Записки для себя,... и не только

Художественное творчество. Что это такое?
Все кто пишет об этом единодушно сходятся на том, что для него нужен талант. Талант этот нельзя воспитать, ему нельзя научиться, он или есть, или нет, и если есть - то это значит, что человек с ним родился.
Как в полу-шутливом стихотворении Раймона Кено "Искусство поэзии":

Возьмите слово за основу
И на огонь поставьте слово,
Возьмите мудрости щепоть,
Наивности большой ломоть,
Немного звезд, немножко перца,
Кусок трепещущего сердца
И на конфорке мастерства
Прокипятите раз, и два,
И много, много раз все это.

Теперь – пишите! Но сперва
Родитесь все-таки поэтом.

Все кто теоретизирует о художественном творчестве признают необходимость таланта, и дальше обычно рассуждают о том что ещё необходимо для художественного творчества.

Как сказал В.В.Вересаев:
“Что нужно для того, чтобы быть писателем?
Прежде и после всего нужен талант, и не о чем здесь беседовать, и не о чем читать лекций. Нельзя научиться стать писателем-художником, -  нужно  им родиться. Poetae non fiunt, sed nascuntur, - поэтами не делаются, -  поэтами рождаются.
В.В. Вересаев. “Что нужно для того, чтобы быть писателем?” Лекция для литературной студии.

Но что такое этот таинственный художественный талант?
По моему это вот что - попробую сказать как я понимаю это.

Вересаев, на мой взгляд, не случайно говори о "писателе-художнике", а не просто о писателе - человеке, профессия которого писать.
И не случайно всех творцов в искусстве называют "художниками", независимо от того, каким художественным языком они владеют: прозой, поэзией, живописью, актёрским искусством, и так далее.

Кино, театр. Что я всегда хочу увидеть в игре актёров, в спектакле, в кинофильме?

Вересаев в книге "Невыдуманные рассказы о прошлом." описывает как в Петербурге видел знаменитого итальянского трагика Томазо Сальвини в "Отелло". Дездемону играла Комиссаржевская. Вересаев пишет, что на страдания Отелло, когда он узнаёт об измене Дездемоны, невозможно было смотреть:
"Тут уж не было искусства, это была голая, страшная жизнь. Стыдно, неловко было присутствовать при интимной драме великолепного этого человека: нужно же уважать чужое страдание и не лезть со своим любопытством!"
И дальше:
"Когда кончился спектакль, все остальные актёры, и Комиссаржевская в том числе, разгримировались, переоделись, - и не стало уже ни Дездемоны, ни Яго, ни остальных. Но Отелло не исчез. Синьёр Томазо Сальвини, - он, может быть, поехал сейчас со своими поклонниками ужинать у Кюба, ... Но Отелло отдельно живёт со своею великою тоской, с развороченной своей душевной раной. Странно: как он может быть здесь, в Петербурге, - этот венецианец из средневековья? Однако он где-то здесь, и его можно случайно встретить."

Вересаев в той-же книге описывает, как видел на сцене Станиславского в роли доктора Штокмана:
“И до сих пор не могу соединить в своём представлении образ Станиславского с созданным им образом. Станиславский - гигант, с медленными движениями, с медлительной речью. А на сцене был маленький (да, да, маленький, я это ясно видел!) маленький, суетливый, сгорбленный старичок с быстрой походкой ... Это был человек, существующий совершенно отдельно от Станиславского.”
Об этом спектакле Вересаев говорит, что это была одна из тех радостей, за которые на все дни остаёшься благодарен жизни.
Об этом же Басилашвили в своей книге "Неужели это я?! Господи..." вспоминает что говорил его отец:
"... вершину актёрской работы, когда цепенеешь и забываешь о том, что перед тобой артист, я видел лишь дважды. Это- Станиславский в ролях доктора Штокмана и Астрова."


Очень хороший артист Евгений Миронов. Когда я смотрю на его роли в кино, ловлю себя на мысли, что я вижу очень хорошего артиста очень хорошо играющего свою роль.


