История, начавшаяся в Тюфелевой роще

      История эта началась в Москве. Началась она в сосновой Тюфелевой роще, да на Сукином болоте. Недалеко от рощи плавно уходила за лес Окружная дорога. Было лето 1916 года. Сейчас по Окружной с сытым урчанием ездят тепловозы М-62 и таскают за собой длиннейшие составы с транзитными грузами. А тогда там пели паровозы, перекликаясь с серенькими лесными птичками. В России паровозы были самые голосистые. Потому что голоса их гудков специально настраивали соборные регенты. Для красоты звука.
      Собралось, значит, на опушке этой рощи человек двести. И духовенства человек пять. Положили в ямку какой-то камень-кирпич и запели молебен. Так начинался завод. Светло и тепло было тем летом. Всё бы хорошо, да вот только война…Уже два года гремела и грохотала она где-то там, на Западе. Тогда её еще не называли Первой Мировой, не называли Империалистической. Называли Второй Отечественной. Второй после 1812 года.
      Пришёл в это тревожное военное время к царю Купец. И сказал:
- Ваше Императорское величество, победит в войне тот, у кого будет техника. В частности, техника автомобильная. У немцев эта техника есть, а у нас всего один автозавод, да и тот, как говорится, «Руссо-Балт».
-Ну и что с того, что «Руссо-Балт»?- вопросил император.
- А то, что он в Риге, и уже, наверное, захвачен немцами.
Одного «Руссо-Балта» было на всю страну смехотворно мало, к тому же, он выпускал только легковые машины. А для армии, для войны, нужны были грузовики. И для флота, кстати, тоже. И нужно их было ох как много.
-А до войны мы где грузовики брали? – поинтересовался государь.
- Догадайтесь сами, Ваше величество – нахально сказал Купец.
Царь сообразил, что до войны мы покупали грузовики у немцев. Ничего не сказал он Купцу, только погрустнел и стал задумчиво смотреть на баржи, которые проплывали мимо окон Зимнего дворца. Потом сказал:
-Что ж, лучше поздно, чем никогда. Поезжайте в Турин, поклонитесь там Плащанице и купите лицензию на производство машин.
      Вот так в Тюфелевой роще, да на Сукином болоте и началось строительство автозавода. Через год четыреста первых русских грузовиков выехали из заводских ворот и направились прямо на фронт. Но спасти положение они уже не могли. Воюют ведь не столько техникой, сколько духом. А вот с духом было худо. Поэтому война из Отечественной стала Империалистической, а потом плавно перетекла в гражданскую. Для этой войны не нужны были грузовики. Хватало и лошадей. Ведь приходилось воевать уже не с немцами, а со своими. Техника же как у красных, так и у белых была одна и та же. Носили её на левом боку в ножнах лезвием вверх. Шашкой называлась. 
      Царя и купцов не стало, завод затих и затаился. Разбежались рабочие, подевались куда-то инженеры и техники. Лишь одичавшие за войну кошки ходили по пустым цехам и прислушивались, не пробежит ли где мышка.
       А красные шли от победы к победе и постепенно прогнали и белых, и зелёных, и анархистов, просто меньшевиков и меньшевиков грузинских,  мусаватистов и прочих националистов, а также кучу разных интервентов от турок до американцев включительно. Наступил мир. Россия лежала в развалинах. И для того, чтобы восстановить разрушенное войной хозяйство, опять понадобились грузовики.
      Вместо царя у власти был Вождь с бородкой, а вместо купцов – красные специалисты. Вызвал Вождь к себе Красного Директора и говорит:
- Наступил мир, но расслабляться рано. Надо направить все усилия на мирное строительство и восстановление. Это архиважно. И тебе партия поручает важнейшее.
         Вождь прошёлся вокруг стола, засунув большие пальцы обеих рук за подтяжки. Машины, сказал Вождь, это именно то, что нужно России более всего. Передовому социальному строю нужна передовая техника. И она должна быть отечественного производства.  Вот что сейчас важнее важного. Без этого никакая победа мировой революции немыслима.
       Белели полотняные чехлы на диванах и креслах, остывал в стаканах чай. Тайно улыбался чему-то Маркс на стене, спрятав губы в пышную бороду. А над красными кремлёвскими стенами кружилась стая чёрных галок, блестя крыльями на солнце и отрывисто перекликаясь.
-Нам не построить социализм на конной тяге! – прокричал Вождь - Держась за хвост сивого мерина, в будущее не въедешь. А посему, поезжай в Тюфелеву рощу и бери на себя руководство заводом. И чтоб через год машины были!
      Ни о чём не спросил Директор у Вождя. Он ведь был бывшим матросом. А у матросов, как говорится, нет вопросов. По крайней мере, к начальству. Приказ дан – умри, но сделай.  Приехал Красный Директор на место и только руками развёл. Как, с чего начинать производство? Людей нет, оборудование слегка растащено. Почему слегка? А потому что в хозяйстве обычного обывателя не найдётся применения громоздким  и сложным станкам. Были бы станки поменьше и попроще - всё бы растащили.
       Но Директор был ещё и талантлив. Или даже в первую очередь талантлив, а во вторую очередь настойчив. И постепенно пустой костяк завода обрастал мускулами и мозгами. Демобилизованные с фронтов солдатики становились рабочими, недоучившиеся студенты – инженерами. Учились прямо в цехах, не отходя от станков. Директор даже приглашал преподавателей прямо в цех, чтобы они на месте учили тех, у кого теоретических знаний не хватало. Оборудования было мало, и первые коленвалы для машин приходилось вырубать чуть ли не зубилом. А потом обтачивать напильником. Люди работали, сутками не вылезая из цехов. Знали, что без машин не будет у страны ни мира, ни войны, а только полная капитуляция перед врагами.
       И через год, как и было задумано, первые десять грузовиков выехали из цеха под звуки Интернационала и крики «Ура». Только Вождь с Бородкой к тому времени уже умер и не смог разделить с народом ликования. А завод рос и расширялся, всё сложнее и современнее становилось  его оборудование. Уже как страшный сон вспоминали рабочие то зубило, которым приходилось обрубать коленвалы. Работа перестала быть подвигом, стала просто работой. И рабочие перестали быть героями, а постепенно становились просто крепкими профессионалами. Появился первый конвейер. Машин выпускалось всё больше и завод стали уважительно называть Первым. Он выпускал теперь не только грузовики, но и фургончики, самосвалы, автобусы, а однажды замахнулся и на лимузин.
       Правил страной тогда уже другой вождь – Желтоглазый. Глаза его тигриные смотрели жёстко и хитро, с прищуром, но смотрели они вдаль, в будущее. И он увидел, что для престижа и солидности молодого социалистического государства необходим «государственный» автомобиль. И обязательно отечественного производства. Вождь сказал – и такой автомобиль появился. Его собирали не на конвейере. Его строили, как строят прекрасный дворец, шлифовали, как шлифуют драгоценный камень.
      Много было задумок у Красного Директора. На подъёме был завод, которому тогда в знак признания, уважения и доверия было пожаловано высочайшее имя Вождя. Но безжалостная История распорядилась иначе.
      Началась новая война. Немцы быстро продвигались к Москве, а на заводе спешно грузили на платформы станки, материалы и семьи рабочих с узлами, чемоданами и самоварами. Во второй раз за недолгий свой век опустел завод.
