Токката

Ее жизнь полна однообразия.

Такого глупого, узнаваемого, надоевшего до мигрени по ночам и тошноты по утрам.

Муж изменяет ей со своей секретаршей. Лучшая подруга неизменно называет секретаршу мужа "институткой", с тех самых пор, как услышала это слово впервые. Секретарша мужа смотрит с необъяснимым чувством превосходства, когда изредка "забегает" в обед за забытыми мужем документами, и улыбается одновременно издевательски и вежливо.

Она уже не помнит, ревновала ли мужа хоть когда-нибудь ко всем этим "зайцам-рыбам-солнцам".

Но помнит, что когда-то любила. Точно любила.

Только не помнит, когда именно. Может, еще в университете?

После тридцати у нее наметилась тахикардия и появилась одышка. Слишком много сигарет и жирной пищи. Нет, она, конечно же, все еще привлекательна. Она тратит до трехсот долларов в неделю, чтобы этой привлекательности хватило еще лет на двадцать.

Иногда она думает, что эти деньги можно было бы вложить и более выгодно. Но потом она приходит на тренировку и видит идеально отточенное, скульптурное тело своего тренера по калланетику, потом она приходит на прием к своему косметологу и видит ее ухоженную, бархатную кожу нежного оттенка домашних сливок, без единого волоска на лице, руках и ногах, потом она приходит к мастеру маникюра, потом - к массажистке, потом...

Иногда собственный распорядок дня кажется ей расписанием рейсового авиалайнера.

Она работает с девяти утра до четырех дня. Она спит с десяти вечера до пяти утра. Лучшая подруга приходит к ней в каждую вторую и четвертую пятницу месяца, с семи до девяти вечера. Каждую первую и третью пятницу - она сама приходит к своей единственной подруге.

Иногда они идут ужинать в ресторан в центре города, всегда в один и тот же. Иногда пьют дома Бейлис или Мартини.

В субботу муж остается у очередного "зайца-рыбы-солнца", а она посвящает вечер йоге. И ложится спать на час позже.

Каждое второе воскресенье она встает в десять и к двенадцати идет на прием к своему психотерапевту.

И у него на приеме она плачет. Плачет ровно пятнадцать минут, чтобы за оставшиеся сорок пять сошла краснота и отечность, чтобы восстановить макияж и образ уверенной в себе, самодостаточной женщины. И говорит безостановочно.

Она рассказывает, как в четырнадцать лет мечтала стать танцовщицей. Или художницей. Или стюардессой. Хотя, на самом деле не мечтала стать ни кем, во всем слушаясь родителей, которые спланировали ее жизнь с самого момента ее зачатия.

Она рассказывает, что ненавидит своего мужа, что ненавидит свою работу, ненавидит свою подругу и планирует обналичить все свои счета и переехать в другой город. Или страну. Или на другой материк.

Психотерапевт спрашивает:

- Вы действительно этого хотите?

И она отвечает:

- Нет.

На самом деле ее устраивает муж, принимающий в ее жизни и карьере ровно столько участия, сколько она ему сама позволяет, брак с которым стал самым выгодным в ее жизни контрактом. Устраивает работа, на которой она сама себе начальница, не смотря даже на то, что семь лет назад период карьерного роста обернулся для нее язвой желудка и нервным истощением. Устраивает лучшая и единственная подруга, которая мечтает стать для ее мужа очередным "зайцем-солнцем-рыбой", но у нее нет ни единого шанса, потому что муж предпочитает субтильных девочек не старше двадцати, а не тридцати шестилетних, обрюзгших от безделья баб.
Психотерапевт давно перестал задавать положенные на подобных сеансах вопросы, потому что однажды она ему сказала:

- Доктор Уоллес, вопросов мне хватает на работе. Я плачу вам за то, чтобы вы молча слушали. Хотите еще что-нибудь спросить?

И доктор Уоллес ответил:

- Нет, миссис Адамс. Я вас слушаю.

На самом деле ей не нужен психотерапевт. На самом деле она выбрасывает все выписанные им рецепты в корзину для бумаг в его же приемной.

Ее жизнь настолько однообразна, что иногда она говорит доктору Уоллесу:

- Знаете, иногда я думаю о самоубийстве. Мне осточертела моя жизнь. Но потом я думаю - какого черта? В это тело денег вложено, как в швейцарский банк! Нет, вы только подумайте, стоило ли лечить желудок, чтобы отравиться? А если я не смогу правильно отравиться? Знаете, каков процент неудачных попыток отравления? Все прочее того хуже. Мой крем для кожи стоит семьсот долларов за семьдесят миллилитров, его делают на заказ, беря за основу стволовые клетки эмбрионов. Вы видите, в каком идеальном состоянии моя кожа? Разве не кощунственно будет ее стереть или порезать? Что-то у меня горло пересохло. Будьте любезны, скажите сделать мне кофе. Без сахара, две порции сливок. Моя тренер по фитнесу говорит, что для тридцати пяти лет у меня отличная форма. Конечно, она врет. Я знаю свои проблемные зоны. Увы, в свое время я не имела возможности уделять должного внимания своему телу. Вы знаете, что старые жировые отложения на внутренней стороне бедер и брюшной складке после тридцати лет невозможно согнать физическими упражнениями? Впрочем, если сравнивать с тем, до чего довела себя Британи, я выгляжу почти идеально. Но только почти. Все равно, столько усилий, денег, времени. Я читала, что утопленников раздувает почти втрое, представляете? Ни за что не стала бы топиться.

