прольется теплый свет

Прольется теплый свет

Маленькая повесть о детстве


Если умру я-
не закрывайте балкона
Дети едят апельсины.
(Я это вижу с балкона.)
Жницы сжинают пшеницу.
(Я это слышу с балкона.)
Если умру я –
не закрывайте балкона.

Ф Г Лорка

Любовь начинается с потери. Мысль не новая, но верная.
Эта маленькая повесть о любви. К людям из самого лучшего на свете города-города детства и к стране, которой больше нет.
Алма-Ата  шестидесятых- семидесятых двадцатого века – живой город, как Тбилиси, Баку, Ташкент, и многие другие города СССР - нашей необъятной Родины. В живом городе радостно душе, там тепло в любое время года, там деревья и дома умеют петь.

Алма-Ата в переводе на русский – «Отец яблок». Не мать, а именно отец. Возможно потому, что у казахов отец главный.
Яблок действительно много. И в горных садах вокруг, и на городских улицах, и на разноязыких южных базарах. Детская память или фантазия рисует мне такую картину.
В воздухе стойкий, свежий аромат яблок, цветов, раннего утра (может быть, просто детства). Я бегу куда-то вдоль большущего арыка, называемого Головным.
Вода журчит как детская песенка, а по ней то тут, то там плывут, ныряя и выныривая красные яблоки.

Когда я была маленькая, в бакалее продавали сок в трехлитровых банках: яблочный, томатный, персиковый, абрикосовый, даже березовый.
Продавщица переливала его в конусообразные емкости с краником внизу. Откроет краник – и в стакан бежит тоненько чудесный нектар. Попьешь сок, отдашь стакан, а она вымоет его над фонтанчиком с ручкой, быстро-быстро, даже забрызгает водой.
Бабушка каждый день давала десять копеек, и я шла через весь микрорайон попить соку. Но меня привлекало все действо.

Летом из другого города к нам приезжала моя тетя с двумя сыновьями. Это были лучшие дни. Со старшим братом можно было спорить, а с младшим -  играть, как с живой куклой.
Однажды я катала Игорька в коляске по квартире. Мебель дрожала, тетя Жанна ругалась прямо из ванной, где она стирала.
Вдруг все задрожало гораздо сильнее. Еще к тому же и зашаталось. Тетя закричала: «Что же это такое? Перестань сейчас же!» Я перестала, но все по-прежнему шаталось.
Тогда с криком «Землетрясение!», она схватила меня и Игорька и побежала вниз по лестнице.
Наш дом устоял.
И теперь он стоит перед моими глазами - живой, красочный, дом, в котором навсегда поселились друзья моего детства.


Ира

До революции Алма-Ата назывался Верным. Это была крепость на окраине Российской империи. Казаки со всей России служили там  по двадцать пять лет, а потом оставались навсегда.
Моя подружка - Ира была потомком известных в Верном казацких фамилий - Солодовых и Ефимовых. Как и ее мама - Вика и баба Оня, Ира несла на себе печать казацкой породы: статность, крепость тела, красоту зеленоглазого лика, обрамленного светлыми, пышными волосами.
Иришин папа, дядя Виктор, был инженер, но от предков сохранил страсть к земле и работе на ней. В коллективном саду на шести сотках он выращивал все, что могло расти в жарком Алма - Атинском климате: от капусты до винограда.
Из винограда он делал вино, которое бродило в больших десятилитровых бутылях за шкафом. Из горлышка бутыля выходила тонкая резиновая трубочка, которую надо было пососать, прежде чем вино польется в стакан.
Вино было замечательное. Мы с Ирой его иногда пили. И нас почему-то не ругали.

