Cлиток

Антон Савельевич Митрохин шёл к «своей» электричке. На путях было заснежено, пусто,  как и бывает в пять тридцать утра. Ветер бросал колючие снежинки в лицо. Темнеющее впереди пятно электрички неумолимо приближалось...

Природа ли опять подшутила над синоптиками или они подшутили над людьми,  как бы там ни было, обещанное потепление не наступало.
Вновь обманутый, Антон Савельевич был недостаточно тепло экипирован. И хотя в свои пятьдесят три года он чувствовал себя ещё ого-го, тело всё чаще радовалось теплу  и отвергало любой холод. Зябко ёжась на ледяном январском ветру и ругая свою доверчивость, он представил, как будет сидеть в пустом, промороженном вагоне ещё час до отправления поезда. От этих мыслей ему стало ещё холоднее и безрадостней. Немного согревала надежда на машиниста, что он окажется той, «старой закалки». Из тех, из старых советских времён, когда и электричку вовремя подадут к перрону, и состав заблаговременно подготовят: протопят его как следует, чтобы пассажирам было тепло и комфортно.   
«Своей» электричка стала недавно, буквально несколько месяцев назад, когда Савеличу, как ласково называли его домашние, подфартило. Он через старого друга детства Кирилла нашёл работу. И хотя приходилось вставать на час раньше, перемена работы стоила «свеч». Его устраивал график работы и оклад, который ему предложили.

Кряхтя и покашливая на особенно трудных участках дороги, преодолевая сугробы, Антон Савельевич, словно ледокол, прокладывал себе путь по заснеженной целине. Его цель – утренняя электричка – была совсем рядом. Подойдя к металлическому боку вагона, он постучал. Ничего не произошло. Он стукнул сильнее. Опять ничего. Только ветер обрадовано подул ему в лицо и бросил свежую порцию колючего снега.
Подняв голову к утренним, не разбуженным небесам, он хрипло воззвал к своему ангелу–хранителю:
- Андре-е-е-й!!

Как будто только этого крика и надо было. Тотчас поднялось узкое  вагонное окошко и в тёмном проёме показался силуэт головы.
- Да иду я, не шуми! – скорее прошипел, чем сказал силуэт и скрылся за закрывшимся окном.
Оставшись опять один, Антон Савельевич огляделся и, хотя тьма по-прежнему обступала со всех сторон, ему уже не было так одиноко.
Около дверей вагона послышалось сопение. Одна из створок нехотя поползла в сторону. Было видно желание вагона не пускать ещё одного непрошеного утреннего гостя. Но в неравной борьбе явно побеждала человеческая настойчивость и упорство.
- Да не стой пнём, Савелич - помоги!
- Иду, иду! – с готовностью отозвался тот, до последней минуты надеявшийся, что помогать ему не придётся и парень справится сам.
- Всё! Получилось! – радостно констатировал Андрей, почти втаскивая Антона Савельевича в вагон.
С Андреем он познакомился на старой работе и запомнил в случайном разговоре, что тот приезжает в одной из первых электричек. Знание это ему очень пригодилось, когда подвернулось выгодное предложение от Кирилла.
- Вагон тёплый? –с надеждой в голосе сразу поинтересовался Антон Савельевич, старательно не допуская мысль о том, что придётся просидеть целый час в промёрзшем, не отапливаемом вагоне.
- Да, – отозвался Андрей -  жарко, Савелич, как в Африке! Я просто вспотел!
- Может, в снегу поваляешься, чтоб остыть немного – в тон ему пошутил Антон Савельевич – я и дверь пока попридержу?
- Нет уж, я спать пошёл, только сон сниться начал, ты припёрся…

В пространстве вагона, несмотря на все опасения Антона Савельевича, было тепло. Ну не жара, как уверял Андрей, но довольно сносно. После холодного ветра со снегом, вполне могло показаться, что в вагоне сильно натоплено. Антон Савельевич прошёл мимо начавшего засыпать Андрея, мимо стоп-крана на стенке вагона, он всегда занимал места рядом со стоп-краном, не то чтобы боялся чего-нибудь, просто это была самая середина вагона,  и… замер. В тёмном пространстве вагона неуловимо пахло серой.
Этот запах он помнил со школы, с уроков химии. И хотя формулы не давались ему, упрямые «моли» никак не хотели складываться, а одновалентность он путал с вольтами, но превращение веществ, таинственность науки, от которой веяло алхимией веков, всегда вызывали в нём восторженный трепет.
«Чепуха какая-то, -  подумалось Антону Савельевичу, – откуда здесь сера в пять утра?» Он принялся с шумом вдыхать воздух вагона. Покосился на спящего Андрея и вдруг подумал о его завтраке. Это размышление его успокоило и одновременно смутило. «Хорошо ещё, что никто не видел,  как я тут стоял и шмыгал носом, словно пёс на охоте» - обрадовано заключил Антон Савельевич.
Окончательно успокоившись, он приступил к утреннему ритуалу.

