Пробить пространство

продолжение событий рассказа «Выздоравливающий ангел»
 
&&&&&&&&&

          Гапечкин развернулся и пошел прочь.
          -Ничего себе, сходил на литературное заседание!
          Это была единственная мысль, которую Гапечкин мог себе позволить. Мысли более глубокого содержания наказывались незамедлительно вбиванием тысяч острых иголок и тупых гвоздей по всему телу, кроме головы и груди. Голова сидела на плечах огромным тюком.  В нее уже не вмещались ни одна иголка, ни один гвоздь, а в груди этот «строительный» материал находился в таком безукоризненном порядке, что это была уже не грудь, а склад. Голова с туловищем соединялась колючей проволокой.

          Гапечкин заметил, что если ни о чем не думать, то субстанция его боли выражалась в котенке, милом, пушистом и нежном,  при этом, блаженно мурлыкающем. Котенок шагал в ногу с Гапечкиным, щетинясь на малейшее возникновение мыслительных процессов хозяина. Было ощущение заведенной игрушки, которая должна исполнить определенные действия, пока не кончится завод. Заводящие находились рядом, они наблюдали и, самое неприятное, не сомневались в исправности своих механизмов.

          - Боль, страх, любовь! Боль, страх, любовь! – повторял вслух Гапечкин громче и громче, пока не  вошел в дом.   
          Котенок с диким визгом скрылся под кроватью. Гапечкина сковала боль, о которой нельзя сказать, что болит здесь или там. Боль, которую нельзя рассказать, о которой нельзя думать. Ее надо терпеть! Пока можешь… и опять терпеть! Терпеть, ничего не соображая! И снова терпеть, не имея возможности отделить собственное сознание от распухшей телесной мякоти.

          Словно все смыслы Вселенной собрались в одной точке, и точка эта мечется по твоему телу со скоростью света, ищет выхода и не находит.
          Привычная реальность приобретает киношное очертание. И сука-боль смеется навзрыд. Страх! Боль! Любовь! Ты перед ними гол. Ты обнажен и брошен на осколки острых звезд. Ты – Ничто! Ты – Нечто! Любовь! Страх! Боль! Управляют тобой!
         Сопротивляйся!

         - Черт! Котенок! – Гапечкин кинулся под кровать, – сейчас, гаденыш, я тебя достану. Сейчас!
Царицына вошла в комнату. Поставила руки в боки, посмотрела в потолок, перевела взгляд на ноги Гапечкина. Затем снова посмотрела на потолок. Глубоко вздохнула и принялась вытаскивать Гапечкина из-под кровати, приговаривая:
          - Петенька, я с тобой, все в порядке!

          Судя по интенсивно отбивающимся от рук Царицыной ногам, Гапечкин не желал покидать места своего пребывания. Царицына прекратила тащить Гапечкина, отошла на исходную позицию. Поставила руки в боки, в потолок смотреть не стала. На ноги Гапечкина тоже. Немного постояв, она легла на живот и поползла под кровать.
Под кроватью было темно и пыльно. Гапечкин усердно душил какое-то невидимое существо. Царицына расчихалась.

          От ее чиха руки Гапечкина ослабли и невидимое существо, освободившись, с визгом скрылось. Существо Царицына не видела и потому звук визга отнесла на счет Гапечкина.
Гапечкин и Царицына одновременно вылезли из-под кровати, один тяжело дышал, вторая продолжала чихать, оба были в пыли и паутине. Оба встали, опираясь друг об друга.   
          - Петя, на тебе лица нет. Где ты был до сих пор? Я так волновалась.

          Гапечкин уставился на Царицыну, будто видел ее впервые, Та с невнятным шепотом стала отходить к стене. Предметы в комнате начали пульсировать. Царицына вот-вот должна была прижаться к стене, когда за ее спиной появился Саша.
          - Стой! Пацана раздавишь, - крикнул Гапечкин.

          Этот возглас отнял у него последние силы. Предметы запульсировали с бешеной скоростью. Он невольно закрыл глаза. И даже с закрытыми глазами увидел, как Царицына всей своей тушей вдавила Сашу в стенку. Тело Саши сплющилось в прямоугольник, стало похоже на тонкий стальной лист, но со всеми Сашиными чертами. Сначала Саша собой откинул Царицыну так, что та головой вышибла дверь и скрылась во дворе.

          Не останавливаясь, плоский прямоугольный Саша буквально вдавил в Гапечкина просьбу:
          - не допусти ее до меня! Не допусти ее….
          Саша исчез!
          - Воображение больного разума, - подумал Гапечкин, и тут же в его горло вцепился маленький пушистый котенок. Боль сковала тело.
          - Я не должен допустить ее до Саши! – громко сказал Гапечкин. Котенок ослабил хватку.
 