Андрей


Когда на голову падает тяжелый железный предмет, нет времени подумать, зачем и за что. Просто очень больно.
Было душно, даже дворовая зелень пожелтела, сделавшись сухой и пыльной. Родители целыми днями работали, а дети развлекались, как могли.
Андрей где-то раздобыл маленький шелковый парашют, привязал к нему тяжелый амбарный замок и выбросил из окна лестничного пролета четвертого этажа.
Парашют с замком опустился мне прямо на голову. Я упала. Потом помню только испуганное лицо Андрея над собой, и как он вытирает мне этим парашютом кровь с лица и головы. И что-то говорит очень ласково и быстро. Толи от шока, толи от неожиданности, что  Андрей, наконец, заговорил со мной, я даже не плакала.
Через десять лет Андрей женился на женщине намного старше себя. Все время спешил с работы к ней, очень часто с цветами. Вскоре родилась малютка, денег стало мало, и Андрей пошел работать в такси.
Однажды ночью бандиты, которых он подвозил, ограбили его и убили, ударив по голове тяжелым кованым кастетом.
Мне почему – то кажется, что если бы тот удар замком по моей голове был чуть – чуть сильнее, Андрей остался бы жив.

Наташа

Балконы – важная часть алма-атинских квартир, особенно летом. Овитые виноградом, обнесенные ящиками с пестрыми цветами, почти никогда не застекленные, они были такой уютной комнаткой. Днем там играли мы, дети, а ночью в прохладе отдыхали старшие. А под осень балконы благоухали не только от цветов. Они были заставлены тазами с  яблоками нового урожая, в основном - аппортом, распространяющим аромат нежных духов.
Однажды Оля, Наташа и я играли на нашем балконе. Вырезали из бумаги кукол и их наряды. Наташе вскоре стало скучно и она как- то отвлеклась от игры. Она не очень любила долгие и кропотливые занятия.
Сначала она мешала нам, бродя из комнаты на балкон и обратно, а потом мы, увлекшись игрой, и вообще перестали обращать на нее внимание.
Вдруг, в комнате что-то загремело, на балкон ворвалась вихрем тетя Нина с третьего этажа, схватила с перил балкона Наташку, уже долго сидевшую там, и повалилась с ней на пол.
А ведь она могла не выйти на свой балкон, не посмотреть на наш. Да и дверь могла оказаться запертой. И только одного не могло быть точно. Равнодушия. Я не припомню ни одного случая из детства, когда взрослые  из нашего двора были бы безучастны к детям.
А потом Наташа изменилась. Стала много читать, почти не гуляла с нами. Окончила пединститут и стала учительницей младших классов.


Олег

Конечно, воспитательные принципы родителей с нашего двора во многом различались. Да и возможности у всех были разные.
Тетя Люба, например, была учительницей, и летом у нее был отпуск, который она полностью посвящала своему единственному сыну Сергею. По - нашему Серому.
Этого совершенно нельзя было сказать о нас с моим двоюродным братом Олегом. Мама с бабушкой целыми днями работали, и Олега приходилось воспитывать мне. Мне казалось, что с воспитанием я справляюсь. Начитавшись Фенимора Купера, я сшила брату индейские брюки с бахромой, сделала лук и стрелы, и он носился по двору настоящим индейцем.
Как то раз Олег пригласил с собой поиграть Серого. Но тот сказал, что они с мамой идут на очередной детский спектакль, и что он выйдет на полчаса, не больше.
Когда он появился во дворе в чистеньком белом костюме, гладко причесанный, даже в белых гольфах, Олег уже поджидал его, забравшись на дерево с помидором в руке.
Тетя Люба не закричала на Олега, увидев противное помидорное месиво на груди у Серого. Она только позвонила вечером бабушке и сказала: «Ева Александровна, может быть, вы отпустите завтра Олега с нами в театр?»

Дядя Толя.