Ритуал был простой и состоял в раскладке вещей на сиденья скамеек. Вещей было пять, по числу мест занимаемых для пассажиров.
Закончив эту раскладку и присев на мягкую подстилку (вырезанную из туристической «пенки»), Савельевич сладко потянулся. Ну вот, дело сделано -он в вагоне, да не в каком-то - в тёплом вагоне.  Теперь сам Бог велел кемарнуть часик до отправления. Ещё раз, сладко потянувшись, он посмотрел на ссутулившегося спящего Андрея,  подумал о его молодой жене, которая наверняка не даёт парню выспаться (а ведь ему в пять на работу вставать!) и уже почти закрывая глаза, он заметил над головой, на вагонной полке странный отблеск.

В вагоне было темно, слабый свет фонарей на улице проникал только до середины вагона. Но этого вполне хватало, чтобы осветить свёрток,  лежащий на полке. И тот отвечал слабым бликом быстро исчезающим в вагонной  тьме.
Антон Савельевич тихо встал и почти на цыпочках потянулся к пакету. Им вдруг полностью овладел охотничий инстинкт. Он вспомнил, как часто забывал свои вещи в вагонах электрички. Оставлял - навсегда. Потерянного - он больше не видел. Взять реванш: найти что-нибудь ценное, полезное для себя, отыграться за все забытые вещи сразу – всё это взыграло в нём с удвоенной силой. Поминутно косясь на Андрея, он одними кончиками пальцев тихо стал перемещать пакет к краю полки. Тот состоял из вороха газетных листов, но внутри него угадывался тяжёлый предмет. Тихо, так чтобы шуршание бумаги было совсем не слышно, Антон Савельевич стал её разворачивать.
Это походило на отрывание капустных листьев от целого кочана. Раз за разом, по листочку, к самой середине, пока в руке у него не осталась кочерыжка -  тускло поблёскивающий, тяжёлый, металлический кирпич. И чтобы точно удостовериться в том, что за предмет он держит в руке, даже вытянул его в сторону фонаря, стоящего у края железнодорожного полотна. Со стороны это походило на постановку пьесы Шекспира «Гамлет»:  мужчина, стоящий в тёмном вагоне среди вороха газет, страшно выпучив глаза, внимательно рассматривает предмет в своей руке. Только в ней находился не череп бедного Йорика, а предмет геометрической формы с ровными округлыми краями и характерным золотым блеском. 
«Мать честная - золото!!» - хотелось выкрикнуть Савеличу, но он подавил в горле радостный вскрик, заменив его тихим  покашливанием. Вторая мысль была более прозаичной: «Чё делать-то теперь?»…

Андрей тихо посапывал во сне и это настроило Антона Савельевича на решительные действия: во-первых, надо не торопясь спрятать слиток; во-вторых, заметать следы преступления.
Тихо шурша раскиданной по полу вагона бумагой, он спрятал слиток в свою сумку. Потом, воровато оглянувшись на спящего парня, начал подбирать и распихивать бумагу под соседнюю скамейку. При этом его сердце тяжело бухало в груди, руки мелко дрожали, а лицо покрылось липким потом.
Наконец,  дело было сделано, и он присел на своё место передохнуть и привести мысли в порядок.
«Так, нашёл золото… Жена спросит: откуда, где?...На дороге!- озарило его. - Шёл, шёл, и тут - бац! Золото лежит!...Из багажника проезжающего шестисотого «Мерседеса» выпало.  Нет, не пойдёт!  Врать я не умею, а расскажу правду, пойдут пересуды:  оно чьё-то, надо отдать…  Или ещё хуже,  отнести в милицию заставит.  Мало того, денег не увидим, так ещё и милиция замучает, будет ходить, почём зря, домой к нам с проверками.  Вдруг решат, что один слиток мы сдали для отвода глаз, а три других спрятали подальше…»
Савельевич вспомнил газетную статью, в которой столичный журналист обличал власть в погонах и называл их «оборотнями».
«… А что делают оборотни?  Пьют кровь. Чью кровь? Народа. А народ у нас кто? Я - народ. Значит, мою кровь и будут пить. “Эх, Сталина на них нет,  он бы живо порядок в их рядах навёл – подумалось Антону Савельевичу и он вздохнул – все бы по струнке ходили».  «Подожди – сказал он сам себе – это вампиры кровь пьют, а что же делают оборотни?»…

