Катастрофа в Сочи

Начало

На аэродром Пыжовище (Катовице, Польша) надвигалась холодная осенняя ночь 28 сентября 2009 года. Перрон и взлётно-посадочная полоса были освещены огнями световой системы, а на свободном месте перрона стоял авиалайнер «Боинг – 757-200» с жёлтой и чёрной полосами вдоль фюзеляжа, надписью «Monarch» над иллюминаторами и чёрной короной на киле. Этот самолёт принадлежал авиакомпании «Америкен Пасифик Эйрвейвс» и числился в лётном отряде Виталия Левченко, по совместительству линейного пилота и хозяина своего лётного отряда в Украине, насчитывавшем на тот момент пять самолётов ближнего, среднего и дальнего класса. И сейчас Виталий Левченко находился в кабине «Боинга» вместе с вторым пилотом Виталием Ильчуком. Мы программировали бортовой компьютер самолёта и вводили частоты навигационных радиомаяков в бортовую радиостанцию, а тем временем на самолёт грузились последние пассажиры. И вот погрузка закончилась, и в кабину зашла стюардесса Екатерина Левченко. Поцеловав капитана в щёку, она сказала:
- Милый, погрузка закончена. У нас сто восемьдесят девять пассажиров, их багаж и три стюардессы. Превышения веса нет, я проверила.
- Спасибо, родная, - ответил я, привлекая Катю к себе и нежно целуя её в шею (мы были женаты уже третий год). – Если кто-то будет к тебе приставать во время полёта, скажи мне, я его научу хорошим манёрам.
- Охотно верю, - ответила Катя, усмехнувшись. – Если кто-то увидит тебя в салоне, то быстро успокоится от одного твоего взгляда. Всё, мне пора к девочкам.
Катя вышла, оставив за собой лёгкий аромат косметики и хорошее настроение. Я настроил радио на частоту 129.250.
 - Пыжовище-вышка, это Америкен Пасифик три три ноль ноль, разрешите рейс в Сочи согласно ППП.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Пыжовище-вышка. Разрешаю следовать в Сочи согласно заявке. После взлёта подъём по прямой до семи тысяч, ответчик два два четыре девять, - ответил диспетчер. – По готовности работайте с рулением на один два девять запятая два пять.
- Пыжовище-вышка, Америкен Пасифик три три ноль ноль, разрешили следовать в Сочи согласно заявке. Ответчик два два четыре девять, частота руления один два девять запятая два пять, - ответил я, вводя полученный код ответчика в бортовой траспондер. Потом я вновь связался с рулением:
- Пыжовище-руление, это Америкен Пасифик три три ноль ноль. Разрешите буксировку и запуск.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Пыжовище-руление. Буксировка и запуск разрешены, следуйте к предварительному старту полосы девять по дорожкам Эко три, Эко четыре, Чарли, связь со стартом на один два девять запятая два пять, - отозвался диспетчер.
- Пыжовище-руление, Америкен Пасифик три три ноль ноль, буксировка и запуск разрешены, следую к предварительному полосы девять по Эко три, Эко четыре, Чарли, связь со стартом на один два девять запятая два пять.
Мы услышали шум мотора аэродромного тягача и почувствовали лёгкий толчок спереди. Здание аэропорта стало медленно уползать назад и потом сдвинулось влево, когда нас разворачивали на дорожку Эко три. Отцентрировав  самолёт на осевой линии рулёжной дорожки, тягач отъехал к парковке. Виталий Ильчук включил табло «Не курить» и «Пристегнуть ремни» и начал процедуру запуска двигателей. Его руки в считанные секунды включили генераторы, топливные насосы, зажигание и стартёры. Левый двигатель стал оживать и через пятнадцать секунд вышел на рабочие обороты, через две секунды после этого к нему присоединился правый. Виталий Ильчук выключил вспомогательную силовую установку и сказал мне:
- Тёзка, можно выруливать, системы в норме.
Я отпустил тормоза и слегка прибавил режим двигателям. Тем временем Виталий Ильчук включил рулёжные фары, и они осветили рулёжную полосу по всей ширине на триста футов вперёд. Самолёт легко тронулся, ускоряясь до десяти узлов. Мы зачитывали контрольную карту перед взлётом:
- Автоторможение?
- В позиции «Прерванный взлёт».
- Закрылки?
- Выпущены на пять градусов.
- Триммеры?
- Во взлётном положении.
- Топливо?
- Остаток семьдесят два и девять.
- Аварийный кислород?
- Давление триста.
- Навигационные огни?
- Включены.
- Огонь стробоскопа?
- Включён.
- Предупредительные табло систем?
- Не горят.
- Табло «Не курить» и «Пристегнуть ремни»?
- Включены.
- Автоинформатор малой высоты?
- Включён.
- Радар?
- Включён, дальность поиска двадцать миль.
- Скорости В один, ВР, В два?
- Восемьдесят, сто пятьдесят шесть, двести двадцать.
- Ответчик два два четыре девять установлен, переключаемся на Пыжовище-старт, один два девять запятая два пять. После взлёта отвечаешь за радиообмен ты, я тебя сменю на эшелоне, - произнёс я.
- Пыжовище-вышка, Америкен Пасифик три три ноль ноль к взлёту готов, следую к предварительному старту полосы девять, разрешите исполнительный и взлёт по плану в Сочи.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Пыжовище-вышка, разрешаю исполнительный и взлёт по готовности, рейс в Сочи.
- Пыжовище-вышка, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, разрешён исполнительный и взлёт по готовности, рейс в Сочи.
 Приблизившись к торцу взлётно-посадочной полосы, второй пилот включил посадочные фары, а я увеличил мощность двигателей до отметки 50.12. Наш авиалайнер, увеличивая скорость, в плавном вираже вырулил на полосу. Когда самолёт стабилизировался по осевой линии ВПП, я левой рукой запустил бортовой хронометр, а правой двинул РУДы до уровня 85% N1. Двигатели «Пратт – Уитни» взревели на взлётном режиме, и «Боинг – 757-200» рванулся в разбег. Бросив взгляд на дисплей двигательной системы, я увидел, что мощность двигателей стабилизировалась на уровне 95.24. Виталий Ильчук докладывал:
- Двигатели на взлётном, В один… ВР.
Я подобрал штурвал, и самолёт легко оторвался от бетона. Удерживая штурвал левой рукой, я правой рукой перевёл рычаг шасси на уборку, затем убрал закрылки и уменьшил режим двигателей до шестидесяти восьми процентов. Виталий Ильчук перевёл переключатель автоторможения в положение «Выключено». Самолёт шёл вверх с приборной скоростью двести двадцать узлов и вертикальной скоростью три тысячи футов в минуту. В наушниках прозвучало:
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вы покидаете мою зону, меняйте частоту  связи. Свяжитесь с Варшава-центр на один три четыре запятая один два пять.
- Пыжовище-вышка, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, связь с Варшава-центр на один три четыре запятая один два пять, - ответил второй пилот и переключил радиостанцию на указанную частоту. - Варшава-центр, это Америкен Пасифик три три ноль ноль, поднимаюсь с четырех тысяч двухсот до семи тысяч.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Варшава-центр, Вас понял, давление два девять девять девять. Америкен Пасифик три три ноль ноль, разворот левый, курс ноль восемь ноль, далее по маршруту, набирайте и сохраняйте семь тысяч.
- Варшава-центр, Америкен Пасифик три три ноль ноль, вас понял, набирать и сохранять семь тысяч.
