Сон-наваждение

               
    Почему в жизни так бывает: когда тебе что-то очень надо прямо сейчас, этого нет, а когда это уже есть, то не очень-то оно и надо. Наталья Николаевна, пенсионерка шестидесяти лет, одиноко лежала на большой, почти квадратной, кровати и мучилась бессонницей.

    При всех минусах, бессонница имеет один плюс, по крайней мере, для Натальи Николаевны: она вспоминает прожитую жизнь и философствует. Уже которую ночь она, как Гамлет, мучается вопросом: «В чём смысл, конкретно, моей жизни? Правильно  японцы говорят, что жизнь человека делится на три этапа: сначала он познаёт мир, затем отдаёт свои знания другим, а после пятидесяти лет он становится одиноким, не зависимо от того, один он или с кем-то, чтобы готовить свою душу в мир иной. А с какой душой я войду в вечность? Да, замахнулась! Так меня и ждут в этой вечности. А, почему бы и нет? Вдруг, мне там так понравится, что не захочется
оттуда выходить».
 
      Когда-то давно, более тридцати лет назад, Наталья Николаевна с мужем и тремя маленькими сыновьями, погодками -- двух, трёх и четырёх лет,  вселилась в просторную кооперативную пятикомнатную квартиру в новом 12-этажном крупнопанельном доме, за которую в последующие пятнадцать лет надо было выплатить кредит. Свекровь, переступив порог новой квартиры и осмотрев все комнаты, сказала:

              -- Знаешь, Наташенька, когда я вышла замуж, мы с мужем жили у его родителей. У них было три больших комнаты в частном доме. В одной комнате жила свекровь, в другой комнате жил свёкор, а в третьей – мы с мужем и двумя маленькими детьми. Мы были молоды, любили друг друга, хотелось вдвоём уединиться, но не было возможности.   Сейчас, когда свекрови и свёкра уже нет на белом свете, дети выросли и уехали из отчего дома, мы с мужем на старости лет живём одни в большой квартире, а у нас в этом уже нет потребности. Так что живите и радуйтесь, что в начале вашей семейной жизни есть возможность иметь собственную спальню, а каждый ребёнок – свою комнату. Выплатить кредит за квартиру поможем всей роднёй.

       Круговорот происходит не только в природе, но и в жизни. У Натальи Николаевны уже давно нет в живых свекрови со свёкром , сыновья выросли и имеют свои семьи, кто в другом городе, а кто и в другом государстве. Муж, как когда-то его бабка с дедом жили в разных комнатах, продолжил традицию и десять лет назад перешёл спать в другую комнату. Незаметно Наталья Николаевна с мужем стали жить в одной большой квартире, как два квартиранта: смотрели телевизор в разных комнатах, он – информационные программы, она – сериалы; на кухню, не сговариваясь,  ходили по очереди, где каждый сам себе готовил,  а потом в одиночестве кушал. Общение стало минимальным: «да», «нет», «привет», «пока».
 
               Наталья Николаевна, по своей энергетике очень деятельная женщина, долго привыкала к статусу пенсионерки. Не легко было привыкнуть к тому, что уже никому не нужна, что уже на работу ходить не надо, что с твоим уходом на пенсию жизнь не остановилась, а фирма, в которой ты работала, процветает. Казалось, что ещё вчера без тебя не решался ни один вопрос, а сегодня про тебя уже все забыли, как будто ты здесь никогда и не работала. Постепенно она стала привыкать к одиночеству. С подругами, такими же пенсионерками, как сама, посещала выставки, ходила на премьеры новых фильмов, в театры и на концерты классической музыки, очень много читала, особенно мемуарной литературы об известных женщинах прошлых веков: балерине Матильде Кшесинской, княгине Екатерине Дашковой, артистке Фаине Раневской. Читая биографии этих женщин, она пыталась понять, что не так было в её собственной жизни. Каждый раз, прочитав мемуары, она задумывалась: «Если бы судьба предоставила мне возможность выбора: либо оставить свой след, пусть даже самый маленький и еле заметный, в истории со всеми атрибутами прижизненной славы и материального достатка, либо испытать неземное, всепоглощающее чувство истиной любви, чтобы я выбрала?».
        Она лежала в постели и мучалась выбором, как будто Судьба стояла рядом с ней и ждала ответа, чтобы тут же исполнить её выбор.    Конечно же, в  книжном шкафу Натальи Николаевны целую полку занимали книги научно-религиозного содержания, которые она не просто читала, а прорабатывала с карандашом в руках. Вот где было непаханое поле для ночной бессонницы!