А вот какие рассуждения приводит Константин Паустовский. Книга: Золотая роза
Глава: БУНТ ГЕРОЕВ
Писатель … как Диккенс,  плачет  над  страницами  своей  рукописи,
стонет от боли, как Флобер, или хохочет, как Гоголь.
   Если же писатель заставит героев действовать не по  возникшей  внутренней
логике, если он силой вернет их в рамки плана,  то  герои  начнут  мертветь,
превращаясь в ходячие схемы, в роботов.
   Эту мысль очень просто высказал Лев Толстой.
   Кто-то из посетителей Ясной Поляны обвинил Толстого в том, что он жестоко
поступил с Анной Карениной, заставив ее броситься под поезд.
   Толстой улыбнулся и ответил:
   - Это  мнение  напоминает  мне  случай  с  Пушкиным.  Однажды  он  сказал
какому-то из  своих  приятелей:  "Представь,  какую  штуку  удрала  со  мной
Татьяна. Она замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее". То же самое  и  я
могу сказать про Анну Каренину. Вообще герои и  героини  мои  делают  иногда
такие штуки, каких я не желал  бы!  Они  делают  то,  что  должны  делать  в
действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то,  что  мне
хочется.
   Все писатели хорошо знают эту неподатливость героев. "Я в  самом  разгаре
работы, - говорил Алексей Николаевич Толстой, - не знаю,  что  скажет  герой
через пять минут. Я слежу за ним с удивлением".



Мне кажется во многих случаях писатель может менять сюжет книги. Но влиять на своих героев живущих в их книгах писатели не могут. Толстой, наверное, мог и не "убивать" Петю Ростова (и, кажется, в первой авторской редакции "Войны и мира" Петя Ростов остаётся жив). Но влиять на то как смерть Пети будет переживать старая графиня не мог - графиня, мать Пети, живой человек и живёт так как ей живётся, и не может жить и вести себя по другому.

Так вот на основании всего этого я думаю что художественный талант это способность художника "рождать" в себе, в своей душе, в своём внутреннем мире совершенно независимого от него, "живого" героя. А потом только "срисовывать ,как бы с натуры," со своего героя доступным художнику языком.

И если понимать художественный талант, как я здесь сказал, всё как-то становиться на свои места: и то, что художник может не понимать своих героев, но не может изменить их так, что-бы они были ему понятны (если может - значит это не художник); и то, что художник может быть обыкновенным, даже мелким человеком во всём, что не касается его творчества ("И меж детей ничтожных мира, Быть может, всех ничтожней он."); и то, что когда возник, "родился", в душе художника живой образ его героя, художник не может жить обычной жизнью, спокойно, ("Тоскует он в забавах мира,...") пока образ не найдёт воплощение.


Элементы фантастики, мистики, необычайные, неправдоподобные совпадения - это всё вполне допустимо в литературе реалистической. Но только если они используются как художественный приём, средство, позволяющее наиболее полно высветить, изобразить реальную жизнь.
Тогда эти выдуманные события, небывалые обстоятельства не тяготят читателя, который прежде всего видит в произведении реальную жизнь, сложность и многообразие которой порой и невозможно изобразить без этих искусственных приёмов, не встречающихся, немыслимых в жизни обстоятельств.
Есть масса тому примеров. "Ирония судьбы, или С лёгким паром". Нелепые совпадения, немыслимое нагромождение случайностей. Так просто не бывает. Но зритель этого не видит. Перед нами до боли реальная жизнь, обычная и такая глубокая, когда человек живёт по сложившимся обстоятельствам, не в силах или не желая им противостоять, или даже не зная, что обстоятельства так властвуют над ним. А настоящая жизнь где-то рядом, совсем близко, проходит мимо.
Булгаков "Собачье сердце". Гипофиз человека вживили в мозг собаки и из собаки развился новый человеческий организм. Научная фантастика... И абсолютно никакой фантастики. В высшей степени реальная картина жизни, благородства и разнузданного хамства.
Сравните хотя бы с Беляевым "Голова профессора Доуэля" Очень интересная книга о пересадке головы в машину. Увлекательнейшая фантастика. И ... ничего больше.
Или "Мастер и Маргарита" Сказка? Мистика? Нет, наша повседневная жизнь, и такая земная любовь... Возьмите, хотя-бы, сцену где Маргарита летит над Москвой и по дороге залетает разгромить квартиру Латунского. Обычные, нормальные люди конечно не летают, но иногда так хочется разгромить чью-то квартиру.
Не говоря уже о большой классике. Гётэ "Фауст". Два главных героя, один из которых чёрт. Но какой же он при этом "человечный человек"! Умный, весёлый, мудрый, циничный и злой, и добрый, как он сам о себе говорит: "... часть силы той, что без числа творит добро, всегда желая зла... ".
Иногда необычная форма книги всё затмевает. Такую книгу поначалу трудно читать. Думаешь: "Ну и наворотил...." Но когда эта форма высвечивает жизнь - книга начинает сиять - и от неё не оторваться. На память приходят: "Альтист Данилов", "Понедельник начинается в субботу", из кинофильмов - "Зеркало" Тарковского.


