Германские мотивы в творчестве К. Васильева

             " Искусство постоянно возвращается к своим истокам, пересоздавая все сызнова, и в этом новом вновь возрождая жизнь. Наследное как спасающая сила..."
Запись, сделанная К. Васильевым








Художник Константин Васильев прочно вошёл в когорту гениев русской живописи. За довольно короткую (1942-1976гг.) жизнь он успел создать более четырёхсот живописных и графических работ, которые по сей день являются поистине бесценной сокровищницей для исследователя, искушённого ценителя или просто человека, любящего живопись.
Он сотворил особый мир, наполненный яркой, всепобеждающей, героической жизнью. Сотворил на фундаменте глубинных начал человеческого существа. Творчество всегда идёт от сердца, от неутомимого горения духа, является воплощением авторского мировоззрения. Васильев усиленно искал тот исток, корень, который питает человека, даёт ему силу жить, действовать и, если нужно, бороться. Он прекрасно понимал, что человек становится самим собой только тогда, когда познает внутреннюю суть своего человеческого существа, осознает свою свободу и мощь. И лишь через раскрытие возможностей, на пути борьбы с силами хаоса и разрушения, возможно достигнуть божества, идеала.
В свете вышесказанного неудивительно, что Васильев обращает пристальное внимание на предания народов мира, их сказания, постигает эпос со всеми его героическими идеалами. По словам Анатолия Доронина, создателя Музея художника в Москве: «Кроме разработки русского эпического наследия, русской мифологии, Константин много делал и в области мифологических сюжетов других народов: искал общность глубоких корней в их творчестве, осмысливая и вычленяя главное. Он прекрасно знал скандинавский и немецкий эпос, мифологию Древней Греции, Рима, индийскую эпическую поэзию» .
Неутолимая жажда познания, стремление воплотить в жизнь сокрытую веками гармонию, попытка проникнуть в живой Космос древних – всё это влекло художника дальше и дальше вглубь эпох. Горизонт расширялся, и открывающееся пространство всё более и более завораживало, потрясая своим величием.
И не зря «скандинавский» или «нордический», как его ещё называют, цикл выделяется в творчестве Васильева особо, наряду с «былинным», «северным» и другими циклами. Богатырь, солнечный герой (Сигурд-Зигфрид), являющийся воплощением сил света, порядка, побеждает змея и тем самым одерживает верх над хаосом, безвременьем. Сюжет этот широко распространён среди народов мира и является отражением, символом многих важных процессов. Это и смена времён года, и рождение человека, и, возможно, отголосок обряда инициации. Сам герой становится тем идеалом, к которому устремлён взор художника.
К слову сказать, мотив этот привлекает Васильева и в преданиях нашего народа. И в данном случае представляет несомненный интерес полотно «На Калиновом мосту» (1974). Здесь использован сюжет, взятый из русского фольклора. Богатырь выезжает на бой со змеем, приходящим сеять гибель простому народу. Калинов мост – словно проторенная змеем дорога из царства смерти. Калина всегда почиталась растением таинственным, волшебным и применялась в обрядовых действах и при ворожбе. Река Смородина отделяет обитель живых от обители мёртвых, и только по Калинову мосту может проникнуть нечисть в наш мир.
Зигфрид германского эпоса, поражающий дракона Фафнира, – образ, стоящий в том же ряду. Сама его фигура величественна, монументальна. Для легендарного витязя выполнение героического долга становится основной целью. Он рождён, чтобы победить. И смерти он не боится, ведь слава о подвиге будет греметь повсюду долгие годы, десятки лет, сотни. Зигфрид не ведает страха, неукротимо рвётся он в новую битву с силами Зла. Звонко трубит он в свой рог, нагоняя страх на врага. Ему не нужна одежда, ведь окунувшись в кровь поверженного дракона, он сам стал неуязвимым, только на плечи наброшена волчья шкура, прикрывающая маленькое пятнышко между лопатками, которое станет роковым для Зигфрида...
Обе «Эдды», «Песнь о нибелунгах», «Сага о Вёльсунгах» - тот пласт мировой литературы, который был хорошо изучен Васильевым, который стал неиссякаемым источником для его творчества. И слова Сигурда (скандинавский вариант имени героя) из «Речей Фафнира» звучат словно рефреном к широко известной графической работе художника «Зигфрид вызывает на бой» (1969). Отвага, храбрость, – те качества, которым обязывается следовать герой. Он стремится к свершению предназначенной ему судьбы, пытается достигнуть всей полноты славы, не щадя себя:

«30.  Смелость лучше
силы меча
в битве героев, -
доблестный муж
одержит победу
мечом ненаточенным.

