Один

I

     Один далеко от города, Он шёл по густым, непроходимым чащам, то и дело, наскакивая  на затаившиеся в высокой траве сучья. Солнца почти не было видно сквозь густые кроны деревьев. Воздух был свеж, но в то же время необъяснимо тяжёл.   
     Где-то там, за густыми заграждениями вековых сосен, была любимая с детства полянка, заросшая густыми бледно-жёлтыми колосьями. Посреди полянки стояло всего лишь одно дерево – орешина, под которой Он любил сидеть, разглядывая причудливый танец моря из колосьев, кланяющихся ветру. Он не мог оторвать взгляд от жёлтых пятен, которые солнце, прорвавшееся на мгновение сквозь громады облаков, бросало на это море, как пшеничный цвет становился всё темнее, предчувствуя грозу. А вот и взлетел оставленный им воздушный змей, подхваченный ветром с земли… 
    Таковыми были все вёсны, которые Он проводил на полянке в детстве.
    Превозмогая усталость, Он шёл дальше, потому что точно знал, что скоро непроглядная лесная мгла закончится, и его снова встретит любимая полянка, которую Он не посещал уже больше десяти лет. Вот, где-то высоко послышался крик птицы. Ему показалось, что птица прокричала человеческим голосом: «Куда?». Конечно, показалось…
Устроившись возле камня, Он присел отдохнуть. Трава всюду была очень влажной и прохладной от недавнего ливня, и Он почувствовал, что ноги его постепенно холодеют.
«До чего же неласковая весна в этом году», - подумал Он, обхватив колени руками и опустив голову. Просидев так несколько минут, Он вдруг услышал тихое шелестение возле себя. Рядом в стороне проявился абрис змеи, которая держала свой путь на безопасном расстоянии и, видимо, думала в тот момент только о пропитании. Он закрыл глаза и вслушался в медленно удаляющийся звук. Ему показалось, что травы, обхватывавшие тело змеи шептали что-то. И Он стал вслушиваться. «Зачем?», - спрашивали шёпотом травы.
   С раздражением Он провёл ладонью по лицу, словно отгоняя дремоту, затем резко поднялся и продолжил свой путь. Но разрежения зелёных толщ так и не наступало. Огромные зелёные массы деревьев становились всё темнее, и идти дальше было всё труднее. С еще большим упорством Он делал каждый следующий шаг, но вдруг почувствовал что-то под ногами и остановился. Перед ним, наполовину втоптанные во влажную землю, лежали маленький серебряный крестик и рядом с ним цветок, непонятно как оказавшийся тут, поскольку в округе вообще не было цветов. Он двинулся дальше, обойдя эти предметы стороной, так как где-то в глубине души чувствовал, что поднимать их с земли тоже не стоит. 
   «Боже, да я так и к вечеру не успею дойти»,- подумал Он, немного поёжившись от мысли остаться в этом сыром и холодном бору на ночь. Стараясь отвлечь себя от уже надоевшего пейзажа, Он вспоминал полянку, стараясь силой воображения воссоздать каждый контур, разглядеть яснее все оттенки цветов. Но это ему плохо удавалось. Надоев самому себе Он повторял: «Я уже близко. Уже почти дошёл».
    Подул ветер, такой же не по-весеннему холодный, но это дало надежду на то, что цель похода действительно близка. Он ещё ускорил шаг, как вдруг очередной порыв ветра бросил что-то мягкое ему прямо в лицо. Смахнув с лица лист, Он подумал уже идти дальше, но вдруг остановился. Откуда здесь, среди сосен листья? Обернувшись, Он увидел широкий лист бересты, видимо, когда-то кем-то оторванный с очевидной аккуратностью. Края листа были на удивление ровными, и это явление уже не могло остаться без внимания. Подняв листок с земли, Он увидел на нём строки, написанные каллиграфическим почерком, обнаружившим старание автора этого странного письма. Поднеся пожелтевший от старости лист поближе, чтобы разглядеть слова, Он тихим голосом прочитал вслух:

Весь жаркий июньский день
Мы с тобою бродили рядом –
Взявшись за руки, удивляясь,
Что мы почему-то вместе,
Вместе – как эти стрекозы,
Серебристые и голубые,
Что кружатся над кустами
У прибрежья горного озера…
Но едва опускаться начали
Синевато-зелёные сумерки,
Мы разомкнулись, расстались,
Томясь неясным предчувствием…
…Не подобно ль общенье людей
Лишь сумме…