Тургенев:
"... в том и состоит особенное преимущество великих  поэтических произведении, которым гений  их  творцов  вдохнул  не-умирающую  жизнь,  что воззрения на них, как и на жизнь вообще, могут быть бесконечно разнообразны, даже противоречащи  -  и  в  то  же  время  одинаково  справедливы."
И.С.Тургенев. Гамлет и Дон-Кихот
(Речь, произнесенная 10 января 1860 года на публичном чтении, в пользу  Общества для вспомоществования нуждающимся литераторам и ученым)

По-моему (и это только моё мнение, но, если согласиться с Тургеневым, оно также верно, как и любое другое), так вот, по-моему не всегда надо искать в стихах непосредственного, прямого, выражаемого фактами и логическими конструкциями смысла.
Как сказано у Лермонтова:

"Есть речи - значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.

Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слезы разлуки,
В них трепет свиданья.
....................."
Следующая цитата из Вересаева, по-моему, также перекликается с этим:
Меня спросила одна девушка:
   -- Какая идея в "Фаусте"?
Я ответил:
   -- Вы помните, Фауст соглашается отдать свою душу Мефистофелю, если сможет сказать мгновению: "Стой, ты прекрасно!" И это мгновение настает тогда, когда Фауст видит, что затеянное им дело обещает принести огромную пользу человечеству. Характер этого счастья таков, что Мефистофель теряет власть над Фаустом, и Фауст спасается.
   Когда девушка ушла, мне стало стыдно. Как будто о простиравшемся перед нами огромном лесе меня спросили, какой в нем смысл, а я показал на молодой дубок и сказал, что из него можно согнуть великолепную дугу для телеги. Какова "идея" "Фауста"! Да разве дело в той дуге, которую можно согнуть из молодого дубка! Лес этот дает столько и материальной пользы, и красоты, и здоровья, что просто смешно говорить о дуге. В "Фаусте" на каждой странице такая неисчерпаемая глубина мысли, переживаний, настроений, жизненного опыта, знаний, что основная "идея" тут имеет значение третьестепенное.
   Мне после этого было приятно прочесть в разговорах Гете, записанных Эккерманом, следующее его признание:
   "Ко мне приходят и спрашивают, какую идею я хотел воплотить в моем "Фаусте". Точно я сам знаю это и могу выразить!.. Было бы удивительно, если 6 я вздумал всю столь богатую, пеструю и в высшей степени многообразную жизнь, какая изображена в "Фаусте", нанизать на тонкую нить одной всепроникающей идеи... Я собирал в душе впечатления, и притом впечатления чувственные, полные жизни, приятные, пестрые, многообразные, какие мне давало возбужденное воображение. Затем, как поэту, мне оставалось только художественно округлять и развивать эти образы и впечатления и, при помощи живого изображения проявлять их, дабы и другие, читая и слушая изображенное, получали те же самые впечатления... Я склоняюсь к мнению, что чем несоизмеримее и для ума недостижимее данное поэтическое произведение, тем оно лучше".



Говорить в одном контексте о теории эволюции Дарвина и о сотворении человека "по образу и подобию ... " так-же бессмысленно, на мой взгляд, как говорить, на пример, о Боге и Законе Всемирного тяготения, что-то вроде того: действуют ли на Бога гравитационные силы?

