Решение

РЕШЕНИЕ.

Зед и Йон подружились; в Эстиле Зед продолжил лечение Йона, но Кинф говорила, что со стороны это больше напоминает пьянку, а не лечение. И в чем-то она была права.
Длодик, в присущей ему прямолинейной и грубой манере, ничуть не озаботясь о нежных чувствах, которые может ранить своей прямолинейностью, бестактно обозвал Йонеона Меченым Бароном, и прозвище принялось и перекочевало в народ, вытеснив почтительное «Господин Наместник». Впрочем, Йон не возражал. Этим его чувств не ранить.
Первые два дня «лечившийся» вместе с господами, на третий день он (Длодик) собрался в Норторк. Там должен был быть готов заказ Кинф оружейникам, и Длодику предстояло забрать его. Так что барон откланялся, и, любезно предоставив гостям свой дом, укатился горошком.
А господа остались.
Не то, чтобы мы сильно пили – нет; но винцо потягивали, не без этого. Коньяк, кстати, Йону не понравился – слишком крепкий, сказал Йон, да еще и побуждает к неким действиям, смысла которых потом понять невозможно. Йон предпочитал красное вино.
Длодик собрал превосходный оружейный зал, и зал боя у него был – загляденье! И места много, и подставки для всяческого оружия удобны, и выполнено все со вкусом… словом, мы втроем предавались военным забавам. Я лишь изредка, в основном я сидел и прилежно записывал все происходящее, а Черный с Йоном – постоянно. Притом, вне зависимости от того, сколько бы ни выпил Черный, и сколько бы не пропустил Йон, Черный всегда его разделывал под орех, и Йон лишь головой качал. Учиться? Дело было не в умении. Черный мог двигаться быстрее и бить сильнее любого смертного, оттого, что в нем была капля Драконьей крови. Она усиливала самое главное, что в нем было – а главное в Черном было то, что был он воином до мозга костей.
Кстати, о крови!
Насколько мне помнится, Черный бездумно влил в больного Йона кровь Кинф (и вовсе не бездумно, а весьма обдуманно, когда уж отступать было некуда, и больному грозила смерть, и самой последней, и именно потому, что там была кровь Дракона!) – а в ней тоже была толика той же самой кровушки, что так помогала Черному мастерски размахивать мечом! И что же? Никаких особых изменений я в Йоне не заметил, мечом он махал как и до того – до Черного ему не дотянуть никогда, -  ну, разве что поправлялся он куда быстрее, чем обычный человек, но, впрочем, что я знаю об обычных людях этого края? Может, эшебы и в самом деле куда крепче, чем, скажем, я.
А Йон поправлялся; даже хлебнув винца, он мог противостоять Черному куда дольше, чем в их первую встречу, несмотря даже на шрам, который его весьма поначалу беспокоил, да так, что ему руку больно было поднять; но Черный щедро снабдил его своей чудо-мазью, которой когда-то мазал пятку я сам, и шрам перестал Йона так уж сильно донимать, и меня бы он сделал – не вопрос. А некоторые финты, которыми он похвалялся перед нами, даже Черному были незнакомы, и он попросил его им научить. Сила возвращалась в тело Йона, в его руки – он на спор с Черным разгибал своими холеными тонкими пальцами аристократа стальные крючки, чего я, например, сроду бы сделать не смог, - и держал эшебский боевой темп с Назиром не в пользу последнего. Назир неизменно терял обе свои сабли. И цокал языком, глядя, как смеющийся от счастья молодой барон продолжает искусно и быстро двигать кистью, когда противник уж разоружен, не снижая скорости.
Словом, благородные господа изволили развлекаться.
Но так вечно продолжаться не могло, а зря! Однажды вечером, когда наша развеселая компания, пополнившаяся еще и Натаниэлем, Клайдом и Назиром, вовсю травила какие-то байки, годные только для мужской компании, в оружейный зал пришла леди Мелли. В частности, Черный рассказывал, как его супруга покалечила доктора, нанятого его недругами, и Йон, хохоча, весьма одобрил поведение юной госпожи принцессы, сказав, что у такой чести не похитит ни один негодяй, а леди скромно потупила взор и покраснела.
