Жить будешь гл. 4

IV.  ЖИТЬ БУДЕШЬ
                1
— Товарищ командир, на борту вместе с прикомандированными  ровно сто человек. Гаджиева никто не видел, Диамантов отсыпается в третьем отсеке,  — поднимаясь на мостик после обхода подводной лодки, доложил Манишевич.
— Как разместились наши флагманы?
— Начальник политотдела разделил каюту с замполитом, сейчас готовят вместе с Василием Ивановичем фотогазету. Заместитель командира дивизии по ЭМЧ полюбил каюту врача, потребовал включить его в график несения вахт инженеров-механиков. Третий, «лишний», штурман занял место в четырёхместной каюте и также настаивает на несении штурманской вахты.
— Что ж, хотят нам помочь — пусть включаются в работу, согласуй с ними время несения вахт, — с удовольствием отреагировал на доклад старпома Чуйков и достал из коробки новенький бинокль «Карл Цейс» — подарок главнокомандующего ВМФ за отвоёванный у северян в прошлом году приз.
Туман окончательно растаял под натиском тёплых весенних лучей солнца. Справа по корме  вырисовывались очертания северного мола с еле заметными фигурками людей на самой оконечности. Чуйков направил бинокль на мол.
— Предлагаю воспользоваться биноклями, товарищи подводники, — обратился к поднявшимся офицерам и всем присутствующим на мостике командир, — я наблюдаю, по меньшей мере, двадцать – двадцать пять женских и столько же детских силуэтов на молу. Явно наши жёны.
 Все присутствующие повернулись в сторону мола и замахали руками, люди на молу также дружно замахали в ответ…
Пройдя приёмный буй, командир объявил «боевую готовность номер два надводную», и на вахту заступила назначенная боевая смена. Начался первый этап похода — надводный переход через проливы.          
               
                2
Шестой отсек дружно грохотал своими дизелями. На винт работал только правый дизель, а средний дизель-генератор обеспечивал потребителей электроэнергией. Шум стоял такой, что даже в соседнем седьмом отсеке при открытой переборочной двери без специальных наушников находиться было невозможно. Мотористы несли вахту в седьмом, на посту ДАУ .
Командир отделения мотористов старшина первой статьи Козленок вместе со своими подчинёнными вторые сутки возился с левым дизелем, пытаясь специальной эпоксидной смолой заклеить микротрещину на одном из цилиндров. С помощью тали  головку блока вытащили на ремонт. Вымазанные машинным маслом, как чертенята, мотористы теперь колдовали над своим заведованием.
— Ковалёв, а куда Харченко пропал? — спросил одного из своих подчинённых Козленок, — его как за смертью посылать. Сказал же по-русски: дуй во второй отсек и позови командира моторной группы. В результате — ни хохла, ни Щербатова.
— Не знаю, Вань, давай я отправлю за ним Асланбекова.
— Валяй, Андрюха, отправляй, пусть найдёт этого «сачка» и заодно позовёт младшего механика, надо посоветоваться. Что-то не нравится мне эта трещина…
Асланбеков, размешивавший по соседству эпоксидную смолу и представивший на миг, как и что ему надо сделать, чтобы вдруг стать чистым и пройти через центральный пост, возмутился:
— Зачем пешком хадить, кагда телефон есть, а на телефон Мирзоев сидит третий атсек, меня ждёт — кагда пазваню. Ему скажу — всё для меня сделает.
Мирзоев — электрик третьего отсека действительно согласился помочь товарищу и перешёл во второй в поисках  Харченко.
Второй отсек отличался от других тем, что здесь всегда было тихо, влажно и тепло. В южных широтах даже жарко и очень душно. Это аккумуляторный и одновременно жилой отсек.  Подводники его называли ещё спальным вагоном, т.к. на верхней палубе располагались каюты офицеров — купе, а средняя палуба размещала спальные места практически всех мичманов — плацкарта. Кроме того, здесь располагалась святая-святых — офицерская кают-компания, а на средней палубе — кают-компания мичманов.
