю ночь проплакала, а наутро глаза её были жёсткими и сухими.
С Иваном они подали заявление в местный ЗАГС, и он уехал, полный счастливых надежд. Через месяц явился, торжественный, в парадном костюме, робко глядя Маше в глаза, - не передумала ли? Они расписались, и после скромного застолья Анна  стала собирать дочь в дорогу. Когда молодожёны с малышом уехали, для неё наступил период одиночества и тоски.


X

- Сынуль, сходи в магазин за молоком и Лизочке «Сникерс» купи, - попросила Маша, невольно любуясь своим возмужавшим сыном. «Вот и вырос сынок, - подумала Маша, - как сложится его судьба, будет ли счастлив?». Сын сидел за компъютером, сосредоточенно глядя на экран монитора.
- Ты слышишь? Скоро Лиза из школы придёт, обедать будем. Ну, же, - нетерпеливо повторила она.
- Сейчас, мам,  только программу закрою.
Маша приготовила сумку и деньги, в прихожей поправила причёску перед зеркалом. Всматриваясь в своё отражение, осталась довольна. Годы, казалось, не тронули её: нежный цвет лица, лёгкие тени под глазами, ровная гладкая кожа шеи.
- Кто даст тебе твои тридцать пять? - удивлялась соседка баба Нюра.  - Хватит Ваньку оплакивать, найди себе пару, пока ещё молода и красива.
- А кому я нужна с двумя детьми? - отмахивалась Маша, - да и мне, кроме моих детей, никто не нужен. 
Соседка качала головой, приговаривая:
- Полюбит тебя, и детей твоих полюбит. Тебе, вон, сына обучить надо. Поди знай, что у него на уме. Сейчас аттестат получит, и не удержишь ты его у своей юбки. Он у тебя до учения охочий. Ты что, думаешь на секретарскую зарплату его выучить? Сейчас деньжищи нужны за учёбу платить. Да что тебе говорить, сама знаешь, - и в сердцах махнув рукой, уходила. «Ничего, - утешала себя Маша, - мама всё лето будет комнату сдавать, обещала помочь».
- Я пошёл, мам. Давай «бабки», - сын вырос на пороге и прервал её мысли. «Боже, как на отца похож. Такой же длинный, сутулый и близорукий, - с нежностью подумала Маша.
- Только не задерживайся, Игорёк, - крикнула вдогонку уходящему сыну Маша и пошла на кухню разогревать обед.
Ворвалась, как ураган, Лиза. Щёки её горели, белокурые кудряшки стояли дыбом.
- Мама, мама, сегодня на физре учитель меня похвалил, сказал, что из меня выйдет классная гимнастка и записал в секцию   детской спортивной школы. Ты рада? 
Восторженность дочери не тронула Машу.
- А с математикой у тебя как? Трояк  исправила, ведь учебный год заканчивается? - строго спросила она. Но Лиза весело отмахнулась.
- Не люблю я эту математику. Она - злюка. Эта «швабра», кстати, тебя вызывает в школу.
- Как ты сказала? Швабра?
-У неё прозвище такое, - нисколько не смутившись, пояснила дочка, - она тощая и длинная, как палка.
Маша невольно улыбнулась, вспомнив свои школьные годы и как прочно прилипали прозвища к учителям. Тучную химичку они за глаза называли «колбой», а  пухленького географа - «колобком».
- Ну, а в школу зачем? Что ты натворила? - спросила мать.
- Да так. «Швабре» не нравится, что я смеюсь на уроке. У неё так смешно  дёргается глаз, когда  злится - трудно сдержаться..
- Когда ты станешь серьёзней, Лиза? Вот с Игорем я таких хлопот не имела, - вздохнула Маша.
Зашёл сын с покупками,  и девочка тут же полезла в сумку.
- «Сникерс» давай сюда, - приказала Маша Игорю, - Лиза его не заслужила. Она до сих пор не исправила тройку по математике.
Дочка скривила губы:
- Как не заслужила? Ведь физрук меня похвалил.
Маша покачала головой и, наливая в тарелки суп,  приказала мыть руки и садиться за стол.
- Мама, а я вместо «сникерса» купил диск. Мне он позарез нужен. Не будешь ругаться? - сын виновато и простодушно улыбнулся.
- Беда мне с твоим компъютером. Просиживаешь возле него часами, глаза портишь. Зрение и без того слабое. Откуда он взялся на мою голову?
- Откуда, откуда...  А то  не знаешь...
Да, она знала и сначала была довольна. Компъютером наградили сына за победу в межрегиональной астрономической олимпиаде. Игорь и  тут в отца пошёл.
До пяти лет мальчик рос в родном черноморском посёлке. Маша с болью вспоминала, как ему в раннем детстве не хватало отца. В четыре года он спросил, где его папа. Маша растерялась от неожиданного вопроса малыша. Они с мамой как-то не подумали об этом, хотя понимали, что рано или поздно Игорёк задаст этот вопрос. Ответила первое, что пришло в голову:
- Твой папа далеко сейчас и очень занят. Он работает звездочётом - звёздочки в небе считает.
- А когда он приедет? - спросил малыш.
- Когда пересчитает все звёздочки на небе, - чуть не плача, ответила мама.
- Все до одной?
- Все до одной.
После этого Игорёк, гуляя во дворе, задирал голову и спрашивал:
- Когда появятся звёздочки?
- Ночью, когда ты спать ляжешь, - отвечала Маша.
В пять лет он сказал, глядя на небо:
- Мамочка, не уводи меня спать, я хочу звёздочки посчитать.
- Хорошо, - согласилась Маша, - но надо сначала считать научиться.
- А я уже умею. Меня в детсаду воспитательница научила. Я до ста считать могу, - похвалился малыш.
 Маша недоверчиво улыбнулась, но едва Игорёк стал считать звёзды, была поражена, когда он картавым тонким голоском последовательно называл цифры. На счёте «тридцать четыре» он сбился и сказал:
- Я устал. У папы правда трудная работа.
С этого момента он всегда говорил, что будет звездочётом, как папа. Подрастая, он слово «звездочёт» заменил на «астроном». Когда сын совсем вырос и стал всерьёз увлекаться астрофизикой, он больше не спрашивал об отце, вспоминая, как всякий раз мама расстраивалась при упоминании о нём.
Вечером, уложив детей спать, Маша долго лежала в своей комнате с открытыми глазами, думая о предстоящем расставании с сыном. Игорь вырос, и с этим надо смириться. Закончив школу, он  неделю-другую отдохнёт у бабушки, а затем поедет сдавать вступительные экзамены на физмат.
Игорь был всем в её жизни. Она считала себя хорошей матерью, и при всей её трепетной любви к сыну, ей казалось, что она не избаловала его. Да и как тут избалуешь, когда  едва сводила концы с концами. Ивану месяцами не платили зарплату, шахтёры бастовали. Страшно вспомнить! После смерти свекрови ей было особенно тяжело. Лизонька только родилась, требовала внимания и заботы, и всю себя без остатка она отдавала дочери. Игорька пришлось оторвать от своего сердца и отдать на время матери. Там он в шесть лет пошёл в первый класс. Бабушка уговорила учителей принять мальчика раньше положенного срока, чтобы не оставлять  одного, пока она на работе. Тем более, что Игорёк проявлял незаурядные способности: знал азбуку, бегло читал, без труда складывал и вычитал простые числа. Правда, ей пришлось уйти на полставки, чтобы мальчик был под присмотром.
А как Маша хотела сама отвести Игоря  в первый класс. Без сына жизнь совсем потеряла смысл. Если бы не Лиза, постоянные заботы о ней,  которые отвлекали её от мрачных мыслей, если бы не Иван, который изо всех сил старался ей помочь, Маша, наверное, сбежала бы к матери. Да и жаль было Ивана, она к нему искренне привязалась, но так и не смогла полюбить. В её сердце до сих пор жил только один мужчина - отец Игоря, смешной долговязый очкарик из далёкого прошлого. Самые счастливые минуты  жизни она познала с ним и никогда не сожалела о своём «грехе».
Тоска по сыну была сродни болезни, и она не выдержала и через четыре года вернула его обратно. А ещё через четыре года погиб Иван, и снова нужда и лишения. Сын, пройдя через это, не по возрасту быстро взрослел, мужал и становился единственной опорой.  И единственной надеждой.
                XI

Приобрести путёвку в крымский санаторий оказалось делом нелёгким. Крым теперь принадлежал Украине, и профкому пришлось подключить авторитетных лиц из Минздрава, чтобы заполучитьпутёвку для Нерадова. Сопалатником Игоря Николаевича оказался мужчина средних лет из Сум.  Это был человек общительного нрава, громогласный, подвижный, несмотря на полноту и солидный живот. Речь его пестрела украинизмами и добродушным юмором. Выйдя на середину палаты и широко улыбаясь, он протянул Нерадову руку:
- Аверченко Пётр Григорьевич, можно просто Петро,- и тут же засуетился, пытаясь усадить его в кресло.
Палата была просторная, удобная, а в  открытое окно врывался такой знакомый Нерадову запах моря, смешанный с запахом хвои, цветущей глицинии и роз. Игорь Николаевич вышел на лоджию. Был конец июня, стоял оглушительный птичий гомон, и всё вокруг буйно цвело. Море у горизонта светлолазурного цвета почти сливалось с небом, а редкие округлые облачка  напоминали рассыпанные жемчужины. Почему-то от этих красот стало грустно.
Когда Нерадов вернулся в палату, Петро, расстелив на журнальном столике газету, резал сало и хлеб. Тут же стояла недопитая бутылка водки  и лежали два малосольных огурца.
- Как насчёт этого дела? - И Петро легонько щелкнул себя по скуле.
- Не увлекаюсь, - ответил Нерадов, - разве что за знакомство...
- Тогда вздрогнули по чуть-чуть, -  сосед протянул Нерадову рюмку.
- Эх, была, ни была, - настроение его начало выравниваться. - Ваше здоровье! - произнёс Игорь Николаевич и  поднял рюмку.
- И тебе не хворать, - в тон ему ответил сосед, переходя на «ты», - вот цибуля, сало, бери, закусывай.
- Давно здесь? - спросил Нерадов, с удовольствием жуя сало.
- Завтра съезжаю, - хрустя огурцом ответил Петро, - в Сумах дел невпроворот, - проговорил он, не переставая жевать,  делая в слове «Сумах» ударение на «а».
- Какие дела в отпуске?
- У мужиков дела не переводятся, а дома их всегда до хрена  - глубокомысленно изрёк Петро, наливая по второй. - В хате дверь заменить, - жинка все мозги протолдонила, - порыбачить ещё хочу, раков половить у излучины Псла. Река у нас такая - Псёл называется, широченная, с островами. Места, брат, зашибись! - мечтательно продолжал он. - Правда, рыба уже не та. Раньше, бывало, сома вытащишь...
В дверь постучала дежурная медсестра и напомнила, что пора идти в столовую.
После обеда Игорь Николаевич решил прилечь и немного подремать, а вечером прогуляться по окрестностям санатория. Но Петро мешал сосредоточиться: знакомил с местными порядками, давал ценные указания, шумно вспоминал завод, жену и вдруг спросил:
- Ты одруженый?
- Уже нет.
- Во, как! - обрадовался Петро. - Да ты не унывай, здесь такие жиночки! Выбор, хоть куда! Я тут, блин, с одной...  - начал он, но Нерадов перебил его:
- Ладно, Петро, проехали. Что-то разморило меня, сон одолел.
- Ты, того, расслабься, а я, вот, кроссвордом займусь.
На время он притих, пыхтя и потирая переносицу, но вскоре стал изводить Нерадова.
- Прохладный фруктовый сок из четырёх букв. Э... э... э... Что же это такое, ёшкин кот?  Это не по моей части. Я уважаю горилочку, а вино и сок - нехай слабаки пьють.
Игорь Николаевич молчал, сосед начинал действовать ему на нервы.
- А вот, по твоей, по  части, - не унимался Петро. - установка для получения заряженных частиц больших энергий, четвёртая «о»?
- Ускоритель, - ответил Нерадов, - поднимаясь с кровати, - пойду прогуляюсь.
- Несчастливая судьба? -  Из трёх букв, - вдогонку крикнул неугомонный сосед.
- Рок!  Это тоже по моей части, - глухо сказал Нерадов и вышел из палаты.


* * *

Полуденное солнце медленно остывало. Неторопливо бредя по узкой аллее, усыпанной цветами начинающей отцветать жимолости, Нерадов с удовольствием вдыхал ароматы летнего парка. Аллея вывела его к ступенькам, ведущим вниз, к  санаторному пляжу. Сквозь ветки кедров и в просветах кипарисов золотилось море, подсвеченное заходящим солнцем. Парк был пуст, отдыхающие после обеда, видимо, разбрелись по палатам. Спустившись на набережную и облокотившись о перила заграждения, Игорь Николаевич мечтательно окинул взглядом берег и морскую ширь. Прибрежные склоны густо поросли приземистым можжевельником. В хаотичных нагромождениях каменных глыб, заросших плющом, пестрел золотисто-жёлтыми цветами испанский дрок, а чуть ниже, почти у самой береговой линии, лёгкий бриз шевелил заросли тамариска. Море, казалось, улыбалось Игорю Николаевичу, игриво  перебирая оранжевые блики  заката. «Оно и правда гостеприимное», - подумал он, вдруг вспомнив древнее название моря. Сердце его тоскливо сжалось, едва он представил сияющую улыбку юной Маши. «Как сложилась её судьба? Счастлива ли? - подумал он.  - Хорошо бы её увидеть,  если она ещё живёт в этих местах». Игорь Николаевич пытался отогнать от себя эти мысли, боясь признаться самому себе, что где-то в глубине  сердца жила надежда на  встречу, что подсознательно он стремился именно сюда, в этот край, где был по-настоящему счастлив.
«А надо ли? - подумал он снова, - что это даст? Она, наверняка, давно вычеркнула меня из памяти, ведь семнадцать лет прошло. Её дети, должно быть, уже взрослые. Зачем ворошить прошлое?». Но в душе Нерадов  знал, что он здесь ради этой встречи и что непременно посетит  уютный дворик в Лавровом переулке. «Завтра же съезжу, - подумал он, - после завтрака. К чёрту процедуры!». Приняв  решение, Нерадов  окончательно успокоился и даже повеселел.
С утра, проводив на остановку Петра Аверченко и пожелав ему счастливого пути, Игорь Николаевич вернулся в пустую палату и какое-то время нервно курил, заставляя себя настроится на поездку в прошлое. Он хотел и боялся этой встречи. «Я просто трушу», - подумал он. Ругая себя за нерешительность, Нерадов включил телевизор. Но смотреть было нечего, на всех каналах передачи шли на украинском языке, и он стал нервно ходить по комнате, а затем вышел в коридор, чтобы узнать у дежурной медсестры расписание местных автобусов. «Быстрей бы кого-нибудь вселили», - подумал он, опасаясь снова остаться наедине со своими мыслями. Едва подумав об этом, он заметил невысокого худощавого мужчину примерно его возраста, с сумкой через плечо, который нерешительно, оглядываясь на номера палат,  продвигался по коридору. Нерадов подошёл к нему и, узнав, что незнакомец ищет именно его палату, обрадовался.
- Идёмте, - сказал он, - это ко мне,  будете моим соседом.
В палате познакомились.
- Михаил Смолянский, - отрекомендовался он, - киевлянин, хотя родом из Кемерово.
- Я тоже сибиряк, - воодушевился  Нерадов. - Выходит, земляки! А чем занимаетесь?
- Преподаю химию в школе.
Новый сосед  понравился Игорю Николаевичу спокойной, лаконичной манерой говорить уверенного в себе человека.  Беседа продолжилась в баре нижнего холла, куда они спустились отметить знакомство. Нерадов радовался, что нашёлся предлог не поехать в посёлок. «Ничего, успею ещё», - подумал он, отогнав мысли о Маше. После третьей рюмки коньяка разговор оживился. Смолянский оказался человеком умным, занимательным  и не без чувства юмора.
- Знаете, Игорь, - смеясь заявил он, - современные дети довольно занятная публика. С ними не соскучишься.
- Донимают? - поинтересовался Игорь Николаевич.
- Я бы так не сказал, но сюрпризы преподносят. Вот, например, был такой ученик в пятом классе - неисправимый  балагур и непоседа, головная боль всех учителей. Но мне он был симпатичен. Сидел  в нём, знаете, эдакий нигилист с вечным вызовом всему окружающему. Вызываю его как-то к доске и спрашиваю, что такое водород. «Это когда вода во рту», - отвечает, не моргнув. В классе - взрыв хохота. «Ну, допустим. А кислород?», - спрашиваю я, не реагируя на смех. Он смотрит на меня с наигранным недоумением, - что, мол, за дурацкий вопрос? «Ясное дело, когда во рту кисло», - отвечает, а в глазах весёлые искорки так и бегают. Новый взрыв хохота. И что вы думаете - я смеялся вместе с ними. Верите - мы с ним впоследствии подружились. Больше он не позволял  ничего такого. Химию зауважал.
-  Скорее, наверное,  вас. Подход нашли к пацану.
- Возможно, - глубокомысленно произнёс учитель, - трудных подростков не бывает, надо только разглядеть в них личность и полюбить её. Тогда они потянутся к тебе.
- Вы прирождённый учитель, - заметил Нерадов.
- Может быть, но я не сразу это понял. Я ведь вначале готовился к научной карьере. Как и вы, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую на химфаке.
- Получили учёную степень?
- Да. Но учёная степень - это ещё не степень учёности. Учёного из меня не получилось да, наверно, и не могло получиться. Жизнь расставила всё на свои места. Помог случай. Я к этому времени женился, появились дети.  Вроде бы - чего ещё желать?  Но...
В уютном полумраке бара звучала тихая музыка. На стенах его висели, подсвеченные серебристым мерцанием светильников, засушенные морские звёзды и картины с изображением кораблей разных эпох,  в открытые окна-иллюминаторы проникал йодистый запах моря. Экзотику усиливали две-три пальмы в бочонках и небольшой импровизированный фонтанчик в центре бара. Музыка завораживала, вызывала ностальгические ощущения, грусть по несбыточному, и создавалось впечатление, что она рождается в глубине фонтана, изливаясь вместе со струями воды. Нерадову вспомнился очень похожий бар в посёлке, где жила Маша, с такими же окнами-иллюминаторами и соответствующим названием «Якорь». Обстановка  располагала к доверительной беседе, и Нерадов от души наслаждался общением с этим удивительным человеком.
Смолянский, видимо, тоже испытывал нечто подобное, потому что продолжал говорить о себе, нисколько не смущаясь, что видит Нерадова впервые. Как будто почувствовал в нём родственную душу. Так бывает, когда едешь в купе поезда и открываешь самое сокровенное случайному попутчику. 
- Жена сидела с детьми, - продолжал Михаил, - а я дневал и ночевал на кафедре, проводил опыты в лаборатории, штудировал реферативные журналы. Словом, погряз в науке. С женой начались ссоры, так как дома бывал редко. Её претензии казались  необоснованными, пустыми женскими капризами. И вот однажды после очередной ссоры, войдя в дом, я увидел, что он пуст. Она вместе с детьми уехала к  родителям. И записка: «Не пытайся нас вернуть». Зная её характер, я понимал - не вернётся.
Нерадов, внимательно слушая собеседника, подумал -  как много общего в их судьбах.
- Да, - сказал он задумчиво, - это мне знакомо. Наука поглощает без остатка. Она деспотична, ревнива и не терпит компромисса.
- Ошеломлённый, ходил я по пустой квартире, - продолжал свой рассказ Смолянский, - натыкался на мебель и ничего не понимал. Когда пришёл в себя, затосковал, впал в депрессию и что самое удивительное - потерял интерес к науке. Надеялся -  пройдёт. Только работа, думал я, меня восстановит. Но время шло, и я чувствовал устойчивое отвращение к пробиркам, колбам, реактивам, научным советам, от которых меня мутило. Один товарищ посоветовал мне сменить профессию, стать преподавателем. «Ты накопил столько знаний, - говорил он, - что ими пора делиться. Ты же, Миша - учитель от Бога. Тебя можно слушать и слушать. Попытайся - может найдёшь себя». И я попытался. С университетским дипломом я мог бы остаться на кафедре и преподавать студентам. Но мне хотелось радикально всё изменить. Тоска по с детям не давала  покоя, и я решил пойти учителем в школу.
- Не жалеете? - спросил Нерадов.
- Ни минуты! Я понял, что это моё...
-  Призвание, - закончил за него Игорь Николаевич и спросил:  - А семья как?
Михаил усмехнулся.
- Когда жена обо всём узнала, она немедленно вернулась с детьми. Теперь мы оба работаем в одной школе. Она ведь тот же университет окончила, только специальность у неё другая - литература.
- Поучительно, - заметил Нерадов. - Изменить свою жизнь никогда не поздно, при этом что-то теряя и чем-то жертвуя.
И тут Смолянский произнёс фразу, которая надолго застряла в голове Игоря Николаевича:
- Грызя гранит науки, нельзя терять зуб мудрости, а я его чуть тогда не потерял. Жертвовать собой во имя любви - в этом великая христианская мудрость, - затем помолчал и добавил: - Хотя особой жертвы с моей стороны не было. Наука сама изменила мне, вовремя обнаружив, что рано или поздно  ей изменю я.
Разговор сблизил их. Прогуливаясь вечером по парку, Нерадову мучительно захотелось поделиться с собеседником своими переживаниями, тем, что так наболело. И он, волнуясь и сбиваясь, поведал Михаилу свою историю. Выслушав её, Смолянский произнёс:
- Ваш случай запущенный, но...  как знать? Попробуйте изменить себя, тогда и судьба  может  измениться к лучшему. Так бывает.
- А что я должен менять в себе?
- Ваши приоритеты. Послушайте своё сердце - что для вас важнее: семья, любовь или работа, пусть даже  любимая. Сердце подскажет.
- Я уже думал об этом там, в Москве. И, кажется, уже многое понял. А толку? Слишком поздно.
- Поздно, говорите? Вам просто удобно так думать. Сказывается инертность вашей натуры, иначе вы давно бы съездили в посёлок. Никогда не поздно начать жизнь с чистого листа.
Нерадов, устыдившись, молчал.
Вечером, выйдя  покурить, Игорь Николаевич посмотрел на небо. Как знакомы ему эти звёзды! Сколько раз он любовался ими ночью, лёжа без сна на раскладушке под инжиром. Но как давно это было! Он поймал себя на мысли, что не помнит, какие звёзды в Москве. Да и вряд ли он смотрел когда-нибудь в ночное московское небо.
На другой день Нерадов проснулся чуть свет, твёрдо решив поехать в посёлок прямо с утра. Слава Богу, маршрутки ходили регулярно, а до посёлка было полчаса езды. Допивая кофе на лоджии, он решительно потушил сигарету. Вернувшись в палату, тщательно побрился. Подойдя к двери, заметил, что Михаил не спит и смотрит вопрошающе.
- Разбудил?
- Да нет. Привык рано вставать. А вы куда  в такую рань, Игорь?
- Вот решился. Еду в посёлок, - пробормотал Нерадов.
- Ни пуха! - ободряюще улыбнулся сосед.
 