Подождав, когда наш дружный гогот стихнет, леди, опустив голову кротко, просила нас пойти к королеве на совет, и мы тотчас спустились с небес на землю. Клайд и Назир поднялись так поспешно, и лица их при этом были так серьезны, сосредоточены, что у Йонеона глаза на лоб полезли.
- Совет?! – переспросил ошарашенный Йон, поперхнувшись вином. – тоесть  – она ..?
Черный насмешливо посмотрел на Йона – чего еще ты не знаешь о своей жене?
- Все битвы, что мы выиграли, планировала она, - елейным голосом произнес он, глядя в прозрачные изумленные глаза. – Мы не можем взять Аннару оттого, что королева ни разу там не была, и не знает ничего об этом городе с точки зрения войны – ни укрепления его, ни численность его защитников ей неизвестны… Иные города она сдавала нам на блюдечке, рассказав о всех уязвимых их местах, о том, где лучше напасть и каким оружием удобнее биться, где стены защищают лучше, а где попросту надеются на их крепость. В иные города мы проникали по подземным тоннелям для стока воды, оставляли там заряд, и стена – бам! – разлеталась в куски. И пока мы тут веселились, она придумывала, как все-таки взять Аннару.
- !!!
Я тихонько покатывался со смеху; изумление Йона было так велико, что на миг он просто лишился дара речи.
Натаниэль – Натаниэль!!!! – умудренный в боях, не мог придумать, как сломать это вражеский оплот, а его нежная юная жена, значит, могла?! Нерадивая принцесса, прогуливающая вечно занятия – и не единожды получавшая за это порку от отца! – могла, значит?!
- Могла, - подтвердил я, прочитав мысли Йон – тут и не-Равновес справился бы, они крупными буквами были написаны на его лице. – Идем, послушаем, что у неё за соображения?
Кинф выглядела плохо; сдается мне, пока мы так славно развлекались – надо отдать должное Черному, он смог отвлечь зятя от мрачных мыслей, что помешали бы его скорейшему выздоровлению, - она как раз была весьма этими самыми мыслями угнетена, и, возможно, даже не спала несколько ночей, или спала по очень малу часов. Глаза её покраснели, и она то и дело мучительно потирала их, а лицо было бледно и как-то некрасиво, словно эти самые мысли измучили, истерзали её, измотали, и осталась такая потрепанная оболочка, которой уж все равно… Савари, что черной тенью стоял за её креслом, сочувственно смотрел на неё. Кажется, он сварил ей какой-то укрепляющий и успокаивающий чай, но она к нему не притронулась, и её дымящаяся чашка из грубой обожженной глины стояла на самом краешке стола. Да и не помог бы тут этот чай!
Йона такой вид его жены тоже ранил; он закусил губу и опустил глаза. Ему было стыдно – за все то время, что мы так весело проводили вместе, он был занят лишь собой и своим здоровьем, которое возвращалось в нему, и ни разу (!!!) не взгрустнул о том, что рядом нет её.
Еще раз глянув на измученное личико Кинф, я с улыбкой понял, что не столько дела военные так озаботили её, сколько то, что Йон не дает о себе знать. Он ни разу не прошел мимо её покоев, словно бы нечаянно, не пришел с каким-нибудь явно выдуманным делом, да и просто не стал ломиться нахрапом, как он обычно это делал – словом, его одержимость, его страсть вдруг остыли, и со стороны могло показаться, что барон смирился. Устал добиваться своего бесконечно, и отступил. Остыл… забыл… Да и чего ожидать от человека, который провел однажды ночь с госпожой Суккуб? Разве другая женщина может после этого манить так же, как манила она и волновала до этого? Возможно, если бы она, Кинф, простила сразу, он снова вернулся бы в её объятья, и понемногу забыл волшебную ночь с чародейкой, но по прошествии времени, в течение которого он мог поразмыслить и все взвесить, в его голове мог зародиться и такой, вполне логичный вопрос – а оно мне надо?!