Дядя Толя, веселый, красивый, кудрявый, был похож одновременно на всех кино- героев 40-60 годов.
И пил, конечно, запоями. А когда пил, всегда ходил налево.
Его жена, тетя Валя, любила его роковой любовью. Когда пил и гулял – она дралась и ругалась с ним, а когда не пил – пела. Петь могла круглый день, возясь по хозяйству в основном на кухне и в ванной, где было вентиляционное отверстие, через которое так хорошо доносится звук. Она  кричала:
- Марина, иди, тебя Катя ждет.
Катя – это дочка тети Вали и Дяди Толи, моя подруга, на девять лет моложе меня.
И я откликалась из любой точки нашей квартиры.
Так вот, когда Толя не пил, он рисовал маслом картины. А когда пил, то с ним случались всякие истории. Однажды его три дня не было дома. Тетя Валя похудела с пятидесятого размера до сорок шестого. Но набралась сил и пошла в магазин за хлебом. Вот идет она, колышется  и вдруг слышит на всю улицу:
- Надежда моя, любовь моя, я здесь.
Это дядя Толя кричит, вырываясь из милицейской коляски. Тетя Валя, почувствовав прилив сил от лицезрения любимого, встала на пути милиции и вырвала мужа из лап правосудия, убедив их, что сама справится и всыплет пьянице и гулене по первое число.
Но гулена, приехав домой на плечах хозяйки, всыпал ей. Забегая вперед, скажу, что к старости он стал тихим, примерным семьянином и даже в Калифорнии, где в итоге поселилась Катя, его очень уважали и наперебой приглашали для плотницких работ соседи - американцы.
Но это потом. А тогда, в Алма-Ате был с дядей Толей еще один случай.
Он часто забывал ключи от квартиры. И пользовался нашим балконом, чтобы перелезть  с него на свой, находившийся ровно под нашим.
Обычно все заканчивалось благополучно. Но однажды дядя Толя, очень пьяный да еще в проливной дождь, вздумал воспользоваться испытанным методом входа в свою квартиру без ключей.
Мы с бабушкой конечно сразу оценили его состояние и ни за что не хотели его пустить. Но он легко справился с нами и смело кинул пьяное тело с нашего балкона на свой. Но не тут то было. Нога соскользнула с мокрого перила балкона, и Толя мешком полетел с четвертого этажа на матушку – землю.
Его распластанное на цветнике тело навсегда с ужасом невозвратимой потери врезалось мне в память.
Но, видимо, по большому счету, дядя Толя был человек безгрешный. Когда я с диким криком вихрем слетела с четвертого этажа и наклонилась над ним, он, открыв глаза, сказал: «Извини, молекула, не получилось».
Тогда дядя Толя отделался переломом ключицы.
Через много лет, окончив консерваторию по классу гобоя, Катя уехала в Америку. А недавно, когда умерла моя мама, прислала мне письмо. «Марина, очень жаль, что не стало тети Томы, я помню вас. Если сможешь, приезжай ко мне в гости. Будем петь, пить и вспоминать наш дом и твою маму».


Вилма

Возможно редкое, красивое имя, возможно неспешное, пышное, даже роскошное тело, а может быть, просто воспитание, не позволяли ей носиться и быть «своим парнем» в рядах дворовой детворы.
Она всегда была взрослой и смотрела на наши шалости с тихой улыбкой.
Ей было всего тринадцать лет, когда Паша, студент из пединститута из четвертой квартиры, начал за ней ухаживать.
Каждый вечер можно было встретить их прогуливающимися вокруг нашего дома. Надо сказать, что и наш, и соседние дома просто утопали в зелени. Вишневые, яблоневые, абрикосовые деревья весной пьянили ароматом цветов, осенью – плодов. Сирень, жасмин и акация дополняли гармонию запахов своею нежной цветовой гаммой. Золотой шар, мальва, георгины и гладиолусы превращали  городскую окраину в романтичный, немного взъерошенный и запущенный сад.
Не было места лучше для прогулок влюбленных пар любого возраста.

Тусклый лампочки свет,
Плечи шалью широкой укутаны,
Воздух резкий, осенний,
Наши пальцы так горестно спутаны.