XII


Покормив вислоухого Пирата и убрав остатки завтрака со стола, Анна Филипповна, замесила тесто. Сегодня у неё был выходной.  Проводив мужа на работу, а внука - на пляж и тщательно убрав комнаты, она отправилась на рынок прикупить фрукты и овощи к обеду. Вот уже неделя, как приехал внук отдохнуть и набраться сил после экзаменов.
-  Смотри, бабуля, - прямо с дороги, едва переступив порог, с гордостью показал внук синие с золотом корочки аттестата, - кроме  биологии, по всем предметам - «отлично».
Анна Филипповна, надев очки, долго с удовлетворением рассматривала и перечитывала документ. В июне ему предстояло поступать в ВУЗ, и она считала своим долгом наставлять внука, давать ему ценные советы, а главное - откормить, заставляя есть овощи и фрукты в большом количестве.
Возвращаясь с рынка, издали заметила, что у её калитки нерешительно топчется высокий худощавый мужчина под заливистый лай  Пирата. Он нервно курил, выжидательно глядя во двор. Что-то знакомое показалось Анне Филипповне в слегка сутулой фигуре незнакомца. Подойдя поближе, она уже не сомневалась. Мужчина стоял к ней спиной, но даже со спины она его узнала.
- Неужто, Игорь? - изумлённо спросила она вполголоса.
Незнакомец резко обернулся, и тут только она увидела в его руке букет пунцовых роз.
- Это вам, Филипповна, - неуверенно произнёс Нерадов, поспешно протянув ей цветы.
От неожиданности Анна Филипповна слегка опешила, машинально принимая букет.
- Да уймись ты, окаянный! - сердито цыкнула она на пса, продолжающего лаять.
- С чего это вы пожаловали?  Столько лет не объявлялись -  и на тебе.., - сухо вымолвила она, покосившись на розы и опустив сумку с продуктами на землю.
- Может, в дом пригласите? - произнёс Нерадов робко, - а то как- то на улице...
Анна Филипповна спохватилась:
- Да. Да. Проходите. Что это я?
 Подхватив сумку хозяйки и опасливо глядя на пса, он зашёл во двор. Собака, обнюхав гостя, успокоилась.
- Постойте пока здесь. Я только сумку снесу на кухню.
Игорь Николаевич огляделся. Многое изменилось за эти семнадцать лет. Другой забор, выложенный из декоративного камня, новая металлическая калитка с витыми прутьями, новые рамы в окнах. Всё аккуратно покрашено, везде  порядок, во всём  чувствовалась мужская хозяйская рука. Сирень у калитки разрослась  и свешивалась через забор. Такое знакомое дерево инжира в глубине двора слегка шевелило пятипалыми листьями, как бы приветствуя Нерадова.  Отцветающая глициния благоухала, каскадами кистей свешиваясь со стены дома. Лавровый куст аккуратно подстрижен. Нерадов ещё раньше заметил, что в каждом дворе по этому переулку растут  кусты благородного лавра. Может, поэтому он  и назывался Лавровый.
Щёлкнул засов калитки. Во дворе появился высокий темноволосый парнишка в потёртых джинсах.  Июньское солнце успело  позолотить его тело. В руках он нёс ласты и рубашку. Вежливо поздоровавшись, он  юркнул в дом. Из летней кухни вышла хозяйка.
- Да вы  садитесь, Игорь. За стол под навес. Я вот  завтрак внуку разогрела. С утра сбежал на  море голодный.
- Вы не беспокойтесь, Филиппована, я подожду. «Внуку, - подумал   Нерадов, -  значит сын Маши. Она, очевидно, на работе».
- Бабуль, - весело сказал паренёк, выйдя из дома и усаживаясь напротив Игоря Николаевича, -  я готов! Откармливай меня. Аппетит нагулял - зверский.
 Что-то неуловимо знакомое почудилось Нерадову в облике паренька. Необъяснимое смущение сковало его. Вышла хозяйка, неся сковородку с  поджаренной рыбой.
- Сейчас салат принесу, - улыбнулась внуку Анна Николаевна. - Позавтракаете  с нами? - обратилась она к Игорю Николаевичу.
Он  был голоден, но от завтрака вежливо отказался.
- Тогда, может, чай? Ваш любимый. Помню, как вы его хвалили.
- Пожалуй, - ответил Нерадов деревянным голосом.
Между тем, парень жадно набросился на еду, и когда Анна Филипповна вернулась, неся на подносе чай, весело спросил:
- Бабуля! А что ты с гостем не знакомишь?
Анна Филипповна на секунду замешкалась, а потом решительно сказала:
- Знакомься, коли хочешь!  Это твой родной отец...
Наступила пауза. Парень застыл с полным ртом еды, а у Нерадова запотели стёкла очков. Он машинально вытащил носовой платок, не заметив, как задрожали его пальцы.  Сердце бешено эаколотилось, вокруг всё плыло. Потрясённый Нерадов не мог вымолвить ни слова.
Первым пришёл в себя паренёк.
- Это тот, который звездочёт? - медленно проговорил он.
- Он самый, - ответила бабушка. Парень болезненно улыбнулся и произнёс, обращаясь к Нерадову, с нескрываемым сарказмом:
- Долго же Вы, однако, свои звёзды считали, папочка...
- Какие звёзды? - Нерадов побледнел и, с трудом шевеля онемевшими губами, прошептал:
- Я не знал о твоём существовании. Узнал только что...
Парень внезапно встал из-за стола и, ничего не сказав, выбежал за калитку.
- Игорь, вернись! - вдогонку крикнула бабушка, но парня уже и след простыл.
- Игорь!  Его зовут Игорь! - беззвучно шептал Нерадов, словно оглушённый.
- Ах! Ну, зачем я сказала? Кто меня за язык дёргал? - сокрушалась Анна Филипповна.  - Что я Маше скажу?
Нерадов застыл, опустив голову, не смея поднять глаза. Одна единственная мысль сверлила его голову:  «У меня есть сын, мой сын, мой сын...».  При упоминании о Маше он тихо спросил упавшим голосом:
- Как она?
Вероятно,  вид у него был такой ошарашенный, что на лице Анны Филипповны промелькнуло сочувствие, и, усевшись напротив него, она печальным голосом поведала невесёлую историю Маши. Игорь Николаевич слушал, затаив дыхание, стараясь запомнить каждую мелочь.
-  Она любила  тебя, обалдуя, поэтому и оставила ребёнка, - в заключение сказала она, переходя на «ты».
- Почему вы не сообщили о сыне? Всё было бы по-другому.
- А ты хоть раз позвонил? - вопросом на вопрос ответила она. - Тебе, женатому человеку, сообщать, что у тебя дитё родилось? Как у тебя ума хватило такое спросить? У вас с женой  к тому времени могли быть и свои дети, законные.
- Стыдился  звонить, боялся, что вы осудите меня, -  выдавил Нерадов.
- Бог тебе судья, - промолвила Анна Филипповна и добавила:  - Значит не любил ты девчонку, а просто воспользовался. А я куда глядела? Никогда себе не прощу. Да что теперь говорить? Первое время Машенька так убивалась! А потом, когда родился наш Игорёк, она смирилась, всю любовь к тебе перенесла на него. Когда появился Иван, он стал заботиться об Игорьке, как о родном сыне. А там и Лизонька родилась -     вылитая Маша. Своих-то имеешь? - спросила Анна Филипповна.
-  Бог меня наказал, Филипповна: дети  так и не появились, а как я  мечтал о сыне.
- Вот и домечтался, - грустно улыбнулась она, -  а что жена?
- С Вероникой мы расстались, она ушла от меня.
- Вот те на! - А такая любовь была, - почему-то обрадовалась хозяйка.
- Не было никакой любви. Мы её придумали, но выяснили  слишком поздно. В последнее время воспоминания о Маше не дают мне покоя, - признался он тихо. - Сейчас я понял, что только это чувство и было настоящим, не придуманным.
В голосе Нерадова было столько боли и неподдельной искренности, что Анна Филипповна не знала, что ответить. Не притронувшись к чаю, он встал и спросил:
- Куда же Игорь убежал?
- Мальчишка с характером, видно переживает сейчас где-то.
Они зашли в дом. Нерадов увидел на стене фотографию в резной деревянной рамочке, на которой  улыбающаяся Маша, прижимала к себе маленького Игорька, а рядом  в полупрофиль стоял Иван, с нежностью глядя на них.
- Это перед отъездом они сфотографировались мне на память, - сказала Анна Филипповна, - у меня хранится целый альбом с фотографиями, где Игорёк маленький. Маша любила его фотографировать. Хочешь взглянуть? - и она подошла к антресолям, чтобы вытащить альбом.
Игорь Николаевич жадно, не отрываясь, смотрел на фото, затем произнёс печально:
- Как я ему завидую, этому Ивану. Хороший, должно быть, человек.
- Замечательный!  Был.  Два года назад Иван погиб на шахте.
Нерадов внезапно выпрямился, глаза его засветились надеждой.
- Как Вы думаете, Игорь простит меня? - произнёс он.
- Поговори с ним, - неопределённо ответила хозяйка, - найди нужные слова. - Гляди, как на тебя похож, да и наклонности твои унаследовал - оживилась она, затем заявила гордо: - Талантливый он у нас. Поступать едет на астронома.
- А вы как, Филипповна? Нашли себе пару?
- Решилась-таки, - смутилась хозяйка, - тоска по Маше и внуку заела. Теперь вот вдвоём дочери  помогаем. Трудно ей там самой.
Не дождавшись сына, Нерадов стал прощаться, спросив разрешения приехать завтра утром.  Неожиданно став отцом и  постепенно осознавая это, он внутри ликовал.    Вечером они с Михаилом возбуждённо обсуждали это событие за столиком бара.
- Мой тебе совет, - сказал Смолянский, -  езжай к Маше вместе с сыном. За любовь надо бороться.
- Да, да, да, - горячо воскликнул Игорь Николаевич, - я и сам так решил .Непременно поеду! Будь, что будет!
- И правильно.
На другой день Нерадов, накупив фруктов, снова появился в Лавровом переулке.
Накануне ночью он долго размышлял, что сказать сыну и решил, что расскажет, не оправдываясь, всё,  как на духу. Парень он взрослый - поймёт. А там пусть сам решает - нужен ему такой отец или нет. «В конце концов, - думал он, - новость эта тоже ошарашила пацана. Со временем , если и не примет меня, как отца, то по крайней мере - смирится, успокоится и простит». Подогреваемый этими мыслями, Нерадов подошёл к знакомой калитке. На лай Пирата вышел Фёдор Иванович. Поздоровавшись и угомонив собаку, он сказал:
- Это уже второй пёс после Чака. Перед этим был Обалдуй, любимец Анны. Бестолковый, правда. Под машину попал.
- Чака я помню, - заметил Игорь Николаевич. А где хозяйка?
- В доме с Игорем, вас дожидаются.
У Нерадова ёкнуло сердце. «Сын дома - это хороший знак». Войдя в дом и поздоровавшись, он поспешно стал выкладывать фрукты, заполняя неловкую паузу.
- Да ты не суетись, звездочёт, - мягко сказала хозяйка. - Присядь лучше.
Он сел, не решаясь посмотреть в глаза сыну. Парень, спокойно листая какой-то журнал, попросил бабушку и Фёдора Ивановича выйти.
- Мужской разговор - дело серьёзное, - проговорил Фёдор Иванович, покидая с женой комнату.
Игорь Николаевич вопрошающе поднял глаза на сына. Тот, отодвинув журнал и посмотрев в упор на Нерадова, спросил:
- Чего вы хотите от нас?
Игорь Николаевич растерялся. Вопрос был прямо в лоб и он не знал, что ответить. Наконец, произнёс:
- Игорь, пойми меня, я очень хотел увидеть твою маму. Только увидеть... Когда-то мы любили друг друга.
- Знаю, - произнёс парень, - мне бабушка всё рассказала.
Затем, отвернувшись в сторону, проговорил, слегка запинаясь:
-  Мама вас... до сих пор... любит. Раньше я этого не понимал, а сейчас...
- Погоди, Игорь, - Нерадов не решался говорить ему «сын». «Глупая интеллигентская нерешительность», - ругал он себя в сердцах. - Погоди, ты сказал «до сих пор любит». Это правда?
- А вам-то что? Вспомнили, когда остались у разбитого корыта, - запальчиво сказал сын.
Нерадов съёжился, но решил не сдаваться:
- Знаешь, Игорь, ты слишком юн  об этом судить. Так сложилась наша судьба. В то время я был несвободным и многие другие причины связывали меня с московской жизнью, - медленно проговорил он, тщательно взвешивая слова.
Но всё равно получалось так, как будто он оправдывался перед сыном. А тот, по-детски шмыгнув носом, вдруг сказал, глядя на Нерадова неожиданно потеплевшими глазами:
- Понимаете, дядя Иван хотел меня усыновить и дать свою фамилию, но мама сказала ему, что у её сына есть родной отец и фамилию он носит его - Нерадов. Это правильно. Спасибо за это маме, - и вдруг, опустив глаза, произнёс еле слышно: - Я всегда тебя ждал, с детства.
У Игоря Николаевича  от этих слов заколотилось сердце и спазм сдавил  горло. Впервые сын обратился к нему по-сыновьи просто.
- А ты - молодец, - наконец, выговорил он осипшим от волнения голосом, - и мама твоя - умница.
Необузданная радость до отказа наполнила сердце Нерадова. Он с нежностью смотрел на сына и мысленно прижимал его к груди.
- А всё-таки откуда ты взял, что мама меня до сих пор любит? - эта мысль не давала ему покоя.
- Она часто смотрит на меня и, не замечая слёз, говорит: «Точная копия отца»
В душе Нерадова всё пело и ликовало.
- Слушай, - с воодушевлением воскликнул он, - а не махнуть ли нам вместе к маме?
Паренёк недоверчиво улыбнулся:
- Ты...  вы... это серьёзно?
- Абсолютно! Ну как?
- Надо подумать. Что бабуля скажет? Хотя я уже взрослый, паспорт получил, сам могу решать. Хотите..., хочешь - покажу! - он подошёл к спортивной сумке и вытащил из бокового кармана паспорт. Игорь Николаевич бережно взял его в руки и, развернув, прочитал: «Нерадов Игорь Игоревич, 1989 года рождения», - затем приблизился к сыну, ему так хотелось его обнять, но он сдержал свой порыв.
- Ну, так что - мир?  - улыбнулся он.
Вместо ответа паренёк, робко заглянув ему в глаза, тихо произнёс:
- Наконец, я дождался тебя, отец!


XIII


Скорый поезд «Симферополь-Донецк» прибывал к месту назначения. Нерадов волновался и беспомощно глядел на сына, пытаясь сохранить равновесие. Игорь, заметив волнение отца, ободряюще сказал:
- Вот увидишь, мама обрадуется, - хотя тоже заметно нервничал.
 Всю дорогу Игорь Николаевич находился в состоянии эйфории,  вот только сейчас что-то сдали нервы. А вдруг Маша не захочет с ним даже разговаривать? Проклятая мнительность!
Уезжая из санатория за две недели раньше срока, он, смеясь, сказал  Смолянскому на прощанье:
- А ты, брат, молодец! Всё правильно про меня понял.
- Ну, держись! - сказал Михаил и крепко обнял нового друга. - Звони, если что. Будешь в Киеве - встретимся.
Анна Филипповна, передавая для Маши сумки с продуктами, прощаясь, разрыдалась и, бегло поцеловав его в щеку, прошептала:
- Дай Бог, чтобы у вас всё сложилось.
- Бабуль, ты только маме не звони насчёт отца. Пусть будет для неё сюрприз, - попросил внук.
- А я уж хотела... Ладно, ты прав, внучек. Наверно, так будет лучше.
В поезде Нерадов, решив «прощупать» сына на предмет физики, как когда-то «прощупывал» его Яков Борисович, отец Вероники, с удивлением и радостью обнаружил, что познания в этой области у парня солидные и предложил ему учиться в МВТУ в Москве.
- А  потяну?
- Потянешь, потянешь, - сказал отец, похлопывая его по плечу. Я его окончил, и мой сын его окончит.
Игорь расцвёл, мечтать о таком он даже не пытался. Перед конечной станцией Игорь Николаевич много курил, выходя в тамбур. Сын это заметил.
- Нервничаю, - простодушно сказал отец.
Поезд, наконец, прибыл, и Нерадов сразу заметил Машу, беспокойно высматривающую в толпе сына.  Нагруженный сумками, он невольно спрятался за спину Игоря, сразу устыдившись этого порыва, и в ту же секунду Маша, увидев, наконец, сына, радостно бросилась к нему. Тот  молча улыбался, слегка косясь на отца, стоящего рядом с сумками. Маша, не замечая никого вокруг, улыбаясь, смотрела только на сына, и бросив рассеянный взгляд на Нерадова, скользнув глазами по сумкам в его руках,  проговорила:
- Спасибо, что помогли. 
Но тут же голос её осёкся, глаза расширились, а лицо побелело. Она изумлённо, не отрываясь, смотрела на Нерадова, не в силах вымолвить слова. Казалось - она потеряла дар речи.
- Ну, здравствуй, Маша, - тихо произнёс Игорь Николаевич.
Сын с тревогой посмотрел на мать. Она слегка покачнулась, и Нерадов, шагнув к Маше, импульсивным движением её поддержал. Затем взял её ладонь в свои руки и поднёс  к губам. Ладонь была холодной, как ледышка.
- Как...  зачем ты здесь? -  произнесла она бескровными губами.
- Не отталкивай меня, прошу, взмолился Нерадов. - Я приехал к тебе, потому что, потому что...  Игорь! - воскликнул он, - надо такси поймать.
- Зачем такси, здесь автобус ходит, - растерянно и бессильно проговорила Маша.
- Какой автобус? Поторопись, сын!
Парень тут же побежал к остановке, а Маша продолжала смотреть на Нерадова не понимающими глазами.
- Машенька! - ласково сказал Игорь Николаевич, продолжая держать её ладонь в своих руках, - я здесь потому, что больше не могу жить без тебя, - затем, торопясь и сбиваясь, он взволнованно произнёс:  - Я... ты... нас разделило непреодолимое...  роковое стечение обстоятельств...  Сейчас многое изменилось... Нет, не то говорю...  Изменился я сам, понимаешь?
Маша стояла, слегка прислонясь к Нерадову.  Ей не хватало воздуха, она отвела глаза и молчала.
- Я верил, - продолжал он, - что наступит час, когда я увижу тебя, услышу твой голос, сожму твои руки. Понимаешь, ты всегда жила в моём сердце, даже когда я о тебе не думал в водоворотах жизни. «Чёрт побери, что я несу? Зачем эти высокие фразы?», - ругнулся он про себя. «Но ведь это правда, она должна поверить», - отчаянно думал он. Его беспокоило молчание Маши, но он продолжал говорить:
- Скажу просто - я стал другим, Маша. Ко мне однажды пришло ощущение, что всё не напрасно. Не напрасно мне подарила судьба встречу с тобой. Доказательство - наш сын!
Маша медленно подняла глаза на Нерадова, в них стояли слёзы, и в глубине этих фиалковых глаз он прочёл нечто туманное, нежное и до боли родное.
Подъехало такси. Сын, погрузив вещи в багажник, сел рядом с водителем, бодро выкрикнув ломающимся мальчишеским голосом:
- Рули, шеф, в Доброполье!
Нерадов, бережно усадив Машу на заднее сидение, сел рядом и снова взял её руку, чувствуя, как ладошка оттаивала в его руке. За окнами такси замелькали утопающие в буйной зелени садов белые хатки, затянутые ряской ставки, поросшие ивняком и вербой, квадраты полей, уже покрывшиеся нежной зеленью озимых  с разделяющими их двойными посадками. Мелькали, зеленея  сочной травой луговины с застывшими на них коровами,  конусы терриконов и производственные постройки.
В салоне машины монотонно гремел тяжёлый рок. Игорь Николаевич  улыбнулся про себя, заметив, что Маша робко склонила голову на его плечо. Покосившись в сторону родителей, сын  довольно хмыкнул.
- Выруби  рок, он здесь не катит, - обратился парень к водителю. - У тебя другая музыка есть? Может, ретро какое-нибудь душевное...
«Рок - несчастливая судьба, - Нерадов вспомнил вдруг своего соседа по палате, любителя кроссвордов  Петра Аверченко.  - Сейчас это уже не по моей части»,
Щёлкнул магнитофон, запел Джо Дассен. Игорь Николаевич наклонился к Маше, губами прикоснулся к её волосам и замер, почувствовав запах её духов. Затаив дыхание, он наслаждался ощущением невесомой близости, напоминающей слияние душ, затем прошептал ей в ухо:
- Помнишь, Джо Дассен всегда звучал из пляжного репродуктора...
- Конечно, помню. Когда слышу его, всегда вспоминаю нас, - так же шёпотом ответила Маша.
Увидев знакомую серёжку с аметистом  и дотронувшись до неё губами, он шепнул:
- Страшно было прокалывать уши?
- Ничуть. Страшно было жить без тебя.
Вдруг Маша слегка отодвинулась и горячо проговорила:
- Это был сон, наваждение, мираж. Семнадцать лет прошло без тебя. Семнадцать лет наши дни возвращались ко мне с мучительной ясностью. Твой образ преследовал во снах.  Я знала, я чувствовала - ты исчез не по своей воле. Но не пропал бесследно, а подарил мне сына, свою копию. В его жестах, мимике, словах я угадывала тебя.
Нерадов крепко сжал её руку.
- Филипповна сказала, что ты  не поступила на исторический из-за сына? А как ты любила историю!
- Я могла бы учиться заочно, но тогда  Игорёк получил бы меньше моей любви. Нет! Сына я любила больше истории. Он - моя история, география, астрономия и все науки вместе.
 «Любящие женщины мудрее нас, мужчин», - подумал Нерадов и прижал Машу к себе.
- Сейчас всё будет по-другому, вот увидишь, - сказал он.
Маша недоверчиво и грустно улыбнулась:
- Игорь, мне не важно, кто ты, кем стал, с кем живёшь, красив ли, благополучен ли. У меня всегда было ощущение, что мы одно целое. А сейчас мне важно, что ты рядом, пусть не надолго. Зато когда ты уедешь, у меня появятся силы жить дальше.
- Я один, Маша. Теперь у меня только ты и наш сын, - произнёс Нерадов счастливым голосом. - Знаешь, всё к этому шло. Я был счастлив только с тобой, Маша.   Никогда не верил в судьбу, а сейчас знаю точно - ты была мне предназначена судьбой, ты - моя судьба.
Водитель,  взглянув на их отражение в зеркале, задорно подмигнул  пареньку. Маша счастливо улыбнулась, прижавшись к Нерадову, заметив, как украдкой на них посмотрел сын. В салоне машины продолжал звучать голос  Джо Дассена, возвращая их в далёкое знойное лето 1988 года.