…Высотомер показывал 6700. Я начал выравнивать самолёт, уменьшая режим двигателей.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, набирайте и сохраняйте один семь тысяч, скомандовал диспетчер.
- Варшава-центр, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, набирать и сохранять один семь тысяч, - ответил Виталий Ильчук.
Я вновь потянул штурвал на себя, и, стабилизировав самолёт на подъёме, прибавил режим двигателям. После пересечения десяти тысяч футов я слегка отпустил штурвал, уменьшив вертикальную скорость до двух тысяч футов в минуту и увеличив приборную до двухсот шестидесяти узлов. Потом сбалансировал самолёт триммером. Прошло ещё три минуты.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, набирайте и сохраняйте эшелон три один ноль.
- Варшава-центр, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, набирать и сохранять эшелон три один ноль.
Я прибавил режим и увеличил скорость подъёма до предельно допустимых четырёх тысяч футов в минуту. После пересечения восемнадцати тысяч футов я сбросил высотомер на давление 29.92. Двигатели, радостно звеня, уверенно толкали самолёт в небо. Расход топлива быстро уменьшался по мере увеличения высоты.
Полёт
 
Через двадцать одну минуту после отрыва диспетчер позволил нам занять крейсерскую высоту, тридцать пять тысяч футов. Скорость подъёма сохранялась на отметке «четыре тысячи», приборная скорость снизилась до двухсот сорока. После пересечения 34600 футов я начал выравнивать самолёт, позволяя ему разогнаться до двухсот пятидесяти трёх узлов по указателю скорости. Когда самолёт стабилизировался, я включил автопилот на удержание установленных параметров. Самолёт слегка накренился, доворачивая на курс 092, звук двигателей из звона превратился в музыкальный гул, в котором чувствовалась большая энергия. Виталий Ильчук отключил табло «Не курить» и «Пристегнуть ремни». Я взял в левую руку пассажирский микрофон и обратился к пассажирам:
- Уважаемые пассажиры, с Вами говорит капитан самолёта. Мы летим на высоте тридцать пять тысяч футов со скоростью четыреста шестьдесят два узла, забортная температура минус тридцать пять по Цельсию. Расчётное время прибытия в Сочи - двадцать три  часа сорок минут по местному времени.  Предлагаю Вам послушать сборник «Сумасшедшая вечеринка», чтобы скрасить Ваш досуг, - с этими словами я протянул правую руку к верхней панели и щёлкнул переключателем «Воспроизведение музыки». Потом продолжил: - Для регулировки громкости воспроизведения Вы можете воспользоваться клавишами «плюс» или «минус», вмонтированным в боковую часть подлокотников Ваших кресел, клавиша «плюс» находится впереди. Если Вам понравятся какие-либо песни из него и Вы пожелаете иметь полный альбом понравившегося Вам исполнителя, обращайтесь к стюардессе Екатерине Левченко, указав свой адрес электронной почты. Нужный диск будет Вам выслан по электронной почте. Спасибо за внимание.
После этого я сказал Виталию Ильчуку:
- Всё, тёзка, пока можешь отдыхать. Сменишь меня на радио перед снижением.
Виталий Ильчук снял с головы гарнитуру и повесил её на крючок.
На сорок второй минуте полёта диспетчер скомандовал:
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, свяжитесь со Львов-центр на один два пять запятая пять.
- Варшава-центр, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, переключаюсь на один два пять запятая пять, - ответил я, устанавливая в резервном окошечке радиостанции частоту 125.500. Затем я связался с Львов-центром:
- Львов-центр, это Америкен Пасифик три три ноль ноль, вошёл в зону, эшелон три пять ноль.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Львов-центр, Вас понял, - ответил диспетчер.
Ещё через пять минут мы пролетели над Львовом и повернули к радиомаяку Винницы. «Там обычно почти всё время грозы» - подумал я. «Надо будет пристегнуть пассажиров». Я коснулся плеча задремавшего Виталия Ильчука и сказал:
- Тезка, проснись, ты мне нужен. Если мы увидим зарницы, то пристегнёшь пассажиров.
- Спасибо, что разбудил, - ответил Виталий Ильчук. – А то мне такой кошмар снился…
- Что там было? – спросил я.
- Снилось, что мы заходим в Аспене и разбиваемся там.
- Сплюнь! Нашёл когда вспоминать. Меньше каркай, - ответил я с усмешкой на губах и напряжённым взглядом глаз.
Через пятнадцать минут мы увидели далёкие всполохи. Виталий тут же отреагировал, включив табло «Не курить» и «Пристегнуть ремни». Я обратился к стюардессам:
- Девочки, помогите пассажирам пристегнуться. Потом займите свои места и тоже пристегнитесь – мы через двенадцать минут войдём в грозовую зону.
Из динамика прозвучало:
- Спасибо за предупреждение, капитан.
- Не за что, - ответил я. – Жаль, что нельзя обойти грозу. Впрочем, мы всё равно идём выше.
В наушниках прозвучало:
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, свяжитесь с Киев-центр на один три два запятая три семь пять.
- Львов центр, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, переключаюсь на один три два запятая три семь пять, - ответил я, устанавливая нужную частоту. – Киев-центр, это Америкен Пасифик три три ноль ноль, вошёл в зону, эшелон три пять ноль. Наблюдаю грозу далее по маршруту. Пожалуйста, сообщите высоту верхней кромки.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Киев-центр, Вас поняла, - ответил женский голос.- Высота верхней кромки грозы двадцать две тысячи триста футов.
- Спасибо, дорогая, - ответил я и подумал: «Хорошо, что гроза настолько ниже. Нам будут докучать только помехи и вспышки».
Мой прогноз не оправдался. Через минуту мы почувствовали постепенно усиливающуюся болтанку (впрочем, не особо сильную). Вспышки сверкали так часто, что кабина была залита белым светом. К счастью, это была локальная гроза, всего пятьдесят миль в глубину и сорок в ширину. Вскоре мы вышли из её зоны и отключили предупредительные табло. После прохождения грозы попутный ветер усилился, превратившись в реактивный поток со скоростью пятьдесят узлов, и путевая скорость возросла до четырёхсот девяноста узлов. На этой скорости мы прошли остаток зоны контроля Киев-центра и перешли в зону Одесского контроля, о чём свидетельствовала команда диспетчера:
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, свяжитесь с Одесса-центр на один два ноль запятая девять.
- Киев-центр, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, переключаюсь на один два ноль запятая девять.
- Одесса-центр, это Америкен Пасифик три три ноль ноль, вошёл  зону, эшелон три пять ноль.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Одесса-центр, Вас понял.
Из динамика кабины раздался голос Кати:
- Виталик, можно мне зайти к вам?
- Конечно, жемчужинка моя, для тебя всё что пожелаешь, - ответил я.
Буквально через минуту в дверь легко стукнули пять раз. Я отстегнул привязные ремни, вскочил с кресла, подошёл к двери и открыл её. На пороге стояла улыбающаяся Катя. Она была очень красива – улыбка обнажала ровный ряд белоснежных зубов,  распущенные русые волосы до плеч, голубые глаза, стройная фигурка и длинные стройные ножки. Длинные ровные миндалевидные ногти на руках поблёскивали, покрытые укрепляющим прозрачным лаком. Я выскочил за порог, нежно взял её на руки, поцеловав при этом в губки. Катина ручка с шелковистой кожей нежно обхватила мою шею, её ноготки осторожно прошлись по моим волосам, потом сползли за ухо и нежно пощекотали там. Я воспарил на небеса от этих нежных прикосновений любимого человека и  заботливо внёс её в кабину. Продолжая держать Катю на руках, я шепнул ей в розовое ушко, украшенное серёжкой с бриллиантом:
- Солнышко, хочешь в моё кресло?