         Только два человека остались в пустых цехах – Директор и подрывник. Всё, что невозможно было увезти, опутали проводами, обложили взрывчаткой. Подрывник смотрел на директора, а директор на телефон. И когда он звонил, оба вздрагивали. Может быть, это приказ о взрыве? Может быть, немцы уже прорвались к городу? Ох, как тяжело взрывать то, во что вложена большая часть твоей души, то чему отданы вдохновение, силы, нервы, годы тяжелой  творческой работы. Но надо. Иначе всё это достанется врагу. Всё ценное, нужное, важное в опустевшей Москве было так же точно опутано проводами и обложено зарядами. А в метро, в подземном штабе, так же точно сидел и хмуро смотрел на телефонную трубку Вождь. Отдать роковой для Москвы приказ мог только он.
        А вот тут случилось чудо. Величие духа, стойкость и самопожертвование – всегда чудо. И наши солдаты прогнали немцев, уже видевших в бинокли кремлёвские стены. Смотали в цехах провода, убрали заряды. И снова закипела  работа. Завод работал в войну, работал и после войны. И, постоянно развиваясь, стал всеобъемлющим.
      Какую машину видел перед собой советский космонавт сразу после приземления в дикой казахской степи? Вездеход-амфибию, выпущенный Первым заводом. Какую машину видел перед собой президент иностранной державы, спустившись с трапа самолёта на советскую землю? Длинный чёрный лимузин, выпущенный там же. И каждый из нас, выходя из дома, каждый день встречал на улице добродушную мордочку бело-голубого грузовичка. Эти бело-голубые машины стали так же привычны в России как серые и пёстрые воробьи.
      И однажды специалисты завода поехали в Китай в город Чанчунь и организовали там производство таких же грузовичков. Китайцы назвали их «Освобождение». Что символизировало не только избавление Родины от внешних врагов, но в первую очередь преодоление технической отсталости. А сам завод в Чанчуне стали также называть Первым. И эмблему придумали – единичку с крыльями, похожую на какой-то замысловатый иероглиф. Председатель Мао, проехавшись вокруг завода на этом грузовичке, сказал:
- Какое испытываешь блаженство, когда едешь на отечественном автомобиле.
И эту фразу запомнили. А Красного Директора в Москве назначили министром.
      Да, кстати, всё это была только присказка. Такая вот большая и развёрнутая. Сказка будет дальше. Пора бы нам перенести действие из Тюфелевой рощи в наши уральские леса.               
        Сразу после  войны появились такие люди, которые занимались гонкой вооружений. Вернее, появились-то они гораздо раньше, наверное, ещё в каменном веке, одновременно с появлением оружия. Но раньше почему-то на них особенного внимания не обращали. А тут оказалось, что и у нас, и за границей таких людей очень много.
        Воюют духом. Но кроме духа нужно и оружие. И помощнее. Самое мощное оружие - ядерное. Вот его и изобретали. Мы придумаем бомбу, а недруги наши, американцы, бомбу побольше. Потом в ответ мы придумываем бомбу ещё больше. Такая вот гонка. Для неё строили в русских лесах атомные заводы. Строили в основном силами заключённых. А самый большой завод построили в наших Верх-Нейвинских краях.
        Строили при тех атомных заводах закрытые города, «зоны». Огораживали такой город забором с колючей проволокой и пропускали в город и выпускали из него только по специальному разрешению. Чтоб никакой крамолы не проникало извне, и не было утечек информации изнутри. А чтоб люди не роптали, давала им власть денег побольше и продуктов пожирнее. Называлось это «режим», то есть ограничение прав и свобод в обмен на привилегии.
       Гонялись-гонялись наши и американцы и догонялись до того, что построили Царь-бомбу. Желтоглазого Вождя тогда уж в живых не было. Был Вождь с Башмаком. Этим башмаком он пугал коварных недругов.
- Раздавлю вас, паразиты, как тараканов! Прихлопну, мокрое  место останется.
Недруги-американцы тихо ёжились от страха. И не башмака они боялись, а того, что в придачу к нему была упомянутая Царь-бомба. И когда взорвали ради испытаний только половинку этой ужасной бомбы, вздрогнул мир. В прямом смысле вздрогнул. Затряслась земля и ударили в берег огромные волны, ломая лёд и круша камень. И заголосили тогда все люди разом:
-Хватит, хватит! Хватит нам оружия! Не нужно столько. Ведь если начнётся война, победителей в ней уже не будет. Спалим Землю как спичечную головку.
       И стали сокращать свои ядерные арсеналы и производство оружия. Вот так в наших краях на атомном заводе должно было освободиться немало рабочих рук. Просто выкинуть их за ворота власть не могла. Поэтому решено было построить в уральских лесах нечто, куда эти руки можно будет пристроить. Выбор пал на автозавод. На тот самый. Ведь он не только первый, но и самый большой. И чтоб он стал еще больше, начали строить на Урале его филиал. Ну, право же, не мебельную фабрику там строить. Под автозавод отдали один из цехов атомного производства. Тот, который уже был не нужен из-за сокращения.
        Много ли бывших атомщиков пошло работать на новый объект – об этом история скромно умалчивает. Но намекает, что немного. Ибо не смогли они приспособиться к конвейерной работе. Бомба в отличие от автомобиля – товар штучный. Пришлось набирать рабочих в ближних деревнях. Ездили по деревням специальные вербовщики и всех уговаривали:
- Поступайте работать на новый автозавод. Дадут вам через год всем квартиры, и будете вы пользоваться почти такими же льготами, как и атомщики.
А тем, кто уже согласился, говорили на ушко, что всем навербованным будет предоставлена спецколбаса под строго конфиденциальным наименованием ПО-2. В ограниченном, правда,  количестве, но всё же. Название это означало, кстати, «Пальчики оближешь». А почему 2? Чтобы не путать с колбасой ПО-1. Которая была классом чуть-чуть повыше и предназначалась для атомщиков.
         Люди в то легендарное время жили «в отраслях». То есть, жили-то они по-прежнему в городах и посёлках, но относились к предприятиям разных отраслей. И в одном городе могли жить, например, металлурги и железнодорожники. И у тех, и у других были свои отдельные больницы, санатории, пионерские лагеря. Ну, и естественно, свои закрытые распределители. Были при социализме такие учреждения, где распределяли по своим работникам различные продукты или промтовары, которые в свободной продаже встречались редко. Поэтому люди могли жить в одном городе, но принадлежать к совершенно разным «мирам». Почти как Восточный Берлин и Западный.
        Вот и у нас одни люди относились к Среднему Машиностроению, а другие к Автомобильному. Помните, раньше были два «хитрых» министерства – Среднего и Общего машиностроения. Обозвали их так для пущей секретности. Среднее машиностроение - атомное и Общее – космическое.
        Эх, жаль, меня там не было, когда эти названия придумывали. Ну что за общее? Почему общее? И чем оно там занимается? Руками что ли разводит? А среднее – это что, значит посредственное? Я бы придумал названия позвучнее. Например, Верхнее Машиностроение – космическое, Среднее – атомное. Ну, ещё и Нижнее в придачу. Это там, где делают угольные комбайны и прочее для подземных работ. А может, лучше так? Внешнее Машиностроение – космическое, а Внутреннее – атомное. Внешнее потому. что они там вне Земли летают, а Внутренне потому, что они работают над внутриатомной энергией.
         Представители «отраслей» жили у нас довольно дружно. Только изредка вспыхивала между ними некая неприязнь. Изредка, конечно, но всё-таки случалось. Случалось обычно или в переполненном автобусе, или в магазине. В очереди.
- Вас тут не стояло.  Куда прёшь, деревенщина автозаводская! Понаехали тут из медвежьих углов. Приличному человеку и житья от них нету.
А в ответ:
- Это вы-то приличные, уголовные морды. Предок его в бушлате полосатом ходил под конвоем, а он гляди-ка приличный.