И его жизнь вдруг отделилась от её жизни и потекла дальше по своему руслу, все дальше и дальше от её пути, и весьма неплохо – от нашего гогота ночами дрожал замок.
- Дети, - пробормотал я, глядя, как Кинф упрямо не поднимает теперь глаз на «неверного мужа», а он просто пожирает её взглядом, и снова напрасно – потому что она упрямо решила глаз не поднимать, чтобы не показывать, что её терзают какие-то чувства. – Черный, вари афродизиак!
Черный воззрился на меня с изумлением.
- Вари-вари, - велел я, ухмыляясь. – Они, может, и не помирятся после этого, но вот таких  жутких рож – и мыслей! – у них не будет. У них будет надежда, немного веры друг другу и в друг друга, да и желание начать все заново появится.
Черный все еще сомневался; в голове его бродили всякие мысли – Йон наотрез отказался от колдовства, и не возьмет, и какие такие еще мысли можно прогнать афродизиаком?! От мыслей еще никто не умирал! Да и вообще, думал он, для Равновеса у меня слишком мягкое и доброе сердце, нельзя же всех жалеть, пусть сами справятся!
Но сердцу не прикажешь. Тем более – сердцу Равновеса.
- Вари, Черный, - чуть повысил голос я. – Я тебе говорю. Я сам его подкину упрямцам.
Тем временем Кинф, мастерски справившись с комом, подступившим к голу, села очень прямо и даже величественно, руку в перстне отца положив поверх карты. Жест очень простой и естественный, но в глазах Йона было неподдельное восхищение. Его маленькая жена действительно стала королевой!
- Я позвала всех вас сюда, - произнесла она, гордо подняв голову и вздернув по-андлолорски подбородок, - чтобы поделиться идеей, всего лишь идеей.
Она наконец подняла глаза, и в них была усталость и страдание. Черный мгновенно запустил руку в потайной карман и в следующий миг всунул мне в ладонь крохотный бутылек из граненого хрусталя.
- Мажь мерзавца, - скомандовал он.
- Мы не можем взять Аннару, - произнесла она тем временем, обводя присутствующих медленно взглядом, - оттого, что никто ничего о ней не знает. Никто там не был – ни я, оттого, что было это неприлично, ни Зед с Торном, которые в нашей стране впервые,  ни Клайд, ни Нат, ни Назир,  которых в Город Женщин не пустили бы никогда… Но все же один человек там был – не мог не быть. Не так ли, барон Йонеон Ставриол? Ты бывал в Великом Городе Женщин?
Её уставшие темные пустые глаза смотрели прямо на Йона, и я понял еще кое-что, точнее – прочел в её мыслях.
Аннара, Великий Город Женщин, была не просто городом – там в основном её отец содержал своих наложниц. Красивые женщины жили в красивых домах, гуляли в прекрасных садах, у зеркально-чистых прудов, и когда отец её желал отдохнуть от трудов государственных, он брал с собой друзей, или знатных вассалов, и отправлялся туда. Король Эшебии традиции чтил, и не видел ничего дурного в том, чтобы поделиться наложницей с другом – как делают это сами эшебы.
Нат был очень знатен, но слишком неугоден её отцу, чтобы кататься с ним в такие увлекательные путешествия, а Клайд и Назир – недостаточно знатны, чтоб Андлолор кому-то из них мог подарить на ночь свою женщину.
А вот Йон…
Когда Кинф мучительно размышляла, где бы ей раздобыть ну хоть единого человека, бывшего там, она вспомнила о нем. А вспомнив – припомнила и от том, зачем он туда ездил.
И заревновала. И весь её измученный болезненный вид был всего лишь плодом её ревности.
- Бывал, - с вызовом ответил Йон. – И не однажды. Ты права – я хорошо помню, как город укреплен.