      Дальше Он прочитать не смог оттого, что последние два слова были почти не видны на стёртом краю. Поднеся лист совсем близко к лицу, он долго пытался разобрать оставшиеся слова.
- Сумме двух одиночеств, - Он произнёс очень медленно, вглядываясь в написанное.
Затем, окинув взглядом весь лист, Он неведомым образом понял, что витиеватые буквы были старательно выведены не чернилами, но кровью….
      Его охватил страх, смешанный с отвращением, и лист тут же был выброшен на землю.
- Чертовщина! - громко произнёс Он уже с яростью стал отбивать шаги по земле.      Темнело очень быстро, так, будто вечернее солнце уже коснулось горизонта краем своего огненного круга. Но Он знал, что это только кажущееся впечатление. Чем плотнее сосны, тем меньше света, и это иногда очень напоминает вечер.
      Внезапно чей-то тихий и невообразимо спокойный голос остановил его.
- Позвольте сопроводить Вас.
      Он обернулся с нескрываемым удивлением на лице. Колени слегка подрагивали, и что-то внутри подсказывало отклонить предложение незнакомца…
      Перед Ним стоял старый невысокий мужчина с посохом в одной руке и охапкой из трав – в другой. Лицо мужчины, дряблое, испещрённое мелкими, глубокими морщинами, не выражало ничего, кроме чистого, безраздельного спокойствия.
- Откуда Вам знать, куда я иду?
      Лицо путника не выразило ни тени эмоции, а сухие старческие губы так же спокойно ответили:
- Я знаю, откуда ты пришёл и знаю, куда ты направляешься. Осталось всего несколько шагов.
Он промолчал, и путник, поравнявшись с ним,  указал рукой прямо. Он взглянул и не поверил своим глазам: совсем недалеко, словно отсекая грань густого соснового бора, пролегала дорога, а за ней уже виднелись верхушки колосьев…
- Перед тем, как пересечь дорогу,- сказал путник, - ты должен твёрдо для себя решить, нужно ли тебе идти туда.
- Я не для того прошёл столько вёрст, чтобы повернуть обратно, - ответил Он, сам не понимая, зачем Он отчитывается перед первым встречным. Разговор выглядел так (и Он чувствовал именно так), что с этим путником они уже давно знакомы и более того прошли путь до поляны вместе. От этого в нём возникло ещё более непонятное чувство неловкости, которое не позволило перчить старику или прогнать его. Слова, как и чувства, были неподвластны контролю разума, осознававшего всю странность ситуации.
- Там что-то изменилось?
        Резкий порыв ветра дунул им в лицо и всколыхнул длинные седые волосы старика.
- Нет, - ответил путник, - там всё по-прежнему. Так, как было за тысячи лет до твоего рождения и будет спустя ещё не одну тысячу лет.
        Он почувствовал подступающий медленно страх, но всё же отважился пойти вперёд. И путник последовал за ним.
      Безлюдная, по-видимому, заброшенная автомагистраль отделяла лес от поляны, и когда они уже пересекли дорогу, перед взором открылось раздолье бледно-жёлтых колосьев под тяжёлыми грозовыми тучами.
      Ему стало неприятно оттого, что вместо радости от долгожданной встречи с единственным и самым любимым местом в жизни Он не почувствовал ничего. Так, будто он был здесь и вчера, и позавчера, и не было десяти с лишним лет тусклой и унылой жизни в городе пыльных многоэтажек и немытых улиц.   
      Вслед за ним путник осторожно взошёл на поляну.