Катя утвердительно кивнула головкой. Я бережно посадил её в своё кресло, и, когда мои руки освобождали её тело, она, снимая ручки моей шеи, ухитрилась нежно её пощекотать кончиками ногтей под подбородком. Потом спросила:
- Зайчик, когда мы будем в Сочи?
- Катюша, мы слегка опережаем график, который известен пассажирам. Прилетим минут на десять раньше, - ответил я.
Катя кивнула головой и принялась рассматривать приборы. Её внимание привлёк дисплей двигательной системы. Она щёлкнула переключателем монитора, переключив его в позицию «2», и на экране возникли другие параметры, среди которых были указатели расхода топлива. Они показывали часовой расход по 4200 фунтов/час на каждый двигатель. Катя спросила, показывая на эти цифры:
- Милый, это нормально?
- Ну да, солнышко. Это уже экономичный режим для нашего красавца. И вот видишь, даже крыльевые баки заполнены наполовину, а центропланный вообще полон и не будет затронут аж до руления.
Через какое-то время мы пересекли береговую черту и пошли над Керченским проливом. Потом нас передали Симферополь-центру. До Сочи оставалось двести восемьдесят миль, и через десять минут полёта нас передали Ростов-центру. Это была уже зона ответственности России. Под нами расстилалось Чёрное море. Я сказал Кате:
- Бриллиантик, я бы хотел, чтобы ты ещё посидела тут, но скоро надо будет снижаться. Можно я тебя отнесу на место?
Катя вздохнула и обвила руками мою шею. Я вытащил её из кресла, подошёл к двери, открыл её  толчком ноги, перешагнул через порог и понёс жену через весь самолёт в купе бортпроводников. Усадив её в кресло, я на прощанье поцеловал её в губы и быстро вернулся в кабину.
Через пять минут я взял в руку микрофон пассажирской кабины и произнёс:
- Уважаемые пассажиры, это вновь Ваш капитан. Мы вскоре начнём снижение. Пожалуйста, застегните Ваши привязные ремни и приведите спинки кресел в вертикальное положение. Спасибо  за внимание, - и выключил музыку.
Затем я взял в руку микрофон для связи со стюардессами и сказал:
- Дорогие стюардессы, это Ваш капитан. Пожалуйста, помогите пассажирам подготовиться к приземлению, у Вас есть десять минут. Потом займите свои места и также пристегнитесь.
- Спасибо, Виталик, - ответила Катя Левченко. – Мягкой посадки.
Ещё через одиннадцать минут диспетчер Ростов-центра скомандовал:
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, снижайтесь и сохраняйте эшелон два семь ноль.
Автопилот был отключён шестью минутами ранее. Это было сделано для того, чтобы мои руки привыкли к управлению.
- Ростов-центр, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, снижаюсь и сохраняю эшелон два семь ноль, - ответил я, переводя секторы газа на холостой ход. «Боинг – 757-200» опустил нос и, уменьшая скорость, пошёл на снижение. Я удерживал вертикальную скорость на отметке минус 2000 футов в минуту. На высоте 27200 диспетчер скомандовал снижаться и сохранять  пятнадцать тысяч футов. Я слегка прибавил режим двигателям, чтобы уменьшить вертикальную скорость до минус 1800 футов в минуту, но не разогнаться выше двухсот шестидесяти узлов по указателю скорости. Опустившись ниже восемнадцати тысяч, я запросил местное давление:
- Ростов-центр, это Америкен Пасифик три три ноль ноль, снижаюсь с с один семь тысяч восемьсот до один пять тысяч. Пожалуйста, сообщите давление перехода.
В наушниках прозвучало:
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Ростов-центр, Вас понял, давление три ноль один пять. Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вы находитесь шесть восемь миль на юго- запад. Разворот  левый, курс ноль три ноль, снижайтесь и сохраняйте один пять тысяч, ожидайте вектор визуального захода на полосу два ноль.
- Ростов-центр, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, разворот левый, курс ноль три ноль, снижаюсь и сохраняю один пять тысяч, ожидаю вектор визуального заход на полосу два ноль, - ответил Виталий Ильчук.
Я повернул штурвал влево и нажал на левую педаль руля поворота. Самолёт, накренившись на крыло, вошёл в вираж со снижением. Я слегка подобрал штурвал на себя, чтобы сохранить вертикальную скорость на прежней отметке и, удерживая его левой рукой, правой перевёл переключатель «Nav/GPS» в положение «Nav». Когда на планово-навигационном дисплее компас показал 035, я вывел самолёт из виража. Курс, медленно уменьшаясь, стабилизировался на цифре 030. На экране локатора проступили очертания высоких гор. Мы приближались к ним с путевой скоростью триста сорок семь узлов.
Через какое-то время диспетчер скомандовал:
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, разворот влево, курс три ноль ноль, снижайтесь и сохраняйте один два тысяч, давление три ноль один ноль.
- Ростов-центр, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, разворот левый, курс три ноль ноль, снижаюсь и сохраняю один два тысяч, давление три ноль один ноль, - ответил мой друг, выставляя на высотомере давление 30.10.
Я развернул самолёт на курс 300 и снизил его до двенадцати тысяч футов. Горы пролетали под нами, нас разделяло всего восемьсот футов. Я перестал смотреть на часы и сосредоточился на выдерживании заданной высоты. Диспетчер Ростова передал нас диспетчеру Сочи-подхода.
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, вы находитесь два пять миль на восток. Разворот левый, курс два ноль ноль, сохраняйте один два тысяч. Сообщите, когда увидите ВПП.
Я развернул самолёт на указанный курс, выдерживая высоту. Бортовой ADF приёмник захватил сигнал торцевого радиомаяка полосы 20/02, и я увидел, что она находится несколько левее. Затем я попросил Виталия настроиться на автоинформатор погодных условий Сочи. В наушниках раздалось:
- Аэропорт Сочи, автоинформация о погоде два три ноль ноль Зулу. Ветер: два два ноль на один три. Облачность: сплошная, верхняя кромка один ноль тысяч, нижняя кромка шесть тысяч восемьсот. Видимость: один ноль миль. Давление: три ноль один ноль. Посадка визуально, полоса два ноль.
Я кивнул головой, следя за приборами, и проворчал:
- Блин, ну и заход, чёрт бы его побрал…Классика жанра – ADF и приводы, а тут ещё и горы под задницей, и видимость всего десять миль. Как бы не опоздать со снижением, ведь у нас всего одна  попытка.
Виталий Ильчук ничего не ответил, осознавая опасное положение. Тем временем диспетчер Сочи-подход вновь обратился к нам:
- Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вы находитесь один ноль миль на восток. Разрешаю визуальный заход, полоса два ноль, связь со стартом на один два один запятая два.
- Сочи-подход, Америкен Пасифик три три ноль ноль, Вас понял, разрешён визуальный заход, полоса два ноль, связь со стартом на один два один запятая два, - напряжённым голосом отозвался Виталий Ильчук.