г.  Ялта
Тамара Егорова


Звездочёт

Повесть


I

«Вот и остался совсем один», - подумал Нерадов, сидя перед камином и рассеянно созерцая языки пламени. Только что ушла Вероника, ушла навсегда.Он чувствовал себя опустошённым и разбитым, его знобило и, придвинувшись ближе к огню, Игорь Николаевич меланхолично шевелил кочергой древесные угли. «Чего ей не хватало?» - думал он. Они, наконец, выехали из квартиры тестя на Кировском проспекте в уютный добротный дом, который Нерадов купил восемь лет назад на свою Государственную премию. Его авторитет в научных кругах и должность, которую он занимал, - разве не об этом она мечтала? Сейчас дом был пустым и холодным, и Нерадов ощутил такую же холодную пустоту в груди.
  Чувствуя, что не может согреться, он вышел в прихожую,  накинул халат. Здесь витал ещё запах духов Вероники, и сердце  тоскливо сжалось. Любил ли он жену?  Нерадов никогда об этом не задумывался. Скорее всего, он привык к ней, как к домашнему халату, который всегда под рукой, а стоит ему  затеряться - начинаешь нервничать. Похоже, это была привычка жить под одной крышей. Жизнь протекала по хорошо спланированному руслу и вполне устраивала Игоря Николаевича. Сейчас,  когда она дала первый сбой, он растерялся.
И всё-таки с её стороны это был поступок. Не розыгрыш, не провокация, а поступок, заслуживающий уважения. Не каждая женщина в зрелые годы решится на такое. А причина банальная - появился другой мужчина. Работая с её отцом, известным физиком, Игорь Николаевич, будучи ещё аспирантом, привык к мысли, что в его судьбе всё предрешено: и тесть, и карьера, и жена. А сейчас стереотип не сработал, Вероника объявила, что уходит, что намерена своё будущее строить с другим. «Но почему? - мучительно думал Нерадов, - что её во мне не устраивало?» Он всегда покупал ей цветы, дарил дорогие подарки, женщинами не увлекался, за семнадцать лет семейной жизни жена ни разу не уличила его в измене. Он весь был в работе, любил её до самозабвения, горел ею. Даже сотрудники, бывало, подшучивали:
- Игорь Николаевич! Не понятно, на ком ты женат, - на Веронике или на
физике.      
Да и сама Вероника как-то на банкете в его честь, дразня его, сказала:
- Ну, ты и зануда! Хотя бы из приличия  сделал Ирочке комплимент. Похвалил её платье, что ли.
Ирочка, его секретарша, души в нём не чаяла, и все это знали. Вот и пойми этих женщин: изменяет -  негодяй,  не изменяет -  зануда. Потрясающая женская логика!
Размышляя, Нерадов подошёл к окну. Был конец марта, но весна что-то запаздывала. Вдоль аллей дендропарка кое-где лежал  сероватый пористый снег, небо было такое же серенькое и унылое, как и его настроение. Где-то смеялись дети,  раздавался весёлый лай соседского пса.  Детей они так и не завели. Может, причина  здесь? Может, их брак распался из-за этого? Но жена с самого начала не хотела их иметь, хотя он так мечтал о сыне. Веронике хотелось первое время не обременять себя ничем. Живя беззаботно и весело, она красовалась на всевозможных «светских» приёмах, престижных «тусовках» и банкетах. Работая инженером-технологом в салоне популярного Дома моделей на Кузнецком, она всегда была ухожена, самодостаточна и вызывающе красива. Дети так и не появились. Вероника обвиняла его, ссылаясь на специфику его работы с радиоактивными материалами. Но потом выяснилось, что причина всё-таки была в ней. Она всеми правдами и неправдами методически и расчётливо отодвигала своё матер
инство. А  в итоге -  ни жены, ни детей, ни внуков, ни даже собаки.
Нерадов подошёл к бару, налил  немного мадеры и залпом выпил. На душе было тошно. Завтра придёт домработница, принесёт продукты, уберёт квартиру, польёт цветы, затем, вежливо попрощавшись, покинет дом. И опять одиночество. Вторая рюмка немного успокоила Игоря Николаевича и согрела «Что я раскис, как обманутый муж в дешёвом водевиле?».  Покопавшись в себе, он с удивлением обнаружил, что не испытывает ни ревности, ни боли, ни злости,  а только растерянность и досаду. Где-то по большому счёту он понимал жену, начиная осознавать, как мало уделял ей внимания, как мало её любил.  Нерадов снова налил себе мадеры и задумался: «А что дальше?».


* * *

Ему не хватало Вероники. Через месяц Игорь Николаевич понял: надо что-то предпринимать - привыкнуть к одиночеству было трудно. На работе он ещё как- то держался, забывая о времени.   Прежнего энтузиазма уже не испытывал, но засиживался допоздна в лаборатории, пока служба охраны вежливо не напоминала, что пора включать сигнализацию. Мысль о том, что надо возвращаться  домой, угнетала его. Он почти ненавидел пустой холодный дом, гнетущая тишина которого звоном отдавалась в  ушах. Часами лежал на диване, тупо уставившись в телевизор, или разжигал камин, погружался в кресло и неотрывно глядел на пляшущие языки пламени, время от времени прикладываясь к горлышку бутылки. Становилось легче. Чувство безысходности отпускало, то ли растворяясь в вине, то ли сгорая в камине.
Слух о его разрыве с женой распространился в НИИ мгновенно. Коллеги-мужчины утешали его по-мужски грубовато, с напускным цинизмом:
- Не унывай, Нерадов. Твой случай банален и не смертелен, - говорили одни.
- Перебесится и вернётся. Это бзик стареющей дамы. А то - плюнь и заведи себе новую подругу,  - говорили другие.
Сотрудницы сочувствовали иначе. Предварительно напудрив носики и освежив помаду на губах, томными голосами внушали Нерадову, что он обаятелен, умён, талантлив и что любая женщина сочтёт за счастье... , и всё в таком же духе. Одна из них сообщила ему, что Вероника ушла к Тронину, заведующему кафедрой МВТУ имени Баумана, что якобы там - сумасшедшая любовь и, многозначительно улыбаясь, добавила, что их роман длится уже не один год. «Значит всё-таки Тронин», -  подумал Игорь Николаевич равнодушно, припоминая самодовольную нагловатую физиономию  сокурсника.
Собственный дом продолжал тяготить Нерадова. Каждый день он возвращался домой с таким чувством, с каким узник после прогулки возвращается в свою камеру. Друзья советовали взять отпуск и на время куда-нибудь выехать. Смена обстановки, мол, помогает прийти в себя. Он и сам всё чаще подумывал об этом. «Хорошо бы поехать к морю, по путёвке, чтобы на всём готовом», - думал Нерадов, - надо зайти в профком посоветоваться».
Неожиданно позвонила Вероника и, слегка запинаясь, сообщила, что подаёт на развод и что ей необходимо его письменное согласие. Он ответил:
- Я всё подпишу, что надо, только поторопись, я уезжаю, -  и сам удивился  равнодушию, с каким произнёс эту фразу. Веронику, видимо, ответ  насторожил, и она добавила:
-  О доме мы поговорим позже.
Сейчас Нерадов уже не испытывал острого ощущения оставленности, какое было в начале их разрыва  В душе даже просыпалось чувство облегчения, что первый шаг сделала Вероника, а не он. Впрочем, вряд ли ему пришло бы в голову сделать этот шаг вообще. Его уже не пугал предстоящий развод, и сейчас он боялся признаться самому себе, что в душе, на самом её донышке, просыпалось чувство, не похожее на чувство утраты.  Скорее, наоборот. Так бывает, когда, выйдя из душного помещения на свежий воздух, неожиданно закружится голова.
Больше всего  волновала мысль о предстоящем отъезде. Только бы не оставаться в  доме, где каждая мелочь угнетала, и больше всего угнетала тишина. Он вздрагивал от малейшего звука, как от неожиданного взрыва петарды. «Прочь из Москвы! - думал Нерадов, - и побыстрее. Семья не состоялась. Что ж, надо жить дальше».
Готовясь к отъезду, Игорь Николаевич решил разгрести завалы бумаг в столе, пытаясь найти недописанную статью. «В санатории допишу», - подумал он, перебирая папки. Статья не находилась и, вытащив  нижний ящик, Нерадов обнаружил лежащую в картонной коробке большую черноморскую раковину. Он тут же вспомнил, как она к нему попала, и сердце кольнуло от неожиданности. Приложив раковину к уху, он услыхал приглушённый гул волн, и ему даже почудился йодистый запах нагретых водорослей. Задумавшись, опустился в кресло. Как же давно это было...


II

Они с Вероникой только поженились, и молодой Нерадов переехал в дом тестя, профессора Теплинского, который угадывал в своём зяте незаурядные способности  учёного-физика. Здесь у Игоря был отдельный кабинет и всё необходимое для работы над диссертацией. И самое главное  - дискуссии после вечернего чая с тестем, которого он обожал и который так в него верил. Яков Борисович добился распределения Игоря в свой НИИ, предложил  учиться здесь же в аспирантуре и  стал его руководителем.  Сам профессор Теплинский! О таком повороте судьбы Игорь даже не смел мечтать.. Сокурсники называли его «счастливчиком» и откровенно завидовали.  Никто из друзей не сомневался, что с таким патроном Игорь горы свернёт. Да и сам он обрёл уверенность «любимчика Фортуны». 
Заканчивал аспирантуру Нерадов накануне своего двадцативосьмилетия. Кандидатскую диссертацию защитил блестяще, несмотря на уловки оппонента, въедливого старца, скептика и ортодокса профессора Сёмина, который после защиты, пожав ему руку, сказал:
- Что ж, юноша, поздравляю! Вы достойно защищались. Вашу логическую концепцию трудно оспорить, - и, покосившись в сторону Теплинского, многозначительно добавил:
- Правда, с таким покровителем...
Нерадов скромно промолчал, сделав вид, что намёк не понял. Поддержка шефа, руководителя отдела и собственного тестя, сослужили ему хорошую службу. Когда волнения улеглись, на семейном совете тесть огласил следующее:
- Игорь, тебе предстоят серьёзные испытания - разработки в области холодного синтеза. Тема  не раскручена, много «белых пятен», но я верю в тебя.  Есть в тебе хватка. Съезди-ка ты к морю, остынь, отдохни хорошенько, скинь напряжение, а приедешь - с головой включайся в работу. Учти - поблажек не будет.  Похлопав его по плечу, добавил:
- А я за это время для тебя кое-что подготовлю.
- А как же Вероника? - спросил он.
- Ей не до тебя будет.
Жена заканчивала институт тонкой химической технологии.  Через месяц ей предстояла защита диплома на кафедре технологии полимеров и эластомеров. Игорь обожал  тестя и, не смея  перечить, неохотно согласился. С Вероникой они решили, что он поедет в небольшой курортный посёлок к прежней хозяйке, где они однажды уже отдыхали вскоре после знакомства. Тогда они  сняли комнату рядом с морем в небольшом  домике по Лавровому переулку. Здесь было тихо, уютно, а живописная природа настраивала на романтический лад.
Воспоминания Нерадова прервал телефонный звонок. Звонил тесть. В институте он держался с ним ровно, делая вид, что ничего не произошло.
- Так ты, говорят, в санаторий едешь? Что ж, понимаю... - в голосе его чувствовалось лёгкое замешательство, - ты там, это... не раскисай... Жизнь... понимаешь, она непредсказуема, -  неуверенно произнёс он.
Повесив трубку, Игорь Николаевич вышел на террасу. Мысли снова вернулись к Веронике. Как счастливы они были, въезжая в этот дом. Десять лет прожив с родителями жены, он только тогда понял, как важно жить отдельно, своим домом, почувствовать, наконец, себя хозяином. В то время он получил Государственную премию за изобретение, нашумевшее не только в научных кругах Союза, но и за рубежом. Кое-что скопил, тесть добавил на обустройство - и вот они с Вероникой, наконец, приобрели небольшой особнячок с гаражом в районе Новогиреево. Парковая зона, чистый воздух, метро рядом, - чего ещё желать! Они были счастливы. Вероника увлечённо подбирала мебель, панели, обои, всевозможные аксессуары, наняла дипломированного агронома для озеленения  просторного участка.
Нерадов вспомнил день новоселья. Это был незабываемый день! Гости Вероники из Дома моделей, где она работала, стильные амбициозные «львицы» в сногсшибательных нарядах, снисходительно хвалили дом и делали комплименты хозяйке. На Веронике было яркое малиновое платье с таким же ярким зелёным шарфом, гармонирующим с изумрудными серьгами и кокетливо подчеркивающим зелень её глаз. Она была потрясающе красива.  Даже на собственной свадьбе он ею так не любовался. Его гостями  были, в основном, научные сотрудники  отдела и два-три однокурсника.  Был среди них и Вадим Тронин,  преуспевающий физик, оставленный после аспирантуры на кафедре МВТУ. «Вот откуда у них началось», -  подумал Нерадов.
С тех пор прошло семь лет. Неужели все эти годы Вероника изменяла ему? Может быть уже тогда она задумала уйти. Хотя нет, в то время Вадим был женат, но как ему помнится, брак не был счастливым. С Трониным он особо не дружил, а после новоселья тот и вовсе пропал. Случайно узнав, что его назначили заведующим кафедрой, Нерадов подумал, что надо бы позвонить, поздравить, но так и не нашёл время.
Звонок в дверь вернул его в действительность. На пороге стояла Вероника, почему-то не захотевшая открыть дверь своим ключом. Очевидно, таким образом намекая мужу, что они уже чужие.
- Проходи, - холодно сказал Игорь Николаевич, - ты что-то забыла из вещей?
- Ты сказал, что уезжаешь. Это, конечно, твоё дело, но я подаю на развод, ты же в курсе. Давай  закончим формальности, а потом  отправляйся, куда хочешь.
- Вот как! Я полагаю, что моё присутствие в Москве не обязательно. Детей у нас нет, внуков тоже, так что проблем не будет, нас разведут и без меня. Что надо подписать? Давай!
- А имущество? Дом?
- Дели, как хочешь.
Вероника оживилась. Надо полагать, она была озабочена именно этой стороной вопроса.
- Понимаешь, -  в голосе её звучало смущение, - я тут подумала... если ты не возражаешь, конечно. Оставь себе «Мерс», а дом пусть останется мне, -  выпалила она скороговоркой и пояснила:
- Дело в том,  - она запнулась, - дело в том,  что Вадим ушёл от жены и квартиру оставил ей и детям.
- Да, настоящий джентльмен, - с издёвкой сказал Игорь Николаевич, - похоже, что ты ожидаешь от меня такого же джентльменского порыва. А где прикажешь мне жить? В машине? Замечательная перспектива!
Внезапно Нерадов разозлился.
- Ника! - сказал он резко, - мы с тобой прожили семнадцать лет. У нас мог бы быть сын или дочь. Но ты не хотела детей, хотя знала, как я мечтал о сыне. И вот теперь ты уходишь и оставляешь меня с машиной, думая, очевидно, что она компенсирует эти семнадцать лет семейной жизни.
- Ты считаешь - у нас была семья? - спросила Вероника, - ответь мне честно на один вопрос,  - ты любил меня?
- А какое это имеет значение сейчас. Впрочем, отвечу честно - не знаю. С тобой мне было хорошо, удобно, надёжно, А теперь, - Нерадов задумался, -  надо научиться жить без тебя.
- Я это всегда чувствовала, Игорь. Но мне хотелось быть любимой. А ты  любил только  работу. До ночи пропадал в институте. Мы с тобой виделись так редко, что я не ощущала себя замужней женщиной.
Наступила пауза. Вероника подавленно молчала и глядела на него широко раскрытыми глазами. Взгляд их был отстранённым и чужим и, вместе с тем, светился каким-то незнакомым Неродову внутренним светом. Луч заходящего солнца запутался в её волосах, окрашивая их в золотисто - медные тона. «Здорово она изменилась, - подумал он уязвлено, - ещё красивее стала». Но внутри он не почувствовал волнения, а только досаду и усталость.
- Знаешь, продолжала она, - если уж честно, я тоже была к тебе сильно привязана, мне казалось - это любовь и есть. Но это было заблуждением. И поняла я это только тогда, когда встретила Вадима.
- Для чего же ты продолжала этот фарс, если поняла? - возмутился Нерадов.
- Вадим был не свободен в то время. Ты сутками пропадал на работе и даже не интересовался, где я и с кем провожу время. Вначале это сильно задевало,  а потом  я смирилась. Рядом был Вадим, любящий, заботливый, и рожать для тебя наследника мне расхотелось.
- Вот оно что выясняется. А я-то, дурак,  думал...
- Я поняла, что дети не свяжут семью, где нет любви, - перебила Вероника, - их надо рожать от любимых или не рожать совсем,  -  мстительно произнесла она.
- Удобная позиция, - заметил Игорь Николаевич. - Не лукавь, это  красивые слова, не более. Детей надо рожать в молодости, а тебе за сорок.
- Может, ты и прав. Теперь уже поздно их заводить, я сама себя наказала. А когда папа начал на меня давить: «скоро, мол, внука подаришь?»,  -  я не выдержала...
-  Так Яков Борисович обо всём знал с самого начала? - перебил Нерадов.
-  Нет, конечно. Тогда бы он меня не понял, ведь он так гордился тобой.  За меня он всегда и думал  и решал, а я была послушной девочкой. Но тут я не выдержала и в запале всё ему рассказала, да ещё и обвинила в придачу. Ведь это он настоял, чтобы я вышла за тебя. Но сейчас я его не виню, он же хотел, как лучше. Теперь папа очень сожалеет об этом, - закончила она.
Откровенность Вероники смутила Игоря Николаевича и он сказал:
- Я, пожалуй, поступлю, как хочешь ты. Забирай дом... Без тебя на кой он мне?
 Осточертел уже... Куплю себе что-нибудь поскромнее.
- Ты хорошо подумал? - Вероника просветлела.
- Да, я так решил.
- Спасибо, Игорь, - просто сказала она. -  Надеюсь, что мы, если и не останемся друзьями, то и врагами не будем. А ты ещё устроишь свою жизнь, вот увидишь.
- Ладно, не надо меня утешать, - буркнул Нерадов, - сам разберусь со своей жизнью.

Ш

Едва Маша сомкнула глаза, как тишину разорвал  телефонный звонок. «Кто бы это мог быть?» - подумала она, пытаясь одновременно включить свет и накинуть халат.   Мельком взглянула на часы, - два часа ночи. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Работая в объединении «Добропольеуголь» секретарём, Маша по опыту знала, что  ночные звонки ничего хорошего не предвещают. Вероятно, что-то случилось. Звонил дежурный диспетчер:
- Машина за вами вышла, надо срочно явиться на работу.
Захваченная врасплох, наспех одевалась, а в голове теснилось множество вопросов.
Прибыв на место, Маша сразу же спросила:
- Что случилось? На каком участке?
Диспетчер ничего не объяснил, да это и не входило в его обязанности. Его делом было вызвать секрктаря, собрать всех инженерно- технических работников и доложить начальству.
От Доброполья, маленького шахтёрского городка, до шахты «Белозёрская» было всего 15 километров, но Маше казалось, что едут они долго и  медленно, может быть потому, что мимо на большой скорости проносились с мигалками и сиренами машины ВГСЧ (военизированной горноспасательной части). Поднятые по тревоге работники ИТР подавленно молчали, а Маша  пыталась унять  мелкую дрожь. Два года назад на  шахте погиб её муж Иван и оставил её с двумя детьми на руках. Родственников в городке не было. Хотя жила она здесь  более десяти лет, душа тосковала по родным местам. Дети регулярно проводили каникулы у бабушки в Крыму. Сама она за десять лет только пару раз вырывалась к морю, в родные пенаты, и то, пока был жив Иван. А сейчас - на кого оставишь хозяйство?
Когда Иван привёз Машу и её  пятилетнего сынишку в свой дом, свекровь показалась ей суровой и неприветливой. По-женски Маша её понимала: сын взял в жёны женщину из чужих краёв да ещё с маленьким ребёнком - любая мать встала бы на дыбы.  Иван утешал жену:
- Ты не думай, она добрая. Потерпи немного. Узнает тебя получше и полюбит, как дочь, вот увидишь.
И она терпела, хотя порой плакала украдкой, спрятавшись на краю огорода в  крыжовнике. Свекровь присматривалась к Маше недолго. Оценив её кроткий нрав, трудолюбие, почтение к ней, она, действительно, потеплела и совсем оттаяла, когда узнала, что Маша ждёт ребёнка. А сколько радости было, когда невестка родила дочку и в честь свекрови назвала её Елизаветой! Но недолго нянчилась Елизавета Ивановна старшая со своей внучкой, Елизаветой Ивановной младшей. Несмотря на декретный отпуск, Маша по утрам подрабатывала в шахтоуправлении уборщицей.  Как-то среди зимы, проводив  мужа на шахту и отведя сына в детский сад, по дороге на работу она заметила торопливо идущую за ней соседку, бабу Нюру, которая что-то взволновано кричала и махала ей рукой. Подбежав к Маше, баба Нюра  встревожено сообщила:
- Ох, Маша, как бы беды не случилось... Выхожу во двор - слышу: дитё твоё заходится от крика. Дом закрыт изнутри на засов, видать, дома Лизка-то. Колочу в дверь - без толку, стучу в окно - впустую, кричу в голос - зазря!
Не помня себя, Маша прибежала домой. Соседи помогли  взломать дверь, но когда ворвались в дом, увидели лежащую без сознания на полу кухни свекровь. На плите дымилась подгоревшая каша для Лизоньки. Вызвали «скорую», но было уже поздно. Она скончалась от обширного инфаркта. После похорон Маша совсем растерялась. Хорошо, что мама приехала, оформив  отпуск за свой счёт, и вдвоём они кое-как справлялись с хозяйством. Анна Филипповна, мама Маши, часто прижав к груди внуков, тяжело вздыхала, украдкой вытирая слёзы, и перед самым отъездом предложила дочери забрать внука на какое-то время к себе в черноморский посёлок.
- И тебе будет легче, и ребёнок оздоровится у моря, - говорила она.
Вначале Маша наотрез отказалась расстаться с сыном,  но позже  поняла, что это был единственный выход.  Успокоила себя тем, что сына отдаёт ненадолго. Когда мама с малышом уехала, ей пришлось уволиться с работы и сидеть с дочкой. Иван, как мог, помогал, хотя после работы валился с ног от усталости.
Жизнь постепенно налаживалась. Лизочка подрастала, а главное - с ней  снова был её сынок, на которого она не могла нарадоваться.  В отличие от Лизы, он  рос спокойным ребёнком, не по годам развитым, и всё больше и больше напоминал своего отца -  первую и единственную её любовь.
Неожиданно нагрянула новая беда - на шахте погиб Иван. Известие это подкосило Машу. Она не могла в это поверить, ведь ещё утром перед уходом на шахту,  поцеловав сонную дочку и слегка приобняв жену, провожавшую его до калитки, он сказал весело:
- Вот ещё две смены отпашу - и можно брать отпуск. Задумал я, Маша, на месте сарая баньку построить. Как  идея?
На похороны Ивана приехала мама с крёстной, тётей Олей, но долго они оставаться не могли - нужно было возвращаться на работу. Когда Иван был жив,  зарплату ему часто задерживали, а то и не давали вовсе, а дети подрастали и требовалось всё больше и больше расходов. Хорошо, что был ещё небольшой огородец, доставшийся в наследство вместе с домом от Ваниных родителей. Он был хорошим подспорьем.
После трагической гибели Ивана городские власти назначили Маше  единовременное пособие в размере пяти годовых окладов и пенсию до совершеннолетия Лизы. Став вдовой, Маша с детьми ни в чём не нуждалась. Но горе не окупается никакими деньгами. Сама  она вряд ли бы справилась с этой бедой, но рядом были друзья Ивана - шахтёры, старший брат его - Павел, живший с семьёй на соседней улице, сослуживцы, соседи, которые, как могли, помогали  женщине пережить беду: то огород перекопают, то починят крышу  или принесут разной всячины детям. Да и школа, где  учились дети, тоже не осталась в стороне.
Обо всём этом Маша не переставала думать, пока, обгоняемый потоком машин микроавтобус торопился  к шахте. Всплывшие в памяти события двухлетней давности заставили её сейчас вновь пережить все детали её личной трагедии. Разве можно забыть  состояние безысходности, доходящее до отупения, которое она испытала? И вот новая беда на шахте. «Хотя бы обошлось без жертв», - думала женщина, представив  горе  шахтёрских жён и матерей.


