Дом на камне. глава 21

Утро выдалось солнечное и свежее. Соня уже ходила. Когда кормила Павлика, любовалась своим сыночком. Мальчик был похож на неё, солнечный такой, спокойный.  Вёл себя тихо, без обычных для младенцев воплей, смотрел на Соню своими удивительными ясными глазками, казалось, что хочет сказать ей что-то такое тайное, необычное. Медсёстры удивлялись, глядя на младенца, он казался им таким невыразимо беззащитным, чем-то несказанным отличался от других детей. Совсем не доставлял никаких хлопот. Когда деток везли на каталке в палаты к мамочкам, Павлик улыбался, хотя другие малыши, голодные пищали, каждый на свой лад.
Когда пришло время отправляться домой, Олег Петрович сам отвёз Соню и малыша на своей машине.
В доме царил порядок. Об этом позаботилась Любаша. Она приехала за пару дней до Сониного возвращения из роддома. Вымыла запылённые стёкла окон, выстирала шторы, приготовила с помощью Олега Петровича комнату для малыша, закупила всё необходимое. С порога Соня услышала вкусный запах Любашиной стряпни: на Кубани умеют вкусно готовить и любят хорошо покушать. Любаша не очень разбиралась в тонкостях выхаживания детей. Сама она дважды была замужем, оба её мужа мирно почили не оставив ей деток. Любаша уже была на пенсии, дома её никто не ждал, свою любимую кошку она привезла с собой. Дом заперла на замок, попросила соседей присматривать да пользоваться огородом. Она сможет жить и помогать Соне столько, сколько потребуется.
 Олег Петрович сам занёс мальчика в дом. Бледное личико Сони засветилось радостью от того, что бабушка улыбалась. Сколько себя помнила Соня, бабушка всегда была грустная, пела грустную песню про черноморца, молилась да тягостно вздыхала по ночам. Агафья никогда не рассказывала внучке, отчего она так печальна. Да и было от чего. Всё время, пока Соня лежала в роддоме, Агафья молча сидела у окна и слушала шёпот своей крови. О, если бы эта кровь кричала, а не шептала, то Агафье всё было бы лучше понятно. А так…  То шепчет, то молчит. Шепчет о том, что течёт в её глубинном русле, на самом дне родовой реки. Речка называлась Вьюница. Протекала она рядом с селом, в котором родилась Агафья. По одну сторону реки дымило трубами печей село Филевка, а по другую – Талалаевка. Талалаевка, Филевка и Крапивное когда-то, до революции, принадлежали барину по имени Филипп, Филька, значит. Потому одно из сёл и назвали Филевка. В Филевке жила красивая девушка по имени Ксения, кликали её Оксеня. Была она хозяйственная и исполнительная. Барин назначил её экономкой своих поместий, так как сам проживал постоянно в Петербурге и в свои владения наведывался весьма редко. Экономка  чётко выполняла все его указания, умела правильно расставить работников, да к тому же они уважали её и слушались беспрекословно. Дела в поместьях шли хорошо, они приносили барину немалые доходы, что позволяло его семье жить привольно и спокойно. У Оксени был один недостаток: не выходя замуж, обзавелась экономка сыном, до капли похожим на Филиппа. Он вырос при барском дворе, часто барин брал его с собой на зиму в Петербург. Там он и набрался от барских дочерей любви к музыке, поэзии. С возрастом женился, поселился в Филевке. У него родились сыновья, у сыновей тоже сыновья. И всё у них ладилось и шло хорошо. Только правнуки начали сильно страдать, а то и погибать ни с того, ни с сего. Филькин сын жил замкнуто, ни с кем из сельчан близко не общался, работал с утра до ночи на таких работах, где хорошо быть одному: то конюхом, то пастухом. Его дети и внуки устроились на работу в городе Нежине, а правнуки, вообще, рассыпались по всему миру. Агафья помнила свою детскую тягу к своим двоюродным братьям и сёстрам. Не понятную, ни с чем не сравнимую. Все остальные сельские дети казались ей не такими, и игры их её не интересовали. Ей, как и всем Филькиным потомкам, хотелось слушать музыку, какой не играли в селе. Не на гармошке – а на чём – она не знала. Ей хотелось смотреть на всё красивое, но, кроме природы, ничего красивого вокруг  неё не было. Агафья старалась в любое свободное время уходить в лес, на берег реки, в поле – куда глаза глядят, лишь бы не видеть свой убогий быт, вечно грязную, разбитую улицу, кур, купающихся в пыли сытых воробьёв. Она любила сидеть на пригорке и смотреть на горизонт. Ей казалось, что там, за горизонтом, настоящая жизнь, которая принадлежит ей. Но, что из себя представляет, эта настоящая жизнь, Агафья не знала. Бабушка рассказывала ей, что есть много других сёл, городов и даже страны. Агафье  трудно было в это поверить. В школу она не ходила, так как школы в селе не было, читать ей научила бабушка Оксеня, а писать Агафья так и не научилась. Никаких развлечений в их селе не существовало, кроме одного. Этого дня ждали всю зиму, только о нём и говорили, обсуждали, как всё будет, и что будут делать. Этот день назывался Выха.  