Крушение

Я полностью убрал тягу двигателей и выпустил интерцепторы, чтобы не проскочить глиссаду. Высота местности быстро уменьшалась, и мы могли не опасаться гор на прямом заходе на посадку. Горы окружали нас по сторонам, и уход на второй круг, да ещё и в темноте, исключался. Мы снижались с приборной скоростью сто двадцать узлов и вертикальной скоростью минус две тысячи футов в минуту с полностью выпущенными закрылками, шасси и интерцепторами. Времени на контрольную карту перед посадкой уже не было, но я знал, что Виталий Ильчук перевёл переключатель автоматического торможения колёс на отметку «1». Мы выпали из облачности, и я тут же увидел взлётно-посадочную полосу 20 прямо по курсу. Световая глиссада показывала, что мы ещё находимся слишком высоко, но через секунду глиссада нормализовалась. Ненормальной оставалась только скорость, которая была недостаточной для стандартного выравнивания, а увеличить её – значило врезаться в горы при уходе на второй круг. Полоса приближалась с пугающей быстротой, автоинформатор высоты едва успевал называть её:
- Четыреста, триста, двести, сто, пятьдесят, сорок, тридцать.
Я взял штурвал на себя, чтобы выровнять самолёт… и тут же понял, что опоздал! Самолёт плашмя грохнулся на полосу с вертикальной скоростью, втрое превышающей максимально допустимую для посадки! Страшный удар едва не выбил нас из кресел. Раздался оглушительный грохот. Я потерял сознание и очнулся от воя сирен пожарных машин и карет скорой помощи. Шипели струи пены и воды, которыми обливался фюзеляж, чтобы предотвратить пожар. Я попробовал пошевелиться. «Так, всё цело. Надо выбираться» - подумал я и взглянул на своего помощника. Он удерживался привязными ремнями в кресле, его глаза были открыты, но тело обмякло. Я отстегнулся и отстегнул Виталия Ильчука, затем приложил к его артерии два пальца, чтобы нащупать пульс. «Так, пульс ровный, дыхание есть. Он просто в шоке». Я взял его руки, сплёл из них кольцо и, закинув Виталия на свою спину, стал вытаскивать его из кабины. Открыв дверь, я был поражён масштабами разрушения самолёта. Хвостовая часть отсутствовала, в фюзеляже уже работали спасатели, вытаскивая людей через дверные проёмы. «Катя!!!» - пронзила меня страшная мысль. «Купе проводников находилось в хвосте, которого нет! Неужели она погибла?!!!» Я пошатнулся, но у меня хватило сил, чтобы передать друга в надёжные руки спасателя.
- У него шок с потерей сознания, помогите ему, - сказал я и, увлекаемый бушующим в крови адреналином, выскочил из разломанного фюзеляжа. «Телефон? Так, он на месте и целый» - подумал я и нажал на его кнопки. Экран осветился. Я нашёл запись «любимая» и, выделив её, нажал на клавишу вызова и приложил трубку к уху. Один длинный гудок… Тут до меня донёсся звонок, который Катя назначила на меня. Я мгновенно определил направление звонка и рванулся туда, держа телефон возле уха. Телефон Кати лежал на земле и весело сигналил. Я бессильно опустился на землю рядом с ним, подобрал его и сунул в карман. Затем я обратился к Богу:
- Иегова, всемогущий и верный Бог! Ты видишь, как мне сейчас плохо. Я прошу не сохранения своей недостойной жизни, но прошу Тебя: пожалуйста, сохрани жизнь Екатерине Левченко и Виталию Ильчуку, а также пассажирам. Прими, пожалуйста, эту мольбу через своего сына Иисуса Христа. Аминь.   
И тут меня словно осенило: ведь если Катин телефон лежал на земле, то её могло выбросить из разваливающегося самолёта и сейчас она находится в одной из карет скорой помощи. Я подхватился на ноги и бросился к санитарным машинам. Увидев возле одной из них спасателей с носилками, я сказал им:
- Ребята, я ищу свою жену. Блондинка, русые волосы до плеч, голубые глаза, рост сто шестьдесят пять, вес пятьдесят пять, выглядит как студентка, на форме бейджик «Екатерина». Вы её подбирали?
- Ну да, - ответил один из спасателей, круглолицый мужчина сорока пяти лет с пышными усами и атлетическим телосложением. – Она была в самом хвосте, в купе бортпроводников, без сознания. Мы привели её в чувство, и она спросила, нашли ли мы Вас.
- Спасибо, друг. Где она?
- Её сейчас осматривают наши ребята, она в санитарной карете под номером пятнадцать. Стоит вон там, - спасатель показал рукой на северо-запад, - возле здания аэропорта, метрах в трёхстах отсюда.
Я от души обнял этого спасателя, поблагодарил его ещё раз и бешено рванулся в указанном направлении. Моё сердце билось ровно и сильно, ноги работали как поршни мощного двигателя, а я ничего не замечал вокруг. Увидев санитарную «Газель» с цифрой 15 на борту, я напряг мышцы ног и через несколько секунд стучался в боковую дверь. Когда стекло опустилось, я спросил у водителя:
- Друг, к вам приносили молодую блондинку – бортпроводника? Я её муж.
Водитель ответил:
- Она в салоне, её сейчас осматривают. Что, хочешь полюбоваться?
-Друг, ты читаешь мои мысли, - отвечал я, тяжело дыша.
Водитель взял в руку микрофон и сказал:
- Ребята, тут к вам ещё один прибежал, жену ищет. Пустите его, пока он не лопнул.
Задние двери распахнулись, и я подбежал к ним. На пороге стоял санитар, но я не сразу заметил его, потому что бросил взгляд в салон и увидел Катю. На ней не было ни царапины, но она выглядела нездоровой. Я изменился в лице и одним прыжком подлетел к ней.
- Любимая, что с тобой?! – спросил я, целуя её в шею.
Катя слабым голосом ответила:
- Да вот, немножко не в форме, - и попыталась улыбнуться. – Там, где были ремни, болит, но санитары меня просветили рентгеном и сказали, что внутренних повреждений нет.
Я улыбнулся ей в ответ и обернулся к санитару:
- Она нуждается в медицинской помощи?
Санитар пожал плечами:
- Да вроде нет, но самостоятельно ходить ещё не может – не отошла от шока.
- Это неправда, - сказала Катя уже окрепшим голосом.
 Я вновь обернулся к ней и увидел, что она твёрдо стоит на ногах. Я сказал санитару:
- Тогда я забираю её под своё наблюдение. Спасибо за заботу, друг.
Я шагнул к жене, взял её на руки, стараясь не коснуться передней части тела, и вынес её из машины. Катя обхватила своей рукой мою шею и прижалась ко мне. Её вес почти не ощущался. Я спросил её:
- Катюша, тебе так больно или нет?
- Нет, мне так хорошо, - прошептала Катя.
Я повернул голову и поцеловал её в кисть руки, а затем сказал:
- Кстати, я нашёл твой телефон. Он не пострадал. А как ты его выронила?
- Ой, Виталик, он вообще был не у меня, а в камере хранения вещей бортпроводников. И выпал, когда самолёт развалился. – Тут Катя подняла свои глаза и посмотрела мне в лицо. – Милый, ведь у нас столько событий связано с этим красавцем… Как нам дальше без него жить?
- Солнышко моё, - ответил я, целуя Катю в губы. – Самолёт, даже большой – всего лишь кусок железа, который можно купить. А у нас есть и другие пассажирские самолёты, только поменьше.
- Я знаю. Но как мы будем перевозить две сотни пассажиров без нашего Боинга?
- Очень просто – купим другой. «Боинг-757» сейчас найти достаточно легко. Помнишь, как мы месяц назад летали в Гамбург? Пока пилоты ждали начала предполётного брифинга, я узнал, что в одном из ангаров пылится мартинэйровский 757 с винглетами, его никак не могут продать по нормальной цене. И всё из-за автотормозов, которые не могут довести до ума, а так самолёт в рабочем состоянии и более экономичный, чем был наш.
