Румяные пионеры против зловещего мертвеца

Сидим с женой на скамеечке, греемся на солнышке.

Прогреваем свои 30-летние косточки.

Бухтим по поводу роста цен.

Медленно, но зорко поглядываем туда-сюда.

Дядька какой-то подозрительный прошёл, не с нашего двора. Ишь.

Воробушки в песке купаются. Это к дождю.

Лепота.

Рядом с нами – стайка киндеров, четыре мальчика и две девочки. Какой возраст? Ну, может, лет по «сэм-восэм».

Они маленькие, им не надо греть косточки, рост цен им вообще побоку, и потому им весело.

- А давайте поиграем в кладбище! – восклицает один из пионеров.

- Ах, давайте, давайте, - воодушевляется благородное общество.

- Только чур кладбище платное, - уточняет самый крупный и потому самый основательный мальчик.

- А я буду директором, - в одной из нежных девочек просыпается холодная расчётливая бизнес-вумен. Набоков наверняка ввернул бы здесь что-нибудь про загорелые щиколотки, обтянутые белыми носочками.

- Чур я покойник! – верещит самый розовощёкий пионер в запылённой джинсе и, не дожидаясь согласования всех инстанций, падает в песочницу. Ах ты, засранец, думаю я. Курточку-то твою кто стирать будет, ась?

Хотя в чём-то я его, конечно, понимаю. Когда мы всем своим первым классом участвовали в школьной «Зарнице», я всегда норовил быть «раненым». «Раненому» хорошо – и массаж тебе сделают, и перевяжут всё что хошь, и на санках прокатят. «Ты только потерпи, родной, скоро до наших доберёмся…»

Радостные и перевозбуждённые киндеры бросаются на колени и начинают активно зарывать своего безвременно шмякнувшегося товарища. Забрасывают маленькое щуплое тельце песком, возводят над ним скифский курган.

Мы с женой даже забыли о росте цен. Сидим, наблюдаем. Рты пооткрывали.

У «покойника» неправдоподобно довольное лицо. Песчаный холмик над ним растёт, и грязно-коричневые струйки уже наверняка проникли и под курточку, и в карманы, и в кроссовки.

Нет, ну я, конечно, пачкался в детстве, да и все пачкались, а как иначе, должен же быть у ребёнка прямой контакт с миром – и с песком, и с цветком, и с каждой пойманной божьей коровкой. Я прибегал вечером домой, бабушка, вздохнув, разводила в тёплой воде марганцовку, а мать, взглянув на мои разбитые коленки, говорила: «Они не будут белые, они же загорелые!» Я пачкался, и все пачкались, но чтоб до такой степени…

Непродолжительная и очень весёлая процедура «погребения» подходит к логическому финалу, в песчаный холмик где-то в районе пупа вонзают веточку. Но говорить речи никто не собирается. Запылённые копальщики дружно вскакивают, отходят на шаг назад, а потом один из них, указывая на запесоченного камрада грязным ногтем, торжественно восклицает:

- Восстань из мёртвых!

И к невероятному восторгу всей гоп-компании «погребённый» пионер поднимает веки и, глухо воя, «восстаёт». Выставляет перед собой руки – на манер голливудских зомби – и начинает враскачку гоняться за компаньонами.

Директор кладбища, взвизгнув, едва успевает ускользнуть от холодной длани с крючковатыми пальцами. Прагматичный вьюноша, придумавший платные кладбищенские услуги, но не успевший ничего заработать, малодушно скрывается за «грибком», растущим посреди развороченной «могилы».

- Живой мертвец, живой мертвец! – задыхаясь от невыразимого счастья, звонко верещит давно уже не советская детвора.

На этом месте мне вспоминается старая игра в «утопленника» - салочки в воде, на строго оговоренном участке. Помню-помню. Тоже бегал, тоже ликовал. Ох-хо-хох.

Пока шум да дело, самый маленький и самый подлый пионер вытаскивает из кустов какую-то доску и со всей своей пионерской дури ставит штамп на задницу «покойника». Завывания «зомби» становятся более убедительными и, я бы сказал, естественными, в них появляются угрожающие нотки.

- Ах ты говнюк, - стонет «мертвец», но рук не опускает, и всё той же раскачкой бежит за юным ванхельсингом, который, бросив своё волшебное оружие, пытается скрыться за мощным стволом плакучей ивы.

Положение «покойника» ухудшается, ибо «друзья и близкие» не собираются спасаться бегством. Они вьются рядом, на расстоянии вытянутой руки, и при малейшей возможности толкают «воскресшего» и даже пытаются его попинывать. «Покойник» явно запыхался, и, судя по выражению лица, уже начал сожалеть о том, что вылез из «могилы» до того, как все разойдутся.

И вот происходит чудо.

Руки опускаются, хищно скрюченные пальцы выпрямляются, раскачка переходит в нормальное движение.

- Всё-о-о! – недовольно кричит пионер, получив очередной толчок. – Я больше не мёртвец!

- Циничный век, - говорю я жене. – Тут сто раз надо подумать, прежде чем с того света вернуться.

- Всю курточку извозил, - говорит жена, разглядывая пионера.

- Засранец, - добавляю я.

- Ох, прилетит ему от мамки…

- Ну я бы точно всыпал…

- Да ладно. Может, чаю?

- Согласен.

И мы пошли домой. У нас на балконе очень уютно чаи гонять – фасоль растёт декоративная, обзор опять же неплохой открывается…