II

   Действительно, ничего не изменилось. По-прежнему колосья кланялись ветру, также красочно в небе вырисовывались контуры грозовых громад, и орешина стояла на том же месте, не зная времени.
- Вот я снова здесь, - сказал Он с тихим выдохом, прислонив ладонь к стволу орешины.
Путник стоял в стороне, глядя куда-то вдаль, словно сам пришёл сюда полюбоваться чем-то дорогим только ему. Так могло бы показаться с первого взгляда со стороны. Но если бы кто посмотрел на путника поближе, взглянул бы в эти умиротворённые глаза, то увидел бы там холод, необъяснимый холод и равнодушие, от которого становится невыразимо тяжело.
- Здесь было всё, - сказал Он, обнимая орешину, улыбаясь устало и сдержанно, - моё детство, юность, первая любовь, первая утрата. Здесь Она впервые открыла мне все тайны чувств. – Он сам не замечал, как улыбка постепенно сходила с его губ, и какое-то странное предчувствие всё время отвлекало его от памятного созерцания.
   Путник, словно каменный монумент, укрытый серой тенью грозы, стоял как прежде в стороне, неподвижным взглядом охватывая неведомую даль.
- Я слышал от Неё, что по этому месту однажды пронёсся ветер тысячелетий. Да, только юность может позволить себе такие безумные и величественные грёзы.
   Неумолимо спокойным голосом путник ответил:
- Ветер тысячелетий и поныне обитает здесь. В его бесконечном дыхании растворено всё, что когда-либо было и будет. Здесь до сих пор слышны голоса, ушедшие в небытие, и голоса, предвещающие новь. Она тоже здесь…
   Присев возле дерева, он стал пристально вглядываться в путника, и ему вдруг показалось, что Он не только слышит слова старца, но и… видит их?!
- Её больше нет. Смерть забрала Её, - эта реплика прозвучала как-то равнодушно, от чего Ему опять стало неловко. Словно настроение старца передалось как-то, но Он, ведь, и не разделять что-то чужое, уж тем более чувства незнакомого человека.
- Её никогда не было, - ответил путник, и тут его взгляд обратился вниз, на землю.
- Как это «не было»?
        Он проследил движение глаз старца, посмотрел в ту же сторону и увидел берестовый лист. На какое-то мгновение у Него в глазах потемнело, и всё поплыло в каком-то красном тумане. Он тряхнул головой, и видение медленно растворившись, вернуло ему зрение. «Что со мной происходит?», - думал Он, но до сих пор не хватало решительности задать прямой вопрос старцу. Между тем путник тихим голосом продолжал свою речь:
- Она вырвалась на миг из неистового кружения ветра, чтобы ты изволил Её из плена. Она явилась тебе фантазией, конечно, божественно красивой. Она отразила в себе всё, что ты чувствовал раньше в самые необычные минуты своей жизни. Она также знала, что ты почувствуешь через десять лет…
        Тут Он почувствовал головокружение и дурноту. Изо всех сил стараясь не показать этого, Он так и не находил в себе достаточно мужества, чтобы перебить старца. Он потирал руками, прислонял их к лицу; то и дело, перед ним снова возникал красный туман, сквозь который Он постепенно начинал различать контуры всадников на лошадях, тела павших воинов – всё это походило на лихорадку. «Наверное, я простыл в лесу не на шутку», - пытался  Он успокоить себя, но это не убеждало нисколько.
- Когда небытие объявило ей срок, Она последним усилием воли попыталась вырваться из плена. Её учили, что в мире людей Она сможет поселиться надолго, передаваться, как слово пророка, из поколения в поколения. Её учили, что к миру людей надо только найти путь. И Она искала этот путь в человеческом сердце.
       Страшная ломота охватила всё Его тело, но в судорожной попытке крикнуть: «Нет!» Он с неожиданной решимостью приказал старцу: «Продолжайте!»
       Старец, казалось бы, повернул к нему голову, но взгляд его тихо и без остановки скользнул по ногам съёжившегося от боли мужчины, обогнул крону орешины и снова устремился неизвестно куда.
- И Она явилась к тебе самым сладким сном, удивительными строками, что ты когда-то написал на листе, пытаясь скрепить вашу любовь кровавой клятвой. Ты мечтал…
      Ему стало совсем нехорошо. Дрожь в руках и ногах уже напоминала лихорадочное метание, в глазах появлялись всё новые и новые образы, но страшнее всего было то, что Он вспоминал. Словно погружённый в глубокий гипноз, Он видел то, что его сознание все эти годы тщательно прятало, всё, что было на самом деле.
- Она тогда не знала, что ей не удастся навсегда освободиться от плена. Да и не было этого плена вовсе, просто ей хотелось жить так, как ей лишь угодно. Она не знала, что всё остальное – обман, что сама Она – тоже обман. Она слишком поздно поняла, что у всего есть свой срок. Есть отрезок времени, когда можно посеять и пожать урожай, заслужить трон и золотые украшения. И может быть, Она бы смогла в полной мере воспользоваться тем, что ей было дано от рождения, но Она пожелала иного. Пытаясь уйти от неизбежности, Она вызвала гнев? Нет, неизбежность не знает, что такое гнев. Или радость, или жалость. Она просто опустошила себя зазря и вернулась, растворившись в ветре тысячелетий, став снова ничем. А ты? Проходя весь этот путь, разве ты не пытался предупредить себя? Разве ты не увидел, что по дороге сюда люди теряют душу?  Разве не легче тебе было бы жить, не зная правды о себе? Всё, что ты видишь, это ветер тысячелетий, несущий кровь бесконечных сражений, вопли женщин и детей, их любовные воздыхания – всё, что когда-либо было и будет. Всё, слитое воедино, в бесконечный поток, поглощающий сам себя. Каждый твой сон был лишь отрывком памяти о том, что есть Великое Ничто. Каждый твой день был лишь забытьем. Ловко это выдумано – прожить двенадцать лет в далёком унылом городе, не помня ничего, кроме ностальгии, чтобы в один прекрасный день отправиться в этот поход. Обман бы дался тебе лёгкой ценой. Ты бы прожил свой срок, наполняя его новыми и новыми мимолётными, так скоро преходящими грёзами. Но в сердце человека заложена вечность, которая иногда зовёт его к себе? Нет, он сам себя зовёт к ней, будучи её творением, порождением пульсирующего небытия.
      Внезапно с тяжёлым выдохом, Он почувствовал облегчение. Перед глазами по-прежнему неслись красные конницы, но сердце уже не болело, холод покинул его руки, а дыхание становилось ровнее. Он даже не пожелал открыть глаза. И спустя несколько ему уже ничто не доставляло боли.
- То, что люди зовут любовью – это лишь попытка объединиться в стаю и взлететь выше космоса, выше звёзд, выше пределов бытия. Но нет пределов, нет и любви, которая не преследовала бы одну лишь цель – вырваться из оков собственной тюрьмы. И как же бесполезно ты распорядился иллюзией бытия ради правды небытия. Сокрой ото всех своё знание, закопай глубоко под землю эти знаки страдания, сожги книги. На том месте, где пролилась кровь, выросли цветы невиданной красы, на месте казни образовалась низина, ставшая любовным ложем пастуха. Здесь играли дети, и разливался солнечный свет. Когда-нибудь и Голгофа станет цветущим садом. А потом снова прольётся кровь, снова ветер тысячелетий сметёт с поверхности всё, что было построено, обжито, полюблено и возненавидено. Ибо это никому не нужно. Никому не нужен и ты. Не нужен и я тебе. Ты сам вспомнил себя во мне, вспомнил о том, кем станешь спустя годы – вспомнил, вдохнув свежий порыв ветра.