         Непривычное для средней полосы, знойное лето. Всю неделю телевидение и пресса поздравляют известного кинорежиссёра Кондрата Кручановского с 75- летием.  Вчера после просмотра разрекламированного фильма этого режиссёра  «Гламур», Наталья Николаевна зашла в центральный книжный магазин и купила его книгу «Возвышенные низости». Книга толстая – пятьсот страниц. В тот же день она начала читать откровения пожилого мужчины с потухшим взглядом, о чём говорила фотография, помещённая на обложке книги. Сегодня, прочитав последнюю страницу, Наталья Николаевна положила книгу на тумбочку, выключила свет и попыталась заснуть. Но, не тут-то было! Прочитанная книга не давала покоя и вызывала на размышления.

         Она опять включила свет и начала просматривать газету «Коммунистическая правда». Не смотря на патриотическое название, в ней никогда не печаталась правда о коммунистах. Листая страницы газеты, создавалось впечатление, что листаешь плохо сделанную копию на газетной бумаге журнала «Плейбой». Наталья Николаевна покупала эту газету, чтобы быть в курсе гламурной жизни в стране. А ещё она читала на последней странице гороскоп: «Что день грядущий мне готовит?». Звёзды говорили, что грядущий день хорош для начинаний каких-либо дел или для любви.
         Когда у тебя за плечами шестьдесят лет, есть ли смысл начинать какое-либо дело, и возможна ли любовь для Натальи Николаевны в её возрасте? Вопросов много и ни одного ответа. Кто даст ответ? Пожилая женщина ещё долго ворочалась с боку на бок и, наконец, заснула. Ей приснился сон настолько реальный, что, проснувшись, она долго не могла понять: это – явь или, всё-таки, сон…
               
          Комната средних размеров, узкая, вытянутая от входной двери к окнам, по ощущениям напоминающая аскетический интерьер шестидесятых годов жилых помещений в рабочих общежитиях или номеров в простеньких «занюханных» гостиницах в малых областных городах. В комнате на наружной стене расположены два узких окна, вытянутых по высоте. Занавески на окнах отсутствуют. «Как в Голландии»,-- подумала Наталья Николаевна. Стены выкрашены по штукатурке известковой краской светло-лимонного колера. С серо-белого потолка, на котором  видны трещины, на крученом шнуре свисает лампочка. По пыльному и замызганному стеклу лампочки ползает жирная муха, периодически издающая противное жужжание. Лампочка не горит, потому что ещё светло. Простенькие «ходики», висящие на стене, показывали пять часов дня. Не вооружённым взглядом было видно, что ремонт здесь не делали, не то что несколько лет, а несколько десятилетий. В проём окна видно, что дом построен из кирпича с очень толстыми несущими стенами.