Теория Дарвина - это научная теория, которая может быть опровергнута или доказана, развита или вытеснена другой научной теорией. Я вполне допускаю, что могут накопиться экспериментальные данные на основании которых будет опровергнута теория Дарвина и вообще эволюции, и будет сформулирована теория возникновения человека, скажем, путём химического превращения глины в высоко организованную материю. Но всё это не имеет никакого отношения к вере и религии.

С другой стороны, как у Булгакова, по Канту, "В области разума никаких доказательств бытия Божьего нету и быть не может".

Но атеизм это то-же вера. Как у Чехова в  Скучной истории:

...меня интересует одна только наука. Испуская последний вздох, я все-таки буду верить, что наука -- самое важное, самое прекрасное и нужное в  жизни  человека,  что  она всегда была и будет  высшим проявлением любви и что только ею одною человек  победит природу  и себя. Вера эта, быть может,  наивна и несправедлива в своем основании, но  я не виноват, что верю так, а не иначе; победить же в себе этой веры я не могу.

Догоняя Париж.

Париж не догнать. Он ускользает, отодвигается. И чем больше стараешся прикоснуться к нему, приблизиться, чем больше видишь Париж и узнаёшь о нём - тем больше ощущаешь его неисчерпаемость.
Я это знал. Но всё-таки в мой очередной приезд в Париж решил посетить те места, которые раньше выподали из моих Парижских маршрутов; решил разширеть "мой" Париж.

Вот что интересно. Я почувтвовал что Париж перестал быть для меня чудом. Он стал знакомым, стал "моим" городом с которым много связано, который узнаёшь: "Вот здесь мы сидели с мамой, она отдыхала.", "Вот сюда мы не зашли в тот раз, когда были здесь с детьми, показалось дорого, до и не хотелось тратить много времяни.", "А вот здесь я ещё не был, надо будет сходить.".

Что же мы посетили в этот раз?
Музей Орси (или дОрси, или Орсей). Влюбился в него ещё заочно.
Русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Это отдельная история, это кладбище надо изучать...
Кладбище жертв терора Cimeti;re de Picpus. И на нём магила Лафаэтта, где каждый год 4-ого июля проходит памятная церемония с участием Американского посла.

Книга "Мой Пушкин" Цветаевой. Она вспоминает себя маленькой девочкой. Вот уж поэт с рождения и от Бога. Вспоминаются два стихотворения. Одно её:

Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
.........

Да, это о ней. Но вот что подумалось. Она была странным ребёнком. Взрослым, наверное, её трудно было понять и принять. И сейчас, когда я читаю это, мне представляется, что описанное в этой книге отношение к детям (конечно отбрасывая весь этот болезненный эротизм), нам, в еврейских семьях, ближе.
Наверное, будь у меня такой ребёнок, какой описывает себя в раннем детстве Цветаева, я бы затаскал его по врачам, психиаторам, и скорей всего, убил бы в нём талант.
Интеллектуальный снобизм.
Интересно, что когда в беседе кто-то цитирует стихи, остальные или стремятся показать что знают эти стихи и автора, или теряются и стремятся как-нибудь загладить плохое впечатление о себе от того что не знают. Редко кто стремиться понять цитируемые строчки и зачем они в контексте беседы. Я бы назвал это: "интеллектуальный" снобизм. Да и цитируют стихи зачастую чтобы показать что знают.
Или вот такой случай. Я спросил одного сослуживца бывал ли он на русском кладбище под Парижем. Он сказал что нет, не бывал. И тут же добавил, что в Париже то он бывал много раз.
Красивый компромисс между теми, кто верит в судьбу, и теми, нет:
"Граф Сен-Жермен - Марии-Антуанетте:
— Есть рок, Ваше Высочество... Но Господь дает нам свободу воли — возможность его преодолеть. И перед нами всегда два пути. Один предначертанный, но не неизбежный... И второй, когда усилием воли, чувствуя беду, уготованную судьбой, человек меняет предначертанную судьбу. Вам придется от многого отречься, чтобы изменить назначенный вам путь!"
Эдвард Радзинский
ЖЕЛЕЗНАЯ МАСКА и граф Сен-Жермен.
Аборты - сложный вопрос. Физиологически, по моему, нет никакой разницы между зародышем 3х, 6и месяцев и только что родившимся ребёнком - просто разные стадии развития. Эмоционально, пожалуй, тоже - мать прислушивается к движения плода с тем же чувством что и следит за только-что родившимся ребёнком. Я противник абортов и считаю что с ними надо бороться всеми доступными способами, за исключением закона.