31.  Смелому лучше,
чем трусу, придётся
в играх валькирий;
лучше храбрец,
чем разиня испуганный,
что б ни случилось.»


Васильевские работы всегда поражают своей гармоничностью и внутренней энергией. Фигура Зигфрида словно застыла на миг в движении. Герой делает шаг, занося рог, готовясь озвучить вызов. Волосы развеваются на ветру, как и шкура волка. Меч поднят на изготовку, словно для удара. Кажется, ещё чуть-чуть – и витязь вступит в бой, настолько всё в нём готово к рывку. Небо за спиной Зигфрида –  сплошь стремительный полёт. Облака объёмны и в то же время легки. Волны накатывают на берег стройными рядами, задавая ритм всей работе.
Стоит упомянуть тот факт, что графические работы Васильева, входящие в так называемый «скандинавский» цикл (в настоящее время известно только семь таких работ, однако не исключается возможность открытия новых), по сути являются иллюстрациями к тетралогии Рихарда Вагнера «Кольцо нибелунга». Музыка великого композитора вдохновляла художника на протяжении всего жизненного пути. Эпохальность, немыслимый размах музыкального пространства, его поистине космическое звучание... Всегда находящийся в поиске в сфере подлинных духовных высот, Васильев был заворожён. Живая волны музыки воспринимались им как дар небес, приоткрывающий завесу иного мира, зиждущегося на гармонии, живущего гармонией. Чтобы постигнуть замысел Вагнера во всей полноте, Васильев специально занялся изучением немецкого языка, овладевая им в рекордно короткие сроки. Всё это было сделано с целью проникновения в мир тетралогии. Художник уже не просто слушал музыку, он переживал всё, что происходило с героями. С большим удовольствием ставил арии Зигфрида и через наушники слушал, подпевая.
Образ Зигфрида стал для Константина Васильева не просто воплощением прошедшей героической эпохи, но символом того времени, когда в человеке были свободно выражены природные стихии, когда он жил в гармонии с законами окружавшего его пространства. Поэтому такую большую роль в творчестве художника играет природный фон. Заметим: не пейзаж – именно природный фон, который из декораций вырастает в неотъемлемую часть самого сюжета. Природа на полотнах Васильева живо откликается на происходящие события, выражает переживания героев. В данном контексте как прямое подтверждение можно выделить картину «Валькирия над сражённым Зигфридом» (1971).

 

Момент, изображённый здесь, завершает легенду о Зигфриде. Непобедимый в открытом бою, он оказался бессилен против коварства. Герой овладел сокровищем и кольцо нибелунга, несущее в себе исток зла, оказывается на руке Брюнхильды. И Брюнхильда в приступе ревности подговаривает противников героя, указывая им его слабое место. Зигфрид погибает, пронзённый копьём в спину. Осознав содеянное, его возлюбленная в великой печали, раскаиваясь, приказала развести погребальный костёр. Она снова погрузила проклятое кольцо в воды Рейна, и когда пламя разгорелось, бросилась к Зигфриду, желая покинуть этот мир вместе с ним. Огонь взметнулся до самых небес, и чертоги Валгаллы погибли в нём.
Полотно проникнуто глубоким трагизмом. Уже исчезает румянец на щеках великого воина, выпал из руки волшебный меч, рассыпались по снегу волосы на запрокинутой, не покрытой более шлемом, голове. Погребается тело метелью. И валькирия, пришедшая принять душу героя, словно противится бесславной смерти – её величественная фигура застыла в напряжении. Гневный взор пылает решимостью встать на сторону витязя. В более раннем варианте валькирия простирает руку над Зигфридом, будто пытаясь вернуть его к жизни. Поздняя работа более статична, эмоциональный накал достигается за счёт изображения сурового северного неба, полного мощных туч, наплывающих одна на другую, текущих свинцово. И распахнутая ширь до самого горизонта, подёрнутая хмурой мглою. Силуэт небесного скакуна за спиной валькирии призрачен, он сам словно вихрь, сотканный из ветра и колючего снега. Мгновение – и растает.
Валькирия – образ в творчестве Константина Васильева особый. Дочери Одина, небесные девы-воительницы, были активной частью мифологического космоса древних. Они сопровождали героев в чертоги дружины Одина, покровительствовали им или нещадно губили. Как пример можно привести одну из зарисовок: «Валькирия» (1969).
И если Зигфрид в эпосе выступает в роли мужского начала, полного юной, неукротимой мощи, то валькирия – начало женское, олицетворение сил природы, хранящих закон. Но это не пассивное начало. Стоит только взглянуть на лица васильевских валькирий, становится понятно – порыв, первозданная стихия кроется в глубине этого образа. Россыпь белокурых волос вьётся на ветру, сбегая волнами. Крепко сжатые губы. Гордый взгляд. И словно в противовес этому «сжатому в кулак вихрю» – ровная линия копья, устремлённая в штормовые небеса.
Миф понимался Васильевым как первооснова, начало человеческой культуры, та универсальная вселенная, которая была создана людьми. Миф был первым осмысленным творением человека, он вобрал в себя стремление к гармонии и красоте. И вместе с тем, как развивался социум и расширялся горизонт познания, развивался и трансформировался миф.
Легенда как отражение глубинных начал человеческого существа будоражила сознание художника. К тому же в древнейших сказаниях и верованиях в полной мере выражено стремление к простоте, силе и красоте природы, окружающего мира. Эпос – это та вселенная, в которой свет, приняв облик Зигфрида, поражает хаос и тьму. Дракон в последний раз смыкает челюсти, но на этот раз он смыкает их на воздухе, и пространство навеки очищается от его смрадного дыхания. И пусть зло снова и снова возвращается на землю, но потомки славных – новые поколения героев – опять возьмут в руки праведное оружие и вострубят, бросая вызов гибельному, нечистому, являющемуся из-за края вселенной. Бросая вызов самой смерти.
Торжество жизни, торжество человеческого духа. Каждому найдётся здесь место, если он не трус, не завистник, не преступник. Мир очищается от неправедных, земля предков не в состоянии носить их. Они обречены получить своё, возмездие не заставит ждать. Даже боги, нарушая законы гармонии, оказываются в плену собственных страстей. И только любовь оказывается вечной, бесценной. Вне времени и пространства. Перед ней расступаются в бессилии законы, потому что она сама есть высший закон.