* * *

Трагическое известие облетело городок мгновенно. Уже вторая авария на этой шахте, и люди беспорядочной толпой среди ночи стремились к месту происшествия. Как волны бурной реки, толпа подхватила Машу, когда она вышла из автобуса, оттеснила её, и она, захваченная врасплох, ничего не соображая, повинуясь какому-то стадному чувству, смешалась с гудящей толпой. Толпа разрасталась по мере того, как прибывали люди, - кто на автомашинах, кто на велосипедах, кто пешком. Ночной мартовский холод пронизывал до костей. В нескольких местах люди грелись у костров, сжигая в них разный строительный мусор, хлам и выброшенную из продуктового киоска старую тару. Спасатели ВГСЧ оттеснили людей за сооружённое впопыхах проволочное заграждение, чтобы они не мешали работать. Начинал моросить дождь.  После безрезультатных попыток пробиться к своим Маша  вдруг заметила знакомую старенькую «Волгу», притормозившую радом. За рулём сидел свояк, брат Ивана - Павел. Лицо его почернело от волнения. Он  работал забойщиком на этой шахте почти двадцать лет. В советские времена стал заслуженным шахтёром, производственные показатели которого всегда ставили в пример. Сейчас Павел работал звеньевым участка.
- Давай, Мария, - в машину! Вымокнешь ведь,  - охрипшим от волнения голосом сказал он.
Женщина проскользнула в кабину. Павел  громогласно ругнулся, несколько раз пытаясь включить зажигание, чтобы продвинуться к автобусу. Руки его дрожали.
- Да не переживай ты так, Паша, - Маша пыталась его успокоить, - даст Бог - всё обойдётся.
Он  ничего не ответил, только крепче сжал челюсти и, приказав Маше сидеть в машине, сразу куда-то исчез.  Пространство вокруг шахты было запружено  спецтехникой, возле которой суетились подразделения спасательных служб. Военизированная охрана плотной стеной стояла вдоль проволочного ограждения, держа осаду против натиска потрясённых граждан. Дым от костров чадил под редкими каплями дождя и стал понемногу рассеивался, оседая на клочковатых островках снега вдоль дороги. Вот и первые носилки с пострадавшими, которые осторожно задвигали в реанимационные машины.
По ветровому стеклу «Волги» растекались капли дождя, и от этого  происходящее за стеклом казалось Маше нереальным и призрачным. Стало душно, и она слегка приоткрыла дверцу машины. Народ гудел, как улей. В воздухе витал горьковатый дымный запах утраты. «Так, должно быть, пахнет горе», - подумала Маша.
Когда Павел вернулся, он, похоже, не заметил свояченицу, неподвижно застывшую в уголке машины. Взявшись руками за руль, он бессильно опустил голову на руки и некоторое время сидел без движения.
- Павел, - осторожно позвала Маша, - ты в порядке?
Он резко повернул к ней перекошенное лицо:
- О каком порядке ты говоришь, где ты его видишь? Разве жизнь человеческая кого-то сейчас интересует?
- Остынь и расскажи, что случилось.
- Поехали! Начальство тебя отпустило. Мне надо срочно в город.  Павел коротко рассказал Маше о случившемся.
- На этот раз обошлось малой кровью, - сказал он, - вывихи, удушья, сотрясения. Понимаешь, - взрыв произошёл в вентиляционном штреке в самом начале смены, когда бригада уже спустилась в лаву и, покинув клеть, двигалась в забой.  Ударной волной снесло рудстойки. Обрушилась кровля и завалила выход. Произошло возгорание угольной пыли, и только оперативная работа спасателей...
- А причина?  - спросила Маша, -  откуда он взялся этот взрыв? Метан?
- Вот тут-то собака и зарыта. Ну, разгребём мы завалы, восстановим шахту, но где гарантия, что это не случится снова?
Павел внезапно разозлился, одной рукой держась за руль, а другой - нервно жестикулируя, он спросил:
- Маша, в каком веке мы живём, ты знаешь?
- В двадцать первом, конечно.
- Кто-то, может быть, и в двадцать первом, а мы, шахтёры, живём, Машенька, в пещерном веке: оборудование древнее, технологии старые, техника безопасности не выдерживает критики. Где-то замкнёт провод, случайная искра  - и взрываемся. как на мине.   Нужно менять всю систему. А ты говоришь - двадцать первый век...  Каждый раз спускаешься в шахту и не знаешь - выйдешь оттуда или нет. А что делать - семью-то кормить надо... Человеческий фактор...
- Опасная у вас профессия. Вот и Ивану не повезло, - грустно сказала Маша.
- Не в профессии дело, - отношение к нашему брату, шахтёру, плёвое, понимаешь?
Павел довёз Машу к самому дому и на прощанье сказал:
- Ты говори, если чё надо, сестрёнка.
                IV


Проводив Веронику, совершенно разбитый и опустошённый Нерадов вышел на террасу и закурил.  Пахло весной. В саду зацветали липы,  над ними жужжали пчёлы,  в воздухе весело носились стрижи. «Хорошо бы уехать прямо сейчас», - подумал он. Путёвка лежала  в кармане, но до отъезда оставалось ещё  больше месяца. За это время надо успеть завершить кое-какие дела: подготовить распоряжения сотрудникам, издать приказы, посидеть над докладом,  выступить  на учёном совете.
Вернувшись в кабинет, Игорь Николаевич бессильно опустился в кресло. Мысли  разбегались, мешая сосредоточиться. На столе лежала кипа бумаг, которые он вытащил из ящика стола. Это были  старые рефераты, незаконченные статьи, письма, дипломы - всё, что скапливалось годами и откладывалось в «долгий ящик», на потом. Вечерело. На полу постепенно бледнело солнечное пятно, пока не исчезло совсем. Взгляд   остановился на  черноморской раковине. Он бережно взял её в руки и, проведя пальцем по бледно-розовым створкам, почувствовал, как сжалось и заныло сердце. Прикрыл глаза.  Нахлынули воспоминания...
Тесть всё-таки уговорил его после защиты диссертации съездить отдохнуть к морю без Вероники. Она проходила преддипломную практику и целыми днями пропадала то в лаборатории, то в студенческой библиотеке.  К защите готовилась увлечённо и основательно. Ей нравилась будущая профессия, и она нисколько не сомневалась, что папа  поможет ей устроиться в  Дом моделей, где у неё уже была масса подруг и знакомых. Давая последние напутствия мужу, она сказала:
- Остановишься у старой хозяйки. Я ей звонила, она примет тебя. Ешь фрукты, загорай. Обо мне не беспокойся, но не вздумай опоздать на защиту.  Если всё будет о, кэй,  нас ожидает Венеция. Представляешь! Гондолы, серенады, Дворец дожа, - и она, мечтательно улыбаясь, чмокнула его в щеку.
Комната, которую он снял, была солнечной, с видом на море. Под окном бегал хозяйский пёс, терьер по кличке Чак. Хозяйка ласково называла его  Чариком. Три года прошло, а собака его помнила. Видно, не забыла, как они с Вероникой приносили ему куриные косточки.  Славное было время! Игорь Николаевич улыбнулся своим мыслям. Веронику утром трудно было поднять, и он, едва проснувшись, в одних плавках бежал с Чариком на пляж, благо он был совсем близко. Утренняя вода так приятно освежала. Чак плыл рядом, делая круги, и лаял, если Игорь погружался в воду с головой. Освежившись, он бежал к Веронике, тормошил её, смеясь и дурачась, и лениво потянувшись, она, наконец, вставала.
А сейчас  без жены Игорь боялся  отупеть от скуки.  Передохнув с дороги, он вышел во двор. Солнце стояло в зените и нещадно палило, хотя был  только конец мая. На пороге сидел хозяйский кот Филимон и проникновенно глядел на копошившуюся под лавровым кустом сойку. Погладив Филю и осмотревшись, он увидел хозяйку, Анну Филипповну, пьющую чай за столом под пластиковым навесом. Она ласково улыбнулась жильцу и жестом пригласила к столу.
- Машенька, крикнула она дочке, - принеси Игорю чай, да инжировое варенье прихвати.
- Спасибо, Анна Филипповна, - он был тронут. - Хорошо как у вас, прямо благодать Божья! Я помню Ваше варенье. Ничего подобного я никогда не пробовал,  - присаживаясь рядом с хозяйкой, сказал Игорь.
Ему всё здесь нравилось: и  эта жизнерадостная гостеприимная женщина, и забавный Чарик, развалившийся у её ног, и прохладный, утопающий в зелени дворик с отцветающим кустом сирени у калитки, и буйно цветущей, свисающей серебристо-голубым пологом глицинией,  живописно обрамляющей заднюю стенку дома. Чем-то родным, давно забытым повеяло от этой простой безыскусной обстановки. Время от времени над двором кружились чайки, выжидающе поглядывая на них с приличного расстояния - не перепадёт ли  что-нибудь с хозяйского стола.
Вышла Маша,  неся на подносе большую кружку чая и вазочку с вареньем.
- Ты узнала нашего квартиранта? - спросила мать.
- Конечно. Года  три назад  отдыхал у нас со своей красивой женой. Даже Чак вспомнил.
Но Игорь не узнал в стройной белокурой девушке ту Машу, какую он видел прежде. Тогда она была нескладной голенастой школьницей с неровно подрезанной, выгоревшей до белизны чёлкой, загорелой, как головешка, и очень застенчивой.
- Неужели это та Маша? Признаться, я тебя не узнал, - искренне удивился Игорь.
- А Вы не изменились вовсе, - сказала Маша, - вот только волосы поредели, - но почему приехали без жены? Мама сказала, что  недавно вы поженились. Поздравляю! - улыбнулась девушка.  Улыбка у неё была замечательная, по-детски лучистая и обворожительная.  Держалась она уверенно и просто, от былой застенчивости не осталось и следа.
- Вероника меня выдворила из Москвы,  чтобы  не мешал  готовиться к защите.
- И правильно сделала,  - вмешалась мать, - вон, какой худющий и бледный, здесь  хоть отдохнёт от своей науки.
- А у вас было свадебное путешествие? - не унималась Маша.
- Будет позже, - кратко ответил Игорь и почему-то смутился. Ему не захотелось развивать эту тему. Мысленно представив сейчас Машу, Нерадов  вспомнил,  с каким недоумением поглядела она на него и сразу ушла в дом.
Едва жара спала, Игорь взял полотенце, журнал, очки, позвал Чака и спустился по вытоптанной тропке на пляж. Время было вечернее, солнце не жаркое, а небо без единого облачка. Он искупался и блаженно растянулся на тёплой гальке, закрыв глаза. Слегка штормило, и волны иногда дотрагивались до его пяток. Это забавляло. Чуть позже, приподняв голову, Игорь огляделся, но не обнаружил сколько-нибудь интересную публику. В основном, резвилась молодёжь,  да  две-три  женщины  «бальзаковского» возраста неподвижно лежали на цветных подстилках под заходящим солнцем. Кто-то даже похрапывал. Не с кем было перекинуться словом. Вот была бы Вероника рядом...  Он снова закрыл глаза  и под музыку прибоя стал вспоминать, как весело здесь проходило время. У этих камней они когда-то лежали, старательно натираясь  специальным маслом, чтобы, вернувшись в Москву, поразить своих друзей  бронзовым загаром.  Их отношения только начинали складываться и, лёжа на горячей гальке рядом с очаровательной девушкой, Игорю грезилось счастливое будущее. 
А познакомились они в клубе МВТУ на вечере, устроенном по случаю окончания учёбы. На их курсе девушек было мало, и серьёзно Игорь ещё ни с кем не встречался. Веронику пригласила на вечер Ася, однокурсница Игоря, и её подруга сразу привлекла к себе внимание ребят. Рослая, пышногрудая, с густой волнистой гривой золотистых каштановых волос, она эффектно выделялась на фоне остальных девушек. Её наперебой приглашали танцевать, но охотнее всего она танцевала с ним, с Игорем, хотя он мог только топтаться на одном месте, неуклюже передвигая ноги. Танцевать он не умел, да и где он мог научиться? Дома, в маленьком сибирском городке Канске, не было даже дискотеки. А здесь, в Москве не до веселья было. Учёба отнимала всё свободное время. Но Вероника явно отдавала предпочтение ему. Игорь недоумевал, как он мог произвести впечатление на такую девушку. Тощий, нескладный, к тому же начинающий уже лысеть очкарик. На их курсе были парни более видные.  И в то же время ему льстило, что она выбрала именно его, но он робел и терялся. Это забавляло и веселило девушку, и она сразу взяла на себя роль хозяйки положения. Всем стало ясно - высокий, застенчивый очкарик явно пользовался успехом. Вадим Тронин, вальяжный, высокомерный, спортивного сложения юноша, пытающийся уже отпускать профессорскую бородку, панибратски похлопал Игоря по плечу и с плохо скрываемой завистью произнёс:
-  Смотри, не упусти, друг. Такие птицы к нам редко залетают.
Сам он уже два года встречался с третьекурсницей  Светланой, миловидной пухленькой блондинкой с ямочкой на подбородке.  Она не отпускала от себя Вадима ни на шаг и ревностно, оценивающе  присматривалась к Веронике. Но заметив, что девушка увлечена Игорем, успокоилась. Позже Светлана с Вадимом поженились, и у них родились  симпатичные девочки-двойняшки.
Взобравшись на плоский шершавый камень, торчащий прямо из воды, Игорь вспомнил, как любили они с Вероникой загорать на нём, лёжа на спине, и следить за полётом чаек.
На следующий день после знаменательного вечера Вероника назначила ему свидание у главного входа своего института на Малой Пироговской.
- Я не пойду на последнюю пару, лучше мы с тобой сходим куда-нибудь, - сказала она, - может в кафешку или бар, надо же отметить наше знакомство. Ты любишь «Амаретто»?
Игорь смущенно промолчал, боясь обнаружить своё невежество. Он понятия не имел, что это такое.
- Люблю всё итальянское, мечтаю когда-нибудь побывать в Венеции - с воодушевлением продолжала она, даже не заметив, что  новый знакомый  не проронил ещё ни слова. «Девушка  с запросами», - озабоченно думал он.
С утра Игорь, очень волнуясь, разыскал Асю и спросил её, какие цветы любит её подруга.
- Ника - девушка экстравагантная, но, как это ни странно, любит ромашки, знаешь - простые деревенские  ромашки на длинных ножках, - она лукаво улыбнулась, - но для первого свидания это не годится. Нужен изыск типа орхидей, камелий и прочее. А лучше - купи ей розы. Розы нравятся всем.
Так он и сделал. Выйдя на станции метро «Фрунзенская»,  купил в цветочном киоске понравившиеся ему ярко-желтые розы и с замиранием сердца подошёл к старинному, поражающему своим великолепием, зданию института тонкой химии. Невольно залюбовавшись архитектурой, Игорь не сразу заметил подошедшую Веронику.
- Что? Нравится? - спросила она. - Раньше не строили, а создавали. Стиль - «арт    нуво». Увидев замешательство на лице парня, добавила: - Или стиль «модерн», что одно и то же. Вероятно, кроме своих атомов, ты ничем не интересуешься.
Затем, переведя взгляд на розы, скептически улыбнулась и сказала:
- Жёлтый цвет - к разлуке. И тут  прокол. Или это намёк?
Но заметив, как он растерялся, примирительно сказала:
- Ладно. Верно говорят, что физика и лирика - понятия несовместимые.
Игорь отважно произнёс:
- Я надеюсь, что ты поможешь мне совместить эти понятия.
Их роман набирал обороты. Уже через неделю   она затащила его домой познакомить с родителями. Квартира поразила Игоря оригинальным убранством комнат, стильной мебелью и разнообразным освещением. Здесь было множество торшеров, изысканных бра, различных подсветок и даже канделябры со свечами на старинном рояле марки «Блютнер».
- Это мамин инструмент. Она преподаёт в консерватории, - пояснила девушка и добавила:  -  Называй меня Никой, у нас так принято.
Дом был с консьержкой, а из окон восемнадцатого этажа автомобили на Кировском проспекте казались шустрыми муравьями.  Отец Вероники, профессор Яков Борисович Теплинский, заведовал отделом в Институте ядерной физики, и это особенно заинтересовало Игоря. Профессор, узнав, что друг Вероники - физик, закончивший МВТУ имени Баумана с «красным» дипломом,  воодушевился и, пригласив его в кабинет, начал «прощупывать». Задавая на первый взгляд безобидные, но всё-таки каверзные вопросы, на которые Игорь отвечал, почти не задумываясь, легко, горячо и увлечённо, не подозревая, что это своеобразный экзамен. Профессор остался доволен и покровительственно приобняв парня за плечи, доверительно сказал:
- Такие мозги нельзя отпускать из Москвы. Куда распределили?
- В Новосибирск, в Академгородок. Я сибиряк. Вначале хотели под Семипалатинск, но я отбился, наукой хочу заниматься, поступить в аспирантуру.
- Похвально! У Вас, молодой человек, исследовательская жилка, я сразу это понял.
Общаться  с Теплинским было легко, и молодой Нерадов даже не заметил, как прошли скованность и напряжение первых минут. Сев на «любимого конька», он увлечённо делился с профессором своими планами. Тот слушал, не перебивая.
- Ну, ну, - наконец, промолвил Яков Борисович, - а хотели бы в Москве работать?
- Я не думал об этом. В Новосибирске - прекрасная база и потом... - Игорь замялся и замолчал.
- И потом ... - мягко напомнил профессор.
- В Москве меня ничто не держит, разве что Верони.., разве что Ника, с которой я едва знаком, - смущённо сказал Игорь, - я даже не мог предположить, что случай сведёт меня с ней и с вами... Спасибо Аське.
- Случай, говорите? - Яков Борисович загадочно улыбнулся, - ну-ка, присядьте, юноша.  Игорь сел в кресло, выжидательно глядя на Теплинского, который, что-то обдумывая, машинально передвигался по комнате. Это был высокий, статный, слегка полноватый, но довольно подвижный человек лет пятидесяти, с живым, умным лицом и простой, без тени снобизма, манерой держаться. Профессор ему решительно нравился.
- Я догадываюсь, что вы сейчас скажете, - произнёс Игорь, -  что случайностей не бывает, что это реализация подсознательного устремления и так далее. Но я не фаталист и в эту ерунду не верю.
- И правильно делаете, - засмеялся профессор, - ведь это я попросил Асю познакомить с вами мою дочь. Никуша очень уважает моё мнению и доверяет моей интуиции. Признаюсь - этот случай или эту случайность, как вы изволили сказать, устроил я.
Игорь опешил.
- Что с вами, мой юный друг? - Яков Борисович явно наслаждался произведённым эффектом.  - Но если бы вы не понравились моей дочери, этот случай так и остался бы случайностью и не привёл  вас сегодня  ко мне в дом, логично?
 Юноша  растерянно молчал, не зная, что ответить.
- Да и вам, молодой человек, Ника, я вижу, приглянулась, - продолжал  Теплинский -  дочь-то у меня красавица и умом Бог не обидел.
- А зачем вы... - с трудом произнёс Игорь.
- А затем, юноша, что Асенька Вас очень хвалила, говорила, что Вы - лучший студент на курсе, «ну, очень способный мальчик», в чём я сейчас и сам убедился. Я даже курсовую Вашу листал и, надо признаться, с удовольствием. Неординарность мышления - это качество будущего учёного.
Игорь вспомнил, как Ася выпросила у него курсовую за день до сдачи на кафедру. Это было обычным делом у студентов  - обмениваться информацией.
- Ну, что, коллега, пошли пить чай, а то наши дамы  уже заждались, а насчёт Москвы - подумайте.
Яков Борисович широким жестом пригласил его к выходу. Игорь уже постепенно пришёл в себя и от этого подкупающего «коллега» его распирало от гордости. В последствии он часто вспоминал этот диалог, всякий раз удивляясь тому, что профессор Теплинский, известный в научных кругах учёный-физик, в жизни оказался простым, обаятельным, не лишённым чувства юмора, и общался с ним, юнцом, на равных, отбросив рамки субординации.
Поддавшись воспоминаниям, Игорь не заметил, что пляж постепенно опустел. Местные подростки, посиневшие от долгого купания, забавлялись с Чаком, швыряя в море палку. Собака со звонким лаем бросалась за ней в море,  хватала её и плыла обратно.  Солнце почти закатилось за горы. Игорь начал одеваться. Ему было одиноко без жены, но так спланировал тесть, значит - это правильно. Надо набраться сил и настроиться на жизнь в новом качестве. Впереди - любимая работа в лабораториях НИИ, впереди - эксперименты по холодному термоядерному синтезу, впереди - открытия, публикации, командировки, словом, нормальная жизнь учёного.

