Это было недавно, это было давно...

- Инфекционная? В изолятор!

Я смотрела на девочку в голубеньком платье, которую за руку сестра уводила за собой, в последнюю комнату, где еще не были разбиты от авианалетов стекла. Но и в той комнате, из которой я чудом выбралась неделю назад, тетки в белых халатах еще в августе все окна залепили аппликациями - крест накрест. Тогда я наблюдала за всем процессом, сидя на изоляторской койке, болтая ногами, держа улыбающуюся куклу Машу, и пеняя на то, что колготы мои совсем разорвались на коленках в тот день, когда я упала ниц от страха, а за новую пару мама должна будет отдать много денег, и может быть, новая пара мне не светит вплоть до самого дня рождения.

Мамы я не видела уже больше месяца. Дважды нянечка приносила от нее гостинцы в виде нескольких печений, завернутых в письмо. В нем мама писала крупно, потому что я только научилась читать, и готовилась пойти на будущий год в школу. В этом сентябре в школу пошла моя соседка, но говорят, из-за войны, всех будут эвакуировать. Я боюсь за маму. Моя мама лучшая, светлая от цвета волос и со светом изнутри. Мама теплая и с родным запахом от рук. К маминым рукам я абсолютно не равнодушна. Они могут гладить нежно и убаюкивать меня перед сном. Я ждала маму со страстным нетерпением, иногда заигрываясь с Машкой, иногда часами прильнув носом к окнy, от чего окно запотевало неровным матовым кругом. Папу вызвали на фронт. Мама любила папу и меня, и очень хотела нас защитить, и пошла на сестринские курсы. Кажется, она продолжала работать и на старой работе. Мамочка...

Девочка в голубеньком платьице умерла через месяц, промучившись от скарлатины. У нее были роскошные косы, и я ей завидовала. Но косы были только до болезни, в изоляторе их обрезали. Эта новость распространилась среди нас, детей, очень быстро, как и та, что скоро мы уезжаем. Уезжали мы под Кострому.

В Волково переехала моя бабушка, и я надеялась, что она приедет меня навестить, потому что мама перед прощанием сказала, что будет лечить раненых, и чтобы я не волновалась, мы с ней обязательно встретимся и будем после войны снова жить в нашем доме.

Я не знала, что с мамой я увижусь через целых три с половиной года. Но воспоминания о ней грели меня четыре зимы подряд. Ко встрече с мамой моя детская шубка поистрепалась и стала мне совсем-совсем короткая, и в длину и в рукавах. Носить мне было нечего, как и всем детям. Нас называли дети войны. Я кое-как заканчивала третий класс, читала короткие колонки из газет, а в промежутках между колонками и на полях газет умещала домашние примеры по арифметике. Так мы, дети учились, так я выросла.

Никогда не забуду день Победы. Я проснулась, и мама, парящая по комнате, словно фея, пела. Потом достала из серванта пластинку и стала разламывать ее на куски. Один кусок мама положила мне в рот. Острые и неровные края кололи мне изнутри щеки, во рту было крайне неудобно. Потом стало сладко... Это был кусок шоколада. Непривычный, новый, сладкий вкус стал самым памятным для меня, десятилетней девочки. Это был вкус настоящей Победы.