          Гапечкин как никогда ясно понял, что он является телесным мешком, от которого не зависят даже собственные мысли. Какие-то неземные сущности перетасовывали его мозги, бросали их, будто это игральные кости. Перетягивали, вдували, вбивали, вколачивали. Какие-то нереальные сущности играли им как мячиком.

          Но их потуги имели смысл лишь в том случае, если Гапечкин совершит действие. От Гапечкина требовалось совершение действия, но какого именно, зависело от того, какая из сущностей сможет оказать на него большее давление, и тем самым продолжить управление им. Впервые он ясно осознавал свое ничтожество, настолько ясно, что оставаться таковым, было невыносимо.

          - Я - пешка, марионетка, червонный валет? Дулечки, фигушки. Хотите, чтобы я что-то сделал? Значит, не настолько вы всесильны, если вам необходимо мое действие. Действие должно произойти от меня? Так вот я его и произведу. Я сделаю то, что посчитаю нужным, правильным и необходимым. Это будет мое действие, мое, и только мое!

          Он, насколько мог, игнорировал космические субстанции, которые бросались друг в друга его сознанием, так будто он футбольный мяч. Что-то свинцовое сковало его члены, пространство сгустилось, и грозило спрессовать несчастного в прямоугольную плоскость… Как Сашу? Не тут-то было.

          - Пробить пространство! - и Гапечкин медленно, неуклюже, но уверенно стал выносить на улицу свое тело, тело которое он вышвырнул бы с огромным удовольствием, но не представлял, как быть без него. Ноги заплетались. Гапечкин ощущал, что справа от него, по воздуху перемещается Саша. Даже правому уху было теплее, чем левому. И Саша показывает куда идти, иначе, откуда Гапечкину знать дорогу, а он идет точно по адресу, он уверен, что идет точно по адресу, хотя адреса не знает.

          Так Гапечкин оказался у дома своего брата. Царицына проскользнула мимо него. За нею следовал Глаз. Саша следовал за ними. Из дома вышла старушка, увидев Гапечкина, кинулась к нему, как к родному:
          - Господи, Петенька, ведьма ента зачем тут? Мальчишку привезут. Не надо бы ее, нехорошая она, ведьма она. Родители от горя каменные. Не соображают горемычные. А ента сука распоряжается как у себя дома. Не к добру. Увел бы ты ее от греха подальше.
          Гапечкин молчал. Молчал, не потому что не хотел отвечать, а потому что не знал, что ответить. Он неделикатно отвернулся от пожилой женщины и пошел прочь со двора.

          На улице дорогу ему преградил Глаз. Гапечкин попытался обойти Глаза, но не вышло. Тогда он демонстративно сел на скамейку, скрестил руки на груди и стал насвистывать нехитрую мелодию.

          К дому стекался народ. Подъехала труповозка. Царицына со звуками между воем и визгом вышла навстречу и начала командовать разгрузкой. Глаз с укоризной посмотрел на Гапечкина и исчез.

          Гапечкин старался не слышать, не принимать участия, не вникать в происходящее. Главное не задумываться. Мир такой, каким мы его объясняем.
          - Сейчас в моем мире много шума, - сам себя успокаивал Гапечкин. – Не надо ничего объяснять.
 
          Он встал и быстро пошел прочь. Но то, что было именно Гапечкиным, оторвалось от тела и поднялось нам ним, так что тело свое он увидел сверху, оно смотрелось неуклюжим и двигалось, как заводная игрушка. Гапечкин испугался, и тут же, спотыкнувшись обо что-то, упал.

          То, что было именно Гапечкиным, вновь отсоединилось от тела, лежащего на асфальте, и поднялось над ним. Гапечкин хотел уйти, но понял, что должен взять с собой свое тело, каким бы оно бесполезным не было, обходиться без него он пока не мог.

          Он опустился к асфальту, взял лежащего себя под мышки и стал приподнимать, пока тело не оказалось на четвереньках. Затем выпрямил себе спину, поочередно поднял сначала одну ногу, потом вторую, и начал движение, находясь вне своего тела и управляя им чем-то вроде рук.

          Тело передвигалось на выпрямленных ногах так, будто ноги были протезными. Гапечкин прикололся, повеселел, и не заметил, как вновь слился с телом. Реальность привычного мира вернулась так же неожиданно, как и исчезала. Происшедшее событие отошло на задний план.

