Праздник для матери

Как же темно и холодно…
Жумагуль встала, поворошила угли в печке, присела рядом с нею и задумалась.
Мысли были все о том же – о своей нелегкой судьбе, о сыне. Вот сегодня новогодняя ночь, а встречать новый – 1944 - год не с кем.
Овдовела она рано, ей было едва сорок, а с тех пор уже семнадцать лет прошло. Что только не пришлось пережить. Пока детей на ноги поставила, всякое бывало, и недоедали, и недосыпали. Главное, выучились все, обустроились-заработали, младшие дочка и сыночек – учителями были, хоть и молодые совсем. Обе дочки пристроены, замужем, а вот младшенький… Все война проклятая…
По щеке скатилась слеза. Жумагуль стряхнула ее, подивилась. Вот уж не ждала, что слезы остались, думала все выплакала. Перед глазами встал тот день, когда ей принесли письмо, не ту желанную треуголку, а в конверте. Как-то разом ослабели ноги, не хотела брать письмо, а дрожащая рука уже тянулась. Слезы мешали рассмотреть строчки. Почтальон начал читать, а она еще несколько раз просила перечитать письмо, потому что не понимала, о чем же там написано. Поняв, села прямо на землю и полились слезы. Сердце одновременно разрывалось от боли и облегчения. Ранен, но жив. Дома перечитав письмо, поняла ранение тяжелое, надежды мало, но сердце уже не хотело верить в худшее. Единственный мой, любимый…
Из четырнадцати родившихся детей, остались только трое и только один из них сын - ее надежда и опора, ее гордость и любовь. Едва Дубашу исполнилось восемнадцать, записался добровольцем на фронт, отучился в Мары на минометчика и, досрочно окончив курсы, отправился на передовую. Каждый день и ночь молилась за него и вот…
Мысли прервались, за окном послышался конский топот. Она услышала голос свекра: «Жумагуль! Жумагуль!». Вскочила, набросила на плечи чепкен и, как была босая, выскочила во двор. Она сразу узнала всадника и его любимого иноходца. Баймамбет крикнул: «Суйунчу, Жумагуль! Готовься, Дубаш едет!» и, пришпорив коня, умчался.
Жумагуль, почему-то сразу поверив словам свекра, кинулась к ближним домам. Стучалась в двери и окна, захлебываясь слезами радости, объявляла всем радостную весть и бежала дальше. Родичи, выслушав ее, возвращались в дом и обсуждали: «Да-а, бедная умом тронулась на старости лет. Где это видано, чтобы старик, вот уже десяток лет как умерший, вдруг явился и объявил такое! Ведь давно уже весточки из госпиталя не было, видать Дубаш на том свете, рядом с отцом и дедом. Жалко парня, молодым умер, неженатым, после себя сына не оставил. Ох, прервался род Бегмата!».

Дубаш спрыгнул с подножки вагона на перрон, огляделся. Да-а, пусто, вот ведь как родина встречает. Так ведь неудивительно, новый год настает, все по домам сидят. Глянул на часы, половина двенадцатого ночи. Закинул вещмешок за спину, уже привычно кольнуло сердце. Вспомнил, как врач в госпитале сказал: «Да сынок, видать тебя какие-то всевышние силы хранят. С таким ранением не живут, ведь пуля снайпера в миллиметре от сердца застряла!». Потому-то сердце и колет, пуля его при резких движениях задевает, с таким ранением не повоюешь, комиссовали инвалидом в девятнадцать лет. Улыбнулся, а ведь через полчаса уже двадцать исполнится.
Он подтянул лямку вещмешка повыше на плечо и зашагал. Домой! Ничего что пешком, ничего, что от станции Пишпек до родного села больше двадцати километров. И не то проходили! Зато домой! Мама обрадуется, ведь не знает, что я рядом, уже иду. Вот ей нежданная радость будет.

А Жумагуль в это время, обежав дома сельчан, уже хлопотала по дому, ставила тесто на боорсоки, прибиралась, ждала сына…