Раздоры возникали вокруг распределения продуктов. Или вещей каких-нибудь. Например, одной «отрасли» курицу дают, а другой аудиокассеты. Кому-то хочется курицы покушать, а ему дают кассету слушать. Или наоборот. Вот они и обижаются друг на друга, считают, что соседу из другой «отрасли» больше отвалили.
           Разоружение для атомщиков было ударом, но от удара они оправились быстро. Умные люди придумали Мирный Атом, а власть вдруг обнаружила, что этим Мирным Атомом можно приторговывать. А почему бы и нет? Атом-это энергия, да ещё какая. На сорока граммах ядерного топлива ледокол мог весь год плавать.
        У недругов наших, у капиталистов, в то время как раз энергетический кризис случился. Война Семидневная и всё такое. Нефть по морю возить стало дорого и опасно. Вот тут-то и сказал им наш Вождь-Маршал золотые слова. Вождя с Башмаком тогда уже не было. Прогнали его за то, что обещал народу слишком много. А слова Вождя-Маршала были такие:
- Зачем вам, господа капиталисты, эта нефть? Чёрная она, липкая, да и воняет. А ядерная энергия, она без вкуса, без цвета, без запаха. Куда лучше нефти. А мы её вам и продадим.
         Сказано-сделано. Стали продавать. А чтоб люди не возмущались тем, что продаём недругам атом, продавали  его в глубокой тайне. А то немного скользкая коммерция получается – продавать врагу то, из чего он может сделать оружие. А злые языки стали тогда поговаривать, что не от хорошей жизни стал Вождь-Маршал продавать врагам мирный атом. А потому, что денег в государственной казне стало катастрофически мало. А совсем уж злые языки стали говорить, что социалистическое хозяйство неэффективно и скоро придёт к краху.
         Работы у атомщиков стало много, лишних рук вроде нет. И кое-кто из них даже стал на автозаводцев косо посматривать.
- Стоило ли их в город пускать, деревенских-то этих? Они здесь вон как расплодились, скоро всю нашу колбасу съедят.
Но автозавод решили никуда не убирать, ведь он тут в городе уже укоренился. Где, как говорится, советский флаг был поднят, там он, как говорится,  спускаться уже не должен.
           Был на автозаводе и свой Уральский Директор. Молоденьким инженером-выпускником пришёл он на завод. Или даже рабочим. Ходит легенда такая, что прежде чем показать изготовленную деталь какому-то там начальству он об свой пиджак её вытирал. Чтоб красивее была. Но это, наверное, неправда, байки.  Если каждый день детали пиджаком вытирать, то он скоро как кольчуга станет тяжелый. От масла и стружки железной.
        Был Уральский Директор так же талантлив и так же настойчив, как его старший коллега. Время, правда, ему выпало не такое лихое. Подвигов на его долю не досталось, был только труд. Вот он и трудился. Строил цеха и жильё, санаторий для тех, кто работал хорошо  и профилакторий для тех, кто работал плохо и любил выпить. А для себя и для прочего начальства выстроил Уральский Директор высокую башню-заводоуправление. С самого верха башни хорошо были видны окрестности.  Прямо под башней лежал огромный квадрат завода, поблёскивая чёрным рубероидом крыш.
           Каждый день длиннейшие составы с новенькими машинами отправляли с нашей станции куда-то. Куда? А повсюду. От Магадана до Огненной Земли, что находится на самом краю света, можно было встретить наши машины. И тянулись эти трудовые будни до тех пор, пока однажды в стране, как говорится, не совершился крутой поворот, и указано было смотреть на иные задачи.
        Тихо в Кремле, когда нет туристов. Даже галки не кричат, вороны не каркают. Разогнали их давно с помощью прирученных соколов и технических средств. А техника, в общем, незамысловатая была. Каркнет магнитофон над Кремлём по-птичьи, подаст  сигнал опасности, вороны ему поверят и улетят всей стаей. Не хватало вороньего интеллекта на то, чтоб разгадать такую людскую каверзу.
      Сидят в кабинете Временные Правители, разговоры разговаривают. Социализм к тому времени уже кончился, да и вожди в России перевелись. Подумал народ российский, что вожди бывают лишь у дикарей, и призвал к власти этих самых Временных Правителей. Они потому и временные, что  правят какое-то время. Четыре, пять лет или шесть, восемь. Кто сколько продержится. У кого хватит таланта убедить народ в своей полезности, тот может и все двенадцать лет продержаться.
-А скажите-ка, милостивый государь, какие машины нужны сейчас России?
- Машины машинам рознь. Мне кажется, что лучше всего подойдёт «астон-мартин». У него такая приятная на вид крылатая эмблемка и стремительные, округлые очертания. А запах! У таких автомобилей свой неповторимый и изысканный запах.
- А мне кажется, что лучше всего «ламборджини-мурсьелаго». Чёткие рубленые формы, огромная мощь и сладкое, мурлыкающе название. Занятный контраст.
          Один из Правителей слушал эти речи и думал. Он был помоложе и ещё не забыл, что автобус – это средство передвижения, а не только досадная помеха на пути правительственного лимузина, которую надо побыстрее устранить. Что-то его коллеги говорят не о том, подумал он.
- Вопрос-то ведь был, господа, какие машины нужны России, а не вам лично.
-Ах, для народа. Ну, знаете, как это говорится. «Хэнд мэйд». Нет. «Секонд хэнд». Вот, такие и нужны.
        Для народа пусть будут подержанные азиатские машинки с небольшим пробегом. Пусть грузят их где-то на теплоходы, пусть везут. Азиаты – люди трудолюбивые. Много таких машинок наклепают. А народ русский, он братской Азии ещё и поможет. Насобирает разного металла: и железо, и медь, и алюминий. Насобирает, да всё в Азию по дешёвке и отправит. А уж в Азии из этого железа наделают столько всего нужного и полезного нам.
          У нас ведь в России Клондайк. Под каждым кустом лежит металлическая железяка. Наследие отсталого социализма с его неэффективной, экстенсивной экономикой. Не прошло и века, как мы поняли, что социализм – совсем не передовой общественный строй, а, напротив, крайне отсталый. Но хоть он и отсталый, от него всё же что-то осталось. Железки те же. Грех их не использовать для построения справедливого капиталистического сообщества, где ничто не препятствует личной инициативе человека.
- Но у нас ведь есть и собственные заводы. Есть Первый со своими двадцатью филиалами. С ними-то что будет?
- Господа коллеги, мы ведь договорились не вмешиваться в экономику. Экономика – дело грязное, оно не приличествует настоящим патрициям. Мы должны заниматься делами государственными. Объявлять войну и заключать мир, подписывать договоры с иностранными державами, принимать послов и принимать парады. А вы говорите завод.
- Оранжевая каска больше подходит к грубой рабочей спецовке, чем к нашим костюмам-тройкам «от кутюр»– отозвался кто-то с дальнего конца стола.
        Этот кто-то в молодых годах был в свите одного из министров. Министр часто мотался по стройкам социализма, а за ним как нитка за иголкой моталась и свита. При входе в какой-нибудь новый цех высоким гостям почтительно подавали каски. Надо ж беречь государственные головы. Вдруг что сверху прилетит.
          С тех-то пор и возненавидел наш кто-то эти самые каски. Странные оранжевые пластиковые сооружения с завязочками и странной надписью «Труд-У». У министерской свиты в серых костюмах и оранжевых касках был вид нелепых клоунов или ряженых. Их даже прозвали стропальщиками из-за этих касок. А показывали их по телевизору часто. И на всю страну. Тогда любили показывать новые цеха.
