И снова Новый!

Еще в прошлом году мне казалось, что Новый год – это просто всеобщее надувательство. Что это некий миф. Поэтому его отмечают и 31 декабря, и 14 января, и в сентябре у православных христиан, и у китайцев в марте. Опять же, полная чехарда со временем: у нас уже наступил,  в Москве только через два часа, а во Владике все давно уже, напраздновавшись, заснули. Получалось, что на самом деле, никакой разницы, когда его отмечать. Даже раздражало – сколько шуму, суеты, ожиданий… Бизнесмены и депутаты с бокалами шампанского в телевизоре. И все горят желанием поздравить. Было бы с чем. Раз пять в день такое «поздравление» посмотришь, и начинаешь подозревать в алкоголизме в общем-то, совершенно нормального человека.

«Ну ладно, - убеждала я себя, -  поверим и в этот раз, что между 31 декабря и 1 января пролегает такая волшебная ночь, в которую весь город, да что там город -  вся страна просто с ума сходит от счастья».

Я понимала, что выбора нет. Надо ждать и готовиться. Соблюсти все полагающиеся случаю моменты. Помыть люстру, развесить по квартире гирлянды и шарики, посмотреть (не засыпая) знакомые до боли «Иронию судьбы» и «Обыкновенное чудо». Еще надо обязательно раздать долги, купить новую скатерть и очередную елочную игрушку класса «елка-палас-ведро».

Хотя, конечно, все это было для меня притворством. Я притворялась, чтобы никто-никто не догадался о моих истинных чувствах. А то ведь пристанут с вопросами: «А ты уже определилась, с кем и где будешь встречать Новый год? Дома или в ресторане? На турбазе или в бане? На площади Пятого года, или в лесу под елкой?». В ушате, в корыте, в лохани!

Что же такого особенного случилось в прошлом году? 

Помню как сейчас - мизантропия так разгулялась, что оставалось только посыпаться нафталином и спрятаться в шкафу. К тому же, 31 декабря в конторе объявили наполовину рабочий день. Я тогда даже обрадовалась: «Вот вам, лицемеры, - думала я, – сама жизнь заставляет вас признать, что Новый год – это сплошная фикция, а никакой не праздник!».

- Зайди к главному! – профессионально улыбнулась секретарша из-за стола, перегруженного новогодними открыточками и шоколадными зверюшками. Я ей тогда позавидовала: умеют же некоторые постоянно светиться счастьем, чтобы не  происходило!

Тогдашний мой шеф был редкостным самодуром. Вот уж кого я была «рада»  видеть в любой день, особенно 31 декабря, так это его. В недавнем прошлом он закончил истфак УрГУ и полагал себя (а вовсе даже не своего папу-олигарха) экономическим гением. Для меня  этот «золотой мальчик» всегда придумывал какие-нибудь поручения, напрочь забывая, что я кадровый менеджер, а не массовица-затейница. 

Вот и в тот раз. Долго придирался к моему внешнему виду – он ведь запретил сотрудницам ходить на работу в брюках, а не то «одеваются одинаково, как унисексуальные солдаты»! В смысле, универсальные, наверное. Чтобы не засмеяться, я начала сокрушенно разглядывать в зеркале свои джинсики. И еще раз убедилась, что они делают мои ноги в два раза длиннее, и во столько же раз тоньше. А саму меня значительно моложе тогдашних тридцати годков. Не дождавшись раскаяния,  Сергей Николаевич, окончательно занервничав, продолжил:

- Народ уже начинает потихоньку отмечать. Могу попросить только тебя. Возьми водителя, съезди в Кольцово. Встреть «Чешские авиалинии». К нам прилетает господин Дмитрий Гласс, в прошлом наш соотечественник. Он не отнимет много времени. Забери табличку у секретаря. Свози гостя пообедать, помоги разместиться в «Транс отеле», потом тащи его в офис и проводи в мой кабинет. Только все надо сделать быстро. И гуляй до 10 января!      