Говоря о Германии в творчестве Васильева, нельзя не обратиться к теме Великой Отечественной войны. «Тема борьбы не только русского народа с немецким фашизмом, но и людей мира против всего враждебного общечеловеческому вошла в художественное сознание Васильева, сохранив окраску патриотического романтизма, полного глубочайшей веры в жизнь, в торжество добра и света» .

В этом отношении большой интерес вызывает полотно «Нашествие» (1974). На переднем плане – полуразрушенный бомбёжками остов Успенского собора Киево-Печёрской лавры с немногими уцелевшими ликами святых. Стены словно светятся в грозовом сумраке. Пыль и дымка окутывают землю, струятся по руинам. И от горизонта, словно гигантский змеиный хвост, движется колонна захватчиков. Скорбно взирают на это святые, провожают взглядом. Конфликт здесь выведен на совершенно новый уровень, уровень чувств, мыслеобразов. Добро и Зло рассматриваются здесь в системе «Мы – Они» . Художник точно бьёт в самую цель – эмоциональный накал достигается в основном за счёт тех чувств и образов, которые рождаются у человека под впечатлением картины. Чёткие, ровные ряды немецких войск, будто печатая шаг, задают ритм: однотонные грубые удары тысяч подошв топчут русскую землю. И всё, что они несут с собой, - разрушение и смерть.
Однако не всё так просто. Для того, чтобы понять, насколько глубоко кроется трагическое зерно эпизода, нужно обратиться к более ранним воплощениям замысла. К сожалению, мы не можем сейчас адресовать свои вопросы напрямую автору полотен, но его творения смогут прояснить ситуацию не хуже.
Изначально полотно задумывалось как батальное (1974).