       Он открыл глаза. Старца уже не было рядом. Свинцовое небо приблизилось к Нему от тяжести грозовых туч. Казалось, оно вот-вот коснётся травы.
       Где-то вдалеке вспорхнул воздушный змей, оставленный  на земле когда-то давно. По стволу орешины хрустальными слезами покатились первые капли дождя.
       Он поднялся с земли и сделал несколько шагов вперёд. Проведя рукой по верхушкам колосьев, Он присел, закрыв лицо руками, и почувствовал, как капли дождя ласкают его спину, ударяясь о неё своими крохотными тельцами. Они неслись с неведомой высоты вниз, чтобы навсегда исчезнуть, подарив ему лишь краткий миг радости от соприкосновения.
     Так продолжалось больше часа. Но вот, небо прояснилось и пролило на землю тёплый дождь своего света. Колосья, умытые дождём, как то бывает ранним утром, стали золотиться, наряжаясь для нового, радостного свидания с небом.

     Она положила руку Ему на плечо. Каким же лёгким было это прикосновение, но Он не поднял головы.
- Пойдём со мной, - сказала она, - нас ждут новые дали. Посмотри, как прекрасно там, впереди. Как неоглядно и чудесно. Впереди годы счастья, и я пришла открыть тебе этот секрет. Пришла, потому что… очень сильно люблю тебя.
     Под её рукой сначала незаметно, потом всё сильнее стало дрожать его плечо. Он тихо всхлипнул. Слёзы градом катились по его щекам, и рыдание, охватившее его в следующий миг, уже нельзя было удержать ничем.
- Нет! – вскрикнул Он так громко, что где-то вдали послышался пронзающий недолговечную гармонию природы звук эхо, - Я не могу! Господи, я не могу видеть эти цветы, это небо! Я не могу больше видеть ничего! Господи, забери меня отсюда!
     Его голос умолк, плавно перейдя в тихий плач. Перед его глазами была вечность. Он чувствовал за собой безбрежный холодный океан, потревоженный небывалой силы ветром, который рассекал на части волны, словно господний меч, когда-то рассекший море перед племенем Моисея. И каждая из капель, что отлетала от этого невидимого меча, из последних сил ударялась о Его спину, ценою своей жизни умоляя Его ответить.
     Но Он уже не мог вымолвить ни слова…




2005 г.