Как же меня тогда все это достало! Надо было развлекать какого-то господина Гласса вместо того, чтобы поделать полтора часа умное лицо и  бежать домой. Дома меня, наверняка, уже заждались мама и братец. Согласно давней семейной традиции, они всегда приходят в гости накануне Нового года, чтобы я не забыла, как сильно они меня любят. Я их тоже люблю. Просто обожаю. Не любила  я тогда только господина Гласса, который почему-то не нашел другого времени заявиться в Екатеринбург, как 31 декабря.

Пробки тогда, как и сейчас, были в городе кошмарные - я невольно начала  мечтать о вертолете и горько  сожалеть, что бросила курить. И везде елки, елки, елки. И музыка из всех машин. Разумеется, в аэропорт мы опоздали.

Но, к счастью, не таков был господин Гласс, чтобы самостоятельно покинуть Кольцово. Подозрительно чистый бежевый плащ, увенчанный какой-то дурацкой замшевой кепочкой метался у самых дверей аэропорта. Почему-то очень хорошо запомнилось, как нелепо бедолага выглядел. У нас про таких говорят «маму потерял».

Как бы ни было душевно тошно, а подошла я к этому плащу, на всякий случай «монинг!» говорю противным мяукающим голосом, и вдруг слышу откуда-то до боли знакомое: «Привет! Ты?» Вгляделась, и вместо ненавистного чопорного господина Гласса, увидела знакомую, слегка раздобревшую чуть примятую самолетом физиономию Димки Глазова по кличке «Глаз». С ним мы, можно сказать, «дружили» в девятом классе. Дружба заключалась в постоянных каверзах, которые приходилось друг другу устраивать, чтобы никто не догадался, как мы на самом деле друг к другу относимся. Димка доводил меня до белого каления, изображая великого слепого в духе Паниковского и, якобы по слепоте, хватая меня за все выпирающие части тела. Еще он не ленился бросать мне за шиворот тараканов, принуждая снять с себя какую-нибудь часть гардероба публично! Однажды, доведенная им до отчаяния, я с размаху опустила ему на голову пачку учебников. У Димки даже было небольшое сотрясение мозга (было, оказывается, что сотрясать).

Правда, все это происходило в Чите, поскольку мы там временно проживали, как того требовала папина офицерская служба. Когда служба потребовала срочного переезда в Екатеринбург, Димка неожиданно явился на вокзал, чтобы меня проводить. И мы почему-то стали целоваться, как взрослые на глазах у изумленных родителей и одноклассников…!

И вот смотрела я на этого «Гласса». Димка мне тогда показался каким-то заматеревшим – все-таки 15 лет не виделись. А сама вспоминала свое «прощание славянки», и вкус читинского поцелуя, и чуть колючую щеку с юношеским румянцем, и зачитанное «до дыр» последнее сообщение на пейджере: «Уезжаю учиться Ирландию. Ты как?».

Из-за всех этих мыслей я совершенно забыла проконтролировать свое лицо. Тем ужаснее было обнаружить, что Димка читает по нему, как по раскрытой книге.

- А почему у тебя такая фамилия? - тут же начала я допытываться, делая вид, что не испытываю ничего, кроме досады от докучливой обязаловки, навязанной в конторе. Потом я умудрилась достойно отклонить полу-дружеские Димкины поцелуи, пропахшие табаком и одеколоном.
-
- Так проще. У тебя тоже фамилия изменилась? –  поинтересовался господин Гласс, поднося, как бы для поцелуя, мою левую руку с предательски блестящим на безымянном пальце обручальным кольцом.

Мне тогда казалось очень важным скрыть от него, что вообще-то моя фамилия менялась уже дважды, да без особого толка.  Я тогда подумала, что совсем не создана для брачных уз, и что вовсе незачем это обсуждать с малознакомым господином.

Господин Гласс по своему истолковал мое внезапное «оледенение». Вероятно, из-за этого он счел возможным проявить жуткую империалистическую ответственность, заявив, что пока они с Сергеем Николаевичем не съездят по делам в банк, нечего и мечтать об отдыхе. А я так тупо спросила его: «А Новый год?». А он так убийственно-подробненько ответил: «Ну что такое этот Новый год? У НАС по-настоящему отмечают только Рождество!»

Вот уж и не подозревала,  что отмечать Новый год – это, между прочим, еще и патриотично!
 