Две противоборствующие силы столкнулись перед нами. И это не начало битвы. Она словно замерла незадолго до этого, а теперь снова неприятельские волны накатывают на русский бастион, которым становятся монастырские стены. Огненное на чёрном, золото святынь и штандартов, зияющая бездна небес – всё сплетается в танце великой трагедии, всё словно слилось в торжественном гимне жизни и смерти.
Вот только что это за трагедия?
Присмотримся к полотну.
Монашеский крест помещён на фоне ярко-алого щита не случайно. Он словно выделен для нас как знамя родной культуры, источника света и радости многих поколений русских людей. И светлое, щемящее душу чувство исходит от монаха, одной рукой воздевшего крест к грозовым облакам, а другой рукой ухватившего стрелу, впившуюся в его грудь. Превозмогая боль взывает он к силам, хранящим Русь, воодушевляет воинов своим примером. А если приглядеться, то под самыми копытами белого вражеского скакуна – ещё один церковный служитель. Прижимая крест, он тянется к мечу. С виду лишь седой старик, он обладает ярым и решительным сердцем. И в каждом, кто бьётся против захватчиков, горит этот искрящийся огонь духа.
Стар и млад падают под ударами мечей, но всё новые и новые силы приходят сквозь пролом в монастырской стене на место павших, они будто выходят из самих монастырских стен, из седой пучины веков, и святые с фресок благословляют их на сечу.
Небо на полотне больше напоминает штормовое море, всё новые и новые волны накатывают с запада на восток, обрушиваются на Русь. И на их гребне приходят легионы захватчиков.
Германские полки врываются в строй русских слаженными рядами. И впереди на белом коне – воин с символом очередного нового мирового порядка: золотым орлом, сжимающим в когтях земной шар. И если русские воины показаны по большей части индивидуально – каждый в отдельности, с целью показать личную самоотверженность в борьбе за Родину, – то германское войско здесь – монолитная масса, спаянная идеей покорения народов. Но и тут мы замечаем нюанс. Две фигуры впереди: воин с занесённым мечом и всадник с золотым жезлом, увенчанным орлом. Заносящий меч – исполнитель, завоёвывающий новые края; несущий жезл – несёт на расчищенные от прежних хозяев земли идею.
Идея – ничто без людей, которые смогли бы проводить её в жизнь. И перед нами те, кто поверил в неё, наполнил чьи-то мысли своей силой. И теперь они стали только лишь винтиками в сложном дьявольском механизме, пешками в партии, которую Зло в очередной раз разыгрывает против Добра. Они поступают словно безликие тени. Два великих народа, имеющие единый могучий корень, схватились на смерть. Убийство всегда бессмысленно, даже если оно совершается во имя идеи. Но когда убийство становится массовым, когда счёт идёт на миллионы жизней, трагедия обретает космические, немыслимые масштабы. Бездна, пронзённая ужасом.
Гибнут люди. Рушатся дома. Горят книги. Доверие уходит из сердец, и ещё острее точатся клинки. Туман застит людям око сердца, и братские народы творят беззаконное, забывая об истинных ценностях.
Вот каким оказывается тот пласт, за который брался художник, осваивая тематику войны, постигая её кошмарную сущность.

Почему всё это происходит с людьми? Зачем, бросив семью и дом, бросив то, что у них есть, уходят в неведомое объятое пламенем будущее?
Исподволь, как это не удивительно, Васильев даёт ответ и на этот вопрос. Вернёмся снова к «нордическому» циклу художника. К слову сказать, он часто подвергался нападкам в свой адрес за те мотивы, над которыми работал. Уж очень они напоминали монументальное искусство третьего рейха. Однако нападки эти во многом необоснованны. В работах цикла мы можем найти героику, прославление силы и отваги, устремлённость к гармонии, вечному движению в круге жизни, неиссякаемую тягу к справедливости. Художник искал этот корень в мифологическом эпосе, и он нашёл то, что искал. По мнению Васильева, здесь был сокрыт источник духовного здоровья нации. «Искусство постоянно возвращается к своим истокам, пересоздавая все сызнова, и в этом новом вновь возрождая жизнь. Наследное как спасающая сила..." Можно смело сказать, что ни о какой расовой ненависти, ни о какой агрессии не может идти речь в контексте творчества Константина Васильева.
Но в погоне за золотым тельцом человек теряет связь с этим духовным источником. Он искусственно ускоряет ритм своей жизни и вместе с тем ещё больше теряет время. Однако божественная искорка жива в любом человеке, без неё он гибнет. Поэтому и терзается, чувствуя, что теряет нечто важное, какую-то неотъемлемую часть себя. И любые посулы, ведущие якобы к счастью, ложатся на благодатную почву. Человек потерял ориентир и готов поверить тому, кто «лучше спляшет», кто завоюет доверие масс, кто пообещает вернуть утраченное.

В поисках красоты, идеала, Константин Васильев обращался ко многим эпическим системам. Не стал исключением и германо-скандинавский мифологический космос. Но на этом пути художник имел дело и с проблемами современности, глубоко осознавая связь между эпохами, нить преемственности между ними.
Ещё несколько десятилетий назад он предвидел, насколько страшным будет кризис духовности, охвативший мир в наше время. Он обращал свой взор сквозь века в прошлое и там искал и находил причины.
Для нас картины и графические работы «нордического» цикла (как, впрочем, и других) останутся своеобразным завещанием духа мастера, одной из вершин красоты и гармонии, которая была покорена им на долгом творческом пути. И каждый раз обращаясь к его наследию, мы можем смело сказать:
«Браво, Мастер!»



13 июня 2010 года
Москва