Пионерочки-хотелочки и профессиональный риск

Из серии рассказов о Феликсе Железном, по прозвищу Железный Феликс. В данном рассказе описывается эпизод, происшедший тогда, когда восемнадцатилетний художник руководил кружком прикладного искусства в пионерском лагере. 


1.

В начале мая старший брат   Феликса  Семён нашёл большую халтуру, - оформление пионерского лагеря «Заветы Ильича» (опять Ильич тут как тут!), расположенного на пятнадцатой станции Большого Фонтана. Причём, лагерь не простой, а образцово-показательный. Всеукраинского значения. Принадлежащий Центральному Совету профсоюзов Украины.

Это был очень ответственный заказ, но – хорошо платили!

Основную работу – огромные стенды и транспаранты – выполнили художники комбината художественного фонда. Но оставалось ещё множество мелких работ – стенгазеты, дверные таблички, указатели, распорядки дня, правила поведения, тексты различных песен и гимнов, оформление пионерской комнаты и столовой, флаги и вымпелы.

Пантелей Парфентьевич, начальник пионерского лагеря, полковник в отставке, Герой Советского Союза, пожилой мужик с бровями, как у Брежнева, выделил двум нашим художникам просторное помещение. Не скупился, хорошо кормил в уже работающей столовой лагеря. Дал им комнату для ночлега. Но ежедневно подгонял:
- Вьюноши, время не ждёт, поджимает! Давайте в темпе! Открытие – на носу!
На носу у него было старомодное пенсне, которое всё время спадало, но не падало на пол, ибо держалось на золотистом шнурке.

Время действительно поджимало. Братья трудились, не покладая рук.
Весь персонал пионерлагеря, в свободное от работы время, приходил на них посмотреть. И все цокали языками и чмокали губами, восхищаясь их мастерством.

Уже через пару дней рыжие братья-разбойники обзавелись секс-партнёршами. Семён совратил медсестру Генриетту Михайловну, даму лет тридцати, сухощавую, строгую, малопривлекательную, но хорошо обеспеченную мужем-мариманом.

Феликс очаровал помощницу шеф-повара Оксану, семнадцатилетнюю симпатюлю, пышечку, с ямочками на щеках, беспредельно страстную в любви. Приходя на свидание, тихонько проникая в их комнату, она каждый раз приносила что-нибудь вкусненькое: то пончики с повидлом, то зажаренную половинку цыплёнка, то плацинду с кабаком, то кусок отваренного, а затем запечённого, нашпигованного морковкой и чесноком мяса. Ела это мясо вместе с ним, чтобы он не стеснялся запаха чеснока.
Всей этой вкуснятины не было в меню. Она тайком готовила, старалась для любимого. Но Феликсу было с ней скучно. Примитивное дитя рабочей Пересыпи. Секс-машинка, мягкая игрушка, – и только. Впрочем, – всегда на подхвате, под рукой, а то и под ногой - и он это ценил.
Семён не мешал им, все вечера и ночи проводил в комнате медсестры.

В двадцатых числах мая в лагерь «Заветы Ильича» приехала старшая пионервожатая, Лидия Максимовна Шуметьева.
Когда братья увидели её, они буквально обалдели. Языки у них запали, и они долго не могли произнести и слова.
Яркая брюнетка с голубыми глазами, что само по себе - большая редкость, двадцатитрёхлетняя Лидия Максимовна производила сногсшибательное впечатление на всех мужчин, без исключения. У неё был идеальный украинский тип лица – точёное, очень белое, с ярким румянцем на пол щеки, с чёрными, изящной формы бровями. Глаза её сверкали, как два идеально отшлифованных голубых опала.
И фигура была под стать. Очень стройная, с тонкой талией. Бёдра и грудь, как говорится, в самый раз! А ноги… Ноги старшей пионервожатой – это… это… это вообще отдельный разговор!

И внутренне, характером своим Лидия Максимовна оказалась незаурядной личностью. Обаятельная в разговоре и общении, живая, бойкая, энергичная, предельно коммуникабельная, она привлекала к себе людей, притягивала, как сильный электромагнит, постоянно находящийся под напряжением.
Все, и мужчины и женщины, слушали её, открыв рты. Все умолкали, когда она начинала говорить. Потому что говорила она так умно и так по делу, что любое чужое слово, сказанное поперёк, сразу превращалось в глупость. И собеседник прекрасно это сознавал и тушевался.

Авторитет Лидии Максимовны вырос до небес, когда выяснилось, что она – корреспондентка одной из республиканских газет, член ЦК комсомола Украины, и прибыла в пионерский лагерь по путёвке ЦК.
Сам Пантелей Парфентьевич, на что уж полковник, фронтовик и герой, и тот сник перед новой старшей пионервожатой, а через пару дней вообще отошёл в тень, передав в её руки руководство лагерем. И она с лёгкостью и житейской мудростью, непонятно как приобретённой в столь молодые годы, решала все вопросы и проблемы, множество которых возникало ежедневно.

Все – и главврач, и шеф-повар, и завхоз, и физрук, и начальник охраны, и даже кураторы из обкома профсоюза - все они с этого момента по всем вопросам обращались исключительно к Лидии Максимовне, а не к тугодуму–полковнику.
Парфентьевичу оставалось только одобрять её решения, что и делал он беспрекословно.

Старшая пионервожатая, энергия из которой била фонтаном, тут же взяла в оборот братьев Железных. Впрочем, как и всех остальных людей на территории   лагеря.
Поначалу она категорически забраковала половину из того, что они уже успели намалевать. И велела, - то, то и то переделать, а вот это вообще выкинуть с глаз долой!
- Но где время взять? – взмолились братья, робея под её насмешливым взглядом. – Через десять дней – открытие!
- Я вам одолжу! – заверила Шуметьева.

И, представьте себе, одолжила! Потому что привезла с собою массу нормативных материалов и методических пособий, подробно объясняющих, каким должно быть художественно-политическое  оформление образцового пионерского лагеря. С фотографиями и цветными рисунками, на которых показаны были образчики стендов, стенгазет, плакатов.
Братья воспрянули духом. Теперь уже не приходилось им ничего придумывать и изобретать, на что уходила масса времени. Копируй – и все дела!