V

С хозяйкой Игорю повезло. Анна Филипповна чем-то напомнила ему его мать: такая же простодушная, улыбчивая и словоохотливая. Чем-то родным и домашним повеяло от неё, от чего он давно отвык,  но к чему так тянулось его сердце. Вернувшись в свою комнату, Игорь увидел на тумбочке букет сирени,  и на душе стало теплей. Но вот куда себя деть, он не знал. «Надо прогуляться и где-то перекусить», - подумал он. Уже смеркалось, и, выйдя во двор, Игорь уловил запах жареной картошки, доносившийся из летней кухни. Хозяйка, видимо, готовила ужин. Только сейчас он понял, как  голоден и направился к калитке, на ходу крикнув Анне Филипповне, что скоро вернётся. Но она чуть ли не насильно усадила его за стол под навесом.
- Перекуси со мной, не побрезгуй. Пища у нас простая, домашняя, но зато всё свежее, - сказала она и придвинула ему миску с салатом и аппетитно поджаренную соломкой картошку.  За ужином она разоткровенничалась:
- Машку родила в восемнадцать лет. Отца её, одноклассника моего, провожали в армию всем Лавровым переулком. Когда поняла, что жду ребёнка, растерялась. О дальнейшей учёбе нечего было и думать. А ведь как я мечтала поступить в медицинский.
-  И что отец?  Он знал о ребёнке? - спросил Игорь.
- Знать-то он знал. Поначалу писал радостные письма. Я ему фотографии дочери посылала, но за полгода до демобилизации переписка оборвалась. Не вернулся он в посёлок. Как мне сказали соседи, женился  на девушке с тех краёв, где служил. Там и остался жить.
- А дочь свою не пытался увидеть?
- Какое там!  Сюда не приезжал ни разу. Маша несколько раз порывалась поехать к нему, но я её отговорила. Зачем мы ему?  У него своя семья.
- Да, печальная история, - произнёс Игорь.
- Так замуж и не вышла. Любила его, подлеца. А дочь, слава Богу, вырастила и без него. Мать помогала, пока была жива, соседи, кума моя Оля, что Машеньку крестила. Закончила медицинские курсы, стала работать  в санатории медсестрой.
- Ну, а личная жизнь? - спросил Игорь, краснея, - о себе ведь надо подумать. Выходите замуж, пока ещё молодая,
Анна Филипповна рассмеялась и погрозила ему пальцем.
- Замуж - не напасть, лишь бы замужем не пропасть, - отшутилась она. - Есть тут один, который год сватается. И дочка не против. Да боязно мне что-то менять, привыкла жить сама. Вот Машеньку выучу,  а там посмотрим, - заключила она.
- Кстати, а где она? - спросил Игорь.
- На дискотеке,  где ж ей ещё быть. Дело-то молодое.
Поблагодарив Анну Филипповну за ужин и беседу, он ушёл к себе и закурил, любуясь лунной дорожкой на море. Лёгкий бриз слегка шевелил занавеску, запели сверчки, и повсюду витал запах цветущей глицинии. Спать не хотелось, и он решил прогуляться перед сном. Проходя мимо бара «Якорь»,  Игорь подумал, что неплохо было бы выпить какого-нибудь крымского вина, отметить, так сказать,  приезд. У входа в бар он заметил стайку молодёжи и среди них - Машу. Она весело помахала ему рукой. Рядом с ней стоял коренастый, спортивного сложения парень. Он смерил Игоря ревнивым  взглядом и демонстративно положил руку на плечо девушки.
- Привет, молодёжь! Тут у вас как, насчёт выпить?
- Легко! - ответил кавалер Маши.
- Может составите мне компанию? - обратился он к Маше и её спутнику.
- Warum denn nicht, что значит - почему бы и нет, как говорят немцы, - ответил парень.
- Познакомьтесь, - сказала Маша, - это Коля, мой одноклассник, любимый ученик нашей немки, - и, повернувшись к своему спутнику, лаконично представила Игоря:
- Физик из Москвы - Игорь, наш квартирант.
- Что обычно школьницы пьют? - обратился  к девушке Игорь.
- Вот у них и спросите, а я в этом году закончила школу, - ответила Маша запальчиво.
- Вот как?  Поздравляю вас, барышня, - с театральным пафосом сказал Игорь, - тогда шампанское?
- Нет, лучше коктейль.
Выпив за  приезд и перекинувшись двумя-тремя фразами с молодёжью, Игорь сказал:
- Ну, не буду  мешать. Пойду, надо выспаться с дороги.
Вернувшись после прогулки, он спросил у хозяйки:
- Филипповна, а можно мне  во дворе переночевать на раскладушке.  В комнате душновато и  у  меня что-то сон пропал. Буду на звёзды смотреть, их считать, тогда, может, усну.
- А чего ж нельзя?   Возьми в кладовке раскладушку и считай свои звёзды  хоть до утра, звездочёт.
- Вот спасибо! - обрадовался Игорь. - Куда денешься от вашей романтики.
Расположившись между  деревом инжира и кустом крыжовника в глубине двора, он быстро разделся и лёг. Хозяйка выключила свет в своей комнате, и двор сразу погрузился в темноту. Сверчки распевали на все лады свои рулады, а звёздное небо казалось волшебным шатром. Послышались шаги. Чак сначала тявкнул, а затем начал радостно повизгивать. «Маша вернулась», - подумал Игорь. У калитки девушка, простившись с Николаем, осторожно зашла в дом, в темноте не заметив квартиранта. Сон долго не приходил. Игорь зачарованно смотрел на звёзды и прислушивался к незнакомым ночным звукам.
Чуть свет его разбудил лай Чака у калитки. Хвост его вертелся, как вентилятор. «Кто-то свой», - подумал он.
Маша! - позвал чей-то тенор.  - Genug zu schlaffen. Stehe auf!*
«Николай, - сообразил Игорь, - фраерок Маши. С чего это он выпендривается?» Войти Николай не решался. Игорь увидел, что в окно выглянула сонная недовольная девушка и, приложив палец к губам,  сказала:
- Ты чего орёшь? Нашего жильца разбудишь.
- Цаца великая! Ему давно уже пора на пляже валяться, а не дрыхнуть.
- Да тише ты, не шуми. Чего явился?
- Хочу выдернуть тебя на мыс, там сегодня наши тусуются.
- Подожди. Я - мигом!
Чуть погодя, лязгнула калитка, и всё стихло. «Неприятный тип», - подумал Игорь, затем встал,  зашёл в летнюю кухню, выпил  кофе и, насвистывая, спустился к морю.

* * *
Лето 1988 года на Южнобережье выдалось жарким. Старожилы говорили - давно не было такого лета. Дни и ночи стояли на редкость душными, а солнце нещадно палило весь день. Единственным спасением было море. Анна Филипповна с дочерью тоже ночевали в другом конце двора в виноградной беседке.

 * - Довольно спать Вставай! (нем.)
Поначалу Игорь отсыпался. Сказывалось перенапряжение предыдущего месяца: бессонные ночи,    дебаты   с    оппонентами,    раздражающая     суета  мегаполиса.
 Живительный воздух  Южнобережья, морские купания и отсутствие всяких проблем оч быстро привели его в состояние ленивого благодушия.  Этому способствовала и духота, донимающая даже ночью. Работать над  статьёй не было ни сил, ни желания. Изредка звонила Вероника, проговаривая скороговоркой последние московские новости. Сообщая о преддипломных заботах, она всякий раз спрашивала:
- Ты обо мне скучаешь?
- Ещё бы!  Здесь всё напоминает о тебе. А как  цветёт глициния!
- Не узнаю своего физика. Откуда эти лирические нотки? Как я тебе завидую, милый. А вот мне скучать  некогда. Столько всего навалилось.И она добрых десять минут «грузила» его своими серьёзными, как ей казалось, проблемами.
Маша уже не выглядела такой раскованной, весёлой и уверенной в себе девушкой, какой она показалась Игорю  в первый день приезда. Она стала замкнутой, задумчивой и даже какой-то заторможенной. Всё свободное время просиживала за столом под навесом, обложившись учебниками и конспектами. Она готовилась через год поступать на исторический факультет университета. Мать говорила ей:
- Сходила бы ты куда-нибудь с друзьями, развеялась. Вон, Николай сколько раз звонит, а ведь тоже в «ин яз» готовится. А тебя и с места не сдвинешь.
- А что ему бояться. Он немецкий в совершенстве знает, - отмахивалась Маша.
- Из русских немцев наш Николай, - пояснила Анна Филипповна Игорю.  - Хоть ты ей, Игорь, скажи. Год ещё впереди, успеет подготовиться.
Маша раздражённо отмахивалась, что-то бурча бесцветным голосом и снова погружалась в свои конспекты.
Игорь был далёк от мысли «воспитывать» Машу, он чувствовал, что она и к нему переменилась. Исчезла лёгкость, с какою она с ним общалась в первые дни. Он постоянно ловил себя на мысли, что его задевает отчуждённость Маши, что ему хотелось бы с ней поболтать, прогуляться по знакомым улочкам, зайти в кафе. Он объяснял это одиночеством и скукой, но, если честно, недостатка в общении  не испытывал. Праздная курортная атмосфера сама располагала к мимолётным знакомствам. Он охотно знакомился, обсуждал международные новости, в пляжном павильоне играл в шахматы. А с одной дамой средних лет, импульсивной и спесивой, как-то сыграл партию в бильярд. Её реакция на каждый забитый им  шар была такой бурной, что Игорь, в конце концов, решил ей проиграть. И правильно сделал, иначе она бы устроила  истерику. После игры он галантно поклонился и произнёс, входя в роль  героя тургеневских романов:
- Благодарю вас, сударыня. Игра с вами доставила мне истинное удовольствие.
Иногда на пляже появлялась Маша с подружками или с верным своим рыцарем - Николаем. Игорь невольно любовался  её грацией, нежным смуглым румянцем, замечая, что с появлением девушки  большинство мужчин поворачивали голову в её сторону. Она, небрежно ему кивнув, отходила подальше и больше не обращала на него никакого внимания. Это слегка задевало, и он, отвернувшись, старался о ней не думать.
Однажды Николай, снисходительно улыбаясь, подошёл к нему прикурить.
- Привет, физик! Может в шахматы сыграем?
- Давай, - согласился Игорь без особого энтузиазма.
- Айн момент!
Когда Николай отправился в павильон за шахматами, подошла Маша и сказала:
- Коля очень сильный шахматист. Разрядник. Не огорчайтесь, если проиграете.
Николай был неприятен Игорю своей самоуверенностью неотразимого самца, поэтому он сказал:
- Вот уж, не ожидал. Судя по  бицепсам, интеллекта в нём маловато. Хотя бывают счастливые исключения. Ему бы охранять какого-нибудь вора в законе или денежного туза, а не барышень, - он спохватился, - прости, Маша...
Девушка неожиданно улыбнулась:
- Коля просто друг, не более, - сказала она, впервые посмотрев на Игоря как-то особенно проникновенно. Это воодушевило его, и он, почти не задумываясь, легко  выиграл у Николая партию. О том, что у него тоже разряд по шахматам,  скромно умолчал. По глазам девушки Игорь понял, что она «болела» за него, и вдруг почувствовал себя почти счастливым. Ему хотелось дурачиться, говорить Маше комплименты и чем-то сногсшибательным поразить её воображение. Но Николай, буркнув что-то под нос, тут же её увёл.
Ох, уж эти курортные впечатления! Игорь чувствовал, что влюбляется.


  VI

Нерадов вздрогнув, открыл глаза. Кажется, он задремал в кресле. То ли ему померещилось, то ли в полудрёме приснилось юное улыбающееся лицо Маши, и он явственно услыхал, как она назвала его имя. От этого вздрогнул и очнулся. «Где я?»  За окном совсем стемнело. В доме было абсолютно тихо и сумрачно. Черноморская раковина лежала у ног на ковре. Должно быть, выпала из рук, когда он задремал. Подняв её и приложив к уху, он снова услышал отдалённый шум прибоя, и воспоминания нахлынули с новой силой. Они были столь неожиданными и приятными, что Игорь Николаевич снова вернул себя в то далёкое время, когда он ощущал себя влюблённым и счастливым.
Маша по-прежнему его сторонилась, и когда взгляды их встречались, слегка краснела и опускала глаза. Игорь понимал, что с девушкой что-то происходит, но не смел обольщаться на свой счёт. Все мысли его теперь были заняты ею. С ним происходило то, чего ни разу в жизни он не испытывал: он умирал от любви. Его душа то парила в небесах, едва он улавливал звук её голоса, то мучилась от ревности, заметив рядом с Машей её телохранителя.
С Вероникой всё было иначе. Ясно и просто с самого начала. Она ворвалась в его жизнь, как ураган, подчинила её себе, и, не сопротивляясь, Игорь позволил ей планировать свою судьбу. Веронику он обожал, восхищался её внешностью, уверенной осанкой, непредсказуемостью. Ему нравилась её опека, её знаменитый папочка и та счастливая перспектива, которая открывала ему дорогу в большую науку.
Чувства к Маше были иными. Сладкая боль переполняла всё его существо, сердце учащённо билось, и мир вокруг становился  нереальным, незначительным и ненужным. Реальной, значительной и нужной была сейчас только эта девушка.  Странная робость охватывала его, когда он настраивал себя объясниться с ней, чтобы понять причину её загадочного отчуждения.  Долго думая, с чего начать разговор, и так ничего не придумав, решил для начала зайти в кафе, перекусить и немного выпить для куражу. «Это снимет напряжение, и я буду выглядеть не таким идиотом», - подумал он. Сделав заказ и оглянувшись, чтобы выбрать место, Игорь вдруг заметил, что ему радостно и энергично машет рукой  пляжная дама, с которой он играл в бильярд.
- Садитесь рядом, поближе к окну. Здесь не так душно, - пригласила она, озарив его лучезарной улыбкой. Ему ничего не оставалось делать, как сесть, в душе чертыхаясь и досадуя. Перед дамой стоял бокал шампанского со льдом и нарезанный кубиками ананас. Игорю принесли коньяк и пару бутербродов. Он залпом выпил его, не проронив ни слова. Поддерживать «светскую» беседу  было лень, а пляжную даму, казалось, это вовсе не смущало. Сквозь густой её макияж пробивались капельки пота. Она без умолку болтала, шумно отдувалась, обмахиваясь экзотическим веером и пытливо  поглядывая на Игоря,  многозначительно улыбалась:
- А знаете, я ведь догадалась, что вы мне нарочно проиграли. Не каждый мужчина согласится добровольно проиграть женщине, если, конечно, он не собирается за ней приударить. Была бы я помоложе, я бы непременно окрутила бы вас. Но увы...
Дама явно набивалась на комплимент. Только напрасно. Игорь лишь натянуто улыбнулся и сделал попытку встать из-за стола.
- Постойте, - беспардонно воскликнула дама, - Вы чем-то удручены? Плохие новости?
- Что вы, сударыня! Вам показалось. Здесь, на отдыхе, плохих новостей не бывает, разве только погода испортится.
- Да, да, вы правы, - оживилась она, - от этой  духоты мозги закипают.
«У неё уж точно они кипят», - подумал Игорь и сказал с нарочитой чопорностью:
- Разрешите откланяться.
- Не разрешаю! - безапелляционно  заявила она. - Позвольте полюбопытствовать, отчего вы  здесь без жены?  Судя по кольцу, вы человек семейный. Ваша жена -   или дура, или вы ей безразличны...  Мужчинам ведь доверять нельзя, все они кобели!  Мы со своим супругом, царство ему небесное, всегда были неразлучны. Я даже в командировки его сопровождала.  Бывало...
-  Простите, - умоляюще произнёс Игорь, - но мне  действительно пора.
- Вот так я и знала, - невозмутимо продолжала пляжная дама,  - стоит заговорить о жёнах... Я ведь вижу, какими глазами вы смотрите на юную блондинку в сиреневом купальнике. Вы не думайте, я всё замечаю...
Дама удивлённо умолкла, заметив, что Игорь снова сел.
-  Ну, и как вам она? - ожив, спросил он.
-  Лакомый кусочек, но не для вас. Она же совсем ещё глупое дитя. С ней умрёте от скуки. Вам надо что-то посолиднее ...    Игорь развеселился:
-  Вроде вас?
- А что вы смеётесь? На отдыхе надо общаться с приличными людьми, а не тратить попусту время на смазливых девчонок.
Пляжная дама, как  ни странно, подняла ему настроение, коньяк взбодрил, и, возвращаясь в Лавровый переулок, Игорь даже насвистывал какую-то мелодию из репертуара модного здесь в этом сезоне Джо Дассена. Его песни звучали повсюду: из пляжного репродуктора, в барах, в кафе. Открыв калитку, он увидел, что хозяйка с дочерью пьют чай во дворе.
- Вот и наш звездочёт, - заулыбалась Анна Филипповна, - будешь с нами чаёвничать? - спросила она. - Наш чай с  крымскими травами жажду снимает.
- Не откажусь, спасибо!
- Тут вам Вероника звонила. Что-то срочное. Будет перезванивать, - сухо сказала Маша.
- Наверное, соскучилась девка. Уже, поди, с полмесяца молодожёна своего не видит, - шутливо произнесла Анна Филипповна, неся на подносе кружку дымящегося чая и нарезанный домашний пирог.  - Хоть ты попробуй, Игорь. Машку не заставишь, всё фигуру бережёт.
- С удовольствием!
- Ну, вы тут гутарьте, а я пойду прилягу. Сегодня мне на дежурство в ночь. Анна Филипповна работала в санатории сменной медсестрой.
Маша сидела напротив Игоря, не шевелясь и опустив глаза. Преодолевая неловкость, Игорь спросил:
- Что с тобой, Маша? Такое ощущение, что я тебе неприятен. Может, я обидел тебя чем-то?
- А вы не верьте своим ощущениям, со мною всё в порядке.
- Но почему на «вы»? Я что, кажусь тебе почтенным  дядей?
- Мы с вами на «брудершафт» не пили.
- Это можно исправить. Согласна?
Маша не успела ответить, зазвонила междугородка, и ему пришлось зайти в дом.
Вероника, как всегда, спросила:
- Игорёк, ты  без меня скучаешь?
- Конечно, Никуша. У меня всё о, кэй.  Ты, главное, - усердно готовься. Как родители?
Вероника сообщила, что папа уехал на три дня на конгресс в Прагу, а мама с подругой на даче, чтобы ей не мешать и не отвлекать.
- А теперь - главная новость! Твоя защита здесь шума наделала. Папа говорит - ажиотаж небывалый. Правда, он просил не сообщать тебе пока...  ну,  да ладно, не могу удержаться.
И она с нескрываемым торжеством сообщила, что в институте произошли перемещения и что его, Игоря,  назначат  с  сентября заведующим отдела, которым руководит сейчас Яков Борисович. А Теплинского переводят в Академию наук.  Игорь был ошарашен и не знал, что сказать.
- Правда, классная новость? Почему ты молчишь? Не рад?
- Не знаю, радоваться или нет.  Очень ответственно. Я пока не готов....
- А папа говорит...
- О чём говорит папа, я догадываюсь, - раздражённо сказал Игорь, -  меня даже не поставили в известность. Переставили, как  шахматную фигуру...
- Ладно, не злись. Лучше бы я не говорила.
Игорь ушёл в свою комнату и долго лежал на кровати, глядя в потолок и переваривая информацию. Он размышлял. Едва вылупившись, сразу стать во главе отдела, объединяющего заслуженных физиков, которые по опыту и возрасту годились ему в отцы... И не этично, и не корректно. Игорь понимал, что таким стремительным продвижением он обязан своему тестю, но это почему-то сейчас не радовало его. Он сознавал, что назначение его преждевременно. За спиной начнутся разговоры, многозначительные намёки, зависть и прочее. «Надо отказаться, даже если тесть рассердится», -  подумал Игорь. Но он знал, что Теплинский приведёт ему массу неоспоримых доводов и аргументов, и ему придётся согласиться. «Ах, будь, что будет, - подумал он, - поживём - увидим». Мысли его снова обратились к Маше. Его безудержно влекло к ней, и он ничего не мог с собой поделать.
Начинало темнеть. Игорь  вышел во двор и закурил. Маша сбежала в дом и больше не появлялась. «Может, уехать?», - подумал он, но внутри у него всё запротестовало.
Прошло несколько дней. Игорь пытался найти подходящий момент, чтобы  объясниться с девушкой, но она откровенно избегала его. Иногда, сталкиваясь с ней во дворе или в доме, он пытался её разговорить, но Маша, односложно ответив,  торопливо уходила. Под навесом она больше не сидела, учебники забросила и опять появлялась в сопровождении верного Николая на пляже, а вечерами пропадала на дискотеке. Игорь не находил себе места, много курил и часто сидел в излюбленном «Якоре», меланхолично и отрешённо смакуя коньяк. Если раньше он рад был общению, то теперь  знакомых обходил десятой дорогой.
Приближалось время защиты диплома Вероники, и надо было уже думать об отъезде, но уезжать не хотелось. Ему было хорошо в этой семье. Давно он не ощущал себя  так свободно и раскованно. В Москве, в профессорском доме он чувствовал себя чужим. Изысканная обстановка, атмосфера тонкого лицемерия, негласные регламентированные правила поведения, царящие здесь, были чужды его сердцу. Он, простой сибирский парень, привыкший не ограничивать себя рамками дурацкого этикета, чувствовал себя в этом доме вороном в золочёной клетке. Здесь  он был самим собой, как дома. Даже успел привязаться к Анне Филипповне, которая так напоминала его мать. Как давно он не был дома!  Как тянуло в милые сердцу родные места,  порыбачить с отцом на рассвете, развести костёр, сварить уху и неторопливо беседовать с отцом о наболевших проблемах деревни. Отец работал на лесопилке и частенько брал его с собой. Если техника давала сбой, вдвоём они быстро справлялись с поломкой. А какие пельмени готовила мама! Пальчики оближешь. Но всегда что-то мешало  вырваться к родителям. На свадьбу они не смогли приехать. Мать страдала полиартрозом  и вела почти неподвижный образ жизни, и тогда  они с Вероникой решили сразу после свадебного путешествия завернуть в Канск.
Об отъезде  Игорь старался не думать и продолжал наслаждаться всеми благами крымского лета. Он уже прилично загорел и купался до изнеможения, заплывая далеко от берега. Купив ласты и маску,  подолгу плавал под водой, дивясь красоте подводного царства. Вот только жара донимала прямо с утра, и ночью нечем было дышать. Даже Чак, в полуденные часы изнывая от пекла, вырыл яму под кустами ежевики и отлёживался в ней весь день. К великой радости Анны Филипповны Игорь соорудил во дворе летний душ, подключив  шланг к бачку  на крыше летней кухни. Теперь можно было обливаться, спасаясь от зноя, в любое время.
Как-то перед самым отъездом, проснувшись среди ночи от духоты, Игорь решил облить себя водой из шланга. Осторожно, чтобы не разбудить женщин, пробрался к летней кухне и услыхал, что мать и дочь о  чём-то тихонько беседуют. Сна не было и у них. Что-то задев в темноте и обнаружив себя, он сказал:
- Решил освежиться, такой душной ночи еще не было.
- Вот и мы с Машенькой маемся, - ответила хозяйка.
- А знаете, Филипповна, пойду-ка я лучше в море окунусь, всё равно сна нет.  Вот только фонарик бы мне...
- И то правда. Сейчас, поди,  все повыползали к морю. Возьми Машу с собой - вдвоём, оно, веселее. Днём отоспится.
Игорь замер, ожидая, что скажет девушка. Но она молчала.
- Чарика не берите, пусть дом охраняет, нечего баловать, - продолжала хозяйка, как будто вопрос был уже решённым.  - Ну, что ты лежишь, беги за фонарём, - мать легонько подтолкнула дочку.
- Если Игорь не против...  - пролепетала Маша чуть слышно.
- Отчего же? Я - «за», - проронил Игорь, пытаясь сохранить равновесие духа и не спугнуть девушку. Душа его ликовала, но он изо всех сил старался казаться спокойным.
Натянув шорты и уже подойдя к калитке, вдруг остановился и сказал, обращаясь к девушке:
- Очки я не взял, в темноте и потерять можно. Ты будешь моим поводырём.
Он бережно взял Машу под руку, и осветив фонариком пустынный переулок, почувствовал, как учащённо  забилось  сердце.
Выйдя на тропу, ведущую с откоса к морю, Маша предупредила:
- Смотрите не оступитесь, тут коряга торчит.
Но было  поздно. Игорь споткнулся, выронил фонарь, и если бы Маша его не удержала, улетел бы в заросли колючей иглицы. Он благодарно прижал девушку к себе и сказал:
- Что бы я делал без тебя, Маша! Бог с ним, с фонарём, куплю, если не найдётся...
Дальше шли осторожно, на ощупь, тесно прижавшись друг к другу.
- А вы...  а ты купался когда-нибудь ночью? - спросила девушка.
- Да, было такое. Мы с Вероникой как-то  провели ночь на пляже. Засиделись дотемна, собрались уже уходить, но куда-то затерялись её часы.  Фонаря у нас не было,   искали вслепую, руками,  сожгли коробок спичек. Часы были дороги ей -  подарок отца. Решили остаться до утра, а чуть стало светать - нашли их совсем рядом. Они бодро тикали, присыпанные галькой. Да ты не слушаешь меня...
Маша слегка отстранилась и отчуждённо молчала.  На пляже действительно было людно. У самой воды сидела парочка, поочерёдно прикладываясь к горлышку бутылки. Чуть дальше, у камней, веселилась компания молодёжи. Тут было светлее, побережье освещалось скудным светом одинокого фонаря у пирса.
- Знаешь, - сказала Маша, - здесь шумно и неуютно. Давай пойдём на «дикий» пляж.  Это рядом, за волнорезом. Будем, как «робинзоны»  на необитаемом острове. «Боится, что кто-нибудь из знакомых увидит её со мной», - подумал Игорь.  Они прошли метров сто, осторожно передвигаясь по скользким камням и, наконец, достигли прибрежной полосы с хаотичным нагромождением валунов, беспорядочно разбросанных повсюду. Большая раскалённая Луна висела прямо над ними, как лампада, и заливала весь этот хаос волшебным голубоватым светом. Звёзды лучились и казались живыми. Волны сонно вздыхали и что-то бормотали во сне.
- Ух ты! - восхищённо воскликнул Игорь.  - Ай да Маша! Привела меня в сказку.
Они выбрали ровное место у скалы, разделись и, не договариваясь, одновременно зашли в море. Девушка сразу  поплыла и растаяла в темноте, и пока Игорь соображал, где она, помахала ему рукой, смеясь от удовольствия. Игорь ринулся за ней, но куда там! Догнать её было невозможно, она всячески ускользала от него.
- Здорово ты плаваешь, - сказал Игорь, едва отдышавшись, когда они вышли на берег и растянулись на гальке.
- На море выросла, - кокетливо ответила девушка.
Они молча лежали на берегу, рассматривая звёзды. Где-то у мыса скользил луч прожектора, освещая скалы, отчего они казались загадочными сфинксами. Игорь придвинулся к Маше и предложил:
- Положи голову на мою руку, тебе будет удобнее.
Девушка покорно подчинилась. Игорь изумлённо молчал, борясь со своим волнением, затем,  заговорчески приблизившись к её уху, прошептал:
- А всё-таки скажи, почему ты меня избегала?
Маша помедлила, учащённо дыша, затем произнесла:
-  Чтобы не привыкать, чтобы больно не было, когда ты уедешь.
Потрясённый Игорь, коснувшись губами её плеча,  волнуясь, сказал тихо:
- А я уже болею. Болею от  мысли, что скоро уеду, и тебя не будет рядом со мной. Маша судорожно вздохнула и резко повернула к нему голову. Губы Игоря коснулись её щеки и ощутили влагу слез.
- Ну, зачем, зачем я пошла с тобой?  Я ведь запретила себе не только о тебе думать, но и видеть тебя, - шептала девушка сквозь слёзы.
  Игорь на миг растерялся, но в следующую секунду бережно привлёк её к себе, что-то бормоча успокаивающее, и нежно покрывал поцелуями её мокрое от слёз лицо. Коснувшись губами её шеи, он перестал контролировать себя, его захлестнули эмоции. Маша, прильнув к нему, не сопротивлялась. Время остановилось. Всё потеряло смысл. Мысли перепутались. Сейчас существовала для него только эта хрупкая девочка, которую он держал в своих объятиях, шалея от блаженства. Последняя мелькнувшая мысль:  «Я теряю голову, но я абсолютно счастлив».