Когда она уходит, в глазах доктора Уоллеса так явственно читается облегчение, что она с трудом перебарывает желание увеличить время их сеансов до двух часов.

Вечер воскресенья они с мужем посвящают друг другу.

Он вежливо интересуется, как идут дела в ее студиях, она вежливо отвечает:

- Все прекрасно.

Или:

- Ищу свежий материал.

Или не совсем вежливо:

- Зайца своего контролируй, со своей работой я сама разберусь.

В первых двух случаях муж просто кивает и переводит тему на погоду или цены на нефть. В последнем - тушуется и все равно переводит тему.

Они никогда не говорят друг с другом на личные темы.

Когда-то ей кричать хотелось, или ударить его, но она только спросила:

- Где ты, мать твою, был пять лет назад, когда я тебя боготворила, когда я нищая и голодная подыхала в твоей гребанной стране?

А в ответ услышала только:

- Извини. Тогда мне не нужна была жена-нахлебница. Соглашайся. Ты же знаешь, я не оставлю тебя в покое.

И она согласилась. Она больше не была влюбленной девочкой-иммигранткой, рванувшей за океан вслед за мужчиной своей мечты. Который выставил ее за дверь, когда она чудом нашла его. Который потом нашел ее сам, когда она уже пережила и вычеркнула эту любовь из своей жизни.

Теперь она смотрит на своего мужа, на его нервный, тонкогубый рот, на руки с некрасивыми пальцами, на абрис ранних залысин, и видит человека, в жизни которого всегда была и будет только одна женщина - валюта.

И ей даже не жаль. Ни себя, ни его.

У нее есть секрет.

То есть, на самом деле ни для кого он никакой не секрет, но ей намного приятнее считать его секретом. В ее жизни есть фактор риска и спонтанного порыва. Однообразие ее жизни он нарушает бесцеремонно и восхитительно.

- Привет, женщина с железными яйцами! - смеется он в трубку мобильного во втором часу ночи. - Я стою под твоим домом, я хочу жрать и трахаться.

Или:

- Ленчик, бриллиантовая моя, я сбежала от моего рабовладельца на две недели. Давай чухнем в Италию? - в разгар рабочего дня, в середине недели, в любое время года.

Или:

- Элен, это Британи. Тут у меня дома твоя... знакомая. Думаю, она не совсем трезва. Может, заберешь ее? - в какое угодно время суток.

И тогда она злится.

Потому что это нарушает ее устоявшийся, идеальный распорядок, это не вписывается в ее почасовое расписание. Она просыпается во втором часу ночи и открывает дверь. Она инструктирует заместителей и срывается на две недели в Италию. Она едет забирать свою "знакомую" у Британи, и обнаруживает, что "не совсем трезва" - это совсем не то выражение, которым можно назвать упившегося до невменяемости человека.
Если бы она могла, она бы заперла ее в спальне и не выпускала на улицу, не показывала бы людям, приковала бы к трубе автономного отопления и содержала бы всю жизнь. Как кошку. Как жаль, что ее сумасбродная девочка не кошка. Как хорошо, что она не кошка.

И тогда ее сердце просто плавится от нерастраченной, тщательно законсервированной в его глубине нежности.

Она бы хотела сказать:

- Не уходи больше. Никогда.

А вместо этого говорит:

- Ты надолго?

Потому что знает - у девочки натура бродячей кошки, она не выживет на одном месте.

Она бы обязательно спросила:

- Хочешь, в этот раз я поеду с тобой?

Но ей так страшно услышать:

- Зачем?

И поэтому она жадно, почти одержимо ловит каждое мгновение, чтобы потом, когда ее девочка снова исчезнет, было о чьих мечтах рассказывать и плакать.

Она чувствует себя вампиром или наркоманом, подсевшим на чужую жизнь, на чужие психозы, чужие мечты и чудачества.

Она бы непременно призналась:

- Я не живу без тебя.

Или:

- Я живу тобой.

Возможно даже:

- Я люблю тебя.

Если бы только это было правдой чуть больше, чем на половину.

Но в ее однообразной, стабильной и обеспеченной жизни, фактор риска навсегда прописан в графе "форс-мажоры".
На самом деле ее это устраивает.

И лишь иногда она прикидывает, как долго это будет устраивать ее девочку. И что делать, когда устраивать перестанет.

Ведь все девочки рано или поздно взрослеют.