Он уселся на скамейке по удобней (тёплый вагон располагал ко сну), закрыл глаза и начал вспоминать, кто такие оборотни, что они делают с народом и что народ делает с ними. Так как в жизни Антон Савельевич не удостаивался чести быть знакомым ни с одним из вампиров, он обратился к своей памяти в надежде, что та его обязательно выручит. И память его не подвела.
Перед его глазами проносились куски фильмов ужасов, заголовки газет о каких-то необычайных встречах людей с вампирами, названия книг. Вдруг «всплыло» имя какого–то вампира по имени Дракула, рисунок в учебнике по биологии с изображением летучей мыши…
Внезапно, когда отгадка о том,  что делают оборотни,  уже почти пришла ему в голову, за окном вагона мелькнула какая-то тень. Покосившись на спящего Андрея, он стал пристально вглядываться в ночную тьму. Было тихо. Выл ветер, летели хлопья снега, а по стеклу медленно ползла капля воды. За окном опять что-то промелькнуло. На этот раз можно было определить размер тени: это было что-то большое, примерно с крупную собаку.
«Опять что-то с глазами - подумал Савельевич – надо будет к окулисту сходить. Пятна какие-то мерещатся. Тени. А заодно и к невропатологу. Это, видимо, из-за моей находки. Моего золота».
Из-за окна послышалось тихое шипение.  Видимо, машинист начал продувать тормозные системы состава.
«Скоро поедем»,  - подумал Антон Савельевич и улыбнулся. Он опять посмотрел на спящего Андрея и мысленно поблагодарил его молодую жену: если бы не она, Андрей бы не спал, а сидел бы с ним рядом и делил бы ЕГО золото.

И вдруг шипение перешло в громкий шёпот,  и что-то тёмное загородило полстекла, у которого он сидел.
«Зо-ло-то…моё зо-ло-то…отда-а-й…»
Антон Савельевич, медленно стал поворачивать голову к окну и одновременно строил разные теории по поводу того, кому мог принадлежать этот голос. Когда он, наконец, окончательно повернулся к стеклу, его волосы начали шевелиться, как живые: за окном вагона, зацепившись большими, чёрными когтями за край стекла, висела огромная летучая мышь, размером, как он правильно и  определил - примерно с собаку. У мыши были большие перепончатые крылья и мохнатое брюшко. Но больше всего его удивила мышиная голова: с большими ушами, седыми волосами и человеческим лицом. Лицо было знакомое. Знакомое настолько, что сознание отказывалось в это поверить и принять. Этот большой нос, этот прищур хитрых глаз, это лицо, покрытое точками от перенесённой оспы. «Боже мой! – подумалось Антону Савельевичу.  – Это же… Сталин!»
«Правильно, дарагой, это я. И это маё золото, - произнесло существо с характерным грузинским акцентом - и Ваша партийная совесть подскажет, как поступить с находкой. Вы же советский человек?»
«Да, конечно, товарищ Сталин, – мямлил Антон Савельевич, лихорадочно роясь в своей котомке и протягивая слиток – вот он, пожалуйста». 
Затем подумал и произнёс: «Для родной страны и партии ничего не жалко».
«А Вы в партии?» - произнёс Сталин и как-то по-особому посмотрел на него, по - сталински.
Мороз прошёл по коже Антон Савельевича.
«Нет» -  произнёс он так, как будто сам себе выносил приговор о высшей мере наказания.
«Наверное, мне уже поздно?» - попробовал он смягчить свой вердикт.
«В партию никому никогда не поздно, дарагой товарищ», - произнёс Сталин.
Вагон дёрнуло. Видимо, машинист отъехал назад, чтобы убрать «башмак» из-под колеса состава. Золото выпало из протянутой руки Антона Савельевича и больно ударило его по ноге.

«А?»- произнёс он, просыпаясь и жмурясь от яркого света, залившего весь вагон. Он оглянулся. В вагоне, по-прежнему, кроме него и Андрея никого не было. Осторожно посмотрел в окно:  только вдалеке тускло горели холодным светом, разгоняя зимнюю темноту, придорожные фонари. Ни грызунов, ни вождей. Одна предрассветная темень.