          В простенке между окнами торцом к стене стоит большая металлическая кровать с выпуклым пружинным матрацем. Спинка в изголовье кровати, сделанная из металлических прутьев, упирается в простенок между окнами. Все металлические части кровати выкрашены в тусклый синий цвет. Никелированные шарики, которыми заканчивается спинка кровати, уже давно отбили штукатурку в простенке. Матрац застелен мятой белой простынёй не первой свежести. Смятая подушка. Ватное одеяло в цветастом простеньком пододеяльнике, тоже не первой свежести. На кровати лежит Наталья Николаевна, а рядом с ней по правую руку – сам Кондрат Кручановский! Во сне он молод, не более тридцати лет, и неимоверно красив какой-то демонической красотой. Как будто с Кондрата писал Врубель свою картину «Демон (сидящий)». Большие чёрные глаза печальны, густые длинные волосы разметались по подушке, уголки губ слегка опущены вниз. Красивое тело покрыто лёгким загаром. Это про него писал Лермонтов:

                Он был похож на вечер ясный:
                Ни день, ни ночь, -- ни мрак, ни свет!..

            Наталья Николаевна шестым чувством чувствовала, что Кондрат хочет её, как женщину, что она ему даже немного нравится. О какой-то высокой любви не могло быть и речи. В комнате, кроме их двоих, находились трое сыновей Натальи Николаевны – двенадцати, тринадцати и четырнадцати лет. Все трое стояли со стороны Кондрата и смотрели на маму и незнакомого мужчину, а она умоляющими глазами смотрела на старшего сына и просила:

                -- Сынок! Прошу тебя, возьми братьев и сходи с ними погулять на улицу.

           Наталья Николаевна  видела, что её дети прекрасно понимают, почему она их выпроваживает, и ничего не могла с собой поделать. Её, как заклинило: она желала интима с этим печальным Демоном, её уже не волновало мнение детей, её не волновало, как она, пенсионерка, будет выглядеть в глазах молодого мужчины, когда это произойдёт. Кондрат  безучастно лежит на спине, накрывшись до плеч одеялом, печальными огромными глазами изучает трещины на потолке и ждёт, когда же, наконец, эта женщина уговорит детей выйти из комнаты. Как только дверь за ними закрылась, Кондрат разворачивается лицом к Наталье Николаевне и в порыве обнимает её: наконец, он дождался этого момента. Несколько минут они лежат крепко обнявшись и плотно прижимаясь друг к другу.

          «Надо подняться и закрыть двери на ключ, чтобы ни на что потом не отвлекаться», -- промелькнула мысль у неё и тут же исчезла: она не могла оторваться от него. Будь, что будет! Как в омут с головой! Они лежали под ватным одеялом: она – в  белых трусах и в голубом свитере, он – в синих в белую клеточку плавках и в тёмно-синей, почти чёрной, фланелевой ветровке. Наталье Николаевне приятно лежать в его нежных объятиях, но она поняла, что Кондрат собирается так лежать  бесконечно, и первая начала делать монотонные движения, ёрзая своими трусами по его плавкам синего цвета в белую клеточку. В какой-то момент он возбуждается и начинает торопливыми движениями стягивать с себя плавки. Наталья Николаевна наблюдает за этим как бы со стороны и испытывает реальное чувство стыда за то, что они лежат в постели далеко не первой свежести. Но она точно знает, что к этой кровати не имеет никакого отношения, и вообще не понимает, как она здесь оказалась. Наталья Николаевна стягивает с себя трусы. Её руки ощущают, что трусы в определённом месте уже мокрые. «Наверное, от сильного возбуждения», -- подумала она, продолжая держать в руках трусы. Кондрат запутался в своих синих плавках, они застряли у него на пятках. Он сделал несколько нервных движений, чтобы сдёрнуть их, но ничего не получилось. Кондрат решил: «Да, чёрт с ними, этими плавками, пусть болтаются.  Думаю, что они не будут нам помехой».