          Жаль парня, но смерть в мире происходит каждое мгновение. Гапечкин радовался, что идет домой, его сущность и его тело вновь стали едиными. Гапечкин радовался, что совсем недавно не его утюжили автомобильные шины, и резал скальпель хирурга.

          Между лопаток пробивал электрический ток. Но в сравнении с выходом его сущности из тела, это была такая мелочь, которую можно просто игнорировать.

          Чем ближе Гапечкин подходил к дому, тем дальше и нереальнее становились события. Кроме одной маленькой детали. В Гапечкине кто-то поселился. К нему кто-то добавился, и этот кто-то дополнял его, и в то же время существовал сам по себе. Нелепая смерть Саши в автомобильной аварии не воспринималась трагедией. Гапечкин принял свое дополнение, как переселение души Саши в его тело. Жизнь стала интересней, жить стало веселей. Небо выше, горизонт дальше, и так далее…
 
          У дома, на лавочке, прислонившись друг к другу, спали две женщины. Перед ними стояла коляска с младенцем. Прямо на земле, спал мальчишка лет пяти-шести, закутавшись во взрослые одежды. Судя по всему, это были очередные приезжие клиенты Царицыной.

          Гапечкин тихо прошел мимо, чтобы не разбудить, но младенец в коляске заплакал, женщины тут же очнулись. Одна стала успокаивать ребенка, вторая бросилась за Гапечкиным. Но не успела женщина и рта раскрыть, как Гапечкин развернулся, обнял и расцеловал женщину, будто она была его ближайшей родственницей, с которой он не виделся, по меньшей мере, лет тридцать. Затем вернулся к остальным, и как ближайших родственников пристыдил за неуместное стеснение.

          Он всех завел в дом, всем дал распоряжение чувствовать себя как дома. Прослезился. Всех еще раз по разу обнял, объяснил, что и где находится, извинился, раскланялся, и, буквально выбежал из дома.

          Он быстрым шагом возвращался к дому брата!
          - Я не должен допустить ее до Саши! Не должен!
          - Для чего тебе это надо? – это был диалог с самим собой.
          - Вопрос некорректен, - ответил Гапечкин то ли себе самому, то ли….
          Неважно! Главное, не допустить ее до Саши!

          Он шел быстрым шагом, вполголоса тарабаня что-то колдовское; то ли заговор, то ли отговор:

Падал снег и красил Землю,
Крыши, скверы, купола!
И шептали ведьмы зелью
Заговорные слова!

Выпей зелье, выпей, выпей,
Снег растает, лист взойдет.
Под зеленой глупой липой
Твоя молодость пройдет.

Лихо, браво, с треском, с визгом…
Вспомнить будет что потом,
Облака нагнулись низко,
Зелье льется прямо в дом.

Губы алые не злитесь,
Разрывает сердце грудь
Ведьмы снежные уймитесь,
Дайте миг передохнуть…
   
          В мире что-то изменилось. Что-то произошло. Нечто доселе непознанное надвигалось на Гапечкина. Он переступал черту. Было страшно, смешно и холодно. А колдовская тема так и перла из него:

Ведьма всегда вне Закона,
Думала – не думала
Слово,
Изъеденное буквой,
Пришла – нагадала.
Ты – спросил,
Она – сказала,
Карта выпала –
Судьба пропала.
Знала – не знала,
Тебя избрала.

          В Гапечкине укреплялась вселенская уверенность сумасшедшего. Внутренняя гордость за то, что он представитель великого вида «Гомо сапиенс», Божье творение, и, главное, просто живой. Он – живой. И Саша живой. Все – живые.

Двадцать пятая Руна,
В рукаве – реки.
В голове – струны.
Иду обратно!

Ведами ведомый.
Водами весомый.
Что отмеряно –
В порошок стерто!

Ветра развеяли,
Дорога свободна…
Иду обратно,
Здравствуй, море!

Пятьдесят третья карта,
В кармане джокер,
Сидит на струнах –
Играет Баха.

Оказалось, трахает,
Козел рогатый.
Забили бедного –
Сыграли партию!

Распили на трое,
А двадцать пятая,
Легла распутная
Под руку правую.

И не расскажут мне
Предсказатели,
Где оборвется
Мое обратное!

          - Это же Саша! Мы не умираем! Мы просто перемещаемся в измерениях. Мы вечны. Мы не можем умереть, - вслух думал Гапечкин, - наша жизнь – игра наших вечных душ. Игра честная, на полную катушку. Мы рождаемся и умираем по-настоящему.

          К дому брата он подходил с убеждением,
          - Живем мы вечно, но только один раз!

&&&&&&&&&&&&&

(отрывок из романа «Дойти до жизни")