И работа закипела.
- Ну и Лидия! Вот это – человек! – восхищался Семён.
- Потрясно! – вторил ему Феликс, который уже влюбился в Лидию Максимовну по самые уши. Ибо, как я уже упоминал, влюблялся мгновенно, с пол оборота.
Влюблённость эта была чисто платонической, ибо ни о какой интимной близости с такой блестящей, незаурядной, авторитетной личностью речи быть не могло. И Феликс отдавал себе в этом отчёт.
Но - обожать её, восхищаться ею, любоваться ею, ловить её взгляд, впитывать в себя каждое её слово, – кто бы мог ему это запретить!
Лидия Константиновна чувствовала, что парень неровно дышит в её присутствии, но никак не реагировала. Не привыкать ей было к повышенному вниманию парней и мужчин.

2.

Через пару дней, в полдень, она подольше задержалась на плацу у столов, где трудились художники.
- О, вот это – уже другой компот! – решила похвалить она их работу. – Мальчики, вы растёте прямо на глазах.
И, дав несколько ценных указаний, спросила:
- Мальчики, вы не знаете кого-либо, кто бы мог вести в лагере кружок рисования и прикладного искусства? Я имею в виду: выжигание на фанере, вырезание силуэтов из цветной бумаги, вышивание, макраме, лепку из пластилина.
- Таковых не знаю, - сказал Семён, – вот если бы кружок бальных танцев и галантного обращения…
- А вы, что, специалист по этому делу? – Лидия Максимовна подняла вверх свои прекрасные чёрные брови.
- Вообще-то нет. Но я мог бы попробовать.
- Ах, вы шутите, а я серьёзно спрашиваю. Кружок рисования нам крайне необходим.
- Я сейчас как раз поступил на худ-граф педина. Спрошу у преподавателей, может быть, кого-нибудь это заинтересует, – предположил Феликс.
- Лидия Максимовна! – воскликнул Семён. - Есть идея! А почему бы вам не предложить моему брату этим заняться?
- Вы опять шутите! Сеня, вы неисправимы!
- Нет, на этот раз я вовсе не шучу. Как вы уже заметили, надеюсь, он прекрасный художник! Кроме того, готовый мастер прикладного искусства. Лучшего вам не сыскать! Режет гравюры и фигурки, лепит из глины, выгибает различные силуэты, рисует на стекле, выжигает.

Насчёт стекла и выжигания, это Семён приврал.
- Да? Это интересно, - сказала Лидия Максимовна. – Но тут нас больше интересует умение общаться с детьми, некоторые, так сказать, педагогические навыки.
- Насчёт этого можете не беспокоиться! – заливался соловьём Сеня. - Он – врождённый педагог! К тому же, студент педагогического института. Видели бы вы, как липнет к нему малышня!
- Когда это липла? – решил уточнить Феликс.
- Ты что, не помнишь, - когда мы работали во дворе у бабы Клавы? Помнишь, ты показывал окрестным ребятам, как лепить чёртиков, как рисовать, как силуэты гнуть. Да они же от тебя потом отстать не могли!
- Да, - вспомнил Феликс, - было.

Лидия Максимовна немного подумала и сказала:
- Что ж, можно попробовать. А не то, пока будем искать другого человека, только время упустим. Феликс, а на каких условиях вы бы согласились работать у нас всё лето? Причём, не только вести кружок, но и выполнять обязанности художника. А именно – каждую смену рисовать по одной стенной газете для всех отрядов. А их у нас - восемь. Изготавливать реквизит для всяческих мероприятий, которых мы будем проводить немало. Ну и потом, - любые объявления, надписи, оформление итоговых альбомов. Работы, в общем, немало. Скучать не будете.
- Да, проблемки у вас…- протянул Семён. – Бери побольше, кидай подальше. Если бы это касалось меня, то я бы вам загнул цену – ой-ёй-ёй! Но брат мой – скромный парень. Дадите ему корочку хлеба с маслом и стакан молока, он и будет доволен.
- Так на что вы рассчитываете, Феликс? – нетерпеливо повторила Лидия Максимовна.
- Я даже не знаю. Не могу сказать. Предложите сами, - нерешительно проговорил Феликс.
- Хорошо, я переговорю с Парфентьевичем. Иду к нему прямо сейчас!
Она не откладывала в долгий ящик. Не имела такой привычки. И быстрой, энергичной походкой направилась к зданию администрации.
- Швидкая дамочка! - восхитился Семён. - Слово и дело!

Шуметьева вернулась через пол часа.
- Так, с начальником мы обговорили. Предложения таковы. Отдельная комната для проживания – раз. Питание в столовой – бесплатное, как у всех сотрудников, - два. Впрочем, чисто формально они платят за питание, где-то около семи рублей. Но вас это не будет касаться. Кроме того, оформим вас на должность руководителя кружка с окладом восемьдесят рублей в месяц – это три. Подходит? Сейчас ответите или подумаете?
У Феликса перехватило дыхание. Это были царские условия! Отдельная комната на весь летний сезон, прямо у моря! Да только за это курортники платили хозяевам двести-триста рублей в месяц! А тут ещё и бесплатное питание по повышенным нормам! Да ещё и восемьдесят рублей зарплата! Здорово!
Но не успел он ответить, как вмешался Сеня.
- Условия, конечно, неплохие. Я так думаю, что мой брат их примет. Но есть ещё одна просьбичка.
- Какая? – невозмутимо спросила Лидия Максимовна.
- У нас есть маленький братик. Восемь лет ему.
Феликс недоумённо посмотрел на старшего брата.
- Ну да, Феля. Ведь мы же не можем забыть о Гарике! Очень хилый ребёнок! Ему бы совсем не помешали свежий морской воздух и диетическое питание!
- Этот вопрос я также должна обсудить с начальником лагеря.
Лидия Максимовна развернулась на каблуках и снова отправилась к Парфентьевичу.
- Ты что, сдурел? Причём тут Гарик?
Семён примирительно улыбнулся.
- Феликс, но мы же должны помочь Мире! Какая-никакая, но всё-таки - наша сестра. Кто ей поможет, как не мы?