        Но Наталья Николаевна была другого мнения: она отбрасывает в сторону свои трусы и помогает ему снять плавки, чтобы ничего не мешало, при этом обратив внимание на его красивые мужские ноги. Когда плавки Кондрата оказываются в её руке, она замечает, что они, как и постель, далеко не первой свежести. На плавках, вывернутых на изнанку, она видит грязную коричневую полоску, которая осталась после плохо вытертого зада, и несколько засохших пятен молочного цвета. Наталью Николаевну не волнует эта тряпка, её волнует сам Кондрат, прежде всего, как мужчина, а потом уже, как личность, как творец. Она отбрасывает в сторону плавки жалкого вида, и они приземляются на  пол, накрывая её трусы. Наконец, им ничего не мешает, и они сливаются в экстазе…

         Через какое-то время Наталья Николаевна начинает понимать, что член Кондрата, который находится в ней, не упругий, а мягкий, как студень. Он просто вот так лежит и ничего не делает. В чём дело? Она решает ему помочь. Легла на Кондрата сверху, крепко взялась обеими руками за железные прутья спинки кровати и начала методические движения: взад – вперёд, взад – вперёд… Но все усилия были вхолостую. Энергия Натальи Николаевны иссякла, и она поняла, что другого секса с Кондратом у неё не будет. «Это всё, что он мне может дать?», -- с сожалением думала она.

        Они лежат на кровати и молча, уже вдвоём, рассматривают трещины на потолке, оба без трусов, но в свитерах, которые даже не собираются снимать, как будто каждый боится обнажить свою душу перед другим. Наталья Николаевна продолжает молчать. Потом она смотрит на него взглядом, в котором отражается немой укор.

        Кондрат в порыве прижимает её к себе и страстно целует. В реальной жизни Наталья Николаевна не любила, чтобы её целовали в губы, потому что ей это было неприятно, а иногда даже вызывало чувство отвращения и брезгливости. Каждый раз, когда её целовали в губы, она деликатно отворачивалась. Кондрат захватил её своим поцелуем так, что ей захотелось, чтобы это длилось бесконечно. «Значит, бывают и такие поцелуи!», -- она с нежностью глядела в его чёрные глаза. Впервые за шестьдесят лет Наталья Николаевна испытала сладость поцелуя. Кондрат захватил своими мягкими нежно- тёплыми губами её губы, и она обомлела: как, оказывается, приятно, когда тебя так целуют в губы.

                -- Спасибо тебе, Кондрат, -- прошептала Наталья Николаевна.
Все последующие поцелуи ей не понравились, потому что Кондрат стал изощряться. Зачем? Чтобы показать, как он ещё умеет? Этого не надо было делать, потому что пропала искренность, некая незримая духовная связь между ними, которая возникла благодаря первому поцелую. Когда Наталья Николаевна начала ощущать у себя во рту его холодный язык и обилие слюны, ей стало неприятно. Она нежно упёрлась руками в его грудь и деликатно отвернулась. Кондрат всё понял, и к его печальному взгляду присоединилась грусть. Чтобы как-то скрасить возникшее неловкое молчание, Наталья Николаевна решила поговорить с ним на тему его творчества.

                -- Я прочла твою последнюю книгу.

        Он лежал, безучастно слушал, о чём говорит ему эта незнакомая женщина,  и в разговор не вступал.

                -- Самый первый фильм, который произвёл на меня сильное впечатление, это – «Золушка». Мне тогда было пять лет. А на тебя какой фильм произвёл впечатление?

       Кондрат продолжал молчать.
 
                -- Вспомнила! Ты же в своей книге писал о фильме «Летят журавли».

        Вдруг он, не дослушав её до конца, страстно начал говорить:

                -- Меня совсем не волнует, какой первый фильм в твоей жизни произвёл на тебя сильное впечатление. Мне это совсем не интересно! Мне уже даже не интересно, какой первый фильм мне самому понравился. Всё это – туфта! Главное – совсем другое! Я это чувствую, но пока не понял – что именно? Кто мне ответит на этот вопрос?

                -- На этот вопрос ты сам себе ответишь, когда полюбишь. Полюбишь душой. Кондрат! Какой бы ты ни был талантливый, сколько бы не получал наград за свои шедевры, на сегодня ты одинок. Все женщины, которые были у тебя по жизни, временные. Самую главную свою любовь ты ещё не встретил. Или уже упустил?