Позже, когда Агафья выросла и пошла пешком через лес в Нежин посмотреть на паровоз, она узнала, что этот день – православный праздник Троицы. Агафье так понравился паровоз, что ради того, чтобы видеть его, когда захочет, она осталась жить в Нежине в няньках у состоятельного сапожника. Недалеко от дома сапожника была Васильевская церковь, куда Агафья ходила по воскресеньям вместе с сапожником, его женой и тремя детьми. Там Агафью окрестили, она исповедывалась и причащалась, выучила некоторые молитвы. Батюшка жалел худосочную маленькую няньку, часто угощал её чем-нибудь вкусным из приношений, подарил ей Библию. Это за всю её жизнь была её единственная книга, которую она читала ежедневно. Заканчивала читать и начинала сначала. С четырнадцати лет и до смерти. Умер батюшка, и Агафья стала ходить причащаться к его сыну, а затем к внуку отцу Валентину. Когда Агафья совсем состарилась и не могла больше дойти до храма, отец Валентин приходил к ней домой. Крестил её дочек, затем её внучек, теперь придёт окрестить Павлика. Отец Валентин знал о том, что Агафья занимается целительством, много раз беседовал с ней о том, что дело это богопротивное, что гадать на картах большой грех. Агафья и сама уже была не рада своему занятию, много раз пыталась отказывать людям, запирала двери и калитку и не пускала в дом и во двор, но народная молва бежала впереди её желания. Она даже поменяла место жительства, но люди всё равно её находили, просили, умоляли. Особенно тяжело было отказывать умирающим младенцам. Когда мать с безнадёжно больным ребёнком на руках, стояла на дороге в пыли на коленях перед закрытой калиткой и рыдала на всю округу, молила Бога и Пресвятую Богородицу сглянуться, помочь ей по молитве Агафьи, сердце – не камень, Агафья открывала калитку и говорила себе, что это – в последний раз. Она давала больным собранные ею травы, читала молитвы, какие знала и читала Евангелие над больными младенцами. Агафья по своей бедности с детства не ела мяса, а в молодости денег на мясо не было. А когда деньги появились – привычки есть мясо не было. Так она и прожила в постоянном посте. В гаданиях она ничего не понимала. Карты раскладывала на столе так, для людского глаза. Люди склонны верить больше гаданиям, чем какому-то непонятному ясновидению. Агафья не всегда видела,  что с человеком не так, а  только тогда, когда ей этого человека становилось невыносимо жалко. Видела она, как кино, всю его жизнь от начала и до конца. Но говорила не всё, а только то, что можно исправить. Видение это не связано с картами, связано с Выхой. На этот сельский праздник в центре села, на выгоне, устанавливали самую высокую сосну, какую могли найти, срубить, донести и установить дети. Сосну украшали лентами, плодами, самодельными игрушками. Старались делать это ночью, когда все натруженные взрослые спали. Утром проснутся, выгонят коров на выпас – а на выгоне чудо: дерево всё разукрашено, детвора хороводы водит, песни поёт, радуется вокруг самого высокого дерева. Потому и праздник назвали – Выха. Агафье было десять лет, когда она в последний раз, вместе с другими детьми побежала в лес, чтобы найти выху. В этот вечер дул сильный ветер. Многих детей матери не пустили вечером в лес, пошли искать выху трое: два мальчика и  Гаша. Когда дети почти дошли до леса, на дороге поднялась пыль, образовался вихрь. Мальчики были постарше и уже сталкивались с таким явлением природы, поэтому упали на землю вниз лицом. Гаша стояла, как приклеенная на одном месте и с ужасом смотрела, как на неё надвигается чёрный  столб воздуха, внутри которого вращались мелкие камушки, листья, мусор, вырванная с корнем трава. Вихрь затянул девочку, камень больно ударил по голове. Нашли  Гашу наутро в двух километрах от места, где её захватил вихрь. Девочка была без сознания. Когда ей расцепили зубы и потихоньку начали лить воду в рот, она очнулась. Бабушка Оксеня склонилась над внучкой и тихо плакала – это первое, что увидела Гаша. А потом она увидела у неё в животе кусочек пережёванного хлеба с солью,  а в груди – один горячий шарик, на котором было написано слово любовь.