Дом на камне. глава 23

Глава 23
Поступила заявка на энергию обмана и вырождения. Количество 250 нанов. Шевелитесь, работайте. Бары АлаМандер волнуются.
Любаша никогда до сегодняшнего дня не видела Соню. Агафья, родная сестра её матери, осталась жить в Нежине. Мама Любаши в молодости влюбилась в солдатика из Краснодара, что служил в воинской части в Нежине. Поехала после его демобилизации на Кубань. Поженились, жили хорошо. У них родилось трое детей, из которых выжила одна Любаша.  Давно она ездила с мамой на её родину, полюбила свою тётю Агафью за её кроткий нрав, всепрощение и рассудительный ум. Когда пришла телеграмма от Агафьи, Любаша даже раздумывать не стала. Её всегда тянуло к родне, хотелось иметь братьев или сестёр, хотя бы двоюродных.
     «Сонечка такая красивая девочка, не повезло бедняжке. Ну, ничего, это жизнь, в ней всяко бывает». Так размышляла Любаша, пока заканчивала домашние хлопоты. Все спали после обеда. У Любаши появилось время сесть и хорошенько поразмыслить. Любаша любила думать о чём-нибудь отвлечённом. Сегодня у неё появилось желание провести остаток дня в спокойствии, в бездеятельности. Осмыслить происходящее, привести в равновесие чувства, возникшие в дороге и на новом месте. Надо подумать и спросить себя - люблю ли я своих родных настолько, что смогу прожить в этом доме долго? Так думала Любаша. И кого я люблю, и умею ли любить вообще? Когда она задавала себе такой вопрос, в области сердца возникал призрачный внутренний сигнал. Одних людей она вспоминала с радостью. При воспоминании о других людях возникало ощущение нестабильности, желание, чтобы это знакомство быстрее закончилось, недовольство и раздражение. Когда она думала об отце Павлика, хотя никогда его не видела и ничего о нём ей Агафья не сказала, возникало недоверие, ожидание и смятение.
     Когда Любаша думала о себе самой, у неё возникало противоречивое чувство ненужности никому. При мысли о Соне Любаша чувствовала, что с этой девочкой случится нечто такое необычное, чудесное, сказочное. А затем наваливалось ощущение боли, травмы, неприятностей.
О Соне Любаша могла думать легко. Всё - таки они одной крови, одного рода. Сонина река жизни говорила, что в ней лежат подводные камни поступков её предков. Кровь шептала какому-то незнакомому человеку: ты, крестьянский выродок, посмотри на свои скулы, посмотри на руки и размер ступни. Может быть это шло от её и Сониного  прадеда Хрисанфа? Всё его потомство вымерло в детском возрасте. Витя заболел сразу тремя болезнями и умер в больнице за четыре дня. Было ему шесть лет. В это время Коля пошёл гулять в сад и провалился в яму вниз головой. Вечером пошёл сильный снег. Нашли Колю весной, когда снег расстаял. Ему было всего пять лет. Их сестра родилась со всеми признаками вырождения. Умственная отсталость на её лице выглядела впечатляюще. Только она и осталась в живых и прожила до старости. Ни рода от неё, ни плода. Все вымерли, одна дурочка старая  вечно сидела у ворот на скамейке да крутила листочек в руках, всегда улыбалась непонятно чему.
     Пока все дети были живы, и Любаша иногда играла с ними, она заметила, что дети постоянно строили дворцы. Да и все родственники по маминой линии пытались строить дворцы. Казалось, что они родились с этим желанием дворца в своей наполовину крестьянской крови. Они всякими правдами и неправдами брали по два, а то и три соседних участка, строили себе  дома в глубине участков, далеко от дороги, в то время, как все обычные селяне строили дома ближе к дороге, впритык к забору. За домами у всех селян шелестели огороды, в которых они проводили большую часть своей жизни, преимущественно  головой вниз. У двоюродных, да и у самой Любаши, перед домом были зелёные лужайки. Особенно заботился об этом Хрисанф. Он высаживал деревья вдоль своего участка так, чтобы они закрывали его от всего мира.