«Свет дали, это хорошо, скоро поедем! А то чего в темноте сидеть?» - размышлял Антон Савельевич. И тут он увидел свою сумку на полу возле левой ноги. «Заснул я, а она со слитком и упала мне на ногу. Нога ноет: видно, здоровый синяк. И приснится же такое!». «Интересно, – вновь подумал Савелич, – а много на свете людей, которые просыпаются, оттого что им золотые кирпичи на ноги падают?».
Он поднял сумку и по весу понял, что слиток не приснился и по-прежнему с ним. Ворох бумаги, старательно рассованный под соседнюю лавку, тоже указывал на материальность  его находки. Он хотел было встать и поправить бумагу, ему казалось, что всё- таки ещё очень заметно, но тут Андрей зашевелился и открыл глаза.
- Как спалось? - бодро спросил он Андрея и подмигнул - знаю, мол, что снится в таком молодом возрасте парням.
- Да так, всякая ерунда, Савелич  – тени какие–то, блеск и почему-то Сталин! Не знаешь, - встревоженно спросил Андрей - к чему снятся вожди пролетариата?
«Знает!- похоло в груди у Антона Савельевича - определённо что-то знает!». А вслух сказал,  ему хотелось поддержать эту игру:
- К золоту партии,  конечно! К чему же ещё?
- А я думаю - продолжал Андрей – к повышению цен. Потом подумал и добавил тихо:
- Или к увольнению…особенно если Сталин.
- Ладно, не бери в голову - подбодрил его Антон Савельевич - что ты,  старуха,  в сны верить? Мало ли какая чепуха приснится! - сам сказал, а глаза тихонько скосил в сторону тёмного окна - промелькнёт тень или не промелькнёт?
Но за окном было тихо, только колёса стучали - электричка тихо подъезжала к станции. Андрей зевнул, потянулся и сказал:
- Зря ты так относишься к снам, Савелич, сейчас ведь Хэллуин, а под Хэллуин сны сбываются!
- А я говорю враки! - пробовал настоять на своём Антон Савельевич, но в сторону окна всё-таки опять посмотрел…


- Свободно?
- Занято! Не видишь,  вот бумажка лежит! – который раз отвечал на один и тот же утренний вопрос Антон Савельевич. Людям, которые его не напрягали, полагался ответ номер один.
- Местечко свободно? – спрашивала пожилая женщина.
- Нет, всё уже занято.
- Ну, я же вижу, у окна свободно! – продолжала настаивать она.
- На кладбище тебе местечко свободно! – отвечал тогда он. И это был ответ под номером два - дотошным и назойливым людям.
Эти ответы входили в утренний ритуал, были необходимы и являлись универсальными, позволяя с лёгкостью отстаивать с таким трудом завоёванные места. В такой ситуации Савельевич чувствовал себя пограничником, охраняющим рубежи родной страны. Врагов было много - они шли и шли непрерывным потоком из открытых дверей тамбура вагона. А свободных мест становилось всё меньше и меньше…
Наконец, всё утихло. Наглые и везучие уселись, остальные остались стоять и скорбеть. Но даже тех, кто стоял, постепенно приглашали присесть.  Со стороны это походило на невольничий рынок. Сначала приглашали молодых и худеньких - всегда приятно сидеть в компании с молодой и симпатичной девушкой, которая занимает ещё и мало места. Потом постарше и погрузней. Полные старушки - спросом не пользовались.
Андрей, занимавший, как и он, полное «купе», не выдержал – пригласил сесть одну такую бабушку. Его лимит на свободные места был уже  исчерпан. Перед этим он пригласил присесть молоденькую девчушку-студентку, а ребят, для которых он занимал, было четверо. «Кому-то придётся постоять» - подумал Антон Савельевич.
Неожиданно для себя,  он махнул рукой женщине, приглашая присесть. Той самой, которой совсем недавно сообщил о свободном для неё месте на погосте. Женщина, не веря в свою удачу и, совсем не раздумывая, тут же плюхнулась на место, указанное его царской рукой. Злости у неё совсем не осталось, и она поблагодарила его. Савельевич в ответ с достоинством кивнул.
Это тоже был ритуал. Раздавать милость - выбирать, кого посадить, а кого оставить стоять, было в его праве. Это ощущение власти, заставляющее почувствовать себя «халифом на час», было маленькой ложечкой сахара в ранних побудках и пронизывающим колючем зимнем ветру, выдувающем всё ночное тепло из самых глубин твоей души. В такие минуты, он даже не жалел, что приходилось вставать так рано…