          Наталья Николаевна, высказывая своё мнение, которое его абсолютно не интересовало, почувствовала к себе с его стороны не то, чтобы презрение, но полнейшее безразличие. Она так и читала его мысли: «Как от неё вежливее и быстрее отделаться? Я даже не знаю, как её зовут?».

                -- Меня зовут Наташа.

                -- Надо же, как мою маму.

                -- Почему, как?

                -- Ты хочешь сказать, что ты моя мать?

                -- Да.

                -- Этого не может быть! Ты хочешь сказать, что я трахал свою мать только что?  Да я никогда не позволил бы себе этого!

                -- Чего ты так разволновался? Какая разница, кого трахать: мать, внучку или жучку? Главное, какие чувства ты в это вкладываешь.

                -- Замолчи! А то я за себя не ручаюсь.

                -- Ах, какие мы нежные! Какие мы воспитанные и интеллигентные! А ты ударь меня, чтобы я замолчала. Слабо?

        Наталья Николаевна сама себя не узнавала. В реальной жизни она никогда не позволила бы себе так разговаривать с кем бы то ни было. А тут разошлась. С чего бы это? Да потому что она, как и Кондрат, одинока и так же, как  он, надеется постичь смысл своего существования, не зависимо от того, что он известный человек, а она простая, никому не известная пенсионерка. Цель одна.

       Она смотрит на него материнским взглядом и жалеет его. Мать всегда жалеет и уделяет большее внимание из своих детей более слабому и неустроенному ребёнку в этой жизни.
 
                -- Понимаешь, Кондрат, вся твоя книга – это сплошное любование собой. Ты так себя любишь. Попробуй полюбить кого-то больше себя.

                -- Ты читала мою книгу?  Ты ничего в ней не поняла, если такое мне говоришь!

                -- Да всё я поняла. Это, когда-то давно, когда мне было восемнадцать лет, я не поняла смысл анекдота, рассказанный в молодёжной компании. Все смялись и я тоже. Если бы я не засмеялась со всеми, то после анекдота все начали бы смеяться надо мной. Какая же я была тогда наивная. Рассказать?

                -- Давай, валяй.

                -- В женском монастыре матушка зачитывает меню, которое будет на ужин: «Сегодня – морковь». Все монахини дружно закричали: «Ура!» Матушка продолжает: «Тёртая». Монахини расстроились.

            Кондрат замолчал, отвернувшись от пенсионерки. Он устал, ему хотелось скорее отвязаться от женщины, которая возомнила, что может его поучать. «Она даже не понимает, кого она учит. Дура!  Когда же закончится эта пытка?» -- обречённо подумал он. А Наталье Николаевне вдруг захотелось его встряхнуть, даже где-то унизить, чтобы он начал выворачиваться наизнанку:

                -- Сегодня ты был для меня тёртой морковкой на ужин.

                -- Не понравилось? – почти не разжимая губ, еле слышно спросил он.

          Ей стало его жалко, и она на ходу решила отказаться от своего желания унизить этого, вообщем-то, неплохого парня, который всего лишь  запутался в поисках истины.

                -- Ты не поверишь – мне понравилось всё!
 
                -- На здоровье.

          Он продолжал лежать, отвернувшись от неё. Она услышала, как он издал слабый вздох, но ничего не могла с собой поделать, её «понесло»:

                -- Может тебе стоит прислушаться к мнению иностранного режиссёра, который советовал тебе больше уделять внимание душе, а не здоровью и телу. В вечность ты будешь входить не со своим телом, а с душой. Там твоё здоровье не понадобиться. В твоём последнем фильме…

                -- Ты смотрела мой последний фильм?