Придя в отсек, Мирзоев первым делом доложил обстановку по ремонту левого дизеля командиру моторной группы, а затем спустился на среднюю палубу к своему «другану» Сергею Морозову — электрику второго отсека.
Старший механик, памятуя о дружбе этих абсолютно разных людей, любил называть Мехти и Серёгу близнецами — один смуглый как мулат, с черной шапкой курчавых волос и углями глаз, другой — белый как сдоба, на голове лён и почти прозрачные голубые как небо глаза.
— Да и фамилии у них одинаковые, — частенько смеялся командир электромеханической боевой части, — Мирзоев и Морозов.
На средней палубе царил полумрак, и Мехти не сразу разглядел склонившегося над одним из диванчиков Сергея. Подойдя ближе, Мирзоев увидел лежавшего на диванчике Харченко, лицо  его было бледным, даже зеленоватым, на лбу выступила испарина.
— Что лижишь? Спат хочешь? Зачем море хадил? Надо дома на печке спат, а в море работать нада, вставай, камандыр Казлинок завёт, — бесцеремонно теребя Харченко и не обращая внимания на склонившегося над мотористом Серёгу, начал Мехти.
— Не трогай его, — остановил Мирзоева товарищ, — видишь, скрутило его что-то, надо врача, а Гришка боится.
— Зачем баится? Лечит нада, а трусост свой пуст в гальюн  выбрасит. Я сам сейчас пайду и  пазаву врач, пуст пасмотрит свой балной.
— Подожди Галльского звать, этот эскулап самостоятельно зуб вырвать не может, а вот «зарезать» кого-нибудь — хлебом не корми. Может, ещё пройдёт, может, Гришка чего-то съел?
На шум спустился химик санитар-инструктор мичман Быстроходов.
— Что за шум, а драки нет? — спросил, привыкая к темноте, мичман.
— Да, вот Гришка тут корчится, даже блеванул, — отозвался первым Морозов. – Может, отравление?
— Сейчас поглядим. Включите свет на палубе, я посмотрю, —потребовал Быстроходов, — как-никак перед автономкой учили нас медицине в госпитале, на практике.
Мехти включил свет. Санитар-инструктор присел возле больного, прощупал живот, расспросил о самочувствии и пошёл за Галльским…
               
                3
Чуйков изучал особенности плавания балтийскими проливами, расположившись за рабочим столом, когда в дверь каюты постучали.
— Войдите! — отозвался командир лодки.
Дверь откатилась влево, и в каюту вошёл корабельный врач. Галльский озабоченно посмотрел на командира и доложил:
— Товарищ командир, у Харченко аппендицит, причём острая форма.
— Этого нам ещё не хватало, не успели отойти от дома, и на тебе: «получи фашист гранату». Диагноз точный? — переспросил Чуйков, нажимая кнопку вызова «Каштана».
— Точнее не бывает, Владимир Артемьевич. Этот чудило, оказывается, ещё за сутки до выхода  отлынивал от физзарядки  и перестал есть. Ни к кому не обращался, ни на что не жаловался. А сейчас симптомы выдаёт серьёзные, третьи сутки терпит. Боюсь, как бы перитонита не было, требуется срочная операция.
— Центральный, «шамана»   и Картавина ко мне! — потребовал командир по громкоговорящей связи.
— Готовь, Василий Геннадьевич, кают-компанию к операции, буду запрашивать разрешение КП  флота.
Прибыл шифровальщик. Чуйков написал телеграмму с запросом разрешения на операцию в корабельных условиях, приказал командиру боевой части связи взять на контроль все радиограммы по этому вопросу. Старпом организовал подготовку кают-компании под операционную. Потянулось мучительное время ожидания.
— Штурман, где мы сейчас? — спросил командир подводной лодки, проходя в центральный пост.
— Южнее острова Борнхольм, скоро будем проходить знаменитый остров Буян , — бодро доложил Дербенёв.
— Сказочник ты наш! — пошутил Чуйков и спустился на среднюю палубу к радистам.
— Ну, что слышно на наш запрос, уже полтора часа прошло?