- Милый, но ведь это опасно, когда автотормоза не работают.
- Жемчужинка, порой гораздо опаснее, когда они работают. А у нас большинство аэропортов рассчитаны ещё на Ту – 154, у которых пробег больше. Да и после перегона я сдам его нашим техникам на ремонт, а они найдут и устранят что угодно. В конце концов, двести двадцать пассажиров и пять тысяч миль в сочетании с превосходным посадочным обзором на дороге не валяются, за такого красавца стоит раскошелиться.
Катя одобрительно кивнула. Всю оставшуюся дорогу до аэропортовской гостиницы мы шли молча. Войдя в фойе, я подошел к регистрационной стойке и сказал  дежурному, привлекательному мужчине лет сорока на вид:
- Я позавчера бронировал у Вас двухместный и одноместный люксы, а также три одиночных номера. Их ещё не заняли?
- Нет, двухместный люкс свободен, но я прошу Вас предъявить документы, потому что тот номер забронирован на чету Левченко, - ответил дежурный.
Я попросил Катю:
- Катюша, достань у меня из нагрудного кармана удостоверение и паспорт. И свои документы покажи, я тебя подержу.
Катя осторожно протянула левую ручку к моему нагрудному карману, расстегнула его «молнию» и, вытащив мои паспорт и пилотское удостоверение, положила их на стол перед дежурным. Потом сняла правую ручку с моей шеи (я напряг мышцы, чтобы удержать её в прежнем положении) и, осторожно расстегнув свой нагрудный карман, застёгнутый на пуговицу, также достала свои удостоверение бортпроводника и паспорт и положила их на стол. Дежурный сравнил данные документов с записью в регистрационной книге и, утвердительно кивнув головой, спросил:
- Давно прилетели?
Я посмотрел на настенные часы и ответил:
- Час назад.
Дежурный спросил:
- А как Вы садились, ведь ВПП была закрыта разбившимся рейсом «Америкен Пасифик три триста»?
- Друг, ну ты и умеешь допытываться, - проворчал я. – Это как раз мы и ляпнулись. И что тебе до этого? Посмотри на неё (и кивнул головой на Катю) – она не может держаться на ногах и нуждается в отдыхе, так что не задерживай нас. Тем более что мне с утра надо быть в аэропорту и надо выспаться.
Дежурный сочувственно кивнул и, сняв со стойки ключи от номера 224, положил их на стол. Катя между тем успела положить свои документы в карман и, вторично протянув руки к столу, забрала мои документы и ключ. Сунув их в мой нагрудный карман левой рукой, она сжала ключ в правой ладошке, вновь обхватив мою шею.
Номер 224 находился в восточном крыле гостиницы на втором этаже. Поднявшись по лестнице и подойдя к его двери, я спросил Катю:
- Солнышко, ты сможешь открыть двери? Или это сделать мне?
Катя покачала головой:
- Виталичек, у меня чего-то нет сил.
Я встревоженно спросил:
- Катюша, а ты сможешь постоять этих несколько секунд, пока я буду возиться с замком? Просто у меня нет третьей руки, чтобы взять ключ…
Катя кивнула и прошептала:
- Да, это я выдержу, - и убрала ручку с моей шеи, одновременно меняя положение тела.
Я осторожно опустил её на пол, взял из её ладошки ключ от номера, открыл замок и распахнул дверь. Потом я вновь подхватил Катю на руки и внёс её в номер, направляясь к широкой двуспальной кровати и попутно захлопнув дверь. Положив жену на кровать головой на подушку, я откинул покрывало с незанятой стороны кровати и переложил Катю туда, чувствуя её расслабленное безвольное тело. Её глаза были закрыты, и лишь едва заметное шевеление груди показывало, что она жива и просто спит. «Бедная» - подумал я. «И какого чёрта я весь день проторчал в Пыжовище?!». Отыскав душевую кабинку, я принялся раздеваться, чтобы принять душ. Раздевшись, я открыл краны с горячей и холодной водой, отрегулировал температуру и принялся наслаждаться, чувствуя стекающие по телу тёплые струи, расслабляющие тело и мышцы. Смыв с тела пот, я закрыл краны душа и вытерся гостиничным полотенцем, чувствуя, как ранее напряжённое тело быстро расслабляется. Сняв свою одежду с вешалки, я,одев трусы, подошёл к кровати, повесив одежду на стул. Затем сходил в туалет, удовлетворил физиологические потребности, помыл руки и вернулся к кровати. Снимая  покрывало с кровати, я обнаружил, что Катя лежит под одеялом. Проверив установку будильника в мобильном телефоне, я выключил его и устало опустился на кровать, откинув одеяло. Обратившись с благодарственной молитвой к Богу, я лёг на кровать, укрылся одеялом и тут же отключился.
Утро в гостинице

 …В мой мозг проникла песня группы  The Offspring «The kids aren’t alright», установленная в качестве мелодии будильника в моём телефоне. Я тут же откинул одеяло с себя и вскочил с кровати. Остановив воспроизведение песни, я включил телефон. Его часы показывали 7:02 29 сентября 2009 года. За окном начинало рассветать, и это освещение позволяло худо-бедно разглядеть комнату. Катя ещё спала, её грудь мерно вздымалась и опадала, прекрасные волосы рассыпались на подушке. Стараясь не шуметь, я оделся, прошёл в душевую кабинку (по совместительству служившую и умывальником), открыл кран с холодной водой на маленький напор, умылся и вытерся. Потом спустился в фойе и, подойдя к регистрационной стойке, спросил у дежурного, который встречал нас ночью:
- Привет, друг. Ты знаешь, где тут можно купить хороший бритвенный станок, крем для бритья, зубную пасту, щётки и парфюмерию? Ведь наши вещи остались в самолёте, а мне надо побриться.
- Поднимитесь на третий этаж, в номер 300. Там у нас свой круглосуточный магазин дорожных принадлежностей, - ответил дежурный.
- Спасибо, друг, ты меня выручил, - поблагодарил я дежурного и кинулся к лестнице. Взбежав на третий этаж, я пошёл по коридору, отыскивая номер 300. Он оказался почти в самом конце, за ним была пропущена одна дверь, что свидетельствовало о его солидных размерах. Я открыл дверь и вошёл внутрь, осматривая ассортимент товаров. Приятной неожиданностью стало наличие косметики и косметических принадлежностей «Artistry», мыла и дезодорантов «Body Series», шампуней «Protique» и «Satinique», бритвенных принадлежностей «Hymm», зубной пасты и щёток «Glister», принадлежавших торговой марке «Amway». Продукция этой фирмы отличалась очень хорошим соотношением «качество/цена», полностью оправдывавшая свою немалую для рядовых покупателей стоимость. Посмотрев по сторонам, я нашёл окошко кассы и подошёл к нему. Там сидела  миловидная шатенка тридцати пяти лет на вид. Я обратился  ней:
- С добрым утром. Пожалуйста, дайте мне нежный очиститель «Artistry» 5107, комплект нежного ухода 5110, крем для рук 102205, скраб 100777, увлажняющую основу под макияж Time Defiance 9558, лёгкую пудру 4872, мягкий карандаш для бровей 4935, увлажняющую помаду 7897, бальзам для ухода за ногтями и кутикулой 5818, салфетки для снятия маникюра 5545, основу под лак 101632, закрепитель лака 101633, лак для ногтей 101615, лёгкий шампунь-кондицонер «Satinique» 5030, шампунь-кондиционер «Protique» 0045,  пену, станок и упаковку сменных лезвий «Hymm», зубную пасту «Glister» 6833, упаковку зубных щёток 100957, два прозрачных твёрдых дезодоранта «Body Series» 100277, гель для душа 100270, лосьон для тела 100268 и упаковку мыла 8272.