Да, конечно, Мире следовало помочь. Но как только Феликс подумал о сестре и племяннике, тошно ему стало. Мира не из тех людей, что способны испытывать благодарность. Это доброе дело вылезет ему боком. Она будет приезжать сюда каждый день и предъявлять всё новые и новые претензии. К нему, Феликсу, и ко всему персоналу лагеря. Она всех тут задолбает! Будет упрекать, что её сыну не уделяют должного внимания. Что за ним не смотрят, что его не кормят, что его обижают. В общем, это будет кошмарный кошмар и ужасный ужас! И чего это Сёма влез со своим дурацким предложением! Добренький, за чужой счёт.
Но было уже поздно. Вернулась Лидия Максимовна.
- И этот вопрос утрясён. Берём вашего братика на весь сезон. Получите льготные путёвки.
- Льготные, это по сколько?
- По сорок рублей с копейками.
- Спасибо, Лидия Максимовна! – сказал Феликес. - Принимается. Мой старший брат оплатит эти путёвки.
Семён скис от такой новости.
- Хорошо, считаем, что мы договорились. Пишите заявление! Будете зачислены с первого числа.
- Но наш гонорар за эту работу останется тем же?
- Да, конечно! Работайте, мальчики! Темпов не снижать!

- Ты что, с дуба упал? – возмутился Семён, когда она удалилась.- С какой это стати я буду платить за Гарика?
– Предложил, значит плати! Или ты думаешь, что Мира заплатит? Как бы не так! Опять будет плакаться, то нуждается в деньгах, но никто ей не помогает.
- Верно, она такая. Но ты должен войти в долю.
- И не подумаю. Достаточно с меня будет - возиться с Гариком. Он мне покоя не даст. Будет ходить за мной, как привязанный, плакать и канючить: «Домой хочу, к маме!» Сопливый болванёнок.
Семён подумал о Гарике, вечно сопливом и хнычущем худобздее, с прыщами по всему телу и ячменями на веках обоих глаз, и его передёрнуло от отвращения.
- М-да, погорячился я.
- Добренький дяденька! Убить тебя мало.
- Ну что ж, убей меня! Но хоронить будешь за свой счёт.
- Генриетта Михайловна похоронит.
- О, кстати о птичках. Может, она даст денег на оплату путёвок? Скажу, отдам, когда Парфентьич с нами рассчитается.
- Да, ты отдашь… Когда рак свиснет.
- Ну, ты же меня знаешь. Я всегда отдаю. Когда-нибудь… Рано или поздно.
- Да, знаю. Потому тебе и одалживаю.
- И правильно делаешь, мой мальчик! Кстати, это называется - давать взаймы, а не одалживать.
- Всё равно не дам.

3.

Разговоры - разговорами, но жизнь вносит свои коррективы. Конечно, Феликс вошёл в долю, дал шестидесятник на путёвки для Гарика. Кроме того, нытьё Миры привело к тому, что братьям вдобавок пришлось купить племяннику два комплекта пионерской формы. Деньги у них были, Парфентьич рассчитался с лихвой.

Разговоры – разговорами, но обещанной комнаты Феликс не получил. Кураторы из обкома профсоюза и функционеры из республиканского Совета побеспокоились о своих семьях и о своих сопливых детях. И им выделено было пять лучших комнат.
Младшему персоналу лагеря пришлось потесниться и объединиться.

Но руководителя «изобразительной студии» (так солидно, посовещавшись, решили назвать кружок!) не оставили ночевать на улице или в какой-то там палатке. Большой, длинный класс для занятий кружковцев, имеющий две двери, два входа – со стороны центральной аллеи и со стороны хозяйственного двора – перегородили шкафами. И меньшую часть оборудовали для жилья. Поставили там кровать, тумбочку, небольшой стол, вешалку, провели туда освещение. Получилась вполне сносная комнатушка для одного непритязательного вьюноши.
Днём, правда, спать там было некомфортно, - мешали громкие детские голоса за перегородкой. Но Феликс никогда не спал в дневное время, не был к этому привычен. Да и работёнки ему хватало – с утра до вечера. Здесь деньги никому зря не платили.

Ярко выраженные знаки внимания оказывали ему девушки-пионервожатые. Но не было никакой возможности завести с ними интрижку и затащить в постель. Они неотлучно, все двадцать четыре часа находились при отрядах. И должны были – очень строгое правило! – ночью спать в отрядах, никуда не отлучаясь.

-------

Поначалу Феликс и сам толком не мог сообразить, с чего начать работу кружка, то бишь, изостудии. Вручил завхозу большой список необходимых материалов и инструментов. Но тот не спешил привозить, всё откладывал.
А первая лагерная смена уже началась. Прошло три-четыре дня. И неугомонная Лидия Максимовна стала делать прозрачные намёки, - пора, мол, и к своим прямым обязанностям приступать!

И тут Феликс вспомнил о мыле. И написал объявление о начале работы «изобразительной студии». И прикнопил его к двери столовой.

Пару лет назад, совершенно случайно Феликс обнаружил, что существует    прекрасный материал для вырезания – обычное туалетное мыло!
Оказалось, что на брусках мыла можно вырезать изящнейшие рельефы и барельефы. Выяснилось, что эти изделия, после шлифовки их тонкой материей, неотличимы от мраморных или нефритовых (хвойное мыло), могут храниться годами, не теряя первозданного вида.

В назначенное время, после полудника, пришло четыре будущих студийца. Не густо, если учесть, что в лагере отдыхало две сотни пионеров.
Начало было неутешительным. Феликс даже расстроился. Вполне может так случиться, что никто так и не заинтересуется. Ведь в пионерлагере – полным-полно развлечений. Кому охота нудиться, сидеть и рисовать?
Возраст четырёх студийцев – трёх девочек и мальчика – также не внушал оптимизма. Им было на вид по восемь-девять лет, совсем малышня! Что они могут? Разве что в песочнице ковыряться.
Но ничего не поделаешь! Назвался груздем – полезай в кузов.
- Девочки, и ты, мальчик, а у вас мыло есть?
- Есть, Феликс Янович.
- А зубные щётки?
- Есть, Феликс Янович.
- Пойдите в отряд, возьмите и принесите!
- А зачем, Феликс Янович?
- Вернётесь, узнаете.