Назир звонко хлопнул себя по лбу – гениально, хотел завопить он, королева – ты гений! О нем-то мы не вспомнили и не подумали ни один, а ведь он..! Но сдержался; потому что вид у Кинф был самый что ни на есть зловещий.
- И как же? – спокойно произнесла она. Весь вид её прямо-таки источал яд; попробуй, расскажи, словно говорила она, что там есть, в этой Аннаре, кроме юбок, за которыми даже волочиться не приходилось! Странное дело, но мне здорово показалось, что она очень хочет, чтобы Йон облажался – чтобы все увидели, что ничерта он не помнит, кроме легкомысленных утех, которым предавался, и чтобы все поняли, какой он похотливый кобель, так его разэдак!!!
- Город обнесен тройной стеной, - произнес Йон, усмехаясь одним лишь краешком губ – кажется, он тоже угадал её мысли, и понял, что за этим белым лбом и усталыми глазами на самом деле бушует нешуточное пламя, пожирающее её изнутри. – Меж этими стенами достаточно большое расстояние. Невозможно со стены на стену перекинуть лестницу – нет таких длинных лестниц, а если б и были, то наверняка переломились бы, если б кому пришло на ум карабкаться по ней со стены на стену. Каждая последующая стена выше предыдущей – впрочем, кажется, это итак видно, не так ли? Кроме этого, в тех пространствах, что заключены меж стенами, спрятано множество ловушек. Они приводятся в действие непосредственно в случае опасности.
- Могут защитники о них знать? – спросила Кинф очень спокойно.
- Орден повсюду, - в тон ей напомнил Йон. – Они не просто могут знать – они знают.
- Дальше!
- Дальше – на стенах расположены башни в несколько ярусов, на которых обычно стояли лучники. Они должны были обстреливать наступающих. Нужно ли говорить, что если лестница со стены на стену не перекинется, то стрела долетит? 
- Это ясно и без твоих острот.
Йон лишь молча поклонился.
- Рассказывать дальше, моя королева? – произнес он почтительно и спокойно.
Клоуны!!!
- Есть и дальше?
- И дальше, и дальше далекого, - ответил Йон, снова глядя в её бледное лицо своими прозрачными глазами. Теперь он нарочно делал все, чтобы её мысли подтвердились – странно, но он словно мстил ей, наверняка зная то же самое, что открыто лишь мне, Равновесу…
Кинф этого уж выдержать не смогла.
- Не нужно, - тихо ответила она. – По крайней мере, не сейчас. Я слишком устала. Мне нужно обдумать то, что ты сказал. Идите!
Это был самый короткий военный совет на моей памяти.
Покуда он длился, я проделывал следующую операцию: очень осторожно, чтоб никто и не заметил, взял самый кончик белоснежной косички Йона и весьма щедро капнул на неё снадобьем Черного. Удалось мне это не сразу; но именно благодаря этому мы с Черным не рванули тотчас же отыскивать себе на ночь подруг, потому что удалось мне это уж под конец краткого совещания, и нанюхаться мы не успели, а Йон, всегда благоухающий каким-нибудь духами, и не обратил внимания, что запах немного изменился. По окончании совета он встал со своего места, поклонился – окропленная зельем косичка своим влажным кончиком прочертила тонкую мокрую полосу на его спине, - и, откинув волосы, прилипшие к плечу, покинул комнату королевы.
- Теперь её, - суфлерски зашипел Черный, стреляя предательски в сторону названной сестры глазами, - не то господин барон огребет неприятностей!
Это было проще; свойски ей улыбаясь, я нахально подошел к её столу и просто капнул зелья на её горячую кружку. Черный разве что не зааплодировал мне.
Вместе мы вытолкали из комнаты королевы Савари, который хотел еще покапать ей на мозги своими поучениями. Черный, приобняв его за плечи, повел с ним какой-то разговор о неких лекарствах, предлагая попробовать недавно сваренное зелье, и, сдается мне, он собирался старика напоить своим коньяком, чтобы нейтрализовать его до самого утра, а если повезет – то и подольше, не то он начнет третировать Кинф размышлениями и предстоящих боях и замучает её в конец.