 
«Вот мы и расселись», - подумал Антон Савельевич, оглядывая занятые места. Пять человек, сидевшие в «его» купе, были подобраны им не случайным образом. У него на это был свой план. Эти люди составляли идеальную семью в представлении Антона Савельевича. Он был глава семьи, по левую руку сидела его «жена» Галина, так она представилась в одном из разговоров. Напротив неё сидел их «сын» Виталий. Слева от него сидела приятная девушка Вика, студентка третьего курса, она была «женой» Виталия и, значит, его «невесткой». Рядом с ней, тоже слева, сидела её подружка Света, в придуманной семье Антон Савельевича она была «дочкой» и пока была не «замужем». Заботой Антона Савельевича, как любого отца семейства, было подобрать достойную «партию» «дочери», чем он и занимался. Он часто сажал парней напротив «дочери» и смотрел на выражение её лица: по нраву ли ей молодой человек. Девушка сидела грустная, она училась вместе с Викой - все её мысли были о предстоящей зимней сессии, и парнями она пока не интересовалась. Савельевич воспринимал выражение её лица за отказ очередному «кавалеру» и он менял их по мере возможности. Но попыток «женить дочку» не оставлял. Даже случайной попутчице, затесавшейся в их дружную семью, нашлась роль – она играла роль «далёкой родственницы с Крыма», где однажды в молодости он отдыхал «дикарём» и оставил о полуострове прекрасные воспоминания.

Антон Савельевич оглядел вагон. Всё было, как всегда,  второй вагон с хвоста жил своей полнокровной жизнью. Большинство пассажиров спало, приняв по возможности удобные позы, мерное дыхание и приглушённый храп раздавались с разных сторон. Кто-то беседовал, кто-то смеялся, рассказывая очередной анекдот или комментируя какой-то забавный случай. Некоторые торопливо опохмелялись и также торопливо закусывали. Шестеро парней, занимая целое «купе» в хвосте вагона, вели жаркую картёжную игру, записывая результаты и комментируя очередной ход. Особенно старался долговязый парнишка, не по погоде легко одетый в кожаную курточку. Когда он бросал карту, то постоянно выкрикивал фразы: «Полу-чай деревня трактор!», «эх, Маруся!», «что, мышь, боишься?» -  и громко ржал, когда его ход был особо удачным. Остальные его попутчики не отличались особой колоритностью - все они почти были равного роста и с одинаковыми чертами лица.  Речь их также ничем особо не выделялась, они матерились, когда выигрывали, и ещё сильнее матерились, когда «продували».
Савельевич попробовал определить род их занятий, но так и не смог.  Они могли быть кем угодно – от мелких бандитов, не заработавших себе на авто, до простых грузчиков в магазине. Остальные пассажиры тихо стояли в проходе между сидений. Некоторые читали, другие, несломленные, зорко оглядывали головы сидящих – не начал ли кто вставать, готовиться к выходу на остановке.

В этой домашней умиротворённости Антон Савельевич как-то забыл о слитке, так удачно подаренном ему небесами. Он ощупал сумку, лежащую около него, пальцы наткнулись на твёрдую грань металла. Он успокоился.
«Да-а-а… Это сам Бог послал. Подарок,  так подарок. Надо подумать, как его определить поудобней, по-умней. Ну, часть на книжку отложить. В какой-нибудь банк. По надёжней. Главное - под хорошие проценты. Хотя все банки - ворюги и подлецы, да и веры в них нет. Тут надо подумать, кто из них почестней, туда и пристроить капиталец. Может, в западные? В свои, после 1998 года - веры нет! Жульё одно!» - так, под мерный перестук колёс, размышлял Антон Савельевич.
Потом его мысли переключились на более мирный лад. Он начал мечтать: «Вставлю окна, да! Какие-нибудь отличные, пластиковые, как у Гришки - бизнесмена, соседа по подъезду, а то совсем сквозняки замучили! Зима только началась - она себя ещё покажет! Потом «стенку» надо обновить, обои поклеить. А чё клеить? Надо уж ремонт тогда начинать:  всё побелить, покрасить! Но это ближе к весне. Жене что-нибудь купить, а то всё молодым да внучке, как - будто у самой всё есть. Может, себе машину? Да нет, наверно не осилю - Валерке, зятю, куплю». Тут он подумал и добавил: «А оформлю на дочь, мало ли что»…