Продавщица кивнула и отправилась подбирать указанный товар. Когда она выставила на прилавок всё требуемое, то достала с полочки два пакета с символикой «Amway» и, аккуратно разложив покупки в них, принялась подсчитывать общую сумму.
- С Вас одиннадцать тысяч семьсот десять рублей. Чем будете рассчитываться? – спросила она мягким приятным голосом.
Я достал из бумажника кредитную карточку, протянул ей и сказал:
- Нужную сумму снимете отсюда.
Продавщица взяла карточку, и я невольно залюбовался её руками. Её миндалевидные ногти были без лака, совершенно ровные и длиной чуть больше трёх сантиметров, причём ногтевые пластины составляли большую часть длины ногтей. На безымянном пальце блеснуло золотое колечко, когда она проводила мою кредитку через кассовый аппарат.
- О, у Вас тут защита… Пин-код не подскажете? – спросила она.
- Нет. Позвольте, я сам его введу, - ответил я.
Продавщица протянула мне аппарат. Я набрал на клавиатуре защитный код своей карточки, разблокировав её, и вернул аппарат обратно. Сняв нужную сумму, продавщица извлекла карточку из считывающего устройства и протянула её мне. Раскрыв бумажник, я спрятал кредитку туда, поблагодарил продавщицу и, взяв пакеты с покупками, покинул гостеприимный магазинчик.
Войдя в свой номер, я увидел, что Катя уже проснулась, но ещё не встала.
- С добрым утром, солнышко, - сказал я, поставив пакеты с покупками на пол. Подойдя к кровати, я поцеловал жену в лоб. Катя улыбнулась и, обняв меня, вернула поцелуй, а потом спросила:
- Зайчик, что ты там такого накупил?
- Косметика и средства гигиены, рыбонька. Ведь наши вещи остались в самолёте и вряд ли дожидались нас до утра, - с улыбкой ответил я и принялся выкладывать покупки на журнальный столик. – На когда заказывать завтрак?
Катя, увидев ассортимент покупок, удивлённо спросила:
- Виталик, где ты отоваривался?
- Тут в номере 300 есть эмвеевский магазин, я закупался там. Не бежать за за километр ради того, чтобы купить низкокачественный товар по несколько меньшей цене, - ответил я. – Так на когда заказывать завтрак? Мне надо быть в КДП чем пораньше, чтобы предстать пред грозные очи комиссии, но хотелось бы привести себя в порядок и подкрепиться.
- А, тогда заказывай на когда тебе удобно. Я позже позавтракаю.
- Спасибо, любимая.
Подойдя к телефону, стоявшему на журнальном столике, я снял трубку и набрал номер кухни. Когда на другом конце линии ответили, я поздоровался и спросил, что у них в сегодняшнем меню из горячих блюд.
- Из первых блюд есть зелёный и красный борщи и суп с фрикадельками. Из вторых блюд имеются пельмени сибирские и хинкали, картофельное пюре, жареный картофель, гречневая или пшеничная каша.
- Какие у Вас порции вторых блюд?
- По триста пятьдесят граммов.
- Замечательно. Тогда пожалуйста, доставьте в номер двести двадцать четыре порцию хинкали и чай.
- Мы доставим Ваш заказ в течение получаса. Спасибо.
Я положил трубку, вздохнул и обратился к Кате:
- Солнышко, мне так не хотелось тебя тревожить… Но через полчаса принесут завтрак. Ты сможешь встать до этого момента?
Катя кивнула и, отбросив одеяло, легко встала с кровати. Я обнаружил, что она спала в форме, но как-то ухитрилась её не помять. «Ничего себе… Это ж как надо измотаться, чтобы даже не проснуться ночью, чтобы раздеться…» - подумал я. Подойдя к столику, Катя взяла шампунь «Satinique» и гель для душа и направилась в душевую кабину. Через несколько минут оттуда раздался шум воды, стихающий, когда Катя смачивала тело или смывала пену. Я же тем временем принялся убирать покупки с журнального столика, чтобы освободить место для еды. Через какое-то время жена вышла из душевой кабины заметно посвежевшей. Я взял станок и пену для бритья и пошёл в душевую кабинку, чтобы побриться.
Вскоре я закончил бритьё и почувствовал себя заметно посвежевшим. Голова стала лучше соображать, потому что бритьё вызывало прилив крови к мозгу. В дверь постучали. Я открыл её, впустив официанта с подносом, на котором были исходившие паром большая тарелка с пельменями и стакан с чаем, а также вилка и чайная ложечка. Приняв свой заказ, я отпустил официанта и, обратившись к Богу с благодарственной молитвой, принялся завтракать.
Позавтракав и почистив зубы, я отправился в аэропорт на разбор полётов.
Приговор

В диспетчерской комнате было, как всегда, многолюдно. Пилоты заполняли формы полётных планов, обьявляли диспетчерам о вылете и уходили, на их место приходили другие. Посмотрев по сторонам, я увидел Сергея Козаченко (он работал пилотом в авиакомпании «Днепроавиа») и подошёл к нему.
- Привет, Серёга! Ты как сюда залетел? И когда улетаешь? – спросил я, пожимая его руку.
- Привет, Виталь! – ответил Сергей, пожимая руку в ответ. – Вот вчера днём прилетел из Днепра, через три часа обратный рейс. А ты когда добрался и как сел?
- Ой, Сергей, лучше не спрашивай. Добрался вчера почти в полночь, но тупо грохнулся при посадке на двадцатую полосу. Самолёту – полный капут. Ты не слышал, там много жертв?
- Да ты что?! Сочувствую… В радионовостях уже сообщили, что там семьдесят трупов. А сколько ж ты вёз?
- Полный самолёт, сто восемьдесят девять паксов плюс экипаж. Капец… Как теперь летать?...Слушай, ты знаешь, когда приходит комиссия? Просто хочу покаяться перед ними, не дожидаясь, когда за мной пришлют людей в форме и с пистолетами.
- Да скоро будут, у них рабочий день с девяти ноль ноль.
- Спасибо, друг. Приятного тебе рейса и мягкой посадки.
Диспетчерские часы показывали 8:44. Через шестнадцать минут пришли люди в лётной форме, но заметно отличавшиеся от обычных пилотов более официальным видом. Я понял, что это члены комиссии по расследованию лётных происшествий и направился к ним.
- Добрый день. Я капитан рейса Америкен Пасифик три три ноль ноль, разбившегося вчера на посадке. Вы уже расшифровали записи самописцев? – спросил я.
- Да, сейчас как раз несём их на прослушку, - ответил один из них, державший в руке кейс.
- Разрешите мне присутствовать на сеансе?
- Побудьте, только не мешайте. Всё равно Вам долго не придётся слушать радиопереговоры в небе.
Я проследовал за членами комиссии в комнату прослушивания расшифрованных записей бортовых самописцев самолётов. Всё то время, пока прослушивалась запись радиообмена диспетчера с экипажем и внутрикабинных переговоров, а также просматривалась видеозапись показаний приборов, никто из нас не проронил ни слова. После прослушивания меня подвергли короткому допросу:
- Почему Вы не ушли в Ростов, где имелись системы приборного захода?
- Потому что меня ждали в Сочи.
