Вниманию встречающих!

Анна  Валентиновна проснулась очень рано.
Положа руку на сердце, так она и не спала вовсе.
Тихонько, чтобы не разбудить похрапывающего мужа, она перелезла через него, лежащего у края кровати, взяла с кресла халат, и на цыпочках вышла из спальни, осторожно прикрыв за собой дверь. 
Так же осторожно, беззвучно прикрыла она за собой дверь в кухню. И только тогда  расслабилась, распрямилась и вздохнула облегченно.
С  лица Анны Валентиновны исчезла настороженность, морщинки разгладились, она распахнула окно в прохладу туманного утра и светло,  радостно улыбнулась занимавшемуся рассвету. Ах, какой сегодня будет день!
Влажный ветерок заставил женщину зябко поежиться и запахнуть  халат, накинутый на ночнушку. Толком одеться можно и потом, когда  Тимофей Иванович встанет. Хоть бы он поспал подольше, не мешал, подумала она,  заглядывая под крышку большой кастрюли.
Кухня наполнилась ароматом сдобы.
 
Тесто Анна  Валентиновна поставила еще с вечера, и теперь, осадив его и накрыв большой чистой салфеткой – пусть дышит, набирается силы – принялась возиться с начинками.
Сын с детства любил пирожки с луком и яйцами – наверное, вспоминал в армии-то мамину стряпню, Анне  Валентиновне очень хотелось думать, что вспоминал.
С мясом -  это обязательно, после казенных харчей-то надо, что посытнее, покалорийнее, пусть отъедается.  Опять–таки, Тимофей Иванович  с мясом любит, не будет бурчать, что она только для сыночка и старается.
Сладкие - тоже  надо сделать. К чаю.  А может, сладкие - не пирожками, а ватрушками оформить? Или большим, нарядным пирогом, украшенным листочками из подрумяненного теста. Да, так она и сделает!
Не зря, ой не зря, на Руси пироги любили. Пышный, соблазнительно пахнущий пирог на столе, это же символ благополучия. Как хлеб, только еще желаннее. 
И семья вокруг такого стола дружная, словно припеченная к бокам  этого чудо-хлеба.
- А потом  кто-то берет большой, острый нож и отрезает от него ломоть. Раз и навсегда. Назад не приклеишь, -  ни с того ни с сего вдруг подумала Анна  Валентиновна. И даже перестала мешать лук на сковородке.
Но через минуту встряхнула еще не причесанной головой, отгоняя грустные мысли и подбирающиеся к глазам колючие слезы, и засуетилась быстрее прежнего.

Самолет в полдень.
Надо еще успеть борщ сварить – наваристый, душистый, чтобы от одного запаха у сына  голова  закружилась, и детство вспомнилось. Бульон со вчерашнего дня готов. И фарш на котлеты готов. Пока борщ будет довариваться, а пирожки отдыхать от  жара духовки, как мужички на лавке в бане, она  котлеток и нажарит.  Картошку уж, ладно,  почистит и сварит, пока сын с дороги мыться будет, а она стол накрывать.
Ой, спохватилась Анна  Валентиновна, чуть не забыла компот поставить! Этот не подождет, его сначала остудить надо, а потом в холодильник поставить, чтобы сынок, если захочет с порога попить,  кисленького, прохладненького  попил, как он любит.
Он всегда бывало, как в дом  зайдет, хоть из садика, хоть из школы, хоть из института,  первым делом пить просил.  Можно, конечно, и за соком отца послать. Да разве сок с домашним компотом, из фруктов прямо с дерева, сравнится?! Вот как только Тимофей Иванович встанет, она его и попросит пойти яблочек нарвать, да малины со смородиной, благо дача у них недалеко от дома.  Красивый компот получится – в армии такого,  рубинового цвета, точно не варят!