Покуда Черный возился с Савари, я, словно шпион, метался по галерее, таясь за всяческими кадками с цветами и статуями, воровато выглядывая в окна. Все знали, что перед сном Кинф выходила побродить по двору замка, и я теперь надеялся увидеть, к чему привело мое коварство, как она станет вести себя?
Кинф уже была там; она ходила по каменному двору, меряя его шагами так тщательно, словно от этого зависело что-то важное, и звук щелкающих по камням каблуков был тревожен.
Афродизиак Черного, видно, сводил её с ума или душил – я видел, как она рванула плащ, словно темным прохладным вечером ей было нестерпимо жарко, - и решительно направилась за ворота, в сад.
Следом, крадучись, прошмыгнула какая-то фигура – думаю, если б это был вражеский шпион, его выловили тут же, так безыскусно он прятался. Наверное, это зелье Черного лишило его остатков разума, и он позабыл о том, как надобно таиться.
Появился Черный; по его довольному виду можно было понять, что со своею задачей он справился блестяще, и старик где-нибудь сидит, в изумлении вытаращив глаза и не в силах подняться, и язык его отказывается ворочаться во рту – словом, он даже на помощь позвать не сможет.
Вместе со мной он приник к окну – мы уже не таились, - и успел еще разглядеть, как Йонеон Ставриол исчезает в зарослях роскошных запущенных розовых кустов, следуя тайком за Кинф.
По саду гулял ветер; Длодик в своем желании стать не дикарем, а приличным, всеми уважаемым человеком, велел убрать сожженные деревья и все то, что напоминало о завоевании города сонками, а на их место посадить новые. Но пока саженцы были малы, и трава низка, а цветы еще не цвели, казалось, что это не сад, а ровное поле.
От старого сада остался лишь дуб, могучий и старый, который не смог победить и пожар. Посередине этого ровного поля он тянул свои темно-зеленые ветви к звездному небу и, казалось, что он является центром мироздания, а вокруг него неспешно и неслышно вращается мир, и плывут в далеком космосе планеты.
Кинф устроилась у его подножия, прижавшись пылающей щекой к его шершавой коре, и он, словно добрый дед, прикрыл её своими ветвями, защищая от озорного холодного ветра.
Думать об Аннаре ей не хотелось, но она не могла не думать об этом проклятом городе! Едва она начинала размышлять о трех неприступных стенах города, как воображение тут же рисовало ей совсем другую картинку – как через ворота с процессией её отца в город въезжал барон Йонеон Ставриол, и женщины, узнав его, кричали приветствия и из окон своих домов, с мостов, соединяющих улицы, сыпали на его светловолосую голову душистые лепестки цветов, а он смеялся и приветствовал их. Он много смеялся, смех – это его обычный ответ всему, что с ним происходило.
А затем он любил этих женщин; и воображение еще более красочно рисовало его тело, золотое в ночном свете, и руки, скользящие по обнаженным спинам красавиц…
От этой картины, так красочно и многократно повторяющейся в голове, сводило живот, и она скручивалась в клубочек, постанывая. Пытка эта была невыносима, но слишком сладка, чтобы запретить себе думать о том, зачем он приезжал в Аннару. Она улеглась в траве у корней дуба, сквозь его шепчущие листья глядя на звезды, такие яркие и близкие – казалось, она ощущает прикосновение их холодный, кристально-прозрачных лучей на своих щеках, - и постаралась заснуть. Это не удавалось; видения – яркие, страстные, - преследовали её, и очень хотелось сейчас же встать и пойти разыскать Йона.
- Что с тобой?! Ты больна?
От этих слов кровь закипела, и она не помнила, как оказалась на ногах, а Инушар Один – у его сердца, своим острием упираясь в обнаженную грудь.