Надо было видеть лицо шефа, когда мы с Димкой (он почему-то крепко держал меня за руку), ввалились к нему в кабинет. Сергей Николаевич, составлявший приказ по поводу «пьянства на рабочем месте» даже виски «блек лейбл»» в стол убрать забыл. Сухо так мне говорит: «Спасибо. Вы свободны». Еле я у Дмитрия свою руку выкрутила, при этом зачем-то толкнув его в бок.   

Сейчас даже не помню, как выбежала на дорогу, и давай машину ловить, жутко размахивая руками, словно за мной кто-то гнался. На каком-то автопилоте доехала до дома.  Маме сказала, что у Димки дела поперли и вообще он занят, и прилетел из Англии. Подоспел братец, ужасно обрадовался, узнав, что Димка жив, здоров и процветает. Потом они вместе меня утешали. Говорили, что в моей жизни еще этих Дим будет – вагон и маленькая такая тележка…Я с ними не спорила, чтобы хоть их не расстраивать.

Подумать только – еще год назад как же мне было плохо! С какой ненавистью я заправляла майонезом эти салаты. Я их просто ненавидела, потому что Димка не придет, чтобы ими насладиться! Он ведь сказал, что Новый год не отмечает! Точно! На самом деле это была такая вежливая форма отказа, чтобы я на его счет не обольщалась! Я давилась слезами, убеждая себя, что это он так давал понять, что я лично его не интересую!

Меньше надо было с ним 15 лет назад целоваться! Да ведь я итак наверняка знала еще только утром, что Новый год никакой  и не праздник!!!

Из пучины отчаяния меня спасла лучшая в мире подруга Лена. Просто позвонила и  позвала  в «Ирландский дворик» встречать Новый год. Они с мужем, оказывается, столик заранее заказали, а я, оказывается, обо всем забыла. 

В «Дворике» было уютно, и даже празднично скорее как-то по-ирландски, нежели по-росссийски. Ума не приложу – как им удается не опошлиться и не слиться с общей массой, годами поддерживая этот свой пресловутый ирландский дух?
 
«Я уезжаю учиться в Ирландию» - вспомнила я некстати и едва опять не разревелась. Но Ленка, присматривающая за моим душевным состоянием, больно наступила мне на носок туфли и прошелестела на ухо: «Будешь как Дед Мороз - красный нос!». Потом, желая меня ободрить, продолжила: «Да плюнь ты на этот Гласса! Вон смотри, какой симпатичный парень на тебя выпучился,  даже бокал чуть мимо рта не пронес!».

Угадайте с трех раз, кто на меня смотрел из-за соседнего столика? Димка! Слева на него  плечом напирал шеф, и что-то громогласно рассказывал, напротив сидела незнакомая элегантная дама. А он ничего не слышал. И на даму не смотрел. Он смотрел на меня.

Дальше вспоминать я не люблю. Это ну очень личное. Дима пересел за наш столик, и мы, как хорошо воспитанные идиоты,  часа полтора соблюдали приличия, высиживая в компании, которая вдруг показалась ужасно скучной, время до Нового года. Еле дождались боя курантов. А потом, как сумасшедшие, выскочили на улицу и побежали ко мне домой. И не расставались неделю.

Весь год мне пришлось мотаться из Екатеринбурга по странам и весям, в которых он назначал мне свидания. Только недавно Димка признался, что из-за меня ему пришлось разорвать помолвку. Мне, наверное, должно быть стыдно. Но совесть спит. Спит и видит эротические сны.

Вот и вся история. Опять Новый год. Опять буду встречать господина Гласса. Он опять   прилетает 31 декабря. Но на этот раз он везет с собой мою будущую свекровь. Бедная тетя Марина. По-моему, десять лет назад я ей не очень нравилась. Когда у Димки было сотрясение мозга, она приходила ругаться с моей мамой. Теперь, через 15 лет, им предстоит помириться. А 10 января у нас регистрация. Тьфу-тьфу-тьфу не сглазить.

А вдруг, все-таки, Новый год – это большая-пребольшая мистификация? Если вы действительно так думаете, никогда и никому в этом не признавайтесь. Даже себе.
 
И тогда все будет по-настоящему!