- Сыночек приезжает, так можно самой не спать и другим не давать, спозаранку кастрюлями греметь! – раздраженно сказал, вошедший в кухню с книгой под мышкой Тимофей Иванович.
- Так тесто бы убежало! – виновато ответила жена.
- А тебе его обязательно надо было с вечера ставить! – недовольно пробурчал старик  и, закуривая на ходу, направился в туалет.
Анна  Валентиновна знала, что это надолго.
- Ой! Погоди, я первая!  - метнулась ему наперерез.
- Нет, это ж надо!!!! – возмутился ее супруг, - Она так спешит сынуле  угодить, что даже в туалет сходить забыла.
 Анна  Валентиновна промолчала.
А что тут скажешь в свое оправдание, ведь и правда, забыла. И умыться забыла, и причесаться забыла, и вообще про себя забыла.  Хорошо, что у нее выходной.  Не то она и про работу забыла бы.
В голове только одно – сын возвращается! Живой. Невредимый.
Дождалась, наконец-то! Теперь можно, как страшный сон, забыть все страхи и тревоги. Хоть и служил сын не солдатом, а офицером-двухгодичником, да пули ведь не выбирают, какое у кого звание.
Разве может мать спокойно жить, когда сын на войне? У нее даже сердце болеть стало так, что, как бы не тянула, не  списывала на волнение, называемое нынче модным словом стресс, к врачам идти пришлось. А тут еще и муж два года психовал да подначивал, видя, как она изводится в тревоге за сына.
Тимофея Ивановича всегда раздражало, когда дети отрывали ее от забот о нем, единственном.

Пока муж брился, она быстренько переоделась, заправила постель, открыла окно, накормила кошку, привела себя в порядок и вернулась на кухню.
Поставила на стол масленку, сыр, колбасу, сунула в тостер ломтики хлеба и включила чайник. 
- Ну, конечно! Сыну пирожки, а мужу и бутерброд сойдет! -  зло сказал Тимофей Иванович, усаживаясь за стол.
- Так ведь не готовы еще! – как всегда примирительно  ответила Анна  Валентиновна.  К вечному недовольству мужа она привыкла давно.
- Да ты и готовых не дашь! – продолжал злиться на весь белый свет супруг.
- А куда же я их дену?! – рассмеялась  она весело, - На базар понесу, что ли?! Ты ешь, и пойди фруктов-ягод  нарви.
- Сыночку на компот, что ли?! Сама рви!
- А ты компот не пьешь, да? Ладно, сама нарву. Думаю, успею.
- Куда это ты успеешь?! Ты что, еще и встречать его собираешься?! –  Тимофей Иванович  в сердцах отбросил нож, которым намазывал масло.
- А ты не собираешься? – удивилась жена и сев напротив, заглянула ему в глаза, - Не с той ноги встал, что ли? Неужели за сыном не соскучился?
- Причем тут – соскучился, не соскучился…? Не маленький, дорогу знает. Доберется, никуда не денется твой сынуля!
- Он такой же мой, как и твой! – попыталась вставить она.
- И тебе незачем по вокзалам шляться!  Готовь вон лучше! – метал гром и молнии, ничего не желавший слышать муж, - Затеяла пир на весь мир! Как будто с голодного края едет. И сядь, поешь! Свалишься, пока дитятке наготовишь!
- Не хочу, - ответила Анна  Валентиновна и, убрав со стола, опять встала к плите.

Позвонить бы сыну, спросить,  где он, все ли идет по плану. Но он еще вчера назвал номер рейса и предупредил, что выключает мобильник  до встречи. Надоело мол, по телефону общаться, теперь лишь живые голоса слышать желает. Взрослый вроде бы мужик, а как ребенок, право слово! 
Анна  Валентиновна ловко лепила пирожки, выкладывая их стройными рядками на противень, а ее мысли  жили сами по себе, бежали, куда хотели по извилистым дорожкам памяти, притормаживая на мгновение у  ярких картинок.
Вот сын, нежно обнимая ручками, чмокает  ее грудь и засыпает, выронив сосок.  Вот он учится кататься на велосипеде и разбивает в кровь коленки и локти.
Вот он дурачится  перед зеркалом, примеряя  костюм Пьеро: « Сбежала Мальвина, невеста моя…! Пойду искать! Может она в школе?!» И ведь нашел. В школе и нашел. Хорошая девочка. Только…
Ой, тесто! Что-то она не рассчитала, слишком его много.  Анна  Валентиновна бросилась к кастрюле, из которой опять выползала живая, упругая, дышащая теплом и уютом масса. Мысли остановились и замерли, словно кто-то невидимым пультом щелкнул. Стоп-кадр – родное лицо сына.