Семь часов до беды…
Мы ее, словно птицы, услышали.
Нам сочувствует сад,
Чуть кивая озябшими вишнями.

Ангел мой, ты живи!
А клаксон все гудит, надрывается.
Как легко на земле
Миг любви, не начавшись, кончается!

Паша погиб от ран, которые получил, служа после института на полуострове Даманский у китайской границы.
А Вилма окончила политехнический институт, стала инженером, взяла на воспитание мальчика. Я видела ее лет пять назад. Ее лицо все так же озарено.

Когда от мыслей ночь бессонна
Берут сомненья, гложет страх,
Мне светит юная мадонна
С младенцем нежным на руках.
Глаза горящие бездонны,
Их свет не потускнел в веках!
Благословенна будь, мадонна,
С младенцем в трепетных руках.


Оксана.

Игры наши были не всегда безобидны. Иногда они наносили существенный урон семье. Как - то Оксана, начитавшись Стивенсона, предложила искать клады.
Вооружившись лопатками и ножами, мы вышли на пустырь за микрорайоном и стали копать. Копали почти весь день. Ничего не нашли. Иногда попадались какие – то кости. Самой значительной находкой была ржавая ложка. Радости никакой.
Сам процесс был, конечно интересным, но хотелось драгоценностей.
Тогда Оксана предложила взять их дома, зарыть, а потом выкопать и обрадоваться.
Так мы и сделали. Вернее, наполовину так. Оксана сказала, что драгоценности ее мама прячет в шкаф под замок. Поэтому их надо взять у меня.
А у меня мамина шкатулка стояла на низком серванте открытой.   В этой шкатулке лежала чешская бижутерия. Блестящая, красивая, но ничего не стоящая.
Среди стекляшек, завернутая в тряпочку, лежала прапрабабушкина брошь. Это была по настоящему ценная брошь. Моя бабушка, когда их В двадцать четыре часа высылали из Крыма, и не разрешили ничего взять с собой, все же схватила ее и провезла через многие лишения. Но тогда, в свои семь лет, я еще ничего не знала.
Это была золотая веточка с листочками и ягодками -изумрудами. Всего их было штук девять. Но два камешка отсутствовали. И, покопавшись в «драгоценностях», я решила, что эта брошь самая плохая, раз в ней пустые глазки. И меня не наругают, если я ее возьму.
Прихватив еще парочку не очень ценных бусинок, мы отправились на пустырь.
Там мы благополучно закопали «клад» и довольные пошли домой в надежде завтра выкопать его.
Но, видимо, уже тогда я обладала предчувствием. Мне было как- то не, по себе, и вечером я сказала бабушке:
-А правда хорошая игра в клад?-
-Какой клад?-насторожилась бабушка.
-Ну, я взяла из шкатулки кое - что, закопала, а завтра мы с Оксаной выкопаем.
-Это что же именно ты взяла?
-Да сломанную брошку какую - то. И три бусинки.
Нет слов, как расстроилась бабушка. Мы с ней часа два копались на пустыре, пытаясь найти наш клад. Но безуспешно.
Тогда я впервые ощутила вину и боль настоящей потери, как-то сразу поняв ценность брошки для бабушки. И для меня.
А причем здесь Оксана? Просто позже я увидела эту брошь на блузке ее мамы. Но изумруды были вставлены. Я не решилась рассказать об этом бабушке.