         Увидел наш свитский как-то себя на экране в нелепой оранжевой каске, налезавшей на глаза. И до того ему свой вид не понравился. С тех пор возненавидел он лютой ненавистью все эти заводы, стройки, рельсы, мостовые краны, жидкую грязь под ногами, запах машинного масла, дым и вонь от сгоревших электродов.
- Вам что, нравится насилие?- спросил тот же кто-то.- Любые наши действия в экономике приведут к насилию.
         Как оказалось, отстали мы от капиталистов лет на пятьдесят. Тот же Первый, он только у нас первый, а сравнение с западными передовиками надёжно отодвигает его на задворки прогресса. Кому нужны их машины, если любая подержанная иномарка в сто раз лучше. Можно, конечно попытаться капиталистов догнать, но для этого надо воздействовать чем-то на своих работничков. Чтоб они лучше работали и думали. А чем воздействовать? Деньгами? Платить что ли больше? Этим бездельникам сколько не плати, лучше работать они не будут. Менталитет не тот. Вот и остаётся одно средство воздействия – насилие. Как при фараонах. Но у нас же демократия, а демократия и насилие несовместимы.
-Давайте задвинем куда подальше все эти так называемые заводы. Пока у нас в России есть сырьё, мы выживем. Будем Великой сырьевой державой. Быть просто Великой державой – дело слишком хлопотное.
        Власть ведь не против прогресса и развития. Она дала людям простор для частной инициативы, для созидания. Говорил же кто-то из классиков, что придёт заветное время, и исторгнутся из толщи народной великие мужи и приведут Родину к невиданному доселе процветанию. Ну, так и пусть исторгаются. Пусть берут в свои мозолистые руки все эти отсталые производства и ведут их к каким-нибудь сияющим вершинам.
- Мы рады будем даже потесниться в своих креслах и слегка допустить их до власти, если увидим их подлинное величие - сказал один из Правителей – Ну а если уж их нет на горизонте, то тут вина не наша.
        И вот тут возник неизвестно откуда некий Великий Муж и протянул руку.
-Я - сказал он – хочу взять вот в эту руку Первый автозавод и повести его к небывалым свершениям.
- Да бери пожалуйста – согласились Правители – бери и проявляй там чудеса инициативы.
          Великий Муж пришёл на завод, посмотрел туда, посмотрел сюда. Громадные цеха высились айсбергами. Медленно ползли по ним ленты конвейеров. Со свистом летел  воздух в трубопроводах, тяжело скрипел металл в железных утробах прессов. Размеренно кланялись и шипели головки сварочных автоматов. Пахло машинным маслом.
       Громада камня, металла и бетона требовала подвига. Вдохнуть в эти стены новую жизнь, новые идеи и передовые технологии – это и было подвигом. Шершавые камни стен ещё помнили Красного Директора. Они ждали личности незаурядной.
- В жизни всегда есть место подвигу – бодро сказал Великий Муж.
Место подвига было здесь, на заводе, но ему вдруг малодушно захотелось находиться где-нибудь подальше от этого места. Великий Муж вдруг со страхом осознал, что не хватит у него сил для того, чтобы поднять эту громаду.
-Нет, не получится из меня Данко. Не смогу я сердце из груди вырвать, чтоб показать всем этим людям путь к прогрессу.
         И, продав половину завода под гигантский склад подержанных китайских трусов, Великий Муж отбыл в неизвестном направлении. А то, что осталось от Первого, люди стали называть Заводом, Которого Нет.
        Уральскому филиалу повезло чуть больше. Его «под трусы» не отдали. Не Москва всё-таки, не нужно здесь их столько. Уральского Директора тогда уже не было. Ушёл  на пенсию. Сидел с удочкой на берегу пруда, ловил окуньков полосатых. Какие побольше, тех в бидон складывал, а тех, что поменьше обратно в пруд выпускал.
       Атомщики меж тем слегка процветали. Бывшим западным недругам, а теперь соратникам по капиталистическому строительству требовалось ядерного сырья всё больше. Общество потребления, оно всё потребляло и потребляло. И электроэнергии ему нужно было всё больше и больше. А где взять? Да всё тут же. К тому же, гонка вооружений закончилась вместе с социализмом. Кого теперь пугать ядерным оружием, если все бывшие недруги лучшими друзьями стали? А оружие, которое вожди всю жизнь для войны копили, оно тоже пригодилось. Решили перековать его «на орала». Разбавить, разжижить слегка, чтобы не взрывалось оно, унося тысячи жизней, а горело долго, ровно и мощно. И продать. Тем же западникам, чтоб им хватало энергии на всякие гаджеты.
       Платили западные друзья за мирный атом щедро, и скоро наши атомщики стали немножечко лосниться. С неприкрытой завистью смотрели на них внезапно осознавшие свою бедность автозаводцы.
-А мирный-то атом он вон как, оказывается, полезен – грустно говорили автозаводцы, глядя на то, как весёлые атомщики шустро бегут в банк за «дешёвым» кредитом. Самим автозаводцам, как людям «финансово сомнительным» никто в банке «дешёвых» кредитов не давал. От этой - то великой зависти стали называть автозаводцы атомщиков ураноголовыми.
         А на Уральском Филиале хозяйничали теперь Новые Менеджеры. Когда Первый стал тем, чем он стал, все его филиалы получили самостоятельность. И Новые Менеджеры просто почувствовали, что у них за спиной под пиджаками вырастают крылья.
- Свобода! – сказал один из них.
- Теперь мы сами творцы своего счастья - откликнулся другой.
           Новые Менеджеры вдруг почувствовали себя руководителями некоей суверенной республики, только что сбросившей с себя иго советского  режима. Раньше Москва назначала цену на их продукцию и забирала у них ну буквально всё, всю прибыль, и лишь совсем немного оставляла бедным уральцам на прожитьё. И зарплаты все назначались оттуда, и премии. Московское руководство купалось в роскоши, а бедным уральцам оставались обглоданные кости. Но теперь унизительной «вассальной» зависимости и голодному пайку пришёл самый решительный конец. И Новые Менеджеры получили  возможность хозяйствовать самостоятельно.
-Мы можем всё!- сказал один.
 - Какие захотим, такие и нарисуем цены, и оклады себе тоже нарисуем побольше. Мы же хозяева – сказал другой.
 - И наступит Золотой Век! – хором воскликнули оба.
        Сидел там у них в кабинете Тощий Интеллигент. Откуда он взялся в кабинете Новых Менеджеров, никто не ведает. Наверное, просто забрёл с улицы. Был он одинокий, нервный, тощий, неряшливо одетый, но настроен был решительно. Услышав столь бурные ликования, он осмелился тоже подать голос.
-Простите, господа – сказал он – вы же делаете автомобили, а не выращиваете опиумный мак. Если вы нарисуете себе оклады побольше, то цена машин увеличится и их просто никто не будет покупать. Вы же разоритесь. И не только разоритесь сами, но и поставите под угрозу благополучие тех, кто у вас работает.
       Не с этого надо бы начинать. Тощий Интеллигент был уверен, что начинать надо с повышения качества, с уменьшения затрат, экономии ресурсов и внедрения новых идей. А собственные зарплаты – это дело настолько шестнадцатое, что о нём и упоминать не стоит. Как говорится, самый известный менеджер всех времён и народов Ли Йакокка вообще работал без зарплаты. И работал очень успешно. Настолько успешно, что спас своё предприятие от неминуемой гибели. Была и совсем неприятная мысль о том, что отдельному маленькому автозаводу не выжить в век гигантских концернов и ТНК. Придётся поневоле опять становиться филиалом какого-нибудь гиганта.