- На глиссаде Вы допустили ошибку, двигаясь с меньшей скоростью, чем положено. Вы настолько были уверены в своём самолёте?
- Да, потому что я сажал его в Аспене, держа скорость в глиссаде сто сорок узлов и вертикальную скорость минус тысяча пятьсот футов в минуту, и там всё закончилось благополучно.
- Что ж, молодой человек… Теперь временно покиньте помещение, мы будем совещаться. Когда вынесем решение относительно Вашей дальнейшей работы, мы Вас позовём, чтобы огласить вердикт.
Я поднялся и, выйдя в коридор, присел в одно из кресел и задумался. «Нет, возможности избежать катастрофы не было, потому что при заходе на ВПП два был слишком сильный попутник, можно было рухнуть в море или при касании подломить шасси, а там бы самолёт всё равно развалился, и кто знает, сколько было бы жертв? Короче, хоть по морде, хоть по заднице, но всё равно получил бы своё». Услышав звук открываемой двери, я повернул голову. Председатель комиссии жестом пригласил меня в комнату. Заняв своё место, он обратился ко мне:
- Вы в этот раз прилично провинились, за такое лишают лицензии до конца жизни. Но, учитывая запись бортовых самописцев, мы решили ограничить Ваши права сроком на один месяц с выплатой ущерба всем пострадавшим. Вам запрещено летать в качестве КВС на больших воздушных судах до первого ноября текущего года, потом Вы будете обязаны пройти тест на профпригодность. От его результатов зависит Ваша дальнейшая лётная жизнь.
Я с благодарностью кивнул председателю и сказал:
- Я с радостью предстану перед Вами после тестового рейса. Разрешите идти?
- Идите и возвращайтесь, когда Ваша профпригодность будет проверена.
Не чувствуя ног от радости, я выбежал из диспетчерской вышки и, покинув зону аэропорта, позвонил Кате:
- Солнышко, мне уже вынесли приговор. Ограничилось только переводом во вторые пилоты больших самолётов на один месяц с выплатой ущерба всем пострадавшим, а на малых самолётах можно продолжать летать без ограничений!
- Прекрасно, милый, - ответила Катя. – Когда тебя ждать?
- Пока не знаю. Мне ещё надо Виталию Ильчуку позвонить, спросить, как он. Если что-то случится, я тебе позвоню. Пока, солнышко. Цём-цём тебя, - ответил я и прекратил разговор.

Напарник

Отыскав в телефонной книге запись «Виталик Ильчук», я выделил её и нажал на клавишу вызова и приложил трубку к уху, считая гудки. Один… Второй… Третий… Чётвёртый… В трубке раздался щелчок, означавший, что вызываемый абонент «снял трубку» и готов разговаривать, и вслед за этим раздался голос Виталия:
- Слушаю тебя, тёзка.
- Виталик, я сейчас возле аэропорта, - ответил я и спросил: - А ты сейчас где и в каком состоянии?
- Виталь, я в больнице номер три, в травматологии.
- Что случилось? Уж не сломал ли ты ребро?! – встревоженно спросил я, вспоминая события прошлой ночи.
- Да, причём не одно. Когда меня просветили, то сказали, что у меня сломаны два верхних правых и два нижних левых ребра, как раз там, где я был пристёгнут.
- Ёёёёлки-палки… К тебе хоть пускают посетителей?
- Уже пускают, так что заходи, когда сможешь.
- Спасибо, Виталик, зайду позже. Держись и самое главное – не сгибай грудную клетку, - попрощался я и нажал на клавишу завершения вызова. Затем вновь набрал номер жены:
- Катюша, как ты там? Не проголодалась?
- Нет, Виталичек, я уже позавтракала. А что там с Виталием Ильчуком?
- Он в третьей больнице, в травматологии, с переломом рёбер. Его надо навестить.
- Зайчик, поедем вместе, когда ты придёшь.
- Хорошо, любимая, тогда я буду через полчаса.
По пути в гостиницу стоял банк. Сняв в его банкомате сумму в долларах, эквивалентную пяти тысячам рублей, я обменял доллары на рубли в кассе и уже с наличностью пришёл в свой номер. Катя уже ждала меня, полностью готовая к выезду. Закрыв свой номер и отдав ключ дежурному регистратору, мы вышли на автобусную остановку, сели в маршрутное такси и поехали к третьей больнице.
Возле больницы стоял продуктовый супермаркет. Я купил там полкилограмма свежего творога, триста граммов сахара и стаканчик сметаны, затем в больничной аптеке купил баночку «Кальцемин-Адванс» и мы с этими гостинцами зашли в палату к Виталию.
- Привет, тёзка, - сказал я ему, выкладывая покупки на тумбочку. – Ты обедал?
- Нет, ещё не успел, - ответил Виталий Ильчук. – У нас обед только с четырнадцати ноль ноль.
- Всё, теперь можешь не беспокоиться о обеде, - усмехнулся я. – Где твоя посуда?
- Возьми в тумбочке, внизу. Мне же ещё нельзя ходить, еду носят персонально, как королю, - усмехнулся в ответ друг.
Я открыл его тумбочку и обнаружил на нижней полке кружку, тарелку и чайную и столовую ложки. Достав тарелку и столовую ложку, я выложил творог в тарелку, вскрыл сметану и сахар и приготовил сладкий и полезный десерт, а затем сказал, улыбаясь:
- Так, тёзка, приятного аппетита. И пока ты это не съешь, я от тебя не отстану. Тем более что тут не очень много еды.
Виталий благодарно кивнул и принялся кушать. На его лице было видно, что он наслаждается вкусом еды. Катя тем временем разговаривала по своему мобильнику с Наташей, одной из бортпроводниц нашего самолёта. Закончив разговор, она спросила меня:
- Виталик, наши девочки тоже в этой больнице. К счастью, у них ничего не сломано, но они находятся под наблюдением. Можно я навещу их?
- Конечно, Катюша, иди. А мы тут побеседуем. Когда будешь уходить, позвони, - ответил я, целуя жену.
Катя улыбнулась, возвращая мне поцелуй, и вышла из палаты. Какое-то время, пока Виталий был занят угощением, мы молчали. Когда друг закончил кушать и поставил посуду на тумбочку, я спросил:
- А где тут можно помыть посуду? Не хочется оставлять её грязной.
- Да оставь, всё равно санитары ко мне приходят с обедом. Заберут и помоют. Лучше расскажи, как я очутился в карете скорой помощи и что там ещё нового у тебя есть, - ответил Виталий Ильчук.
- Ну, до кареты тебя дотащили спасатели. А из кабины тебя вытащил я, когда очнулся. Мы ж все повырубались в момент удара, только ты даже глаза не закрыл. А сегодня уже расследовали это происшествие, и комиссия перевела меня во вторые пилоты на месяц, а в начале ноября мне надо пройти тест на профпригодность. Естественно, надо выплатить ущерб всем пострадавшим. Кроме всего прочего, на мне теперь висит семьдесят трупов.
- Да ты что?! А тогда почему такое мягкое решение?
- Местные условия. Наверное, в составе комиссии был один из местных, который знал, что при посадке на двадцатую или двадцать четвёртую ВПП бывает много аварий. Председатель так и дал мне понять, что будь это не в Сочи, то меня бы лишили лицензии до конца жизни. Оно и понятно – где-нибудь на равнине грохнуть такого красавца может только идиот. Слушай, а ты спрашивал у врача, сколько тебе тут лежать?