Гуля

Мама Гули работала товароведом в ЦУМе. Эта должность считалась очень значимой. Раньше красивых товаров было мало, в основном отечественного производства. Поэтому человек, который имел доступ к лучшим, импортным товарам, был в большом почете.
Гуля была очень умной, интересной и хитренькой девочкой, но училась плохо. Однако одежда у нее была лучше всех. Чешские сапожки, высокие, на меху, японская курточка джерси фирмы «Чери», даже джинсы, хоть и немецкие, но очень облегающие и симпатичные.
Лично меня это мало трогало, так как моя бабушка отлично шила, и мои платья были тоже хороши. Мы с Гулей благополучно дружили, хотя я была отличница. Гулин папа всегда ставил меня ей в пример, но Гуля философски заявляла: «Каждому - свое».
Однажды ко мне прибежала счастливая Гуля и сообщила, что едет в самый лучший пионерский лагерь Артек.
Про Артек знали все дети. Это была сказка наяву у самого Черного моря, у подножья Аю Дага, на родине моей бабушки в Крыму, где я никогда не была.
Зависть впервые в жизни черным крылом накрыла мою детскую душу, но задрожавшими губами с глазами полными слез, я пожелала Гуле счастливого пути.
А по радио «Пионерская зорька» радостно сообщала, что самые достойные ребята, отличники в этом году снова отправятся в волшебную страну пионеров – Артек.

Алеша

Ребята с нашего двора были большими выдумщиками. Все лето мы изобретали разные игры и развлечения. Это были и традиционные казаки разбойники, и волейбол, и вышибалы, и прятки, и классики, и дочки – матери. А еще мы играли в трех мушкетеров, в индейцев, в привидения. Но самым любимым было строительство шалаша.
При огромном количестве деревьев во дворе, опавших веток всегда хватало. Шалаш мы могли строить целый день с утра до ночи.
Единственно чего, верней кого, мы опасались, начиная стройку, это Алешу.
Остроносый, очень худой, с глазами - пуговками, он как бес налетал на нас в разгар строительства и ломал всю нашу «архитектуру».
Спасу от него не было, так как он всегда заставал нас врасплох.
И вот однажды Оля – наш голубоглазый ангел в белых кудряшках, завидев Леху, вдруг сказала: «Алешенька, давай я тебя поцелую, а ты больше ничего не будешь ломать».
И странно, он не только согласился, но и не стал больше ничего ломать. А когда вырос, то окончил строительный институт и работал на БАМе. Была такая всесоюзная стройка.
Неужели одного поцелуя достаточно, чтобы человек превратился из разрушителя в созидателя?



Витя и Саша

В городе моего детства стоял такой благодатный климат, что окна и балконы были открыты настежь с ранней весны до поздней осени, из них вылетают с паром и жаром разные запахи: сурпы, которую почти каждый день варила саулешина  мама, борща, над которым хлопотала тетя Зоя, плова с зерой, барбарисом и бараниной, над которым колдовал дядя Толгат, или просто кипяченого молока, которое каждый день пил дядя Паша, борясь сязвой желудка.
Из этих распахнутых окон с гуляющими занавесками доносились и разные звуки: гаммы, выводимые несмелыми олечкиными пальчиками, русское народное пенье тети Нади, иногда брань, не помню кого.
Но самые громкие звуки извергал на весь двор катушечный магнитофон братьев Вити и Саши. «Кен бай ми лаав…» неслась непривычная тогда еще английская песня Битлов над садами казахской столицы.
Эти братья, столь продвинутые в современном роке, были обожаемы всеми девчонками нашего двора. Но так случилось, что оба они влюбились в одну девочку Таню.
Они наперебой катали ее на велосипеде, приглашали в кино. Вите было шестнадцать лет, Саше, как и Тане, четырнадцать.
А Таня… Таня бредила горами.

Таня

Моя подруга Танечка, четырнадцатилетняя, тоненькая, голубоглазая блондинка, единственная дочь тети Зои, была на пять лет меня старше. Конечно, я тоже хотела быть альпинисткой, как она.
Однажды мама прибежала с работы среди дня. Другие соседи тоже. Все плакали, говорили, что Таня погибла в горах. Я села на диван и ни за что не хотела с него вставать.
Потом мама меня уговорила, и мы поехали покупать Тане платье в гроб. Ничего подходящего не было. Тогда мама в салоне для молодоженов купила кружевное белое платье невесты и венок.
Так в этом наряде я Таню и запомнила. Красивую, взрослую,  спящую царевну.