Принесли.
- А сейчас мы с вами будем делать ножики для вырезания. Смотрите, как это делается!
Феликс заточил ручку зубной щётки об асфальт. На это ушло две-три минуты.
- Понятно? Приступайте!
Тщательно, высунув от натуги языки, принялись затачивать. Кое-как заточили. Феликс подправил.
- А теперь начнём вырезать. Вырежем белочку, грибочек, домик с трубой и собачку.
- Чур, я собачку! – закричал мальчик, подняв руку.
- И я хочу собачку! – сказала девочка.
- И мы хотим собачек!- закричали две другие.
- Хорошо, вырежем собачек. Кто вырежет красивее, тот и станет победителем.
- А приз будет? – спросила пухленькая девочка.
- Приз? Конечно! Победитель получит совершенно новый, в обёртке, кусочек мыла.
- Ура! – закричали все четверо.

Феликс наметил контуры и объяснил им, как надо вырезать.
И они принялись за дело. Каждую минуту дёргали учителя за рубашку.
- А я правильно начала?
- А я?
- А как тут дальше?
- А у меня отвалился кусочек!
- А у меня ничего не получается.
Феликс подсказывал, подправлял, утешал:
- Всё получится!

Получилось, что всех четырёх собачек вырезал он сам. Но так ненавязчиво, незаметно, каждый раз вкладывая резачки в руки детей, что у них возникла полная иллюзия, будто этих прекрасных собачек вырезали они сами, самостоятельно, без посторонней помощи. Учитель только подсказал, и всё. Но это помощью не считается, ведь правда?
- А теперь отполируем платочками. Платочки у вас есть?
Нет, конечно! Пригодились пионерские галстуки.
У пухленькой  вышло лучше всех, и она получила приз. Вынула мыло из упаковки и стала заворачивать в неё своё произведение.
- Не прячь! Дай, покажи! – закричал мальчик.
- Всем показывать, давать, - поломается кровать! – басом ответила девочка фразой, которую, очевидно, не раз слышала в доме или во дворе.
«Нивроку, развитая нынче пошла молодёжь!» – подумал Феликс.

И дети побежали в отряды хвастаться.

Успехи малышей произвели впечатление на их товарищей и подружек. И через день, на очередное занятие студии, явилось уже человек пятнадцать. В руках у каждого пионера и каждой пионерки было по кусочку мыла, зубные щётки и платочки. Предусмотрели!
В этот день вырезали различных представителей животного мира. Учитель по многу раз брал в руки все бруски мыла и подправлял работы точными, выверенными движениями. Подрежет немножко и скажет одобрительно:
- Вот видишь, как хорошо у тебя получается! Старайся, скульптором будешь!
И опять же, пионеры и пионерки отходили от него, непомерно гордые своими творческими успехами. Внушалась им эта гордость и вера в свои замечательные способности очень умело. Что и говорить, Феликс работал с полной самоотдачей, как профессиональный гипнотизёр!

На следующее занятие пришло более тридцати начинающих скульпторов и резчиков по мылу.
Феликс Янович встретил их во всеоружии. Разложил на столах множество коробок и коробочек, привезенных завхозом, – гуашь, акварель, тушь цветные мелки, ручки, карандаши, кисти, пластилин, наборы для выжигания, лобзики и фанеру, сорок кусков «Детского» и «Хвойного» туалетного мыла.
Каждый студиец получил занятие по душе.
Но резьба по мылу была вне конкуренции!

Ещё через неделю в изобразительной студии занимался - не поверите! -весь пионерский лагерь!
Конечно, класс не вмещал всех. Поэтому, получив задание, пионеры разбредались по территории. И, устроившись где-то на тумбочке, на подоконнике, на ступеньках, - вырезали, лепили, выжигали, рисовали.
В воскресенье, в родительский день, самодельные сувениры торжественно, гордо вручались мамам, папам и бабушкам, которые приходили в неописуемый восторг. И тут же бежали за туалетным мылом.
Расхватывали, как перед войной, десятками кусков.
За три недели ближайший к лагерю магазин выполнил годовой план по этой позиции. А за три месяца – план трёх лет!

К большому удивлению самого Феликса, очень скоро обнаружились и настоящие таланты. Три-четыре студийца вырезали на мыле не хуже преподавателя. Их первые же работы их были впоследствии выставлены на областной выставке детского творчества и получили дипломы. Два десятилетних мальчика-близнеца бесподобно лепили из пластилина. Вылепленные ими фигурки - солдатики, офицеры и генералы – были точными копиями тех, что нарисованы в книжках, с филигранно выполненной экипировкой из пластилина различных цветов – настоящее чудо!
Впоследствии эти близнецы стали известными режиссёрами и художниками мультипликационного кино.
Но до того момента, как они пришли в студию Железного, никто, даже родители, и не подозревали о чудесных способностях, скрытых в этих мальчиках!

Одна девочка лет двенадцати плела замечательные панно в технике макраме. И через десяток лет стала выдающейся театральной художницей. Сплела великолепный занавес для постановки известного всей стране режиссера.

------

Не успела закончиться эра мыла, как началась эра стекла. Феликс выпросил у завхоза несколько старых оконных стёкол, вооружился алмазным резаком и нарезал множество прямоугольных стёклышек размером с тетрадный листок. И научил детей изготавливать красочные плакетки.
Техника изготовления была примитивнейшей. На какую-нибудь книжную иллюстрацию накладывается стёклышко. Затем пером, обмакнутым в тушь, обводятся все контуры и линии разделения цветов. После высыхания туши стёклышко переворачивается и ячейки аккуратно заливаются эмульсионной краской, подкрашенной акварелью. Такая вот примитивная техника позволяет изготавливать очень симпатичные, яркие, красочные настенные плакетки.

