Автограф

      
         Гражданин М. спешил на ноябрьскую демонстрацию. Колонна его министерства собиралась у Триумфальной арки. Парторг поставил «галочку» напротив его фамилии и
назначил правофланговым – следить за тем, чтобы в шеренгу не втесались посторонние. Да и вообще, присматривать, прислушиваться – мало ли чего. Потом спохватился и поставил его в середину шеренги, поскольку гражданин М. был беспартийный. ( Иначе бы он был не гражданином М, а товарищем М. Разница очевидна – гражданин им не товарищ, а товарищ для нас, далеко не всегда, гражданин).               
       М. последний раз был на демонстрации еще школьником в Душанбе, который
назывался тогда Сталинабадом. Тогда там было много оркестров – заводские, школьные и прочие. Сейчас здесь оркестров нет (не знаю, как в Душанбе). Впрочем, есть какой-то, но где-то очень далеко. М. не ждал сегодня того детского восторга, но, все-таки, хотелось чего-то праздничного, ядреного. Но это ощущение не приходило, хотя, со всех столбов, Кобзон славил Ленина, партию, комсомол.
Шел снег с дождем. Мужики всматривались в редкие столики на краю тротуара, надеясь на чудо, но там – «Буратино» и бутерброды с «золотой» рыбкой. В колонне, министерские сплетни все чаще смешивались с воспоминаниями о банкетах с баньками в командировках, шашлыках на дачах. Охотно слушали и тех, кто пил только на кухнях, в подъездах и на овощных базах. Тема людей сплотила. Лица посветлели. Появилась уверенность в сегодняшнем дне.
        На Манежной площади их развернули и, не дав выйти на Красную площадь, отправили восвояси. Большинство поспешило в метро, а остальные – в ближайшие магазины.  Бывшие представители трудящихся, короткими перебежками  от одного закрытого магазина до другого, приблизились к Калужской заставе. На Ленинском проспекте, перед крошечным магазинчиком, очередь была почти как в мавзолей. На входе, само понятие «очереди» теряло смысл. Это не испугало министерский блок коммунистов и беспартийных, быстро организовавших «группу захвата». Пили на стройплощадке в вагончике со сторожем. Потом, посетив еще пару магазинов, всей кампанией влезли в какой-то троллейбус и отправились куда-то к кому-то.
        Плюхнувшись на освободившееся место, М. обратил внимание на сидевшего рядом мужика. Ба! Никак, Левинсон! На днях М. с женой были в театре, где запомнился артист, вот этот самый, что ни на есть – Левинсон. Сейчас – рядом, ноздря в ноздрю. М. и раньше встречал на улицах и в транспорте известных и, даже, знаменитых артистов, но делал вид, что плевать на них хотел, а тут…
       -   Товарищ Левинсон, не могли бы мы вне… вы мне…автро…автограф поставить… вот сюда….
        -   На пачку «Дымка»… автограф?!
        -   Ну, а чего уж тут? Вы ж, поди, не Жан Марэ. Я вас на днях в театре видел с женой.
        -   С чьей? - насторожился тот.
        -   С моей.
        -   Меня?! С вашей женой?!
Вопрос так и остался открытым, поскольку вмешались коллеги:      
        -   Что за хрен? – спрашивают.
        -    А, это - Левинсон, артист! Знакомьтесь!
         Утром М. проснулся с тяжелым предчувствием, что опохмелиться нечем. Включил телевизор, а на экране, вроде бы, вчерашний Левинсон из троллейбуса. Что-то о Ленине читает.
        -   Смотри, - закричал М. жене, - Левинсон! Он мне вчера автограф дал!
        -   Какой же это Левинсон? Это Каюров.
       -   Какой, на хрен, Каюров, когда он на Левинсона откликался!
Появились титры. Каюров читал «Лениниану».      
   -  Ну, надо же! А как на Левинсона похож!
1984г.