Плавный ход его мыслей нарушил внезапный шум и громкий разговор. Картёжная компания гудела, как улей. Оттуда доносилось: «На что, мать твою, играть будешь, раззява?» Ему так же громко отвечали: «Найду на что, карту давай!»  «Нет, Вы посмотрите на него, – голос не успокаивался, – всё продул на хер, а туда же - карту ему гони!» «А золото возьмёшь?» - предложил вдруг проигравший. Антон Савельевич насторожился. Любое упоминание драгметалла сегодняшним утром вызывало у него в организме бурную реакцию кишечника и нездоровую дрожь в коленях. «Золото? Давай твоё золото!» - ответили весело проигравшему.
Савельевич замер и превратился в одно большое ухо. Картёжники были сзади него, поэтому ухо «выросло» у него на спине. Рука Савельевича опустилась на сумку, в которой лежало его сокровище и прижала её к сиденью скамьи. Как - будто золото могло ожить и ускользнуть от него по проходу вагона.
Никакая сей час сила в мире не могла заставить оторвать его руку от сумки, в которой лежало ЕГО золото. Казалось, рука и слиток превратились в одно целое. Между тем, шум от приближающегося к нему человека усилился. Игрок был азартен, он как можно быстрее хотел отыграться. Торопливо расталкивая людей, он  явно направлялся  в сторону Антона Савельевича. «Он всё знает!» - подумал тот. Его ухо улавливало малейшие шумы:  вот человек чертыхнулся, зацепившись обо что-то, вот засопел. Но с каждым мгновением он становился всё ближе и ближе. Одновременно с приближающимся игроком-неудачником,  сердце Савельевича начало подниматься к голове, издавая гулкие, тревожные удары. Наконец, оно поднялось, заняло всю его голову и слилось с шагами картёжника. Казалось, Царь-колокол ухал в набат у него в голове. Тяжёлая рука опустилась на плечо Антон Савельевича.
- Не отдам! – взвизгнул фальцетом Антон Савельевич и вскочил на ноги.
- Во деда как разколбасило! – донеслось до его слуха – за десятку-то как держится! Штраф ему платить – жалко…
Он стоял посреди своего купе, дико вытаращив глаза и глупо озираясь вокруг. Никакого картёжника не было в помине. Все было,  как и прежде - только люди быстро шли по проходу. «Контролёры! - пронеслось по рядам - Контролёры идут!» Видимо, случайный «заяц» толкнул его спящего, когда уносил ноги от билетной проверки.

На него уже не смотрели, взгляды всех были устремлены к входу в вагон, там мелькали фуражки и синяя форма проверяющих. Некоторые люди нехотя вставали, оставляя насиженные их попами тёплые места. Освободившуюся площадь моментально с радостью и поспешностью занимали стоявшие рядом пассажиры с билетами.
- С милицией идут! – разглядел кто-то.
Процесс вставания - пошёл намного быстрее. Со своих мест даже «сдуло» давешнюю картёжную компанию, на радость двум грузным старушкам, удобно расположившимся на освободившихся сиденьях.
«Эге... – подумал Савельевич -  с милицией. А почему? Видать ищут что-то или кого-то. Раньше-то справлялись сами, а сейчас и милицию подключили - не к добру это!» И вдруг, с мальчишеской расторопностью, он, схватив свою драгоценную сумку – «пулей» вылетел из своего купе и бросился в сторону, противоположную той, откуда показались проверяющие. Он вдруг ясно представил, кого ищут и главное  - с чем ищут. А если постараются, то наверняка найдут.

Электричка неторопливо подъезжала  к одной из заснеженных станций. Контролёры медленно и неотвратимо, как танки Гудериана, приближались. С противоположной стороны теснились пассажиры - безбилетники. Все «зайцы» ждали станцию. Это ведь известно: обежав вагон, можно войти сзади проверяющих, которые тебя уже не тронут.
- Сейчас побегут! – сказал кто-то из сидящих пассажиров в вагоне.
- Да -  вторил ему сосед – целая «спартакиада» будет!
А соседка справа, глядя в окно, добавила:
- Ну, дали бы чирик «контре», так нет, пожадничают – бежать будут!
Антон Савельевич, конечно, мог объяснить - что денег у него мало, но десятку наковырять по карманам он бы смог. Или, например – занять эти деньги у соседей по купе. И что погнала его не столько жадность, сколько страх. Страх потерять, но не деньги, а мечту в лучшую жизнь. А мечту никакими деньгами не измерить…

С этими мыслями он, как и многие другие «зайцы», рванул к манящей двери открытого вагона позади контролёров. Бежали все дружно, никого особенно не пихая локтями и громко не матерясь. Соблюдая, так сказать спортивное братство и гордость. И вот, когда до манящей двери было подать рукой - Антон Савельевич увидел, как в проёме этой самой двери стоит и приветливо улыбается один из проверяющих. Это шутка такая, заставлять людей на коротких остановках показывать чудеса прыти - когда надо пробежать два вагона и не сбить своего дыхания. Савельевич в миг понял, что ещё чуть–чуть и произойдёт следующее: либо он умрёт от разрыва сердца, либо электричка уйдёт без него. И тогда он тоже умрёт, но только от холода и насморка, ибо дожидаться следующей электрички можно ещё долго, а резервы организма уже на исходе. Как бы в подтверждение его слов, состав дёрнулся, а где-то под вагонами зашипело – это был верный знак отправления состава.
«Была,  не была!»- подумал Антон Савельевич и сходу рванул к улыбающемуся контролёру. Ноги его уже не слушались и скользили, а правая - подгибалась и немного подволакивалась. Тяжёлый слиток придал его телу дополнительную инерцию и уверенность. Он просто торпедировал контролёра, который в приветствии раскинул руки, как бы ловя нового Олимпийского чемпиона. 
Уже после того, как электричка тронулась, набирая ход, Савельевич медленно слез с груди контролёра. Он тяжело дышал и беззащитно шмыгал носом. Контролёр - здоровый детина, а чаще всего именно такие идут в проверяющие, кряхтя, поднялся на ноги и сказал:
- Ну, что ж ты, дед - на пенсию не заработал, бегаешь по утрам?!
- Нет, десятка есть – тяжело дыша,  отозвался Антон Савельевич,  достал скомканный червонец (заначенный для особых случаев) из кармана и протянул контролёру – просто бегаю иногда, чтобы спортивную форму не терять…