Мне как-то позвонил знакомый и предложил написать о Маяковском в опровержение его эссе о Маяковском, если я с ним не согласен. Я с радостью согласился, ухватился за эту мысль. И вот пишу это письмо (да, просто письмо, возвращаясь к милому, забытому эпистолярию). Но пишу, конечно, не опровергая и не споря - разве можно опровергать восприятие поэзии другим человеком, разве можно с этим спорить? Это так глубоко индивидуально ...

Я хочу лишь поделиться своим восприятием стихов Маяковского, сказать о своей любви к его поэзии. Ведь как в обстановке твоей квартиры всегда существуют старые и любимые вещи, мебель, которые невозможно выкинуть, так и в моей жизни существуют эти стихи, которые можно не трогать годами, но к которым обязательно возвращаешься, и каждый раз перехватывает дыхание.

Как сам Маяковский об этом сказал:

В курганах книг,
             похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
  с уважением
          ощупывайте их,
как старое,
       но грозное оружие.
(Какой сильный образ - стихи, как старинное оружие на стене. Трогаешь его - и пробуждается история, кипят страсти, оживают "… громада любовь, громада ненависть …").

Но прежде я хочу сказать вообще о своём восприятии поэзии, да, наверное, и любого литературного, художественного произведения.
Художником сотворены Шедевры - один, два, много… Каждый из них вершина, каждый из них - тот удивительный, по словам Виктора Гюго, "взмах крыльев", который будет существовать всегда. И только о шедеврах в конечном счёте и стоит говорить. И только шедевры не дают нам покоя, заставляют нас возвращаться к жизни поэта, к его личности, окружению ... 

Так шедевр - трагедия "Владинир Маяковский", поразила Пастернака ("Охранная грамота"). Потом были другие шедевры - и опять потрясения. И всё это остаётся, что бы не случилось потом: перестали ли они понимать друг друга, разошлись...

И мы сейчас говорим о Маяковском только потому, что существуют созданные им шедевры.

Действительно, зачем говорить о Маяковском, зачем муссировать его жизнь, биографию, ругать его самого и его стихи, или пытаться найти в них что-то положительное. Зачем всё это если его творчество бездарно. Может просто забыть его, как забыли десятки других поэтов. И только шедевры не дают нам этого сделать. Они бесят нас или восхищают, мы их ненавидим или обожаем. А ведь только гениальные стихи могут вызывать такие чувства. Посредственность может вызывать только равнодушие и скуку. 
Какие-же стихи Маяковского я помню и люблю, с какими стихами живу уже много лет? Их много, Всего сразу не вспомнишь. Они проходят и уходят, чтобы опять вернуться. Приведу только несколько примеров, и конечно бессистемно, отрывочно ...

"Облако в штанах." Очень люблю. Приведу лишь несколько любимых отрывков.

Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

Какой любовью и обидой за человека, какой болью и злобой на леность мысли, на обывательщину проникнуты эти строки.

Говорят это эпатаж. Я не воспринимаю стихи Маяковского как эпатаж. В Энциклопедическом словаре читаем: "Эпатировать - поражать необычным поведением, скандальными выходками ... ", вроде как дразнить. Маяковский не дразнит (хотя он и употребляет это слово). Это всё глубже и сильнее. Маяковский издевается, издевается над духовно спящим человеком, над обывательским болотом, он хочет пробудить мысль, хочет расшевелить это болото всей своей душой, своим сердцем, которое он, как Данко, вырвал из груди - вырвал этот “…окровавленный сердца лоскут…” .