VII

Утром, приняв душ и наспех выпив кофе, Игорь почувствовал себя подлецом. Чувство вины было так велико, что он, чтобы не столкнуться с Машей, просто сбежал из дома. Купив билет на самолёт, он добрых два часа отрешённо бродил в окрестностях посёлка, пытаясь как-то успокоиться и оправдаться перед собой. Но ничего не помогало. «Какой же я негодяй, - думал он, - как я посмел соблазнить девочку?». Вспоминались слова пляжной дамы «Все мужчины - кобели!», и ему стало так муторно на душе, что он решил заглянуть в «Якорь». Выпив подряд две рюмки коньяка и выкурив полпачки сигарет, Игорь, наконец, успокоился. Снова вспомнил Машу, её счастливые глаза под утро, когда она, как шаловливое дитя, обняв его за шею, шептала ему всякий вздор.  Волна нежности захлестнула его, и сердце тоскливо заныло, предчувствуя скорую разлуку. Он улыбнулся, вспоминая, как под утро, когда они покидали пляж, Маша отыскала фонарик в кустах и радовалась, как ребёнок: «Он целый, погляди!  Не разбился!». У калитки сняв босоножки и на цыпочках пробравшись в дом, юркнула в свою комнату, на прощание посылая ему воздушный поцелуй. Чувство вины притупилось, а состояние влюблённости обострилось с новой силой. «В конце концов,  мы оба этого хотели», - утешал он себя, и ему нестерпимо захотелось увидеть девушку.
Вечером Маша оживлённо возилась на кухне, что-то изобретая, и приказав Игорю не исчезать, вынесла под навес казанок с горячим пахучим пловом. Анна Филипповна удивилась перемене в дочке и счастливо улыбалась.
- Наконец-то, за ум взялась, - сказала она Игорю, - давно бы так. С Николаем, видать, помирилась. Паренёк со школы сохнет по ней, а она крутит им, как хочет. Заладила: пусть, мол, ждёт. Надо сначала образование получить. Башковитая она у меня, - гордо заявила хозяйка.
Игорь смущённо молчал, уткнувшись в тарелку, не зная, что ответить. Боясь взглянуть им обеим в глаза,  похвалил плов. Маша цвела от удовольствия.
- Ведь всё умеет, если захочет, - продолжала хозяйка, - ленится только.
После ужина Анна Филипповна поспешила на смену. Маша, допивая чай, попросила Игоря рассказать, как он стал физиком. Почувствовав искренний интерес девушки, он оживился и, закуривая,  поведал Маше, что ещё школьником очень увлекался астрономией, участвовал в разных олимпиадах, посещал планетарий.
- Загадочный космос манил меня тайной и беспредельностью. Не стал бы я физиком, наверное, стал бы астрономом. И рассказал, как однажды, лет в четырнадцать, он посмотрел научно-популярный фильм о безграничных возможностях атома, его необычайных свойствах и заболел физикой.
- Тогда меня особенно интересовали реакторы, - сказал Игорь.
- А что это такое? - спросила Маша.
- Энергетические установки, в которых протекают ядерные реакции. Ну, это, в общем, пройденный уже этап и хорошо изученный. А я, как ты поняла, люблю разгадывать тайны.
И он рассказал девушке об экспериментах по холодному термоядерному синтезу, о том, что создание реакторов на основе этого синтеза не оставят камня на камне от концепции «ограниченных природных ресурсов». Заметив заинтересованность в глазах Маши, Игорь воодушевился:
- С помощью таких энергетических аппаратов  можно создать любые вещества и материалы из обычных горных пород.
- Неужели это реально? - удивилась девушка.
- Ещё как! - загорелся Игорь, - возможности применения таких реакторов  беспредельны, и они могут принести человечеству такие блага, о которых люди пока  даже не представляют.
Маша, с восхищением глядя на Игоря, промолвила:
- Ты настоящий учёный. Должно быть, Вероника очень гордится тобой?
Игорь смутился и, положив свою ладонь на её руку, сказал:
- Давай не будем о ней. Нам ведь так хорошо вдвоём.
Девушка кивнула, грустно улыбнувшись. Вдруг Игорь спохватился:
- Что я всё о себе. Ты вот готовишься на исторический факультет. Почему твой выбор - история?  Лично я считаю:  то, что прошло, - уже не интересно!
- Вот уж нет! - горячо возразила Маша.  - История преподносит такие загадки! Вспомни пирамиду Хеопса, например, или  гробницу Тутанхамона. Учёные до сих пор не  разгадали эти тайны. И среди историков  -  много выдающихся, как ты.
Игорь улыбнулся польщёно. Ему было приятно, что Маша считает его выдающимся.
- Ну, прости. Конечно, ты права. На самом деле, мне просто хотелось подзадорить тебя. Игорь хитро усмехнулся.
- Ладно уж, - примирительно сказала Маша, - а что ты знаешь о Чёрном море, в котором купаешься каждый день?
- Практически - ничего, - сознался Игорь.
- Знаешь ли ты, что древние греки называли его Морем гостеприимным - Понтом Эвксинским?
- С названием согласен. Его гостеприимство я ощутил. А ночью оно ещё гостеприимнее, - пошутил он. Маша покраснела и опустила голову. Затем, вскинув глаза, сказала приглушённо и грустно:
- Всё шутишь. А для меня это очень серьёзно. Я ни о чём не жалею, даже если никогда больше тебя не увижу.
Игорь придвинулся к Маше, обнял её за плечи:
- Прости, Машенька! Мне так хорошо с тобой, что  хочется шутить от полноты чувств. Ты навсегда поселилась в моём сердце. А увидимся мы обязательно, вот увидишь!
- Правда? Ты серьёзно так  думаешь?
Скрипнула калитка, зашёл Николай с пакетом в руках.
- Чаёвничаете? - хмуро спросил он. - Ну, ну!
- Садись с нами, Коля. Налить чаю? - простодушно предложила девушка.
- Нет уж, спасибо, - с вызовом сказал Николай.
- Что у тебя там? -  Маша кивнула на пакет.
- Полотенце.  Хочу попросить тебя составить мне компанию. Морские купания ночью, говорят, очень полезны. Ты никогда не говорила мне, что любишь купаться по ночам и загорать под луной.
- Знаешь, Коля, не ёрничай. Никуда я с тобой не пойду.
- Ладно, не дуйся! Такой уж я серый, не обучен манерам.
- Уходи, - резко сказала Маша.
- Понял! Я тебе уже не интересен. Тебе учёных мужей подавай, - сказал Николай, сделав упор на слове «мужей». Маша вспыхнула и отвернулась. Николай, бросив на Игоря уничтожающий взгляд, резко развернулся и вышел.
- Как он узнал? - спросил Игорь. В ответ девушка пожала плечами.
- В общем, всё просто. Посёлок маленький, кто-то увидел. Это я во всём виноват. Влез в твою жизнь, - отрывисто сказал Игорь, - ну,  ничего, помиритесь... Вот уеду, тогда...
- Да надоел он мне хуже горькой редьки. Ходит по пятам, как тень. Когда-то по немецкому помогал, вот мы и сдружились.
- Не горячись! Парень он видный, вон какие бицепсы! К тому же верный, да и любит тебя, сразу видно...
- Но я...  я... не люблю его... - тихо прошептала Маша,  из её глаз готовы были вырваться слёзы, - ты... ты зачем так говоришь, как будто сватаешь меня? - запинаясь спросила девушка, - я тебе ни капельки не нравлюсь? - Маша вопросительно взглянула на Игоря.
- Что ты, Машенька, - ласково прошептал он, - только ты меня здесь и держишь. Если бы не ты, я бы давно сбежал из этого пекла. Игорь знал, что не лицемерит, это было, действительно, так.
- Ты когда уезжаешь? - спросила Маша.
- Послезавтра.
Девушка глубоко вздохнула и натянуто улыбнулась. Чтобы сменить тему, Игорь спросил:
- Что ты там говорила мне о Чёрном море?  Как его называли греки? Понт Э...э...
- Эвксинский, - подсказала девушка,  - тебе, правда, интересно?
- Ещё бы! Это непростительно - месяц провести у Чёрного моря и ничего о нём не знать...  А Чёрным оно когда стало?
- Ладно, слушай. 
И Маша рассказала, что ещё раньше, в начале первого тысячелетия  до нашей эры,  греческие мореходы называли его  Понтос Аксинос, - негостеприимным морем, по сравнению с Эгейским оно казалось им и бурным, и холодным.
- А вообще, - продолжала она, - скифы называли его Синим, арабы - Русским,  разные народы в разные времена давали ему свои названия: Киммерийское, Скифское, Таврическое, Святое и так далее.
Игорь внимательно слушал, дивясь её познаниям и тому, с каким увлечением она рассказывала. Он спросил:
- А всё-таки почему оно Чёрное?
И Маша рассказала, что не так давно было найдено ещё более древнее название этого моря, которое ему дали племена индийского происхождения, населявшие восточное Причерноморье и Крым до скифов и других ираноязычных племён. Они называли его Темарун. Скифы перевели его на свой язык,  как «Чёрное море». Позже и турки стали его так называть. По- турецки наше море называется Карадениз, то есть тоже Чёрное.
- Спасибо, Маша. Полезные сведения. Жаль, что уезжать надо, ты бы мне ещё много интересного рассказала. Надо было не бегать от меня, а просвещать, - сказал Игорь шутливо, глядя в повеселевшие глаза девушки. Поощрённая, она продолжала:
- Вообще наше море уникальное. Верхний слой воды до глубины двести метров содержит кислород, а в нижнем - кислород исчезает и появляется сероводород. Там нет живых организмов. На земле нет другого моря с таким расслоением воды, как в Чёрном.
-  Об этом я слыхал. Говорят, что сероводород  поднимается всё выше и выше?
- Может, и так. Но  очень медленно.
За разговором они не заметили, что сидят в ночной темноте при свете полной, как жернов, Луны, но радовались, что и эта ночь безраздельно принадлежит им.


VIII

Нерадов, находясь под впечатлением навалившихся на него воспоминаний,  поднялся с кресла и открыл окно, судорожно вдыхая апрельский воздух. Только что прошёл дождь, пахло мокрой зеленью. Всё ещё продолжая держать в руках раковину, он вспомнил, как в день отъезда побежал в ювелирный магазин и купил Маше серёжки с аметистами. Она как-то сказала, что это её любимый камень.
- Это тебе на память. Они так подходят к твоим фиалковым глазам. Маша вспыхнула, затем рассмеялась:
- Спасибо, но у меня же уши не проколоты.
- Теперь будет повод проколоть.
- Подожди, - вдруг сказала девушка, -  я - мигом. Нырнув в свою комнату, она вернулась, держа в руках крупную черноморскую раковину.
- А это тебе подарок, чтобы не забывал Чёрное море и глупую девочку Машу. Приложишь к уху, услышишь шум прибоя и вспомнишь обо мне.
 «Так оно и случилось, Маша, - подумал Нерадов скорбно, -  но вспомнить о тебе пришлось  через семнадцать лет».  Что же, что помешало ему, думал он лихорадочно. Ведь он  любил её и был по-настоящему счастлив. Ничего подобного за всю жизнь он не испытал.  Что же произошло? - думал он мучительно. Но в глубине души Нерадов знал ответ. Он боялся признаться самому себе, что предал Машу, предал свою  единственную любовь.

* * *

В Москве Игорь долго не мог адаптироваться к бешеному темпу столицы после спокойной,  размеренной жизни на берегу моря. Все мысли были о Маше, они даже по ночам не отпускали его. Первое время он ходил, как потерянный, односложно отвечая на вопросы домашних.  Даже тесть заметил перемену:
- Уж не перегрелся ли ты на солнце?
- Да, пекло было сумасшедшее, - уклончиво отвечал он.
А Вероника  спросила, уже после защиты диплома:
- Что ты, как в воду опущенный, ходишь? Пора уже прийти в себя от курортного романа.
- Какого романа?
- А то я не вижу. Ты сам не свой, - язвительно заметила жена.
- Ты же никогда не ревновала меня, - сказал Игорь, вспомнив вдруг пляжную даму  и её фразу: «Ваша жена или дура, или Вы ей безразличны».
- Ревновала - не ревновала, эти эмоции мне не знакомы. Даже, если ты изменил, - это ваша кобелиная природа, это надо принять, как данность. Я не сторонница держать мужа на коротком поводке. Перебесится и успокоится, а семья есть семья. Речь не о том. Ты долго будешь ходить, как пришибленный? - холодно спросила она.
- Ты рассуждаешь, как умудрённая опытом женщина, а ведь мы только  поженились, - сказал Игорь.  - А ваша сучья природа иная?
Жена вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
- Это зависит от обстоятельств, - уклончиво ответила она. «Откуда в ней этот цинизм,  ведь любящая женщина ведёт себя по-другому», - подумал Игорь, вспомнив счастливые глаза Маши и её кроткую улыбку.
Но удивительно то, что концепция Вероники сработала. Через некоторое время Игорь закрутился в калейдоскопе институтских проблем, окунулся с головой в  любимую тему и Маша всё реже и реже стала появляться перед его внутренним взором.
Наконец, он успокоился и пришёл в себя. Урбанизированный дух столицы  захватил его, подчинил себе, выработал определённые рефлексы, со временем ставшие привычками. Он привык к Веронике, к её отстранённости, к её духам, к её друзьям, к её цинизму, не понимая, что за циничностью скрывается безразличие. Привык к вечно воркующей тёще, не понимая, что за воркованием скрывается лицемерие. Привык к ироничному тону тестя, не понимая, что за иронией скрывается высокомерие. Привык и вполне был доволен своей жизнью.  Это понимание пришло много позже, когда из долговязого очкарика Игоря он превратился в респектабельного Игоря Николаевича, старшего научного сотрудника знаменитого НИИ. Но и с этим пониманием он смирился.
Вероника тоже изменилась. Из романтичной, восторженной, импульсивной  девушки она  превратилась в настоящую «светскую львицу» - независимую, заносчивую  и царственно надменную.  Всё больше и больше напоминала она своего отца. Такая же снисходительная ирония,  нарочитая парадоксальность суждений и тщательно скрываемый снобизм. Правда, тяга к изыску и церемониальности у неё была от матери. Со временем и с этим он смирился. Вероника была ему удобна и необходима. На разного рода презентациях и высокопоставленных приёмах жена служила ему отличной оправой, умело и выгодно показывая все свои достоинства. Её замечали, ею восхищались, о ней говорили в кулуарах.
Казалось, жизнь удалась. У него был надёжный тыл, любимая работа, умная  красавица-жена, знаменитый тесть, прекрасный дом. Чего ещё желать? И вдруг в одночасье всё рухнуло. Почему? Что он упустил, где оступился? Было упущено что-то главное...  Анализируя свою жизнь в холодном сумрачном доме, он смутно догадывался, где настоящая причина его рухнувшего благополучия. Теперь он уже не боялся себе в этом признаться. Вновь переживая в сумерках постылого дома свой «южный роман», Нерадов, наконец, понял, что в его московской жизни не было основного, что скрепляет прочными узами людей. Не было любви. Сейчас он уже сомневался, что важнее - благополучие, успех, карьера, или прочная семья, надёжно оберегаемая любовью. «Неужели смысл жизни в любви?». От этой мысли защемило сердце. «А ведь у меня была она, любовь, -  с горечью подумал он, снова вспомнив потрясающее знойное лето 1988 года.  - Там было настоящее, не здесь. Но я предал её, и жизнь мне отомстила». Он начинал понимать, что всё в этой жизни преходяще: работа, слава, комфорт, и только любовь - та единственная непреходящая ценность, чем стоит дорожить и что составляет смысл жизни. И что нет в мире ничего превыше любви и важнее любви.
Унылый свет уличного фонаря, отдалённые голоса людей, лязг автомобилей вернули его в действительность. Снова заныло сердце, и Нерадов, подойдя к аптечке за валидолом, бережно опустил черноморскую раковину в коробку.



IX


Личная жизнь Анны  Филипповны  как будто наладилась. После отъезда дочери с внуком и зятем  на Донетчину она почувствовала себя одинокой собакой. Не умела она жить одна, ей надо было о ком-то заботиться.  Диетврач санатория продолжал её обхаживать и, наконец, Анна дала согласие на брак. Ей в то время было чуть больше сорока. Короткая стрижка, подвижность и расторопность при лёгкой полноте молодили её, и она часто ловила на себе заинтересованные  мужские взгляды. Фёдор Иванович, так звали диетврача, был в её вкусе: аккуратен, галантен, уважителен и слегка застенчив, что особенно подкупало Анну Филипповну. Не нравились ей хамовитые нахрапистые мужики, их сальные комплименты и похотливые взгляды.
- Чего тебе ещё нужно? - уговаривала её кума Ольга, - интеллигентный, непьющий, на других баб не смотрит, а главное - сколько лет вокруг тебя вьётся .
Рано овдовевший Федор Иванович по натуре был однолюбом и к своим пятидесяти годам так и не женился. Все женщины казались ему на одно лицо, кроме Анны. Она нравилась ему живостью характера, простотой и отсутствием жеманства, так свойственного стареющим дамам.
Они расписались, и Фёдор Иванович переехал к жене. Врождённое чувство юмора, весёлый нрав Анны помогли им  преодолеть первоначальную скованность, свойственную людям с устоявшимся  образом жизни.   Вскоре их жизнь потекла так, как будто они были в браке добрый десяток лет. Всё бы хорошо, но тосковала Анна о внуке и душа болела за дочь, ведь без любви пошла  за Ивана, ради сына.
С Иваном Маша познакомилась, когда Игорьку едва исполнилось пять лет. Тот  проявлял трогательную заботу о девушке, возился с малышом, приносил в дом игрушки, конфеты, цветы. По натуре был молчуном, бывало, слова из него не вытянешь. Редко, когда удавалось его разговорить. О себе говорил неохотно и скупо. Сказал, что работает на шахте, в забое, живёт вдвоём с матерью в небольшом шахтёрском городке Доброполье.  Наблюдая, как малыш потянулся к Ивану, у Анны разрывалось сердце. Мальчик нуждался в отце.
О беременности дочери Анна Филипповна догадалась сразу и поначалу думала, что отец будущего ребёнка - Николай. Но узнав правду, обомлела и промолвила только:
- Как же ты могла, дочка?...  Маша, спокойно поглядев в глаза матери, ответила:
- Люблю я его, мама, и буду любить всегда.
- Ой, не зарекайся, Маша. Любовь пройдёт, а дитё будет расти без отца, - скорбно сказала она и посмотрела на дочь взглядом, полным отчаяния.
- Я стану для ребёнка и матерью, и отцом, - резко ответила дочь  и ушла в свою комнату.
Анна, осторожно приоткрыв дверь, увидела, что Маша беззвучно рыдает. Худенькие плечи её подрагивали, и переполненное болью и жалостью сердце матери не выдержало. Подойдя к дочке, она обняла её и порывисто прижала к своей груди.
- Значит решила оставить? И правильно. Только вот об учёбе придётся  забыть.
- Знаешь, мам, - всхлипывая прошептала Маша, - этот ребёнок станет для меня всем. Если будет мальчик, Игорем назову.
- А с Колькой теперь как?
- А никак. Расстались мы.
- Зря! Хороший парень и любит тебя.
- Я рассказала ему правду, чтоб отстал. А он - ни в какую! Говорит - скажу всем, что мой ребёнок, только не прогоняй.
 Анна оживилась:
- Молодец Колька! Такой парень благородный.  Чего  тебе, дурёхе, ещё надо?
- Не люблю я его, мама, - тихо сказала Маша.
- Ох, дочка! Повторяешь ты мою судьбу. Я вот тоже, когда тебя родила, всех ухажеров поразгоняла. А охотники были! Всё надеялась, что отец твой вернётся. А теперь жалею. Одной трудно дитя растить, ой, как трудно, - вздохнула Анна. Маша улыбнулась сквозь слёзы:
- Ничего, мама, пробьёмся!...
Когда родился мальчик, дочь преобразилась. Она ходила сияющая и счастливая, от малыша не отходила ни на минуту и даже Анну редко подпускала к нему. Если и оставляла его с ней, то ненадолго. Вначале Анна  обижалась, но потом смирилась.
Пять лет она тряслась над ним, как квочка над цыплёнком, а тут появился Иван. Анна  сдала ему на месяц койку. С деньгами было туго, надо было сводить концы с концами, и подработать в сезон было не грех. Иван сразу пришёлся ко двору: починил крышу, покрасил забор, заменил проводку в летней кухне. Что и говорить - руки у него были золотые. С Игорьком у Ивана были свои, «мужские» дела, и мальчонка ходил за ним по пятам. На Машу Иван смотрел влюблёно и кротко, но девушка не проявляла к нему особого интереса, держалась просто и дружелюбно.
Заметив доброжелательность хозяйки и чувствуя в ней союзника, Иван перед отъездом спросил её:
- Как Вы думаете, Филипповна, откажет мне Маша, если я позову её замуж?
- Ох, сынок, не знаю. Строптивая она...  А ты попробуй!
К большому удивлению и радости Анны Филипповны дочь не отказала Ивану, более того, - предложила  оформить отношения здесь и прямо сейчас. Иван сиял, а мать не узнавала свою дочь. Откуда в ней эта перемена? Позже она узнала, что решилась она на этот шаг ради сына. Все эти пять лет Маша с трепетом воспринимала любую информацию об Игоре. Иногда в прессе мелькало его имя. Однажды увидела его в какой-то телепрограмме и весь день летала, как на крыльях. Возможно, дочь надеялась, что он приедет и всё изменит в её жизни. Но годы шли, а он так и не явился.  А перед самым отъездом Ивана мать с дочерью увидели Нерадова по телевизору на какой-то научной презентации вместе с женой, потрясающе яркой Вероникой. Маша всю ночь проплакала, а наутро глаза её были жёсткими и сухими.
С Иваном они подали заявление в местный ЗАГС, и он уехал, полный счастливых надежд. Через месяц явился, торжественный, в парадном костюме, робко глядя Маше в глаза, - не передумала ли? Они расписались, и после скромного застолья Анна  стала собирать дочь в дорогу. Когда молодожёны с малышом уехали, для неё наступил период одиночества и тоски.