- Тебе плохо? – повторил Йон, ничуть не смутясь, глядя на неё своими прозрачными светлыми глазами. Наверное, ему должно было быть больно, подумала Кинф, острие её меча крепко прижималось к его коже, того и гляди – проткнет, но он этого словно не замечал. – Ты стонала. У тебя жар? Ты плохо выглядела сегодня; тебе нужно пойти прилечь.
- Прилечь, - рявкнула она, отчего-то разозлившись и нарочно раня его – из-под острия капнула одна капля. – Оставь-ка меня со своей заботой, лицемер!
Йон перевел взгляд на меч, ранивший его и отвел в сторону лезвие, ладонью прикрыв царапинку.
- Лицемер? – переспросил он спокойно. – Отчего это?
Она смолчала; наверное, она могла бы сказать о тех днях, в течение которых она ждала его, но не дождалась. Может, она припомнил бы ему наш смех и веселье в те часы, когда она изнывала от одиночества, но и это она не открыла ему, гордо подняв голову. Не к лицу Андлолорам выпрашивать милостей и жаловаться!
- Зачем ты пришел сюда? – произнесла она надменно. - Поиздеваться надо мной?!
- К тебе. Я соскучился по тебе, - ответил он честно, подступая ближе. Словно гипнотизируя её, он смотрел прямо ей в глаза, и Инушар Один выпал из её руки на землю.
- Я дала тебе развод, - рявкнула она. Он придвинулся еще ближе, опершись рукой о дубовую кору, и Кинф ощутила жар, исходящий от его обнаженного тела. – Уходи! Ты свободен – и я тоже.
- Я не согласен, - ответил он. – И развод у эшебов выглядит не так. Мало одного слова.
Впервые с момента их ссоры они были так близко друг к другу; впервые так близко были их руки, нашедшие друг друга в темноте, и волосы их смешал дующий ветер. И глаза смотрели в глаза, и ничего говорить не хотелось. Кинф коснулась рукой его щеки, губ – как, оказывается, давно она мечтала об этом! – и пальцы её дрожали от его немигающего внимательного взгляда. И ночь была вечной, загадочной и первозданной, словно все судьбы мира решались сейчас и здесь, и звезды смотрели вниз лишь для того, чтобы быть свидетелями тех слов, что будут произнесены этой ночью.
- Ты обещала мне стать моею вновь, - напомнил Йонеон, придвигаясь ближе, хотя, казалось, ближе было уж некуда, и его руки обняли её за талию. – Я помню твои слова.
- Тебе пригрезилось, - попыталась отпереться Кинф, но он покачал головой.
- Нет. Хочешь, повторю их – слово в слово? И пакефидец, принц Зед, подтвердил, что ты говорила мне о своей любви и о том, что станешь моею, если я останусь жив. Я – жив. И я все еще твой муж, и имею на тебя право.
- Я не хочу быть твоей, - собрав в кулак всю свою волю, произнесла Кинф, спрятав руки за спину и закрыв глаза, чтобы не видеть его пожирающего, жадного взгляда. – Я скорее отдам тебе свой трон, если завоюю его, но не себя! Это я тебе обещаю.
- Да? – произнес он. – Отдашь?
- Отдам!
- И в том клянешься? Не скажешь, что мне пригрезилось?
- Клянусь! Только оставь меня.
- Можешь оставить его себе. Мне нужна лишь ты.
Наверное, я переборщил с настойкой Черного, потому что Йон – сама галантность и нежность в одном лице! – молча, не произнеся ни звука, грубо, по-дикарски рванул ворот платья Кинф, срывая его с женщины, и даже если б она попыталась ему протестовать, он бы не заметил и не услышал. А её острые коготки прочертили красные полоски на его только зажившей спине, когда он целовал её в шею, и перебирались в его светлые волосы, отчего тонкий аромат, исходящий от них, лишь усиливался, и двое сходили с ума, шепча друг другу слова признаний.