            Кондрату стало интересно узнать мнение пенсионерки о своём последнем детище. Он развернулся к Наталье Николаевне и скользнул взглядом с приятного лица уже немолодой женщины на её большие бёдра, неестественно-белого цвета, кое-где с фиолетовой сеточкой выступающих вен и сплошь в целлюлите. Непроизвольным движением она прикрыла голые бёдра одеялом, на пододеяльнике которого зияла небольшая дырка. Скорее всего, что кто-то когда-то прожёг эту дырку пеплом от не затушенной сигареты.

                -- Да. Вчера посмотрела, -- сказала Наталья Николаевна и замолчала.

             Кондрат терпеливо ждал, когда она начнёт высказываться. Ему не хотелось второй раз озвучивать свой вопрос, чтобы она не подумала, что его интересует её мнение. Она думала, как деликатнее сказать о своих впечатлениях, произведённых фильмом, и не оскорбить его, как художника, как творца. А потом решила, как хирург, резать по живому.
 
                -- Конечно, фильм поставлен на высоком техническом уровне Голливудских спецэффектов, динамичен, ни на секунду не даёт зрителю расслабиться. Но лично мне,  это не интересно. Я имею в виду американский стиль производства фильмов. Конфетка в красивом фантике, не больше.

           - Так ты ничего не поняла!

               
          Кондрат не ожидал такого резкого высказывания о своём фильме. Он отвернулся к стене и стал рассматривать муху, которая с лампочки перелетела на стенку и медленно ползла по неровной поверхности. Наталье Николаевне опять стало его жалко, и она продолжила:

                -- Ну, почему же? В твоём фильме были прекрасные кадры, которые дорогого стоят, этакая жемчужина, затерявшаяся в груде красивых фантиков: маленький мальчик, тащивший не по своим силам санки с дровами через заснеженное поле, сквозь пургу, утопая в сугробах, чтобы согреть замерзающую бабушку в холодной лачуге. Я плакала. На экране плакал мальчик, размазывая сопли по щекам, а я втихаря сморкалась в носовой платок, сидя в зрительном зале.

               Уже совсем стемнело. Наталья Николаевна нежно обняла Кондрата сзади. Он взял её руку и благодарно  дотронулся губами. От его губ исходил жар, который через кожу её руки пронзил всё тело, проник в самую душу. «Спасибо тебе, Кондрат», -- прошептала Наталья Николаевна,  но она поняла, что продолжения не будет, как когда-то это понял он, когда сзади обнял некую известную американскую актрису.


               Наталья Николаевна проснулась. Обалдевшая от испытанных ощущений во сне, она долго лежала на спине и смотрела на потолок, по которому медленно ползла муха, освещённая лунным светом. «Ничего себе! Мне начали сниться такие сны! Может, сходить к врачу проверить голову? Неужели книга Кручановского произвела на меня такое сильное воздействие? Книга, конечно, пронизана его положительной энергетикой, но он в ней через чур откровенен: писал – как причащался. Но причастие – есть таинство. Зачем поведывать всему миру свои субъективные характеристики известным, ныне живущим, людям, причём, не всегда лестные? Может, эти люди не желают, чтобы мнение Кручановского о них знал весь мир?

        Почему мне приснился эротический сон? Сны снятся не просто так. Неужели, где-то глубоко в подсознании, у меня сидит эта эротика, а, когда я засыпаю, она всплывает на поверхность? Ну, не моё это!» На протяжении жизни она не искала чувственных наслаждений, ей хотелось душевного наслаждения. Сейчас – это не реально, потому что по отношению к мужчинам у неё развивается комплекс: чем больше ей лет, тем больше она их боится. А у мужчин, наверное, то же самое по отношению к ней.. Вот, и боятся друг друга. Наталья Николаевна посмотрела на часы – они показывали три часа ночи. Она поднялась с постели, надела тапочки и пошла в туалет. Из комнаты, в которой спал муж, раздавался громкий храп. «Хорошо, что мы спим в разных комнатах» -- без эмоций думала Наталья Николаевна, нажимая на рычаг сливного бочка. Она легла в постель и ещё  долго ворочалась, пока не уснула снова…