      На улице была весна. Солнечный лучик, пробившись сквозь дырку в занавеске, забрался Интеллигенту в нос. Интеллигент встал, чихнул и подошёл к окну.  Далеко внизу, рядом с железной дорогой росла верба. Даже отсюда, с двенадцатого этажа можно было разглядеть её жёлтые, нежные цветочки-пушинки. Мохнатыми звёздочками сияли они на фоне огромного чёрного пятна сгоревшей прошлогодней травы. Прохладный ветер принёс откуда-то еле уловимый химический запах шпал. Запах детства и дальней дороги.
         Внизу загудел тепловоз, и мимо башни покатились по дороге вагоны с блестящими круглыми контейнерами. Это атомщики отправляли очередную партию чего-то ядерного очередному южнокорейскому заказчику. Ему нужна была дешевая ядерная энергия для скоростных поездов, для производства более совершенных автомобилей и электроники. А также для борьбы с агрессивным режимом Великого Чучхе. Один из Менеджеров подошёл к окну и мечтательно сказал, глядя вниз.
-Вот у кого настоящие деньги. Не то, что у нас.
-Эх, знал бы я, что всё так выйдет, в другой бы институт поступил- отозвался второй.
         Тут Тощий Интеллигент прокашлялся и подал голос вторично:
- Вы кому это, господа, завидуете?  Кто они такие, эти ураноголовые? Это ж самая настоящая компрадорская буржуазия.
Услышав смутно знакомое со школьных времён слово, Новые Менеджеры призадумались.
- Компрадорская, говоришь. А это как?- спросил один.
Второй менеджер учился в школе чуть получше и припомнил, что компрадорская буржуазия – это те люди, которые сотрудничают с колонизаторами и помогают им грабить свою страну. Например, занимаются экспортом дешёвого сырья и импортом потребительских товаров вместо того, чтобы развивать собственную национальную экономику. Колонизаторы набирают себе пособников из числа местной родо-племенной знати, привыкшей паразитировать на собственном народе.
- Что ж ты говоришь? Какая у нас может быть компрадорская буржуазия? Откуда? Разве мы, Россия, чья-то колония?
-А разве нет? – злорадно ухмыльнувшись, продолжал Тощий Интеллигент – У нас что, есть собственная политика или собственная экономика? Вся наша политика – это слушаться указаний из Вашингтона, а вся экономика – это продать на Запад сырьё. Нефть, лес, металлолом, кабель медный ворованный. У себя, у детей своих воруем. В обмен на всякую дрянь, на трусы китайские. Уран - тоже сырьё. А что уж там западники из этого сырья сделают – твэлы или бомбу для нас же - мы не знаем.
        Интеллигент заметно разволновался. Он встал и начал расхаживать по кабинету. Иногда он останавливался, чтобы выплюнуть очередное злое и желчное слово. Под конец он уже кричал, широко размахивая руками:
-Родину продали! За УЕ продали. Мерзавцы! Предатели! Фаллократы проклятые!
       Пока Интеллигент брызгал слюной и пламенел от гнева, один из Менеджеров набрал в рот воды из стакана, подошел к нему вплотную и вдруг  прыснул ему прямо в нос, обдав ретивого патриота миллионом крошечных капелек. Интеллигент вздрогнул и вдруг как подрубленный, рухнул в кресло.
-В обморок упал, псих ненормальный – сказал один из Менеджеров.
- А кто такие фаллократы? – спросил другой.
-Я почём знаю. Я расслышал только слово «проклятые».
         Интеллигент очнулся, открыл левый глаз и долго водил взглядом по потолку. Потом тихим, бессильным шёпотом сказал следующее:
- Вы мои слова запомните. Тот, кто начинает дело с увеличения собственной зарплаты, успеха не добьётся. Сначала дело, потом деньги. И рабочих разорите, и завод погубите.
-А ты тут не каркай, а то нос вырастет длинный и чёрный – сказали оба Менеджера опять же хором, обращаясь к Тощему Интеллигенту.
        Затем Тощему Интеллигенту доходчиво объяснили, что реконструкция предприятия – это дело хлопотное и требует громадных умственных усилий. Для того, чтобы развить эти самые усилия необходимо улучшенное питание и более полноценный отдых. Вот для чего Новым Менеджерам и  нужна большая зарплата. А что касается Ли Йакокки., так он жил в Америке и  у него, вероятно, были кое-какие накопления. Он мог трудиться и безвозмездно. У Новых Менеджеров накоплений не было. Наверное, потому, что они жили в России. Интеллигент терпеливо выслушал все объяснения. Он не возражал. Только скорчил кислую мину на лице. Вероятно, остался при своём мнении.
         Такое уж у нас в России «воронье» время наступило. Кто каркает, тот всегда прав оказывается.  Слова Тощего Интеллигента подтвердились довольно быстро.  Конкурировать с дешёвыми и довольно качественными азиатскими машинами становилось всё труднее. Для того, чтобы машины, выпускаемые Уральским филиалом, успешно продавались их нужно было делать всё дешевле и дешевле. Денег было мало, на реконструкции и модернизации их не хватало. Даже платить рабочим было нечем, и однажды оказался завод в долгу, как в шелку.
-Это всё ты!- сказал один из Менеджеров Тощему Интеллигенту - Ты накаркал.
       И однажды, в один ненастный и хмурый день Новые Менеджеры продали по дешёвке остатки оборудования, чтобы расплатиться с рабочими. Продали и отбыли в неизвестном направлении. Туда, где находилось немало Великих Мужей, в жизни которых уже не было места подвигу. Топорщились у них под пиджаками жалкие остатки так и не развернувшихся крыльев. А рабочие, собрав скудные свои пожитки, пошли куда глаза глядят. Кто на другие заводы, а кто и своё дело открывать, торговать всё теми же китайскими трусами.
-Что происходит, кто виноват и что делать? – задал сам себе три проклятых российских вопроса Тощий Интеллигент.
Что происходит – это было понятно. Кто виноват? Да пальцев не хватит ни на руках, ни на ногах, чтоб всех перечислить. А вот что делать? Этого не ведал никто.
        Интеллигент протянул руку и взял с подоконника большую литровую бутылку водки. Водка пахла омерзительно. Он налил до краёв  хрустальную стопку, которая долго стояла у него в шкафу без движения. Приготовился выпить и вдруг сказал:
- Нет, нет. Вы только не подумайте, что это ответ на последний проклятый российский вопрос. Вы так не делайте, ни за что не делайте. У меня же это просто минутная слабость - сказал интеллигент, обращаясь ко всему русскому народу. И выпил. Скоро все болезненные и нерешаемые русские вопросы растворились в дождливых синеватых облаках за окном.
       Интеллигент проснулся от каких-то непонятных ликований. Мимо окон бежали люди, размахивая яркими шариками и красными флажками. В голове у Тощего Интеллигента что-то шуршало и перекатывалось, как в калейдоскопе. Скорее всего, те же самые маленькие и острые цветные стёклышки. Во рту было сухо и противно. Он с отвращением посмотрел на остатки водки в бутылке и поплёлся на кухню заваривать чай, спотыкаясь то об кошку, то о свой оставленный посреди комнаты ботинок.
- Алкаш не тот, кто пьёт, а тот, кто опохмеляется – важно изрёк наш герой и сделал первый глоток крепкого, сладкого, горячего и живительного чаю.
Бутылку же с водкой он спрятал в холодильник до следующего раза, надеясь на то, что этот следующий раз будет ещё не скоро.
