Сказ вологодский

Покатилось солнышко к речке Ягорбе. Постелило дорожку золочёну. Облака окрасило в цвет оранжевый. Клонилось к вечеру. Уже и тени навело по зарослям глубокие.
По бережку по тропочке шёл мужичок неспешно, да повернул на пригорочек к дому, что крышею покатой в небо вострился. Подошёл, пропустил стёжку топтаную за калитку, сам за нею под окошко резное. Опустился на полешко, которое для посиделок служило. Толстёхонько, поверху тёсано, портками, юбками полировано, тёпло да приветливо.
Опустил плечи, руки усталые, обмяк блаженно. Шёл кряжистый, угловатый, а тут обмяк. Дома.
Окно за спиной улыбалось, кошка тёрлась о штанину бочком коричневым, ушко вострила в сторону двери отворённой.

- Притопал, Прохор? Чё так украдкой-то? Наломался, что силов голос подать нету?

Пролёт дверной с ведёрком да лавочкой хозяйка заполнила. С прищуром, добро осмотрела мужа. Да расплылась в улыбке.

- Опилки-то домой на воротнике носишь, к холодам заготовку почал? К дровишкам довесок солидной. Короб колоти, куда стряхивать.

- Мостись рядком, Антонина, не болоболь, посидим, поглядим на солнышко. Глянь, вечор-то какой тихой.
- Дак, корову подоить надоть. Сочится родимая, налопалась на гороховом поле. Стреконула от постушонка за полдень, округ прошлась да к дому. Пошла, подою. Посиди, подам молочка скоро.

- Не, подымусь, простокваши глотну с хлебушком, да семушок возьму поплевать, возле порога помусорить.

Поскрипело крылечко, и скоро тихонько зазвенели струйки в подойник и стукотнул в доме ножик об стол, отвалив ломоть ржаной.

...
Проснулся от того, словно, кто в дверь стукнул. Вскинул голову, прислушался, сквозь еле открывающиеся веки на часы глянул. Четыре часа. Кому стучать? Сплю, еще целых три...

...
- Прош, чё ты такой сёдня?

Хозяйка на брёвнышке приткнулась бочком к мужу, в лицо заглянула. Тот положил ладонь труженую на плечо её, да притиснул поплотней, огладил чуть.

- Какой?
- Тихой. Чё там, на пилораме-то, совсем умотался?
- Да ни чё, обычно. Попилили, постругали. Погрызи семушок-то, - сыпанул ей горсть на подол.

Солнце уже тонуло в Ягорбе, наливалось рябиновым цветом, ёлкам на берегу под юбки заглядывало, подсветило над водой поволоку испарений тёплых. Стихало, угомонилося всё.

- На стол-то подавать? - чуть толкнула плечом. Пора ужо.
- Погоди, Тонь, чуток посидим ешо. Светило проводим, да и поскребёмся в дом, к телевизору.
- Ну точно, мягкой сёдня мужик у меня. Дожжик, поди, пойдёт.

Антонина подоткнулась ещё под руку мужнею, вздохнула легко и замерла. Двое пожилых людей сидели, примкнув к дружке, в глазах их угасал горизонт, остывал красками.

...
Подхватился опять ото сна. Как поглядел, кто на меня. За окном бело вовсю. Свет пробудил, что ли? Но только шестой пошёл. Чё ж просыпаюсь-то? Спать, спать, на работу же завтра, лететь...


...
В сарайке шумно легла корова. Встрепенулись оба. Прохор опустил ладонь с плеча, подтолкнул чуть жену в спину.

- Топаем.
- Ну, топаем, лопаем, глазами на ящик хлопаем, потом бока об полати мнём, пока не заснём. Варево-то сомлело в печи совсем.

Загорелась лампочка в доме и оттеснила за белые занавески сумеречный свет из окон. Полновластно осветила комнату, да прямо под ней стол большущий, печь в пол стены, сундук, крытый домотканым ковром, комод да шкаф по углам, прялку меж окон, пол да потолок из доски шириной за метр, стены соснового тёсу. Аккуратно всё, ладно да светло. Хозяйка включила телевизор на комоде, задержала взгляд на фотографиях в рамочках на стене.

- Чё ты тут щами-то загородила?
- Прош, пошто вперёд бабы-то в печь? Подам всё, не хороню секретов-то, мостись за стол.

Верхонками подхватила чугунок с края печи, громыхнула на столешницу.

- Вот, тайна-то!

Из-под снятой крышки полетел дух грибной да картофельный, да с пряностями!

