Трудные дни

Почему поют птицы в этом парке, ведь парк буквально кишит людьми, шум аттракционов. Всё это – летние каникулы сюда привели детей.
Всякий раз, проходя через парк, я выбираю эту тропу. Зимой здесь красиво, а сейчас сторожа граблями в кучу сгребли прошло¬годние листья и дохлых птиц.

Будьте прокляты автобусы, что медленно тащатся в гору.
На тротуаре стояла красивая девушка.
Я разглядел бы её, если б в салоне автобуса было меньше народа. Вот так всё в моей жизни: то не та остановка,.. а то в прошлом году на остановке
возле собственного дома избили подростки. Избили и полгода потом сорокалетний мужик на трамвае доезжал до «Промышленной», а потом топал по пустырю, пачкая ботинки дерьмом. Из окон на меня смотрели, а мне было страшно: будут бить, разобьют очки и стёкла вонзятся в глаза...

По моей квартире ходит не совсем одетая женщина.
Это жена, стремясь во что бы то ни стало вырвать нас из ни¬щеты, своим подругам, подругам своих подруг шьёт платья, блузки.
Как надоело мне: денег нет, когда принесёшь деньги...
За окном стоял сгоревший винный павильон. Возле него я когда-то познакомился с Машей, тогда молодой, улыбчивой.
Эта женщина, правда, уже в Машином халате, ходит по квартире как хозяйка, открывает двери, выдвигает ящики.
Хоть бы ****ь, потрудилась халат запахнуть.
Я ухожу в туалет, ну, наконец-то впервые за сегодняшний день я остался один.
Ну, что мне делать?
Мне нечего делать,
нет, есть что: я засовываю руку в штаны... Сначала вожу ей медленно, а затем начинаю буквально издеваться над своей крайней плотью. Хорошо? Нет. Скоро вид своего раскрасневшегося лица в зеркале мне надоедает. Я отворачиваюсь от зеркала, перекур. Перед очередной «атакой» «в ни во что!»
Попытка обладать хоть чем-то, хоть какой-то жизнью, пусть на несколько секунд. В самом начале второй «атаки» дверь в ванну раскрыли, но мне уже было всё равно. Гостья сначала смотрела на меня, а затем распахнула халат: 
Чёрный бюстгальтер ничего не скрывал, наоборот, лишь подчёркивал красивую грудь.
Она стянула трусики вниз, сантиметров на десять приоткры¬вая... Где-то в комнате не уставая, строчила швейная машинка.
На несколько секунд мне стало хорошо, а потом плохо.
Обидно. Впервые за двенадцать лет изменил жене, драча на ту, которая потом даст жене деньги, которые будут превращены в бульонные кубики и котлеты.
Сейчас я пойду на кухню, буду есть суп. Я включу радио, и пусть диктор мне скажет голосом молодой, восемнадцатилетней Маши: «Двадцать шестое, двадцать седьмое мая – неблагоприятные дни. Всего лишь».