С холодной, желтой хризантемой
Придет ко мне осенней мглой
Твой образ юный и земной,
Неся напев нездешней темы.
Я мокрых листьев аромат
Вдохну тихонько, осень это
Пришла, окутав теплым светом
Наш тихий дом и старый сад.

Надя

Надя жила в соседнем доме. Мы познакомились с ней, когда нам было
по шесть лет. И сразу между нами установилась какая –то астральная связь.
Стоило мне подумать, сидя у себя дома: «Хорошо бы выйти во двор, а там Надя с куклой и коляской», и точно. Я выходила, а Надя -во дворе.

Однажды мы с ней были вместе в пионерском лагере. Лагерь - очень хороший. Высоко в горах. На территории самый настоящий зоопарк, с газелями и медвежатами. Пионервожатые с нами постоянно занимались. То КВН проведут, то конкурс песни устроят.
Но детям двенадцати- тринадцати лет хотелось и иных развлечений.
И мощная надина фантазия их сотворила.
Она сказала мне, что мальчик Женя влюбился в меня. А Жене сказала, что я в него влюбилась.
Не знаю, как долго бы продолжалась наша романтическая история с Женей, но Наде вскоре стало обидно, что она не у дел, и она раскрыла нам глаза, заявив, что все это придумала она.
В ярости я влепила Наде пощечину. И убежала в горы. Но к концу дня, обдумав все и взвесив, я поняла, что дружба для меня дороже. Тем более, Надя искренне раскаялась. Мы снова подружились.


Лиза

Лиза приезжала в наш дом к своей бабушке только летом. Всегда нарядная, неприступная, особенная. Мы ждали ее приезда, потому что без нее было как – то пустовато. Она никогда не гуляла с нами, но присутствовала, ибо ее окна выходили во двор. Она часто сидела на балконе и читала или вязала, иногда посматривая на нас.
А мы посматривали на нее, почему – то не решаясь позвать. Наvверное понимали, что она из другой жизни, более красивой, чем наша.
Однажды, играя, мы поссорились с подружкой Наташей,  из – за того, кому быть Констанцией в «Трех мушкетерах». Сначала просто препирались, а потом Наташка закричала: «Какая из тебя Констанция, ты же обезьяна, обезьяна, обезьяна!». Мне стало обидно, и я погналась за ней, нагнала, схватила за волосы и с ужасом обнаружила в своих руках целый клок очень мягких, слабеньких волос. Я совершенно опешила. Мой брат часто хватал меня за косу, но она никогда не подводила, была крепкой.
Я потом узнала, что у Наташи были проблемы с волосами. А тогда мне стало ее очень жалко. Я стала извиняться. Но Наташа заплакала, побежала домой. Вскоре во двор вышел ее старший брат Валера и крепко побил меня.
Родители мои были как всегда на работе, я заревела, легла на траву в полисаднике и вскоре уснула.
Проснулась  от того, что меня гладили по голове. Это была Лиза.
Она со своего балкона все видела. Ее бабушка сказала: «Пойдем - ка, детка, с нами в кино. Называется «Майерлинг». Не пожалеешь».
Мы пошли. Мне было двенадцать лет, но любовь, подаренная с экрана Катрин Денев и Омаром Шарифом, вылечила меня от обид и боли. Лиза  приоткрыла мне дверь в другую жизнь.

Вместо послесловия

Мой город, ты отныне за границей
Моей страны и, кажется, судьбы.
Но так близки, так ощутимы лица
Как будто в десяти шагах ходьбы.

Наш милый дом в шестом микрорайоне,
Хрущевочка, ровесница моя,
Цветы и зелень на любом балконе,
Соседей разноликая семья.

Я помню, как на мам совсем не глядя,
Проспект Абая смело покоря,
Мы в первый класс бежим
                С подружкой Надей
По желто-красным листьям сентября.

И вот сегодня, как привет из детства,
Мне запах яблока напомнил о былом...