- Наворачивай, убложай утробу-то. Подать чуток? - повела Антонина взглядом в сторону сенцев.

- Вопрошаешь ешо. Волоки, щас посуду на стол водружу.

Уже скоро к мискам с тушёной картошкой присоседились наполненные квашеной капустой, мочёными огурцами и помидорами вперемешку, разваленная пополам луковица, да головки чеснока. Хлебушка ржаного ломти стопкой высились на тарелке, а против каждого домочадца гранёные рюмки покрылись испариной. Прохор поднял свою, потянул через стол.

- Ну, Тонь, опрокидывай. За геологов!

Чокнулись, выпили. Ладно, в один стук поставили рюмки на стол.

...
Да что ж такое. Опять проснулся. Шести нет ещё. Что ж меня подбрасывает-то? Боюсь проспать, что ли? Вылет же в десять. Есть хочу. Так, морду вниз и дальше давлю.

...
- Тонь, где грибов-то насобирала? Пошли ужо?
- Дак, пастушок, Толик, в обед до дому прибёг, а в обратку мимо когда, да и сообщат, что у льняного поля по опушке подосиновики торкаются. Рядом же. Скоро обернулась с кошёлкой. Вот то, пошли.

Из тёмной комнаты, что за печкой, вышла кошка, обошла хозяев, потёрлась каждому в ноги и обратно подалась. Вспорхнула на кровать, на мерцающие покрывала.

- То верно, грей берлогу. Скоро с Тонькой ужо полезем ко сну.
- Прош, ты рядом, добавь голос, погоду покажут вот.
- Могаданскую, конечно, ожидашь. Совсем туда поселилась.
- Чё ёрничаешь-то. Коленька же там. Колыма. Говаривают и в лето озябнешь до косточек.
- Не балован, тут-то рос, не особо пекло. Потянулся со двора побег твой, да встреч солнышку. В экспедиции, поди, ноне. У них оснастка добротна, да мужики головасты, сноровисты. Наш-то смышлёный, быстро толковое подмечает да схватыват.
- Далёко больно. Мы тут на полати косимся, на который бок опрокинуться почивать, а Колюне подыматься пора.
- Скоко у него?
- А в мобиле посмотреть надо. Сын-то показал давеча, как который час у него посмотреть против нашего-то, да котору кнопочку торкать, позвонить ему, коли чё. Подай, покажу.

Хозяин потянулся ручищей к комоду, сгрёб коробочку. Хмыкнул.
- Фитюлька, а говорить можно за окоём свету. Сюда, мать, мостись да показывай, что твоё солнышко наворожило.
- О тош, и твоё, поди. Колядой-то кто величал?

Обошла с табуретом Тоня стол, устроилась по обок мужа. Лица обоих улыбались, светились озорно, словно у детей, баловались которы.

- Клади на стол коробок, поломаешь ешо. Моими кнопочки сподручней ковырять-то.

Ладонь у Прохора дрогнула, телефон скользнул, обронился. Да не высоко, на стол всего.

- От! - воскликнули оба.

...
Трепыхнулся всем телом, и пробудился враз, как бывало, когда проспал куда. Солнце било в глаза, полыхало во всё окно. Глаза таращил на него, да на телефон, что на полу лежал, и крышка, что батарею прикрывала, отскочила, рядом была.

Часы показывали шесть. Собрал мобильный телефон. Держал в ладони, покачивая. Улыбка зародилась в глазах. Буркнул:

- Вот, Колюня, олух непутёвый. Позвонить же старикам надо. Сёдня в поле вылетаю, поболе, как три месяца в сопках куролесить буду. Десять дома-то. Мои, поди, еще на подушки косятся, или уже кошку толкают прочь.

...
- На работе, старый, у тебя инструмент из рук тож лётат? Обормот криворукой!
- Тормози ворчать-то. Целёхонек. Показывай, который там час-то.
- Во, в оборону туто же. Мотай на ус-то. Эту, помни, одна она тут такая, тыканёшь...

Антонина ойкнула испугано, глаза её расширились, рука дёрнулась, как от укуса. Телефон полетел опять на стол и там заколотился с хохотком. Но, рука матери тут же ловко выхватила его, даванула и вознесла к уху, словно честь отдала.

- Колюня! Я, я. Возле, восседает горой...

Поезд, стуча, торопился к восходу. То ёлки, то сосны, то лиственны посадки бежали пообок за спину, луга по-за ними мокротой поблёскивали. Вот уже и Шексны половодье. Скоро Ягорба...