- Бегите на пристань! Все на пристань – кричали люди, бегущие под окном.
Интеллигент натянул тёртые джинсы и пустился рысью вслед за толпой.
      Скользкий дощатый причал был украшен лозунгами и теми же шариками. Белели на красном непонятные иероглифы. На причале толпились люди. Они ждали. Ждали они, как оказалось, специалистов - автомобилестроителей из Китая. Из  города Чанчунь должны были приплыть на помощь уральцам два китайских мандарина. Господин Чан и господин Чунь. Они должны были вдохнуть новую жизнь в почти совсем уже скисший Уральский Филиал.
       Слабенький северо-западный ветер едва шевелил волны. Было пасмурно и тихо. То тут, то там на всём пространстве огромного серого пруда чернели рыбачьи лодки. В такую облачную тихую погоду  должен был весь день хорошо клевать чебак. Кто не знает, кто такой чебак, для того поясняю. Так у нас на Урале плотву называют.
       Один из рыбаков поднял удилище и потянулся рукой, чтобы снять с крючка трепещущую, с яркими оранжевыми глазами рыбку. И вдруг. Рыбак увидел, как облака чуть-чуть разошлись, и с неба в воду скользнул яркий солнечный лучик. В этом лучике вдруг вспыхнула и засветилась показавшаяся из-за длинного лесистого мыса крошечная ярко-алая джонка.
- Едут, едут! Вон, вон, там, показались!- загомонили и задвигались люди на причале.
Грянул оркестр, и красивый кораблик с желтоватыми перепончатыми парусами стал плавно подходить к причалу. На носу джонки были нарисованы большие добрые глаза, а весь  её корпус украшали выписанные искусной кистью золотые травы, цветы и драконы. На корме кораблика стоял господин Чан в гладком синем шёлковом халате и приветливо  помахивал широким рукавом. Господин Чунь бросил канат, и его сразу же подхватили несколько рук с причала.
       Оркестр смолк, вслед за ним утихли и аплодисменты. Господин Чан и господин Чунь влезли на трибуну и начали свою речь, обращаясь к столпившимся внизу автозаводцам. Они говорили по-русски довольно хорошо, почти без акцента.
- Я вас приветствую, мои дорогие русские братья – сказал господин Чан.
- Мы приехали к вам для того, чтобы вам помочь в трудную минуту. Когда нам было трудно, вы приходили к нам на помощь. Начало нашей автомобильной промышленности было положено вашими русскими руками – подхватил господин Чунь.
          Как выяснилось, помощь китайских товарищей Уральскому филиалу будет заключаться в том, чтобы организовать на  уральской земле производство легковых автомобилей. Господин Чан извлёк из недр халата небольшую синенькую модельку. Машинка была красивая-красивая, аккуратная, округлая и «косоглазенькая».
-Вот - сказал он и высоко поднял машинку над головой.
- Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт, говорил ваш литературный герой капитан Врунгель – добавил господин Чунь – А наша машина называется «Удача». Значит, ей суждено долгое и счастливое плавание по вашим российским дорогам.
       С русской стороны речь держал какой-то чиновник:
-Как вы знаете, город наш – это особо охраняемая территория. Здесь мы куём, так сказать, ядерный щит нашей Родины. И мы очень неохотно пускаем сюда всяких иностранцев. За исключением, конечно, представителей Министерства энергетики США, которые приезжают сюда за ураном. Они всегда здесь желанные гости. И для вас, наши китайские друзья, партнёры и спасители, мы сделали ещё одно исключение. Милости просим в нашу «зону».
И чиновник с поклоном подал мандаринам два отпечатанных на золотой бумаге разрешения для входа в город. Обрадованные автозаводцы подхватили обоих мандаринов и на руках понесли их прямо с пристани в цех.
         Работа закипела уже на следующий день. Первые несколько дней рабочие  мыли, красили, развешивали флажки и убирали кучи скопившегося за годы безвременья мусора. Потом стали приходить из Китая в контейнерах детали автомобилей. Здесь их сваривали, свинчивали, вставляли стёкла  и оклеивали изнутри искусственной кожей. Пока все машины собирали только из импортных деталей.
- Но недалёк тот день – уверенно говорил господин Чан – когда вы будете сами выпускать часть деталей.
- И эта часть будет с каждым годом всё увеличиваться и увеличиваться – с энтузиазмом в голосе говорил господин Чунь.
        Первые машинки пошли в продажу. Они все были синими, а руль был обтянут серой кожей. Серый и синий – сочетание цветов, считающееся в Китае счастливым. Их стали бойко раскупать отечественные потребители. Как же, иномарка, да ещё такая дешёвая. Обрадовались рабочие, и даже вечно хмурый Тощий Интеллигент ходил вдоль конвейера и улыбался, вдыхая бодрящий запах свежей краски. Сам конвейер был пока ручным. Кузов машинки ставили на специальную тележку и вручную катили вдоль цеха, по пути прикручивая к нему двигатель, коробку передач, кардан, бензобак и ещё сотни других деталей. Китайские товарищи говорили, что ручной конвейер – это явление  временное.
- Скоро установим здесь настоящую движущуюся ленту, всё будет автоматизировано – обещали мандарины.
Автозаводцы тихо радовались и мечтали о том, что скоро их зарплата вырастет, и им тоже будут давать «дешёвый» кредит.
       Но недолго, как говорится, музыка играла. И однажды производство было остановлено. Хмурые автозаводцы стояли плотной толпой на той же пристани и провожали мандаринов. Вокруг не было ни флагов, ни шариков, ни оркестра, только голые, серые  доски причала и коричневая вода, бежавшая под ветром. Все молчали. Мандарины грузили в трюм своего алого кораблика чемоданы, ноутбуки и русские сувениры – матрёшки и малахитовые шкатулки.
         Вдруг из унылой толпы раздался чей-то тихий и грустный всхлип:
- Почему?
Господин Чан положил на палубу какую-то коробку и медленно выпрямился.
-Что почему? Почему уезжаем?
Холодный ветер забрался в рукав его халата, мандарин вздрогнул, глядя в глаза мрачной толпе. Он стал объяснять, почему восстановление Уральского филиала оказалось делом бесперспективным. Он говорил о низкой производительности труда русских рабочих, о пьянстве их и вороватости. О том, что даже пресловутое «китайское качество» выпускаемой продукции оказалось для русских недостижимо высоким. Он кидал в толпу беспощадные, обвиняющие слова, а рабочие всё так же грустно молчали и кивали головами.
- Но ведь это всё решаемые проблемы – сказал кто-то.
- Нам некогда ждать, пока вы их решите – жёстко возразил он – нам нужна прибыль.
- Наши предки когда-то помогли вашим, они вам построили завод совершенно бескорыстно. А вы отказываетесь помочь нам.
- Не верю я в бескорыстие вашего тогдашнего Вождя – сказал господин Чунь – социалистическое бескорыстие – это для пропаганды, для газет, для дураков легковерных. Содрал ваш Вождь с нашего Председателя Мао за тот завод…А вы говорите бескорыстие.
          Красный борт кораблика тёрся о причал, грустно скрипело дерево. Шелестел на ветру тростниковый парус.  Господин Чан грустно улыбнулся и вдруг сказал:
- Может быть, мы расстаёмся не навсегда. Как научитесь нормально работать – обращайтесь, всегда поможем. Не бескорыстно, правда. Как говорят у вас, будут деньги – приходите.
- Аривидерчи, о наши русские бывшие старшие братья, а ныне младшие партнёры. Гуд бай, Россия! – воскликнул господин Чунь и взялся за ручку управления кораблём.