Когда он дополз до своего места и тяжело опустился на ещё не остывшее сиденье (пассажиры купе ревностно оберегали его место), Антон Савельевич задумался. «Что со слитком-то делать? И сколько он стоит? Не прогадать бы, когда в банке оценивать будем». Он почему-то представил обыкновенные весы, которые стоят в гастрономе, а за ними стоят ушлые банкиры и взвешивают слитки. При этом они, как в карикатуре, которую он видел в журнале «Крокодил», мизинцем придерживают край весов, чтоб, значит, выходило всегда в их пользу.
Он посмотрел на свою «семью»: после пережитого потрясения,  а контроль в электричке - это всегда потрясение,  люди готовились снова впасть в сладкую дрёму. Все видели, как он вскочил, обежал вагон со спринтерской скоростью и буквально протаранил своей головой контролёра, стоящего в тамбуре. «Семья» не могла понять, почему всегда такой спокойный и не скупой мужчина повёл себя столь странным образом. Но он этого не замечал. Обведя всех присутствующих настороженным  взглядом, он произнёс свою крылатую фразу (эту фразу ещё долго будут припоминать, вставляя в любой разговор с ним к месту и не к месту). Итак, Савельевич собрался с мыслями, преодолел свой страх, а рисковал он многим, и спросил:
- Никто не знает, почём сейчас золото на мировой валютной бирже?...

В вагоне заметно потеплело. Контролёры согнали со своих мест большинство безбилетников, и, благодаря этому, мест на всех хватило. Тихий храп и сладкое посапывание раздавались из разных углов вагона. Но Антону  Савельевичу - не спалось. Уже давно все отсмеялись «удачной шутке», поговорили, снова обсудили олимпийский забег на короткие дистанции и его крылатую фразу. Тихая дрёма под мерный перестук колёс постепенно окружила всех в его купе. А ему  сон - не шёл.
Он боялся новых проверок с контролёрами, милицией, специально обученными собаками и ещё чёрт знает каких напастей на его несчастную голову. Измучавшись вконец, он положил свою сумку на верхнюю полку вагона. «Пусть там полежит. В самом деле,  что я, как с «писаной торбой» с ней таскаюсь. А то вдруг опять уроню, пойдут разговоры: «Чего у тебя там? Да такое тяжёлое? Покажи…»  Но ещё долго искоса поглядывал на неё, когда разомлевший и сонный он наконец попал, в царство Морфея.


Электричку качнуло. «Следующая станция – «Серп и Молот »  - донеслось из сиплого динамика на потолке вагона. Антон Савельевич открыл один глаз: «Так…подъезжаем». Он выспался и чувствовал себя отдохнувшим. Ему ничего не снилось, никаких теней, никаких крылатых существ. Просто сон. Он покрутил головой - вся его «семья» спала «сном праведника». Светлана, опустив голову на плечо Вике, Виктория, прислонившись к плечу Виталия. «Просто образцовые дети»- подумалось ему. Галина спала рядом, тихо посапывая в воротник своей пушистой шубы. «Родственница с Крыма», прислонившись к вагонному стеклу, смотрела на проплывающие пейзажи промышленного района. «Ещё бы, ей интересно. Она - то с Крыма, вот и смотрит. Это нам всё знакомо. Каждый день ведь приезжаем на Курский. А дорога одна и ничего в ней ни убавить, ни прибавить».
Антон Савельевич повернулся и посмотрел на поредевшие ряды пассажиров. Так и есть. Один из них явно нуждался в его опёке.
- Андрей! Первозванцев! Царство небесное проспишь!!
-  Что, уже подъезжаем? – «помятый» спросонья парень был рад, что его разбудили. В отличие от утренней побудки, он даже не сердился. Ангел - хранитель Антона Савельевича сладко потянулся, разминая затёкшее тело. Выглядел он выспавшимся и немного счастливым.
- Жене молодой - Катюхе, привет передавай! И пусть ночью спать больше даёт!
- Да ладно тебе, Савелич! – вновь улыбнулся он  – Ну что, до завтра?
- Пока!- попрощался с ним Антон Савельевич.