- Да спрашивал. Он сказал, что месяц подержит без права выхода из палаты, пока рёбра не срастутся.
- Весело… - процедил я. – Впрочем, тебе будет тяжелее без Неба, чем мне. Я-то смогу водить всякую малышню, которая есть у нас, а вот каково тебе будет слышать звук турбин или винтов над головой?...
- Да ничего, переживу. Ведь месяц – это не пожизненно. А ты работай, ведь без тебя загнёмся. Нет, но в Аспене мы тогда классно отожгли, я думал – всё, хана будет, а ты его вёл по глиссаде, как по ниточке. И ты хорош, мог бы тогда сказать, что в Аспене заход крутой, - ответил друг с усмешкой.
- Виталь, ну ты и сравнил Аспен с Сочи. Ведь одно дело – потерять на глиссаде четыре тысячи, и другое – двенадцать тысяч, - усмехнулся я в ответ. – Я сам на глиссаде в Аспене нервничал, когда видел на спидометре сто сорок узлов при вертикалке минус тысяча пятьсот, ведь семьсот пятьдесят седьмой – это тебе не Лирджет сорок пять, а что-то более тяжёлое. А помнишь, как мы гоняли его из Украины в Штаты с промежуточными посадками? Там тоже один аэродромчик был рассчитан только на Гранд Караваны или Дэши восьмые, а я мы тогда спокойно приземлились и потом взлетели. Там же полоса была шесть тысяч пятьсот футов в длину, формально мы могли оттуда работать. Эх… Такого красавца потеряли… Жаль, что я не пью, а то бы точно помянули. И поди ж ещё догадайся, как себя поведёт тот семьсот пятьдесят седьмой с винглетами, который пылится в Гамбурге.
- Виталь, не спеши. Ты сначала с пострадавшими рассчитайся, а потом думай за новый самолёт.
- Конечно, сначала надо рассчитаться с пострадавшими. Это я так, уже целюсь в будущее. Блин, аж слюнки текут от того мартинэйровского Боинга. Правда, с теми крылышками он красавец?
- Ну да. Мне он тоже понравился. Нет, что бы там ни говорили, что семьсот пятьдесят седьмые уже устарели как класс, но самолёт – как женщина, которую не старит время. Ведь красота – она всегда красота.
- Ну да. А вообще-то самая классная кабина у CRJ -200LR американо-канадской сборки. Эх, такой бы индикатор на лобовом стекле – да в Боинг, там сразу видна точность визуальной глиссады и курс.
- Как кому. Мне не нравится, что там на панели автопилота нет окошек с выставляемыми параметрами полёта, хотя привыкнуть можно. Да и в воздухе он не очень устойчив.
- Что ж ты от него хочешь – крыло ведь маленькое, как у всех Бомбардьеров начального уровня. Зато на нём можно пилотаж крутить.
- Кэп, ты неисправим. Кончай меня смешить, ведь грудь болит. Всё равно потом полетаем.
...Наши воспоминания нарушил звонок Кати. Я нажал на клавишу ответа.
- Зайчик, я навестила наших девочек и уже ухожу, - сказала Катя.
- Жемчужинка, спасибо, что сказала. Я перехвачу тебя возле главного входа, - ответил я. – Сейчас тоже закончу разговор и уйду.
- Хорошо, золотце, я подожду, - ответила Катя и закончила разговор.
- Всё, Виталик, мне пора, - сказал я другу, пожимая его руку. – Пока я буду тут, то буду к тебе заходить, а потом буду планировать дневные рейсы в Сочи.
- Пока, тёзка. Буду рад тебя видеть, - попрощался Виталий Ильчук.
Я вышел из травматологического корпуса и направился к главному входу больницы. Приближаясь к воротам, я увидел подходившую жену и ускорил шаг, чтобы не заставлять Катю ждать. Мы подошли к воротам одновременно. Я церемонно подхватил Катю под руку, и мы подошли к остановке. Дождавшись своего автобуса, мы вернулись в гостиницу.

Возвращение

В номере я спросил жену:
- Катюша, что там с девочками?
- Виталик, их послезавтра выписывают, - ответила Катя. – Повреждений у них нет, шок прошёл, и доктора не видят причин держать их взаперти.
- О, хорошо. За ними тут как раз есть три номера, если они захотят тут пожить.
- Знаешь, солнышко, мы тут не будем задерживаться. Ведь сидя в гостинице, денег не заработаешь, а с пострадавшими надо рассчитаться.
- Как хочешь, жемчужинка. Мне самому хочется за штурвал. Ладно, эти пару ночей мы ещё поживём тут, а потом я позвоню нашим, чтобы забрали нас.
…Прошло двое суток. За это время я дважды успел навестить друга в больнице и сообщить ему, что скоро улетаю домой, но буду по возможности присматривать за его лечением. Наших бортпроводниц выписали из больницы. Позвонив нашим свободным пилотам, я обьяснил им ситуацию и попросил прислать за нами Bombardier BD – 700 Global Express, который мы держали для небольшого количества пассажиров и который идеально подходил для приземления в Сочи.
Наш самолёт в 16:50 привели Андрей Поплавский и Андрей Круковский. Было ещё достаточно светло для контролируемого визуального захода, и они не падали с двенадцати тысяч футов, а аккуратно снижались, огибая горы. Посадка получилась очень красивая и мягкая, и я получил удовольствие от этого зрелища.
- Спасибо, что прилетели, - поздоровался я с друзьями. – Ну что, принимаете безлошадных?
- А что с вами делать? – ответил Андрей Круковский с улыбкой. – Загружайтесь, и будем уматывать.
Мы не замедлили воспользоваться его приглашением. Когда наши пилоты заполнили полётный план и запрограммировали компьютер, мы взлетели. Рейс до Ровно занял немногим больше двух часов. Я задумчиво смотрел в иллюминатор, любуясь облаками и игрой света, пока не зашло солнце. Катя же всё это время сидела, склонив голову на моё плечо. Наши раздумья прервал едва заметный толчок в момент приземления, за иллюминатором замелькали огни посадочной полосы. Тут же вышли тормозные щитки и сработали автоматические тормоза колёс, и самолёт быстро замедлил движение. Затем, управляемый опытным пилотом, свернул на стоянку и там остановился. Двигатели затихли. Я встал с кресла, подошёл к двери и открыл её, выпуская пассажиров и экипаж, затем закрыл и запер самолёт.

Вновь в небесах

Месяц испытательного срока, отпущенный мне комиссией, пролетел незаметно и без особого различия для меня, потому что я вновь занимал привычное левое кресло своих самолётов (они были не такими большими, как разбившийся). Удивительно, но происшествие не убавило число желающих пользоваться услугами моей авиакомпании, что позволило мне в течение месяца полностью выплатить материальную компенсацию оставшимся в живых пострадавшим пассажирам того злополучного рейса и представителям семей пятидесяти погибших пассажиров. Мои подопечные отнеслись с пониманием к временному ограничению по своим зарплатам (которая была достаточно высока для безбедной жизни), да и я, недоплачивая себе половину заработной платы, не чувствовал себя ущемлённым. К сожалению, рейсов в Сочи не получалось запланировать чаще одного в неделю, потому что наши пассажиры больше интересовались Сейшельскими и Гавайскими островами, а также Обьединёнными Арабскими Эмиратами, так что Виталия Ильчука я навещал всего четыре раза. При чётвёртом рейсе в Сочи мне удалось благополучно пройти тестовый полёт на профессиональную пригодность капитана больших самолётов, а вскоре после этого я окончательно расплатился со всеми потерпевшими.