И он говорил – звездочка моя, девочка моя, а потом вспомнил то, чего не говорил так долго – голубка моя! Голубка…
И этим двоим не было холодно; несмотря на то, что пора жаркого лета еще не настала, им было душно и тесно в одеждах, и не хватало дыхания, чтобы остудить пылающий в груди пожар, и они пили дыхание друг друга. И постелью им была нежная весенняя трава, в которой расцветали первые цветы.
Поутру Йон проснулся у корней дуба уж один. Ветер развеял остатки аромата афродизиака, и все было так же, нет – хуже, чем было, потому что пришла пустота и горечь, словно пил горькое лекарство. Этой безумной ночью они ничего не поправили, лишь реализовали страсть, что была в них. Страсть никуда не делась! Но прощения не было; ничего не доказала эта страсть, кроме себя самое!
Он догадался о причине охватившей их с Кинф страсти, и, может, даже был благодарен нам с Черным, но…
                *********************************************
Черный нейтрализовал Савари надежно – даже чересчур. Он не показывался из своей комнаты на следующий день, и потом – тоже. За то время Кинф успела привести в порядок платье, порванное Йоном – не до конца, но все же ей удалось искусным швом скрыть поврежденный ворот, и пришить чудом уцелевшие крючки, а на места тех, которые Йон вырвал с мясом, пришить заново тесьму и пуговицы. Леди Мелли ничего не сказала, посмотрев на госпожу, окончившую свои труды с одеждой – а это означало, что и никто вообще ничего не заметит. И Кинф, хмурясь, так же, как и Йон, отгоняла дурной привкус, стараясь забыть о колдовской ночи, ругая Йона почем свет стоит – она была уверена, что он нарочно намазался одним из своих настоев, хотя она и не уловили знакомого аромата (иначе она бы не подпустила его и на пушечный выстрел, мерзавца!).
Вернулся Длодик; выполз из своей комнаты Савари, притворно жалуясь на дурную погоду и ноющие кости; начали готовиться к походу. В том прошли несколько дней.
И тут заболела Кинф.
С утра её просто выворачивало наизнанку. Тошноту вызвал даже запах любимого блюда – жареной бараньей ножки, - и она, обессиленная, откинулась на подушку, покрываясь болезненным липким потом, соображая, чем же она могла так отравиться – а её отравили, в этом нет сомнения!
Со всей этой возней она совершенно позабыла слова Йона о том, что предатель и Враг где-то среди её союзников. Неужто он так близко, что смог подмешать что-то в её еду?!
- Мелли, позови Зеда, - слабым голосом произнесла она. – Пусть посмотрит… даст лекарство.
Её снова скрутило, и она кинулась к умывальнику, опрокинув стул с развешанной на нем одеждой.
Мелли, сама невозмутимость, подождала, когда приступ пройдет, и помогла госпоже умыться.
- Если бы госпожа была замужем, - безмятежно произнесла леди, утирая бледное лицо Кинф полотенцем и помогая ей снова вернуться в постель, - то я бы сказала, что она беременна. У моей матери помимо меня было еще восемь детей, и я хорошо помню, как она маялась, бедняжка. Но ты, госпожа, скорее всего переела этих клубней, что так любит Зед, а твой желудок не привык к такой пище. Да и вообще, говорят, они ядовиты…
От слов этих Кинф даже мутить перестало, и она замерла, в ужасе прикрыв рот ладошкой.
Беременна!!!
Припомнилась дикая ночь, и безумный Йон, растерзавший её платье… Раньше он всегда говорил, что дети – это, конечно, хорошо, но это всегда успеется, и она слишком молода, чтобы становиться матерью, - точнее, он просто ревновал её к тому маленькому существу, которое могло появиться на свет и отнять у него добрую толику её внимания и времени, - а потому он делал все, чтобы в ближайшее время детей у них не было.
В ту ночь он об этом не подумал.
Он вообще не способен был думать. Он вел себя как дикарь, как варвар, разве что не кусался – впрочем, и кусался тоже, на плече у неё сходил синячок, - да и платье разорвал, не имея никакого терпения возиться с застежками… Какие уж тут думы!