 Агафья рассказывала Любаше, что её в этом дворе не сильно праздновали, потому что она была больше похожа  на Ксению. Но всё - таки Агафью во двор допускали, потому что в её глазах играло  чудо глаз Филиппа – этой непостижимой, хранящейся глубоко внутри, мечты, любви, надежды и основы всего существования филевских полукровок, их позора, несчастья и взлёта. Когда дети оставались одни, они играли всегда в одну игру: строили то ли замок, то ли дворец. Из всего, что попадалось под руку: обломков игрушек, дощечек, палочек, листьев, цветов, комков грязи, льда зимой, обрывков одежды. Из всякого рода мусора дети строили подобие дворца, своего родового гнезда, о котором им шептала кровь, куда они страстно хотели вернуться, но не могли, потому, что не знали, где это и по какому праву они могли туда попасть. Кто они? Они даже не знали фамилии своего прародителя, только слышали шепот его крови в своих венах, что диктовал им неприемлемые для их сословия, желания. Родители, бабушки и дедушки никогда не говорили между собой об этом родстве. Только однажды все взбудоражились, когда  одному из них, потомков Фильки, он сам написал письмо и предложил поехать с ним навсегда за границу, жить во Франции. Написал он по одной причине: ни сыновей, ни внуков у Фильки не было, дочери состарились, а потомок был отчаянно похож на Филиппа. Но родня никуда не отпустила. Так они все и продолжали жить. Работали в колхозе, вечерами пели в тесном домашнем кругу, рассказывали друг другу свои стихотворения, которые сочиняли не понятно как и для чего. Всех Филькиных филевских потомков отличала с одной стороны мечтательность, поэтический склад характера, любовь к музыке и всему красивому, а с другой стороны крестьянский оптимизм и телосложение. Тяга по весне копаться в огороде, хоронить в земле семена, тыкать в плохо вскопанные грядки бледные корни помидорной рассады, чтобы дождаться лета, когда потянет на романтику, к морю, под белый зонтик. Потом вернуться, сидеть в кресле напротив огорода, смотреть, как он всё больше зарастает сорняками. Вспоминать эпизоды запретной летней любви и наблюдать, как погибают под солнцем не политые и не прополотые никем, помидоры и огурцы. И так каждый год, год за годом, всю жизнь, кровь незаконно рожденных  катила свой невообразимый коктейль, дурманящий голову разными сумасбродными желаниями. Катила и катит до сих пор, как на колёсах. Потому, что в центре всего этого безумия с места на место кочует цыганский табор, что примешался со стороны одной из жён потомков Фильки. Вот такой коктейль как раз и нравился вахтёрам ПортАла.
     Они допивали  на смене коктейль из предательства, обмана и невинности. Вахтёрам во время дежурства пить не разрешалось. Вся энергия человеческих эмоций  пересылалась на базу в виде пучков сжатой информации. Счётчики активно считали трафик закачки, и нельзя было обмануть ни на мегабар. Но вахтёры научились взламывать почтовые качалки универсальным кодом, потихоньку тырили состояние и списывали потери трафика на снижение скорости, устаревшее оборудование шлюза, слишком большое количество вновь подключённых и не продвинутых потребителей и так далее.
     Вахтёры заметили, что у каждого человека, из эмоций которого скачивали коктейль, свои жизненые интересы, установки, намерения, свои взгляды, мнения, сомнения, причуды и приколы. Собственно, свой отличительный вкус. Поэтому они потеряли интерес качать с масс и переключились на индивидуалов. Каждый подобрал себе индивидуальный вкусик и шпынял своего донора без устали. Вынуждал его к повышению или занижению самооценки, изменение требований к себе и другим, подталкивал к совершению действий по удовлетворению желаний, которые казались человеку не его собственными, чужеродными, мешали жить. Они, эти желания, как голодный волк, неустанно дёргали внутри и толкали: давай, давай, иди, сделай это. Иногда так и хочется нарисовать эти неосознанные, идущие изнутри потребности, в виде уродцев, что родились безо рта. На его месте у кого ухо, у кого глаз, у кого мозги набекрень. Уродцы голодные кричат, их надо накормить, заткнуть их крик, но ротики не сформированы. Смотреть на это страшно, но взгляда не оторвать. Они – поднадзорные. Чтобы они жили, гуманисты вливают им через капельницы питательный раствор в виде всякого рода утолителей желаний. Поэтому вахтёры имеют возможность наблюдать, что происходит, какие чувства они испытывают, в какой форме их выражают.
   Они понаблюдали за Любашиными мыслями, измерили степень ценности её воспоминаний, решили, что это может быть интересная вкусовая добавка, как лимончик в чай или мороженное в кофе. Быстренько включили оборудование и стянули энергию мыслей и чувств в свой незаконный, левый, лично для себя устроенный приёмный контур. Любаша почувствовала, что смертельно устала от этого думания, и пошла спать.