Графоман

 Сергей Алексеевич работал сисадмином. Трудился на сей ниве давно и бесперспективно. Жизнь проходила, а пенсия всё казалась недостижимым идеалом.
 Ещё в студенчестве Алексеич пописывал в разные стенгазеты и многотиражки. Потом стало не до писания глупостей, и он забросил свои экзерсисы. Жил и не подозревал, что в глубине сердца, спрятавшись от прагматичного мира, теплятся огоньки страсти. Страсти, называемой в широких околописательских кругах графоманией.
 Графомания – муза бескрылая, приземлённая, как моль. Обманчивая, как опьянение: думаешь, что полон сил и энергии, поражаешь окружающих глубиной ума и удалью молодецкой. Радуешься одобрительным улыбкам и не подозреваешь, что улыбаются тебе, как безобидному деревенскому дурачку.
 Именно такая не летающая моль завелась на пыльном чердачке мозга Алексеича. Обжилась, отложила кладку. Вскоре вывелись зубастые червячки и начали грызть героя сомнениями: а не писатель ли я?
 Грызли, грызли, и стал бывший нормальный сисадмин писать всякие опусы. Много наваял.

 На работе его ценили, буднично уважали, изредка даже поощряли: то премией, то матпомощью. Когда его фирма раскошелилась на подключение к Интернету, то он первым залез в Сеть. Залез и пропал: вот же она, целина недопаханная!
 С тех пор так и существовал в 2-х ипостасях одновременно: сисадмина и сетевого постояльца. Ставил «винду» и «дрова», «тянул сетку», «лечил мозги» компьютерам и «юсерам», любовно лелея и взращивая в себе семена графоманства. Семена унаваживались самомнением и давали многочисленные всходы: на ПрозеРу, на Либрусеке и в прочих самиздатах. И в бложьих литературных сообществах он не брезговал заси… засевать акры виртуального пространства плодами своего гениального творчества.

 В понедельник СА пришёл на работу с утра пораньше. Голова трещала то ли от напора окололитературных замыслов, то ли от вчерашнего, выпит… пережитого.
 Включив комп, он открыл было для вычитки текст финала новой повести, но решил наскоро просмотреть пришедшие по емэйлу отзывы на его бессмертные творения. Почта была обильная. За выходные многие сумели прочитать его произведения и отозваться рецками.
 Не успел он взяться за 23-е письмо от одной из самых восторженных поклонниц (поклонницы и почитательницы – о, это греет душу!), как вбежала бухгалтер:
 -Сергей Алексеич, у меня компьютер матерится по-ненашему и не работает!
 Графоман хотел было буркнуть своё обычное «И не должен работать, понедельник сегодня», как раздался телефонный звонок. Звонила большая начальница:
 -Сергей Алексеевич, вы помните о списании техники? Сроки…
 Подумаешь, сроки. У него сегодня срок написания повести истекает, обещал своим читательницам любовную вещичку закончить. Вот только 5ая глава выпирает. Зато… Ах, как изящно повестушка заканчивается!
 -Алексеич, сейчас свет по всему району вырубят. Ты предупреди своих…
 Надо было бежать, спасать сервера. Заодно финал обдумать. Не успел подняться с места, как раздалось:
 -Сергей, у нас тонер в принтере закончился…
 Вслед эхом прилетело:
 -Сергей Алексеевич, надо картридж чернилами заправить…
 «Да пошли вы все! 5ую надо переписывать… или выкинуть напрочь? Тогда трещит по швам вся композиция»
 По пути в серверную на него налетела радостная женщина-профорг:
 -Ага, вот вы где! Вы мне нужны, как мужчина. Надо принести…
 И в унисон:
 -Да, Алексеич, и мне пару паков бумаги захватите. Сделаете, да? Спасибо.
 «Угу… сейчас… разбежался! Что же мне с 5ой делать?»

 Когда он под назойливый писк UPS лихорадочно сворачивал работу, в серверную заглянули:
 -Алексеевич, срочно! Там тебе пользователь звонит, спрашивает, как удалить из базы то, что она нам ошибочно загрузила…
 -Так в мануале всё описано…
 -А она не понимает этих слов!
 Вот! Ключ ко всему – другие слова. Сказать в 5ой всё то же, но по-другому. Одна загвоздка - где же их взять, другие слова?

 Когда он, запыхавшийся и растерявший всякое желание ваять нетленку, вечером рухнул в своё кресло перед компьютером и открыл непрочитанную с утра почту, в следующем письме оказался пространный комментарий.
 Писательница, известная в Сети, исходя из самых лучших побуждений и непреходящего зуда сеять разумное и светлое, написала большую рецензию на его свежую повесть. Одобрительно отозвавшись о языке, слегка покритиковала за использование разъезженной до глубокой колеи темы и настоятельно рекомендовала обратить максимум внимания на композицию вещи, ибо композиция – это…
 А ведь композицию этой повести он обдумывал, как никогда ранее. Обида захлестнула творца, затягивая на шее тугую удавку, неудавшаяся жизнь добавила, стукнув молоточком в висок. СА всхлипнул, задохнулся, попытался поймать воздух перекошенным ртом, не смог и обмяк. Его розовый затылок с реденькими седыми волосиками нелепо прижался к допотопному 17-дюймовому экрану и пополз вниз, скользя по стеклу, стирая пыль, до которой никогда не доходили руки.
 Всевышний не стал долго мучить его. Длинный нос инсультника по немыслимой случайности потыкался в клавиши клавиатуры, и на экране под незаконченным текстом финальной главы повести высветилась его последняя в жизни подпись: «Сер Ал».