Танюшка решила прогулять  занятия в институте.
 Некогда ей сегодня учиться. Она еще неделю назад записалась в салон, прямо с открытия. Маникюр, педикюр, косметолог, стрижка-покраска, укладка – все по полной программе
Потому что сегодня она должна выглядеть на все сто. Она хочет, чтобы он, сойдя с трапа, увидел принцессу и обалдел.

Вообще-то обалдел он уже давно, еще в школе. Когда увидел ее на школьном  Новогоднем вечере.
Тогда предполагался костюмированный бал, и всем девчонкам шили и покупали что-то невообразимое. Одноклассницы на глазах  превращались в фей и ведьм, Тургеневских девиц и Шамаханских цариц.  У Танюшкиной матери не было такой возможности.
А ей очень хотелось тоже быть в карнавальном костюме. И она придумала: нарядилась в маловатое и коротковатое платье младшей сестры, прицепила на гольфы смешные помпончики и заплела две тугие косички с огромными бантами.
- Я  Лолита! – заявила она презрительно скривившимся подружкам, и смело вошла в зал. Мальчишки обалдели хором.
- А ты кто? – несмело спросил ее паренек из старшего класса в костюме и гриме  Пьеро, пригласив танцевать.
- Я  Пеппи – Длинный Чулок! – почему-то ответила она.
- А где длинный чулок? – развеселился кавалер, забыв о  своем печальном образе.
- Пришлось поменять на гольфы, в нем танцевать неудобно, - нарочито грустно сказала Танюшка. И они расхохотались.
С вечера ушли вместе. И больше никогда не расставались надолго.
Пока он, закончив  институт,  не ушел в армию. Она еще училась. Иначе поехала бы, полетела, пешком пошла бы за ним.

Сегодня эти ужасно долгие, резиновые какие-то два года, наконец, закончились.
Он возвращается, и не надо больше  ни со слезами сожаления отключать мобильник, поговорив несколько минут,  ни вздрагивать и тревожно замирать от звука его звонка, а потом взрываться радостью от звука  родного голоса.
Мама рассказывала, что  раньше, когда  мобильников не было, влюбленные письма  друг другу писали. Танюшка честно пыталась себе это представить, но у нее ничего не получалось.
Вот так взять, написать на бумаге все, что чувствуешь, все, что хочешь сказать любимому, запечатать в бездушный конверт и бросить в холодный железный ящик? А вдруг какой-нибудь придурок его подожжет? А вдруг у почтальона сумка промокнет? Ну и что, что брезентовая! Ну, ладно-ладно… Получит он ее письмо. Конечно, получит! И все - в обратном порядке? Теперь ему надо выплеснуть на бумагу свои чувства, свою любовь и доверить чужим людям?  И когда бы он ТАМ писал?  И сколько бы шло письмо? Да она бы умерла от любви и тоски, не дождавшись первого конверта! 
Неееет! Танюшка определенно не представляла, как  жили  предки без мобильников. Ей даже стало их немного жалко.
Может поэтому они и не понимают молодых, что у них такая дремучая жизнь была – ни телефонов, ни интернета? А еще раньше, говорят, и телевизоров не было. УЖОС!!!!!

Так думала Танюшка,  лежа с маской на лице в кресле косметолога. В это же время одна девушка красила ее изящные ноготки, а другая  массировала ступни приятно пахнущим кремом.
- Прынцесса! Ну, истинная прынцесса, - довольно подумала готовая к счастью  Танюшка. И прыснула веселым смехом, вспомнив любимую с детства сказку «Морозко» - Нет - королевишна!
-  Что? Щекотно? - девушка  оставила ее пятки в покое.
- Нет-нет! Извините, - смутилась Танюшка, - Это я смешное вспомнила.