И эта лёгкость очень привлекала пионеров. Стёклышки разошлись по рукам со скоростью ветра. Десятки художников сидели, где смогли пристроиться, и прилежно рисовали.
У завхоза очень скоро кончились все запасы стекла. Парфентьич приказал привезти пятьдесят новых листов и на свой страх и риск выделил деньги.
Но завхоз, как всегда, медлил.
Тогда пионеры стали бить окна. И приносили бесформенные куски стекла Феликсу.
- Феликс Янович! Вырежьте нам аккуратненько! Вы же умеете!
- Где взял? – строго спрашивал учитель.
- На свалке нашёл. Честное пионерское! – клялся маленький хулиган.
- Брешешь!
- Не брешу! Можете Кольку спросить.
Свидетель Колька стоял тут же, рядом, осторожно сжимая пальцами свой осколок стекла.
- Порежьте и мне, Феликс Янович!
Завхоз сильно злился на Железного и на его студийцев и ежедневно жаловался Парфентьевичу:
- Эти байстрюки в гараже все стёкла повыбивали. И в прачечной.
- А ты вставляй, вставляй, - невозмутимо отвечал начальник лагеря. - Вот если бы уже купил и отдал Феликсу Яновичу, то, смотришь, и не били бы.
- Так на эту прорву никаких стёкол не хватит!
- Ничего, ничего, пусть делом занимаются, чем без дела гонять! - отвечал Парфентьич, вдохновлённый похвалой проверяющих комиссий.

И Феликс был рад за своих подопечных. Но сильно волновало его то обстоятельство, что по всему лагерю валялись мельчайшие осколки стекла. Их не успевали подбирать. А многие пионеры бегали босиком! И если бы хоть один из них поранил ногу – а могло быть очень опасное ранение! – то скандал вышел бы грандиозный.
Но – бог (или тот, что его там замещает) миловал! За три месяца не случилось ни одного ранения. Ни пореза, ни царапины. Вот такие чудеса!

А проверяющих комиссий было множество! Все хотели на шару пообедать.
После гама и крика, Содома и Гоморры других пионерских лагерей, «Заветы Ильича» встречали их мёртвой тишиной, нарушаемой только пением птиц и стрекотаньем кузнечиков.
- Где ваши дети? – ошалело спрашивали проверяющие. - И день, как будто, не для купания, и время не для сна. Куда вы подевали ваших детей?
Парфентьевич и Лидия Максимовна только загадочно усмехались. И водили их по закоулкам парка, по кладовкам и спальным комнатам. И указывали на группки и одиночек, отрешённо склонившихся над альбомами, фанерками, стёклышками и кусками мыла.
Пионеры, верные заветам Ильича, не бегали, не орали, не баловались и не хулиганили. Они – творили!
Комиссии, накормленные и удовлетворённые увиденным, отзывались о лагере в превосходной форме.
Конечно, всё это приписывалось заслугам начальства «Заветов». Скромный руководитель студии оставался в тени.
Но это мало волновало нашего героя.

А волновало его совсем другое.
Сердечный роман у него закрутился. И с кем бы, вы думали?
Сильно удивитесь, когда узнаете. Но об этом – потом.

Да и некстати нам отвлекаться..
Потому что в пионерском лагере случилось страшное ЧП, чрезвычайное происшествие!
И наш юный герой, помимо своей воли, оказался в его эпицентре.

4.

В середине июля, во вторую лагерную смену, в четыре часа ночи в одной из спален восьмого отряда, где были собраны самые младшие пионеры и октябрята, вдруг раздался страшный  визг. Сначала завизжали две-три девочки. Сразу же закричали ещё несколько. Потом – вся палата. Потом – весь восьмой  отряд. Через несколько минут весь лагерь был на ногах!
Персонал, все без исключения, устремился к спальному корпусу. Пионервожатые, завхоз, физруки, медики, повара и кухонные работницы. Прибежал и Феликс.

- Что такое? Что случилось? Что за шум? Что за гвалт?

Никто ничего не мог понять. Восьмилетки рыдали, не могли произнести и слова. С трудом удалось выяснить, что к ним через окно залез какой-то мужчина. От шума одна или две девочки проснулись. Страшный гость  шёпотом приказал всем молчать, потом присел к одной на кровать и стал трогать малышку за грудь, за живот, за ноги. Девочка, полумертвая от ужаса, молчала и дрожала. Он пересел на другую кровать и снова щупал. Так продолжалось минут десять-пятнадцать, может быть, и больше. Пока не проснулись ещё двое и не подняли шум.
Педофил прыгнул на подоконник и исчез в темноте.

- Как он выглядел? Молодой? Старый? Худой? Толстый? Высокий? Низкий? Блондин? Тёмный?
Девочки плакали, сбиваясь, твердили, что они его не разглядели. При свете фонаря, что стоит на ближайшей аллейке, видели  только силуэт и волосы. Худой молодой мужчина. Высокий. Светловолосый. Вот и всё, что успели увидеть.
Не густо.
И тут одна девочка взглянула на Феликса и зарыдала ещё громче. Прямо зашлась в крике:
- Это он! Это он! Это был Феликс Янович!
Все уставились на художника.
- Что???
- Надо вызвать милицию! – сказал шеф-повар, который уже давно имел на Феликса зуб из-за подсобницы Оксаны.
- Тише! - приказал завхоз, который этой ночью, в отсутствие Парфентьича, был старшим по должности на территории лагеря.
И стал допытываться у других девочек:
- Вы видели? Это действительно был Феликс Янович?
Две из них нерешительно бормотали:
- Нет, как будто…
- Тот был выше…
- И волосы были светлее.
Но первая уверенно кричала:
- Да, да, это был он! Он меня трогал! Я видела хорошо!
После этого и те две смущённо сказали, что тот мужчина был сильно похож на Феликса Яновича.
Несколько остальных не подтверждали, но и не отрицали этого.

Персонал негодовал.
- Ужас, что творится!
- Такой, вроде бы, симпатичный молодой человек, а надо же, какой мерзавец!
- Под суд его!
- Извращенец чёртов!
- Срочно вызывайте милицию!
- Тише! – прекратил базар завхоз. – Пока что – никакой милиции! Подождём приезда начальника лагеря. Он разберётся. А пока что – все по своим местам. А вы, девочки, успокойтесь! Мы сильно накажем этого человека, даже если это – Феликс Янович

5.