— Пока тишина. Молчат, как в рот воды набрали, товарищ командир, - ответил Картавин.
 Поскольку командный пункт флота не отвечал, Чуйков написал ещё одну телеграмму с докладом о необходимости срочного оперативного вмешательства. И опять потянулось жестокое время, работающее против подводников. Спустя час пришёл ответ - командный пункт сообщал, что сделан запрос в Москву на разрешение операции в корабельных условиях.
Галльский метался по отсеку в ожидании решения, а ждать было уже нельзя. Харченко, подготовленный к операции, лежал на столе и тупо смотрел в подволок.
— Товарищ капитан, терпеть нет мочи, очень больно, худо мне…
Операционная бригада, состоявшая из химика санитара-инструктора и двух матросов-медбратьев, находилась в готовности. Одетые во всё белое матросы стояли возле кают-компании, не зная, чем себя занять. Быстроходов присматривал за больным.
— Не могу я больше ждать, Владимир Артемьевич, умрёт Харченко, если немедленно не сделать операцию, скончается на наших глазах… — Галльский из последних сил умолял командира не дожидаться разрешения из Москвы.
— Ладно, хватит меня уговаривать — не маленький, сам всё понимаю. Приступай к операции! — Чуйков отчаянно махнул рукой.
— Что ты решил? — спросил Чуйкова прибывший в центральный пост начальник политотдела дивизии — капитан первого ранга Поликарпов.
— Решил оперировать, не дожидаясь волеизъявления Москвы, — без тени сомнения ответил командир лодки.
— Правильное решение, поддерживаю. Прежде всего необходимо человека спасать, а остальное — шелуха, само отпадёт. За свою долгую службу я  не припомню случая, чтобы в таких ситуациях кто-нибудь там, — Поликарпов многозначительно показал пальцем наверх, — взял на себя ответственность не обвеховавшись какой-нибудь страховкой, так – на всякий случай. Всегда последнее слово за командиром оставляют. Уверен, что и сейчас они ждут, чем же всё это закончится.
Приняв важное для себя решение, командир немедленно доложил о нём в штаб флота. Там не заставили себя ждать. По приказанию командующего установили закрытую связь с командным пунктом, где разместилась специальная медицинская бригада ведущих специалистов – консультантов. А ещё спустя час весь экипаж узнал радостную весть — операция по удалению аппендикса проведена успешно, состояние больного удовлетворительное. Сияющий от радости Галльский взял под личное наблюдение своего пациента, поместив его к себе в каюту.
 — Тесновато теперь нам будет, товарищ капитан первого ранга, — обратился к заместителю командира дивизии по ЭМЧ Галльский.
— Ничего – в тесноте, да не в обиде. Лишь бы Харченко было удобно, правильно я говорю, Гринь? — Евгений Иванович Погатель повернулся к мотористу и подмигнул, — чего не весел, герой? Всё уже позади. Жить будешь!
Бледно-зелёный Харченко криво улыбнулся.
               
                4
Наступили сумерки. Подводная лодка прошла светящийся знак Мён Юго-восточный и стала втягиваться в проливную зону. В адрес Чуйкова пришло персональное сообщение — Москва официально запрещала проведение операции и приказывала передать больного на дозорный корабль, находящийся где-то недалеко от маршрута перехода.
Правда, к этому времени лодка прошла линии дозоров и ПНР,  и ГДР .
— Учебная тревога. По местам стоять, узкость проходить, — голос старшего помощника прозвучал особенно торжественно. Как же — с обоих бортов подводной лодки сновали катера сопровождения ВМС Дании и ФРГ. Каково внимание, сколько объективов с разных сторон.
Белые с затемнёнными стёклами, мелкие и суетливые, напичканные разведывательной аппаратурой с нацеленными на лодку фото- и кинокамерами, сейчас они напоминали  мосек из басни Крылова, а советский подводный крейсер, тысячетонной тушей разбивавший встречные волны, ассоциировал со слоном, спокойной походкой шествовавшим своей дорогой, не обращая ни малейшего внимания на суету этих «шняв».