Ну, вот! -  с гордостью сказал пожилой мастер и крутанул кресло, разворачивая сидящую в нем Танюшку,  лицом к зеркалу, - Любуйтесь! Пришли к нам девчонкой, а выйдете солидной дамой.
Он прохаживался сзади нее, любуясь  в зеркале то ли своей работой, то ли самим собою, и по очереди то брал со столика, то возвращал обратно расческу, фен, ножницы, как будто пытался подобрать инструмент наиболее подходящий к его прозрачной рубашке и  множеству  серебряных фенечек на пальцах и запястьях.
- Ой, мамочка, какой кошмар!   - девушка с ужасом смотрела на свое отражение. Эта  взрослая  тетка – она?!  Дрожащим голосом спросила мастера, - Вы полагаете, что мне этого хотелось?
- А чего же Вам хотелось?! – тоном обиженного ребенка спросил мастер, - Никаких  определенных требований  я не услышал.  Поэтому сделал, как просили, то есть  необыкновенно красиво. Что не нравится? Стрижка? Цвет? Укладка?  Не будете же Вы утверждать, что это некрасиво!
- Не буду, - растерянно повторила за ним Танюшка, - Стрижка стильная. Цвет шикарный. Укладка красивая.
- Ну?! – мастер манерно прислонил к своей щеке изящные ножнички и поймал в зеркале  потерянный Танюшкин взгляд  - Так в чем же дело, милочка? Почему я не вижу радости на Вашем прелестном личике?
- Это – не мое!– чуть не заплакала Танюшка, - Мой жених решит, что я за два года постарела на двадцать лет!
- Ах, бросьте! -   по-кошачьи ласково дотронулся до ее плеча цирюльник, - Ваш жених увидит шикарную женщину! - и добавил, играя голосом, - Я ему завидую!

Танюшка посмотрела на часы. 11:10. Некогда ни скандалить, ни менять прическу. Даже поплакать и заново накраситься некогда, времени – только добраться до  аэропорта. 
Она расплатилась и  пулей вылетела из салона.
Ничего, где-нибудь по дороге купит какой-нибудь шарфик и спрячет волосы под стильно намотанной тканью.  Денег только жалко. Она  полгода на этот поход за красотой копила.

Самолет задерживался. 
Танюшка бродила по аэровокзалу, рассматривая  людской муравейник, вслушиваясь в его густой шум.  Шум был плотным, казался почти осязаемым.  Иногда его прорезал металлический голос с небес. И тогда сразу возникало противное чувство неопределенности - что там еще?
Так бывает, когда идешь по колено в воде  вдоль берега незнакомой речки. Твердь земная рядом, страшного ничего нет и быть не должно, а в то же время неизвестно, что там, на следующем шаге.  И что-то замирает в тебе и отпускает, когда нога благополучно становится на дно, не провалившись, не порезавшись, не поскользнувшись.
Они договорились не созваниваться в этот день. Он так решил – все кончилось, теперь лишь живые голоса.
Танюшке оставалось только ждать. Сказали два часа. Ничего, больше ждала!

Танюшка купила большой, толстый журнал и села с ним в укромном уголке. Попыталась читать. Не читалось.
Стала просто разглядывать картинки. Не разглядывалось.
Она то смотрела в журнал,  медленно перелистывая его страницы, то переводила взгляд на толпу.  Лица мелькали, сливаясь в одно лицо – лицо толпы.
И вдруг  ее внимание привлекло чье-то знакомое. Она сразу не поняла, кто это. Даже привстала, чтобы разглядеть прошедшую мимо женщину.
Та остановилась посреди зала и стала растерянно оглядываться по сторонам. В какой-то миг их глаза встретились, они  узнали друг друга -  его мать Анна  Валентиновна и его невеста Танюшка – и пошли друг другу на встречу.

Пожилая и молодая женщины сближались, лавируя в толпе, обходя стоящих с багажом пассажиров, уворачиваясь от  торопливо катящих набитые чемоданы людей.
Сближаясь, они улыбались и рассматривали друг друга, как улыбаются и  рассматривают друг друга противники перед схваткой.