И дольше - с отчаянной любовью к простым, самым невзрачным людям:

 

Не верю, что есть цветочная Ницца!
Мною опять славословятся
мужчины, залежанные, как больница,
и женщины, истрепанные, как пословица.
…………………..
Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!

Слушайте!
Проповедует,
мечась и стеня,
сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!
Мы
с лицом, как заспанная простыня,
с губами, обвисшими, как люстра,
мы,
каторжане города-лепрозория,
где золото и грязь изъязвили  проказу,-
мы чище венецианского лазорья,
морями и солнцами омытого сразу!

Плевать, что нет
у Гомеров и Овидиев
людей, как мы,
от копоти в оспе.
Я знаю -
солнце померкло б, увидев
наших душ золотые россыпи!
…………………..
Но мне -
люди,
и те, что обидели -
вы мне всего дороже и ближе.
Видели,
как собака бьющую руку лижет?!
…………………..
вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая!-
и окровавленную дам, как знамя.
 
В связи с этим отрывком хочу вспомнить стихотворение "Надоело". Поэт отчаяно стремиться к людям, ищет их, как Диоген - "днём с огнём". Он просто не может жить без людей, задыхается, и так страдает от того что не может их “найти”. Почему-то для меня это стихотворение и, наверно, стихотворение "Дешевая распродажа", созвучны с рассказом Чехова "Тоска", конечно в совершенно другой художественной форме.

Или вот два отрывка:
пожар в сердце - с кем этого не бывало, но как об этом сказано:

И чувствую -
"я"
для меня мало.
Кто-то из меня вырывается упрямо.
Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,-
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Люди нюхают -
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезненные бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!
На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.
Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!
Обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа,
как дети из горящего здания.
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки "Лузитании".
 
А вот человек просто волнуется:

Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот,-
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы -
большие,
маленькие,
многие!-
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!

 
Лирика Маяковского - такая, казалось бы, грубая по форме, и такая удивительно нежная. Какие здесь стихи люблю? Много. Например "Скрипка и немножко нервно.", "Хорошее отношение к лошадям.", "Послушайте!", "А вы могли бы?".

Поэма "Про Это.". Вот, напримар, место, которое переворачивает душу:

Немолод очень лад баллад,
но если слова болят
и слова говорят про то, что болят,
молодеет и лад баллад.
Лубянский проезд.
Водопьяный.
Вид
вот.
    Вот
       фон.
          В постели она.
                Она лежит.
Он.
   На столе телефон.
"Он" и "она" баллада моя.
Не страшно нов я.
Cтрашно то,
            что "он" - это я,
и то, что "она" -
                моя.

Действительно - все эти любовные перипетии, ревность, мучения - всё старо и избито до пошлости. И вдруг это случается с тобой ("он" - это я ) - и это становиться трагедией вселенского масштаба, это становиться страшно.

Бесконечно готов перечитывать "знаменитый", по словам Пастернака, телефонный разговор из "Про это" (не буду приводить отрывок - длинно получается).

Очень люблю прозу и стихи Маяковского об Америке. И мне кажется ритм этих стихов так созвучен облику, ритму жизни New York-a:

Асфальт - стекло.
                Иду и звеню.
Леса и травинки -
                сбриты.
На север
        с юга
              идут авеню,
на запад с востока -
                стриты.
. . . . . . . . . .

В 7 часов
         человечий прилив,
В 17 часов
          - отлив.


А когда я жил в New York-e, все кругом говорили так, как в стихотворении "Американские русские" - а прошло лет шестьдесят.

Люблю стихи:

А ВЫ МОГЛИ БЫ?
HATE!
ПОСЛУШАЙТЕ!
А ВСЕ-ТАКИ
СКРИПКА И НЕМНОЖКО НЕРВНО
ВАМ!
НАДОЕЛО
ДЕШЕВАЯ РАСПРОДАЖА
СЕБЕ, ЛЮБИМОМУ, ПОСВЯЩАЕТ ЭТИ СТРОКИ АВТОР
ХОРОШЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ЛОШАДЯМ
ГЕЙНЕОБРАЗНОЕ
ХРИСТОФОР КОЛОМБ
АМЕРИКАНСКИЕ РУССКИЕ
 
-------------------------------