«Курский вокзал – конечная. Не забывайте свои вещи, о вещах оставленных …» - это напутствие догнало  Антона Савельевича, когда он уже выходил из вагона. Стояло солнечное морозное утро. Пассажиры спешили на работу, многие закуривали, некоторые продолжали не оконченный в вагоне электричке разговор. Он улыбнулся. День обещал быть чудесным,  с лёгким морозцем, который приятно щекочет, а не обжигает лицо. Ветра не было. Правы были синоптики -  день обещал быть ясным и солнечным. «Ну, всё верно, прогноз погоды составляют для нормальных людей, а не для таких полуночников, как я», - размышлял он.
Мимо пробежал парень, на ходу что-то пережовывая. «Жвачку жуёт. «Дирол», наверное»  –заметил Антон Савельевич. В его сознании слово «Дирол» ассоциировалось со словом «драть» и вызывало негативные воспоминания из детства. «Нет, чтоб что-то существенное есть. Пирожки, например. Моя - то мне шесть штук положила». Он замер. «Куда она их положила? Эх! Блин, раззява!! Где сумка?! СЛИТОК!!» - мысли вихрем пронеслись у него в голове. И от его благодушного настроения не осталось и следа. Он вихрем помчался к своему второму вагону, расталкивая людей и скользя на тонком льду, покрывающем перрон.

Антон Савельевич вбежал в свой вагон и горящим взором оглядел полки. Они были девственно пусты, как полки универмага во время перестройки девяностых. Сумки не было. Ни сумки, ни слитка золота, ни пирожков. Особенно его расстроила почему-то мысль, что он не попробует домашних пирожков.
«А жена так старалась – вновь подумал он – поздно легла даже, чтоб мне их сделать на работу». Он обходил ряды кресел, ещё надеясь на удачу и не веря в то, что говорил ему внутренний голос. Голос бубнил, что всё, тю-тю - поезд, то есть сумка со слитком у кого-то в руках и победитель довольный идёт в банк, на ходу жуя домашние пирожки из его, Савеличевой сумки.
Уже смиряясь с потерей и почти поверив  в своё невезение, он её увидел. Сумка почему-то лежала на сиденье в его «семейном» купе, в котором он ехал на работу. Медленно протягивая руку и не веря в эту страшную удачу, Антон Савельевич почувствовал знакомый запах. Тот самый, который его так насторожил с утра в вагоне - запах серы. Ткань на сумке подвернулась, создавая явно различимую грань тяжёлого слитка. Но запах! Запах заставлял волноваться и быть осторожным.
Словно сапёр на разминировании, Антон Савельевич взялся за ручки сумки и очень осторожно начал её поднимать, следя за изгибом ткани. «Распрямится или нет?» - вот что его интересовало. Рука его медленно поднималась, мир вокруг него, напротив, застыл -  время тоже. Стояла тишина. И вдруг тихий смешок над его ухом заставил его резко дёрнуть рукой. Складка на  ткани распрямилась. Судя по весу сумки, слитка в ней не было. Он заглянул внутрь. Всё было на месте: вчерашняя газета, ручка, сборник с наполовину разгаданным кроссвордом и пакет с пирожками. Слитка не было. Савельевич оглянулся - никого. Он стоял один в пустом вагоне. 

За окном вагона также неторопливо проплывала толпа.  Это шли самые выдержанные, спокойные люди, которые не рвутся из вагона, как только откроют его двери. Они никуда не бежали, либо делали вид, что им некуда было спешить.
Вздохнув, Антон Савельевич полез в сумку за пирожком. Мечта растаяла. Планы  - лопнули. Остались только пирожки, как слабое утешение, как несгораемая минимальная сумма в игре «Кто хочет стать миллионером?».
Вытащив один пирожок и уже приготовившись его укусить, Савельевич, с непонятным ему побуждением, начал вытаскивать и считать их. Пирожков было ровно четыре.
«Но ведь было шесть, я точно помню!» - ошарашено подумал он. «Мои любимые, Савелич, с капустой», - сказал у него над ухом кто-то. Волосы на голове у Антона Савельевича зашевелились, он торопливо спрятал оставшиеся пирожки в сумку и быстрым шагом  выбежал из вагона.

Очутившись на перроне, он влился в шумную вокзальную толпу, которая,  нехотя проглотила его даже не заметив, а потом также - неторопливо выплюнула на выходе в город из новеньких турникетов…   

Орехово-Бабаево, второй вагон с хвоста.
13.02.05