- Встречает, значит любит. Значит, ждала, - радуясь за сына, думала Анна  Валентиновна.
- Вот чего она, блин, приперлась!? -  изо всех сил натягивая приветливую улыбку, думала Танюшка. Улыбка получалась вымученной и упорно сползала, обнажая раздражение.
- Ишь, как разукрасилась! Даже на голову какую-то чалму накрутила для эффекта. Не замечала, это мода такая теперь, что ли? Да сейчас  молодые ее не очень и придерживаются. Что придумал, то и модно! А ей идет…Молодым все идет, -   печально вздыхала про себя Анна Валентиновна, тепло улыбаясь будущей невестке.
- Платье какое-то старомодное напялила! Не могла получше одеть? Хочет, чтобы сын ее стеснялся, что ли? Он и так всегда смущается, когда мать за бабушку принимают. Родила на старости лет, так хоть бы старалась выглядеть помоложе! – злилась про себя Танюшка. Но улыбку упорно не спускала с губ, словно прикусив ее острыми мелкими зубками.
- А девчонка-то нервничает, - мысленно усмехнулась Анна Валентиновна, - Не хочет, видно, чтобы посторонние при их встрече присутствовали. Оно, конечно, понятно, третий – лишний! Да разве может мать быть лишней?! Случись что, невеста  без жениха не останется. А матери сына никто не заменит. Господи, о чем это я?! Что за мысли! 
- Как будто сама молодой не была, на свидание не бегала. Неужели не понимает, что ей тут делать нечего?! Вот отец у него классный – не лезет не в свое дело. Сидит дома, телевизор смотрит, - продолжала Танюшка себя накручивать. Где-то в самой глубине души ей было стыдно и  за свои мысли и  за свое раздражение, но она ничего не могла с собой поделать. Она не хотела ни с кем, даже с его матерью, делить первые минуты встречи.
- Здравствуй, Танечка!  Я так боялась опоздать! Хорошо, что успела. А Тим-Тим где? Багаж получает?
- КТО???? – Танюшка выпучила от удивления глаза и тут же спохватилась, - Здравствуйте, Анна Валентиновна.
- Ну, Тимка, кто же еще?! – весело засмеялась его мать, - Мы его с детства так зовем. Тимур Тимофеевич – Тим-Тим. Ты что, не знала?
- А… Нет. Самолет задерживается, - с затаенным злорадством ответила Танюшка и подумала, - Тим-Тим… Бред какой! Звучит, как собачья кличка. Неужели он отзывается на это Тим-Тим?!
Ей стало очень обидно, что она чего-то не знала о нем. Больно царапнула ревность к этой бабке, его матери. Танюшка покосилась на ее натруженные руки. Они обнимали ее любимого? Посмотрела на ее уже обвисающие щеки. Он что, целовал их? Брррр!
- Надолго? – оторвал девушку от смакования  придуманной обиды голос Анны Валентиновны.
- Сказали на два часа. Уже час прошел, - Танюшка решила вести себя так, будто  она актриса и репетирует роль хорошей-хорошей невестки.  Так будет легче вынести  общество этой карги. И не вцепиться в ее седеющие волосы, когда она начнет тискать ее Тимура, наверняка хлюпая носом и обзывая его дурацкой кличкой Тим-Тим.
-  Вниманию  встречающих! Рейс номер….задерживается  на 5 часов по техническим причинам, - перекрывая людской гул, зазвенел под сводами аэровокзала неживой, металлический голос.
- Это наш рейс?! – в волнении схватила за руку Танюшку Анна Валентиновна,  -Да?!
- Да.  Это рейс Тимура, - подчеркнув голосом, что не «наш», а «его», Танюшка резко выдернула свою руку.
Нечего ее хватать за руки, она не Тим-Тим. Неужели его мать будет околачиваться здесь 5 часов? Это ж с ума сойти можно! О чем с ней говорить? Слушать, как Тим-Тим в штанишки писал, что ли? А может теперь бабка  уберется восвояси? Танюшке хотелось плакать от бессилия. От нее ни-че-го не зависело. Она из всех сил сдерживала злые слезы.
- Я не могу столько ждать, - растерянно сказала Анна Валентиновна, - Тимофею Ивановичу это не понравится. Что же теперь, уезжать?
- Конечно, Анна Валентиновна! – Танюшка засветилась нежданной, неудержимой  радостью, зазвенела повеселевшим голосом, - Конечно, поезжайте домой! Ну, что Вам тут мучиться? Я и сама Тимура встречу, не волнуйтесь!  - теперь ей даже нравилось, что самолет задерживается. 
- Спасибо, что не прыгает и в ладошки не хлопает, - подумала  Анна Валентиновна, глядя все понимающими грустными глазами на довольную, счастливую мордашку глупой девчонки. Счастливую тем, что она, мать,  уедет домой, и не будет мешать  встречать ее сына.
- Так  Вы  не будете ждать? – с надеждой спросила ее Танюшка, обеспокоенная ее затянувшимся молчанием.
- Да. Поеду, пожалуй, - успокоила Анна Валентиновна девушку и сделала вид, что не заметила ее облегченного вздоха, -  А вы с Тимкой приезжайте к нам ужинать, я пирожков напекла.
- Хорошо! Обязательно приедем, - ответила Танюшка и тут же  весело подумала, - Как же! Нужны нам твои пирожки! Фигушки ты сегодня своего Тим-Тима дождешься.