X

- Сынуль, сходи в магазин за молоком и Лизочке «Сникерс» купи, - попросила Маша, невольно любуясь своим возмужавшим сыном. «Вот и вырос сынок, - подумала Маша, - как сложится его судьба, будет ли счастлив?». Сын сидел за компъютером, сосредоточенно глядя на экран монитора.
- Ты слышишь? Скоро Лиза из школы придёт, обедать будем. Ну, же, - нетерпеливо повторила она.
- Сейчас, мам,  только программу закрою.
Маша приготовила сумку и деньги, в прихожей поправила причёску перед зеркалом. Всматриваясь в своё отражение, осталась довольна. Годы, казалось, не тронули её: нежный цвет лица, лёгкие тени под глазами, ровная гладкая кожа шеи.
- Кто даст тебе твои тридцать пять? - удивлялась соседка баба Нюра.  - Хватит Ваньку оплакивать, найди себе пару, пока ещё молода и красива.
- А кому я нужна с двумя детьми? - отмахивалась Маша, - да и мне, кроме моих детей, никто не нужен. 
Соседка качала головой, приговаривая:
- Полюбит тебя, и детей твоих полюбит. Тебе, вон, сына обучить надо. Поди знай, что у него на уме. Сейчас аттестат получит, и не удержишь ты его у своей юбки. Он у тебя до учения охочий. Ты что, думаешь на секретарскую зарплату его выучить? Сейчас деньжищи нужны за учёбу платить. Да что тебе говорить, сама знаешь, - и в сердцах махнув рукой, уходила. «Ничего, - утешала себя Маша, - мама всё лето будет комнату сдавать, обещала помочь».
- Я пошёл, мам. Давай «бабки», - сын вырос на пороге и прервал её мысли. «Боже, как на отца похож. Такой же длинный, сутулый и близорукий, - с нежностью подумала Маша.
- Только не задерживайся, Игорёк, - крикнула вдогонку уходящему сыну Маша и пошла на кухню разогревать обед.
Ворвалась, как ураган, Лиза. Щёки её горели, белокурые кудряшки стояли дыбом.
- Мама, мама, сегодня на физре учитель меня похвалил, сказал, что из меня выйдет классная гимнастка и записал в секцию   детской спортивной школы. Ты рада? 
Восторженность дочери не тронула Машу.
- А с математикой у тебя как? Трояк  исправила, ведь учебный год заканчивается? - строго спросила она. Но Лиза весело отмахнулась.
- Не люблю я эту математику. Она - злюка. Эта «швабра», кстати, тебя вызывает в школу.
- Как ты сказала? Швабра?
-У неё прозвище такое, - нисколько не смутившись, пояснила дочка, - она тощая и длинная, как палка.
Маша невольно улыбнулась, вспомнив свои школьные годы и как прочно прилипали прозвища к учителям. Тучную химичку они за глаза называли «колбой», а  пухленького географа - «колобком».
- Ну, а в школу зачем? Что ты натворила? - спросила мать.
- Да так. «Швабре» не нравится, что я смеюсь на уроке. У неё так смешно  дёргается глаз, когда  злится - трудно сдержаться..
- Когда ты станешь серьёзней, Лиза? Вот с Игорем я таких хлопот не имела, - вздохнула Маша.
Зашёл сын с покупками,  и девочка тут же полезла в сумку.
- «Сникерс» давай сюда, - приказала Маша Игорю, - Лиза его не заслужила. Она до сих пор не исправила тройку по математике.
Дочка скривила губы:
- Как не заслужила? Ведь физрук меня похвалил.
Маша покачала головой и, наливая в тарелки суп,  приказала мыть руки и садиться за стол.
- Мама, а я вместо «сникерса» купил диск. Мне он позарез нужен. Не будешь ругаться? - сын виновато и простодушно улыбнулся.
- Беда мне с твоим компъютером. Просиживаешь возле него часами, глаза портишь. Зрение и без того слабое. Откуда он взялся на мою голову?
- Откуда, откуда...  А то  не знаешь...
Да, она знала и сначала была довольна. Компъютером наградили сына за победу в межрегиональной астрономической олимпиаде. Игорь и  тут в отца пошёл.
До пяти лет мальчик рос в родном черноморском посёлке. Маша с болью вспоминала, как ему в раннем детстве не хватало отца. В четыре года он спросил, где его папа. Маша растерялась от неожиданного вопроса малыша. Они с мамой как-то не подумали об этом, хотя понимали, что рано или поздно Игорёк задаст этот вопрос. Ответила первое, что пришло в голову:
- Твой папа далеко сейчас и очень занят. Он работает звездочётом - звёздочки в небе считает.
- А когда он приедет? - спросил малыш.
- Когда пересчитает все звёздочки на небе, - чуть не плача, ответила мама.
- Все до одной?
- Все до одной.
После этого Игорёк, гуляя во дворе, задирал голову и спрашивал:
- Когда появятся звёздочки?
- Ночью, когда ты спать ляжешь, - отвечала Маша.
В пять лет он сказал, глядя на небо:
- Мамочка, не уводи меня спать, я хочу звёздочки посчитать.
- Хорошо, - согласилась Маша, - но надо сначала считать научиться.
- А я уже умею. Меня в детсаду воспитательница научила. Я до ста считать могу, - похвалился малыш.
 Маша недоверчиво улыбнулась, но едва Игорёк стал считать звёзды, была поражена, когда он картавым тонким голоском последовательно называл цифры. На счёте «тридцать четыре» он сбился и сказал:
- Я устал. У папы правда трудная работа.
С этого момента он всегда говорил, что будет звездочётом, как папа. Подрастая, он слово «звездочёт» заменил на «астроном». Когда сын совсем вырос и стал всерьёз увлекаться астрофизикой, он больше не спрашивал об отце, вспоминая, как всякий раз мама расстраивалась при упоминании о нём.
Вечером, уложив детей спать, Маша долго лежала в своей комнате с открытыми глазами, думая о предстоящем расставании с сыном. Игорь вырос, и с этим надо смириться. Закончив школу, он  неделю-другую отдохнёт у бабушки, а затем поедет сдавать вступительные экзамены на физмат.
Игорь был всем в её жизни. Она считала себя хорошей матерью, и при всей её трепетной любви к сыну, ей казалось, что она не избаловала его. Да и как тут избалуешь, когда  едва сводила концы с концами. Ивану месяцами не платили зарплату, шахтёры бастовали. Страшно вспомнить! После смерти свекрови ей было особенно тяжело. Лизонька только родилась, требовала внимания и заботы, и всю себя без остатка она отдавала дочери. Игорька пришлось оторвать от своего сердца и отдать на время матери. Там он в шесть лет пошёл в первый класс. Бабушка уговорила учителей принять мальчика раньше положенного срока, чтобы не оставлять  одного, пока она на работе. Тем более, что Игорёк проявлял незаурядные способности: знал азбуку, бегло читал, без труда складывал и вычитал простые числа. Правда, ей пришлось уйти на полставки, чтобы мальчик был под присмотром.
А как Маша хотела сама отвести Игоря  в первый класс. Без сына жизнь совсем потеряла смысл. Если бы не Лиза, постоянные заботы о ней,  которые отвлекали её от мрачных мыслей, если бы не Иван, который изо всех сил старался ей помочь, Маша, наверное, сбежала бы к матери. Да и жаль было Ивана, она к нему искренне привязалась, но так и не смогла полюбить. В её сердце до сих пор жил только один мужчина - отец Игоря, смешной долговязый очкарик из далёкого прошлого. Самые счастливые минуты  жизни она познала с ним и никогда не сожалела о своём «грехе».
Тоска по сыну была сродни болезни, и она не выдержала и через четыре года вернула его обратно. А ещё через четыре года погиб Иван, и снова нужда и лишения. Сын, пройдя через это, не по возрасту быстро взрослел, мужал и становился единственной опорой.  И единственной надеждой.
                XI

Приобрести путёвку в крымский санаторий оказалось делом нелёгким. Крым теперь принадлежал Украине, и профкому пришлось подключить авторитетных лиц из Минздрава, чтобы заполучитьпутёвку для Нерадова. Сопалатником Игоря Николаевича оказался мужчина средних лет из Сум.  Это был человек общительного нрава, громогласный, подвижный, несмотря на полноту и солидный живот. Речь его пестрела украинизмами и добродушным юмором. Выйдя на середину палаты и широко улыбаясь, он протянул Нерадову руку:
- Аверченко Пётр Григорьевич, можно просто Петро,- и тут же засуетился, пытаясь усадить его в кресло.
Палата была просторная, удобная, а в  открытое окно врывался такой знакомый Нерадову запах моря, смешанный с запахом хвои, цветущей глицинии и роз. Игорь Николаевич вышел на лоджию. Был конец июня, стоял оглушительный птичий гомон, и всё вокруг буйно цвело. Море у горизонта светлолазурного цвета почти сливалось с небом, а редкие округлые облачка  напоминали рассыпанные жемчужины. Почему-то от этих красот стало грустно.
Когда Нерадов вернулся в палату, Петро, расстелив на журнальном столике газету, резал сало и хлеб. Тут же стояла недопитая бутылка водки  и лежали два малосольных огурца.
- Как насчёт этого дела? - И Петро легонько щелкнул себя по скуле.
- Не увлекаюсь, - ответил Нерадов, - разве что за знакомство...
- Тогда вздрогнули по чуть-чуть, -  сосед протянул Нерадову рюмку.
- Эх, была, ни была, - настроение его начало выравниваться. - Ваше здоровье! - произнёс Игорь Николаевич и  поднял рюмку.
- И тебе не хворать, - в тон ему ответил сосед, переходя на «ты», - вот цибуля, сало, бери, закусывай.
- Давно здесь? - спросил Нерадов, с удовольствием жуя сало.
- Завтра съезжаю, - хрустя огурцом ответил Петро, - в Сумах дел невпроворот, - проговорил он, не переставая жевать,  делая в слове «Сумах» ударение на «а».
- Какие дела в отпуске?
- У мужиков дела не переводятся, а дома их всегда до хрена  - глубокомысленно изрёк Петро, наливая по второй. - В хате дверь заменить, - жинка все мозги протолдонила, - порыбачить ещё хочу, раков половить у излучины Псла. Река у нас такая - Псёл называется, широченная, с островами. Места, брат, зашибись! - мечтательно продолжал он. - Правда, рыба уже не та. Раньше, бывало, сома вытащишь...
В дверь постучала дежурная медсестра и напомнила, что пора идти в столовую.
После обеда Игорь Николаевич решил прилечь и немного подремать, а вечером прогуляться по окрестностям санатория. Но Петро мешал сосредоточиться: знакомил с местными порядками, давал ценные указания, шумно вспоминал завод, жену и вдруг спросил:
- Ты одруженый?
- Уже нет.
- Во, как! - обрадовался Петро. - Да ты не унывай, здесь такие жиночки! Выбор, хоть куда! Я тут, блин, с одной...  - начал он, но Нерадов перебил его:
- Ладно, Петро, проехали. Что-то разморило меня, сон одолел.
- Ты, того, расслабься, а я, вот, кроссвордом займусь.
На время он притих, пыхтя и потирая переносицу, но вскоре стал изводить Нерадова.
- Прохладный фруктовый сок из четырёх букв. Э... э... э... Что же это такое, ёшкин кот?  Это не по моей части. Я уважаю горилочку, а вино и сок - нехай слабаки пьють.
Игорь Николаевич молчал, сосед начинал действовать ему на нервы.
- А вот, по твоей, по  части, - не унимался Петро. - установка для получения заряженных частиц больших энергий, четвёртая «о»?
- Ускоритель, - ответил Нерадов, - поднимаясь с кровати, - пойду прогуляюсь.
- Несчастливая судьба? -  Из трёх букв, - вдогонку крикнул неугомонный сосед.
- Рок!  Это тоже по моей части, - глухо сказал Нерадов и вышел из палаты.


* * *

Полуденное солнце медленно остывало. Неторопливо бредя по узкой аллее, усыпанной цветами начинающей отцветать жимолости, Нерадов с удовольствием вдыхал ароматы летнего парка. Аллея вывела его к ступенькам, ведущим вниз, к  санаторному пляжу. Сквозь ветки кедров и в просветах кипарисов золотилось море, подсвеченное заходящим солнцем. Парк был пуст, отдыхающие после обеда, видимо, разбрелись по палатам. Спустившись на набережную и облокотившись о перила заграждения, Игорь Николаевич мечтательно окинул взглядом берег и морскую ширь. Прибрежные склоны густо поросли приземистым можжевельником. В хаотичных нагромождениях каменных глыб, заросших плющом, пестрел золотисто-жёлтыми цветами испанский дрок, а чуть ниже, почти у самой береговой линии, лёгкий бриз шевелил заросли тамариска. Море, казалось, улыбалось Игорю Николаевичу, игриво  перебирая оранжевые блики  заката. «Оно и правда гостеприимное», - подумал он, вдруг вспомнив древнее название моря. Сердце его тоскливо сжалось, едва он представил сияющую улыбку юной Маши. «Как сложилась её судьба? Счастлива ли? - подумал он.  - Хорошо бы её увидеть,  если она ещё живёт в этих местах». Игорь Николаевич пытался отогнать от себя эти мысли, боясь признаться самому себе, что где-то в глубине  сердца жила надежда на  встречу, что подсознательно он стремился именно сюда, в этот край, где был по-настоящему счастлив.
«А надо ли? - подумал он снова, - что это даст? Она, наверняка, давно вычеркнула меня из памяти, ведь семнадцать лет прошло. Её дети, должно быть, уже взрослые. Зачем ворошить прошлое?». Но в душе Нерадов  знал, что он здесь ради этой встречи и что непременно посетит  уютный дворик в Лавровом переулке. «Завтра же съезжу, - подумал он, - после завтрака. К чёрту процедуры!». Приняв  решение, Нерадов  окончательно успокоился и даже повеселел.
С утра, проводив на остановку Петра Аверченко и пожелав ему счастливого пути, Игорь Николаевич вернулся в пустую палату и какое-то время нервно курил, заставляя себя настроится на поездку в прошлое. Он хотел и боялся этой встречи. «Я просто трушу», - подумал он. Ругая себя за нерешительность, Нерадов включил телевизор. Но смотреть было нечего, на всех каналах передачи шли на украинском языке, и он стал нервно ходить по комнате, а затем вышел в коридор, чтобы узнать у дежурной медсестры расписание местных автобусов. «Быстрей бы кого-нибудь вселили», - подумал он, опасаясь снова остаться наедине со своими мыслями. Едва подумав об этом, он заметил невысокого худощавого мужчину примерно его возраста, с сумкой через плечо, который нерешительно, оглядываясь на номера палат,  продвигался по коридору. Нерадов подошёл к нему и, узнав, что незнакомец ищет именно его палату, обрадовался.
- Идёмте, - сказал он, - это ко мне,  будете моим соседом.
В палате познакомились.
- Михаил Смолянский, - отрекомендовался он, - киевлянин, хотя родом из Кемерово.
- Я тоже сибиряк, - воодушевился  Нерадов. - Выходит, земляки! А чем занимаетесь?
- Преподаю химию в школе.
Новый сосед  понравился Игорю Николаевичу спокойной, лаконичной манерой говорить уверенного в себе человека.  Беседа продолжилась в баре нижнего холла, куда они спустились отметить знакомство. Нерадов радовался, что нашёлся предлог не поехать в посёлок. «Ничего, успею ещё», - подумал он, отогнав мысли о Маше. После третьей рюмки коньяка разговор оживился. Смолянский оказался человеком умным, занимательным  и не без чувства юмора.
- Знаете, Игорь, - смеясь заявил он, - современные дети довольно занятная публика. С ними не соскучишься.
- Донимают? - поинтересовался Игорь Николаевич.
- Я бы так не сказал, но сюрпризы преподносят. Вот, например, был такой ученик в пятом классе - неисправимый  балагур и непоседа, головная боль всех учителей. Но мне он был симпатичен. Сидел  в нём, знаете, эдакий нигилист с вечным вызовом всему окружающему. Вызываю его как-то к доске и спрашиваю, что такое водород. «Это когда вода во рту», - отвечает, не моргнув. В классе - взрыв хохота. «Ну, допустим. А кислород?», - спрашиваю я, не реагируя на смех. Он смотрит на меня с наигранным недоумением, - что, мол, за дурацкий вопрос? «Ясное дело, когда во рту кисло», - отвечает, а в глазах весёлые искорки так и бегают. Новый взрыв хохота. И что вы думаете - я смеялся вместе с ними. Верите - мы с ним впоследствии подружились. Больше он не позволял  ничего такого. Химию зауважал.
-  Скорее, наверное,  вас. Подход нашли к пацану.
- Возможно, - глубокомысленно произнёс учитель, - трудных подростков не бывает, надо только разглядеть в них личность и полюбить её. Тогда они потянутся к тебе.
- Вы прирождённый учитель, - заметил Нерадов.
- Может быть, но я не сразу это понял. Я ведь вначале готовился к научной карьере. Как и вы, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую на химфаке.
- Получили учёную степень?
- Да. Но учёная степень - это ещё не степень учёности. Учёного из меня не получилось да, наверно, и не могло получиться. Жизнь расставила всё на свои места. Помог случай. Я к этому времени женился, появились дети.  Вроде бы - чего ещё желать?  Но...
В уютном полумраке бара звучала тихая музыка. На стенах его висели, подсвеченные серебристым мерцанием светильников, засушенные морские звёзды и картины с изображением кораблей разных эпох,  в открытые окна-иллюминаторы проникал йодистый запах моря. Экзотику усиливали две-три пальмы в бочонках и небольшой импровизированный фонтанчик в центре бара. Музыка завораживала, вызывала ностальгические ощущения, грусть по несбыточному, и создавалось впечатление, что она рождается в глубине фонтана, изливаясь вместе со струями воды. Нерадову вспомнился очень похожий бар в посёлке, где жила Маша, с такими же окнами-иллюминаторами и соответствующим названием «Якорь». Обстановка  располагала к доверительной беседе, и Нерадов от души наслаждался общением с этим удивительным человеком.
Смолянский, видимо, тоже испытывал нечто подобное, потому что продолжал говорить о себе, нисколько не смущаясь, что видит Нерадова впервые. Как будто почувствовал в нём родственную душу. Так бывает, когда едешь в купе поезда и открываешь самое сокровенное случайному попутчику. 
- Жена сидела с детьми, - продолжал Михаил, - а я дневал и ночевал на кафедре, проводил опыты в лаборатории, штудировал реферативные журналы. Словом, погряз в науке. С женой начались ссоры, так как дома бывал редко. Её претензии казались  необоснованными, пустыми женскими капризами. И вот однажды после очередной ссоры, войдя в дом, я увидел, что он пуст. Она вместе с детьми уехала к  родителям. И записка: «Не пытайся нас вернуть». Зная её характер, я понимал - не вернётся.
Нерадов, внимательно слушая собеседника, подумал -  как много общего в их судьбах.
- Да, - сказал он задумчиво, - это мне знакомо. Наука поглощает без остатка. Она деспотична, ревнива и не терпит компромисса.
- Ошеломлённый, ходил я по пустой квартире, - продолжал свой рассказ Смолянский, - натыкался на мебель и ничего не понимал. Когда пришёл в себя, затосковал, впал в депрессию и что самое удивительное - потерял интерес к науке. Надеялся -  пройдёт. Только работа, думал я, меня восстановит. Но время шло, и я чувствовал устойчивое отвращение к пробиркам, колбам, реактивам, научным советам, от которых меня мутило. Один товарищ посоветовал мне сменить профессию, стать преподавателем. «Ты накопил столько знаний, - говорил он, - что ими пора делиться. Ты же, Миша - учитель от Бога. Тебя можно слушать и слушать. Попытайся - может найдёшь себя». И я попытался. С университетским дипломом я мог бы остаться на кафедре и преподавать студентам. Но мне хотелось радикально всё изменить. Тоска по с детям не давала  покоя, и я решил пойти учителем в школу.
- Не жалеете? - спросил Нерадов.
- Ни минуты! Я понял, что это моё...
-  Призвание, - закончил за него Игорь Николаевич и спросил:  - А семья как?
Михаил усмехнулся.
- Когда жена обо всём узнала, она немедленно вернулась с детьми. Теперь мы оба работаем в одной школе. Она ведь тот же университет окончила, только специальность у неё другая - литература.
- Поучительно, - заметил Нерадов. - Изменить свою жизнь никогда не поздно, при этом что-то теряя и чем-то жертвуя.
И тут Смолянский произнёс фразу, которая надолго застряла в голове Игоря Николаевича:
- Грызя гранит науки, нельзя терять зуб мудрости, а я его чуть тогда не потерял. Жертвовать собой во имя любви - в этом великая христианская мудрость, - затем помолчал и добавил: - Хотя особой жертвы с моей стороны не было. Наука сама изменила мне, вовремя обнаружив, что рано или поздно  ей изменю я.
Разговор сблизил их. Прогуливаясь вечером по парку, Нерадову мучительно захотелось поделиться с собеседником своими переживаниями, тем, что так наболело. И он, волнуясь и сбиваясь, поведал Михаилу свою историю. Выслушав её, Смолянский произнёс:
- Ваш случай запущенный, но...  как знать? Попробуйте изменить себя, тогда и судьба  может  измениться к лучшему. Так бывает.
- А что я должен менять в себе?
- Ваши приоритеты. Послушайте своё сердце - что для вас важнее: семья, любовь или работа, пусть даже  любимая. Сердце подскажет.
- Я уже думал об этом там, в Москве. И, кажется, уже многое понял. А толку? Слишком поздно.
- Поздно, говорите? Вам просто удобно так думать. Сказывается инертность вашей натуры, иначе вы давно бы съездили в посёлок. Никогда не поздно начать жизнь с чистого листа.
Нерадов, устыдившись, молчал.
Вечером, выйдя  покурить, Игорь Николаевич посмотрел на небо. Как знакомы ему эти звёзды! Сколько раз он любовался ими ночью, лёжа без сна на раскладушке под инжиром. Но как давно это было! Он поймал себя на мысли, что не помнит, какие звёзды в Москве. Да и вряд ли он смотрел когда-нибудь в ночное московское небо.
На другой день Нерадов проснулся чуть свет, твёрдо решив поехать в посёлок прямо с утра. Слава Богу, маршрутки ходили регулярно, а до посёлка было полчаса езды. Допивая кофе на лоджии, он решительно потушил сигарету. Вернувшись в палату, тщательно побрился. Подойдя к двери, заметил, что Михаил не спит и смотрит вопрошающе.
- Разбудил?
- Да нет. Привык рано вставать. А вы куда  в такую рань, Игорь?
- Вот решился. Еду в посёлок, - пробормотал Нерадов.
- Ни пуха! - ободряюще улыбнулся сосед.
 