- Нам надо поговорить, - незаметно для других шепнула старшая пионервожатая. - Я иду в кружковую комнату. А ты – к себе. Но смотри, чтобы никто не видел, как ты входишь, не то – поймут. А я уж поостерегусь.
Феликс окольным путём пробрался к своей двери.
Зашёл и прислушался. Некто перебирал книги на полк, за фанерной перегородкой.
Он кашлянул.
- Да, это я, - сказал Лидин голос. – Услышишь, если кто-то сюда войдёт?
- Услышу. Для чего ты меня звала?
- Феля, зачем ты лазил к девочкам восьмого отряда?
- Но я не лазил!
- Не ври!
- Да ведь мы же с тобой провели почти всю ночь.
- Почти…
- Но у меня не было причин, чтобы лазить к ним.
- Ты перевозбудился, разговаривая со мной, и полез к ним удовлетворяться.
- Ха, с тобой перевозбудишься! Холодная, как… как рептилия.
- Спасибо за комплимент. Потому-то ты и возбудился, оттого, что я тебе ничего не позволяю.
- Да и не позволяй. Я тебя уже давно не хочу.
- Что такое? Я стала некрасивой? – в её голосе послышалась обида.
- Скажем так, ты перешла в другую категорию. Ты стала моим другом, а друзей, как знаешь, не…
- Перестань хамить!
- Я ещё ничего не сказал.
- Всё, оставили эту тему! – резко оборвала Лидия. - Ты хоть понимаешь, что Парфентьич может вызывать милицию?
- Но ведь нет прямых улик! Девочки сказали – похож, вроде бы.
- На них надавят, они испугаются и скажут – да, точно, это он.
- Но ведь это был не я!
- Милиция возьмёт тебя в работу, а они это умеют, и ты в конце концов сознаешься, что лазил.
- Но ведь это не я!
- Ты сознаешься, Феля! А ты знаешь, как поступают с педофилами в тюрьме?
-Не знаю, а что?
-Лучше бы тебе не знать.
- Так что же мне делать?
- Сознайся и покайся! Ведь они утверждают, что ты гладил их по ножкам и животикам. Я думаю, за ножки и животики срок не дадут. В крайнем случае, условно.
- Но ты понимаешь, что это крах! Пятно будет на всю жизнь. И из института погонят.
-Не надо было лазить, дурак!
-Но подумай, - взмолился Феликс, - зачем мне к ним лазить, если я – постоянно в окружении этих девочек? С утра до вечера, без всякого распорядка! В студии их несколько десятков. Они и сюда врываются без стука. «Феликс Янович! Посмотрите, как я эту овечку вырезала! Правда ведь, миленькая! Я могу её на выставку отдать?» И другая верещит: «Феликс Янович! Вы мне тут не подправите?» И так -от подъёма до отбоя! Покоя от них нет! Лид, ну действительно, подумай сама! Зачем мне лазить к ним в окно и трогать их за ноги, если эти девочки сами трутся о меня весь день?
- Что значит - трутся?
- То и значит, в прямом смысле!
- Касаются тебя руками?
- И руками, и всем телом.
- Брось!
- Клянусь! Девчонки девяти-десяти лет – у них ещё и сисек нет, только чуть намечаются. Льнут всей грудью. Бесстыдно, по-женски. «Феликс Янович, я правильно вырезаю?» А другая её отталкивает «Раньше посмотрите, как у меня получается!» И третья, и четвёртая, наперебой. Отталкивают друг дружку, в тесноте прижимаются ко мне всем телом. Мне кажется, что они специально сговариваются, чтобы создать вокруг меня толчею, чтобы не было заметно, как они ко мне прижимаются, как вскользь задевают губами моё плечо, как вроде бы нечаянно касаются ладошкой моего зада.
- Врёшь, не может быть! Видно, что они к тебе льнут, что они от тебя в восторге, Но – как к старшему брату, как к художнику, человеку искусства. Они в таком возрасте, что придумывают себе кумира. Я и не думала, что это зашло так далеко!
- Лид, я клянусь, что их прикосновения носят ярко выраженный сексуальный характер. Но я рукам волю не даю. Знаю, чем это чревато. Если и коснусь кого-то, то ненароком. Как бы случайно, не акцентируя.
- Хитрый жук! И тебе это, конечно, очень нравится!
- А какому же парню не понравится!
- И ты возбуждаешься!
- Лида, у меня всё болит внутри. Ты знаешь, как это у мужчин!
- К сожалению, знаю. И как же ты разряжаешься? Ночью, когда ходишь щупать малышек?
- Лид, мне этого не надо!
- Но ведь ты должен разрядиться?
- Ну зачем тебе эти подробности? Мне кажется, что у тебя проявился нездоровый интерес. Ты в порядке?
- Скажи, Феля!
- Лид, я разряжаюсь по ходу, непроизвольно, во время таких вот тисканий. Стараюсь не подать виду, но меня всего передёргивает. Мне кажется, что они это уже заметили, и их это оченьзабавляет. Что-то уж часто они перешёптываются и прыскают в ладошки. А две девчонки, знаешь, что придумали? 
- Что придумали? Ну, говори!
- Бывает, я присаживаюсь на краешек стола, когда веду кружок.
- Кажется, я понимаю. Ты делаешь это специально.
- Хорошо, я делаю это специально. Я присаживаюсь на краешек стола. Ноги у меня полусогнуты, колени торчат.
- Ну и?
- Они подходят ко мне вроде бы затем, чтобы я подкорректировал их работу. Одна прижимается к моему колену промежностью…
- Лобком?! – воскликнула Лидия.
- Вот-вот, именно этим местом. И начинает потихоньку раскачиваться. Чуть-чуть, так сказать. Невольные, самопроизвольные движения тела. И в глаза мне заглядывает. Снизу вверх.
- А вторая?
- А вторая в это время прикрывает подружку от посторонних глаз. Потом они меняются местами.
- Мерзавец!
-Ну почему же - мерзавец? Я ведь ничего не делаю, просто сижу себе на краю стола.
- Так сел бы нормально, на стул, как все люди!
- Не помогает.
- Что значит «не помогает»?
- Сидел. Так они онанируют, прижавшись к моему плечу. Я ещё могу убрать колени, но как и куда мне убрать плечи, чёрт побери?
-Нет, Филя, тебе надо увольняться! Это к добру не приведёт.
- И не подумаю!
- Почему? Так будет лучше для тебя.
- Почему? По нескольким причинам. Во-первых, мне это приятно. Я получаю массу удовольствия. Причём совершенно бесплатно, не прилагая к тому никаких усилий. Во-вторых, лагерь не может обойтись без такого кружка, он вам крайне необходим. В-третьих, где вы ещё найдёте такого хорошего руководителя?
- Да уж, такого ловкача ещё поискать надо!
- Вот именно. Ну, и где гарантия, что с новым человеком они не станут проделывать те же штучки? Я хоть руки не распускаю. А другой пустит в ход и другой орган. Вот тогда будет скандал.