И теперь, глядя в глаза леди Мелли, выжидательно смотрящей на госпожу, Кинф покраснела, и, чуть не плача, произнесла:
- Мелли! Я замужем.
- Замужем, - вопросительно произнесла леди, ожидая имени.
- За Йонеоном Ставриолом, - упавшим голосом призналась Кинф, закрыв глаза руками. – Я провела с ним ночь… недавно. Нечаянно.
Леди кивнула; может, мужчины и не догадывались, но женщина всегда заметит такую вещь, как чувства.
- И вы действительно женаты? – спросила она. – тоесть , я хочу сказать, что вас обвенчала не просто свободная звезда-кинф, а…
- Была свадьба, - ответила Кинф. – И есть тому свидетели. Мы женились весною по эшебским обычаям, и вообще-то я – баронесса Ставриол.
- А! И твой ребенок, - продолжала допрос леди, - законный?
Кинф насторожилась:
- Ты это о чем?!
Лицо леди оставалось безмятежно.
- Ну, как же, - произнесла она. – Вспомни – «Наследник станет королем». Если вы женаты, ребенок – законный. Ему ты передашь по наследству свою реликвию – венец, а Йонеон Ставриол – деву. И если родится сын – он будет прямым наследником и потомком Андлолорам. Он будет Наследником, тем, о котором говорится в пророчестве.
Кинф ахнула и зажала рот руками.
- Так что теперь тебе есть смысл еще тщательнее скрывать то, что вы женаты, - продолжала леди, - потому что если Враг твой узнает, что ты в положении, он убьет тебя первую, и пронзит твой живот, чтобы умертвить и наследника. Так что тебе – когда снова станет плохо, - придется ругать Зеда и говорить, что его клубни отвратительны, хоть ты так их любишь.
Кинф в ужасе посмотрела на свой живот, ничем еще не выдающий её положения – да и как выдать, всего неделя прошла! И как скрывать – пожалуй, единственным, кто еще не знал о том, что они с Йонеоном женаты, остался Савари. Но…
Маленький эшеб, сын или дочь Йонеона. Ребенок родится смуглый, с черными, как смоль, волосами – или же с белоснежными, как и у его отца. Сейчас он крохотный, совсем пылинка, но Кинф уже ощущала любовь к нему. Зачатый в любви, в страсти, он должен быть прекрасен!
Интересно, а Йон обрадуется, когда..?
- И не думай говорить ему, - прикрикнула леди, угадав мысли госпожи. – Он эшеб, он не умеет радоваться иначе, чем кричать на весь свет, а значит, и за горами Мокоа все будут знать, что он станет отцом! Нет; это слишком опасно. И времени – теперь и времени у нас нет. Через четыре-пять месяцев ни у кого не останется сомнений на этот счет, все будут видеть.
- Что же делать?! Проклятая Аннара не сдается, и взять её мы не можем, - произнесла Кинф, терзаясь.
Её крохотное дитя! Она сделает что угодно, лишь бы оно жило!
- Пора перестать вспоминать обиды и воспользоваться тем даром, что оставила тебе госпожа Суккуб, - произнесла леди твердо, глядя прямо в глаза Кинф. – Привлеки лорда в союзники. Время настало. Без его боевой ярости мы не справимся. К тому же, говорят, он искусный воин, умелый, более умелый, чем многие. Может, он придумает что-нибудь, чтобы взять Аннару?
Кинф нахмурилась и закусила губу. Она не желала принимать дары той, которую считала предательницей – тем более, что теперь думала о том, что и лорд пал жертвой бесстыжей развратницы, и смотреть на него было б невыносимо.
Но был крохотный, еще не рожденный малыш; и за него теперь было страшнее, чем за кого бы то ни было другого. И ради него стоило позабыть брезгливость и неприязнь. 
-  Хорошо, - ответила она. – Ты права, другого выхода нет. Попробуем поговорить с лордом.