- Куда же вы сейчас поедете? – спросили с причала.
-В Лондон. Англичане попросили нас наладить производство новой модели знаменитых лондонских такси.
 -Гоу!- крикнул господин Чунь в какой-то крошечный микрофон, напрямую связанный с центром управления корабликом.
Скрипнула мачта, радостно дунул в тростниковый парус ветер, специально усиленный новейшим фотонным ускорителем. И понеслась красная джонка, кренясь и разрезая волны. Скоро она скрылась за тем же длинным лесистым мысом, откуда приплыла много дней назад. Автозаводцы молча смотрели, как исчезают в тумане золотистые травы, цветы и драконы.
-А ведь они не из-за того уехали, что вы плохо работаете – сказал чиновник, который отирался тут же, на причале.
       Оказывается, Временные Правители вдруг вспомнили об экономике. Как же, как же, ведь в России есть автопром. Ведь надо же поддерживать отечественного производителя. Поэтому на продукцию зарубежных автопроизводителей была наложена огромная таможенная пошлина. Чтобы импортные машины стоили несообразно дорого, и народ более охотно раскупал машины отечественные. Под действие этого указа попал и Уральский филиал.
- Погоди-ка – сказал чиновнику один из рабочих – а мы-то кто? Разве мы уже не относимся к отечественным производителям? Мы теперь что, турки что ли? Или полинезийцы?
- Если вы работаете на китайцев, то согласно указу приравниваетесь к обыкновенным хуацяо.
        Рабочий протянул свою громадную ручищу, собираясь схватить чиновника за воротник.
- Я тружусь для своей семьи, плачу налоги в бюджет государства, а ты говоришь, что я работаю на китайцев. Как ты меня назвал, пёс шелудивый?
Чиновник, уклонившись от нависшей руки, юркнул за чьи-то спины, выбрался из толпы и уже с почтительного отдаления погрозил обидчику пальцем.
-Вот и повернулась китайская «Удача»  к нам самым неожиданным местом – подал свой голос кто-то из толпы.
         И никто не заметил, как Тощий Интеллигент вскочил на трибуну и схватился обеими руками за микрофон.
- Братцы! Товарищи! – крикнул он – Мы всегда надеялись на какого-нибудь дядю. На какого-нибудь барина. Вот приедет барин, всех нас накормит, всё нам даст, всех осчастливит. Сначала таким барином были Новые менеджеры, потом китайцы. Ну и что, накормили? Что, осчастливили?
      Он смотрел в толпу и слова прямо распирали ему грудь. Он говорил, что пора брать собственную жизнь и собственный труд в свои собственные руки. Что никто кроме нас самих нам не поможет. Мы же русские, мы талантливые люди. Мы сами всё можем.
- Почему же мы всегда ждём спасителя со стороны? Пора перестать быть пассивными ожидателями.  То есть, ожидальцами.
      Секрет любого успеха в любом виде деятельности – это творчество и ответственность. Творчество – для того, чтобы разрабатывать новые, прогрессивные идеи и технологии, идти в ногу и немного впереди. И ответственность  для того, чтобы максимально добросовестно  и разумно воплощать их в жизнь. Вооружившись этими замечательными качествами, начинали свой взлёт все огромные монополии, все великие предприятия. Это и наш путь, другого нам не дано.
        Тощий Интеллигент принялся зачем-то рассказывать про Ганса Ледвинку. Как работал и творил этот гениальный конструктор. Как забывал обо всём, садясь за рабочий стол. Забывал даже о том, что у него болит сломанная рука. Даже в тюрьме, куда его посадили за сотрудничество с нацистами, Ледвинка работал, творил, изобретал. Даже там, сидя в тёмной камере, он вынашивал проекты новых автомобилей. Эти машины надолго пережили своего творца. Они работали и в песках Ближнего Востока, и на вечно мёрзлой Колымской трассе.
-Творчество и ответственность! – кричал Интеллигент и размахивал микрофоном.
-Ответственность, говоришь – прогремел голос из самой гущи народа – Да у тебя у самого ни семьи, ни имущества, ни кота, ни хвоста. Ни даже полхвоста! Что ты можешь знать об ответственности?
- Врёшь! – огрызнулся Интеллигент – У меня кошка есть.
В толпе засмеялись.
- А если ты такой творческий, то напиши картину «Пенсионеры пишут письмо Пан Ги Муну». За большие деньги продашь – посоветовал кто-то.
- Ишь какой, советчик, творец, мать его за ногу!- кричали люди.
- Да всей его ответственности только на кошку и хватает. В воду его! Пусть сам для своей кошки рыбу ловит.
 - Да какое тут может быть творчество – приговаривал какой-то пожилой уже мужичок в серой кепке - какое  может быть творчество, если я всю свою  трудовую жизнь колесо на конвейере прикручивал. Брал гайковёрт, да и прикручивал. И при Советской власти гайки крутил, и при Менеджерах, и при китайцах. И дальше хотел бы крутить до  самой пенсии. И ничего другого я не умею. А он говорит – творчество.
          А Интеллигент, на которого наседала разгневанная толпа,  вяло и неумело оправдывался:
-Да я ж для вас хотел, я ж как лучше….
Серое, косматое небо неслось над головами людей, плескала тёмная вода у них под ногами. Ветер выдувал из леса жёлтые листья, и они падали в воду и плыли как маленькие и жалкие скрюченные кораблики.
            Тем временем бравый генерал Алёша Никитич объезжал берега пруда на своем белом прогулочном коне по кличке Снежок. Конь топтал пышный, уже подсохший рыжий папоротник  и с отвращением жевал удила, побрякивая о железо зубами. Увидев в траве большой гриб подосиновик, генерал нагнулся с седла и наколол его на остриё шашки. Бережно поднёс гриб к глазам и долго разглядывал, любуясь его крепкой коричневой, будто кожаной, шляпкой. Тут до генеральских ушей долетела ругань и крики. Генерал огляделся и увидел, как на причале толпа теснит какого-то тощего человека и вот-вот сбросит его в воду. Он пришпорил коня и тот с разбегу вынес генерала на дощатый настил. Толпа расступилась.
- Что вы это тут удумали? – грозно спросил Алёша Никитич - что за самосуд? А ну, прекратить безобразие!
Один из рабочих взял Снежка под уздцы, другой почтительно придержал стремя. Генерал ловко спрыгнул с седла и прошёлся по причалу, скрипя сапогами. В руке у него всё ещё была шашка с нанизанным на остриё подосиновиком. Генерал бережно снял гриб с острия и положил в сумочку, висевшую за седлом, а шашку с шиком вбросил в ножны.
- Что нам делать, батюшка? Помоги хоть ты нам - перебивая друг друга, обратились к генералу рабочие.
- Да как же я вам помогу, если вы, разбойники, человека утопить хотели?
- А пусть нам не советует чего ни попадя. Творчество ему подавай. И про фашиста какого-то рассказывал. Да и неглубоко тут, не утонул бы.
           Тощий Интеллигент, увидев, что никто его уже не собирается сталкивать в воду, немножко приободрился и хотел что-то сказать. Но промолчал, видя, что никто не обращает на него внимания. А народ плотно обступил генерала, громко и жалобно крича про свою горькую судьбину.
- Завод в который уж раз закрывают. Денег у нас нет.
- Без зарплаты сидим, батюшка. Детей кормить нечем!
          Генерал минут пять раздумывал, глядя на жидкие жёлтые блики на воде, всё что осталось от прохладного осеннего солнца. А Снежок в это время размахивал пышным хвостом, постукивал копытом и позванивал стременами. Генерал отошёл в сторону, вытащил из кобуры сотовый телефон и долго вполголоса говорил с кем-то. Потом вернулся к рабочим.