Лидия помолчала, по-видимому, обдумывая ситуацию. Молчала долго. Феликс даже забеспокоился, не стало ли ей дурно от всего услышанного.
-Эй, - наконец, позвал он, - Ты в порядке?
- Да, Феля, опасная у тебя работа. Кстати, несколько лет назад я видела один фильм. Назывался он, кажется, «Опасная профессия», то ли «Рискованная профессия». Вот, вспомнила – «Профессиональный риск». Так там одна американская школьница, которая часто видела своего учителя во сне и во сне же занималась с ним любовью, обвинила педагога в том, что он пытался её изнасиловать. Городок был маленький, нравы простые, и его чуть не линчевали. Семейная жизнь его рушилась, полиция взяла его под стражу.
- И чем же кончилось?
- Он вконец отчаялся. Он пытался даже уговорить свою бывшую ученицу, которая соседнем городе работала проституткой, предоставить ему алиби. Но, как назло, оказалось, что именно в этот день отец   пострадавшей школьницы был у той же шлюшки. Так что алиби она предоставить не могла.
Девочка сказала, что это было аоздно вечером, на продлёнке, когда учитель занимался с нею индивидуально. Она сказала, что, когда они были одни в классе, он подсел к ней слишком близко и стал тискать, целовать, пытался сорвать с неё кофточку. Что она с трудом вырвалась и убежала. В общем, очень убедительно. Все ей поверили. А его должны были засудить. Но он придумал план спасения и потребовал провести следственный эксперимент.
- И в чём же заключался эксперимент?
- Он настоял на том, чтобы всё было повторено, шаг за шагом,  минута в минуту. Девочка показала, где они вдвоём сидели, где лежало её пальто, где лежал портфель. На глазах у полиции и возмущённых родителей он уселся рядом с ней  за тот же стол, вещи её положил на другой, как было, тетрадь и учебник – перед ней. «Так всё было?» спросил он. «Так», - ответила она. Потом он придвинулся к ней поближе, затем стал обнимать её и целовать, щупать грудь, наконец, сделал вид, что хочет сорвать кофточку. Рыдая, она вырвалась из его рук и кинулась вон, к дверям. «Стой, Кетти! - крикнул он ей вдогонку. – Ты забыла портфель и пальто!» И тут все поняли, что она солгала. И она поняла, что попалась на лжи.
- Как же они поняли?
- В тот вечер она прибежала домой в пальто и с портфелем!

-Да, молодец он! – восхищённо воскликнул Феликс. - Вот бы и нам сделать такой эксперимент!
- Ты это всерьёз? - возмутилась Лидия. - Ты хочешь, чтобы тебе позволили ночью снова залезть к девочкам и щупать их животики?
- Да, ты права, я не подумал. Но ведь что-то можно придумать?
- Придумай. Скажи, что всю ночь ты был не один.
- Но я ведь и был не один. Могу я сказать, что был с тобой?

Лида опять помолчала.
- Ты можешь сказать всё, что угодно. Но понимаешь ли ты, какие будут последствия? Как ты думаешь, найдётся ли хоть один человек, который поверит, что мы всю ночь напролёт только то и делали, что говорили о политике и литературе?
- Вот и я всё время твержу, что мы занимаемся не тем, чем надо!
Лидия стукнула кулаком по шкафу, да так сильно, что у Феликса зазвенело в ушах.
- В такой ситуации ты ещё шутишь! А у меня – мороз по коже, когда подумаю о последствиях.
- Ты что, не имеешь права на личную жизнь?
-Не имею! Я здесь – по путёвке ЦК комсомола. Я здесь - на работе. Я здесь для того, чтобы проводить идеологическую работу, прививать навыки высокой нравственности подрастающему поколению, внедрять в жизнь коммунистическую мораль. И что же, днём внедряя мораль, ночью я занимаюсь развратом с неким руководителем кружка, который на пять лет младше меня? Какой пример я подаю? Гнать меня надо поганой метлой! Из ЦеКа, из комсомола!
- Ночью ты тоже должна подавать пример?
- Должна! Я день и ночь нахожусь на территории пионерского – слушай внимательно, вдумайся! – пи-о-нер-ско-го лагеря. Я двадцать четыре часа в сутки нахожусь на работе! Но я не работаю, а занимаюсь ****ством!
- С кем? – не понял Феликс.
- С тобой, идиотом ненормальным!
- Да? Что-то я этого не заметил. Как-то прошло мимо меня.
- Шутишь, да? Одессит хренов!
- Лид, успокойся! Я никому не скажу, что мы занимались ****ством и прочей политикой. Я буду молчать. Как еврейский партизан на допросе. Пусть меня пытают, режут, но твоё имя они не услышат. И фамилию – тоже.
- А что же ты скажешь?
- Что я провёл всю ночь с одной из пионервожатых. Все знают, что они ко мне липнут.
- Тоже нельзя. От тебя потребуют назвать её имя.
- Не, но ведь я джентльмен, я не могу назвать. Я не могу так поступить.
- Ой, джентльмен, смотри, как бы тебя не повязали.