XII


Покормив вислоухого Пирата и убрав остатки завтрака со стола, Анна Филипповна, замесила тесто. Сегодня у неё был выходной.  Проводив мужа на работу, а внука - на пляж и тщательно убрав комнаты, она отправилась на рынок прикупить фрукты и овощи к обеду. Вот уже неделя, как приехал внук отдохнуть и набраться сил после экзаменов.
-  Смотри, бабуля, - прямо с дороги, едва переступив порог, с гордостью показал внук синие с золотом корочки аттестата, - кроме  биологии, по всем предметам - «отлично».
Анна Филипповна, надев очки, долго с удовлетворением рассматривала и перечитывала документ. В июне ему предстояло поступать в ВУЗ, и она считала своим долгом наставлять внука, давать ему ценные советы, а главное - откормить, заставляя есть овощи и фрукты в большом количестве.
Возвращаясь с рынка, издали заметила, что у её калитки нерешительно топчется высокий худощавый мужчина под заливистый лай  Пирата. Он нервно курил, выжидательно глядя во двор. Что-то знакомое показалось Анне Филипповне в слегка сутулой фигуре незнакомца. Подойдя поближе, она уже не сомневалась. Мужчина стоял к ней спиной, но даже со спины она его узнала.
- Неужто, Игорь? - изумлённо спросила она вполголоса.
Незнакомец резко обернулся, и тут только она увидела в его руке букет пунцовых роз.
- Это вам, Филипповна, - неуверенно произнёс Нерадов, поспешно протянув ей цветы.
От неожиданности Анна Филипповна слегка опешила, машинально принимая букет.
- Да уймись ты, окаянный! - сердито цыкнула она на пса, продолжающего лаять.
- С чего это вы пожаловали?  Столько лет не объявлялись -  и на тебе.., - сухо вымолвила она, покосившись на розы и опустив сумку с продуктами на землю.
- Может, в дом пригласите? - произнёс Нерадов робко, - а то как- то на улице...
Анна Филипповна спохватилась:
- Да. Да. Проходите. Что это я?
 Подхватив сумку хозяйки и опасливо глядя на пса, он зашёл во двор. Собака, обнюхав гостя, успокоилась.
- Постойте пока здесь. Я только сумку снесу на кухню.
Игорь Николаевич огляделся. Многое изменилось за эти семнадцать лет. Другой забор, выложенный из декоративного камня, новая металлическая калитка с витыми прутьями, новые рамы в окнах. Всё аккуратно покрашено, везде  порядок, во всём  чувствовалась мужская хозяйская рука. Сирень у калитки разрослась  и свешивалась через забор. Такое знакомое дерево инжира в глубине двора слегка шевелило пятипалыми листьями, как бы приветствуя Нерадова.  Отцветающая глициния благоухала, каскадами кистей свешиваясь со стены дома. Лавровый куст аккуратно подстрижен. Нерадов ещё раньше заметил, что в каждом дворе по этому переулку растут  кусты благородного лавра. Может, поэтому он  и назывался Лавровый.
Щёлкнул засов калитки. Во дворе появился высокий темноволосый парнишка в потёртых джинсах.  Июньское солнце успело  позолотить его тело. В руках он нёс ласты и рубашку. Вежливо поздоровавшись, он  юркнул в дом. Из летней кухни вышла хозяйка.
- Да вы  садитесь, Игорь. За стол под навес. Я вот  завтрак внуку разогрела. С утра сбежал на  море голодный.
- Вы не беспокойтесь, Филиппована, я подожду. «Внуку, - подумал   Нерадов, -  значит сын Маши. Она, очевидно, на работе».
- Бабуль, - весело сказал паренёк, выйдя из дома и усаживаясь напротив Игоря Николаевича, -  я готов! Откармливай меня. Аппетит нагулял - зверский.
 Что-то неуловимо знакомое почудилось Нерадову в облике паренька. Необъяснимое смущение сковало его. Вышла хозяйка, неся сковородку с  поджаренной рыбой.
- Сейчас салат принесу, - улыбнулась внуку Анна Николаевна. - Позавтракаете  с нами? - обратилась она к Игорю Николаевичу.
Он  был голоден, но от завтрака вежливо отказался.
- Тогда, может, чай? Ваш любимый. Помню, как вы его хвалили.
- Пожалуй, - ответил Нерадов деревянным голосом.
Между тем, парень жадно набросился на еду, и когда Анна Филипповна вернулась, неся на подносе чай, весело спросил:
- Бабуля! А что ты с гостем не знакомишь?
Анна Филипповна на секунду замешкалась, а потом решительно сказала:
- Знакомься, коли хочешь!  Это твой родной отец...
Наступила пауза. Парень застыл с полным ртом еды, а у Нерадова запотели стёкла очков. Он машинально вытащил носовой платок, не заметив, как задрожали его пальцы.  Сердце бешено эаколотилось, вокруг всё плыло. Потрясённый Нерадов не мог вымолвить ни слова.
Первым пришёл в себя паренёк.
- Это тот, который звездочёт? - медленно проговорил он.
- Он самый, - ответила бабушка. Парень болезненно улыбнулся и произнёс, обращаясь к Нерадову, с нескрываемым сарказмом:
- Долго же Вы, однако, свои звёзды считали, папочка...
- Какие звёзды? - Нерадов побледнел и, с трудом шевеля онемевшими губами, прошептал:
- Я не знал о твоём существовании. Узнал только что...
Парень внезапно встал из-за стола и, ничего не сказав, выбежал за калитку.
- Игорь, вернись! - вдогонку крикнула бабушка, но парня уже и след простыл.
- Игорь!  Его зовут Игорь! - беззвучно шептал Нерадов, словно оглушённый.
- Ах! Ну, зачем я сказала? Кто меня за язык дёргал? - сокрушалась Анна Филипповна.  - Что я Маше скажу?
Нерадов застыл, опустив голову, не смея поднять глаза. Одна единственная мысль сверлила его голову:  «У меня есть сын, мой сын, мой сын...».  При упоминании о Маше он тихо спросил упавшим голосом:
- Как она?
Вероятно,  вид у него был такой ошарашенный, что на лице Анны Филипповны промелькнуло сочувствие, и, усевшись напротив него, она печальным голосом поведала невесёлую историю Маши. Игорь Николаевич слушал, затаив дыхание, стараясь запомнить каждую мелочь.
-  Она любила  тебя, обалдуя, поэтому и оставила ребёнка, - в заключение сказала она, переходя на «ты».
- Почему вы не сообщили о сыне? Всё было бы по-другому.
- А ты хоть раз позвонил? - вопросом на вопрос ответила она. - Тебе, женатому человеку, сообщать, что у тебя дитё родилось? Как у тебя ума хватило такое спросить? У вас с женой  к тому времени могли быть и свои дети, законные.
- Стыдился  звонить, боялся, что вы осудите меня, -  выдавил Нерадов.
- Бог тебе судья, - промолвила Анна Филипповна и добавила:  - Значит не любил ты девчонку, а просто воспользовался. А я куда глядела? Никогда себе не прощу. Да что теперь говорить? Первое время Машенька так убивалась! А потом, когда родился наш Игорёк, она смирилась, всю любовь к тебе перенесла на него. Когда появился Иван, он стал заботиться об Игорьке, как о родном сыне. А там и Лизонька родилась -     вылитая Маша. Своих-то имеешь? - спросила Анна Филипповна.
-  Бог меня наказал, Филипповна: дети  так и не появились, а как я  мечтал о сыне.
- Вот и домечтался, - грустно улыбнулась она, -  а что жена?
- С Вероникой мы расстались, она ушла от меня.
- Вот те на! - А такая любовь была, - почему-то обрадовалась хозяйка.
- Не было никакой любви. Мы её придумали, но выяснили  слишком поздно. В последнее время воспоминания о Маше не дают мне покоя, - признался он тихо. - Сейчас я понял, что только это чувство и было настоящим, не придуманным.
В голосе Нерадова было столько боли и неподдельной искренности, что Анна Филипповна не знала, что ответить. Не притронувшись к чаю, он встал и спросил:
- Куда же Игорь убежал?
- Мальчишка с характером, видно переживает сейчас где-то.
Они зашли в дом. Нерадов увидел на стене фотографию в резной деревянной рамочке, на которой  улыбающаяся Маша, прижимала к себе маленького Игорька, а рядом  в полупрофиль стоял Иван, с нежностью глядя на них.
- Это перед отъездом они сфотографировались мне на память, - сказала Анна Филипповна, - у меня хранится целый альбом с фотографиями, где Игорёк маленький. Маша любила его фотографировать. Хочешь взглянуть? - и она подошла к антресолям, чтобы вытащить альбом.
Игорь Николаевич жадно, не отрываясь, смотрел на фото, затем произнёс печально:
- Как я ему завидую, этому Ивану. Хороший, должно быть, человек.
- Замечательный!  Был.  Два года назад Иван погиб на шахте.
Нерадов внезапно выпрямился, глаза его засветились надеждой.
- Как Вы думаете, Игорь простит меня? - произнёс он.
- Поговори с ним, - неопределённо ответила хозяйка, - найди нужные слова. - Гляди, как на тебя похож, да и наклонности твои унаследовал - оживилась она, затем заявила гордо: - Талантливый он у нас. Поступать едет на астронома.
- А вы как, Филипповна? Нашли себе пару?
- Решилась-таки, - смутилась хозяйка, - тоска по Маше и внуку заела. Теперь вот вдвоём дочери  помогаем. Трудно ей там самой.
Не дождавшись сына, Нерадов стал прощаться, спросив разрешения приехать завтра утром.  Неожиданно став отцом и  постепенно осознавая это, он внутри ликовал.    Вечером они с Михаилом возбуждённо обсуждали это событие за столиком бара.
- Мой тебе совет, - сказал Смолянский, -  езжай к Маше вместе с сыном. За любовь надо бороться.
- Да, да, да, - горячо воскликнул Игорь Николаевич, - я и сам так решил .Непременно поеду! Будь, что будет!
- И правильно.
На другой день Нерадов, накупив фруктов, снова появился в Лавровом переулке.
Накануне ночью он долго размышлял, что сказать сыну и решил, что расскажет, не оправдываясь, всё,  как на духу. Парень он взрослый - поймёт. А там пусть сам решает - нужен ему такой отец или нет. «В конце концов, - думал он, - новость эта тоже ошарашила пацана. Со временем , если и не примет меня, как отца, то по крайней мере - смирится, успокоится и простит». Подогреваемый этими мыслями, Нерадов подошёл к знакомой калитке. На лай Пирата вышел Фёдор Иванович. Поздоровавшись и угомонив собаку, он сказал:
- Это уже второй пёс после Чака. Перед этим был Обалдуй, любимец Анны. Бестолковый, правда. Под машину попал.
- Чака я помню, - заметил Игорь Николаевич. А где хозяйка?
- В доме с Игорем, вас дожидаются.
У Нерадова ёкнуло сердце. «Сын дома - это хороший знак». Войдя в дом и поздоровавшись, он поспешно стал выкладывать фрукты, заполняя неловкую паузу.
- Да ты не суетись, звездочёт, - мягко сказала хозяйка. - Присядь лучше.
Он сел, не решаясь посмотреть в глаза сыну. Парень, спокойно листая какой-то журнал, попросил бабушку и Фёдора Ивановича выйти.
- Мужской разговор - дело серьёзное, - проговорил Фёдор Иванович, покидая с женой комнату.
Игорь Николаевич вопрошающе поднял глаза на сына. Тот, отодвинув журнал и посмотрев в упор на Нерадова, спросил:
- Чего вы хотите от нас?
Игорь Николаевич растерялся. Вопрос был прямо в лоб и он не знал, что ответить. Наконец, произнёс:
- Игорь, пойми меня, я очень хотел увидеть твою маму. Только увидеть... Когда-то мы любили друг друга.
- Знаю, - произнёс парень, - мне бабушка всё рассказала.
Затем, отвернувшись в сторону, проговорил, слегка запинаясь:
-  Мама вас... до сих пор... любит. Раньше я этого не понимал, а сейчас...
- Погоди, Игорь, - Нерадов не решался говорить ему «сын». «Глупая интеллигентская нерешительность», - ругал он себя в сердцах. - Погоди, ты сказал «до сих пор любит». Это правда?
- А вам-то что? Вспомнили, когда остались у разбитого корыта, - запальчиво сказал сын.
Нерадов съёжился, но решил не сдаваться:
- Знаешь, Игорь, ты слишком юн  об этом судить. Так сложилась наша судьба. В то время я был несвободным и многие другие причины связывали меня с московской жизнью, - медленно проговорил он, тщательно взвешивая слова.
Но всё равно получалось так, как будто он оправдывался перед сыном. А тот, по-детски шмыгнув носом, вдруг сказал, глядя на Нерадова неожиданно потеплевшими глазами:
- Понимаете, дядя Иван хотел меня усыновить и дать свою фамилию, но мама сказала ему, что у её сына есть родной отец и фамилию он носит его - Нерадов. Это правильно. Спасибо за это маме, - и вдруг, опустив глаза, произнёс еле слышно: - Я всегда тебя ждал, с детства.
У Игоря Николаевича  от этих слов заколотилось сердце и спазм сдавил  горло. Впервые сын обратился к нему по-сыновьи просто.
- А ты - молодец, - наконец, выговорил он осипшим от волнения голосом, - и мама твоя - умница.
Необузданная радость до отказа наполнила сердце Нерадова. Он с нежностью смотрел на сына и мысленно прижимал его к груди.
- А всё-таки откуда ты взял, что мама меня до сих пор любит? - эта мысль не давала ему покоя.
- Она часто смотрит на меня и, не замечая слёз, говорит: «Точная копия отца»
В душе Нерадова всё пело и ликовало.
- Слушай, - с воодушевлением воскликнул он, - а не махнуть ли нам вместе к маме?
Паренёк недоверчиво улыбнулся:
- Ты...  вы... это серьёзно?
- Абсолютно! Ну как?
- Надо подумать. Что бабуля скажет? Хотя я уже взрослый, паспорт получил, сам могу решать. Хотите..., хочешь - покажу! - он подошёл к спортивной сумке и вытащил из бокового кармана паспорт. Игорь Николаевич бережно взял его в руки и, развернув, прочитал: «Нерадов Игорь Игоревич, 1989 года рождения», - затем приблизился к сыну, ему так хотелось его обнять, но он сдержал свой порыв.
- Ну, так что - мир?  - улыбнулся он.
Вместо ответа паренёк, робко заглянув ему в глаза, тихо произнёс:
- Наконец, я дождался тебя, отец!


XIII


Скорый поезд «Симферополь-Донецк» прибывал к месту назначения. Нерадов волновался и беспомощно глядел на сына, пытаясь сохранить равновесие. Игорь, заметив волнение отца, ободряюще сказал:
- Вот увидишь, мама обрадуется, - хотя тоже заметно нервничал.
 Всю дорогу Игорь Николаевич находился в состоянии эйфории,  вот только сейчас что-то сдали нервы. А вдруг Маша не захочет с ним даже разговаривать? Проклятая мнительность!
Уезжая из санатория за две недели раньше срока, он, смеясь, сказал  Смолянскому на прощанье:
- А ты, брат, молодец! Всё правильно про меня понял.
- Ну, держись! - сказал Михаил и крепко обнял нового друга. - Звони, если что. Будешь в Киеве - встретимся.
Анна Филипповна, передавая для Маши сумки с продуктами, прощаясь, разрыдалась и, бегло поцеловав его в щеку, прошептала:
- Дай Бог, чтобы у вас всё сложилось.
- Бабуль, ты только маме не звони насчёт отца. Пусть будет для неё сюрприз, - попросил внук.
- А я уж хотела... Ладно, ты прав, внучек. Наверно, так будет лучше.
В поезде Нерадов, решив «прощупать» сына на предмет физики, как когда-то «прощупывал» его Яков Борисович, отец Вероники, с удивлением и радостью обнаружил, что познания в этой области у парня солидные и предложил ему учиться в МВТУ в Москве.
- А  потяну?
- Потянешь, потянешь, - сказал отец, похлопывая его по плечу. Я его окончил, и мой сын его окончит.
Игорь расцвёл, мечтать о таком он даже не пытался. Перед конечной станцией Игорь Николаевич много курил, выходя в тамбур. Сын это заметил.
- Нервничаю, - простодушно сказал отец.
Поезд, наконец, прибыл, и Нерадов сразу заметил Машу, беспокойно высматривающую в толпе сына.  Нагруженный сумками, он невольно спрятался за спину Игоря, сразу устыдившись этого порыва, и в ту же секунду Маша, увидев, наконец, сына, радостно бросилась к нему. Тот  молча улыбался, слегка косясь на отца, стоящего рядом с сумками. Маша, не замечая никого вокруг, улыбаясь, смотрела только на сына, и бросив рассеянный взгляд на Нерадова, скользнув глазами по сумкам в его руках,  проговорила:
- Спасибо, что помогли. 
Но тут же голос её осёкся, глаза расширились, а лицо побелело. Она изумлённо, не отрываясь, смотрела на Нерадова, не в силах вымолвить слова. Казалось - она потеряла дар речи.
- Ну, здравствуй, Маша, - тихо произнёс Игорь Николаевич.
Сын с тревогой посмотрел на мать. Она слегка покачнулась, и Нерадов, шагнув к Маше, импульсивным движением её поддержал. Затем взял её ладонь в свои руки и поднёс  к губам. Ладонь была холодной, как ледышка.
- Как...  зачем ты здесь? -  произнесла она бескровными губами.
- Не отталкивай меня, прошу, взмолился Нерадов. - Я приехал к тебе, потому что, потому что...  Игорь! - воскликнул он, - надо такси поймать.
- Зачем такси, здесь автобус ходит, - растерянно и бессильно проговорила Маша.
- Какой автобус? Поторопись, сын!
Парень тут же побежал к остановке, а Маша продолжала смотреть на Нерадова не понимающими глазами.
- Машенька! - ласково сказал Игорь Николаевич, продолжая держать её ладонь в своих руках, - я здесь потому, что больше не могу жить без тебя, - затем, торопясь и сбиваясь, он взволнованно произнёс:  - Я... ты... нас разделило непреодолимое...  роковое стечение обстоятельств...  Сейчас многое изменилось... Нет, не то говорю...  Изменился я сам, понимаешь?
Маша стояла, слегка прислонясь к Нерадову.  Ей не хватало воздуха, она отвела глаза и молчала.
- Я верил, - продолжал он, - что наступит час, когда я увижу тебя, услышу твой голос, сожму твои руки. Понимаешь, ты всегда жила в моём сердце, даже когда я о тебе не думал в водоворотах жизни. «Чёрт побери, что я несу? Зачем эти высокие фразы?», - ругнулся он про себя. «Но ведь это правда, она должна поверить», - отчаянно думал он. Его беспокоило молчание Маши, но он продолжал говорить:
- Скажу просто - я стал другим, Маша. Ко мне однажды пришло ощущение, что всё не напрасно. Не напрасно мне подарила судьба встречу с тобой. Доказательство - наш сын!
Маша медленно подняла глаза на Нерадова, в них стояли слёзы, и в глубине этих фиалковых глаз он прочёл нечто туманное, нежное и до боли родное.
Подъехало такси. Сын, погрузив вещи в багажник, сел рядом с водителем, бодро выкрикнув ломающимся мальчишеским голосом:
- Рули, шеф, в Доброполье!
Нерадов, бережно усадив Машу на заднее сидение, сел рядом и снова взял её руку, чувствуя, как ладошка оттаивала в его руке. За окнами такси замелькали утопающие в буйной зелени садов белые хатки, затянутые ряской ставки, поросшие ивняком и вербой, квадраты полей, уже покрывшиеся нежной зеленью озимых  с разделяющими их двойными посадками. Мелькали, зеленея  сочной травой луговины с застывшими на них коровами,  конусы терриконов и производственные постройки.
В салоне машины монотонно гремел тяжёлый рок. Игорь Николаевич  улыбнулся про себя, заметив, что Маша робко склонила голову на его плечо. Покосившись в сторону родителей, сын  довольно хмыкнул.
- Выруби  рок, он здесь не катит, - обратился парень к водителю. - У тебя другая музыка есть? Может, ретро какое-нибудь душевное...
«Рок - несчастливая судьба, - Нерадов вспомнил вдруг своего соседа по палате, любителя кроссвордов  Петра Аверченко.  - Сейчас это уже не по моей части»,
Щёлкнул магнитофон, запел Джо Дассен. Игорь Николаевич наклонился к Маше, губами прикоснулся к её волосам и замер, почувствовав запах её духов. Затаив дыхание, он наслаждался ощущением невесомой близости, напоминающей слияние душ, затем прошептал ей в ухо:
- Помнишь, Джо Дассен всегда звучал из пляжного репродуктора...
- Конечно, помню. Когда слышу его, всегда вспоминаю нас, - так же шёпотом ответила Маша.
Увидев знакомую серёжку с аметистом  и дотронувшись до неё губами, он шепнул:
- Страшно было прокалывать уши?
- Ничуть. Страшно было жить без тебя.
Вдруг Маша слегка отодвинулась и горячо проговорила:
- Это был сон, наваждение, мираж. Семнадцать лет прошло без тебя. Семнадцать лет наши дни возвращались ко мне с мучительной ясностью. Твой образ преследовал во снах.  Я знала, я чувствовала - ты исчез не по своей воле. Но не пропал бесследно, а подарил мне сына, свою копию. В его жестах, мимике, словах я угадывала тебя.
Нерадов крепко сжал её руку.
- Филипповна сказала, что ты  не поступила на исторический из-за сына? А как ты любила историю!
- Я могла бы учиться заочно, но тогда  Игорёк получил бы меньше моей любви. Нет! Сына я любила больше истории. Он - моя история, география, астрономия и все науки вместе.
 «Любящие женщины мудрее нас, мужчин», - подумал Нерадов и прижал Машу к себе.
- Сейчас всё будет по-другому, вот увидишь, - сказал он.
Маша недоверчиво и грустно улыбнулась:
- Игорь, мне не важно, кто ты, кем стал, с кем живёшь, красив ли, благополучен ли. У меня всегда было ощущение, что мы одно целое. А сейчас мне важно, что ты рядом, пусть не надолго. Зато когда ты уедешь, у меня появятся силы жить дальше.
- Я один, Маша. Теперь у меня только ты и наш сын, - произнёс Нерадов счастливым голосом. - Знаешь, всё к этому шло. Я был счастлив только с тобой, Маша.   Никогда не верил в судьбу, а сейчас знаю точно - ты была мне предназначена судьбой, ты - моя судьба.
Водитель,  взглянув на их отражение в зеркале, задорно подмигнул  пареньку. Маша счастливо улыбнулась, прижавшись к Нерадову, заметив, как украдкой на них посмотрел сын. В салоне машины продолжал звучать голос  Джо Дассена, возвращая их в далёкое знойное лето 1988 года.



г.  Ялта