Упавший в саду. четвертый эпизод

   Последовавшие дни вели себя так, словно им больше некуда деться. Его дни преследовали его. Разум, едва вылупившись из катастрофы, хромал, то и знай дребезжа в незнакомой обертональности. Туловище тоже охарактеризовалось ранимостью. В пароксизмах неузнавания чрезвычайно трудным представлялось приступить к темперированию имевшего место, время и, по-видимому, все необходимые основания. Вовчик обнаружил себя неуверенным в таком впечатляющем множестве событий, что вскоре чувство удивленного мракобесия превратилось для него в синоним чувства вообще. И неохотно, с какой-то религиозной стыдливостью выданное ему объяснение (инициация содержимого черепа: взболтать но не перемешивать) нисколько не умножало смысл.
   - Какое число? - к примеру, заставал его врасплох человек в белом; и затем, только усугубляя запутанность, - ну хотя бы месяц, что и месяц нет?
   Нет. Вовчик в отчаянии шевелил шеей. Собеседник тоже сокрушался и уходил, набормотав что-то вроде "томография определенно показала бы да, но, с другой стороны, в нашей ситуации вряд ли" - и от безыскусного синтаксического абсурда в голове кружилась, скрипя, древняя ржавая карусель.
   Его околдовала парадигма печали. Он открывал для себя все новые подробности ее тоскливого микромира, растянутого в безжалостно медленном и мелочном времени. Минуту назад казалось чудовищно загроможденным отбросами, а во вчера вообще страшно было обратить взгляд. Глаза болели и трепетали. В конце концов, разум сдался.
   Проснувшись в одном из дней, как бы возникнув в нем, Вовчик заметил в себе что-то определенно новое. Точнее всего это можно было бы описать как внимательно внимающее невнимание ко всему, что бы ни происходило, даже когда ничего не происходило совсем - в таких кавернах ум Вовчика просто следовал за отсутствием. Ничто в нем прежде не испытывало такой бесшумной процессуальности. Пожалуй, это было свежо, сильно и обещало в будущем бездну вкуса. Воздух не содержал чепчиков. Никто никого не закидывал шапкой. В архитектуре преобладал минимализм. Колеблясь между неуверенностью и каким-то унылым детским азартом, шатаясь и хватаясь за стены, Вовчик начал вставать, шаркая, шарахаться по палате и даже иногда выходить в коридор.