- Товарищ полководец, хоть ты нас не оставь, хоть ты помоги, если уж все нас покинули – проговорил мужичок в серой кепке.
- Я, ребята, хоть и не полководец, но помочь вам постараюсь. А полководцы, они на войне бывают. Я же – просто генерал. Но предки мои были прославленные русские богатыри – Добрыня Никитич и Алеша Попович. В их честь меня так и назвали. А русские богатыри всегда помогали народу православному.
         Алёша Никитич взошёл на трибуну и поднял с пола микрофон, оброненный Тощим Интеллигентом.
- Ребята, я человек военный, а посему, слушайте мой первый боевой приказ. Когда армия отступает перед превосходящими силами противника и явно победить не может, командир может отдать только один приказ – выжить. Выжить и по возможности сохранить личный состав, оружие и снаряжение. Чтобы потом,  когда обстановка на фронте изменится, взяться и ударить по врагу. Вот и я вам приказываю – выжить.
         А для того, чтобы выжить, генерал нашёл Уральскому филиалу небольшой такой заказец. Вот такусенький. На армейских складах скопилось много специальных машин для дезактивации заражённой земли, травы,  деревьев, зданий. К ядерной войне Вожди готовились основательно, вот и наделали их огромное количество. Войны не случилось, так куда же их девать? И велено было переделать их в машины пожарные. Ведь пожары-то в России ещё случаются.
- Сильно не разживётесь с этого заказа, но и с голоду не подохнете – успокоил рабочих генерал.
- А ты не потребуешь с нас  ни творчества, ни ответственности? – спросили из толпы.
- Пока не потребую, а там видно будет – промолвил генерал.
             Генерал вскочил в седло и разобрал поводья.
- Я потребую от вас только одного – беспрекословного выполнения приказа – отчеканил Алеша Никитич. И водки много не пейте – добавил он с улыбкой.
Снежок защёлкал копытами по доскам, потом прошуршал по траве, потом пошёл рысью. Скоро топот подков затих. А рабочие пошли в цех, рассуждая по дороге, что при генерале – это не то, что при китайцах. Перспективы жидкие. Хотя, может быть, вдруг он чего-нибудь ещё придумает. Но хоть маленько денежек будет. Невелика честь, а есть.
              Пройдя мимо остатков Тюфелевой рощи, Окружная дорога бежит и бежит вокруг центра Москвы. Где-то рядом высятся дома, снуют машины. А по пятидесятикилометровому кругу неспешно катятся грузовые поезда. Едут мимо красивых вокзалов в русском стиле, грохочут по ажурным железным мостам. В кабине тепловоза два человека – машинист и помощник. Они сидят на вертящихся креслах и смотрят в огромные, чуть закруглённые лобовые стёкла.  Частой бетонной лесенкой набегает дорога и уходит за нижний край окна. Ровно гудит за спиной дизель, щелкают колёса о редкие стыки. Пожилой усатый машинист говорит помощнику, указывая пальцем куда-то влево:
- А вот там была Шелепиха – московская Венеция.
- А почему Венеция? – спрашивает помощник
- А кто ж её знает, почему. Наверное, потому, что на воде стояла. Тут был перевоз через Москву-реку, паром. И место красивое. А ещё говорят, что раньше она называлась Шлюпиха. Тут при Петре шлюпы делали. И лодки всякие.
        А сейчас там стоит Москва-сити. Огромные, сверкающие тысячами окон дома-корабли. Деловой центр, где за чисто отмытыми стёклами растут чудные растения, поют лазоревые птицы и сидят необыкновенные люди, в руках которых – богатство. И кажется парнишке-помощнику, что ещё миг, и поплывут эти самые дома-корабли. Разведут пары и поплывут к невиданному, редкостному, желанному  процветанию.
       И потянется за ними разномастная флотилия домиков помельче.
- Возьмите нас с собой, возьмите на буксир – кричат-надрываются трёхэтажные шлакоблочные домишки – мы тоже хотим жить хорошо.
- И мы, и мы – говорят обшарпанные девятиэтажки и застенчиво кивают антеннами.
Подпрыгивают, стараясь угнаться за флагманами, древние кирпичные цеха, скрежещут ангары, сваренные из рифлёного железа.
- И нас возьмите, а то наши жильцы сопьются – вопят крупнопанельные общежития.
- Куда без нас-то, куд-куда? – кудахчут длинные побеленные птицефермы, возмущённо похрюкивают свинарники.
И только серые от солнца и пыли деревенские избы безнадёжно молчат, шелестя отогнутыми ветром краешками рубероида. Блестят- слезятся окна в обрамлении резных наличников. Видно и им тоже хочется туда, к процветанию.
- Мы вас не возьмём, вам не поспеть за нами – трубят дома-корабли – мы пойдём слишком быстро.
          Из трубы встроенной мини-котельной вырывается  огромный столб пара, тревожно  воют лифты, воинственно гудят кондиционеры. И вот уже дома-корабли стремительно отплывают и скрываются за туманным горизонтом. А скопище домов и домиков остаётся на месте. Налетает ветер, и они качаются на волнах, жалобно позвякивая чайниками на газовых плитах. Помощник машиниста трясёт головой, прогоняя странное видение, и украдкой смотрит на машиниста. Не заметил ли он, что его коллега так непростительно замечтался.
         В одном из таких стеклянных домов с утра до вечера стоит сплошное щелканье. Щелкают компьютерные мыши, щёлкают клавиши на клавиатурах. Как орешки щёлкают чьи-то деньги. Вдруг щелканье прекращается, зазвучали голоса. Совещание.
- Значит, наш генеральный партнёр, компания «Чайна пэнти раббер» выпускает новую линию эксклюзивных трусов и прочего белья. Что будем делать?
- А что такое?
- Агрессивный минимализм, присущий современной моде на женское бельё привёл к тому, что себестоимость этого самого белья сильно упала. Затраты труда и материалов на одну единицу трусов сократились до минимума.
- Хорошо, что этот агрессивный минимализм не затронул и мужскую моду.
- А ведь нам же эти трусы продавать у себя в России. Упадёт себестоимость, пойдёт вниз цена, и уменьшатся наши прибыли.
- Так что ж нам сделать такого, чтоб не прогадать?
- А давайте создадим ажиотажный спрос на наши трусы, распустим слух, что их носят все  «звёзды».
- А можно устроить показ, дефиле.
- Пусть наши манекенщицы выйдут, продефилируют, продемонстрируют, так сказать, своё филе в новых труселях.
- Какое уж там филе, суповой набор один.  Опять на анорексию эту смотреть, глаза б не видели.
- Вы же сами прекрасно знаете, что манекенщицы наши потому такие тощие, что телевизионный экран делает людей толще. В телевизоре они выглядят нормальными.
- Знаю я, что делает толще. Поэтому стараюсь сам в кадр не попадать.
- А давайте выпишем из Нью-Йорка Жизель Бюндхен. Она такая красотулька.
- Ты ещё там Травиату выпиши! И вообще гоните, господа, в шею этого провокатора  со своим «давайте». Мы же все здесь прекрасно знаем, что Жизель нам не по карману. Жизель выпишем – сами без штанов останемся. Сколько за один показ берёт эта самая «красотулька».
          Чем уж там закончилось их совещание, к каким выводам пришли необыкновенные люди, в руках которых богатство – это покрыто мраком неизвестности. Скоро совещание закончилось, голоса умолкли. Опять защёлкали бесчисленные компьютерные мыши. Идёт работа.