Тут в дверь к Феликсу постучали.
- Железный, ты здесь? – спросил голос завхоза.
- Здесь, Михаил Юрьевич.
- К директору! На летучку!
- Лечу, Михаил Юрьевич.

В коридоре, у кабинета директора, толпилось три десятка пионервожатых. Девушки с интересом поглядывали на «виновника торжества». Феликс пытался сохранять невозмутимость.
- Сказали - нужно подождать, - пояснила одна из девушек. - У Парфентьевича совещается руководство: главврач, начальник охраны, старшая пионервожатая, завхоз, директор столовой.

Наконец, пригласили художника.

Парфентьич начал с места в карьер:
- Феликс Янович, ответьте, как на духу – это были вы?
- Это был не я.
- Но девочки утверждают.
- Девочки ошибаются. Утверждает, кстати, только одна. Померещилось ей.
- У вас всё в порядке с психикой?
- Как и у всех присутствующих.
- А почему вы за всех расписывайтесь? – возмутилась главврач.
- Извините, Нина Александровна, я не имел вас в виду.
- Вот хам! Мы вас на экспертизу пошлём!
-Только после вас, Нина Александровна.
- Перестаньте препираться! – прикрикнул начальник лагеря. – Дело серьёзное! Можно даже сказать, оглушительное. Позор какой! На всю Украину. Феликс Янович, вы уверены, что эту ночь провели в своей комнате, никуда не отлучаясь?
- Уверен.
- И лунатизмом не страдаете?
- Не страдаю.
- И в туалет не бегали?
- Как сбегал в десять часов, перед отбоем, так до утра и не бегал.
- Жаль, что никто не может этого подтвердить.
И тут Феликс решился.
- Если дело дойдёт до милиции, я предоставлю алиби.

В зале прошелестел ропот.
Лидия густо покраснела. Кое-кто обратил на это внимание. Впрочем, многие в лагере уже имели основание для подозрений. Ходили упорные слухи, что эта парочка спелась.

-То есть, вы утверждаете, что были всю ночь с кем-то из наших сотрудниц? У себя комнате, или у кого-то другого?
- У себя.
- Это очень плохо! Это не делает вам чести. Если бы нам позарез не нужен был такой кружок, вашей ноги здесь бы уже не было. Впрочем, мы не ханжи. Дело молодое. Но оставьте его до сентября. Я вам это настоятельно рекомендую. Надеюсь, вы меня хорошо поняли? Что ж, до милиции мы пока что доводить не будем. В принципе, ничего страшного не произошло. В спальню залез какой-то вор. Но ничего не украл и никого из наших пионерок не обидел. Мы никого не подозреваем. Прямых улик нет. Девочкам могло померещиться. Но охрану усилим. Окна – запирать на ночь!

- Богема! – сказал завхоз, осуждающе глядя на художника. – У них всё не как у людей.
Он был, конечно, неправ. У Феликса всё было как раз, как это обычно бывает у людей.
- Будем надеяться, что эти девочки не расскажут родителям, – подытожил Парфентьич. - Я провёл с ними и со всем отрядом разъяснительную работу. Сказал, что если они твёрдо уверены, что это был Феликс Янович, то мы посадим его в тюрьму. Они расплакались и просили не сажать вас. Сказали, что не уверены. Дело, конечно, серьёзное. Я поговорил с руководством лагеря. Все о вас хорошего мнения. Все сходятся на том, что не стоит выносить сор из избы. Но всё же остались некоторые подозрения. Идите и работайте. Пока же будем считать, что ничего не случилось.

Неизвестно, чем бы это всё кончилось. Ведь девочки могли проболтаться родителям, а те бы уж точно подняли вой. Но охрана, жёстко проинструктированная своим начальником, на этот раз уже не спала, а усиленно патрулировала всю территорию.
И в третью ночь  поймала-таки педофила.
Он был высок, худощав и рыжеват. И в темноте, при скудном освещении фонаря, его запросто можно было принять за нашего рыжего Феликса…

…Так уж в этой жизни бывает. Кому-то сильно не повезёт, но зато другому – повезёт сильно!
А наш герой, как вы ещё не раз убедитесь, был потрясающим везунчиком. Ну, просто, – всё ему сходило с рук! Чего и вам желаю!


----------------

Рекомендую другие мои произведения:

«Библейская правда» - сатирические атеистические комментарии к Библии. Широко разошлась в сети рунета.  Полный текст – на сайтах более трёх сотен электронных библиотек. Постоянно упоминается и обсуждается на многих форумах.. Многие читатели ставят её в один ряд с книгами Лео Таксиля.

Кроме полного текста, на странице  имеются два десятка  фрагментов    книги, кажущиеся мне наиболее интересными.

«Греховные мысли, навеянные Господом» - мои анекдоты еретического содержания.

«Байки старого гуляки» -  смешные фривольные сценки автобиографического свойства.

«Дамы делятся на дам и не дам» - мои эротические анекдоты.

«Святая  Ахинея» - юмористические, сатирические комментарии к ответам священников на вопросы верующих людей различных вероисповеданий.

«Железный Феликс, резчик по мылу» - фрагменты плутовского романа о жизни неординарного человека.
Весь роман я уже никогда не закогчу. Ибо нахожусь, как люблю уточнять, в предгробном возрасте. Отдельные главы представлены в виде рассказов. Герой вымышлен, на десять лет младше меня, иной по характеру.  Но многие сценки и эпизоды в значительной мере автобиографичны.

«Одесская жертва Шестидневной войны» – мемуары диссидента-шестидесятника, антисоветчика, осуждённого за клевету на советскую действительность,  сионизм и... и украинский мелкобуржуазный национализм.  Такие были времена.

«Андрокуры Андрея Кураева»  - эссе, в котором я старался осветить   и разоблачить воинствующий дебилизм  популярного современного христианского миссионера

«Великий ловкач Рамбам и 613 ахинейских заповедей»  - разоблачение одного из трёх самых главных постулатов иудаизма.

«Как я делаю Э. Э.» -  сатира на творчество современного известного раввина и толкователя Торы Элиягу Зссаса.