Анна Валентиновна хотела было попросить Танюшку позвонить, когда встретятся. Но не стала, решив, что позвонить они все равно забудут.
В переполненном автобусе узкоглазый паренек уступил ей место и она, сразу почувствовав навалившуюся усталость, задремала, прислонившись к теплому, пыльному стеклу. На остановке открыла глаза и, до конца не проснувшись, в полудреме пересела на метро. Потом так же – на свой трамвай, который повез ее, покачивая, на окраину города.
Дома она  вяло переоделась, тихонько, чтобы не разбудить похрапывающего мужа (дневной сон – это святое!), перелезла через него, лежащего у края кровати, на свое место и привычно прижалась спиной к стенке.
Тимофей Иванович все же проснулся. Повернулся  к  жене и, укрывая ее плечи пледом, проворчал: « Ну, что? Встретила сынулю?! Говорил тебе – сиди дома! Когда же ты меня слушать будешь!»
Она не ответила, окончательно проваливаясь в тяжелый сон.

Танюшка,  успокоившись, направилась в туалет.
Размотала шарф и сунула голову под кран. Мыло, конечно, не шампунь, но и оно сойдет в экстремальной ситуации.
 Женщины, моющие рядом руки, смотрели на нее недоуменно. Уборщица с осуждением. Будь она русской, сказала бы все, что думает о таких, как Танюшка – забрызгают пол, развезут грязь, убирай потом за ними, воды у нее дома нет, что ли, у этой бесстыжей девицы?!
 Но молоденькая уборщица-азиатка не знала русского языка. Поэтому общалась с помощью выразительных взглядов.
Танюшка отжала волосы, растрепала их перед зеркалом – так-то лучше! Взглянула виновато на азиатку и протянула ей свой шарф – это тебе. Девушка взглянула на нее вопросительно. Танюшка кивнула весело -  тебе-тебе, бери!
Она вышла из туалета, довольная и сложившейся ситуацией, и собою. Нашла  новое укромное местечко, где можно спокойно высушить  волосы и почитать, наконец,  журнал. Села в кресло, устраиваясь поудобнее. Она будет сидеть в этом кресле, в этом гудящем, безразличном к своим обитателям здании, пока не прилетит его самолет.
Сколько бы раз ни объявляли задержку, она не уйдет, как его мамаша. Время не имеет значения. Оно остановилось, и будет стоять до самой их встречи. Время пойдет опять, когда они обнимутся.
Танюшка открыла журнал и углубилась в чтение.

В  ресторанчике  маленького  аэропорта сидели молодые лейтенанты. Они не были голодны и не очень хотели пить в чужом городе. Но надо же было как-то убивать время, пока решался вопрос с заправкой их самолета.
Ребята заказали фирменный шашлык и коньяк местного завода. И к тому, и к другому они успели привыкнуть за два годы службы на Кавказе.
- Ну, за  окончание службы! –  предложил тост один. Звонко сдвинулись бокалы. Выпили. Закусили.
- За дружбу! – предложил другой. Чокнулись.  Выпили. Закусили.
- За погибших! – выпили молча, не чокаясь.
Поговорили о службе, о не вернувшихся солдатах, о планах на гражданке.  Заказали еще коньяка.
- За дождавшихся невест! – предложил один. Выпили.
- Почему только за невест? Давайте за жен! – предложил другой. Выпили.
 Вспомнили о своих девушках и женах. Достали фотографии.
- Давайте за любовь! –  сказал третий и все его поддержали.
Потом пили за мир – чтобы не было войны, за оставшихся ребят – чтобы вернулись живыми,  за самих себя – чтобы все у них было хорошо, за…

И только за матерей не поднял тост ни один из них.
То ли забыли, то ли постеснялись – они же воины, а не маменькины сынки!