Вторжение. Глава четвертая

Инга с утра отменила все встречи, сказавшись очень занятой, и порхала на кухне, страшно переживая за будущие блины, дабы не ударить в грязь лицом.
Она разбила  последний десяток яиц в тесто, но не сэкономила, зная что блины от этого только выиграют. И всю эту рутинную работу по собственно выпечке блинов, которую она терпеть не могла, уж очень много времени отнимало стояние у плиты,сегодня она делала весело , мурлыча под нос.А блины нарочно пеклись долго только благодаря наличию в доме всего одной "правильной" сковородки, на которой эти румяные нежнейшие создания не смогли  бы подгореть.
   Инга открыла шкаф и критически окинула взглядом его содержимое. Сегодня было бы глупо встретить парнишку в неглиже, но свято веря в то, что одежда должна нести в себе то таинство, которым наполнен сам человек, завершая его" вещественным доказательством",Инга остановилась на длинном, летящем, в меру прозрачном,   абрикосовом платье. В таком платье  - и беседа за столом с золотыми салфетками, и блины в постель на золотом же подносе -все было бы приемлимо.
Парнишка позвонил заблаговременно и поинтересовался , что ему купить к ужину. Инга долго улыбалась после его звонка:
" Ведет себя так, будто мы женаты уже сто лет и он, как хороший муж ,интересуется- чего бы такого ей хотелось бы на ужин.И Инге вспомнились слова Алешика, когда он говорил о Маме:
 " Наверное, женщина одна воспитывает мальчика, раз об отце он не заикнулся".
И ей стало почему- то очень приятно, что парнишка оказался судя по всему из интеллигентной семьи и чисто женского, но хорошего воспитания.
Алешик явился тонко пахнущий все тем же дорогим одеколоном, запах которого Инга уже  хорошо запомнила, и сразу стал вести себя так, будто он приехал к себе домой: сняв с себя толстый, свитер, он прошел в гостинную и усевшись на диван, спокойно  стал названивать своей маме и разговаривать с ней тоном, ничем  не выдающим того, что мальчишка находится в очень необычной для него обстановке.
  За блинами они легко, перескакивая с темы на тему болтали .И Инга совсем не чувствовала себя учительницей. Мальчик был не просто осведомлен, что делается  в мире и в стране,а назвав имена хорошо "наследивших" журналистов вообще вывел из равновесия   Ингу так, что та стала бояться этого парня.
"Собственно, что этому загадочно- умному мальчику надо от стареющей женщины? Войти ко мне в доверие и убить меня же, забрав инкассацию( двери- то я одна закрываю, и он это уже видел),а может он хочет фиктивного брака, позарившись на мою прописку и квартиру- сейчас это , ой как модно, здесь уж точно возраст не помеха,"- Инга терялась и терялась в догадках.
 А  Алешик между тем видел ее озабоченное лицо, но молчал .Возможно еще не пришло то время, когда бы ему захотелось кое -что разъяснить.
- Иди ко мне,- прозвучало в адрес Инги очень неожиданно как самой формулировкой повелевания, так и тоном Алешика. С ней еще никто так себя не вел.В голосе было спокойная властность и уверенность в послушании объекта.
 " Господи, он со мной , как с собакой!" - взъерипенилось в Ингиной душе, но , остыв, женщина заметила, что ей понравилось такое повелевание. От этого мальчика исходила сила.Мужская сила. И она принимала ее. С удовольствием принимала.


А после она с радостью показывала и рассказывала ему все то, чего он, конечно, не знал, не мог знать- уж очень и очень молод был.Алешик, сведя на лбу две черточки, насупленно думал, думал даже здесь в постели.Потом хитро улыбался , закусывая пухлую губу, а после выдавал ей то , что она желала, чего хотела так долго . Выдавал непредсказуемо, не готовя ее к таким изюминкам, но оставаясь в том же суворо- повелительном состоянии, которое он выбрал однажды.А выбрав,не  стал отказываться от него уже никогда.
И закружилось , завертелось у них  это незнакомое обоим всеобъемлющее желание видеть и чувствовать друг друга.Оба очумело охваченные страстью забыли о близких. Он о своих обещаниях матери заниматься подолгу и ежедневно; да квартирной хозяйке, у которой снимал жилье, не являясь домой по две -три ночи подряд.Она-о сыне, глаза которого ей кричали что-то очень горькое, но страсть была выше и слаще этой горечи.
Алешик по-прежнему таскал на заводе железо за копейки, а поздним вечером ехал на окраину Киева обнять и целовать, целовать это нежное , любимое тело.Утром они подскакивали , и как воры пробираясь сквозь спящих ее детей , разбегались по своим работам.